Эдуард Качан

 

 

 

 

            

Дикая маслина.

 

 

 

(дилогия)

                        _­

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Книга первая.

 

Люби меня чёрной.

 

 

1.

 

Сентябрь 1996 года в маленьком городке Штыбово выдался по-летнему знойным. Люди проклинали нескончаемую жару, и старались без особой нужды не появляться на улицах. Именно поэтому в тот сентябрьский полдень на улице Оранжевой не было ни души. Никто не видел, как в один неухоженный частный двор вошла девушка со спящим годовалым ребенком на руках. Она была одета чисто, но очень простенько, а её худое лицо, ломкие волосы и покрасневшие глаза говорили о том, что бедняга переживает тяжёлые времена. Она подошла к дому – неказистой мазанке, отворила противно скрипнувшую дверь и переступила порог.

На тесной кухне месила тесто дородная женщина лет пятидесяти. Увидев гостью, она всплеснула руками.

- Оксана! Ты сдурела?! – воскликнула она с упрёком. – Таскать ребёнка в такую жару!

- Мам, тише! – сказала Оксана громким шёпотом. – Отчим дома?

Татьяна Ивановна – мать Оксаны – тоже перешла на громкий шёпот.

- С какой это радости? На работе, конечно! - и добавила не без гордости: - Уже три дня, как трезвый!

 – Улька такая тяжёлая стала! – пожаловалась Оксана. - У меня руки отваливаются.

Она прошла мимо матери в маленькую комнатушку, и осторожно положила маленькую Ульяну на кровать. Малышка заворочалась.

- Т-с-с-с! Спи, Уличка, спи, маленькая! – ласково прошептала Оксана. – Т-с-с!

Девочка перестала ворочаться – заснула крепче.

Убедившись, что дитя в ближайшее время не проснётся, Оксана вернулась на кухню.

- Хорошо, что отчима нет, - начала она. – Я поговорить с тобой хотела, мам. Наедине.

Татьяна Ивановна отряхнула от муки тучные руки.

- Ох, доця, - произнесла она с тоской в голосе. – Как меня замучили твои разговоры. Ну, что у тебя опять стряслось?

Оксана вздохнула, собираясь с силами, затем сказала твёрдо:

- Мам, я решила оставить Ульяну у тебя и уехать в Большеград. Это ненадолго, мам! На месяц, может, на два… Найду жильё, работу, ясли, и сразу заберу дочь к себе.

Татьяна Ивановна тоже вздохнула и ответила устало:

- Снова ты за своё… Сколько раз тебе говорила – с какой это стати я должна возиться с твоим ребёнком? Ты ведь меня не слушалась, правда, доця? Говорила, что взрослая, что сама всё знаешь… Если всё знаешь, тогда и воспитывай ребёнка сама! Или – наркоману своему её оставляй…

- Мама, ты опять! – возмущённо перебила её Оксана. 

- Да, опять! – Татьяна Ивановна повысила голос. - Говорила тебе – бросай его, не будет с этого ничего, кроме горя! Но тебя ж не убедишь! Как же – Андрюшенька хороший, он вылечится! Ребёнка ему родила…

- Мам, тише говори! Ульку разбудишь!

Но мать не обратила внимания на слова дочери и продолжала, не меняя тона:

- Да, родила ты ребёнка! Ну, и как – помогло? Вылечился твой Андрей?! Он  хоть копейку тебе дал на молоко, на пелёнки?

Оксана молчала. У неё не было сил на то, чтобы спорить. Ей хотелось начать новую жизнь на новом месте ещё и из-за этого – чтобы никому ничего не объяснять. То есть имелись и другие причины, конечно, но эта тоже была не из последних.

- Что молчишь, доця? – продолжала Татьяна Ивановна. - Квартиру твою кто обокрал?

- Мам, ну откуда я знаю?! – возмутилась Оксана, но глаза опустила.

- Не ври, что не знаешь! Андрюша твой тебя же и обокрал! Или, доця, ты ему помогала? Чтобы у твоего ненаглядного Андрея «ломка» не началась?!

- Мама! – воскликнула Оксана возмущённо, забыв, что может разбудить дочь.

Губы Татьяны Ивановны задрожали.

- Да что – мама, мама! Жизнь ты из меня выпила с наркоманом твоим! Теперь ребёнка мне оставить хочешь?! Забыла, наверное, что Фёдор запретил тебе помогать, и я тайком тебе сумки с едой таскала?! А если он сейчас запретит оставить у нас девочку, что тогда? На улицу её выбросить?!

- Фёдор - твой муж, а не мой, ты его и уговаривай! А мне помощь нужна, мама! Я с голоду сдохну здесь, и Ульяну с собой в могилу потяну! За твои сумки спасибо, но их не хватает, мама! Мне работа нужна, а в этом долбанном Штыбово нет работы! И в сёлах рядом её тоже нет!

- Так была же! – напомнила мать. – Ты ж именно в селе на ферме и работала. Возвращайся туда!

- Я бы с радостью вернулась, но моё место занято, - сказала Оксана с нажимом. - И потом – с Улькой на руках много не наработаешь, а последние ясли здесь закрыли ещё в прошлом году. Отпусти меня в Большеград, к Витальке, мам! Здесь, в этой дыре, мне – или в петлю, или на панель. У меня уже слабость в ногах, и руки как у алкоголички трясутся!

В комнате предостерегающе скрипнула кровать – маленькая Ульяна начала ворочаться.

Оксана сделала несколько шагов к дочери и прошептала, напевая:

- Тихо, тихо… Т-с-с-с! Спи, моя девочка, спи моё солнышко!..

Шевеление на кровати закончилось – Ульяна передумала просыпаться. Она была из достаточно спокойных детей и не просыпалась из-за каждого шороха.

- Вечно у тебя, доця, авантюры в голове, - сказала громким шёпотом Татьяна Ивановна. – Не отпущу я тебя в Большеград – нужна ты кому-то там… И Витальке ты не нужна – ему учиться надо, а не твои проблемы решать. Сиди здесь, я тебе, чем смогу, помогу, ещё годик перебьёмся, может садик опять откроют, где-нибудь найдётся работа…

- Ой, мам! – перебила её Оксана. – Ты будто в аквариуме живешь! Оглядись вокруг – работы нет и у бездетных, и у образованных, откуда ж она у меня возьмётся?! У меня за плечами школа, потом ферма, потом – Улька… Пропаду я здесь, мама!

Дверь со скрипом открылась, и в проёме появилась голова соседки.

- Теть Таня! – закричала соседка. – Идите скорее – Нинкина коза в ваш огород забралась!

- Ах, чтоб тебя!.. – Татьяна Ивановна выскочила из дома.   

Захныкала Ульяна – её всё-таки разбудили.

- Тише, тише! – Оксана взяла дочь на руки и покачала.

Девочка быстро успокоилась, и Оксана вновь аккуратно положила её на кровать. Потом постояла немного, вглядываясь в лицо ребёнка, стараясь запомнить каждую чёрточку.

- Ты прости меня, дружок, - тихо и нежно сказала Оксана спящей малышке. -  Мама очень любит Уличку, и мама за Уличкой скоро приедет. А пока… Ты прости меня – не могу я здесь больше…

Оксана легонько погладила дочь по светлым волосам, закусила губу, и, резко повернувшись, быстро вышла из дома.

Татьяна Ивановна и соседка не заметили её. Они были очень заняты - волокли с огорода упирающую, блеющую козу.

Оксана посмотрела долгим взглядом на дом, в котором оставила спящую дочь, затем вышла на улицу и побрела прочь. Сначала она шла медленно, но затем пошла быстрее, ещё быстрее, и, наконец, не обращая внимания на страшную жару, побежала бегом.

 

2.

 

Олег Кожевников проснулся от того, что солнечные лучи немилосердно жгли сощуренные веки. Он поморщился, но открывать глаза не стал, а закрылся от солнца ладонью. И тут же понял, что у него страшно болит голова.

«Приступ, наверное? – подумал он в полусне. – Блин! У нас же сегодня концерт!»

С раннего детства он страдал тяжёлыми приступами мигрени, от которых не помогали никакие таблетки. Приступ означал, что играть на концерте он сегодня не сможет. Когда раскалывается голова, то не только что-то там играть, в туалет сходить тяжело!

Хотя…Кажется, это не мигрень – голова болела, но болела как-то по другому!

Страдая, он приоткрыл глаза, повернул ладонь козырьком, чтобы и от солнца закрываться, и что-то видеть.

Оказалось, что он лежит на кровати, одетый, но без ботинок. Кровать явно была его, Олега, и комната в общежитии, без штор – тоже его.

На стене красовался ряд афиш. Они были разных размеров, но содержание особым разнообразием не отличалось:

«Группа «Пароль», концерт  во Дворце Студентов, январь 1996 года».

 «Группа «Пароль» концерт в Доме Культуры, апрель 1995 года»…

И так далее, всё в том же духе.  Группа «Пароль» - так назывался маленький студенческий коллектив, в котором Олег играл на гитаре. Самые старые афиши давно выцвели под солнечными лучами, те, что поновей - ещё сохранили свои краски. Ещё вчера афиш было восемь, аккуратно и ровно наклеенных. Теперь их девять. Новая афиша была приклеена ниже других и криво.

- А-а! Вот оно что! – простонал Олег.

Он вспомнил. Ему сегодня не нужно на концерт. Концерт был вчера. И нынешнее его состояние – это не мигрень. Это похмелье!

Да, да – после концерта музыканты «отметили». Почти полгода готовили новую программу, отыграли... Если не подводит память – неплохо отыграли!

Вчера Олег страшно волновался перед концертом. Он всегда волнуется, и от этого часто играет на сцене хуже, чем на репетиции. Но на этот раз он не налажал, разве что чуть-чуть. Да и остальные музыканты сыграли хорошо. Вот и решили «отметить» прекрасно прошедший концерт. Впрочем, если бы отыграли плохо, пили бы всё равно. Как же рок-музыкантам и не напиться после выступления? Знаменитые рокеры пьют поголовно – это все знают! Вот и музыканты группы «Пароль» пьют тоже. Традиция-с!

На концерт Олег пригласил первокурсника Виталика, с которым делил комнату в общежитии. И на «отмечании» Виталик тоже был. Кажется, ему это даже льстило – как же, его пригласили пятикурсники, к тому же – музыканты из взаправдашней рок-группы... В его городке… как же его…, кажется, Штыбово, никаких рок-групп не было никогда.

Олег вздохнул – как закончили «отмечать» он не помнил. И как добирался домой, как приклеивал афишу, он тоже не помнил совершенно. Голова гудела, во рту застыло тошнотворное ощущение нечистоты, язык, казалось, распух. Ныл желудок. Тошнило.

            Он с трудом повернул голову на бок. На полу, рядом с кроватью стоял тазик, и Олег удивился тому, что тазик пустой и чистый. Судя по самочувствию, должно было быть иначе…

Он закрыл глаза – держать их открытыми долго было трудно. Ещё солнце это… Память возвращалась, и постепенно восстанавливались события прошедшего вечера. М-да-а… И надо же было так надраться! Шампанское кто-то приволок... Придурки. После водки – и шампанское…

А Виталик, кажется, шампанского не пил. Или пил? Или он и водки не пил? Как в тумане всё...

Значит - это Виталик притащил его домой, разул, поставил тазик? Да, Виталик. Больше некому. Тазик пустой, но Виталик мог и выносить его после… После… Олег поморщился и попытался об этом не думать. Было стыдно.

            -  Виталь! – простонал он, вновь открывая глаза.

            Вместо Виталика он увидел худощавую девицу в джинсах и красной мужской рубахе на выпуск, которая, не обращая на него ни малейшего внимания, прошла мимо с веником и совком от окна к двери.

            -  Виталька! – позвал Олег уже громче.

            От напряжения потемнело в глазах. Что это она там делает, у двери? Олег захотел это выяснить, но поднять голову и посмотреть не получилось.

            -  Что такое? – вынырнул откуда-то Виталик.

            Олег хотел спросить про девицу, но вместо этого выдохнул:

            -  Воды…

            Тут же появилась вода.

            «Ишь ты, умный, сразу с кружкой шёл!», - подумал Олег с восхищением.

            -  С-спасибо… - пробормотал он, дрожащей рукой принимая у Виталия кружку.

            Он отхлебнул всего один раз, пролив при этом на рубашку. Бли-ин! Шампанское после водки – ну кто ж так делает?! Голову повело, комната закачалась. Пришлось сразу же отдать Виталию кружку и опять закрыть глаза.

            -  Виталик, а эта… с веником… кто? – спросил Олег, чувствуя, что после воды ему всё-таки стало легче.

            -   Это моя сестра, Оксана. Двоюродная. Из Штыбова приехала. Моя мать и её – родные сёстры, - сообщил Виталик. Он, очевидно, волновался и говорил слишком быстро, что причиняло Олегу дополнительные мучения. – У неё там неприятности, нет денег, нет работы, вот она и решила в Большеграде работу искать!

Олег мученически сморщился и прошептал:

- Т-ш-ш!

Виталик кивнул и начал говорить тише:

- Сейчас в маленьких городках знаешь как тяжело с работой? Она вообще-то хорошая, только несчастная. Мать-одиночка, дочке около года. Мужа нет. То есть, я отца Ульянки знаю - Андрей Савченко, мы его ещё все Совой называли. Хороший парень был, а потом колоться начал. Наркоман, в общем. Оксана говорит – сейчас Сова развалина совсем...

Олег поднёс указательный палец к губам – жестом попросил, чтобы Виталик говорил ещё тише. Было бы не плохо, чтобы он говорил и покороче, но объяснять это у Олега сил не было.

- Оксана у нас пока остановится, хорошо? – Виталик перешел на шёпот и его голос стал умоляющим. - Ненадолго, а? Дней на пять, или на неделю? У неё здесь кроме меня – никого! Не на вокзале же ей спать? Отгородим ей уголок. Мы кровать из соседней комнаты перенесём – я уже с ребятами договорился, а? Это – ненадолго, честное слово! А как найдёт себе место в каком-нибудь рабочем общежитии, сразу же съедет!

            Олег поднял ладонь, останавливая его. Всё и так было понятно.

Сестра, значит… Когда это она приехала? Рано утром? Или вчера вечером? Сидела под дверью, ждала, видела, как его Виталик тащил. Может, это она тазик с блевотиной выносила? А теперь комнату подметает? Ужасно…

            -  А она борщ готовить умеет? – неожиданно для себя самого тихо проскрипел Олег.

            В висках стучали молотки.

            -  Какой борщ? – не понял Виталик.

