"О друзья! Видели ли вы когда-нибудь в жизни жертву, которая плакала бы от любви к убийце?"
                                             неизвестный.

Часть І

І

Яркие лучи майского солнца щедро озаряли покои молодой графини Сесили де Сент-Круа. Она лежала и печально смотрела в окно. Ей так хотелось прогуляться в парке, свободно дышать чистым воздухом, объезжая верхом на лошади свои владения; одним словом, вырваться из заточения, на которое ее обрекла тяжелая и мучительная болезнь сердца. С самого детства она не отличалась крепким здоровьем – худощавая, бледная, слабая. И теперь в самом расцвете сил, в двадцать пять лет, когда жизнь только начинается, когда имеешь тысячи франков и вместе с ними молодого красивого мужа– Сесили обречена. Ее лечащий врач уверял, что она скоро излечится, но Сесили не верила. Она знала, что ей недолго осталось смотреть на это солнце, зеленую травку, деревья в парке, звездное небо и луну. С каждым днем силы покидали ее, одолевала слабость. Сесили с тоской вспоминала свое детство в Бретани, шумные игры с крестьянскими детьми, пансион, подруг и, наконец, первую встречу со своим мужем, графом Анри де Сент-Круа. Они встретились на балу в ее собственном доме, в 1675 году. Мать Сесили, вдовствующая графиня Агнесса де Блуа устроила праздник в честь двадцатилетия единственной дочери и богатой наследницы. Граф Анри де Сент-Круа в то время гостил в Бретани у родной тетки по матери, старой девы, баронессы Маргариты де Шавиньи, близкой подруги Агнессы де Блуа. Жизнь в доме тетки протекала скучно и безинтересно, поэтому граф де Сент-Круа с радостью принял приглашение на бал. С первой же минуты знакомства он покорил Сесили своей внешностью и галантностью. Она поняла, что встретила мужчину своей мечты. Многие светские красавицы мечтали о браке с ним, но не многие могли позволить себе такого удовольствия – в то время финансовое положение графа Анри де Сент-Круа оставляло желать лучшего. Спустя полгода после бала Сесили стала графиней де Сент-Круа. Женился он на ней по любви или из-за денег – она не знает до сих пор. Муж всегда нежен, внимателен к ней, щедр, но, когда их взгляды встречаются, она не видит в его глазах огня любви, той страсти, которую хотела бы испытать. После свадьбы она переехала жить в имение супруга, расположенное недалеко от Парижа, что позволяло молодым частенько развлекаться при дворе короля Людовика XIV. В мире и согласии супруги прожили три счастливых года. Это были незабываемые минуты в ее жизни. Минуты счастья и любви. Единственное, что омрачало ее жизнь – запрет врача иметь детей.

"Ваш организм еще не готов к материнству. Вы должны окрепнуть, набраться сил, а потом рожайте хоть каждый год", – уверял ее врач, скрывая истинную причину своего запрета. Уже тогда он видел первые признаки неизлечимой болезни, но молчал, не хотел раньше времени тревожить Сесили и ее мужа, нарушать их недолгое счастье. В течение трех лет добрый старик хранил молчание, но все тайное становится явным. Болезнь прогрессировала. Больное сердце все чаще напоминало о себе. Чрезмерная утомляемость, одышка, учащенное сердцебиение мешали Сесили вести привычный образ жизни.

Она поняла, что серьезно больна. Врач подтвердил ее предположение, советуя как можно больше времени проводить на воздухе в полной тишине и покое. Слова доктора вызвали у Сесили обратную реакцию. Вместо того, чтобы успокоиться, тщательнее следить за своим здоровьем, она впала в депрессию. День и ночь ее преследовали жуткие мысли о скорой кончине. Она была на грани безумия. Страх смерти поборол все другие чувства в ее душе. Сесили забыла о муже, о своей любви к нему. Она смотрела на все окружающие ее предметы так, как будто видит их в последний раз. Обстановка в доме с каждым днем становилась напряженней. Анри утешал свою жену, сколько мог, уговаривал вернуться к прежней жизни, но безрезультатно. Ее отчаяние не имело предела. Врачу снова пришлось пойти на обман. "Голубушка, ваша болезнь не смертельна. Вы скоро поправитесь и будете прыгать, как молодая козочка. Поверьте мне", – говорил он Сесили, а она стояла и не знала – плакать или смеяться от радости. Слова доктора вдохнули в нее жизнь. Сесили схватилась за эту красивую ложь, как утопающий хватается за последнюю соломинку. Она вернулась к былому веселью и развлечениям, вкушая всю прелесть жизни, только теперь уж со строгим выполнением предписаний врача. Сесили стала дорожить жизнью, каждым днем, каждой минутой. Ей хотелось жить, просто жить, радуясь солнцу, небу, воде, окружающим ее людям и не задумываясь над смыслом бытия.

Год назад Сесили совершенно случайно стала свидетелем разговора графа Анри с врачом. Она проходила мимо кабинета супруга, услыхала отчаянный вопль Анри, не удержалась и остановилась у самой двери.

"Ваша жена неизлечимо больна. Я не могу сказать точно, сколько ей еще осталось жить, но надежды на выздоровление нет. Слабое сердце будет медленно угасать, а вместе с ним и его хозяйка", – печально говорил старик.

Вынесенный доктором приговор выбил почву из-под ног Сесили, ей навсегда пришлось проститься с иллюзией выздоровления. Шатаясь, словно пьяная, она добрела до своей постели. Только здесь она могла дать волю своему горю. Сесили долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку, пока не успокоилась и не смирилась, поняв, наконец, что от судьбы не уйти.

С тех пор она обрела душевный покой, решив посвятить остаток жизни любимому мужу. Сесили поняла, что только любовь является смыслом всей нашей жизни. Единственное, что ей осталось – любить, любить всецело, всепоглощающе, растворяясь в любви без остатка. Она делала вид, что ей ничего не известно о скорой кончине, продолжая вести себя, как и прежде. А между тем, каждый прожитый день считала очередным подарком Бога.

В начале декабря прошлого года здоровье Сесили заметно ухуд­шилось: каждое лишнее движение утомляло ее, большую часть времени приходилось проводить в постели. Сесили нуждалась в постоянной заботе и ласке. Кто лучше матери сможет позаботиться о своем дитя?

Через месяц приехала мать Сесили, чтобы стать сиделкой у постели больной дочери. Граф Анри раза три в месяц отлучался в Париж для ведения дел по управлению имуществом. Останавливался он в доме своего отца, графа Гаэтана де Сент-Круа, владельца одного из парижских салонов. Вечера музыки и поэзии отвлекали графа Анри от мрачных мыслей, он расслаблялся и забывал о своем горе.

Зато для Сесили это были ужасные дни. Она хотела, чтобы муж как можно больше времени проводил вместе с ней. Сесили отпускала Анри в Париж с болью в сердце. "Он едет к женщине! У него там любовница", – твердила она себе. И не укоряла мужа. Ведь во всем виновата только она. Она не смогла родить ему наследника, не могла полностью и всецело предаваться земной любви, доставлять ему удовольствие. В последний раз они любили друг друга, когда птицы улетали на юг, а теперь звонкие трели птиц в парке ласкали ее тончайший слух. Всем своим естеством Сесили желала проводить ночи вместе с любимым, но болезнь не позволяла.

Каждый порыв ее души, каждый трепет тела при приближении супруга, каждое волнение сердца, наконец, страсть к Анри – неминуемо ускоряло ее конец. Да, любовь к Анри приближала Сесили к смерти. Откажись она от любви, от душевных волнений, уединись в монастыре – и она продлила бы свою жизнь еще на три-четыре года, а, может, и больше. Только покой, душевный покой продлевает нашу жизнь.

Проводя дни и ночи в постели, Сесили не могла отогнать от себя невеселые мысли. Как сложится жизнь в этом доме после ее смерти? Как скоро Анри найдет ей замену? После смерти жены граф Анри де Сент-Круа станет очень богатым вдовцом и многие красавицы Парижа поспешат завладеть его рукой и сердцем. По закону бытия спустя некоторое время в этом доме, в ее доме, хозяйкой станет другая женщина, которая подарит Анри наследника. Эта таинственная незнакомка будет носить фамилию де Сент-Круа и занимать то же положение в обществе, что и Сесили. Как это ужасно, но неизбежно. "Всему свое время", – говорил Экклезиаст. Сесили понимала, что ее время пришло. Вот-вот Господь призовет ее душу к себе. Еще немного времени, и она покинет этот дом навсегда. Все ее вещи останутся здесь, а ее не будет. Сохранится только память о ней в душе матери и мужа (вряд ли надолго) да могила в семейном склепе. Она даже не смогла оставить после себя ребенка. Вот какие мысли разрывали сердце Сесили на части, травили душу по ночам.

"Довольно мучать себя! Я постараюсь уснуть. Мне нужны силы. Сегодня приезжает моя любимая кузина Мари. Надеюсь, общение с ней внесет хоть какое-то разнообразие в мою жизнь", – говорила себе Сесили, ворочаясь в постели.

II

Официально младшая кузина Сесили, виконтесса Мари де Босеан считалась дочерью Леонарды де Босеан, сводной сестры Агнессы де Блуа, и виконта Бернардена де Босеан. Фактически Мари приходилась Сесили сводной сестрой. Они имели одного отца, ныне покойного графа Персеваля де Блуа, но не знали об этом. Агнесса де Блуа скрывала от сестер правду.

Граф Персеваль де Блуа, потомок древнего графского рода, родился и вырос в Бретани, получил прекрасное образование в иезуитском ордене. Достигнув совершеннолетия, он отправился в Париж искать счастье. В то время его обширные владения находились в запущенном состоянии и требовали немалых вложений. Оставаться на родине не имело никакого смысла.

В Париже молодой граф де Блуа пристал к партии принца Конде. Уже в начале июня 1652 года ему довелось сражаться против королевских войск, возглавляемых маршалом Тюреном, показывая при этом чудеса героизма и вызывая одновременно восхищение и зависть у товарищей по оружию. Он не щадил ни себя, ни врагов. Бок о бок с графом де Блуа сражались такие известные люди Франции как герцог Немурский, герцог Бофор, Ларошфуко, Клепшан, Таванн, Валон и другие. Он имел много друзей, которые любили его за веселый нрав, честность и благородство. В 22 года Персеваль был красавец-мужчина. Высокий брюнет атлетического телосложения с большими серо-голубыми глазами, заставлявшими, трепетать сердца многих дам. Молодой граф де Блуа испытывал повышенный интерес к представительницам слабого пола и прославился в Париже своими любовными похождениями.

Не желая быть изгнанным из Франции, он перешел на сторону короля. И в июне 1653 года присутствовал на коронации Людовика XIV в Реймсе. На следующий день король покинул Реймс и отправился в армию. Персеваль последовал его примеру. Вскоре граф де Блуа участвовал во взятии города Стеней. Следует заметить, что взгляды молодого Персеваля не были постоянны. Он умел храбро воевать, но в вопросах политики разбирался слабо. Стеней был взят. Воодушевленный победой, граф де Блуа под командованием маршала ла Ферте отправился на осаду Арраса. В сражении его тяжело ранили, так что после освобождения Арраса королевскими войсками ему пришлось на несколько месяцев задержаться в городе. Он остановился в доме своего лучшего друга, маркиза Флоримона Д’Эглемона. Первое время Персеваль плохо себя чувствовал, время от времени открывалась рана, угрожавшая его жизни. Он нуждался в постоянном наблюдении врача и уходе сиделки.

Маркиз Флоримон Д’Эглемон позаботился обо всем. Чтобы развеять тоску своего боевого товарища, он пригласил погостить своих кузин Агнессу и Леонарду. Последние давно желали навестить свою любимую бабушку, маркизу Антуаннетту Д’Эглемон и потому с радостью приняли приглашение кузена.

При первой же встрече с кузинами друга Персеваля поразила удивительная скромность и наивность младшей Леонарды, светловолосой красавицы с голубыми глазами, ничуть не гордившейся своей внешностью. Чего нельзя было сказать о старшей Агнессе, нелишенной привлекательности брюнетке, уже тогда проявлявшей свою властную и гордую натуру. Сестры составляли прямую противоположность друг другу. Казалось бы, по законам физики они должны были притягиваться, но происходило обратное.

Властная Агнесса полностью подчинила себе юную Леонарду. Старшая сестра завидовала нежной красоте младшей, ее молодости и обаянию, пыталась любыми способами затмить ее, но, как не под силу облаку закрыть собой солнце, так и Агнессе не удалось скрыть красоту Леонарды от глаз Персеваля. Молодой граф де Блуа впервые в жизни по-настоящему полюбил. В душе он всегда был романтиком и еще в отрочестве мечтал о чистой возвышенной любви. Встретив Леонарду и влюбившись в нее по уши, он захотел сочинять стихи, писать музыку и очень сожалел, что живет не в Испании, где бы мог с помощью серенад под окном любимой признаться ей в своих чувствах, разжечь пламя любви в ее сердце.

Сколько он ни пытался, но никак не мог остаться наедине с Леонардой, Агнесса, словно тень, преследовала сестру. Кокетство Агнессы, ее томные взгляды раздражали Персеваля. Зато все больше и больше привлекала робость Леонарды. Юная девушка даже не смела смотреть ему в глаза во время разговора. Большую часть времени она проводила в своей комнате вместе с маленькой собачкой Розой, которой дарила всю свою нежность. Общению с сестрой Леонарда предпочитала одиночество. Вечерами Персеваль забавлял сестер смешными историями из походной жизни. Так проходили дни.

Узнав, что через неделю сестры должны ехать домой, Персеваль не находил себе места. Он любил всем сердцем и душой и впервые не мог признаться в своих чувствах. Впервые храбрый воин стал робким и застенчивым. Куда подевались его смелость, находчивость, острый язык? При встрече с Леонардой он терялся, не находил нужных слов, единственное – не краснел. Он желал заключить любимую в объятия и крепко-крепко целовать в вишневые губы. Душевные и телесные мучения в конце концов, заставили Персеваля действовать.

Накануне отъезда сестер он впервые остался с Леонардой наедине и признался в своей любви. Горячий Персеваль не смог удержаться от искушения и поцеловал любимую в губы. От избытка чувств девушка потеряла сознание.

Леонарда любила Персеваля. Может быть, с самой первой встречи, может быть, позже. Она сама не знала, когда именно пришло к ней это прекрасное чувство. На следующий день Леонарда уехала, не успев прошептать такое желанное для молодого графа де Блуа "Да". Она уехала без всякой надежды когда-либо встретить любимого.

С болью в сердце, Персеваль простился с Леонардой, своей настоящей любовью. Он понял, что любим, но не мог понять причину такого странного поведения Леонарды, взвалив всю вину на Агнессу, которую недолюбливал и презирал в душе за жестокое отношение к младшей сестре. Все образы женщин, встречавшихся ему ранее, померкли. Леонарда стала для Персеваля тоненькой ниточкой, которая связывала его душу со всем прекрасным и чистым в этом грязном развратном мире и обществе, погрязшем в пороках. Он понимал, что, быть может, уже никогда не увидит ее, не коснется белой руки и не поймает ее робкий взгляд. Ты должен забыть ее – говорил ему ум, но сердце упорно сопротивлялось разуму. В душе он лелеял надежду на случайную встречу с Леонардой.

В декабре 1653 года граф Персеваль де Блуа возвратился на родину, в Бретань. Во время его отсутствия финансовое положение рода де Блуа значительно ухудшилось. Поместье было заложено, неприкосновенными оставались лишь семейные драгоценности. Позор разорения грозил старинному роду де Блуа.

Старый граф Пьер де Блуа с огромной радостью встретил блудного сына. Все свои надежды на спасение чести рода старик связывал с Персевалем, единственным своим отпрыском, достигшим зрелого возраста. Персеваль был самым младшим в семье. Два его брата и три сестры умерли во младенчестве.

"Ты должен спасти наш род от бесчестья, женившись на очень богатой наследнице. Невесту я уже подыскал", – заявил отец Персевалю в день его приезда. Персеваль долго спорил с отцом, не соглашаясь с его предложением.

– Я еще не готов к браку, к той ответственности, которую он предусматривает. Я еще не нагулялся и хочу кутить с друзьями, наслаждаться обществом хорошеньких женщин. Не обременяй меня семейными хлопотами раньше времени. В конце концов, я хочу выб­рать себе жену по велению сердца, а не по вашему указу – по горячей любви, а не холодному расчету! – твердил с пеной у рта Персеваль.

Но отец был неумолим. Старый граф де Блуа описал весь ужас нынешнего положения дел и те выгоды, которые принесет брак с богатой невестой. "Я не потерплю бесчестья рода!" – кричал Пьер де Блуа сыну. – Скорее приму смерть от собственной руки!" Персевалю ничего не оставалось, как дать свое согласие на брак с девушкой, которую никогда не видел.

На ехидный вопрос сына: "Как же зовут этот "мешок с деньгами"?", старый граф де Блуа сухо ответил: "Ее имя останется для тебя пока тайной, дабы ты не надоедал мне своими расспросами. Могу сказать одно – она умна, очень богата и симпатична! Чего еще желать от жены? Я уверен, она тебе понравится. А пока, сынок, отдыхай, набирайся сил, дабы предстать перед невестой во всем своем великолепии. Я знаю, ты умеешь обращаться с женщинами. И этот "мешок с деньгами", как ты ее называешь, не устоит перед тобой. Даю руку на отсечение."

В начале весны 1654 года граф Пьер де Блуа решил, что пришла пора познакомить сына с невестой. Персеваль ждал этой минуты, мучимый одновременно страхом и нетерпением. Милый образ Леонарды по-прежнему не исчезал из его памяти.

И вот долгожданная минута наступила. Персеваль вместе с отцом сидели в гостиной в доме невесты и вели светскую беседу с будущим тестем и сватом, симпатичным пожилым человеком, прославившимся в молодости своими любовными похождениями на всю Бретань. Хозяйка дома вместе с невестой все никак не выходили к гостям, тем самым, вызывая у них нетерпение. Дочь с матерью хотели как можно больше, заинтриговать жениха, и это им удалось. Персеваль сидел, словно на иголках, ожидая появления невесты. Каждая минута превращалась для него в час и приносила мучения.

Неожиданно приоткрылась дверь гостиной, сердце Персеваля сжалось от тревоги. О чудо! Святая богоматерь! Персеваль не мог поверить своим глазам – перед ним стояла Леонарда. О! Это было блаженное мгновенье, когда он вообразил, что любимая им женщина станет его женой. Ему хотелось расцеловать отца за такой чудный подарок, броситься перед любимой на колени и лобзать ее ноги.

Увидев Персеваля, Леонарда сильно побледнела и начала говорить дрожащим голосом.

– Папенька, маменька изволила просить прощения у наших достопочтенных гостей за долгое отсутствие. Агнесса вот-вот появится в гостиной. С вашего позволения я покину вас и наших гостей.

Каким горьким было разочарование Персеваля! Слова Леонарды убили его душу, всё прекрасное и светлое, что он хранил в своем сердце. Так, значит, Агнесса – его будущая жена. Агнесса, которая никогда не вызывала у него симпатии. И он вынужден будет отказаться от такого чистого и прелестного создания, как Леонарда, ради фурии-Агнессы, только чтобы спасти фамильную честь. Как же ты не справедлив, Господи! Как жестока судьба! Он должен принести себя, свою единственную настоящую любовь в жертву богатству, положению при королевском дворе. Персеваль чувствовал себя беззащитным ягненком на алтаре, окруженным людьми, жаждущими крови.

Сложная штука – жизнь не дала Персевалю возможности выбирать между счастьем в нищете и несчастьем в богатстве. Он завидовал своим крестьянам, своему конюшему, которые могли выбирать себе спутницу жизни по собственному желанию и заботиться о своем пропитании самостоятельно, а ему – дворянское происхождение не позволяло собственным трудом зарабатывать на жизнь. Итак, судьба Персеваля предопределена. Ничего не оставалось, как подчиниться злому року, выполнить свою миссию (спасти род де Блуа от нищеты), принося в жертву собственное счастье.

– Останься, дитя, – промолвил граф Франциск Д’оре, отец невесты. –Сеньоры, я хочу познакомить вас со своей побочной дочерью Леонардой. Я очень люблю мою милую крошку. Она носит мою фамилию, но, увы, ее приданое составляет ничтожную часть моего наследства. Все мое богатство принадлежит Агнессе.

Леонарда робко поклонилась гостям и села рядом с Персевалем. Какие муки испытывали в тот момент два любящих сердца, которым судьба не дала биться вместе, знал лишь Господь.

В молодости граф Франциск Д’Оре не отличался образцовым поведением в делах сердечных. Имел много любовниц среди дам высшего света, но не брезговал и простыми девушками. Однажды он соблазнил молоденькую вдовушку Катрин, жену своего ловчего, который утонул в реке, спасая жизнь Агнессе.

Да, одна из многочисленных выходок взбалмошной девчонки стоила жизни человеку. С самого рождения Агнесса доставляла массу хлопот родителям, росла капризным и своенравным ребенком, требующим беспрекословного подчинения со стороны окружающих.

Эта любовная связь закончилась одновременно рождением милой крошки с круглыми голубыми глазами и смертью ее матери Катрин. Непутевого отца покорили прекрасные глазки малютки, он решил удочерить ее и воспитать вместе с Агнессой. Жена графа, Женевьева, не перечила воле супруга, которого обожала и которому прощала все грехи. Женевьева настолько привыкла к изменам мужа, что просто перестала обращать на них внимание. Граф Франциск Д’Оре, как шелудивый пес, гулял по всем дворам, но всегда возвращался домой с поджатым хвостом, вымаливая прощения у своей хозяйки.

Женевьева, очень любившая детей, но не имеющая возможности больше их рожать, быстро привязалась к приемной дочурке, окружив ее заботой и лаской. Такова история происхождения Леонарды, скромной и красивой девушки, не имеющей богатства. А бедность в те времена была самым страшным пороком. Да и в современном мире бедность не украшает человека.

В апреле 1654 года состоялась помолвка графа Персеваля де Блуа с графиней Агнессой Д’Оре. Красота жениха тешила гордость и тщеславие невесты. Будущий брак полностью удовлетворял самолюбие Агнессы, сбывалась голубая мечта ее детства. Агнесса засиделась в девицах (недавно ей исполнилось 24 года), не потому что не имела достатка в женихах, а потому, что не могла выбрать достойного среди многочисленных поклонников, предлагавших ей руку и сердце. Она выбирала их, словно барышник лошадей на базаре.

Персеваль был первым, кто сразу понравился Агнессе. Молод, хорош собою, прекрасно сложен, из благородного рода. Любовь – для нее не главное. Главное – слава и богатство. Быть богатой и иметь некрасивого или старого мужа она не желала. Ей хотелось и богатства и красивого молодого мужа. Хотела, чтобы все женщины завидовали ей. Ей – Агнессе де Блуа – обладательнице красавца-мужа. Она просто купила себе мужа. Купила как породистую лошадь, как дорогой работы ювелирное украшение. Агнесса понимала это и не раскаивалась. Ее не волновали чувства супруга. Страдая манией величия, она считала себя центром Вселенной и заботилась только о собственном благе. Все и вся должны были подчиняться ее желаниям.

Узнав о помолвке, Леонарда молча страдала, так как никому, кроме Бога, не могла открыться в своей любви. Она хотела уйти в монастырь, но отец не позволил – для пострижения в монахини монастырю необходимо было передать внушительный денежный вклад.

Майское солнце дарило тепло, цвела сирень, а души Персеваля и Леонарды завяли. Влюбленные не имели возможности встретиться и откровенно поговорить друг с другом.

От отчаяния и горя Леонарда лишилась чувств в церкви во время венчания Персеваля и Агнессы.

Через несколько дней после свадьбы молодые отправились в Париж. Они провели там более двух лет. В Лувре Агнесса намного больше блистала красотой супруга, чем собственной. Многие жеманницы жаждали внимания графа Персеваля, и он не отказывал им. Он изменял Агнессе с кем попало и когда попало. Эти измены были своеобразным протестом Персеваля против своенравного характера жены, желавшей держать его в "ежовых" рукавицах. Граф Персеваль де Блуа начал пить, курить, играть в карты, при этом часто проигрывая, швырять деньги направо и налево, не задумываясь над их количеством. Ах, слишком дорогой ценой он заплатил за эту роскошь – всю оставшуюся жизнь ему придется провести в обществе нелюбимой жены, а значит – в пьянстве и разврате. Узы брака с одной сестрой навсегда разъединили Персеваля с другой.

В объятиях парижских куртизанок он забывал о разбитой жизни, старался не вспоминать Леонарду. С помощью вина Персеваль погружался в иной мир – оно дарило ему затмение и освобождало от ужасной действительности.

Агнесса была довольна – она добилась всего чего хотела: ей завидовали, перед ней пресмыкались, стараясь завести дружбу и снискать расположение, у нее были самые дорогие туалеты, драгоценности, кареты, лошади, многочисленная свита. Проще говоря, она имела все, кроме любви мужа, и не расстраивалась, так как никогда к этому не стремилась. Персеваль был для Агнессы собственностью, которая приносила ей доход в виде удовлетворения тщеславия.

В сентябре 1655 года в Париже Агнесса родила дочь, которую назвали в честь матери Персеваля Сесили. Отец полюбил болезненную крошку, но отношения с Агнессой не наладились, каждый из супругов продолжал жить своей жизнью. Осенью 1656 года Персеваль вместе с Агнессой и дочерью вернулся в Бретань. Весть о том, что его любимую насильно выдали замуж за виконта Бернардена де Босеан, шестидесяти­летнего вдовца, старого друга графа Франциска Д’Оре, потрясла Персеваля. О! Какое кощунство! Какое глумление над красотой! Стоило ему представить двадцатилетнюю Леонарду в объятиях старика, и холодный пот будто душ, обдавал его тело. Ему хотелось кричать во весь голос о страшной несправедливости. Все члены его семьи, и он в том числе, были рабами мнения света, положения в обществе, и, наконец, богатства. Они не смели нарушить вековые традиции, которые передавались из поколения в поколение. Персеваль проклинал себя за слабость, неспособность восстать против устоев общества, в котором он жил. Он стал еще больше пить, но после замечаний тестя пришлось меньше сорить деньгами. Нужно было думать о будущем Сесили. Персеваль дал клятву Господу, что его дочь будет иметь все и выйдет замуж только по любви. А для этого нужно беречь богатство!

Леонарда жила с мужем в небольшом старом замке, расположенном в тридцати лье от Парижа. Она не была счастлива – только обрела покой. Никаких тревог, никаких волнений. Скучная, однообразная жизнь со старым виконтом, проходила слоено по расписанию. Лето 1659 года виконту де Босеан необходимо было провести в Лондоне по королевскому поручению. Чтобы не оставлять молодую красавицу-жену без присмотра, старый муж написал письмо Агнессе де Блуа, в котором просил ее навестить младшую сестру. Узнав о предложении виконта, Персеваль неслыханно обрадовался. Это подарок небес – увидеть Леонарду после пяти лет разлуки. Это просто чудо! Все эти годы он только и жил надеждой на встречу с любимой.

В начале июня Персеваль вместе с Агнессой приехали погостить в старый замок виконта де Босеан. Встреча с любимой потрясла Персеваля, он едва сдерживал свои чувства. Когда он увидел ее впервые, Леонарда напоминала распускавшийся бутон розы, теперь же она расцвела пышным цветком. Поймав ее кроткий взгляд, Персеваль понял, что их любовь не прошла. Несмотря на долгие годы разлуки, они сумели сохранить свои чувства.

Через несколько дней после своего приезда Персеваль сумел найти предлог остаться наедине с любимой. Им предстоял долгий разговор и объяснения. Но ничего подобного не произошло. Они молча бросились друг другу в объятия. Слова были излишни, их губы общались на языке любви. Персеваль и Леонарда были счастливы. Пусть на миг, но счастливы.

И тогда в голове Персеваля зародился безумный, но смелый план, ко­торый он вскоре привел в исполнение. Он сообщил Агнессе, что уезжает в Париж, а сам тем временем поселился инкогнито в близ­лежащей деревушке и каждую ночь приходил к Леонарде. Судьба пода­ри­ла влюбленным три месяца счастья, три месяца земной любви. Да, это был настоящий подарок судьбы. Ведь они могли больше не встретиться и не познать радости плотских утех. Это был их рай на земле!

В 1660 году у Леонарды родилась дочь Мари. Старый виконт очень сомневался в своем отцовстве и начал подозревать жену в любовной связи с каким-нибудь слугой или местным крестьянином, следить за каждым ее шагом. Но Леонарду не чем было упрекнуть, ее поведение оставалось безупречным. Виконту пришлось отказаться от своих подозрений и относиться к жене с прежней заботой и лаской.

Шло время, девочка росла, хорошея прямо на глазах. Она унаследовала от матери цвет волос и глаз, во всем остальном очень напоминала графа Персеваля де Блуа, своего настоящего отца. Леонарда считала Мари милым ангелом, посланным ей Богом на радость и в утешение. Мари – дитя ее несчастной и обреченной любви, вечное напоминание о Персевале.

Виконт де Босеан долгое время не мог припомнить, кого ему так явно напоминает Мари, пока не помог случай. Летом 1665 года граф Франциск Д’Оре приехал погостить к ним и привез в подарок большой настенный портрет, на котором были изображены во весь рост Агнесса вместе с мужем и дочерью. Взглянув на портрет, старый виконт застыл на месте от изумления. Наконец-то его осенило! Так вот кто настоящий отец Мари! Так вот кто соблазнил его юную жену и опозорил его имя! Так вот как граф Персеваль отблагодарил за оказанное ему в этом доме гостеприимство!

"Проклятье! Во всем, конечно, виноват этот кобель! Глупышка Леонарда была в то время настолько наивна и неопытна, что не устояла перед его бурным натиском. Знаю, я этих чертовых проходимцев! У них только одни шалости на уме. Бедная Леонарда! Страх передо мной заставил ее скрывать правду. Но я отомщу! Отомщу за ее поруганную честь! Под любым предлогом вызову на дуэль этого нахала и прикончу, как шелудивого пса!" – вот о чем думал виконт де Босеан, пристально глядя в неподвижные глаза графа Персеваля на портрете.

На следующий день после описываемого события, старый виконт, без каких-либо объяснений жене и тестю отправился в Париж осуществлять задуманное. Через несколько дней, на одном из светских приемов, в ответ на приветствие графа Персеваля де Блуа виконт залепил ему звонкую пощечину, что и послужило поводом для дуэли. Граф Персеваль не мог понять причины столь странного поведения виконта, попросту считая, что старик выжил из ума, а виконт вовсе не собирался открывать перед ним свои карты. Виконт де Босеан затеял свою игру, в которой ставка больше, чем жизнь. Когда Персевалю выпало по жребию стрелять первым, то он намеренно промахнулся, пощадив старика. Персеваль попросту проявил уважение к возрасту и прежним заслугам перед Отечеством виконта де Босеана. Стоило Персевалю только захотеть, и он в один миг бы отправил соперника к праотцам, будучи лучшим стрелком в гарнизоне во времена Фронды.

Но виконт де Босеан не пощадил его. Старик собрал все свои силы и выстрелил в цель. Его мишенью было человеческое сердце. Виконт не промахнулся, мушкет не дал осечки – пуля прошла навылет в нескольких миллиметрах от цели. Так перестало биться горячее сердце Персеваля. Он погиб в 33 года, дожив до возраста самого Иисуса Христа-спасителя нашего, но в отличие от Христа не воскрес и уже никогда не ступит ногой на нашу грешную землю. Персеваль ушел на небеса в самом расцвете сил.

Можно ли сказать, что он прожил жизнь зря и стоило ли ему жить дальше? Если он узнал настоящую, чистую любовь, значит, ради этого стоило родиться, стоило страдать и мучаться. Ему стоило продолжать жить ради двух дочерей, двух частичек своего тела и души, ради случайной, мимолетной встречи с любимой Леонардой.

Узнав о смерти Персеваля, Леонарда больше не могла скрывать от мужа и сестры свои чувства к погибшему, настолько искренним и глубоким были ее горе и отчаяние. Она навсегда потеряла надежду на счастливые дни в своей жизни.

Старого виконта де Босеана, вскоре после дуэли арестовали и посадили в Бастилию по приказу короля (дуэли в эту эпоху были запрещены), кроме того, король-Солнце был лично знаком с графом Персевалем де Блуа и не мог простить старому дураку убийства столь отважного воина и известного кутилы.

Измена Леонарды не только телом, но и душой глубоко потрясла виконта. В одно мгновение Леонарда из милого ангела превратилась в глазах мужа в коварную сирену, настоящее чудовище. Старик не мог простить Леонарду и еще до ареста лишил ее и Мари своего имени и состояния. Настоящий скандал разразился в доме виконта во время его ареста.

– Дьяволица! Убирайся вон из моего дома вместе со своим отродьем! Шесть лет обмана, шесть лет позора! Где же были мои глаза? Любовь к тебе просто ослепила меня. Будь же ты проклята, змея подколодная, и твой змеёныш вместе с тобой! – осыпал проклятьями свою жену виконт, не обращая внимания на конвоиров. Глаза старика светились безумием, душераздирающий крик вызывал трепет у прислуги. Леонарда была спокойна. Она с полным безразличием молча слушала проклятия мужа. После смерти любимого никто и ничто не могли растревожить ее душу. Если бы не Мари, Леонарда без сожаления последовала бы за любимым.

После того, как тайна происхождения Мари стала известна Агнессе, она отказалась от сводной сестры и племянницы. Смерть супруга потрясла Агнессу, но не настолько, чтобы слишком долго оплакивать его. Она стала богатой вдовой, и у нее появилась надежда вновь выйти замуж или, точнее сказать, купить новую игрушку. Но, увы, претендентов на ее сердце не оказалось, и в дальнейшем ей приходилось радоваться случайным любовным связям (редким, но дорогим покупкам).

Граф Франциск д'Оре тяжело переживал семейный позор, но любовь к Леонарде и маленькой Мари победила все предрассудки. Он радушно принял их в своем пустынном доме. Смерть Женевьевы незадолго до этой скандальной истории заставила графа д'Оре немного другими глазами смотреть на окружающий его мир, в его душе произошли метаморфозы. Он понял, что нельзя быть рабом общественного мнения и бросил вызов обществу, взяв под свое покровительство опозоренную дочь вместе с внучкой. Что ни говорите, а родительский дом самый надежный причал в жизни человека.

Клеймом позора навсегда было отмечено имя виконтессы Леонарды де Босеан. Леонарде был закрыт вход на все приемы и торжества. Ни одна почтенная дама не желала называть ее своей подругой. От душевной тоски и одиночества Леонарда стала чахнуть прямо на глазах, с каждым днем ее силы таяли, словно воск, нервная система истощилась до предела. Даже Мари не могла развеселить ее. Но Леонарда не раскаивалась в своем поступке и не жалела о том, что повстречала в своей жизни Персеваля. Пусть она была счастлива недолго, зато она любила и не просто любила, а была еще и любима. Известно, что за все в жизни приходится платить. Суровая жизнь представила свой счет Леонарде за безумные минуты счастья. И Леонарда заплатила, причем самой дорогой ценой – жизнью. Ровно через год после смерти любимого Леонарда умерла на руках своего отца, прося прощение и умоляя позаботиться о будущем Мари. Леонарда всего несколько дней не дожила до своего 28-летия. В шесть лет Мари осталась круглой сиротой.

Спустя три года в Бастилии скончался старый виконт де Босеан. Тогда граф Франциск д'Оре смог вернуть Мари титул виконтессы де Босеан, но только титул. Свое состояние виконт завещал своему крестнику, обедневшему шевалье де Реми.

В начале июля 1671 года старый граф Франциск д’Оре умирал от тяжелой и продолжительной болезни. Беспокоясь о будущем Мари, он призвал к смертному ложу свою старшую дочь и именем всех святых заклинал ее выполнить его последнюю волю – воспитать Мари достойной и честной девушкой. Агнесса обещала. И хотя давала она эту клятву, скрепя зубами, но другого выхода у нее не было. Последняя воля умирающего – закон для живых.

После похорон отца Агнесса взяла Мари в свой дом на воспитание и велела ей называть себя, как и прежде, тетушкой. Так и жили под одной крышей две девочки. Темноволосая Сесили и белокурая Мари. Агнесса, боготворила свою Сесили, неплохо относилась и к Мари. Но уже тогда, начала проявляться та разница, что существовала ранее между Агнессой и Леонардой. Сесили была мила, а Мари уже в двенадцать лет без сомнения обещала стать настоящей красавицей. Агнесса не желала Сесили повторения своей судьбы. Она считала, что Мари в скором времени станет опасной преградой на пути к счастью Сесили. Поэтому в 1673 году "заботливая" тетушка отправила Мари на воспитание в монастырь Порт-Рояйль, расположенный в предместье св. Иакова. И теперь, после семилетней разлуки с тетушкой и кузиной, Мари должна была вновь их увидеть.