            Действительно, какой борщ? Тошнит ведь, крошку в горло не пропихнёшь! И вдруг остро захотелось борща, свежего, сытного! Но не сейчас, конечно, а когда полегчает.

            - Обычный борщ, - пробормотал Олег. – Умру без холодного борща!

            - Хорошо, будет борщ! – обрадовался Виталик; он боялся, что Олег прогонит его сестру, а он не прогнал и даже борща просит: - А почему именно холодный? – уточнил он.

            Олег вздохнул. Голова болела всё сильнее, силы стремительно таяли.

            - Потому, что прежде чем я сумею проглотить хоть ложку, борщ уже успеет остыть, - выдавил он из себя. – Ещё воды!

            Виталик опять протянул ему кружку. Олег торопливо сделал несколько больших глотков. В голову мягко стукнуло изнутри, стены качнулись, и Олег провалился в сон.

 

3.

 

В то утро, когда Оксана готовила борщ на кухне общежития в городе Большеград, отец её дочери Андрей Савченко тоже сидел на кухне, но в родном Штыбово. Правда, не на своей – он сидел на кухне Мишки Мохова, по прозвищу Мох, с которым они дружили с детства. Но сейчас это не была встреча старых друзей – Андрей зашёл по делу, и вот теперь Мишка пересчитывал принесённые Андреем деньги.

- Здесь на три стакана не хватает, - сообщил Мишка, закончив считать.

- Как это не хватает?! – изумился Андрей. - Раньше хватало!

- Всё течёт, всё меняется, Сова, - философски заметил Мишка; он вообще после выхода из тюрьмы полюбил изображать из себя много повидавшего мудреца. – Инфляция, братишка! Цены растут, нас с тобой не спрашивают. Так что в следующий раз за это, - он потряс перед Андреем купюрами, - получишь два стакана и ещё три четверти. Но сейчас, для моего лучшего корефана, уступлю по старой цене! Другому бы не уступил! Но дружба – это святое!

- Святое, - буркнул Андрей, соглашаясь. – Ты «солому» неси быстрей, братан. В другой раз побазарим. Меня скоро «ломать» начнёт, а мне ещё «ширку» сварить нужно.

- Я мигом, братела! - заверил его Мох, и вышел из комнаты.

Как только он вышел, Андрей оживился. Он начал вертеть головой и стрелять глазами по сторонам. Так обычно делают, когда хотят что-то украсть. Но Андрею на кухне друга нужно было не это. Требовалось не что-то украсть, а что-то положить, причём так, чтобы Мишка этого не заметил!

Та-а-ак!.. Ну, стол отпадает, конечно.

Холодильник… Может – в холодильник? Неплохое местечко. Сунуть под пакет с мясом и все дела?! Нет, не годится и это. Вдруг Мох прямо сейчас решит суп сварить?!

Шкафчики на стене… В них Мишка, наверное, неделями не заглядывает. Нет, туда тоже нельзя, там Мох, кажись, хранит соль и сахар, а они могут понадобиться ему в любую минуту!

Взгляд Андрея остановился на микроволновой печи. Ещё два месяца назад Мишка сказал, что микроволновка сломалась, а как её ремонтировать – никто не знает, японская ведь штуковина. На микроволновке лежал слой пыли, и не похоже было, что за последний месяц хозяин открыл её хоть раз. Это хорошо! Вряд ли Мишке придёт в голову открыть её сегодня!

Андрей встал со стула, сделал шаг к микроволновке, открыл её. Вытащил из кармана брюк маленький пакетик, швырнул его внутрь и захлопнул дверцу. Потом быстро вернулся на свой стул.

У-ух! Вроде бы – всё! Впрочем, дверца микроволновки, кажется, слишком сильно клацнула. А вдруг Мох всё слышал и сейчас решит проверить – что это тут клацает?! Откроет микроволновку, увидит пакетик и всё – Сове не жить, хоть и старый кореш!

Бли-ин! А на микроволновке ведь остались пятна! Его, Андрея, пальцы стёрли пыль в нескольких местах, и это видно! И что теперь?! Мишка опытный, тёртый! Он посмотрит на микроволновку, и сразу что-то заподозрит!

Э-эх!.. Как бы тронуть при Мишке микроволновку так, чтобы вышло естественно, будто случайно! Тогда пятна на микроволновке станут вполне объяснимыми, и Моху не придёт в голову поинтересоваться, зачем лепший кореш Андрюха Сова лазил по его вещам!

За дверью кухни послышались шаги – возвращался Мишка. Андрей ещё раз с отчаяньем глянул на микроволновку. Блин, ничего не придумывается с этими пятнами! А если Мишка обо всём догадается?! Страшно подумать, что тогда будет!

Михаил вошёл на кухню, протянул Андрею пакет.

- На! - сказал он. – Для тебя, братан - самая лучшая, отборная!

Андрей жадно схватил пакет, вгляделся. Сквозь прозрачные стенки было видно содержимое – перемолотые на мясорубке кусочки высушенных коробочек мака.

- Да, классная «солома», - сказал он, и положил пакет на дно принесённой с собой хозяйственной сумки.

- И не очково тебе в сумке «солому» таскать? – поинтересовался Мох. – А вдруг менты? Там, – он кивнул на сумку, - столько, что не на один годок хватит! «На киче», конечно, тоже люди живут, но не мёд там, Сова! Ты вот не пробовал, а я «топтал», на всю жизнь «натоптался»!

- Типун тебе на язык! - проворчал Андрей. – Накаркаешь ещё… И вообще - сейчас ведь утро. А «мусора» больше вечерами «шерстят».

Михаил подошёл к окну, глянул во двор. Ничего подозрительного - дети в песочнице возятся, мамочки рядом сидят. Вроде бы нет по близости ментов!

- Не скажи, Сова, они хитрющие! – сказал Мох, отходя от окна. – Если положили на тебя глаз, то и днём и ночью будут «пасти», пока не подловят и не «закроют»! Что-то ты вспотел, братела! Уже неймётся, колотить начало?

Андрей встал со стула, вытер со лба набежавший пот.

- Есть малёхо, - сказал он. – Побегу я, Мох. Варево ещё готовить надо, сам знаешь.

В сторону микроволновки он старался не смотреть, и радовался тому, что Мох не смотрит туда тоже.

- Знаю, всё знаю, - заверил Мишка. – Я бы тебе готовой «ширки» продал, братан, но у меня сейчас нет ни капли. Пойдём, провожу тебя.

Они вышли с кухни, и по узкому коридору подошли к входной двери. Дверь была  бронированная, и замки хорошие, просто так не откроешь.

У двери Мишка остановился.

- Сейчас поглядим, братишка, не привёл ли ты хвоста, - сказал он, и начал смотреть на маленький экран, прикреплённый к стене рядом с дверью. – Я тебе доверяю, конечно, базара нет, но мало ли! Ментов, сволочей, недооценивать нельзя!

В свое время Мох не поскупился и поставил в подъезде две видеокамеры. Теперь на разделенном надвое экране можно было одновременно наблюдать, что «видит» каждая из них. Спрятаться рядом с дверью Михаила было никак нельзя! Его квартира была крепостью, и Мох не жалел о том, что потратил на безопасность такие деньги. «Профессия» наркоторговца располагала к осторожности.

Андрей в нетерпении переминался с ноги на ногу.

- Обидеть ты меня хочешь, Мох, - заметил он. – Я что - лох какой-то?!

- Да не считаю я тебя лохом! - отмахнулся Мишка, отрывая взгляд от экрана. – Но менты ведь за тобой и на расстоянии идти могли. И если они засекли, что ты ко мне двинул, значит и свалишь отсюда не пустым! Ты выйдешь, а они тебя – цап-царап! Но, вроде бы, всё чисто, не видно никого.

Он посмотрел на Андрея, и вдруг широко улыбнулся, обнажив два ряда гнилых зубов. Зубы у наркоманов портятся быстро. Мох иной раз подумывал о том, что зубы надо бы полечить, пока с голыми дёснами не остался. Но было жалко денег и времени. На дверь и камеру всего этого хватило, а вот подправить зубы Мох всё никак не мог собраться.

- Жаль, что ты только по делу, Андрюха! – сказал он. – Зашел бы просто так, посидели бы. Вспомнили бы молодость. Не забыл, как «быки» Витька´ Хасели нас гоняли?

- Ещё бы! – буркнул Андрей. Ему всё сильнее и сильнее хотелось выбраться из этой квартиры на улицу. Он чувствовал по отношению к Мишке какое-то раздражение, почти ненависть, как будто это не он Мишку, а Мишка его предавал! – Я пошлёпаю, Мох! Хреново мне!

- Понимаю – «кумары» есть «курамы», - сказал Мишка серьёзно. – Тебя прямо трясёт! У тебя какая сейчас доза, Сова?

- Восемь кубов, - нехотя ответил Андрей.

Блин! Ну, когда же Мох его отпустит! Вот же любитель языком почесать!

- Много, - Мишка покачал головой. – Так ты себя совсем угробишь, дружище. У меня вдвое меньше!

- Везёт тебе, - сказал хмуро Андрей. – Всё, давай, пока! Не могу больше трепаться – сам понимаешь!

- Понимаю! Покедова, братишка! – улыбнулся Мох. – Рад был тебя видеть. Некоторых вот и видеть-то не хочется, а для тебя моя дверь всегда открыта.

С этими словами Мишка открыл дверь, выпустил Андрея, и торопливо захлопнул её.

 

 

Выйдя из подъезда, Андрей направился к своему дому. Друг Мишка мог бы видеть в окно, как он пошёл через двор в сторону детского сада – ничего необычного, как раз мимо садика пролегала дорога.  Но спустя метров сто Андрей свернул в садик и прошёл в один из детских павильончиков – этого друг Мишка из окна уже никак видеть не мог.

В павильоне находился человек, близкого знакомства с которым Мишка Мох не одобрил бы! Это был Иван Бражников, старший лейтенант милиции, оперативник из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Бражников, видимо, скучал, и занимался тем, что «реставрировал» давний рисунок - Крокодила Гену и Чебурашку, изображённых на стене. Чебурашке он чёрным фломастером навёл глаза и уши, а Крокодилу Гене в беззлобную, в общем-то, пасть добавил несколько рядов больших и чёрных зубов.

- Развлекаетесь, гражданин начальник? – спросил Андрей, войдя в павильон.

От неожиданности Бражников вздрогнул.

- Со скуки сдохнуть можно, пока тебя дождёшься, - сказал он, пряча фломастер в карман. - Ну как всё прошло?

Андрей достал из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой.

- Всё сделал, как вы сказали, гражданин начальник, - сказал Андрей, и тяжело опустился на низенькую детскую скамеечку.

- Куда положил? – допытывался Бражников.

- У него на кухне микроволновка есть, - ответил Андрей, затянувшись. – На подоконнике стоит. Мох ею не пользуется – в ней сломалось что-то. Я просто открыл дверцу и положил вашу «дурь» внутрь. Там на дверце сеточка, и что внутри - совершенно не видно. Думаю, что не догадается Мишка.

Бражников довольно покачал головой.

- Ну, добро, Сова! - сказал он. – Ведь можешь, когда захочешь!

Он засунул руки в карманы брюк, и бодро направился к выходу из павильона.

- Гражданин начальник! – позвал Андрей ему в спину.

- Чего тебе, Сова? – Бражников остановился.

Андрей ещё раз затянулся, закашлялся.

Оперативник терпеливо ждал, пока приступ кашля у Андрея пройдёт.

- Гражданин начальник, а вы его точно посадите? – спросил Андрей, откашлявшись. - Ведь если ему удастся всё «порешать», и он на воле останется, то мне точно - кердык! Мох такого не простит, сами знаете. Он ведь не лох, сразу поймёт, что никто, кроме меня, этот пакетик с «дурью» подбросить ему не мог. И найдёте вы меня, гражданин начальник, со вспоротым брюхом под чьим-то забором.

Бражников презрительно посмотрел на Андрея и хмыкнул.

- Не ссы, Сова! – сказал он. – Не отмажется твой Мох. Героин – отличная штука! Вроде бы пакетик, который ты ему «занёс» – малюсенький, а весу там хватит на то, чтобы упечь гражданина Мохова лет на восемь! И потом – чего ты разнюнился-то? Уголовное дело по твоей последней краже мы прикрываем – это раз. «Маковая солома», которую ты только что у Моха купил, тебе остаётся, хоть деньги на неё дал я – это два. Я человек честный, так что всё, что ты заработал – твоё! Вари свою отраву. Хочешь – колись  сам, хочешь - продавай. В ближайшие две недели у твоего дома не будет ни одного мента – полный «зелёный свет», как и договаривались! Чем ты не доволен-то?

- А через восемь лет, когда Мох выйдет, что со мной будет? – спросил Андрей тихо.

Брови Бражникова полезли вверх. Он смотрел на отёкшее, одутловатое, серое лицо Совы, и спрашивал себя – неужели этот человек сам не видит, в каком плохом состоянии находится?

Наконец, он просто рассмеялся.

- Ну, ты даёшь, Сова! – весело сказал Бражников. – Ты что, всерьёз решил прожить ещё восемь лет? Ты на себя в зеркало когда последний раз смотрел? Ты посмотри, и сразу все вопросы отпадут. Если Мох переживет на зоне эти восемь лет – что, кстати, сомнительно - то после выхода он разве что плюнет тебе на могилу. Причём могила эта свежей не будет, уж поверь мне – я вашего брата-наркомана в жизни повидал! Всё, адью, Сова! Некогда мне с тобой лясы точить! И не трясись зря. Всё путём будет.

Бражников ушёл, а Андрей остался.

На душе было мерзко – всё-таки с Мишкой Моховым они дружили с раннего детства. Вместе бегали в школу, делили на двоих бутерброды. Сначала съедали те, которые готовила сыну мать Андрея, потом те, которые делала мать Мишки. Какое прекрасное время было! Всё просто, понятно, как-то чисто, по-доброму.

А теперь он, Андрей, Мишку предал. Своего лучшего кореша, с которым вместе пуд соли съели, причём не один. Как же это получилось-то, а?

 

4.

 

Большинство наркоманов начинают свой путь в наркотическое никуда с «травки» - то есть с конопли.

Марихуана – это ведь такая чепуха, думается им! Да, есть люди, которые начав с «травки» полюбили наркотический кайф, и быстро соскользнули на более серьезные наркотики. Но не все ведь, не все! А если такая беда случается не со всеми, то со мной это уж точно не случится!

Так думают люди. Слишком беспечные, слишком самонадеянные. Они покупают свой первый «косяк» и ступают на наркотическую дорожку, не задумываясь над тем, что эта дорожка очень скользкая. От наркотиков ежегодно на планете гибнут миллионы! И ведь каждый из этих погибших, начиная с малого, тоже думал, что он просто побалуется, а всерьёз не втянется...