ІІІ

Несмотря на все свои усилия, Сесили не могла уснуть. Ей стало тяжело дышать, не хватало воздуха. Но встать и открыть окно не было сил. Тревожить маму не хотелось, та недавно прилегла после бессонной ночи, проведенной у ее изголовья. Если позвать горничную Симону, то можно разбудить мать, в последнее время она очень чутко спала. Анри дома не было, после обеда он обычно прогуливался по лесу верхом на любимом иноходце Аполлоне. Сесили лежала с закрытыми глазами и старалась ни о чем не думать.

Наконец, слабость настолько одолела больную, что она уснула. Но и во сне Сесили не знала покоя. Приступы удушья вызывали у нее соответствующие сновидения. Ей снилось, будто она, живая, лежит в закрытом гробу и до ее слуха доносится жалобный надгробный плач матери, неописуемый ужас охватил Сесили.

"Выпустите меня! Я жива! Не закапывайте меня!" – кричала она из гроба, но никто не слышал ее. Сесили пыталась встать, но какая-то невидимая сила давила на нее сверху, мешая подняться. Тогда Сесили собрала все свои силы и пронзительно закричала, моля о помощи.

– Мама! Мама! Помогите! – кричала Сесили не только во сне, но и наяву.

Тотчас на зов дочери, задыхаясь от тяжести собственного веса, вбежала графиня Агнесса де Блуа, среднего роста женщина, с морщинистым лицом, рано утратившим привлекательность, маленькими, заплывшими от жира, глазами и тройным подбородком, свисающим чуть ли не до груди. Будь Агнесса маленького роста – ее можно было бы назвать колобком. Ей не было и пятидесяти, но многие из тех, кто впервые видел Агнессу, давали не меньше шестидесяти. Болезнь дочери слишком рано состарила графиню де Блуа, поубавила спеси и заставила немного лучше относиться к людям.

– Что случилось, доченька? Ты звала меня? – с тревогой спросила Агнесса.

– Мама, сядьте, пожалуйста, рядом и дайте свою руку, – попросила Сесили. Агнесса исполнила просьбу дочери.

– Мама, мне страшно. Я не хочу умирать. Я хочу жить: нежиться на солнце, встречать рассвет и провожать закат, радоваться приходу весны и прощанию с осенью, – жалобно говорила Сесили, прижимая материнскую руку к своей груди.

– Успокойся, доченька. Скоро ты выздоровеешь, и все будет хорошо. У тебя еще вся жизнь впереди, – убеждала мать.

– Мама, мне все известно. Я не могу больше жить во лжи, делая вид, что ничего не знаю. Не могу больше так. Мне тяжело одной нести свой крест. Я нуждаюсь в вашей поддержке. Мне так хочется любви. В глазах Анри я вижу только жалость и сострадание, а я хочу его любви. Понимаете, мама, любви! – глаза Сесили горели огнем, она ожила, встрепенулась ото сна. Разговоры о муже, а особенно его присутствие, всегда вдохновляли Сесили, придавали ей сил.

– Боже! Я совсем забыла! Сегодня приезжает Мари! Вы все подготовили к ее приезду? – спохватилась Сесили, вспомнив о приезде кузины.

– Да, дитя мое. Не волнуйся.

Напоминание о Мари, молодой, пышущей здоровьем, девушке, ранило сердце матери и она горько заплакала от горя. Скоро Агнесса останется одна, без любимой дочери. У нее никогда не появятся внуки, и некому будет скрасить одинокую старость. Агнесса крепко обняла дочь и стала целовать ее руки. Сесили не выдержала и заплакала. Известно, что после долгого плача обретаешь покой и умиротворенность, сразу клонит ко сну. Сесили не стала исключением и вскоре уснула. Агнесса осталась в комнате охранять покой дочери. Она сидела и долго с благоговением смотрела на осунувшееся, измученное болезнью, лицо Сесили.

"Скоро вернется Анри. Надо будет поговорить с ним наедине, рассказать, что Сесили все известно. Я думаю теперь его поведение по отношению к ней должно измениться,'' – говорила себе Агнесса. – Еще неизвестно, когда приедет эта чертовка Мари! Эх! Глаза мои б ее не видели! Опять придется притворяться, играя роль доброй тетушки. Как мне уже надоела эта комедия!''

IV

Граф Анри де Сент-Круа отдыхал в тени ветвистой ели. На нем был обычный его наряд: черная шляпа с плюмажем, камзол из черного бархата и испанские ботфорты. Свисавшая сбоку на бедре длинная рапира служила эмблемой аристократического происхождения. Ему было двадцать семь, но выглядел он намного моложе. Многим женщинам нравились его важная осанка, широкие плечи, черные длинные волосы, падавшие на плечи, продолговатое лицо с большими светло-серыми глазами, над которыми располагались широкие прямые брови, немного сросшиеся на переносице, небольшой правильной формы нос. Большой чувственный рот с пухлой нижней губой всегда притягивал их взгляды. Анри был немного ниже среднего роста, но слабый пол не обращал внимания на эту мелочь, покоренный его обаянием и галантностью манер. В двух шагах от хозяина Аполлон, белый иноходец, с жадностью поглощал сочную, еще влажную после вчерашней грозы, траву. Солнце золотило верхушки елей, приятно пахла хвоя. Где-то совсем близко пел соловей, вдруг его перебила кукушка. Немного дальше на старой высокой ели прыгала шустрая белка, она, как и все жители леса, радовалась теплу майского солнца. Только Анри было не до веселья. Мрачные мысли не давали ему покоя. Он постоянно задавал себе вопросы: Любит ли он жену? Любил ли раньше? Что подтолкнуло его на брак с Сесили? Был ли он действительно счастлив рядом с ней? О таком ли счастье мечтал в юности? И не находил ответа. Без сомнения, Сесили нравилась ему, когда он предлагал ей руку и сердце, нравится и сейчас. Но нравится как человек, а не как женщина. Он находит в ней скорее друга, чем любовницу. Сесили не вызывает в нем страстного желания, он не мечтает о ее теле по ночам. Да, он не любит ее, как должен любить мужчина женщину своей мечты. Его сердце не трепещет при встрече с ней, оно остается спокойным. Да, только покой, такой безмятежный покой ощущает он рядом с Сесили – его тихой гаванью. А он хочет бури, шторма, грома и молний. Вот уже пять лет как его душа отдыхает, кажется, будто она уснула и когда проснется – неизвестно. Кто сможет разбудить ее?

Анри знал, что при дворе Людовика XIV многие дамы смотрели на него с восхищением, впрочем, не только на него, но и на деньги, которые он имел. Но ни одну из них Анри не удостоил своим взглядом. Во-первых, они ему не нравились, а во-вторых, долг чести не позволял измены. Он не мог нарушить слова, данное у алтаря, – слова дворянина. Только смерть может разлучить их с Сесили. И вот разлука близка. Скоро Сесили покинет его навсегда, не оставив даже наследника. А он так мечтал о сыне, о продолжении славного рода де Сент-Круа. Теперь придется начинать все сначала. Ради своей мечты (иметь сына) он снова должен будет искать супругу. И вряд ли найдет по сердцу. Чтоб зажигала его кровь, заставила стучать в висках, бешено колотиться сердце.

Анри часто уезжал в Париж и на прогулки по лесу, так как не мог смотреть на медленное угасание жены. При виде ее страданий его сердце разрывалось от жалости. Постоянная одышка Сесили, смертельная бледность ее измученного бессонными ночами лица, глаза, требующие любви, которой он не мог дать ей – все это сводило Анри с ума, омрачая его жизнь. Иногда ему приходилось притворяться, разыгрывая пылкого влюбленного, но это продолжалось недолго. У Анри не хватало сил на долгий обман. Он, понимая, что сердце не обманешь. Анри знал, как сильно Сесили его любит, но, увы, не мог так же любить ее, с такой же силой и страстью. Порою он завидовал ей – женщине, способной на такие глубокие и сильные чувства, которые он, дожив до 27 лет, еще не испытал. В юности он часто увлекался, но не любил.

"Может быть, моя настоящая любовь еще впереди? Где та, кто пробудит в моей душе глубокое чувство? Где же ты?" – думал Анри.

Бойкое стрекотание кузнечика заставило его подумать о настоящем:

– Пора возвращаться домой! Сесили просила не задерживаться. Сегодня приезжает ее кузина.

Он быстро вскочил на ноги, подошел к Аполлону, посмотрел в его умные глаза и бережно смахнул с его уха мотылька. Конь преданно заржал.

V

Анри любил возвращаться домой из леса всегда одним и тем же путем, причем самым коротким. Сначала выезжал на опушку леса, затем поворачивал на проезжую дорогу, ведущую прямо к замку. Вот и сегодня, он, как обычно, ехал по проезжей дороге, вдруг его внимание привлек шум приближавшейся кареты. Он оглянулся и увидел вдалеке, в облаке пыли, большое темное пятно. Анри страдал слабым зрением, потому плохо различал предметы на большом расстоянии, при этом имел очень чуткий слух, мог улавливать каждый шорох.

Не придавая шуму особого значения, Анри продолжал свой путь. Спустя несколько минут грохот усилился, заставив Анри вновь оглянуться. На этот раз он сумел хорошо рассмотреть быстро мчавшуюся вперед карету, запряженную парой гнедых жеребцов. На козлах сидел пожилой возница. Еще несколько секунд, и карета без всяких хлопот обогнала бы его, удаляясь в пыльном облаке дороги, но случилось непредвиденное. От быстрой езды у кареты отвалилось колесо. Лошади громко заржали и рванули к обочине. В любую минуту карета могла перевернуться. Возница с выпученными от страха глазами свалился на землю, чудом избежав гибели под колесами.

– Помогите! А! А! – женский голос отчаянно звал на помощь.

Никем не управляемые лошади неслись в сторону оврага. Еще немного – и карета свалилась бы в овраг. Недолго думая, Анри пришпорил Аполлона и стрелой помчался на помощь. Анри сумел своими сильными руками на лету остановить норовистых жеребцов. Они приподнялись на дыбы, дико заржали, затем опустились на землю. Усмирив лошадей, Анри тут же бросился к карете, открыл дверцу и увидел лежащую на полу без чувств очаровательную девушку.

Ее длинные золотистые волосы небрежно разметались по полу, рядом лежала красивая шляпка из светлого шелка с длинными лентами. На белоснежной девичьей шее висела нить жемчуга. Серый плащ немного закатился снизу, и можно было увидеть подол искусно вышитого разными шелками лилового цвета платья из недорогой ткани. Красивые ножки в белых чулках были скрыты от посторонних глаз, виднелись только кожаные башмаки на толстых подошвах. Сердце Анри замерло при виде очаровательной незнакомки. Он хотел прикоснуться рукой к ее щеке, но девушка помешала ему, тут же открыв глаза. Она смотрела на Анри нежным и проникновенным взглядом, как на своего ангела-спасителя.

– Сударыня, вы не ушиблись? С вами все в порядке? – с тревогой спросил он.

– Я в порядке. Просто очень испугалась и до сих пор дрожу от страха. Мне даже страшно представить, что было бы со мной, если бы не вы, – голос девушки трепетал от пережитого ею ужаса.

– Не беспокойтесь, вы в безопасности. Позвольте, помочь вам, – с утешением говорил Анри, подавая девушке руку. Она с благодарностью приняла его предложение.

Не успели они выйти из кареты, как незнакомка, увидев лежащего, недалеко от них, посреди дороги возницу, воскликнула:

– Святая Богоматерь! Я совсем забыла о Кристофе, моем бедном слуге! – и побежала к нему. Ее золотистые волосы развевались на ветру, переливаясь на солнце, и вызывали невольное восхищение у Анри. Он не остался на месте и побежал вслед за ней. Кристоф лежал на земле и тихо стонал, ему трудно было подняться на ноги – все тело болело от ушибов. Лицо покрылось дорожной пылью, левый глаз напух от удара, на губах запеклась кровь. Верхние передние зубы были выбиты. Он плевался кровью. Но в целом, Кристоф еще неплохо отделался – руки и ноги целы и невредимы, только от страха слабое сердце вылетало из груди.

– Кристоф, ты живой! Слава деве Марии! – с радостью говорила незнакомка, склонившись над возницей. Девушка хотела поднять своего слугу, но Анри опередил ее. С его помощью Кристоф успешно стал ногами на землю.

– Спасибо, господин, спасибо! Да продлит Господь ваши лета! Вы спасли жизнь моей доброй хозяйке! Всевышний возблагодарит вас за это! – шепелявя, говорил Кристоф. Затем упал в ноги Анри и стал целовать его ботфорты, повторяя слова благодарности.

– Вставай! Не выдумывай! – строго произнес Анри, подавая руку Кристофу. Поднявшись на ноги, шатаясь, возница, поковылял к своей хозяйке.

– Старик, ты еще слаб и вот-вот упадешь. Я помогу тебе доб­раться вот до этой ели, – Анри своим перстом указал на высокую мохнатую ель, одиноко растущую прямо у обочины дороги, – там ты немного отдохнешь, пока мы с твоей хозяйкой решим, что делать дальше.

Кристоф попытался возразить, но девушка перебила его:

– Ты слышишь, что тебе сказал господин. Будь умницей и не перечь ему.

Старик опустив голову, молча слушал свою хозяйку. Он всегда выполнял любое ее желание, даже если не был с ним согласен. Такова участь всех слуг. Воля хозяина для них закон.

– Я снова рядом с вами, мадемуазель. Каковы будут ваши указания? – шутя спросил Анри незнакомку. Она понравилась ему, и он хотел предложить ей остановиться на ночлег в своем замке. В суматохе Анри совсем забыл о долгожданном приезде кузины Мари.

– Ах, какая же я неблагодарная! – воскликнула девушка. – Простите меня, сударь! Прошу вас! Опасаясь за жизнь своего слуги, я забыла принести вам свою благодарность. Ведь вы спасли мою жизнь, рискуя собственной. Вы мой ангел-спаситель! – воодушевленным голосом продолжала незнакомка. – Благодарю вас, сударь. Сам Господь послал вас. Последние слова она произнесла как-то несмело, немного волнуясь. Анри в ответ пристально взглянул в ее небольшие, чуть раскосые глаза цвета небесной лазури и произнес мягким голосом:

– Мадемуазель, я очень польщен вашими словами. Не каждый день меня называют ангелом-спасителем и тем паче такая очаровательная девушка, как вы.

Незнакомка не могла долго выдержать его взгляда. Багровый румянец вспыхнул на ее щеках, и она отвела глаза в сторону.

– Мадемуазель, не стоит делать из меня героя. Я просто выполнил свой долг, – продолжал Анри.

– И весьма успешно, – прибавила девушка, избегая его взгляда.

Анри слегка улыбнулся. В его глазах вдруг загорелся лукавый огонек, который, как ему еще совсем недавно казалось, потух навсегда.

Граф Анри де Сент-Круа раскланялся перед девушкой по всем правилам, существовавшим в то время при дворе Людовика XIV, и торжественно произнес:

– Мадемуазель, позвольте представиться. Я граф Анри де Сент-Круа, владелец...

Его только что начатую речь прервал радостный возглас незнакомки:

– Не может быть? Какое совпадение! Вы муж моей кузины Сесили! Мой ангел-спаситель оказался моим кузеном! Это просто чудо. Необыкновенное чудо! Как я благодарна небесам! – Она говорила так быстро, что ее невозможно было перебить, и в заключение своей речи подпрыгнула и по-детски захлопала в ладоши.

Анри молча стоял и любовался юностью и беззаботностью девушки. Вот он и увидел Мари. Такой же веселой и счастливой была Сесили в день их первой встречи. А как изменилась теперь. Воспоминание о жене вновь возвратило его к мрачной действи­тельности. Глубокая печаль отразилась на его красивом лице. На глаза выступили слезы. Заметив резкую перемену в настроении кузена, Мари удивилась. Сразу стала серьезной и осторожно спросила:

– Что с вами? Вы не рады встрече со мной?

– Нет, нет, – поспешно ответил Анри, пытаясь скрыть свое горе. – Я очень рад нашей встрече. Просто, глядя сейчас на вас, я невольно вспомнил Сесили, и немного расстроился. Моя жена обречена. Дорогая кузина, я должен предупредить вас – Сесили не должна знать правды.

– Успокойтесь, кузен. Я все знаю. Тетушка Агнесса мне обо всем написала. Я искренне надеюсь, что мое присутствие в вашем доме внесет хоть какое-то разнообразие в монотонную и тоскливую жизнь моей любимой кузины, – грустным голосом говорила Мари.

– А теперь позвольте поблагодарить вас, кузина.

– За что? – спросила Мари. Ее небольшие глаза раскрылись от удивления.

– За ваш приезд и ту миссию, которую желаете выполнить в моем доме. Сесили уже больше недели с нетерпением ожидает вашего приезда. Ей так хочется перемен.

Глазами, полными слез, Мари печально смотрела на Анри. Ей хотелось чем-то помочь ему, облегчить его душевные муки. Но как это сделать – не знала.

– Не плачьте, дорогая кузина. Лучше позвольте поцеловать вашу прелестную ручку в знак нашей дружбы и взаимопонимания, беседуя с вами, я понял, что вы нужны не только Сесили, но и мне. Ваше присутствие отвлекает меня от грустных мыслей.

Мари дала ему свою руку, чувствуя к Анри глубокое доверие и симпатию. Тот запечатлел на ней поцелуй. Они стояли и смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Мари первой нарушила молчание:

– Я не могу понять, почему Господь, – она подняла свои красивые глаза к небу, – забирает у нас самых дорогих и любимых существ в расцвете сил и молодости. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Если б вы только знали, как мне не хватает ее. Она была всегда такой доброй, ласковой и отзывчивой со всеми, но очень грустной. Какая-то печаль точила ее сердце. Хоть я и была тогда несмышленым ребенком, но все замечала. И до сих пор не могу понять причину печали в ее огромных, как небо, голубых глазах, ведь отец обожал ее, просто боготворил.

Мари говорила задумчиво, стараясь вспомнить образ матери, который со временем начала забывать. На душе у нее стало так тоскливо, так невыносимо больно. Глубокая печаль в глазах кузена вызвала у Мари откровенность, она поделилась с ним не только своими мыслями, но и чувствами.

– Вы немного счастливее меня, кузина. Вы видели свою мать живой, слышали ее голос, могли ощутить тепло ее руки. А я был лишен всего этого. Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Отец не пожелал более вступать в брак, он воспитывал меня в строгости и повиновении. Так что в детстве я так и не узнал материнской ласки и заботы, сколько ни просил об этом Бога. Но однажды Господь, видно, вспомнил обо мне и послал двух ангелов с небес – Сесили и ее мать. Ваша тетушка Агнесса заменила мне родную мать. Впервые я почувствовал материнскую заботу и тепло. Моя теща окружила меня вниманием, словно маленького мальчика. Недавно она призналась мне, что всю жизнь хотела иметь сына, но, увы, ее желание так и не исполнилось. А теперь Господь забирает у нее единственное дитя – мою дорогую жену Сесили. – Последние слова Анри выговорил с большим трудом. Комок слез подкатывался к горлу, но, как настоящий мужчина, он держал себя в руках.

– Я понимаю, как вам тяжело сейчас. Я тоже очень люблю Сесили. В детстве она была моей единственной подругой. В монастыре я часто вспоминала ее, томясь в одиночестве. За столько лет я так и не нашла там себе подругу по душе. Сесили немного своенравна, упряма, но в душе очень добрая и ранимая. Лучшей подруги, чем она, мне не найти. Знаете, я боюсь смотреть ей в глаза, чтоб не выдать себя, не показать ту боль, которая сидит в моей душе, с тех пор как я узнала, что болезнь кузины неизлечима.

– Да, нам с вашей тетушкой с каждым днем все труднее и труднее скрывать от Сесили горькую правду. Порой, когда взгляд Сесили проникает в самую глубину моего сердца, мне кажется, что ей обо всем известно. И тогда мурашки пробегают по моему телу. Меня возмущает собственная беспомощность. Я – такой крепкий и здоровый мужчина – ничем не могу помочь ей. На моих глазах Сесили из привлекательной молодой женщины превращается в настоящую старуху. Ее хрупкое тело сохнет, как осенью листья. Она скоро превратится в пушинку, чтобы навсегда улететь из моего дома. Понимаете?! – Анри говорил, как на исповеди, ища в глазах собеседницы поддержку. Ему нужно было выговориться, рассказать кому-то о том, что так давно лежало тяжелым камнем на сердце. В лице Мари он нашел родственную душу. Анри видел, что кузина не просто слушает его, но еще и понимает каждое его слово.

Мари кивнула ему в ответ. Граф тяжело вздохнул и продолжил:

– Боже! Как беспощадна смерть! Я не был фаталистом, никогда не верил в судьбу, но теперь поверил и понял, что человеку не убежать от своей судьбы, не избежать ее козней.

– Dum spiro spero, – задумчиво произнесла Мари. – Никогда не теряйте надежду.

– Я вижу, моя кузина не только прелестна, но еще и умна, – заметил Анри.

Мари зарделась, как роза, от похвалы – таких слов ей никто никогда не говорил.

– А, может, встреча с вами тоже судьба? – спросил, улыбнувшись, Анри.

Мари промолчала в ответ. Как известно, молчание – знак согласия. О чем думала Мари в тот момент, Анри так и не узнал.

– Что-то мы с вами заговорились. Пора возвращаться домой, – Анри решил сменить тему разговора. – Сесили наверняка волнуется.

– Вы правы, кузен, – подтвердила Мари. Она давно уже хотела поговорить о другом. Разговрр о Сесили утомил ее.

– Итак, дорогая кузина, я помогу вам взобраться на моего любимого иноходца Аполлона, а сам буду идти рядом, держа его под уздцы. Так мы где-то через час и доберемся до замка.

– А как же мои вещи?! А Кристоф?! – в недоумении спросила Мари.

– Ваш слуга останется здесь – охранять карету. Когда мы прибудем в замок, я немедленно распоряжусь прислать сюда моих слуг. Они заменят колесо и доставят ваши вещи в целости и сохранности. Так что вам не стоит волноваться, – пояснил Анри.

– Но я боюсь за Кристофа. Он стар, к тому же, слаб после падения. Ему может стать хуже, думаю мне лучше остаться вместе с ним, пока вы не пришлете своих слуг, – возразила Мари, глядя кузену прямо в глаза.

– Повторяю вам – не волнуйтесь! На все воля божья! Кристоф не так слаб, как вам кажется. К тому же, я не могу оставить вас посреди дороги без надежной защиты. На дорогах сейчас небезопасно. Всякое может случиться. Ну что, я убедил вас в своей правоте, дорогая кузина?

– Пожалуй, вы правы. Я очень благодарна вам за заботу, кузен.

– Пустяки. Это мой долг, – с достоинством ответил Анри.

... По дороге в замок Анри продолжал беседу со своей очаровательной спутницей.

Сдержанная в разговоре Мари поражала графа своей наивностью. Она была немного дикой, очень часто смущалась, особенно когда Анри рассказывал пикантные истории о маркизе Монтеспан, катастрофическими темпами теряющей расположение Людовика XIV, и госпоже де Ментенон, все больше и больше завоевывавшей внимание короля-Солнце. Не забыл Анри упомянуть и об известном случае, не так давно происшедшем с госпожой Субиз благодаря которому она утратила благосклонность короля, и о ее преемнице госпоже Людр, и, конечно же, о девице де Фонтанж – новой фаворитке короля.

– Вы только послушайте, какие стихи написал герцог Сент-Эньян по поводу очередной любовной победы нашего короля. На этот раз над девицей де Фонтанж.

Здесь величайшего героя зрим везде,
Последней лишь его победы нет нигде,
Из всех одержанных побед над городами,
Из всех побед его над юными сердцами,
И выше и трудней, достойнее похвал,
Победа та, что он недавно одержал
Над сердцем той, кто так любовь пренебрегала,
Которая любви законы презирала. [1]

– Признаюсь, эти стихи не очень хороши, но мадемуазель де Фонтанж нашла их прекрасными. И король согласился с ее мнением. С тех пор они имеют большой успех при дворе, – не унимался Анри, ободренный расположением кузины к своей персоне.

– А мне они тоже нравятся. Вы видели ее? Интересно, какая она? – не скрывая любопытства, спросила Мари. Ей нравилось слушать Анри. За время беседы с ним она узнала намного больше новостей, чем за весь период пребывания в монастыре.

– Да. Это красивая, стройная девушка, с очень светлыми белокурыми волосами. Безжизненность и вялость в ее движениях сначала не нравились Людовику XIV, но он быстро изменил свое мнение. Теперь она его фаворитка. Кстати, она ввела во всеобщую моду новую прическу, получившую название а ля Фонтанж. Я думаю вам, дорогая кузина, эта прическа тоже будет к лицу, – заметил Анри, окинув взглядом ее роскошные золотистые волосы.

Мари покраснела. Она не имела ни малейшего представления об этой прическе и не знала, что ответить кузену.

– Если вы захотите, то Сесили поможет вам ее сделать.

– Ну, что ж. Можно попробовать, – уверенно ответила Мари. Она была не против изменить свой облик.

... Рассказ Мари о своей жизни в монастыре составлял огромный контраст по сравнению с забавными историями кузена, тем не менее, Анри с большим вниманием слушал свою собеседницу.

VI

Теплой июньской ночью Мари в просторном пеньюаре в голубых цветах стояла у открытого окна и печально смотрела на луну-свидетельницу ее душевных мук и переживаний. Серебряный лунный свет щедро заливал липовую аллею перед замком, сам замок и особенно покои Мари. Из окна веяло прохладой.

Только здесь, в своей спальне, вдали от посторонних глаз, Мари могла дать волю своим чувствам. Забыть о долге, и мечтать о своем счастье. Она стояла, не решаясь сесть за стол, зажечь свечу, взять перо и написать в своем дневнике о первых днях пребывания в доме кузины Сесили. Последнюю запись Мари сделала в дневнике еще в мае,накануне отъезда из монастыря. С тех пор не прошло и месяца, а жизнь ее круто изменилась. Мари было страшно признаться себе самой в том,что она любит своего кузена, графа Анри де Сент-Круа, мужа ее дорогой и любимой кузины Сесили, не говоря уже о том, чтобы написать о своих чувствах в дневнике, который всегда кто-то случайно мог прочесть. Мари сама себе задавала вопрос: "Когда? В какой именно день? И почему я полюбила Анри?" И пыталась ответить: "Может, с первого взгляда, в тот день, когда он спас мне жизнь? Или во время совместных утренних прогулок по липовой аллее? А может, когда я после обеда читала вслух книги кузине, а он сидел у ее изголовья и бросал на меня нежные взгляды, заставлявшие трепетать мое сердце?"

Нет, она не знала, когда именно влюбилась в Анри. Зато была глубоко уверена в своей любви к нему. При одном воспоминании о нем ее бросало в жар. Тишина и покой царили в этом доме. Лица его обитателей были отмечены печалью и унынием. Здесь никто никогда не шутил и не смеялся. Мари казалось, что тень смерти, словно призрак, бродит по замку в поисках добычи.

Мари никак не могла забыть свою первую встречу с кузиной в этом доме. Настолько ее поразило исхудавшее лицо больной. Образ Сесили казался таким тусклым и невзрачным на фоне пышного убранства спальни. На двух огромных окнах висели тяжеловесные, расшитые золотом, портьеры красного цвета. С потолка спускались красивые фигурки – бронзовые канделябры. На полу небрежно лежала шкура убитого медведя. Золоченые, обитые парчой стулья у окон, напротив – тяжелая, красного дерева, кровать. Слева от нее – комод и туалетный стол из того же дерева. Над туалетом висело большое овальное зеркало в золоченой раме. Было здесь и распятие, оно висело на стене, у изголовья больной, оберегая ее сон. Покои Сесили были светлыми и просторными, но немного душными. Последнее пристанище больной наполнял запах различных лекарств и настоек.

Мари хорошо запомнила кузину восемнадцатилетней девушкой: худощавая, среднего роста брюнетка, с длинными вьющимися волоса­ми, круглым лицом, высоким лбом, большими миндалевидными глазами карего цвета, греческим носом и немного большим ртом. Все считали тогда Сесили милой, симпатичной девушкой.

Теперь же Мари с трудом узнала свою кузину. Сесили очень изменилась. Круглое личико вытянулось, черты лица заострились. Мари не могла равнодушно смотреть на синие мешки под глазами кузины, ее впалые щеки, желто-зеленый цвет кожи. Но Сесили изменилась только внешне – душа и характер остались прежними. Она с огромной радостью и радушием приняла Мари в своем доме, считала не только своей кузиной, но и подругой, доверяла все свои тайны. В день приезда Мари она проговорила с ней до рассвета. Сесили лежала в постели и с большим оживлением, не умолкая, подробно рассказывала Мари о своей супружеской жизни. При этом глаза Сесили светились такой любовью, что Мари в душе начала завидовать своей кузине. Воспитанная в строгих правилах монастырской жизни, Мари даже не смела думать, что сама может быть способна на подобные чувства.

А теперь испытывала такую же любовь. Мари называла себя великой грешницей. Как посмела она полюбить мужа своей кузины. Пусть тайно, пусть в глубине своей души, но это грех! Тысячу раз повторяла себе Мари, что ее любовь преступна, что она не имеет права даже думать об Анри, пока его жена дышит, ступает ногой по грешной земле. Ее ум понимал, но не сердце! Сердце любило и желало ответной любви, в то время, когда ум молил Бога избавить ее от этой любви.

Тетя Агнесса менее радушно встретила племянницу, но Мари не обиделась. Она привыкла к несколько холодному отношению с ее стороны. К тому же, Мари прекрасно понимала, насколько больно тете смотреть на племянницу – здоровую привлекательную девушку, в то время как собственная дочь считала подаренные судьбою дни.

Мари поселили в небольшой комнате с более скромным убранством, чем у кузины. Посредине стоял маленький из орехового дерева стол, рядом золоченый стул. Слева от небольшого окна с голубыми занавесями – туалетный столик, на котором стояла бронзовая фигурка, изображающая Орфея и Эвридику, любимых мифических героев Мари.

В детстве Мари очень любила слушать мифы древней Греции. Каждый вечер перед сном мама рассказывала ей все новые и новые истории из жизни древних эллинов. Почти каждый миф Мари знала наизусть. В своих детских снах она вместе с Гераклом чистила авгиевы конюшни, сражалась с немейским львом, искала золотое руно с Ясоном и похищала огонь с Прометеем.

Аргонавты, Геракл, Прометей и другие мифические персонажи стали героями ее снов, а Орфей и Эвридика затронули ее сердце. Узнав, что Орфей после возвращения из царства мертвых так больше никогда и не увидел Эвридику, маленькая Мари горько заплакала.

"Мама, почему он оглянулся? Почему?" – спрашивала Мари.

Леонарда молча смотрела на дочь, не зная, как объяснить ребенку, что именно недоверие погубило Орфея, навсегда лишило счастья. Не оглянись он, доверься своей судьбе – и был бы счастлив с Эвридикой.

После этого случая Леонарда подарила Мари на день рождения статуэтку, изображающую Орфея и Эвридику. Вручая свой подарок дочери, она сказала:

– Вот видишь, теперь они вместе. Запомни, доченька, любящие сердца нельзя разлучить, где бы они ни были.

Мари запомнила слова матери навсегда. Шли годы. Порою Мари становилось грустно, она смотрела на эту фигурку – последний подарок матери (до следующего дня рождения дочери Леонарда не дожила), вспоминала маму и убеждалась в правоте ее слов – любящие сердца действительно нельзя разлучить. Пусть она не может прикоснуться к материнской руке, не может услышать биение материнского сердца, пусть пройдет еще много лет, но ее мать всегда будет рядом с ней.

Над столиком висело небольшое зеркало в серебряной раме. По правую сторону от окна стоял комод из красного дерева. На стене возле кровати, расположенной слева от двери, как и во всех покоях обитателей замка, висело распятие – молчаливый свидетель ее слез и молитв, обращенных к Богу. Все было очень уютно и просто. Сесили, обычно плохо спавшую ночью, утром одолевал сон. По этой причине именно в этот час Мари вместе с кузеном могли спокойно гулять по тенистой липовой аллее, разбитой прямо посредине парка, занимавшего большое пространство вокруг замка.

Может быть, тогда и родилась их любовь. Да, и у Анри тоже. Мари не из тех, кто первой бросается на шею. Она не влюбится просто так в первого попавшегося мужчину. Граф Анри де Сент-Круа своим поведением заронил зерно любви в ее пламенное сердце. Благодаря нежным проникновенным взглядам, которые он украдкой бросал на нее, в душе Мари расцвел цветок любви. Но она не показывала виду. По-прежнему оставалась приветлива и почтительна с кузеном. Но не более. Ни капли кокетства нельзя было заметить в ее поведении. В его присутствии Мари ощущала некоторую робость и смущение. Она часто отводила взгляд от его смелых красивых глаз, боясь самой себя, боясь выдать свою тайную грешную любовь.

До обеда Анри вместе с женой проводили время в заросшей виноградом беседке, расположенной недалеко от дома. А Мари в этот час отдыхала в своей комнате после бессонных ночей, проведенных у постели больной. Мари в последние дни было стыдно смотреть в глаза кузине. Она боялась, что Сесили каким-то образом, быть может, шестым чувством, узнает тайну ее сердца. Совесть мучила Мари, точила душу, словно ржа железо. Но ее сердце уже не было свободно. Анри поймал его в мышеловку, как маленького глупого мышонка.

После обеда Мари читала вслух книги кузине в ее спальне. Почти за месяц они осилили "Энеиду" Вергилия и "Декамерон" Джованни Боккачо. Сейчас читали "Беседы о любви" Аньолы Фиренцуоли. Сегодня успели прочесть новеллу первую, в которой двое влюбленных, несмотря на все опасности и трудности, выпавшие на их пути, благополучно вернулись во Флоренцию и жили счастливо до самой смерти.

Ах, если бы и в жизни все было так легко и просто. Но счастье улыбается влюбленным чаще всего только в книгах. А в жизни все происходит иначе. Да.. Жизнь – сложная штука. Завтра они прочитают новеллу вторую, еще Сесили очень хотела, чтобы Мари прочитала ей "Гептамерон" Маргариты Наваррской. Осуществит ли она задуманное или нет – никто не знает. Все в руках божьих. Долг Мари – усердно молиться Богу и днем, и ночью, прося продления дней больной.

Часто во время чтения в покои жены заходил Анри. Он садился подле Сесили и внимательно слушал, как читала Мари. Что больше нравилось графу: голос чтицы, сама чтица или содержание книги – для всех оставалось загадкой. Анри по-прежнему был нежен и внимателен к жене, выполнял любой ее каприз. Но был ли он верен ей в своих помыслах – неизвестно.

Тетя Агнесса тоже иногда заходила послушать чтение Мари, чтобы хоть немного развеять постоянно преследовавшие ее горькие мысли.

Поздно вечером Анри развлекал своих жену, тещу и кузину игрой на скрипке. Они собирались в спальне Сесили и с удовольствием слушали музыку. Мари не могла не заметить, с каким восхищением Сесили смотрит на мужа, сколько нежности и боли было в ее взгляде. Нередко в конце игры Сесили не выдерживала и начинала плакать, и никто и ничто не могли ее утешить: ни добрые слова матери, ни нежная забота Мари, ни ласки мужа.

Так проходили дни, в течение которых родилась и продолжала свое существование преступная любовь Мари к мужу кузины. А ночи Мари проводила в покаянии, в молитвах Богу. Ее приводил в ужас голос собственного сердца, молящий о любви. И ей хотелось стать глухой, чтобы не слышать этот голос.

 

 

VII

Смеркалось. Мари полной грудью вдыхала веявший из открытого окна душистый аромат цветущей липы, онасидела за столом в своей комнате и при свете свечи читала стихотворение Маргариты Наварской, современницы Эразма Роттердамского и Пьера де Ронсара. Эта замечательная поэтесса писала в начале шестнадцатого века, сейчас подходил к концу семнадцатый, но как близки были ее стихи душевным переживаниям Мари. Каждая строка, каждое слово находило отклик в душе Мари.

Спаситель мой, что я могу добавить?
Пред тобою нет нужды лукавить:
Ты с тайн скрываешь полог темноты.
Ты видишь, помыслы мои просты:
Тобой дышать, тебя любить и славить.
Я научилась ни во что не ставить
Земную власть. Кому же мною править,
Как не тебе, средь этой суеты,
Спаситель мой. Лишь ты один сумел меня избавить
И оградить от зол, на путь наставить.
Плоть, дух и мысль питаешь только ты.
Яви свою заботу с высоты
И помоги мне жизнь мою исправить,
Спаситель мой.