Впрочем, бывают и исключения. Есть те, кто сразу же начинает  с наркотиков, относимых к тяжелым.

Андрей Савченко был вторым сыном в семье, старшим был Славка.

Когда Славка ушёл воевать в Афганистан, Андрей очень гордился братом – как же, настоящий воин! Но и боялся немного – из Афганистана живыми возвращались не все.

Но Славка вернулся. Андрею было тогда 14 лет. Славка вернулся с деньгами, при орденах. И со скверной привычкой, о которой узнали позже.

В Афганистане Славка пристрастился к наркотикам.

Андрея это поначалу мало трогало, слёз матери, и отчаяния отца он не замечал. В то время Андрей был «звездой» школы – прекрасно учился, отлично писал сочинения и даже занял четвертое место на городской олимпиаде по математике. К тому же, юный Андрей был красив. Особенно глаза – яркие, глубокие, почти чёрные. Девчонки оборачивались ему в след, а соседская Оксанка Смирнова, тогда ещё совсем ребёнок, ходила за ним хвостиком. Он тогда отмахивался от неё – вот прицепилась, пигалица! Прошло много лет, прежде чем Андрей сумел оценить её преданность.

Андрей прекрасно помнил, как он подвернул ногу - дома, прямо посреди комнаты! Это у него случалось и прежде – врачи называют такое «привычным вывихом». Но так, как в тот раз, никогда раньше не болело! Он катался по полу, слёзы лились по щекам ручьём, тошнило. Андрей чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

Дома был только Славка. И Славка сделал ему укол.

Андрей никогда не забудет этого удивительного ощущения – вот была боль, жуткая, страшная, и вдруг спустя несколько минут – прошла!

- Что это за лекарство? – спросил он у Славки благодарным голосом.

Какое это счастье, оказывается, когда не болит!

- Омнопон, - буркнул Славка. – Опий, очищенный от балластных веществ. Никому не говори, что я тебе его уколол, хорошо?

Укол омнопона не вылечил Андрею ногу – через несколько часов боль вернулась, но это уже была совсем не та боль. Потом юному больному пришлось несколько дней полежать, но то, как омнопон снял острую боль, Андрей запомнил.

Прошло полгода, и Славка неожиданно умер. Передозировка наркотиков – таков был вердикт патологоанатома. Славку похоронили, а вскоре и отца. Инфаркт. Савченко-старший не смог пережить смерти сына.

Мать с горя очень сдала, часто плакала. Погрустнел и Андрей. Хотя в происшедшем был один плюс, пусть и маленький – ему досталась комната Славки. Хорошая комната, большая,  гораздо больше и светлее той, которую он занимал раньше.

Прошло два месяца, и Андрей нашёл Славкин тайник. Тайник был довольно мудрёным - пакет, прикреплённый чем-то липким к днищу шкафа. Андрей ни за что не наткнулся бы на него, если бы под шкаф не укатился теннисный мячик.

В тайнике оказалось несколько шприцев, три ампулы омнопона, и с десяток ампул морфина. Лекарства были Андрею совершенно не нужны, но он всё-таки решил не выбрасывать их, пожадничал. Позже он думал, что если бы тогда выбросил свою находку, его жизнь сложилась бы совсем по-другому.

А быть может, ему просто нужно было перетерпеть боль в животе.

От чего у него тогда заболел живот, он не знал. Просто разболелся на пустом месте – и всё. Боль нельзя было назвать нестерпимой, нет. О, это была совсем не та боль, как тогда, когда он подвернул ногу! Он, в общем-то, мог бы всё перетерпеть. Но - не хотелось! Андрей ведь знал – один укол, и всё пройдёт. Всего один маленький укольчик…

И он сделал этот укол.

Через полгода наркотики уже были для Андрея самым главным в жизни. С Мишкой Моховым они дружили с первого класса, и всегда всем делились.  Вот Андрей поделился и этим – его друг Мишка стал наркоманом, таким же, как он сам.

Рецепт приготовления «ширки» - кустарного моноацетилморфина – достаточно прост, и любой наркоман может легко научиться её «варить». Мишка с Андреем сначала «варили» для себя, потом начали привозить сырье, торговать. Так Андрей Савченко, надежда и гордость школы, стал наркоторговцем.

Некоторое время они с Мишкой чувствовали себя наркобаронами. Купили длинные кожаные плащи, расхаживали по Штыбово важные, довольные собой.

Потом вместе скрывались от наркоторговцев-конкурентов – «бригады Витька́ Хасели». Вместе бегали от разъяренных бандитов, и длинные плащи тогда очень мешали. Потом договорились – Витёк Хаселя разрешил приятелям торговать, но сырьё для «ширки» они должны были покупать только у него. И отдавать двадцать процентов прибыли.

А спустя полгода Мишку задержали оперативники. Несмотря на то, что все в Штыбово знали – Мох и Сова  проворачивают свои делишки вместе, Мишка Андрея не сдал и сел за решётку один. Ему дали пять лет, из них он отсидел четыре.

Мишка праздновал своё первое Рождество за решёткой, когда машину, в которой ехал Хаселя с приближёнными, кто-то расстрелял из автоматов. Место главного нарковоротилы Штыбово и окрестностей стало вакантным, но Андрей Савченко по прозвищу Сова не стал его занимать. Он был напуган и решил, что лучше не высовываться. Тише едешь – дальше будешь.

К тому времени, как верный друг Мишка Мохов освободился, Андрей выглядел уже совершенной развалиной. Мать долго пыталась его образумить, потом просто плакала, а в итоге не вынесла жизни с опустившимся наркоманом, и уехала к сестре, в городок Тартаров, где спустя полтора года тихо скончалась от рака. Андрей остался бы совсем один, если бы не верная Оксана, которая продолжала его любить, несмотря ни на что.

Доза Совы всё росла, добывать деньги на наркоту становилось всё труднее и труднее. Для того, чтобы как-то оставаться на плаву, он начал оказывать услуги милиции. За это милиционеры смотрели сквозь пальцы на его «шалости».

А Мишка Мохов вышел, приобретя опыт и некоторую хватку. Как ни странно, даже выглядел он лучше Андрея. Наркотики в тюрьме дороги, и Мишка поневоле воздерживался от любимого зелья. Он постоянно кашлял от приобретенного за решёткой туберкулёза, но всё же выглядел Андрея и крепче, и моложе.

Мать Михаила не дождалась освобождения сына – попала под машину, а отец бросил семью много лет назад. Могильной пустотой встретила Моха родная квартира. Но  Мох взялся за дело споро – в самый короткий срок соорудил неприступную для милиции крепость. Железная дверь, две видеокамеры. Наркотики он теперь делал только дома, продавал только знакомым, и заставить его открыть дверь чужаку было невозможно. Своё зелье он при первой же опасности сливал всё в унитаз. Дважды оперативники приходили к нему с санкцией на обыск, и дважды уходили не солоно хлебавши - для того, чтобы уничтожить доказательства своего преступления, Михаилу Мохову требовалось не более минуты. А потом можно было отпирать железную дверь, и с усмешкой смотреть на то, как милиционеры пытаются хоть что-то найти.

Вот поэтому оперативникам и понадобился Андрей Савченко. Сейчас они вновь позвонят к Моху в дверь, вновь покажут во всевидящий глаз видеокамеры ордер на обыск. Пройдёт минута, и Мох откроет. Он будет совершенно спокоен – ведь все свои наркотики он уже отправил в канализацию! Но оперативники в присутствии понятых всё же найдут наркоту у Моха в доме. Они найдут пакетик, о котором Мох ни слухом, ни духом. Потому, что подбросил ему этот пакетик Андрей Сова, бывшая гордость школы. Бывший лучший друг.

 

Прошёл уже час, как Бражников ушёл, а Андрей всё сидел в павильоне.

Как же так получилось? – спрашивал он себя снова и снова. Как же так? Ведь он, Андрей, был нормальным парнем, а вот теперь он – жалкий, законченный наркоман, ради своего зелья продающий всех и вся. Где же та грань, переступив которую он перестал быть нормальным парнем и превратился в мразь?

Вот Оксанка – сто́ящая девка, надежная, верная. Уж как она с ним носилась, дочку даже ему родила… А он? А он обокрал её квартиру, когда других способов достать деньги на наркоту не было. И теперь она уехала в Большеград к своему брательнику, чтобы как-то устроить свою жизнь без него, Андрея.

А Мишка?! Как же он мог вот так, с Мишкой-то?! Сколько пережито вместе, сколько раз выручали друг друга. Мишка даже срок «мотал» в одиночку, хотя они все свои дела проворачивали вдвоем. И выйдя, ничем Андрея не попрекнул.

А он, Андрей, так отплатил ему…

Внезапно Андрей поднялся. Да ну их к лешему, этих ментов! Человек он, Андрей Савченко, или уже нет?! Он исправит свою ошибку, он предупредит Мишку!

Предупредить можно было двумя способами. Можно было позвонить по телефону, но для того, чтобы, позвонить, нужно было идти домой – в телефонных будках давно срезали все провода. Андрей знал, что к своему дому он дойдёт минут за пятнадцать.

К Мишке было ближе. Несколько минут, и он будет у подъезда друга! Поднимется на этаж. Ему даже не надо будет входить в квартиру – Мишка увидит его в объективе видеокамер, и Андрей всё скажет ему через дверь.

Мишке понадобится всего лишь минута, чтобы выбросить злосчастный пакетик! Гражданин начальник Иван Бражников будет, конечно, недоволен, но да пошёл он, этот Бражников…

Нужно было идти быстрее.

Ходить быстро Андрей давно отвык. Тем не менее, он шёл так быстро, как только мог. За минуту он вспотел и запыхался, но это было ничего. Лишь бы успеть предупредить друга!

Ему оставалось пройти всего метров двадцать, когда у подъезда, где жил Мишка Мохов остановились три машины, две из них милицейские. Из них вышли Бражников, ещё какие-то милиционеры, потом гражданские – по-видимому, понятые. Они вошли в подъезд, а Андрей всё стоял там, где остановился. Стоял и смотрел.

Минута! Он не успел всего лишь на жалкую минуту! И всё - больше у него нет друга. И Оксанки тоже нет.

Как же так получилось? Ведь он же не хотел…

Кто же виноват? Славка?

Нет. Славка только помог ему, когда было очень больно. Уж как мог, так и помог.

Виноват он сам, Андрей. Как ни крути, а так и есть! Если бы он тогда, когда болел живот, не сделал себе укол, всё было бы по другому… С этого, именно с этого всё началось. И ведь болело-то то не сильно, он точно помнит! Просто не хотелось немного потерпеть. И вот ведь как вышло!

Андрей покосился на сумку, которую держал в руке. В ней – «маковая солома», единственное, что осталось у него в жизни. Главным это было уже давно, а вот теперь – единственное.

Андрей вздохнул, развернулся и побрёл к своему дому. У него было ещё много дел. Нужно успеть приготовить «ширку» до того, как его начнёт «ломать».

 

5.

 

            Отправляясь в Большеград, Оксана Смирнова думала, что проживёт у брата пару дней, ну, в крайнем случае – неделю. Но сентябрь прошёл, начался октябрь, а Оксана всё ещё ютилась у него. В комнате у неё был свой малюсенький уголок – Виталик с друзьями развернули шкаф, откуда-то притащили кровать с панцирной сеткой, проход завесили старым пододеяльником…

И стали жить втроём – Оксана, Виталик и Олег. Жить рядом, но – вряд ли вместе. Каждый жил своей собственной жизнью.

            Виталик окунулся в учебу. В школе он был твёрдым «хорошистом», в университете же у парня получалось не всё. Он легко запоминал латинские названия мышц и костей, хорошо разбирался в истории. А вот химия давалась ему с трудом - Виталик корпел над непонятными формулами часами, и страшно боялся, что провалит свою первую сессию.

Олег, на правах «старожила» предсказывал, что Виталик скоро забросит учёбу и кинется во все тяжкие. Но пока эти прогнозы не сбывались. Виталик не стал пить, не бегал за однокурсницами, и лишь иногда смотрел футбол у товарища – счастливого владельца маленького телевизора. Учёба, учёба была для него главным, и, времени на общение с Олегом или с Оксаной, у парня почти не оставалось.

            Оксана искала работу. Искала ежедневно, упорно, но пока безуспешно. На дворе был 1996 год. Прежняя, социалистическая экономика уже умерла, новая, капиталистическая, делала первые неуверенные шаги. Тысячи людей работали, но не получали зарплаты месяцами. Другие не могли найти работу вовсе.

Ко вторым относилась и Оксана. Она не отчаивалась – искала, искала! Но не забывала и о тех, кто дал ей крышу над головой. Проснувшись, Олег и Виталий обнаруживали сковороду с горячей яичницей, а вечерами Оксана успевала приготовить суп или борщ. Со стола исчезли горы грязной посуды, а из углов - вековая паутина. Оксана даже хотела перевесить криво наклеенную афишу, но не решилась – а вдруг Олег будет ругаться?

            Она вообще немного побаивалась Олега – он с ней почти не разговаривал, и Оксана думала, что сильно стесняет его. А вдруг ему надоест присутствие постороннего человека и Олег её выгонит?! Нет, нужно быстрее находить работу и снимать другое жильё!

Но боялась Оксана зря - на самом  деле Олег просто не замечал её. Бледная, истощенная, задёрганная девушка ничуть не трогала его – так, живёт рядом и ладно! Но даже если бы Оксана была красавицей, это вовсе не гарантировало бы того, что Олег её заметит.

            У него была своя жизнь, свои трудности, и, главное – свои мечты. Он оканчивал университет по специальности «зоология», и знал, что никогда не будет зоологом работать. В ВУЗах тех времён было много молодых парней, для которых учёба была лишь способом уклониться от службы в армии. К таким преподаватели относились снисходительно и ставили им «тройки» просто за то, что они ходят на лекции.

Таким же был и Олег. С утра он исправно брёл в учебный корпус, на лекциях дремал. Он  по-своему ценил университет – учёба давала ему жильё и возможность заниматься любимым делом. Как только скучные лекции заканчивались, Олег отправлялся во Дворец Студентов – заведение при университете, осколок советского времени, в котором искали себя юные театралы и музыканты.

Олег брал ключ от репетиционной, и трудился там в полном одиночестве. Больше всего на свете он мечтал стать хорошим гитаристом.

Так уж сложилось, что до поступления в университет он не интересовался музыкой вовсе. Поступив, быстро выучил знаменитые три гитарных аккорда для того, чтобы тренькая, было сподручнее ухаживать за девчонками. На этом всё и кончилось бы, но Олега неожиданно пригласили в рок-группу.