Она несколько раз перечитывала последние строки и не знала, как назвать Анри. Да, он ее спаситель. Он спас ей жизнь, подарил возможность радоваться земному бытию, и в то же время погубил ее. Ее чистую и невинную душу. Сгорая от любви к нему, Мари вынуждена была скрывать свою любовь от всех и прежде всего от него – виновника ее душевных мук.

"Тобой дышать, тебя любить и славить", – ах, как знакомо Мари это чувство. Как часто она думает об Анри. В последнее время только он и питал ее плоть, дух и мысль.

Стемнело. Свет полной луны сквозь пышную листву высоких лип пробивался в покои Мари. Глаза девушки слипались от усталости. Прошлую ночь она, как всегда, провела подле кузины и теперь валилась с ног. Постоянные переживания за жизнь дочери настолько измучили Агнессу, что она слегла в постель. Врач предписал ей полный покой и тишину, тем самым прибавив забот Мари.

Мари отложила книгу и стала готовиться ко сну.

Среди ночи ее разбудил громкий крик Сесили. Мари, не раздумывая, бросилась на помощь кузине. Ее сердце сжималось от страха, что она уже не застанет Сесили живой. Спальня кузины находилась на самом верхнем этаже замка. Поднимаясь по высокой узкой лестнице с дубовыми перилами, Мари вдруг вспомнила, что почти раздета и ей пришлось вернуться в свою комнату, чтобы прикрыть одеждой тайны своего тела. На это у нее ушло не более пяти минут.

– Сесили, что произошло? Почему ты кричала? – прямо с порога, залетая в комнату кузины, испуганно спросила Мари. На ней был просторный пеньюар в голубых цветах, густая шаль прикрывала матовой белизны девичьи плечи, длинные волосы разметались в разные стороны. Дрожащей от волнения рукой она держала подсвечник.

– Мне приснился страшный сон, кузина, – объяснила Сесили. Она лежала в постели, облокотившись на подушку, и держала за руку Анри. Он сидел на стуле возле ее кровати. В эту ночь была его очередь оберегать сон больной.

– Очередной ночной кошмар. Прости, Мари, что я нарушила твой сон. Ты и так не досыпаешь ночей по моей вине. Я так благодарна тебе за твою заботу, – продолжала Сесили.

– Не стоит благодарности, Сесили. Твой покой – мой покой. Я люблю тебя и готова прийти на помощь по первому твоему зову, – немного успокоившись, сказала Мари.

Не успела Мари закончить фразу, как поймала на себе изумленный взгляд Анри, заставивший ее покраснеть. Анри был первый мужчина, который увидел ее в таком виде. Мари, как статуя, стояла с подсвечником в руке, сгорая от стыда и не зная, куда скрыться от его любопытных глаз. И тут Сесили, сама того не понимая, пришла ей на помощь.

– Я слышу на лестнице шаги моей матери. Мари, прошу тебя спустись к ней и все объясни.

– Хорошо, кузина. Я с удовольствием выполню любую твою просьбу.

Мари направилась к двери, но голос Сесили остановил ее:

– Подожди, Мари Я совсем забыла. Передай моей матери, чтобы сегодня ночью она не заходила в мою спальню Мы с Анри хотим побыть наедине.

Последние слова Сесили сказала немного тише. Мари оглянулась и встретилась глазами с кузиной. Подруги поняли друг друга без слов. И тут Мари впервые почувствовала уколы ревности. Она догадалась, что в эту ночь вот в этой комнате между Сесили и Анри произойдет то, чего никогда не будет между ней и Анри.

Мари с досадой в душе поспешила навстречу тетушке.

Сесили и Анри облегченно вздохнули. Наконец-то они остались одни.

– Дорогая, может, ты все-таки расскажешь мне, кого или чего ты так сильно испугалась во сне, – настаивал Анри, гладя рукой ее мягкие, как шелк, волосы. Он смотрел ей в глаза и ждал ответа. Сесили молчала, вместо ответа она перехватила его руку, поднесла ее к своим влажным теплым губам и нежно поцеловала.

Разве могла она сказать мужу, что сегодня ночью ей приснилось, будто она, мертвая, лежит в гробу, а рядом стоит он и сжимает в своих объятиях Мари, ее любимую кузину.

Нет, он никогда не узнает об этом страшном сне, который в первый раз заставил ее предположить, что ее муж и кузина могут питать друг к другу иные чувства, помимо родственных. Сердце Сесили сжималось от ревности. Конечно, все может быть. Вот уже целый месяц, как под одной крышей с Анри проживает такая милая очаровательная девушка. Мари – настоящий цветок! Поневоле можно влюбиться в нее, тем более, когда собственная жена не способна дать то, чего желает любой нормальный мужчина. Сколько раз за последнее время Сесили уговаривала Анри провести с ней ночь. Она хотела сделать ему последний подарок – ценою своей жизни. Да, ради него она была готова на все. Но Анри отказался.

– Сесили, слишком дорогая цена за минутное удовольствие. Я не позволю тебе принести себя в жертву любви, каковой бы сильной она не была, – повторял Анри. Несмотря на все мольбы и просьбы жены, Анри оставался непоколебим. Он никогда не допустит, чтобы Сесили умерла по его вине. Нет! Анри всегда был тверд в принятом решении. И Сесили пришлось смириться. Больше она не говорила на эту тему с Анри. Сейчас он рядом с ней и ей хорошо, а что будет завтра – ее не волнует. До завтра еще нужно дожить. Часы ее жизни вели счет каждой прожитой ею минуте. Она не могла, просто не имела права впустую тратить время, дарованное ей Богом. И все же этот сон посеял в душе Сесили сомнение. На всякий случай, она специально сказала Мари оставить ее наедине с мужем, вложив в интонацию своего голоса скрытый смысл. Таким способом Сесили хотела напомнить кузине, что Анри пока еще ее муж и принадлежит только ей. Она не намерена была ни с кем делить его, даже с дорогой кузиной.

"Надо будет попросить маму присмотреть за ними", – приняла решение Сесили.

– Анри, пусть это будет моя маленькая тайна, – наконец заговорила Сесили. Она продолжала держать руку мужа в своей, и он не возражал.

– Хорошо. Я не буду больше тревожить тебя. Отдыхай, – ответил Анри и нежно поцеловал ее в губы. – Я твой верный страж и обещаю усердно нести свою службу, – уже шутя продолжал он.

– Ты мой единственный защитник, мой ангел-хранитель и мой повелитель. Только ты один властвуешь над моим сердцем, моими мыслями и душой. Ты – моя прекрасная любовь, – восхищенно говорила Сесили, все крепче и крепче сжимая его руку. – Ну, обними меня, владыка сердца моего, я хочу уснуть в твоих объятиях, – попросила Сесили. Анри исполнил ее просьбу. Он прижимал к своей груди хрупкое тело жены, а сам представлял на ее месте другую, ту, которая недавно ушла из этой комнаты, унеся с собой его мечты.

...Анри до утра просидел подле жены, как и обещал, не сомкнув глаз. Разные мысли приходили ему на ум. Некоторые из них приводили Анри в ужас. То ему казалось, что вместо Сесили в постели лежит больная Мари, то вспоминал счастливые дни, проведенные с женой при дворе короля, то представлял склоненную над гробом дочери Агнессу де Блуа, а то очень ясно видел лицо священника венчающего его с Мари. Полный хаос царил в его голове. Никакой последовательности, никакого порядка. "Что ждет меня впереди? Что?" – вот какой вопрос волновал Анри. Он искал на него ответ и не находил.

Во сне дыхание Сесили становилось тяжелым, прерывистым. Анри не мог спокойно смотреть на ее страдания. Совесть грызла его. Он понимал, что его долг – любить свою жену и заботиться о ней. Но грешные мысли о Мари все чаще и чаще посещали его.

VIII

В тот же день после обеда Анри зашел в спальню жены послушать чтение Мари. На этот раз она читала новеллу пятую из "Гептамерона" Маргариты Наваррской. Голос Мари был нежен и приятен. Анри сел на стул возле окна и не сводил глаз с кузины.

Розовая лента украшала ее пышные волосы. Мари давно просила Сесили сделать ей прическу а ля Фонтанж, и вот сегодня кузина уступила ее просьбе. Новая прическа делала Мари еще красивее, придавала лицу еще больше нежности и обаяния. Скромное, некрасиво пошитое платье розового цвета очень точно подчеркивало все достоинства ее тела. Мари напоминала цветущую розу в летнем саду, а Анри походил на садовника, который усердно ухаживает за цветами, чтобы потом сорвать их для своего удовольствия.

Его счастье, что Сесили в это время задремала и не могла видеть, с какой страстью он смотрел на Мари. Анри готов был отдать Мари свое сердце навсегда и без права возврата. Он чувствовал, что кузина любит его, но боялся признаться ей в любви. Супружеский долг все время останавливал его от этого шага. Но больше Анри терпеть не мог. После того, как сегодня ночью он увидел Мари в ночном одеянии, он просто не мог не думать о ней, не мог забыть обольстительных форм ее тела, небрежно прикрытого легкой тканью. Тело Мари сводило его с ума. А душа, душа ее была чиста, как роса на утренней траве. Нет, он не посмеет загубить ее невинную душу. Анри мечтал только о ее поцелуях, о словах любви, слетавших с ее уст, о прекрасном взгляде, с любовью обращенном на него. Пусть Мари станет его женой, и тогда его мечта о семейном счастье осуществится. Он будет самым счастливым человеком не только во Франции, но и на всей земле. Счастливее самого короля-солнца! А пока Анри только мечтал.

"А еще кто-то крикнул:

– Истинно, дерево познается по плоду своему", – трепетный голос Мари очаровывал его, унося в далекий мир грез.

Пристальный взгляд кузена заставлял все чаще и чаще биться сердце Мари. Она читала, не понимая смысла прочитанного. Присутствие Анри мешало ей сосредоточиться. "Несчастная та из женщин, которая не хранит своего сокровища, – сбереженное, оно несет ей великую честь, растраченное покрывает позором, – продолжала читать Мари, с ужасом понимая, что даже книга предостерегает ее от безумных поступков". Она нарочито старалась читать ровным голосом, в то время как ее душа не ведала покоя, словно предвидела грядущие перемены. И они настали.

IX

Поздно вечером того же дня Мари долго ворочалась в постели, пытаясь уснуть, но безрезультатно – сон так и не приходил. Тогда она решила спуститься в библиотеку, чтобы с помощью книг преодолеть бессонницу.

Библиотека была огромной квадратной формы комнатой с очень высоким потолком. Множество свечей горело в канделябрах, свисавших с потолка, создавая здесь почти дневное освещение. Стены до самого потолка были уставлены застекленными, полными книг, шкафами, образца искусной работы мастеров резьбы по дереву XV века.

При виде такого огромного количества книг глаза Мари разбегались в разные стороны, не зная, на какой из них остановить свой выбор.

Были здесь и "Записки о Галльской войне" Цезаря, и философские сочинения Плутарха, Лукреция, Эпикура, Сенеки, "Сатирикон" Гая Петрония, "Неистовый Роланд" Ариосто, "Ланселот с озера", "Освобожденный Иерусалим" Торквато Тассо и множество других не только интересных, но и очень ценных книг.

Мари нравилось проводить здесь свое свободное время. Благодаря чтению она отвлекалась от грустных мыслей. Мир новых героев настолько увлекал девушку, что она забывала обо всем, даже о своей любви к Анри. Далекие страны манили ее своей красотой и самобытностью, мысли древних философов заставляли задумываться над смыслом жизни, над природой окружающих ее вещей. Под впечатлением прочитанного Мари начинала рассуждать и спорить сама с собой в поисках истины. Больше всего ей нравилось читать жизнеописания Цезаря и Александра Македонского. Два великих мужа покорили Мари твердостью и силой духа, смелостью и могуществом. Конечно, она любила и лирику, особенно поэзию Овидия и Пьера де Ронсара.

В этот раз выбор девушки пал на роман Оноре Д’Юрфе "Астрея". Она удобно расположилась в высоком кресле, стоявшем у открытого окна, недалеко от молчаливой статуи Афродиты, и погрузилась в чтение. Приключения верного и застенчивого влюбленного по имени Селадон настолько поглотили ее внимание, что она не заметила, как в библиотеку вошел Анри. Он уже несколько минут стоял посреди комнаты, возле статуи Зевса, и молча любовался Мари. Анри готов был так провести всю ночь – в безмолвном созерцании любимого лица.

Сила взгляда кузена все же подействовала на Мари, и она подняла голову, их взгляды встретились. Глаза двух влюбленных говорили о многом, сердца их неистово бились в унисон друг другу, но уста молчали. Никто не решался нарушить безмолвие. И все же кто-то из них должен был сделать первый шаг к сближению. Анри, как истинный кавалер, взял на себя эту трудную миссию.

Совсем потеряв голову от любви, забыв обо всех условностях и приличии, в конце концов, о супружеском долге, граф Анри де Сент-Круа подошел к Мари и упал перед ней на колени. Потрясенная поведением графа, Мари продолжала сидеть в кресле и не могла вымолвить ни слова. Ей казалось, что ее навечно приковали к этому месту. Анри нежно взял ее белые руки в свои, и с трепетом стал покрывать их поцелуями. Мари молча принимала его ласки. Наконец, он заговорил:

– Мари, я люблю вас. Я понимаю, что это безумие, но я люблю вас. И более не в силах скрывать свои чувства. Любовь к вам сильнее меня, сильнее долга и обязанностей. Мари, скажите, что вы любите меня! Умоляю вас, скажите!

Голос Анри дрожал от волнения.

Мари растерялась, не зная, что делать. Ответить "Да" – и погубить себя навсегда, втоптав в грязь свое имя и честь. Она вспомнила пророческие слова из книги "растраченное покрывает позором." Они, словно колокол, звенели в ее ушах. Да, если она скажет "да" – ее позор неминуем. Но ответить "нет", значит, заживо похоронить себя, лишить счастья и надежды на лучшие дни. Любовь и долг, сердце и разум вели упорную борьбу, от которой зависела ее дальнейшая жизнь. Сердцем руководила нежная любовь, разумом – суровый беспощадный долг. На чаше весов стояла ее судьба. Мари колебалась и до сих пор молчала, Щеки ее пылали огнем. В горле застрял комок, мешавший говорить.

Огнем любви мое пылает естество.
Сначала я считал, что мне бороться надо
С любовным пламенем, что это козни ада.
И, как вы ни чисты, как вы ни хороши,
В вас мнил препятствие к спасению души, –

прошептал Анри стихи Мольера.

Он знал, что Мари очень любит поэзию, потому и решил прибегнуть к такому способу выражения своих чувств.

Девушка, затаив дыхание, слушала Анри. Любовь и долг продолжали вести отчаянную борьбу в ее душе.

Но понапрасну я страшился, маловерный, –
Столь ваша красота чужда житейской скверны,
Что я, вас полюбив, в грех не рискуя впасть:
Сия не пагубно, но животворна страсть.
Вам сердца моего теперь открылась тайна,
И дерзостью своей смущен я чрезвычайно.
Так недостоин я, я столь ничтожно мал,
Что не открылся б вам, когда б не уповал
На вашу доброту. О чудное создание!
Что ждет меня теперь: блаженство иль страданье?
Вершина радостей иль бездна горьких мук?
Какую я судьбу приму из ваших рук?

В глазах Анри застыл немой вопрос. Он ждал ответа из ее уст.

Нежный взгляд и чарующий голос любимого, тепло его рук сломили душевное сопротивление Мари. Чаша весов склонилась в сторону грешной любви. Девушка еле слышно прошептала:

– Я люблю вас, спаситель мой.

Их взгляды встретились вновь. Любовь жила не только в их сердцах, но и в глазах. Анри поднялся с колен, не выпуская рук любимой, затем склонился над ней и бережно поцеловал в лоб у самых волос. Мари вся дрожала от стыда, и в то же время от счастья кружилась голова.

Поборов искушение, она освободилась из плена рук любимого и оставив в кресле открытую книгу, бросилась к выходу, не оглядываясь.

– Мари, постойте! Оглянитесь вокруг. Жизнь не вечна. Нельзя упустить свой шанс. Нужно любить каждое мгновение. "Пить жизнь до дна", – вот мой девиз. Я люблю вас. Приходите завтра сюда после ужина, я буду ждать вас, – кричал ей вслед возлюбленный, забыв обо всем, не обращая внимания на то, что его могли услышать слуги, жена или теща. Его поведение мало чем отличалось от поведения пылкого юноши, томимого сладостной мукой первой любви.

X

– Любовь моя, прошу вас не уходите, – Анри пытался удержать смущенную Мари, которая только что переступила порог библиотеки. Его голос дрожал от волнения, душу переполняла радость. Она пришла, она все-таки пришла несмотря ни на что! Но все еще колеблется, не решаясь сделать последний отчаянный шаг туда, откуда не будет обратного пути. Терзаясь сомнениями, он ждал ее здесь более двух часов. И оказалось – не напрасно. Мари пришла! Вот она стоит сейчас перед ним. И это не сон, не мираж и не иллюзия, а реальность.

Мари была в белом шелковом платье с длинной белой лентой в волосах. Легкий румянец играл на ее щеках. Она была похожа на невесту у алтаря. Глубокий вырез платья обнажал ее девичьи плечи и не скрывал от глаз Анри маленькую ложбинку между грудями. Мари стояла перед ним, не решаясь поднять своих прекрасных бездонных глаз.

Губы любимой манили Анри, как маяк корабли, а близость ее тела разжигала в нем желание. Анри не выдержал, поспешно захлопнул за спиной Мари двери и заключил девушку в объятия. Мари испугала пылкость любимого, но побороть себя она уже не могла. Ее влекла к нему неудержимая сила, которая прежде до этого момента была ей незнакома. Она обвила руками его горячую шею и их губы слились в страстном поцелуе. Уста влюбленных пылали огнем, огнем который уже давно терзал их сердца.

Мари забыла обо всем – о долге, чести и морали. Она потеряла чувство реальности. В этот миг, когда она чувствовала тепло сильного тела любимого, жар его поцелуев на своих шее, груди и плечах, ей казалось, что они одни во всем мире. Только он и она! Мари была на вершине блаженства, ощущая биение его сердца, такого родного и любимого. Казалось, оно вот-вот вылетит из его груди и упадет ей в руки в качестве награды за ее любовь.

"Ах, если бы можно было, чтоб так длилось вечно! Рядом с ним я, словно на небесах. Как не хочется отпускать его, не хочется делить ни с кем. Он будет мой и только мой! Я подарю ему сына и сделаю его самым счастливым человеком на свете, а вместе с ним и себя. Я готова отдать ему свою жизнь, лишь бы он был счастлив," – думала Мари, трепеща в объятиях любимого.

Анри – ее Бог! Он спас ей жизнь и вознес сейчас на небеса. Да, он спас Мари жизнь, но загубил ее душу!

Наконец, Анри отпустил ее. Они стояли и молча смотрели друг на друга, так как не могли отдышаться после столь бурных объятий. Затем Мари подошла к шкафу, чтобы поправить прическу. Не успела она прикоснуться рукой к волосам, как Анри снова сжал ее хрупкое тело в своих объятиях. Мари утонула в водопаде его ласки.

Неприятный скрип дубовой двери возвратил влюбленных с небес на землю. Они, словно ошпаренные, тут же отскочили друг от друга, дрожа от угрызений совести. Оба с ужасом смотрели назакрывающуюся дверь библиотеки. Кто видел их, когда они взошли на вершину своего счастья? Кто так безжалостно опустил их на землю? Кто?! – задавали они себе этот вопрос и не знали ответа.

Чтобы не вызвать лишних подозрений у обитателей замка, влюбленные через несколько минут покинули стены библиотеки, так и не успев объясниться.

XI

Расставшись с Мари, Анри поспешил на свой пост у постели жены. Сегодня была его очередь оберегать ее сон. По дороге он вспоминал вкус губ Мари и проклинал себя за слабость, угрызения совести, словно иголки, кололи его сердце, но он ничего не мог поделать с собой, не мог отказаться от своей любви. Теперь, только теперь, он понял, что никогда в жизни не любил Сесили. Все познается в сравнении. Сравнив свои чувства к Мари и Сесили, он окончательно убедился в том, что Мари он любит всем сердцем и душой, да, настоящая любовь пришла к нему в 27 лет, что ж, лучше поздно, чем никогда, а к Сесили питал, питает и будет питать только дружеские чувства. Но Анри знал, какую огромную любовь испытывает к нему Сесили и боялся разрушить ее иллюзию.

"Я должен продолжать играть роль любящего супруга, – повторял он себе. – Я не допущу, чтобы Сесили хоть что-то могла заподозрить между мной и Мари. Это убьет ее раньше времени. Мой долг быть подле нее."

У дверей спальни своей жены Анри столкнулся с тещей. Она осторожно закрывала за собой дверь, держа в левой руке подсвечник.

– Т-с-с, – Агнесса приложила свой палец к губам при виде зятя. – Сесили только что заснула. Смотри, не разбуди ее. Перед сном Сесили так хотела тебя видеть. Я прошла в твою комнату, чтобы позвать тебя, но она была пуста.

– М-м... – замялся Анри, он не мог сразу придумать правдивый ответ, но потом все-таки сообразил :

– Мне стало душно, и я решил немного прогуляться в парке.

– А-а, – промолвила Агнесса и как-то странно посмотрела на него.

Анри на миг показалось, что она все знает о нем и Мари, однако скрывает правду ради дочери. Но он отогнал от себя эту нелепую мысль.

– Что ж, дорогой зять, передаю Сесили в твои руки, а сама пойду прилягу. У меня ведь тоже не богатырское здоровье, – заметила Агнесса. – Если дочери ночью что-либо понадобится, то позовешь Симону. Я сегодня очень устала, – добавила она.

– Да, мама, хорошо, – поспешно ответил Анри.

Агнесса тяжело вздохнула и не спеша, направилась к лестнице.

Ее обращение насторожило Анри. Почти всегда Агнесса обращалась к нему "сынок", и только в редких случаях, когда была чем-то недовольна, называла "зятем". Анри вспомнил о скрипе двери в библиотеке и его подозрения окрепли.

Он бесшумно открыл дверь спальни, на цыпочках прошел к кровати Сесили и тихонько сел у изголовья больной. Длинные волосы Сесили разметались по подушке, бледно-зеленое лицо было покрыто испариной, тяжелое дыхание содрогало ее нежную грудь.

При виде страданий жены, к Анри пришло раскаяние, он осознал всю низость своего поступка. "Какой же я подлец! Ничтожество! Как я мог обмануть Сесили – это святое создание, боготворящее меня; как посмел вскружить голову Мари! Ведь она совсем еще девчонка! Наивна и доверчива, как дитя. Я сорвал с ее уст первый поцелуй и тем самым толкнул ее на путь греха. Ведь наша любовь преступна. Я не свободен и ничего не могу предложить ей, кроме своего сердца. Я навсегда связан с Сесили словом, данным у алтаря, и только смерть может разлучить нас!" –  вот какие мысли мучили Анри у изголовья жены.

В эту ночь он поклялся перед распятием, что пока Сесили жива, он ни за что не останется наедине с Мари. Он не мог позволить, чтобы из-за него юная девушка загубила свою душу, согрешив перед Богом.

Он долго и благоговейно молился, прося у Господа прощение за свой грех. Слова молитвы успокаивали его душу, вселяли в нее надежду на лучшие времена. Анри расслабился и забылся во сне. Впервые за все время болезни жены он заснул на своем посту. Золотые часы на стене главной башни замка пробили три часа.

– Анри, Анри, – тихо звала его во сне Сесили голосом полным тревоги. Он сидел на стуле возле ее постели, погруженный в глубокий сон и не слышал ее зова.

– Анри, приди ко мне! Анри, любовь моя! Будь со мной! Я люблю тебя! Прости меня, – шептали губы Сесили.

Вдруг ее лицо искривила гримаса боли, все тело содрогнулось от предсмертной судороги, она стала очень сильно хрипеть, затем смолкла и уже навсегда.

Анри спал и не слышал ее предсмертных стонов, не слышал ее последних слов, которые были обращены к нему. Так было всегда. В течение всей их супружеской жизни Сесили звала его, взывала к нему моля о любви, но он не отвечал ей, он был не в силах отвечать на ее чувства в той мере, какой она желала.

Так и теперь. В последний ее час он не отозвался, не утешил, не смягчил страдания. Сесили безумно любила его, а он? Он просто уважая ее, ценил за ее любовь к нему; Сесили напоминала яблоню в саду, ветви которой гнулись к земле под тяжестью плодов, которые должны были приносить радость и удовольствие тем, кто их сорвет, а Анри – хозяина сада, который изредка приходил туда и нехотя срывал всего лишь несколько яблок, только чтобы показать другим, что они принадлежат ему.

XII

Проснувшись рано утром, Анри посмотрел на Сесили. Она спокойно лежала в постели. Сначала он подумал, что она спит, но ее слишком умиротворенный вид встревожил его. Анри прикоснулся к руке Сесили и тут же отпрянул в ужасе. Рука была холодна, словно льдина. Он не мог поверить, что это – конец! Все так неожиданно произошло. Анри никогда не думал, что смерть придет к Сесили во сне, что она не успеет причаститься и получить отпущение грехов. Чувство вины охватило его. Ведь он не пришел ей на помощь, не позвал священника, даже не простился с ней , не сказал тех главных слов, которые Сесили так хотела услышать от него в последние минуты своей жизни. Пока он спал, смерть тихонько похитила у него жену. Как это страшно! Анри с ужасом смотрел на неподвижное лицо Сесили. Теперь никто и ничто не могло нарушить ее вечный сон, даже слова любимого.

"Какой я подлец! Прости меня, Сесили, прости!" – закричал дрожащим от слез голосом Анри, вскочив на ноги.

Он не знал, да и не мог знать, что в последние минуты своей жизни Сесили просила у него прощения словно у Бога, но догадывался, что она звала его, потому и просил у неё прощения, впрочем, не только за это.

Сесили умерла, так и не узнав о его преступной любви к Мари, и в этом ее счастье. Бог уберег ее от лишних тревог и отчаяния.

Во время последнего своего разговора с дочерью Агнесса заверила ее, что между Анри и Мари ничего нет и быть не может. И Сесили успокоилась. Перед тем как уснуть навсегда, она смеялась над своей ревностью. "Как могла мне прийти в голову такая чушь?! Как я могла заподозрить в предательстве такого невинного ангела, как Мари?! В последнее время я стала слишком недоверчива – всему виною болезнь. Это она делает меня нервозной и раздражительной, но ничего, сейчас мама приведет Анри, и он как рукой снимет все мои тревоги. Только рядом с ним я ощущаю полноту счастья. Ах, если б жить можно было вечно, я б никогда не рассталась с ним," – вот о чем думала Сесили на пороге смерти.

Она покинула этот мир в счастливом неведении, с именем любимого на устах. Мирские заботы закончились для нее. Душа Сесили отошла в вечность. Там она встретит душу своего отца, там же будет долго и терпеливо ждать душу Анри.

В эту минуту дверь в спальню быстро отворилась, и Агнесса де Блуа показалась в дверях. Она была одета как обычно, в свое бархатное, коричневого цвета, платье с глубоким декольте, ее длинные черные волосы были похожи на сноп соломы, дикий крик Анри застал ее врасплох, в тот момент, когда ее горничная Тереза собиралась уложить ее волосы в прическу. Анри посмотрел в ее сторону и сразу отвернулся. Ему стало стыдно смотреть в глаза матери, дитя которой он не уберег.

Гримаса боли и немого отчаяния застыла на лице Агнессы. Она поняла, что произошло непоправимое, то, чего ждали давно, но случилось нежданно. Горе матери невозможно передать словами, чтобы понять его, нужно испытать самому. В этот момент Агнесса напоминала огромную каменную глыбу, которая вот-вот упадет под тяжестью собственного веса. Она знала, что болезнь Сесили неизлечима, что в скором времени Господь должен был забрать к себе ее единственное дитя. Да, ее разум понимал, но материнское сердце надеялось на чудо, на величайшую божью милость. Но, увы, чуда не произошло? Ее дочь мертва. Тело Сесили холодно и неподвижно. Никогда ее уста уже не произнесут нежного и доброго слова "мама", которое так часто ласкало слух Агнессы. Никогда уже руки дочери не прикоснутся к ее лицу. Больное сердце Сесили устало от напряженной работы и решило отдохнуть, и уже навсегда.

При виде безжизненного тела дочери материнское горе вырвалось наружу, подобно огненной лаве при извержении вулкана. Агнесса бросилась к Сесили, начала судорожно покрывать поцелуями ее холодное тело. Мать рыдала, кричала, как раненая львица, рвала на себе волосы. Анри отошел к окну, чтобы не мешать матери оплакивать свое дитя. Ее стоны раздирали его душу на части, но он ни чем не мог ей помочь. Разве можно утешить мать, которая только что потеряла свое единственное дитя.

– Доченька моя! Моя крошка! Как же я буду жить без тебя! – причитала Агнесса, заламывая себе руки, Она смотрела то на Сесили, то на распятие. Убитая горем мать как бы спрашивала у Бога, за что и почему он забрал к себе ее дочь в самом расцвете сил, когда она еще не успела вдоволь насладиться жизнью, всеми ее прелестями и радостями, а ее – уже много повидавшую на своем веку женщину – оставляет жить дальше на этой земле.

Через несколько минут, на жалобные крики и стоны Агнессы в открытую дверь спальни вбежала бледная от страха Мари, одетая в простое платье небесного цвета. По ее усталому виду, черным кругам под глазами нетрудно было догадаться, что она почти всю ночь не спала. В эту ночь Мари, словно загнанная в клетку птица, металась по своей комнате, мучаясь от раздумий: "Что делать дальше?!" Уехать она не могла, так как ее отъезд вызвал бы подозрения у кузины, оставаться в замке – тоже, так как хорошо понимала, что еще одно свидание с Анри – и она не устоит перед его ласками, падет, как крепость после продолжительной осады. Мари уснула под утро, так ничего и не придумав. И вот сама судьба все решила за нее, избавила от мучительного выбора между любовью и долгом.

– Что?! Что случилось?! – растерянно спросила Мари. Она стояла посреди комнаты, бросая по очереди взгляды то на Анри, то на склоненную над постелью кузины тетушку. Мари еще не совсем понимала, что здесь произошло, думая, что Сесили приснился очередной кошмар, но страх не отпускал ее, сердце чуяло беду.

– Все кончено! – в отчаянии произнес Анри и закрыл свое лицо руками. В эту минуту ему было стыдно смотреть в глаза любимой, ведь рядом бездыханно лежала та, которой он должен был быть верен до последнего вздоха, до последнего удара сердца, а он изменил ей, предал, нарушив священную клятву, данную ей у алтаря. И теперь боялся возмездия!

– Я виноват во всем, я один, – тихо промолвил Анри, не открывая лица.

Беззвучные слезы градом покатились из прекрасных глаз Мари. Она бросилась к Анри и обняла его за плечи, стараясь утешить. Анри с нежностью стал гладить рукой ее шелковистые волосы, пытаясь обрести душевный покой. Мари с любовью посмотрела на него, и в эту минуту он понял, что не одинок. Что бы с ним не случилось – она не покинет его, Мари разделит с ним боль и печаль, радость и горе."Не бойся, я с тобой. Мы оба виноваты, и я не позволю тебе страдать в одиночестве. Отныне наши судьбы связаны навеки, – словно в открытой книге читал он в глазах любимой. Анри перестал обращать внимание на рыдания и стоны тещи, он нашел утешение рядом с Мари. "Нет, я не брошу тебя никогда", – отвечали его глаза.

Наконец, Агнесса оторвала свой взгляд от тела дочери. Она посмотрела в сторону окна и увидела склонившую голову на плечо Анри свою племянницу. "О! Эта сцена мне уже знакома! Вот так же вчера вечером они стояли в библиотеке. Только болезнь Сесили, только боязнь причинить ей боль остановили меня от скандала. Какой стыд! Какой позор! Не успело еще остыть тело моей дочери, а зять уже другую, сжимает в своих объятиях. Подлец! А племянница тоже хороша! Змея подколодная! Это она во всем виновата, это она соблазнила Анри. Вылитая Леонарда!" – эти мысли, словно вихрь, пронеслись в голове Агнессы. Оскорбленная мать дрожала от злости, продолжая с ненавистью смотреть на эту парочку. Слезы душили ее, чесались руки, как бесстыжую девку, выволочь племянницу за волосы из спальни. В слабости зятя Агнесса винила Мари. Племянница была для нее единственным источником зла в этом доме, исчадием ада с ангельским личиком.

– Потаскуха! Как ты можешь здесь находиться, в доме своей сестры, после того как соблазнила ее мужа! Неблагодарная! Шлюха! И ты, зятек, хорош! Нечего сказать! Тебе нужны были только денежки Сесили, а не она сама! Будь же ты проклят вместе со своей пассией! Не видать вам счастья никогда! Вы слышите, никогда! – гнев матери со всей силой отчаяния обрушился на головы влюбленных.

Они так и стояли, обнявшись, и молча слушали проклятия разъяренной, как волчица, Агнессы. Они понимали горе матери, они знали, что виноваты, знали, что им нет прощения, потому и молчали. Правда, Анри несколько раз порывался защитить любимую от грубых оскорблений, но она глазами останавливала его. Мари не хотела, чтоб у постели покойной разразился настоящий скандал.

– Молчите! Нечего сказать в свое оправдание! Мари, подними голову, я хочу посмотреть в твои бесстыжие глаза, такие же, как и у твоей матери. Ты пошла по ее стопам. Та украла у меня моего мужа, а ты украла у моей дочери сердце Анри, – голос Агнессы сорвался и напоминал теперь шипение гремучей змеи.

Мари подняла голову и удивленно посмотрела на тетю. Она не могла ничего понять: причем здесь ее мать, а, тем более, дядя Персеваль.

– Я вижу, племянница, мои слова заинтересовали тебя. Так знай, я открою тебе, наконец, тайну твоего рождения. И будь ты проклята отныне и вовеки веков и все те, кого ты будешь любить! Ибо ты совершила великий грех, полюбив мужа своей сводной сестры. Ты и Сесили – дочери одного отца, моего "дорогого" муженька, графа Персеваля де Блуа, – последние слова Агнесса произнесла с иронией.

– Нет! Это ложь! – вырвалось у Мари, она не могла поверить в то, что ее мать, которую она всегда считала святой, согрешила. – Я не верю! Нет!

– Клянусь спасением души моей единственной дочери Сесили! – торжественно произнесла Агнесса де Блуа, положив руку на сердце, и перекрестилась. Силы оставили ее, она упала на стул и залилась горючими слезами.

Горькая правда, будто гром среди ясного неба, поразила Мари. Она не могла прийти в себя от шока, вызванного словами тети.

– Я любила, да, я все же любила Персеваля, а Леонарда украла его у меня. Я никогда ее не прощу. Никогда. Ты слышишь, Мари, никогда. И тебя тоже, – почти шептала Агнесса, уставившись на Мари.

Анри взял любимую за руку и хотел вывести из спальни, чтобы поговорить наедине с тещей, но Агнесса жестом остановила его.

– Постой. Я сейчас уйду. После похорон Сесили я сразу уеду отсюда, так как не могу оставаться под одной крышей с человеком, предавшим мою дочь, то бишь тобой, – она с презрением покачала головой, затем с трудом поднялась со стула и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Мари побледнела, как смерть. Анри прижал ее к своей груди, стараясь успокоить.

 – Не бойся, любимая. Ничего не бойся. Мы будем вместе. Я сделаю тебя графиней де Сент-Круа, обещаю тебе, – возбужденно говорил Анри, глаза его горели огнем.

– Я люблю тебя. И буду любить вечно, – чуть слышно ответила Мари. Она посмотрела на любимого, ее голубые глаза были полны слез, но его слова оживили ее, придали сил. Анри уловил в глазах любимой проблеск надежды на счастье. В эту минуту им не были страшны угрозы и проклятия Агнессы де Блуа, они забыли о прошлом, их взоры были устремлены в будущее.

Они молча взяли друг друга за руки, подошли к кровати, и упали перед бездыханным телом Сесили на колени. Влюбленные долго и благоговейно молились за упокой души рабы божьей Сесили, будучи твердо уверенными, что ее чистая, как родниковая вода, душа скоро займет свое место среди ангелов. Молить Бога о пощаде и спасении своих грешных душ они сейчас не решались. Для этого судьба отведет им еще немало времени.

Часть ІІ

Летом 1680 года в таверне «Сирена», расположенной на побережье Атлантического океана, неподалеку от порта Корунья [2] , царило веселье. Пьяные моряки, сидевшие за большим круглым столом, во всю глотку горланили непристойные песни. Табачный дым и запах рома смешивались с возбуждающим аппетит запахом вяленой рыбы. Вызывающе одетые девицы подпевали своими дружными хриплыми голосами. Они старались не отставать от моряков и не упускали случая пропустить пару лишних стаканчиков с горячительными напитками за их счет. От этого, как известно, голосок нежнее не становится. Девиц было трое. Самая старшая из них, Марина, сидела на руках у Педро, бородатого мужчины лет пятидесяти, он крепко сжимал ее в своих объятиях и постоянно повторял: «Моя кошечка! Моя сладкая!»