Его однокурсники Роман Ладога, Женя Мирный и Гриша Тарасенко решили создать собственный рок-коллектив. Они были не из общежития – родились в Большеграде и жили с родителями. Все трое были неплохими музыкантами - окончили музыкальную школу. Что они забыли на биологическом факультете? То же, что и Олег – учёба давала им возможность не идти в армию. Возможности углублять музыкальное образование у друзей не было - консерватории в Большеграде не существовало никогда, а музыкальное училище закрылось, не пережив распада СССР.

 Но заниматься музыкой можно и на биофаке! И трио музыкантов-биологов «выбило» во Дворце Студентов комнатушку для репетиций и скверненькую аппаратуру. А потом им срочно понадобился четвёртый участник – иначе не получалось собрать классический рок-квартет! Олега Кожевникова пригласили просто потому, что не нашлось никого более подходящего. Все понимали, что Олег играет еле-еле, и поначалу воспринимали его как временного участника.

Олег из любопытства решил попробовать. Порепетировали раз, другой… А потом случилось то, чего никто не ожидал – Олег буквально влюбился в гитару. Эта влюблённость поразила его в начале второго курса, и на протяжении трёх лет Олег играл, играл, играл… Он не только не пропускал репетиции, но и очень много занимался индивидуально.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк… - метроном медленно и сухо делил время на равные промежутки.

До, ре, ми, фа, соль, ля, си…- тишина репетиционной оглашалась скучными гаммами.

            Затем Олег задавал на метрономе  более быстрый темп.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк…

            До, ре, ми, фа...

            Быстрее, быстрее, ещё быстрее!

            Минут через пятнадцать Олег доводил гамму до максимально возможного темпа и переходил к этюдам. Старых нотных тетрадей с этюдами коллеги по группе нанесли ему целую кучу  - играй, Олег, лишь бы толк был! Они же объяснили ему, как читать с листа эти ноты, и как с помощью метронома вырабатывать идеальное чувство ритма.

            Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк…

            До, ре, ми...

            И так три часа в день, почти без выходных.

Менее упорный человек давно бы всё бросил. Любой, кому пришлось бы долгое время слушать, как занимается Олег, сошёл бы с ума от однообразия и скуки. Но Олег не бросал и оставался в здравом рассудке. У него была цель. Упорством и тяжким трудом он пытался восполнить отсутствие таланта.

Он уже давно всё о себе понял. Несколько лет назад в одной книге он прочёл выражение: «Талант уличного уровня». Тогда фраза показалась ему странной, но сейчас он знал – это про него. Это когда таланта даётся чуть-чуть, капельку, совсем маленькую капелюшечку! Для того, чтобы на трёх аккордах «блеснуть» перед девчонками в общежитии – вполне достаточно. Для того, чтобы выступать на сцене – нет.

Ему немного не хватало слуха – никто в общежитии не мог настроить гитару так, как настраивал он, и всё же Роман или Женя настраивали инструменты лучше.

Ему немного не хватало проворности пальцев. То, что Роман или Женя могли сыграть сразу, без подготовки, Олегу давалось только спустя долгие часы труда.

Но главное – у него напрочь отсутствовал талант композитора! Все партии для его гитары сочиняли Роман или Женя. Сам Олег не мог выдавить из себя даже пары сто́ящих нот. 

Мелодию и текст песен сочинял Роман.

            - А ну, мужики, посмотрите, чего я тут наваял, - говорил он, когда был готов показать коллегам по группе новую песню.

            Немедленно бралась в руки гитара, ложился на колени тетрадный листок со словами, и песня проигрывалась на простых аккордах от начала до конца.

            Гриша садился за ударную установку и сочинял свои партии буквально на лету. Обычно у него получалось придумать три-четыре варианта – так сказать «про запас». Музыка группы не требовала от барабанщика каких-то особых изысков, и главной задачей Романа было не дать Григорию показывать свое мастерство там, где это не было нужно. Лишняя, применяемая не к месту, виртуозность мешает звучанию ансамбля!

             Женя Мирный поступал всегда одинаково – брал  свою любимую бас-гитару и отходил дальний в угол. Там,  с сигаретой в зубах, он наигрывал новую песню, мурлыкал под нос приходившие на ум мелодии, пробовал звукосочетания. Обычно через полчаса у Жени уже была придумана шикарная партия для баса. Тогда Роман и Женя садились вдвоём, и пробовали вместе, как будет звучать новая композиция. И она звучала, отлично звучала!

            Олег с завистью наблюдал над творческими потугами лидеров группы, но ничего от себя добавить не мог – импровизация не давалась ему. Он пробовал, пробовал постоянно! Никаких ведь особенных тайн нет – если аккорд в мажоре, то мы обыгрываем его так, а если в миноре – то вот этак. А если мы поменяли тональность, то уже вот эти ноты «пойдут», а вот эти – будут резать слух. 

Но знать, какие ноты допустимы в принципе, и сделать так, чтобы эти ноты зазвучали, придали песне очарование – это далеко не одно и то же! Олег старательно пытался придумать соло для каждой песни группы, но сочинённые им аранжировки мягко, но непреклонно отвергались. Он не обижался – сам слышал, что получалось топорно, не интересно, пресно, мёртво!

В соло, придуманных Олегом, не было ни одного дисгармоничного звука. Но и ни одного живого звука, трогающего сердце, тоже не было! Это напоминало скучные ученические упражнения – конечно, они тоже часть музыки, но никто в здравом уме такое слушать не будет! Любой, кому доводилось услышать соло, сочинённое Олегом, понимал – это сделал бездарь. Упорный, старательный бездарь.

-  Не дрейфь Олежка, я набросал партии и для тебя, - говорил Роман. – Есть партия для начала и середины. На концовку ещё не придумал, но по ходу дела что-нибудь придёт на ум.

- Я уже придумал, - вступал в разговор Женя. – В конце нужно будет сыграть так и вот так.

Потом следовало разучивание партий. И даже здесь Олег чувствовал собственную ущербность – никогда он не мог всё сразу запомнить и всё сразу сыграть. Никогда, ни разу за все эти годы ему не удалось хоть на минуту стать со своими талантливыми коллегами вровень!

Что оставалось ему, бездарному? Либо всё бросить, либо трудиться, трудиться, трудиться и ждать – а вдруг случится чудо, вдруг количество перейдёт-таки в качество! И он трудился с сумасшедшим упорством. Коллеги по группе Олега ценили – за надёжность и фантастическую самоотдачу. И все надеялись, что его усердие когда-нибудь принесёт-таки настоящие плоды. Дружба дружбой, а если мечты музыкантов сбудутся и они станут профессионалами, бездарному гитаристу станет с ними не по пути! Ничего личного, просто - искусство…

Когда-то кто-то сказал, что гений – это капля таланта и горы работы, океаны пота. Олег ухватился за эту мысль. Капля таланта – это у него наверняка есть! А океаны пота,  дни, месяцы, годы труда – это он может!

            Своим надрывным трудом он добивался не славы, денег или любви красавиц. Музыка сама по себе была его любовью! Безответной любовью. Если бы Олегу предложили талант гитариста-виртуоза с тем условием, что он через год умрёт, Олег согласился бы не задумываясь! Внести в мир музыки что-то своё, создать бессмертные мелодии – вот чего ему хотелось!

Он работал день за днем и месяц за месяцем, а бессмертные мелодии всё не создавались. Иногда он казался себе человеком, который копает колодцы в пустыне, копает один за другим, но никак не может добраться до воды. Но он продолжал копать.

            В сентябре 1996 года не только индивидуальные занятия Олега, но и общие репетиции стали ежедневными – группа «Пароль» готовилась к своей первой студийной записи. Музыканты были уверены, что запись приглянется кому-то из продюсеров и этот продюсер обязательно откроет им дорогу в большой музыкальный мир.

Кончались репетиции пивом или водкой. Они ведь не просто мальчишки-студенты! Они крутые рокеры – и разве может быть иначе?! Поэтому в общежитие Олег чаще всего возвращался в подпитии, а иногда и едва держась на ногах. Он быстро проглатывал приготовленный Оксаной ужин, коротко благодарил и заваливался спать.

В общем, Оксана зря думала, что смущает его. Ему было вовсе не до неё.

Пытаясь стать настоящим музыкантом, он так уставал, что, даже закрыв глаза, не переставал «видеть» то, на что смотрел большую часть своей жизни – шесть туго натянутых гитарных струн.

           

 

Где-то в конце первой декады октября Олег пришёл домой позже, чем обычно, как всегда пьяный, но в прекрасном настроении и даже расположенный поговорить.

            Ввалившись в комнату, он обнаружил там одну Оксану, которая сидела на кровати и, обложившись нитками, что-то вязала крючком.

            - Ого! Ты ещё и вяжешь! – вместо приветствия воскликнул Олег и устало плюхнулся на стул.

            - Ульке хочу связать зимнюю шапочку, - бесцветным голосом ответила Оксана, отложив  вязание. – Ты голодный?

            - Как волк! А Виталька где?

            - У одногруппников смотрит футбол.

            - Ага! И кто играет?

            Оксана поднялась с кровати.

- Я не знаю, - ответила она. – Какая-то сборная против другой какой-то сборной. Я футболом не интересуюсь.

Она была немного удивлена разговорчивостью Олега. Такое с момента её появления в общежитии случилось впервые.

            - В любом случае, если сборная, это интересно! - заявил Олег. – Я в детстве смотрел футбол, сейчас не смотрю. Некогда. Музыка – это искусство? Искусство! А искусство требует жертв! Футбол – одна из таких жертв! И фиг с ним, с футболом, правильно?! Не жалко!

            - Не жалко, - согласилась Оксана. - Я и в детстве футбол не смотрела. Есть жареная картошка, - сообщила она. - Но уже холодная. Разогреть?

            - Не надо, сыпь так! – благодушно махнул рукой Олег.

            - Как хочешь, - согласилась Оксана, накладывая в тарелку картошку и салат.

            Как всегда по вечерам, она выглядела очень усталой. Не высокая, очень худая, даже истощённая, с острыми, чуть сутулящимися плечами, она могла бы сойти за подростка, если бы не бледное, бескровное лицо с продольной морщинкой на лбу и скорбными складками у бледных, тонких губ. Её глаза – большие, тёмно-серые, были бы красивыми, если бы не слишком светлые ресницы и красноватые веки. Маленький, тонкий нос со вздёрнутым к верху кончиком смешно морщился при разговоре, оживляя это неулыбчивое лицо.  Ломкие, нездорово тусклые волосы, указывали на плохое питание и слабое здоровье.

Сейчас Олег заметил, что её руки с длинными и тонкими пальцами, дрожат.

            - Чего кислая такая? Устала? – поинтересовался он, отрезая себе толстый кусок хлеба.

            - Есть немного, - ответила она, наблюдая, как он жадно набивает себе рот картошкой и салатом. – Первые полдня пробегала по офисам. Но там только торгаши нужны, а меня не берут. Прописку требуют. А откуда у меня прописка? Я здесь на птичьих правах, сам знаешь. Потом поехала в трамвайное депо, там прописка не нужна.

            - Угу-и-гу? – вопросительно промычал Олег, что означало: «и как успехи?».

            - Всё как обещали – они действительно дают комнату в общежитии, можно будет жить с ребёнком, - сказала Оксана буднично. - И прописка тоже будет. Места кондуктора пока нет, но советуют названивать – работа трудная, люди часто увольняются. Зато на курсы водителей трамваев можно пойти прямо сейчас. Пару месяцев – и вперёд, работай!

            - Так тебя можно поздравить? – поинтересовался Олег, досыпая в тарелку салат.

            - Ага, - Оксана криво усмехнулась, не переставая удивляться тому, что она говорит с Олегом так много. – Я как вышла из депо, так сразу – на остановку, села в трамвай, заплатила за проезд и объяснила кондуктору -  так, мол, и так, думаю устраиваться к вам на работу, и хочу проверить, смогу ли провести  целый день на колёсах. Кондуктор – женщина хорошая, разрешила мне за один билет кататься по кругу - пока не надоест. Я села в уголок, проехала круг, второй, третий…

            - Ну и как?

            - А никак! Через сорок минут меня начало тошнить, но я терпела. Через час у меня разболелась голова. Через полтора я вылетела из трамвая, зашла в какой-то дворик, просидела на скамейке два часа и только после этого смогла пойти на троллейбус, чтобы ехать сюда.

            Она вздохнула.

            - Меня с детства в транспорте укачивало, - закончила она. – Хоть и здорово было бы получить работу и комнату в общаге, но быть водителем трамвая я не смогу. И кондуктором тоже.

            - Да уж, не подфартило, - Олег отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на стуле, довольно поглаживая живот. –  А в депо нет такой работы, чтобы не ездить? Ну, я не знаю, диспетчером там, или ещё кем-нибудь?

            - Кажется, нет. Чай будешь?

            - Не буду. После пива мне чая не хочется.

            - Понятно, - она убрала со стола тарелку, вытерла тряпкой хлебные крошки. – Что сегодня отмечали?

            - Мы сегодня не отмечали, - ответил Олег; его разморило, он начал зевать. – Мы предвкушали.

            Он грузно встал, сбросил обувь и плюхнулся на свою кровать. Проржавевшая сетка ответила жутким скрипом.

            - Мечта сбывается, Ксюха! - сказал он, лёжа на спине, заложив руки под голову и счастливо глядя в потолок. – Главная мечта всей жизни. Завтра у нас запись. Первая в жизни запись, в почти профессиональных условиях – прикинь! Запишем четыре песни, потом ещё две-три, самых лучших, конечно. Потом Ромка поедет в столицу, покажет наши песни на серьёзных студиях и в крутых продюсерских центрах. Кто-нибудь обязательно заинтересуется. О-бя-за-тель-но! – произнёс он с нажимом, специально деля слово на слоги. – Ты не думай - это я не хвастаюсь. Просто знаю. Я ведь слышу, какую муру крутят по радио - половина этих песенок наших не сто́ят! Это ж дураками надо быть, чтобы не захотеть с нами работать! В общем – всё будет путём. И после этого – нормальные студии, нормальные концерты, клипы! Прощай, комнатушка во Дворце Студентов, прощайте, дерьмовые инструменты! Всё будет по-другому, как у настоящих рокеров! Клёво, правда?

            Оксана не ответила, подошла к окну и уставилась в тёмное ночное стекло, скрестив на груди руки.