– Ох, и повеселимся мы с тобой сегодня! – сказал Педро и крепко чмокнул ее в губы. Затем спустил с ее плеча рубаху, обнажив пышную грудь.

– Браво, браво, Педро! Молодец! Хороший товар выиграл сегодня у Ромона в кости, – кричали его друзья, хлопая в ладоши. Их похотливые взгляды с жадностью впивались в грудь Марии. Девица, давно позабывшая стыд, смеялась вместе с ними, обнажая ряд не совсем белых зубов, так как с детства пристрастилась к табаку. Она гордилась своим пышным здоровым телом и не прочь была показать, как говорится, товар лицом.

Молодые моряки последовали примеру своего старшего друга Педро и разорвали платья на груди у своих подружек Хуаны и Паулины, молоденьких, лет семнадцати, сестер-близняшек с огненно-рыжими копнами волос. Те немного смутились и попытались прикрыть свое тело руками, так как совсем недавно и не по своей воле взялись за такое ремесло. Нужда и бедность толкнули их на путь разврата. После гибели их отца, старого рыбака Карлоса, на попечении сестер остались трое маленьких ребятишек и в придачу грудной младенец. Мать близняшек, узнав о гибели мужа, преждевременно разрешилась от бремени, отдав Богу душу.

Молодые моряки, Диего и Лукас, желая похвалиться перед всеми своими избранницами, силой вывели сестер из-за стола и поставили посреди таверны на общее обозрение. Симпатичные лица сестер стали пунцовыми. Хуана и Паулина пытались улыбнуться, но безуспешно. Гримаса страдания исказила их милые личики. Под дружный свист и хохот моряков Диего и Лукас повели девушек наверх, где их ждала жесткая кровать и бурная ночь в объятиях моряков, только что вернувшихся из моря и жаждущих женских ласк.

– Ничего, девочки! Вкус у наших ребят неплохой! – сказал Маркус, тучный, высокого роста человек, с сединою на висках. – Но я знаю, что хозяин таверны, всеми нами любимый Рамиро скрывает от наших глаз прекрасный цветок. Сегодня утром он был навеселе и признался, что совсем недавно выиграл в карты у своего старого друга очень юную сирену, которую, представьте себе, лишил девственности сам Морской дьявол!

Последние слова Маркуса взбудоражили моряков. Кто из них не слышал, а некоторые и встречали в своей жизни Морского дьявола, только одно имя которого вселяло в их души страх. Морской дьявол – гроза не лишь местных рыбаков, он был известен морякам многих стран. Страшный пират, не знающий ни страха, ни жалости, не ведающий пощады. За последних двадцать лет он разорил сотни купеческих кораблей, рыбацких шхун. Не знал ни одного поражения! Один лишь его вид вызывал ужас у моряков. По словам чудом спасшихся из его рук жертв, Морской дьявол был исполинского роста человек, с выбитым правым глазом, длинным, толщиною в палец шрамом, пересекавшим по диагонали правый глаз и левую щеку. Полгода назад распространился слух, что в бою ему оторвало правую ногу и теперь он передвигается с помощью деревяшки. Так что нынешний вид Морского дьявола оставлял желать лучшего.

Слова о юной сирене заинтриговали моряков. Им не терпелось увидеть этот прекрасный цветок моря.

– Так вот, – продолжал Маркус, – по словам этой красотки ей нет еще и пятнадцати. Я не видел ее, но Рамиро уверял меня, что она юна, как весна, свежа, как утренняя роса. Он предупредил меня, что она будет слишком дорого стоить. Так что, друзья мои, готовьте кошельки. Будем меряться не силой, а звоном монет.

– Рамиро, Рамиро! – громко закричали моряки, вызывая хозяина. Между тем каждый из них подчитывал свои сбережения.

Под радостные вопли друзей и громкий звон монет Рамиро спускался по резной деревянной лестнице.

– Я рад вас всех здесь видеть! И надеюсь, что старое доброе вино из моего погреба и сытные блюда доставили вам удовольствие. А теперь вы желаете расслабиться, провести ночь с хорошенькой девочкой? Я угадал ваши желания? – спросил Рамиро, хитро улыбаясь. Он был невысокого роста брюнет, лет шестидесяти. Несмотря на возраст, время еще не успело оставить своих следов на его голове, хотя высокое чело избороздили морщины. Год назад умерла его любимая жена Сирена, в честь которой и была названа когда-то таверна. И теперь с помощью вина Рамиро заливал свою грусть. Старался во всем угождать посетителям. Желания клиентов стали его желаниями. Многие посетители хорошо помнили маленькую полную женщину с добрым открытым лицом и милой улыбкой – хозяйку этой таверны. И после ее скоропостижной кончины не раз поднимали стаканы вместе с Рамиро за упокой ее души. До того, как умерла Сирена, таверна была благопристойным заведением. Но после смерти хозяйки дела сильно пошатнулись и Рамиро пришлось с помощью найма нескольких девиц небезупречного поведения привлекать посетителей в свое заведение. Вот тогда дела его заметно улучшились и таверна стала процветать, как в былые времена. Теперь здесь можно было не только вкусно поесть, выпить вина, переночевать, но и за определенную цену провести ночь с симпатичной девицей. А сегодня с помощью юной Эстер, так звали девушку, о которой рассказывал Маркус, Рамиро надеялся заработать кругленькую сумму.

– Да, Рамиро! Ты, как всегда, угадал желания, – ответил ему Пабло, статный рыбак, лет сорока, отец троих детей, что не мешало ему спустить кучу денег ради красивой мордашки.

– Маркус только что рассказал нам о юной сирене, которую ты недавно выиграл в карты. Я думаю, ты не позволишь ей задохнуться в своей комнате и покажешь ее нам, не так ли? – спросил Педро, гладя Марину по плечу.

– Маркус, друг мой, ты выдал мой секрет?! Но я не сержусь. Просто я хотел сделать вам, друзья, сюрприз, но, увы, не получилось. Маркус проболтался. Ладно, я иду за Эстер! Ибо так зовут эту юную обольстительную сирену! Друзья, готовьте кошельки. Я никому не отдам такой дорогой товар за бесценок. Сейчас вы увидите ее, она исполнит цыганский танец, и вы сможете убедиться не только в ее красоте, но и грации, гибкости тела, – хвалился Рамиро. – Матильда, туши свет, оставь лишь несколько свечей, а вы, ребята, начнете играть по моему сигналу, – Рамиро отдавал распоряжения молодой кухарке и музыкантам, стоявшим в углу у стойки. Те кивнули в ответ.

Через несколько минут таверну окутал полумрак. Заиграла музыка, и по невысокой лестнице, не спеша, грациозно спустилась ослепляющей красоты девушка в прозрачном одеянии, плохо скрывающем ее обольстительное тело. Оно плавно изгибалось в такт музыке. На прекрасном лице Эстер застыла не выражающая никаких чувств, кроме презрения и гордыни, улыбка. Все смотрели на девицу, не сводя глаз. Длинные черные, как ночь, пышные волосы девушки касались колен, огромные черные глаза сверкали огнем в полумраке таверны. Каждый мужчина здесь загорелся желанием овладеть ею. И будь на то их воля, они сделали бы это сейчас без промедления.

Юной сиреной любовались не только рыбаки и моряки, в самом дальнем углу таверны сидел приятной наружности человек среднего возраста. Это был знатный сеньор Энрике де Эстрада, владелец корабля «Санта-Мария». Он плыл во Францию, в Париж, к своему единственному настоящему другу герцог Жозефу де Крени, с которым познакомился 3 июля 1660 года. Почему он так хорошо запомнил эту дату? Ответ прост. Именно в этот день дон Луи Гаро [3] (родственник дона Эстрады), имея свидетелем епископа Фрежюсского, вступил во имя короля Людовика XIV в брак с инфантой Марией-Терезией, дочерью испанского короля Филиппа IV, в церкви города Фонтараби. Дон Эстрада, естественно, присутствовал при столь знаменательном событии и случайно познакомился со своим ровесником из свиты Анны Австрийской [4] . Звали его Жозеф де Крени. На следующий день молодые люди вслед  за королевой-матерью, испанским королем и королевой-инфантой отправились на остров Конференции, где дону Эстраде было суждено втайне влюбиться в белокурую Марию, родную сестру герцога де Крени. Она была одной из фрейлин Анны Австрийской. Окрыленный любовью, Энрике последовал за своей возлюбленной в Париж. Он поселился в особняке герцога де Крени. Дружба Жозефа и Энрике крепла с каждым днем. Они вместе охотились, играли в мяч, развлекались. Судьба улыбалась Энрике. На одном из маскарадов в Лувре Жозеф познакомил его со своей сестрой, и она влюбилась в Энрике с первого взгляда. Затем были тайные свидания в саду Лувра, устроенные с помощью Жозефа, слова любви, сказанные в тиши аллеи, залитой лунным светом. Любовь Энрике и Марии не была запретной или безответной. Нет. Герцог Арле де Крени желал иметь такого зятя как Энрике, наследника знатного испанского рода, владельца солидного состояния. Молодых обручили по взаимному согласию двух знатных семей Франции и Испании. Мария и Энрике были бесконечно счастливы и не могли дождаться той минуты, когда у алтаря ответят друг другу «Да». Но их любовь оказалась трагичной. За три дня до венчания Мария погибла. Она упала с лошади и сломала шею, так и не успев стать сеньорой Марией де Эстрада. Вместо того, чтобы стоять в белом подвенечном платье в церкви, Мария лежала в нем в гробу. Это был самый страшный удар в жизни Энрике. Если бы не поддержка со стороны верного друга Жозефа, Энрике отправился бы в мир иной вслед за любимой. Только благодаря Жозефу дон Эстрада смог вернуться к прежней жизни.

Память о первой любви, о белокурой Марии осталась в его сердце навсегда. Именем любимой он назвал свою дочь, которой сейчас было одиннадцать лет. Корабль «Санта-Мария» тоже носил ее имя.

Каждый раз, когда дон Энрике приезжал в Париж, он шел к фамильному склепу герцогов де Крени почтить память любимой. Перед ним вновь воскресали радостные минуты его жизни, которые он провел рядом с Марией. Только она могла подарить ему счастье, которого он более никогда уже не испытывал. Они были созданы друг для друга, но судьба-злодейка разлучила их, так и не дав возможности ощутить всей полноты счастья. Хоть, быть может, платоническая любовь сильней любой другой. Она оставляет в душе человека шрам, который уже никогда не рассосется, она, словно язва, от которой можно избавиться только вырезав ее, то есть расставшись с жизнью. Он не испил Марию до дна, и это мучило его на протяжении долгих лет. Да, он женился, его жена, донна Флора де Эстрада, симпатичная почтенная сеньора из знатного кастильского рода, у них есть прелестная крошка-дочь, но он не любит жену так, как любил Марию.

В нем не было того энтузиазма, той одухотворенности и мечтательности, которые он испытывал при встречах с Марией, когда его душа парила в облаках на крыльях любви. И опустила ее на землю гибель возлюбленной. В тот день весь пыл его души угас, мир для него распался на куски. Жизнь стала похожей на разбитое зеркало. Только зеркало, если постараться, еще можно восстановить, но не склеить, так и жизнь – ее можно попытаться наладить, но уже никогда не возвратить то, что потерял. Любимую не воскресить, а жизнь продолжается.

По мере приближения «Санта-Марии» к берегам Франции дона Энрике все ближе одолевали грустные воспоминания. Он зашел в таверну «Сирена» в надежде утопить свое горе в чаше вина. Увидев Эстер, он невольно вспомнил о Марии, так рано покинувшей его, и решил круто изменить жизнь бедной девушки. Он поклялся себе осуществить задуманное, не жалея на это средств.

Эстер продолжала танцевать, вызывая при этом неподдельное восхищение у мужчин и дикую зависть у женщин.

Каким образом такой красивый цветок втоптали в грязь, как могла попасть в эту таверну настоящая жемчужина? Рамиро сказал, что подобрал ее на берегу. И это была правда. Эстер недавно исполнилось пятнадцать, но она повидала на своем коротком веку столько горя, сколько не испытывали люди, дожившие до глубоких седин.

Ее родители погибли по вине Морского дьявола, когда Эстер было три годика. Ее взяла на воспитание одинокая пожилая женщина, вдова рыбака. Она заменила девочке и отца, и мать. Эстер называла ее мамой. Жили они скромно, зарабатывая честным трудом себе на пропитание. Еще в детстве Эстер обещала стать красавицей, а в тринадцать лет уже была девушкой. Когда она шла по песку вдоль берега океана, рыбаки не могли оторвать от нее глаз. Ее красота, словно лучи солнца, ослепляла им глаза.

Однажды пасмурным осенним днем, когда Эстер сидела на бере­гу океана, неподалеку от своей хижины, и плела рыбацкие сети на продажу, ее похитили пираты по приказу Морского дьявола. Он решил удовлетворить свое любопытство. Этот день Эстер не забыть никогда, а особенно ночь, когда она стала женщиной благодаря Морскому дьяволу. Это страшное лицо, обезображенное жутким шрамом, до сих пор стоит перед ее глазами, словно тень преследует повсюду. Эстер стала жертвой насилия, грубых ласк, животного наслаждения. Ее юное тело не знало настоящей любви и нежности, всюду ее окружали похотливые морды самцов. Вскоре после этой ночи Эстер ждала ребенка от самого Морского дьявола. Противоречивые чувства одолевали ее. То ей хотелось броситься в морскую пучину и навсегда исчезнуть из этого полного несправедливости мира, то желала поскорей родить этого ребенка и посвятить всю свою жизнь заботе о нем. Но Морской дьявол, узнав о ее положении, приказал пиратам выбросить ее на берег как ненужную вещь, испорченную безделушку, которая на некоторое время утратила былой блеск и красоту.

Вот так почти через полгода после похищения ее пиратами Эстер осталась совсем одна во мраке ночи на берегу океана, словно выброшенная Нептуном на сушу рыба. Ее охватило отчаяние, она не знала, что делать дальше, задыхалась от бессилия и слабости. И только биение под сердцем ребенка заставило ее идти вперед. Эстер падала на песок, вставала и снова продолжала идти, ноги не слушались ее, голод сводил с ума, но она шла в надежде добраться до первой попавшейся рыбацкой деревни и попросить там приюта и пропитания для себя и будущего ребенка. Она готова была выполнять любую работу, лишь бы жить честно. Измученный организм Эстер не выдержал тяжелых испытаний, и она потеряла сознание.

Очнулась Эстер от острой боли внизу живота в одной из комнат дома с весьма сомнительной репутацией. Первое, что она увидела перед собой – обезображенное оспой женское лицо. Женщина склонилась над ней и что-то говорила, но Эстер ничего не понимала. Боль не стихала, а все более и более нарастала. У нее начались схватки на шестом месяце беременности. Эстер родила мертвого, еще не оформившегося ребенка, сама чудом оставшись живой. С мечтой о честной жизни Эстер вскоре пришлось расстаться. Не успела она поправить свое здоровье после родов, как к ней в комнату пришла хозяйка дома, высокая полная женщина лет пятидесяти с крашеными огненными волосами, напоминавшими гриву лошади. Она дала понять Эстер, что за все в жизни нужно платить. «Я не добрая самаритянка, – говорила хозяйка, – и то, что я оплатила, девочка моя, твои роды и похороны ублюдка говорит только о том, что в скором времени ты с помощью своей милой мордашки и чудного тела должна будешь окупить мои расходы и, надеюсь, с процентами», – при этом она залилась громким хохотом. Этот дикий хохот до сих пор звучит в ушах Эстер. С того времени бедная девушка упала в бездну разврата и выбраться из нее уже не было сил.

После объятий Морского дьявола Эстер затаила в своей душе ненависть ко всем мужчинам. Она отдавала им свое тело и в то же время глубоко верила в то, что придет тот час, когда мужчины будут валяться у ее ног и мечтать о ее поцелуе как о величайшей милости, дарованной чуть ли не самим Господом. Она верила – это время наступит. А пока приходилось притворяться, пресмыкаться перед этими грязными потными пьяными существами, называемыми мужчинами. Она молча сносила их побои, грязные ласки и поцелуи. Отвечала улыбкой на потоки грубой брани и не без удовольствия получала от них деньги за свою работу, продажу собственного тела. Как же Эстер ненавидела мужчин! И одновременно зависела от них, их привычек и настроения. Часто они даже не расплачивались за ее работу и вместо денег вознаграждали увесистыми тумаками. Она с болью в сердце все терпела, все сносила, чтобы потом через много лет отомстить этому мерзкому племени дикарей. Эстер продолжала танцевать, представляя себе, с каким удовольствием перегрызла бы всем глотки, и особенно этой жирной свинье на грани экстаза. Она не могла удержаться и лукаво подмигнула низкого роста толстяку, похожему на винную бочку. Сразу же раздались крики:

– Жеремес! Да, ты у нас нынче в почете!

– Дивная сирена удостоила тебя своим вниманием!

– Беда тебе, если ты понравился морской красавице, а твой кошелек тощ, как сушеная вобла, – сострил Маркус.

Раздался дружный хохот моряков. Жеремес густо покраснел и не мог ничего ответить. Благодаря своей «привлекательности» (хотя ему было уже за сорок) он до сих пор не мог найти себе жену. Поэтому ему приходилось изо всех сил работать, чтобы скопить достаточное количество пистолей для удовлетворения своей плоти.

Звуки музыки стихли. Матильда снова зажгла свечи. Эстер стояла посреди таверны под пристальными взглядами моряков, словно предмет роскоши на аукционе. Вот-вот ее должны были продать с молотка под бурные возгласы собравшейся публики. Ей казалось, что она рабыня на невольничьем рынке и скоро к ней подойдет сам султан, чтобы купить ее и пополнить ряды своего гарема, а если повезет, то сделает ее башка дуни [5] .

За ее тело платили пистоли, экю, дукаты, несколько раз Эстер проигрывали и выигрывали в карты, но никогда ее еще не подвергали такому унижению – вселюдной продаже. Она смотрела в их налитые кровью пьяные лица и ее волновал только один вопрос: «Кто?! Кто же будет ее покупателем? Вот этот молодой загорелый симпатичный юноша? Вряд ли, у него не хватит пистолей. Тогда, быть может, вот тот седой старик с туго набитым кошельком, а может, по иронии судьбы сам Жеремес?» Она горько усмехнулась себе.