            Между тем Олег почувствовал, что силы оставляют его. Алкоголь в сочетании с сытным ужином действовал усыпляюще – отяжелели веки, мозг начало обволакивать дремотное полузабытьё, и когда Оксана начала говорить, ему стоило большого труда следить внимательно за её словами и не заснуть.

            - Завидую я тебе, Олежка, - сказала она, всё так же глядя в окно. – Ты своей музыкой как стеклянным колпаком накрыт. Ни дождь тебе не страшен, ни ветер!

Сказала и испугалась. Чего она разболталась так? Наверное, от одиночества. А вдруг Олег рассердится?

Но он и не думал сердиться.  

- Ко-олпаком? – протянул сонно. – А почему – стеклянным?

            - Ну, как в оранжерее, - пояснила она. – Огурцам под стеклом холод не страшен, как будто на улице и не зима! – её почему-то несло, и она не могла остановить себя. - Ты даже не знаешь, что зима бывает. Никогда не ложился спать голодным, Олег? Ясно, что не ложился! И ребёнок у тебя никогда не оставался недокормленным? Знаешь, как они кричат, когда кушать хотят – долго орут, часами! А ты ревёшь, но сделать ничего не можешь – нет её, еды, нету!

- Ксюх, ну чего ты? – пробормотал Олег, не понимая. -  Есть еда. Картошка, макарон завтра купим…

- Купим, - вздохнула Оксана, понимая, что они говорят на разных языках. - Знаешь, Олег, это, наверное, здорово - иметь такой колпак. Но у меня его нет. Я дочку месяц не видела! Ей ещё полтора года не исполнилось, а я уже её бросила! Если бы Виталька в Штыбово не ездил, я бы и не знала, жива она, или нет. Каждую ночь снится… - она судорожно вздохнула и замолчала.

            У Олега уже не открывались глаза. Слова Оксаны доходили до него как-то издалека, смысл их понять было невозможно. Он только улавливал её настроение, чувствовал, что ей плохо, и она грустит, поэтому, желая её утешить, принялся добродушно, сонно балагурить.

            - Да ладно, Ксюш, не кисни, - невнятно начал он. – Найдётся тебе работа. А хочешь, а-о-и-а, - он громко зевнул, - хочешь к нам в группу? Администратором, или, там, по костюмам? А чего, мы не жмотистые! Прославимся - баблишка на всех хватит! Твою дочку, как подрастёт, на подпевки возьмём. Детский вокал, прикинь! Как зовут, напомни? А-а, Ульяна! Красиво. Певица – Ульяна, смешно звучит! Ты подумай, а? Не шутки… -  он издал горлом булькающий звук, ещё раз зевнул и замолчал.

            Оксана повернулась и увидела, что Олег уже спит. Губы его ещё шевелились, словно он хотел что-то добавить к сказанному, из кармана рубашки выглядывал уголок пластикового медиатора. Спустя минуту комната наполнилась мерным, внушительным храпом.

 

6.

 

            Вечером следующего дня Олег Кожевников, как на крыльях, летел по улице в направлении общежития. Он чувствовал себя человеком, чьи мечты свершились. Немного волновало, что на нагрудном кармане рубашки не было пуговицы, а значит - не было надёжно защищено то, что он мечтал поскорее донести до общежития.

Кассета! Маленькая магнитофонная кассета, на которой были записаны четыре песни. Первая запись состоялась! Сейчас - добежать до общежития, вставить кассету в магнитофон, созвать всех, кто попадётся под руку, и слушать, слушать, слушать!

            Пролетая мимо маленького летнего кафе «Наполеон», Олег  увидел за дальним столиком своего соседа по этажу, сидевшего в совершенном одиночестве и вяло ковырявшего ложечкой мороженное. Этого долговязого и близорукого парня звали Сергеем Алиповым.

            Олег решил подойти к нему.

            - Здоро´во! – сказал Олег, усаживаясь на свободный стул. – Чего сидим в одиночестве?

            - С Дианой поссорился, - буркнул Сергей, отправляя в рот мороженое.

            - Тю, а я думал, что-то новенькое! – махнул рукой Олег. – Вы постоянно ссоритесь. Завтра помиритесь. Или нет – сегодня!

Сергей вздохнул.

Его возлюбленная была аспиранткой кафедры биохимии, имела экзотическое имя Диана и простейшую фамилию Бублик. Это режущее ухо словосочетание «Диана Бублик» было её проклятьем ещё со времен детского сада. Поговаривали, что больше всего на свете барышня мечтала не о защите диссертации, а о том, как однажды сможет взять себе фамилию мужа. «Диана Алипова» - звучало совсем неплохо.

Но для осуществления мечты нужно было женить Алипова на себе, а это было не так просто! Их отношения служили поводом для потехи всего общежития. Решительная, деловитая Диана пыталась настолько беззастенчиво властвовать над Сергеем, что он, несмотря на свою мягкосердечность, взбрыкивал. Это всегда заканчивалось шумным скандалом, расставанием на века и скорым примирением. Им было нелегко вдвоём, этим бесконечно разным людям, но они друг в друге души не чаяли, поэтому все окружающие считали, что вот так, ссорясь и мирясь, они проживут вместе всю жизнь.

            - У неё завтра день рождения, - сказал, наконец, Сергей. 

            - Ну и здо´рово – на дне рождения и помиритесь! – заявил Олег.

            - Ты не понимаешь – я торт обещал сделать, - сообщил Алипов.

            - Ну, разумеется – ты же ей на каждый день рождения печёшь торт!

            - А я не хочу! – процедил Сергей сквозь зубы, и тяжёлые стекла его очков гневно блеснули. – Мужчина я, или нет?! Она мне такого наговорила, а я ей – торт?!

            - Ну, так не делай! - лучезарно улыбнулся Олег, прекрасное настроение которого не могли поколебать чужие проблемы.

            - Нельзя, - плечи Сергея поникли. – Вовек не простит! Ей 25 лет исполняется!

            - Да, не простит, - согласился Олег, вытаскивая из кармана сигаретную пачку.

В пачке оказалась последняя сигарета. Олег подкурил, смял пачку и метким броском отправил её в стоящую невдалеке урну.

            - Ко мне Ростик подходил, - сообщил Сергей мрачно. – Советовал сделать огромный торт, и сверху написать белым кремом «27» – вроде, как по ошибке.

            - Это было бы чудненько! – захохотал Олег. – Нет, правда – очень смешно. Только она тебе этот торт наденет на голову, как только увидит!

            - Факт! – согласился Сергей. – Она и так своих лет стесняется! Может, написать на торте «25»? Вроде бы и всё правильно, и торжественно, и в то же время с подковыркой – пусть не забывает, что старушенция, а?

Старушенция - в двадцать пять?! Многие не поняли ли бы Сергея Алипова. Но ему самому ещё и двадцать два не исполнилось…

            - Ну, сделай так, - сказал Олег, уверенный в том, что на такую проделку мягкотелый Серёга Алипов никогда не решится. – А мы четыре песни записали! – сообщил он без всякого перехода, так как больше сдерживаться не мог.

            - У кого-то дома?– спросил Сергей без энтузиазма.

            - Ха! Дома! – воскликнул Олег. - Дома – это прошлый век! Мы записались в сту-ди-и! С пультом, микрофонами – всё, как полагается! Вот! – он вынул кассету из кармана и с торжественным видом передал её Сергею.

Тот взял драгоценный предмет, повертел в руках, внимательно рассматривая, как будто мог судить о записи по внешнему виду кассеты, затем спросил:

            - А больше здесь ничего не записано?

            - Обижаешь! Я по такому поводу новенькую кассетку купил!

            - Это хорошо, - голос Сергея заметно оживился. – Девушка! – крикнул он в сторону крытой палатки, где находилась единственная представительница персонала кафе – и продавщица, и официантка одновременно.

            - Будете что-то заказывать? – спросила она, подойдя.

            - Будем! По коньячку в честь такого дела, а? – обратился Сергей к Олегу, и, когда тот кивком выразил полное согласие, сделал заказ: - Два по пятьдесят коньяка, пачку сигарет, и вот, - он протянул официантке кассету, - мы хотим послушать эту музычку! Это песни молодой, но очень перспективной группы. Через год во всех хит-парадах лидировать будет. Поставите?

            - Поставлю, -  равнодушно ответила она.

            - Да, и пару бутербродов принесите, хорошо?

            Официантка, не торопясь, побрела выполнять заказ.

            - Одного не пойму! - обратился Сергей к Олегу, - Почему ты до сих пор трезв, как стёклышко!

            - Ну, не то, чтобы как стёклышко, - усмехнулся Олег. – По бутылочке пивка всё-таки раздавили. Больше не получилось – Роману надо было срочно к отцу ехать, а продолжать без лидера – сам понимаешь, не то!

            - Не то! – согласился Сергей. - Но мы это исправим.

            - Исправим. Только имей в виду – у меня с собой бабла почти нет.

            - Ничего, есть средства, - заверил приятеля Алипов. - Получит Диана завтра не букет роз, а три заморышные гвоздики, - он погрозил кулаком в сторону университетского корпуса, в котором работала его возлюбленная. - Чтобы знала! Мужчина я, или нет?!

            Коньяк оказался дрянным – горький, резкий, он оставлял во рту металлический привкус, и чтобы этот привкус заесть, пришлось заказать ещё по бутерброду.

            - Гадость, да? – с отвращением  сказал Олег и перевернул рюмку вверх дном.

            - Ага! – согласился Сергей, дожёвывая бутерброд. – Зелёный чай, дешёвый спирт, вода из-под крана и никакого мошенничества.

            - Во, во! – Олег распечатал сигаретную пачку и закурил. – И сигареты какие-то поганые! Что за кафе?! Слушай, Серёга, а чего она нашу кассету не ставит, радио какое-то крутит? Девушка! – крикнул он официантке. - Выключите вы это радио! Мы же вам кассету дали!

            - Подождите минутку, - послышался из палатки недовольный голос. – Тут что-то с магнитофоном… Налажу -  поставлю! Не прокиснет ваша кассета.

            - Сервис! - саркастически усмехнувшись, сказал Сергей. – Что бы нам предпринять? Дабы ожидание не было в тягость?

            - Ещё по пятьдесят?

            - Только не этой гадости, да?

            - Водки?

            - Точно!

Ждать вожделенной записи действительно пришлось недолго – не успели друзья выпить принесённую водку, как из колонок на всю улицу разнеслись гитарные звуки – первые такты одной из песен группы «Пароль».

            - Ты только представь, - начал Олег восторженно. - Это ведь в первый раз! В первый раз в истории наша музыка звучит вот так, на улице, для всех!

            - Да, да! – отмахнулся от него Сергей. – Не мешай слушать.

Олег замолчал, но долго быть в молчании не мог – радость распирала его. Он то и дело принимался комментировать игру каждого музыканта и откровенно напрашивался на комплименты – его топорную игру хвалили редко.

            - Да не галди ты, в самом деле! – не выдержал Сергей. – А то я назло тебе, дураку, скажу, что плохо! Эй, девушка! Как кассета доиграет, ставьте её с начала! И вот что, несите ещё водочки! По пятьдесят! Моему другу требуется добавить!

Добавили. Потом ещё. Потом ругались с официанткой, наотрез отказавшейся ставить запись группы «Пароль» в третий раз подряд. Потом пили пиво и танцевали между столиками «Цыганочку». Что-то жевали. О чём-то горячо и бессвязно спорили. С кем-то знакомились. Запомнилось круглое лицо с золотым зубом, и голос, как ножом разрезающий балансирующий между явью и забытьём мозг: «Я Комиссар! Запомни, парень, ты пьёшь с самим Комиссаром!» Потом опять танцы, водка, разлитая на столе, недопитая бутылка пива, в которую сбивали пепел бесконечного множества сигарет…

 

7.

 

            - Эй, братишка, стульчик взять можно? – уверенный голос вывел Олега из оцепенения.

            - Чего? – пробормотал тот, не понимая.

            - Стульчик, говорю, можно взять?

Олег тряхнул головой, огляделся. Темно. Ночь, что ли? Но он не дома. И не в репетиционной. Где же? Ага – это кафе «Наполеон»!

Несмотря на позднее время, в кафе веселилось ещё много народу. Кто-то громко требовал шампанского. Компания шумных подростков старалась разместиться за столиком у входа - им явно не хватало места. Сергей Алипов танцевал медленный танец с какой-то незнакомой девицей, неуверенно и смешно переминаясь с ноги на ногу. Сам Олег сидел в одиночестве за загаженным донельзя столом, рядом с которым стояло два свободных стула. На спинку одного из них опирался невысокий крепкий паренёк лет семнадцати, ухмыляясь и вопросительно глядя на Олега.

            - Стул? – силясь прийти в себя, переспросил Олег. – Наверное, можно, - голос прозвучал нерешительно и глухо.

Паренёк уверенным движением отодвинул стул себе за спину.

            - Я и второй возьму, можно?

            - Второй? – Олег задумался. – Нет, второй не надо! Мой друг сейчас танцует, вернётся – стул ему будет нужен. Но мы всё равно уйдём минут через десять, тогда забирай и этот стул, и мой, если нужно – всё забирай!

            Что произошло потом, Олег полностью понять не смог – пьяное сознание не поспевало за развитием событий. Было ясно лишь то, что пареньку почему-то не понравился его ответ, а дальше всё замелькало, как в ускоренном кино. Откуда-то появились дружки паренька – такие же юные, агрессивные. Они не делали никаких попыток уладить дело миром или хотя бы просто в нём разобраться, а стремились только давить, отнимать, крушить. Стоял крик, отчаянно жестикулировал Сергей, официантка убеждала всех не затевать драку в кафе…

            Стулья в итоге отдали. Все, даже тот, на котором сидел Олег. Олег не расстроился – на него опять накатило сонное полузабытье. При следующем пробуждении выяснилось, что он стоит рядом с Сергеем в углу кафе и держит в руках початую бутылку пива. За их прежним столом – уже чисто вытертым – веселилась ватага молодых парней, человек не меньше десяти.

            - О, я вижу, в глазах прояснилось, - сказал Сергей, глядя на Олега. – Пошли, что ли?

            - Куда? – мотнул головой Олег.

            - В общежитие. Или ты думаешь здесь торчать до утра?

            - До утра? Нет, до утра не надо. Это мы с ними ссорились? – он кивнул в сторону парней.

            - Ага, - Алипов озабочено покачал головой. - Надеюсь, что им сейчас не до нас, и мы проскочим!

            Шатающейся походкой, стараясь не задевать столы и стулья, они вышли из кафе. Сергей оказался трезвее, он взял Олега под локоть, чтобы тот смог быстрее идти. Они очень смешно выглядели со стороны – два молодых человека, высокий в очках и низенький без очков, идущие под руку и шатающиеся из стороны в сторону.

Их догнали метров через тридцать, как раз там, где начинался плохо освещённый участок улицы.

            - Стоять, мужики! Не договорили ведь! – коренастый паренёк, тот, что просил стул, схватил Олега за руку.

            - О чём не договорили? – спросил Олег, с удовольствием и удивлением ощущая, что страха совсем нет, вот только язык слушается плохо. – Вы просили стул, мы вам отдали стул. Чего ещё?

            - Водки!

            - То есть?!

            - Вы ведь обидели нас, - голос паренька звучал вкрадчиво и вместе с тем насмешливо. – Вы вели себя дерзко, говорили грубо. Нанесли нам моральную травму – верно, мужики? – обратился он к своим.

Те закивали, ухмыляясь.

            - Вот видишь, студент, они все очень обижены – продолжил паренёк. - Но! – тут он сделал паузу. – Мы ведь не какое-то быдло, правда? Мы – культурные люди, зачем нам ссоры? Поэтому, если вы по-дружески угостите нас водкой, мы готовы всё забыть. Вас двое, а значит, с каждого по бутылке – и разойдёмся. Идёт? – тут паренёк этак аккуратно, одной рукой приобнял Олега за талию, а второй слегка, почти игриво, открытой ладонью шлёпнул его по щеке.

            - Зачем ты это делаешь? – высоким, срывающимся голосом возмущённо крикнул Олег. Краем глаза он заметил, что несколько парней обступили его полукругом, а другие оттесняют в сторону Сергея. – Мы вам ничего не сделали, и у вас нет причин…

            - Ты водку покупать будешь, чмо? – шипящим шёпотом оборвали его.

            - Да какую водку?! Мы пропили всё. У нас, наверное, и на пачку сигарет сейчас не наберётся!

            Кулак появился откуда-то с боку, с противным хрустом врезался в губы. Рот моментально наполнился кровью. Ещё удар… Качнулась земля, Олег ощутил щекой шершавый и холодный асфальт и уже снизу увидел Сергея, пятящегося назад от наседающих парней и по-боксёрски выбрасывающего вперёд неумелые длинные руки.

            Сознание опять затуманилось, лишь избирательно хватая отдельные моменты происходящего и опуская целые минуты. Запомнилось то, что его били, он падал, его понимали и били опять. Он не пытался бежать, сопротивляться или звать на помощь. Ещё раз, в последний раз он пытался объяснить, что это беспредел, и нападающие не правы, а губы тем временем превращались в месиво, и правая бровь стремительно напухала.

Потом последовал полный провал, после которого он очнулся стоя на нетвёрдых ногах в кругу своих мучителей.

            - Где мой друг, что вы сделали с моим другом? – услышал он хриплый голос и с удивлением понял, что это говорит он сам.

В ответ раздался хохот.

            - Твой кореш удрал!

            - Убежал как крыса!

            - Значит, он тебя не уважает!

            - И мы не будем тебя уважать!

            - И будем тебя «метелить» опять, за двоих!

            Опять повалили на землю и били. Исключительно ногами, размеренно, смакуя каждый удар. Уверенные в том, что им никто не помешает, они упивались своей властью над беспомощным человеком. Олег кое-как закрывал руками голову, старался свернуться в клубок, чтобы ногами защитить пах и живот.

            - А братишка твой здорово бегает, - приговаривал кто-то. - Наверное, очки потерял, заяц вшивый, - туфель с острым носком вонзался Олегу под ребро. – В следующий раз будешь знать, кого брать в кореша!

Олег не отвечал, да от него и не ждали ответа.

Устав пинать безответное человеческое тело и видя, что Олег до сих пор в сознании, они подняли его под руки, приказали стоять. Сплёвывая сгустки крови, Олег старался удержаться на ногах, но в ногах не было силы, и он опустился на одной колено. Руки плетьми повисли вдоль туловища.

            Опять раздался хохот. Один из избивавших, высокий и прыщавый, наклонившись к Олегу, прокричал ему в ухо:

            - Вставай! Ну, будь мужиком, вставай!

Олег не пошевелился. Тогда прыщавый левой рукой взял его за подбородок и поднял окровавленное лицо вверх.

            - Ну же, дерьмо, вставай! Будем драться! Один на один, как мужики! Сумеешь победить -  мы тебя отпустим. Ну!

Пальцы юнца сжались, подбородок пронзила боль. Олег мотнул головой, стараясь высвободиться, но не смог. Легко сказать – один на один! Встреться они при других обстоятельствах, он показал бы этому прыщавому, что тоже умеет махать кулаками, но теперь, с истерзанным телом и ослабленной алкоголем волей, оставалось только просить о пощаде.

            - Не надо, - тихо пролепетали разбитые губы. – Ты победил, я сдаюсь. Отпусти меня. Пожалуйста…

Ответом была увесистая пощёчина, голова метнулась в сторону.

            - Отпустить тебя?! Да я ненавижу таких, как ты! – удары открытой ладонью следовали один за другим, другой рукой прыщавый продолжал держать Олега за подбородок. – Ты дерьмо! Лох! Ты не можешь дать в морду семнадцатилетнему пацану! Зато ты учишься в университете, а я пойду в армию! И меня будут заставлять мыть зубной щёткой полы! И выбирать руками дерьмо из  унитазов! Из-за таких, как ты! Из-за тебя!

При последней пощёчине прыщавый отпустил подбородок Олега и тот сразу же повалился навзничь.

Опять били, но уже молча. С жертвой уже не игрались, её добивали, стараясь ударить посильнее и поточнее. Большинство ударов приходилось в голову.

Олег был в сознании, но затих, не стонал и только прикрывал голову руками. Внутренне он как-то отстранился от происходящего, и в то время, как избивавшие истязали его тело, мозг терзала мысль, пришедшая откуда-то из глубины и холодной ясностью прорезавшая его помутнённое сознание.

            «Неужели – так?! – неслось в голове с удивлением и болью. – Неужели всё закончится именно так?! Мне всего лишь двадцать один год. И всё ведь было: музыка, группа, запись - всё сбывалось, как хотелось, я был в шаге от своей мечты! Неужели здесь, сейчас закончится всё?! Каждый следующий удар может стать последним. Неужели моя жизнь закончится под ударами развлекающихся подростков?! Так просто?! Так глупо, бессмысленно?! Неужели вся жизнь была только дорогой к этому? Неужели всё закончится ТАК?!»

            Всё его существо, впервые столкнувшись с неправильностью и в то же время неизбежностью смерти, возмутилось, и вслед за этим ему нестерпимо захотелось жить.

Этот всплеск воли к жизни заставил его сжаться, затем резко вскочить расправившейся пружиной. С прытью, которой от него никто не ожидал, он откинул одного из избивавших и кинулся бежать. Но пробежал  не долго – всколыхнувшихся сил не хватило на то, чтобы совладать с избитым и пьяным телом. Через пять шагов Олег споткнулся о кочку и упал лицом в землю.

            Дикий, звериный хохот прокатился над ним.

            - Ну что, лох, убежал?!

            Удары посыпались с новой силой. Олег обречённо застонал, ожидая последнего удара, за которым наступит неизвестность, и вдруг, совершенно неожиданно, с криком: «Атас!» юнцы бросились врассыпную. 

            Олег со стоном поднял голову и увидел, как со стороны университетских корпусов бегут одетые в униформу люди.

К нему подбежали.

            - Олежка?! Олежка, ты живой?! Живой! – голос Сергея Алипова прорывался как будто издалека. – Ты думал, я тебя бросил, да? А я как увидел, что их не одолеть, сразу побежал к общежитию физиков – там ведь охрана есть! Прибегаю, кричу – студента шпана убивает! Ребята вмиг собрались и – сюда! Ты не бойся – мы обязательно кого-нибудь из этих козлов поймаем! Скорую уже вызвали, и милицию. А ты думал, я тебя бросил, да?!

            Олег не ответил – его с властной мягкостью окутывал туман. Кто-то обтирал лицо мокрым платком, кто-то бережно перекладывал избитое тело на носилки. Сквозь всё уплотняющийся туман Олег заметил, что пальцы левой руки разбиты и подумал, что долго не сможет играть, но это почему-то не расстроило его. От укола в вену стало тепло, и туман надолго поглотил Олега целиком.

Потом была больничная палата с доктором, больно раздирающим плотно сомкнувшуюся щель между заплывшими бровью и щекой. Доктору было важно увидеть, цел ли правый глаз. Глаз был цел. Ещё Олегу запомнилась медсестра с судно́´м и юркий милиционер, торопливо отбирающий у него, едва соображающего, заявление о том, что он, Олег Кожевников, считает всё происшедшее своим личным делом, к милиции претензий не имеет и разбирательством просит не заниматься.

Потом был ещё укол, горький вкус во рту, сон.

 

8.

 

            Холодным и сумрачным октябрьским утром, кутаясь в огромный старый плащ и заметно сутулясь, Олег вышел на крыльцо больничного корпуса. Медленно, будто неохотно, он подошёл к Оксане, которая ожидала его невдалеке.

            - Привет! – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно веселее. – Ты уже молодцом! Выглядишь гораздо лучше, чем в прошлый раз!

            Олег недоверчиво хмыкнул и с видимым облегчением опустился на ближайшую скамейку. От него не укрылось, что Оксане трудно не отводить взгляда от его лица.

            - Лучше выгляжу, говоришь? –  процедил он. – Я сегодня в вестибюле минут десять рассматривал себя в зеркале. И знаешь – только по одежде себя и узнал!

Оксана не нашлась, что ответить, только смущённо улыбнулась, а когда Олег пристально и угрюмо вгляделся в её лицо единственным открытым глазом, не выдержала и отвернулась.

            Даже сейчас, хотя после избиения прошла неделя, на Олега было страшно смотреть. Вся правая сторона его лица заплыла, утратила очертания и представляла собой сплошной рыхлый блин буро-сине-жёлтого цвета с накрепко закрытой щелью на месте глаза. Левый глаз, под которым красовался огромный синяк, был открыт лишь наполовину. Губы были багрово-синие и огромные, как вареники. Из-за боли в ушибленных рёбрах он то и дело непроизвольно кренился в правую сторону.

Пальцы на левой руке в районе костяшек были непропорционально толстыми. К счастью, они не были сломаны и постепенно заживали. Олег разрабатывал их тысячи раз на дню, сгибая до предела, а потом разгибая.  Сколько времени пройдёт, прежде чем он сможет играть на гитаре так, как играл до избиения – вот был главный вопрос! Ответа на него не знал даже врач.

Подул холодный ветер, и Олег, зябко поёживаясь, по плотнее запахнул полы плаща.

            - Да ты садись, - сказал он Оксане, указывая на скамейку.

            - Я постою, - ответила она. – Скамейка сырая, а куртка у Витальки короткая, - она  указала на мужскую кожанку, в которую была одета. -  В такой можно сидеть только на чем-то тёплом!

            - Совсем раздела братца. – Олег попробовал улыбнуться; получилось скверно. –  Ничего всё наладится. Будешь ещё ходить в своих собственных шмотках, - сказал он, и тут заметил, что верхняя часть рукава её куртки топорщится и даже шевелится. – Что это у тебя?

            - Щеночек! – улыбнулась Оксана уже не для приличия, а по-настоящему и вытащила из куртки дрожащий и попискивающий комочек. – Я его только что у алкаша на базаре  купила. Совсем дёшево! Оно, бедное, так скулило, так за мамой плакало, мне его стало жалко. Вот! -  она положила щенка Олегу на колени.

            Олег аккуратно взял в ладони пищащую зверушку, затем медленно и бережно поднёс к лицу. Щенок был очень лохмат, поджатый хвостик дрожал, а мутноватые глазки слезились.

            - Смешной, - вяло сказал Олег и протянул щенка Оксане.

            - Ничего, если он поживёт пока со мной? – спросила она, пряча щенка назад в куртку. - Я за ним убирать буду! И вообще, это ненадолго – я уже почти договорилась с комендантом общежития на улице Героев Сталинграда, так что к твоей выписке, скорее всего, от вас уже съеду!

            - Пусть живёт, - согласился Олег. – Я ведь как-никак - зоолог. Всякое зверьё люблю, и в детстве мечтал завести кошку. Но не сложилось -  у мамы аллергия на шерсть.

            - А-а, - понимающе протянула Оксана. – Жалко, конечно. А я в детстве притащила домой щенка сенбернара – он, наверное, потерялся, бегал за всеми прохожими и скулил. Такой был мордатенький и пушистый-пушистый, - она надула щёки и показала руками, какой мордатый и пушистый был щенок. – Он у нас долго жил, вырос здоровенный, но добрый. Потом от чумки умер.

            Олег посмотрел на неё внимательным, долгим взглядом, и этот взгляд полузакрытого глаза показался Оксане очень странным. Разбитые губы дрогнули, словно Олег хотел что-то сказать, но передумал. Он опустил голову и начал шевелить ногой шуршащую осеннюю листву.

            Довольно долго оба молчали. Олег, казалось, совсем не тяготился этим молчанием, уйдя с головой в созерцание пожелтевшей листвы. Оксана быстро перебрала в памяти весь разговор, проверяя, не обидела ли она его чем-то, но всё сказанное ею было совершенно безобидно.

            - А я тебе борща принесла, - прерывая паузу, сказала она и указала на стоящий в ногах пакет. – Картошку подавила, так что жевать совсем не придётся! А ещё Сережа с Дианой спрашивали, не нужно ли тебе чего-то?

            - Сигарет, - сказал Олег, отрываясь, наконец, от листвы. – Курить разбитым ртом больно, но не курить – хуже.

            - Сигареты – и всё? – уточнила Оксана.

            - Всё, - буркнул Олег. - Серёга мне позавчера яблок принёс, дурачина. До сих пор лежат. Как я буду кусать яблоки с разбитым ртом?! Алипов, наверное, стесняется, что ему всего лишь фингал поставили, а меня исколошматили. Зря стесняется! Не рвани он тогда за помощью, нас бы там обоих похоронили.

            - Я тоже так думаю, - согласилась Оксана. – Но ему всё-таки неудобно. Слушай, - спохватилась она. – Может, тебе что-то принести почитать? Я у Дианки спрошу? У неё книжек – полно!

            - Не надо, - вяло отмахнулся Олег. - С одним глазом много не начитаешь.

            Помолчали. Было видно, что Олег, разговаривая, думает какую-то свою думу, постоянно уходит в себя и поддерживать беседу ему тяжело. Просидев с минуту молча, он вдруг вздохнул, наклонился и уткнулся лбом в колени, правой рукой обхватив больной бок, а левую оставив свободно висеть вдоль тела, так что разбитые пальцы касалась земли. 

            - Олег, тебе плохо? – испуганно спросила Оксана.

            - Нет, - ответил он, не меняя позы, от чего голос прозвучал глухо. – Просто сейчас я очень быстро устаю. Сплю по 14 часов в сутки, прикинь? И всё равно – сил как не было, так и нет. Но если вот так свернёшься, помолчишь -  становится легче.

            - Тогда я пойду? Пора щеночка нести домой, он проголодался, наверное.

Олег медленно, осторожно выпрямился, но остался сидеть.

            -  Ты не обижайся на меня, лады? – сказал он, глядя на неё снизу вверх. – Это не потому, что я тебе не рад, просто я всё время как-то не здо́рово себя чувствую…

            - Я понимаю. Я даже и не думала обижаться, - уверила она. – Ты только пакет не забудь, ладно?

            - Ладно, - Олег опять попытался выстроить улыбку на изуродованном лице. – Спасибо, что заходишь. Чаще других заходишь, хотя мы совсем недавно познакомились.

            - Это не потому, что я хорошая, а они плохие, - сказала Оксана серьёзно. – Просто все твои друзья люди занятые, одна я праздношатающаяся. Не работаю, деньги брата проедаю. А так - хоть «шатаюсь» с толком, передачи тебе ношу.

            Они простились. Оксана ушла, а Олег вновь свернулся калачиком, и какое-то время сидел без движения, уткнувшись лицом в колени. Потом медленно встал, подошёл к ближайшему дереву. Подойдя, он некоторое время просто стоял, затем медленным, осторожным движением,  погладил ветку, внимательно и пристально вгляделся в листик, который находился как раз на уровне его глаз.

            Лист был ещё зелёный, живой. Не тронутый увяданием, он казался юным, рядом со своими, уже начинавшими желтеть, собратьями. С почти молитвенным вниманием и изумлением, Олег рассматривал поочередно все прожилки листа, все зазубрины его края, пытался не упустить ни одну из деталей. Тыльной стороной ладони он провёл по нижней поверхности листа. Она оказалась шершавой. Верхняя была гладкая, почти глянцевая, и Олег, сколько ни всматривался, так и не смог угадать место, с которого в лист начнёт проникать мертвящая желтизна. Черешок листа был ещё крепок и упруг, сильное растение ещё гнало по нему свои соки, передавало свою жизненную силу, которой предстояло слабеть с каждым осенним днём.

            - Вот ты какой, - пробормотал Олег. – Никогда я раньше не видел, какие вы – листья. Вас всегда было так много, это было так привычно,  что я просто не догадывался на вас посмотреть!

            Налетел ветерок, и лист мелко задрожал, затрепетал. Олег с минуту наблюдал за трепыханием листа, затем закрыл левый глаз и шумно вдохнул в себя ветер через израненный нос. Оказалось, что ветер имеет запах, тонкий, освежающе сырой, немного напоминающий запах свежей колодезной воды. Затем Олег присел на корточки и поднял здоровой правой рукой влажный комочек глинистой почвы. Раздавив комочек между пальцами, он обнаружил внутри несколько увядших коричневых травинок.

Осень, это осень своим усыпляющим дыханием сделала их такими – подумалось Олегу, и он понял, что ему нравится осень, нравится лист, нравятся травинки.

Нравится всё.

            Что-то происходило в нём! С первого дня пребывания в больнице, он ощущал в себе  перемены - простые, знакомые с младенчества вещи влекли его к себе, вызывая острый, не насыщаемый интерес. Выходя в больничный двор, он изумлённо и жадно впитывал в себя миллионы впечатлений, которые дарил ему окружающий мир. Видеть, слышать, осязать, становилось для него наслаждением, он был готов воспринимать любую мелочь.

При внимательном рассмотрении, мелочь оказывалась далеко не мелочью, лист или наполовину сгнившая травинка оказывались тайной, достойной внимания и закрытой для полного познания. По сути, Олег знакомился с миром заново. Это новое знакомство по свежести восприятия напоминало познание мира ребёнком, но и несло в себе то, чего не бывает в детстве. Он прошёл в шаге от смерти, и из-за этого стал понимать, что жизнь хрупка, что за ней не угнаться, её не удержать, ты не хозяин ей! Понял, что жизнь на самом деле может быть отнята у него в любой момент.

            - А ведь тебя могло бы не быть, - прошептал Олег раздавленному комочку земли, который лежал у него на ладони. – Точнее, ты, наверное, был бы, был бы сам по себе, тебя не было бы для меня. И ничего не было бы! Так странно, так просто! Ужас как просто - всего один удар в височную кость, и – всё, конец! Ты, наверное, даже не знаешь, что есть такая кость, височная, и эти, которые били, тоже не знают, а я знаю! Я теперь много чего знаю! И самое странное – раньше, до этого случая, до этого ужаса, я тебя не видел. Я рядом проходил, но тебя как будто не было. И листа не было. И ветра не было! Неужели раньше я – не жил?!

             Неожиданно в голову пришла мысль о том, что, в сущности, он должен быть благодарен избившим его парням, за то, что они, едва не отняв у него жизнь, научили его эту жизнь ценить!

Но он отогнал от себя эту мысль. Когда за окном темнело, он невольно вспоминал их искажённые яростью лица и покрывался холодным потом. В такие минуты ему было страшно просто смотреть в тёмное окно. Нет, быть им благодарнымон никак не мог.

            Накатила слабость, и Олег подумал, что и так слишком долго находится на ногах. Осторожно положив раздавленный комочек на землю, он поднялся, по-стариковски кряхтя, бросил последний взгляд на зелёный лист и, прихватив с собой принесённый Оксаной пакет с едой, побрёл к больничному корпусу.

 

9.

 

            «Дети, храните себя от идолов» - сказал когда-то апостол Иоанн [См. прим. 1].

            Возникает вопрос – а что такого страшного в идоле? Ведь, по словам другого апостола «идол в мире есть ничто» [См. прим. 2]? Итак – почему же сто́ит хранить себя от того, что «есть ничто»?

            Здесь можно рассуждать много, но один из ответов следует из двух важнейших заповедей христианства. «Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим» и «Люби ближнего как самого себя» [См. прим. 3].

            Итак, Бог и окружающие тебя люди – вот те, кому ты должен отдать свою любовь. Но  идол, хоть он и ничто, способен закрыть от человека и Бога, и ближнего. Ослеплённый ложным светом идола, человек не замечает ничего вокруг! Именно поэтому Бог разбивает идолов, чтобы человек мог вновь начать видеть.

            Многое может быть идолом. Деньги, слава, карьера… А иной раз идолом станет такое, чего и ожидать-то было трудно – любимая собачка или коллекция марок. Да мало ли… Человек - существо талантливое и способное сотворить себе идола из всего. Ну, или почти из всего…

            Для Олега идолом была гитара, точнее говоря, огромное, почти маниакальное желание стать настоящим музыкантом, упорством добиться того, к чему у него не было призвания. Из-за этого он, по сути, не видел вокруг себя никого и ничего.

            После попадания в больницу свет гитары - холодный ослепляющий свет несбывшейся мечты - немного померк. Нет, Олег не стал замечать Бога. Пережив близость смерти, он не начал тянуться к Тому, Кто даровал ему мир вокруг и саму жизнь. Это было впереди. А пока Олег научился жизнь ценить, а миру удивляться. А кое-что в мире – просто видеть.

Например, он смог увидеть, что у него нет друзей.

Приятели – да, были.

Виталик, Сергей Алипов с Дианой иногда навещали его в больнице. Они были добрыми ребятами, и Олег был им благодарен. Но настоящая близость, та, которая позволила бы ему открыть душу и рассказать что именно он сейчас чувствует, всё же не появлялась. Они были хорошими, но всё-таки чужими.

Пару раз заходили Роман, Женя и Гриша. И здесь Олег чувствовал – коллегам по группе всё же не до него.

Роман съездил в столицу. Раздал кассеты с записью всем, кому мог. Музыканты группы «Пароль» были уверены – им позвонят, позвонят, быть может, на следующий день! Ведь у них прекрасные, самобытные, восхитительные песни! Музыка такого качества не может быть невостребованной, она необходима людям!

С такими настроениями коллеги по группе пришли к Олегу в первый раз. Они балагурили  и почти всерьёз предполагали, что продюсеры передерутся за счастье работать с ними! Они делились своими надеждами с Олегом, и не понимали, почему он так молчалив – ведь сбывались и его мечты!

А Олег даже себе не мог объяснить, почему успех группы перестал казаться ему таким важным. Он ловил себя на мысли, что ему хочется крикнуть: «Остановитесь! Как можно быть такими беспечными? Неужели вы не видите, как всё непрочно, неужели не знаете, что вы все умрёте? Через десять лет, через год, через месяц, через час – но умрёте непременно! И это заберёт у вас всё, сделает бессмысленным даже музыку! Даже ваши записи, альбомы и концерты! Как вы можете не понимать этого?!»

Но он молчал. Неотвратимость смерти требовала какого-то ответа, но он не знал, какого именно, и поэтому не мог говорить об этом со своими приятелями. Точнее говоря, Олегу было не сложно понять, что против смерти бывает только жизнь, и ответ на его внезапно возникший вопрос – это жизнь без смерти, жизнь вечная. Но где искать такую жизнь он не знал.

Не знал, и потому немел в разговорах с людьми. Вот своему любимому листу на дереве рядом со скамейкой он мог сказать всё! Лист ведь сам старел и умирал. Уже совершенно жёлтый, он сжался, словно стремился защитить себя от хлёстких ударов ветра, который день ото дня становился холоднее и злее. Черенок листа стал совсем дряблым, и Олег боялся дотрагиваться до него, не желая неосторожным прикосновением ускорить падение листа на землю. Лист не смеялся над человеком, который делился с ним своим главным открытием – жизнь драгоценна и смерть всё-таки есть!

Но лист не мог сказать человеку, что же теперь со всем этим делать!

Второй раз музыканты группы «Пароль» пришли к Олегу через две недели. Его раны заживали. Он уже мог смотреть вторым глазом, да и кисть левой руки почти не болела.

Музыканты поздравили Олега с тем, что он скоро будет «в строю», а потом пожаловались – им не позвонил никто! Нет, конечно, есть ещё время, быть может, занятые люди из кое-каких продюсерских центров просто не успели прослушать кассету и понять, какой клад идёт к ним в руки!

Но вообще-то Роман сумел дозвониться  на пару телефонов в столице, и там ему ответили равнодушным холодным отказом.

Роман, Женя и Гриша поделились с Олегом своим горьким разочарованием, а он вдруг понял, что ему совсем не так обидно, как коллегам по группе. Почему? Ведь месяц назад он мечтал стать настоящим музыкантом больше всего на свете? Или теперь в его жизни появилось что-то важнее? И здесь он не мог обсудить это ни с одним человеком. Ему предстояло разбираться самому, и разбираться долго.

А Оксана приходила каждый день, исправно приносила супы и каши. Она стала ещё грустнее - работа всё не находилась. Как-то она сказала Олегу, что всерьёз размышляет над тем, чтобы вернуться домой и медлит с возвращением не из гордости. Просто в Штыбове её ожидала такая же безнадёжность.

Олег вдруг подумал, что не хотел бы, чтобы она уезжала. За время долгого месяца в больнице он научился ценить эту неброскую, незаметную девушку. В её заботе ему виделась какая-то естественная простота и твёрдость, а пережитые неприятности добавляли Оксане глубины, которой Олег не видел в других своих сверстниках.

Он даже хотел рассказать ей про лист и запах ветра, но не находил слов. Слова всегда  давались ему не так, чтобы очень…

Когда Оксана уходила, он провожал её долгим, задумчивым взглядом.

10.

 

Сумрачным октябрьским днём, как раз в то время, когда Олег Кожевников в больнице гадал - придёт сегодня Оксана или не придёт, Андрей Савченко ходил по улочкам и дворам родного Штыбово, высматривая, чего бы такого стащить.

Его страсть к наркотикам требовала денег, и денег не малых. От «маковой соломы», которую ему продал Мишка Мохов, давно остались одни воспоминания. Часть «ширки», приготовленной из неё, Андрей продал, но и эти деньги закончились.

Потом у него случилась прибыльная и опасная «подработочка». «Подработочку» организовал оперативник Иван Бражников, у которого опять упали показатели раскрываемости. Как ни презирал Бражников скатившегося на самое дно наркомана Андрея Сову, но обойтись без него не мог.

Человеку, далёкому от милицейских будней, трудно понять, почему ради каких-то показателей милиционеры идут на мерзости, а иногда и на серьёзные преступления. Между тем, ларчик открывается просто.

В любой стране мира милиционеров или полицейских довольно много. Все понимают, что в этой многотысячной армии есть люди разные: хорошие и плохие, трудолюбивые и ленивые, те, кто не щадя сил борется с преступностью, и те, кому наплевать на всё, кроме своего кошелька.

Но как отличить одних от других? Кого считать тружеником, и поощрять премиями и прочими благами, а кого - лентяем, на чью долю должны достаться выговоры и нарекания?

Действительно, как оценить труд людей, которые ничего не производят? Это у сапожника всё просто: сшил одну пару сапог - получи червонец, две пары – два червонца и так далее... А как быть, если труд человека состоит из вещей сложноизмеряемых - из покоя мирных граждан, например? 

В милиции этот вопрос решили просто - чем больше работник раскрывает преступлений, тем лучше. Раскрыл одно преступление - хорошо, два - лучше, десять - вообще молодец. Вроде бы всё правильно, всё логично, ведь милиция и должна раскрывать преступления. Но только на практике такая система приводит к очень плохим последствиям.

К примеру, в 1996 году в Штыбово имело место следующее требование высокого милицейского начальства - если ты, товарищ оперативник, в прошлом августе поймал пять наркоманов, то в августе этого года ты можешь их поймать пять, шесть, семь, но только не четыре! И уж конечно – не три! Ни в коем случае не должно быть спада показателей раскрываемости! Увеличение, конечно, приветствуется - новому начальнику хочется показаться в хорошем свете перед вышестоящими! Если увеличения нет – что ж, ладно, стабильность тоже штука не плохая. Но только не спад! За спад тебя начальник съест без соли, ведь его самого за такие штуки могут на пенсию отправить!

Беда в том, что наркоманы - не грибы на пне, они не станут сидеть и ждать, пока придёт дядя-милиционер и за ручку отведёт их в тюрьму! Наркоманы стараются встреч с милиционерами избегать, и им не редко это удаётся! И если вчера нескольких наркоманов взяли вот в этом месте, то завтра здесь других наркоманов уже не будет! В этом случае показатели раскрываемости неизбежно падают даже у самых старательных милиционеров. А начальство давит: не посадишь нужное количество наркоманов – уволим, затопчем, в порошок сотрём!

Так было и с Бражниковым, которого «давило» начальство и, хочешь не хочешь, а приходилось прибегать к услугам Андрея.

Происходило это так. Оперативники доставали Сове «маковую солому», он готовил  из неё «ширку» и сообщал об этом всем заинтересованным.

К дому Андрея начинали подтягиваться наркоманы. Они передавали через окно деньги, взамен получали шприцы или флаконы с наркотиком. И не знали, что за шкафом сидит оперативник Иван Бражников! Как только счастливый покупатель дозы отходил от дома Совы, Бражников подходил к телефону и набирал номер своего коллеги.

- Так, Борька, слушай, - говорил он. – Твой клиент - молодой пацан, лет восемнадцати, в вязанной спортивной шапке. Пошёл в сторону улицы Щорса. Кто-то из новеньких, но ты его не пропустишь – шапочка у него такая необычная, разными цветами вязанная. Зелёным, синим, ещё жёлтое что-то…  Пацан зелёный совсем – шприц просто во внутренний карман положил. Так что ты его сразу же за руки хватай, он «слить» «ширку» не успеет!

Спустя двести метров парень в вязаной шапочке был успешно задержан. И он действительно не успел вылить «ширку» на землю. Был у наркоманов такой приём защиты – если видишь, что тебя вот-вот схватят оперативники, выливай наркотик быстрее! А потом строй из себя дурачка. «Наркотики? Какие наркотики, гражданин начальник? Не было их у меня отродясь! А что это за мокрое пятно на земле - я не знаю. Пятно и пятно – мне какая разница!» 

За такие шутки милиционеры, конечно, могли крепко надавать по шее. Но – не посадить. Нет наркотика – не дела! Всего этого не знал парень в вязаной шапочке, и потому получил первый в своей жизни срок.

А Иван уже звонил вновь.

- Борь, у нас новый клиент! В сторону Ленинской пошла девчонка лет двадцати с коляской. В коляске младенец, но у малого под матрасиком флакон, четыре куба. Её спокойно берите. Слить «ширку» она никак не сможет.

И так далее. Вечером в горотделе было людно – оперативники задержали пятерых наркоманов. Начальство было довольно - показатели раскрываемости резко улучшились.

А Сове достались деньги за проданные наркотики. И лишние поводы для волнения - догадаться, что Сова связан со сверхудачливыми милиционерами, было не трудно. Обиженные на «стукача» наркоманы могли и отомстить. Например, встретить компанией в тёмной подворотне и переломать кости. Но - что кости?! Главное, что заработаны деньги на вожделенную «ширку», а это, конечно, было для Андрея самым главным!

Но и заработанная таким образом «ширка» тоже закончилась.

И вот теперь Сове предстояло что-то предпринимать! День, можно сказать, ещё только начался, а его уже потихоньку пробирает озноб, и в голове тяжело. К вечеру станет по-настоящему худо – это многоопытный Андрей знал наверняка. А уж что будет без укола к утру – этого даже и представлять не хотелось!

В общем, нужны были деньги, и срочно.

Андрей Савченко, бывшая гордость школы, не только торговал наркотиками, но и  промышлял кражами. В основном – из автомобилей. Он прекрасно умел вскрывать двери машин, оставленных хозяевами без присмотра, и выдирать автомагнитолы, которые потом сбывал знакомым автомобилистам. Те понимали, конечно, что дело не чисто, и платили Сове сущие копейки. Но и этих копеек хватало на несколько доз! Вот и сейчас эти гроши пришлись бы  очень кстати! И купить пожрать было бы не дурно! А то ведь без еды можно ноги протянуть, даже если наркота есть. Хотя Андрей, если бы пришлось выбирать, предпочёл бы «ширку», а не еду.

Андрей долго ходил по дворам, присматривая себе подходящий автомобиль. Нужно быть очень осторожным – светлое время суток потому что! Это ночью темно и люди спят. А днём хозяева могли поймать, и всыпать так, что неделю не встанешь.

Любой наркоман знал – попасть в милицию не так страшно, как быть схваченным потерпевшими. Однажды Андрея поймали хозяева машины, из которой он только что вырвал магнитолу. Били долго, сломали два ребра. И в милицию доставили. Сидеть бы после этого Андрею в тюрьме, но Бражников «отмазал», уговорил потерпевших не писать заявление. Знал старший лейтенант – милый парень Андрюша Сова ему ещё пригодится.

М-м-да… Голова болела всё сильнее и сильнее! Начало «крутить» суставы. Ещё терпимо, но пройдёт несколько часов, и боль будет невыносимой! Да сколько же можно вот так впустую ходить?!

Наконец он забрёл в малюсенький дворик, где не было ни души. И там стояла машина! Дрянь конечно – белые «Жигули», «копейка». Хотя бы «семёрка», «девятка», или вообще иномарка – там магнитолы получше! Но и здесь могло бы быть что-то сто́ящее. Да пусть хоть что-нибудь – Сова был бы рад любой магнитоле!..

- Андрюша, в соседнем дворе «Нисан» стоит́, - раздался голос за спиной. – Может, лучше ты посмотришь его?

Андрей вздрогнул, спина покрылась потом.

Он медленно обернулся.

Перед ним стоял Мишка Мохов.

- П-привет, - пробормотал Андрей.

Голос предательски дрогнул.

- Говорю – «Нисан» какой-то лох во дворе поставил, а вокруг - никого, - спокойно повторил Мишка. – Удобная добыча. Пойдём?

Паника предательской волной накатила на Андрея. Развернуться бы и побежать! Но он знал – Мишка догонит. И ещё знал - Мишка всегда таскает с собой нож. Как это мерзко – холодное, острое лезвие! Лучше б уже пистолет…

Андрей лихорадочно огляделся. Ни души во дворе, никого на балконах и даже в окнах – ни одного лица.

- Так ты идёшь? – поинтересовался Мох, глядя на Андрея без улыбки, с какой-то спокойной грустью, от которой у того слабели коленки.

- Н-нет, не надо, - пробормотал Андрей. – Я не собирался, я просто так…

- Ну да, просто так, - сказал Мох.

Где-то громко каркнула ворона. Андрей вновь вздрогнул.

И чего Мишка ждёт? Лучше бы всё кончилось побыстрее!

- А я слышал, что тебя посадили, - пробормотал Андрей.

- Уже выпустили, - охотно сообщил Михаил. – Тот «герыч», что ты мне занёс, оказался простым мелом, - он жестом остановил Андрея, который собирался что-то возразить и продолжил: - У нас ведь в жизни как – всё зависит «от полноты налитого стакана». В ментовке тоже люди работают, им тоже хавать хочется. Сначала это был, конечно, героин. Но потом я «налил стакан» - то есть поделился с ментами всем нечестно нажитым, - и «герыч» превратился в мел. Так что теперь я перед законом чист, как слеза. И менты довольны – будет за что детишек на курорты свозить. Я, правда, обеднел, сильно «полинял», но это ничего. Мы голыми приходим в этот мир, голыми и уйдём из него. Не о чем жалеть. Бабло я ещё заработаю, а «на кичу» мне возвращаться очень не хотелось!

Во время этой речи Андрей снова и снова озирался по сторонам – не выйдет ли кто. Если бы десять минут назад кто-то сказал, что он будет мечтать о том, чтобы во дворе кто-то появился, он бы ни за что не поверил. Да, велика разница, кто ты в пустой подворотне - преступник или жертва!

Увы – двор был свершено пустым, а он, Андрей Савченко, был именно жертвой!

- У меня есть дом, - пробормотал Андрей, так как отрицать очевидное было бессмысленно. – Теперь в нём, конечно, почти ничего нет – только стены и крыша – но его всё равно можно продать, а бабло – тебе…

- Нет, Сова, - сказал Мишка решительно. – Может, у кого-то другого я компенсацию и взял бы, но не у тебя. Я ведь слышал, Сова, что ты с ментами якшаться начал, но никогда не думал, что тыменя им сдашь! Мы ведь с тобой корешились с пелёнок.

- Меня заставили, Мох! – крикнул Андрей в отчаянии. – Мне срок светил за кражу! Я не хотел, не хотел!

Но Михаил как будто не слышал этих слов.

- Мне стоило это понять по тому, как ты поступил с Оксанкой, - сказал он задумчиво. – Есть ли что-то в жизни, что она для тебя не сделала, Сова? А ты ей так отплатил, квартиру у неё «выставил»! А мы с тобой! Столько прошли вместе, столько всего было! И ты меня вот так подставил. Это – как удар под дых, даже хуже… Знаешь, Сова – если ты так обошёлся с Оксанкой и со мной, значит ты уже не человек…

Михаил медленно опустил руку в карман, медленно достал оттуда что-то.

Андрей в ужасе наблюдал за ним.

Раздался сухой щелчок, и из рукоятки выпрыгнуло хищное лезвие ножа.

- Не надо… - прошептал Андрей.

Ноги стали ватными. Дрожали руки, зубы выклацивали дробь. Оружия, чтобы защищаться, у Андрея не было. То есть была отвёртка, которой он вскрывал дверцы машин. Но против ножа она не годилась.

- Ты не бойся, слишком больно не будет, - сказал Михаил, медленно подходя к Андрею. – Я умею это делать, так, чтобы быстро – «на киче» научили особому удару, от такого кончаются сразу. Обидел ты меня, Сова, в душу нагадил. И от чужого такое снести было бы сложно, а уж от того, кого братом считал, за кого срок «тянул» – тем более!

Андрей стоял, парализованный, не сводя глаз со смертоносного клинка. До удара оставалось всего лишь пара шагов, как вдруг во двор въехала машина, да не какая-нибудь, а милицейский УАЗ! 

Реакция у Мишки Мохова была потрясающая - молниеносным движением он выбросил нож, и тот отлетел куда-то под куст. Найти этот нож теперь было бы не просто, а Мох сделал шаг в сторону, всем своим видом показывая, что он здесь ни при чём – так, просто гуляет! И граждане милиционеры могут обыскивать его, допрашивать, но толку в этом нет, так как он здесь просто мирно разговаривает с приятелем, и ни о чём противозаконном не помышляет.

А у Андрея внезапно прошло оцепенение. Развернувшись, он, что было мочи, понёсся по направлению к собственному дому.

Он уже много лет не бегал так – изо всех сил, жадно хватая ртом воздух. Он бежал минуту, вторую, третью, пятую, и всё на максимально возможной скорости. Было даже странно, что эдакая развалина может бежать так быстро и так долго!

Андрей подбежал к своему дому, остановился. Он тяжело дышал, со свистом и хрипами, руки тряслись, сердце выпрыгивало из груди. Сова знал – времени у него в обрез. Мох был не из тех людей, которые отступают, если что-то решили!

Дрожащими, непослушными руками он отпер замок, вошёл в дом, клацнул выключателем. Нет, надо постоять хотя бы минуту, а то непривычное к долгому бегу сердце разорвётся!

Он стоял в коридоре, прижав руку к груди, как будто так можно унять разбушевавшееся сердце. Одновременно с этим Сова рассматривал своё жилище. Он, конечно, видел его миллион раз, вжился в него, вросся. Но ситуация складывалась так, что сегодняшний обзор мог оказаться последним!

Когда-то это был прекрасный дом, ухоженный, большой. Но то время давно прошло. Сейчас всё было иначе.

            В доме было четыре комнаты, но в трёх давно никто не жил. С них были сняты и проданы двери. Ни в одной из нежилых комнат не было и намёка на мебель. Стойкий запах гниющего мусора и какой-то химии был непереносим после свежести холодного воздуха улицы.

Четвёртая комната была при двери.

Вытирая со лба липкий пот, Андрей шагнул к этой двери, открыл её. В этой комнате он, собственно, и жил.

            Здесь не было типичной для этого дома пустоты - наоборот, всего было с избытком. Накрытая чем-то чёрным тахта, какие-то коробки, банки, электропечка, пустые цветочные горшки, неописуемо грязные тарелки, сваленная ворохом в углу одежда - всё это громоздилось друг на друга, теснилось, мешало. А вот и шкаф, за которым время от времени так успешно прятался старший лейтенант милиции Бражников. И телефон на тумбочке, благодаря которому многие наркоманы Штыбово узнали на опыте, что такое тюрьма.

Андрей открыл дверцу шкафа. На одной из полок валялся паспорт. Андрей схватил его, открыл, проверяя, нет ли в нём денег. Деньги действительно были  - чепуха, мелочь, на которую и два куба «ширки» не купишь! Но на автобусный билет должно было хватить.

Также в паспорте лежала какая-то бумажка. Андрей повертел её в руках. Какой-то адрес. Большеград, улица Казакова, общежитие… Что это?

Ах, ну да! Это Оксанка, уезжая, оставила ему адрес, по которому живёт Виталик, её двоюродный брат. Андрей покрутил в руках бумажку, думая, не выбросить ли её, но потом положил бумажку в паспорт, а паспорт сунул в карман. Мало ли – вдруг его занесёт в Большеград? Может, тогда бумажка и пригодится.

Он огляделся. Больше в комнате брать было нечего, совсем нечего. Эх, хотя бы пару кубов «ширки», чтобы перебиться!.. Ладно, оставим сопли! Чего нет, того нет!

Впрочем, вот полезная вещичка! Из груды тряпья Андрей выудил молоток с короткой ручкой и сунул его в карман. Мало ли когда его найдёт Мох! Молоток против ножа – а что, вполне можно потягаться! Мишка, конечно, сильнее, но теперь Андрей будет готов к бою! Он пробормотал под нос пару ругательств, посвятив их другу детства. Тоже мне, судья выискался, блин! На самом пробу ставить негде, а туда же – судить, казнить! Вор в законе задрыпаный!

Теперь Андрей был вооружён, но понимал – его шансы на победу не велики, а значит, с Мишкой лучше не встречаться вообще.

Сердце, кажется, немного успокоилось, и Андрей поспешил вон из дома. До автовокзала идти пятнадцать минут. Если Мох не догадался сразу отправиться туда, значит - Андрей спасён!

Он забыл выключить свет и запереть дверь, но это его больше не волновало.

Он совсем не был уверен, что когда-нибудь вернётся сюда.

 

Вам был предоставлен ознакомительный фрагмент.

Книгу «Дикая маслина» («в бумаге») можно приобрести по адресу:

https://zyorna.ru/catalog/item/dikaya-maslina-dilogiya-103073

Другие произведения автора:

Третий разговор о девятом псалме. Как отличить плохое от хорошего?

Сульба Илия

Что отличает нас от животных?