Неожиданно Рамиро сорвал с нее то, что слегка прикрывало ее пышную белую грудь восхитительной формы, которой позавидовала бы сама Венера Милосская. Все присутствующие в таверне онемели от восторга и изумления.

Голос Рамиро нарушил молчание:

– Начнем торги, ребята! Я хочу сегодня заработать много денег! Итак, кто первый? Вы только посмотрите, какие формы!

– Да, она действительно прекрасно сложена! Какие руки, шея! Ребята, она просто прелесть! – вслух восхищался Педро. Он озвучил мысли остальных моряков.

Они по очереди стали делать ставки, перекрикивая друг друга и ругаясь между собой. Рамиро пытался установить порядок. Еще немного и началась бы потасовка.

Несмотря на жару в таверне, тело Эстер сотрясала дрожь. Никогда прежде ее грудь не выставляли напоказ, как товар в лавке. На ее прекрасном лбу выступил холодный пот, когда она услыхала, что наибольшее количество пистолей предлагает Жеремес. Он теперь ехидно улыбался своим друзьям. Как говорят, в тихом омуте черти водятся. Моряки не могли даже предположить, что у него может быть такая сумма. И требовали, чтобы он немедленно выложил деньги на стол и пересчитал. Они боялись обмана с его стороны. Чтобы как-то разрядить обстановку, Рамиро подошел к Эстер и попытался развязать тесемки на ее юбке, соблазнительно облегавшей широкие бедра. Моряки замерли в ожидании чуда, некоторые даже открыли рот.

– Постойте! Я покупаю ее! – голос дона Энрике де Эстрада помешал хозяину осуществить свое намерение.

Лица моряков с любопытством обратились в сторону сеньора, которого они до сих пор не замечали. Эстер встрепенулась и внимательно посмотрела на богатого сеньора. Голова его была покрыта черной шляпой с бриллиантовой пряжкой. С плеч ниспадал шитый золотом короткий плащ. Мужчина высокого роста с приятной внешностью не мог не вызвать интерес у Эстер. «А вот и султан!» – с радостью подумала она.

Дон Энрике снял со своей правой руки редкостной работы перстень, поднял его вверх и сказал:

– Смотрите! Я думаю этот перстень подойдет вам, Рамиро?!

Глаза хозяина таверны зажглись огнем, о такой цене он и не мечтал.

– Но учтите! Я покупаю ее не на одну ночь, а навсегда. Я, дон Энрике де Эстрада, родственник Луи де Гаро и владелец «Санта Марии» желаю без промедления видеть эту девушку на борту своего корабля, – дон Энрике говорил тоном, не допускавшим каких-либо оговорок или споров.

Недовольный шумок прошел по таверне. Лицо Жеремеса исказилось от злобы. Эстер не ожидала такой развязки, сулившей большие перемены в ее жизни, и так насыщенной событиями.

– В конце концов, красивый камень требует дорогой оправы. Не так ли? – продолжал дон Энрике, с улыбкой глядя на Эстер. Та в ответ улыбнулась.

– Сеньор прав! Эта красотка не для Жеремеса! – выкрикнул Пабло. – Правильно, правильно говоришь! – моряки поддержали его. Теперь все злорадствовали над Жеремесом. Пусть лучше морской цветок достанется богатому сеньору, чем толстяку Жеремесу. Каждый знал, что сам все равно бы не смог купить ее на одну ночь, не говоря о том, что навсегда. Рамиро поклонился сеньору и ответил:

– Для меня, дон Энрике, большая честь иметь такого покупателя, как вы. Я с радостью отдам свой товар, – он показал на Эстер и улыбнулся.

– Только сначала оденьте ее прилично, затем доставьте на борт моего корабля. И не заставляй меня ждать. Перстень получишь, когда выполнишь это условие, – сказал дон Энрике, направляясь к двери. Он свысока посмотрел на моряков, задержал свой взгляд на Эстер и вышел из таверны.

– Ну что, ребята! Повеселились?! Рамиро только раздразнил нас, разыграл наш аппетит и оставил, в конце концов, ни с чем. Может, проучим его, братцы, а?!!! – воскликнул Рамон, хлебнувший лишнего. Он любил решать все проблемы с помощью большого кулака.

Некоторые моряки поддержали его и хотели снять свое возбуждение в потасовке. Но Маркус, Педро и Пабло встали на защиту хозяина таверны. Они пытались объяснить своим друзьям, что Рамиро ни в чем не виноват, что от такого перстня никто из них никогда бы не отказался. Столь очевидный аргумент утихомирил бурные порывы недовольных моряков. Не мог успокоиться только Жеремес, от которого впервые в жизни ушла такая добыча. Если бы не сеньор, он давно бы уже обладал «прекрасным цветком».

Эстер стояла и все еще не могла поверить в чудо. Она представила себя на палубе «Санта Марии», стоящей в роскошном убранстве под руку с доном Энрике де Эстрада, и улыбка самодовольства отразилась на ее красивом лице.

* * *

Поднимаясь по ступенькам кормовой надстройки «Санта Марии», Эстер забыла о своей ненависти к мужчинам. Все ее мысли были посвящены радостному будущему рядом с хозяином этого корабля. Ей хотелось быть любовницей такого знатного и симпатичного сеньора. Эстер мечтала о славе, роскоши и богатстве. За два года скитаний она разучилась работать, тяжелый, но честный труд уже не прельщал ее. Он знала силу своей красоты, преимущества молодого тела. Эстер никого никогда не любила, поэтому ей хотелось влюбиться в дона Энрике по-настоящему, отдавать ему не только свое тело, но и душу. Окрыленную мечтами, Эстер ввели в салон сеньора де Эстрада и закрыли дверь. Она оказалась в просторной застекленной каюте, освещенной висящей лампой. Хозяина «Санта Марии» в каюте не оказалось. Эстер села на большой диван, покрытый толстым белым мехом. Ее внимание привлек висевший на стене портрет белокурой девушки. С палубы доносились грубые голоса матросов, но Эстер их не слышала. Она была настолько поглощена изучением портрета незнакомки, что даже не заметила, как открылась дверь и в каюту вошел дон Энрике де Эстрада.

– Тебе нравится портрет?

Эстер испуганно оглянулась и встретилась взглядом с доном Энрике.

– Да, сеньор. Эта дама прелестна, как ангел! – восхищенно ответила Эстер.

– Она и есть ангел! В память о ней, моей первой любви, белокурой Марии я вытащил тебя, девочка, из грязи, в которую тебя втоптала жизнь. Я решил помочь тебе, дать возможность вести честную жизнь. – Слова сеньора разочаровали Эстер. Тем не менее, она продолжала надеяться, что за время плавания сможет покорить сеньора и добиться его любви и благосклонности. Эстер бросилась на колени перед доном Энрике, припав губами к его руке:

– Вы очень добры, сеньор! Я буду вечно вам благодарна! Все мои молитвы пресвятой деве Марии будут о вас.

Дон Энрике растерялся. Ни одна женщина никогда еще не целовала ему руки. Но он быстро овладел собой и решительным тоном произнес:

– Встань, немедленно! Я даже не знаю твоего настоящего имени.

– Эстер, меня зовут Эстер. Мои родители погибли по вине Морского дьявола. С трех лет меня воспитывала… – Эстер продолжала рассказывать историю своей жизни, а дон Энрике внимательно слушал ее, удобно расположившись на диване. Эстер сидела на стуле напротив него. Чем больше рассказывала Эстер о себе, тем большую жалость она вызывала у дона Энрике. Он стал понимать, что судьба неслучайно свела его с этой девушкой. Его миссия заключалась в спасении ее души и тела от дальнейшего падения в пучину разврата. Дон Энрике де Эстрада решил привести Эстер в дом своего друга и устроить ее горничной герцогини де Крени, супруги Жозефа.

Он рассказал Эстер о своем намерении относительно дальнейшей ее судьбы, та очень обрадовалась и со слезами на глазах благодарила сеньора. Уже тогда Эстер умела играть нужную ей роль. Морской дьявол испортил не только ее тело, но и душу. У Эстер вновь проснулись ненависть к сильному полу.

– Поднять паруса! Отдать концы! Штурвал так держать! – раздался голос капитана на палубе.

«Санта Мария» покидала берега Испании. С этого момента начиналась новая полоса в жизни Эстер. Будет она светлой или темной? – знал лишь Господь.

Часть ІІІ

Прошло два года. На очередном балу в Опере графиня Мари де Сент-Круа танцевала не первый танец со свойственным только ей изяществом и грацией, что отличало ее от многих дам, присутствовавших в зале. Ее партнером был один из лучших танцоров Парижа – граф Анри де Сент-Круа, ее любимый супруг. В этот вечер они почти все время танцевали вместе, но не чувствовали усталости.

Толпы людей, музыка, танцы – все это приводило их в восторг. Они наслаждались жизнью, обществом друг друга, счастьем быть вдвоем после всего, что им пришлось пережить. Молодые муж и жена танцевали так хорошо и легко, что напоминали двух ангелов, которые парят высоко в облаках. «На крыльях любви полетим мы туда, где солнце восходит, алеет заря», – говорили их взгляды друг другу. Они настолько были поглощены своим счастьем, что не замечали ничего вокруг, счастье вознесло их на такие вершины, что они уже не думали о том, что солнце может сжечь им крылья.

– Мари, ты сегодня особенно прекрасна! Настоящая королева бала! – шептал ей на ушко Анри, ласково сжимая руку в танце. Мари смущенно молчала.

Глаза молодых супругов светились небывалым огнем, имя которому любовь. Любовь цвела в их сердцах цветком, испускающим дивный аромат, от которого они хмелели без вина и теряли голову, забывая обо всем. Они стали единым целым. Блез Паскаль назвал бы их сообщающимися сосудами. Каждый из них без слов угадывал и тут же исполнял желание другого. Анри осыпал ее дорогими подарками, был нежным и ласковым супругом. Мари не уступала ему в любви и заботе. Их мысли, слова и поступки подчинялись единой цели, единственному желанию – быть вместе и не разлучаться ни на день, ни на минуту. Скоро должен был исполниться год с того момента, когда их души и тела соединились навсегда. Мари с гордостью и честью носила титул графини де Сент-Круа.

Вместо ответа Мари посмотрела на мужа нежным пленительным взглядом, и он не мог не поцеловать ей руку. Алые губы Мари дарили улыбку только ему. Она была одета в шелковый наряд небесно-голубого оттенка. Это одеяние, как никогда, гармонировало с цветом ее прекрасных глаз. Голову Мари украшали брильянтовая диадема – свадебный подарок супруга. Мари была очаровательна! Анри смотрел на нее и не мог налюбоваться. Она желала, чтобы медовый месяц длился вечно. Ему казалось, что он будет пить Мари без конца, так и не утолив никогда жгучей жажды. О! Как волнует его легкое прикосновение рук Мари! Как сладок вкус ее теплых губ! А сколько нежности и любви во взгляде! И она его жена! Никто и никогда не сможет разлучить сердца, которые пылко и трепетно любят друг друга. Но только при данном условии! Анри очень гордился своей женой, ее безупречной репутацией. Еще ни разу за все время супружества Мари не дала повода для ревности. Конечно, в душе Анри всегда ревновал ее, он просто не мог равнодушно смотреть на то, как многие кавалеры бросают на его жену влюбленные взгляды, которых, впрочем, Мари никогда не замечала, так как полностью была поглощена его персоной. Мари отдавала мужу всю себя без остатка, всегда и везде думала только о нем.

Теперь они жили в Париже, в огромном особняке на улице Ришелье, доме его отца, графа Гаэтана де Сент-Круа. Сразу же после женитьбы сына старый граф де Сент-Круа переехал жить в его имение, которое теперь пустовало. Агнесса де Блуа уехала в Бретань после похорон дочери, она не желала быть свидетельницей того, как дочь ненавистной ей сестры в скором времени займет место Сесили и станет полновластной хозяйкой. Раз в месяц она презжала на могилу дочери, но в замке зятя на ночлег не останавливалась, и в тот же день уезжала домой.

После кончины супруги Анри продолжал жить в замке, но Мари пришлось покинуть его. По законам морали молодая девушка не имела права жить под одной крышей с несвязанным брачными узами молодым человеком. Анри рассказал своему отцу о любви к Мари, об огромном желании сделать ее графиней де Сент-Круа. Старый граф Гаэтано одобрил выбор сына. Мари понравилась старику с первого взгляда. Он видел, как трепетно и нежно любила она его сына и лучшей жены, чем Мари, для Анри не желал. Пусть она небогата, зато молода и здорова! Граф Гаэтано хотел поскорее стать дедушкой, ему не терпелось подержать на руках новый росток генеалогического древа знатного рода де Сент-Круа. Он мечтал о внуке, о продолжении своего славного рода, предки которого сидели за одним столом с самим Людовиком Святым [6] . Будущий свекор предложил Мари переехать в Париж, в его дом. Она согласилась. Граф Гаэтано окружил ее заботой и вниманием, словно родную дочь. Старик замечал не только любовь Мари к сыну, но и ответное чувство со стороны Анри. Прежде он никогда не видел своего сына таким влюбленным. А Мари он просто боготворил!

Разлука с любимой тяготила Анри, ни охота, ни ежедневные прогулки верхом по лесу не могли развеять его тоску. Он страстно желал увидеть Мари, поговорить с ней, прикоснуться к ее руке, волосам, но долг заставлял его оставаться в замке, вести одинокий и скромный образ жизни, носить траур по Сесили.

Раз в месяц Анри навещал отца в Париже. Это были самые радостные дни в жизни влюбленных. Они ждали их с тревогой и нетерпением. Разлука укрепила их любовь, дала почувствовать обоим насколько они нужны друг другу. Разлука все больше и больше разжигала их чувства.

Мари каждый день ходила в церковь на мессу. Проклятье тетушки Агнессы отравляло ей жизнь. Мари просила деву Марию простить ей грешную любовь и подарить ей счастье – быть вместе с любимым человеком.

В дни разлуки с Анри Мари много думала о своей матери и тете Агнессе, пыталась сравнить их и понять причину той драмы, которая разыгралась в ее семье много лет назад. Ей трудно было привыкнуть к той мысли, что ее родной отец – граф Персеваль де Блуа, а Сесили не кузина, а сестра. Они, такие разные, имели общего отца и любили всей душой одного и того же человека – Анри. Мари никогда не сомневалась в той огромной любви, которую Сесили испытывала к своему мужу. И потому чувствовала себя виноватой перед сестрой. С одной стороны, она раскаивалась в том, что полюбила мужа своей сестры, но с другой – понимала, что не любить его она не в силах. Вырвать эту любовь из сердца Мари можно было только одним путем – вместе с сердцем. Она знала об этом, потому и молилась. Молилась за Сесили, за себя и Анри, молилась о спасении душ своих отца и матери, втайне надеясь, что они давно нашли друг друга и обрели покой, тот вечный покой, которого им так не хватало на земле. По истечении срока траура молодые под звуки органа венчались в церкви Сен-Жермен Л’Оксерруа, расположенной недалеко от Лувра. Мари никогда не забыть этого светлого, самого счастливого дня в ее жизни, когда она стала графиней де Сент-Круа, той клятвы, которую дала Анри перед алтарем.

В тот радостный миг, когда их объявили мужем и женой, она пообещала Анри родить здорового и крепкого малыша.

Их надежды сбылись. Анри и Мари стали мужем и женой. Провели незабываемый медовый месяц в Фонтебло. А по приезде в Париж окунулись с головой во все прелести светской жизни.

У них появилось много новых друзей, знакомых. Они часто посещали Оперу, предаваясь развлечениям на балах-маскарадах и просто балах, с удовольствием смотрели театральные представления. Особое наслаждение получали во время длительных романтических прогулок по Булонскому лесу.

После семи лет, проведенных в монастырском пансионе, Мари впервые ощутила всю полноту жизни, всю гамму красок и звуков. Жизнь в Париже стала для нее одним сплошным праздником. Она была без ума от столицы. Особенно ей нравилось на балах в Опере.

Все восхищались ее молодостью, очарованием и не особо модной в то время супружеской верностью. Многих удивляла ее слепая любовь к мужу. Некоторые ловеласы даже пытались соблазнить ее, но Мари была с ними холодна, как лед, и неприступна, как стена. В то же время многие мужчины завидовали Анри. Немногие из них могли бы похвастаться, что не занесены в списки рогоносцев. Была Мари вместе с Анри и в Версале, где ее прозвали Пенелопой. Мари впервые в жизни увидела самого короля-Солнце Людовика XIV. Ее поразили высокий рост и красивые черты лица короля. Людовик XIV навсегда запомнился ей таким, каким она увидела его в первый раз. В черном бархатном камзоле с золотыми пуговицами. Шляпу украшал белый плюмаж. Король танцевал с госпожой де Монтеспан, и Мари не могла отвести глаз от этой        красивой величественной пары. В то же время она глубоко сочувствовала королеве Марии-Терезии.

Королеве приходилось мириться с многочисленными фаворитками своего мужа, она слепо верила всему, что говорил ей король. Мария-Терезия очень преданно любила супруга, старалась угадывать малейшие его желания, не сводила с него глаз. И если он дарил ей улыбку, то считала себя самой счастливой женщиной на Земле [7] .

Но король ее не любил, и если бывал с нею ласков, то только потому, что искренне уважал ее. Этим и объяснялось число фавориток у короля, среди которых в настоящее время прочное место заняла госпожа де Монтеспан. Но и ее звезда вскоре погаснет, уступив место госпоже де Ментенон.

Мария-Терезия в глубине души очень страдала из-за любовных похождений супруга [8] .

Мари не просто созерцала короля и королеву, но была им представлена как графиня Мари де Сент-Круа, супруга графа Анри де Сент-Круа. Проникновенный взгляд Людовика XIV заставил Мари смутиться, щеки ее окрасились нежным румянцем, она не осмелилась встретиться взглядом с королем-Солнце, словно боялась быть ослепленной его лучами.

Сейчас Мари вспоминала эту сцену с улыбкой, но тогда она вся дрожала от волнения и чуть слышно назвала свое имя.

Король улыбнулся в ответ и пожелал юной графине де Сент-Круа большого семейного счастья. Мария-Терезия присоединилась к пожеланиям супруга, но по ее прекрасным печальным глазам Мари поняла, что королева уже давно утратила веру в семейное счастье, хотя в тот день Мария-Терезия была особенно весела.

Танец закончился. Танцевавшие пары рассеялись по залу и смешались с толпой. В воздухе слились ароматы сотни различных духов, употребление которых тогда было в большой моде. Слышалось шуршание шелков и кринолинов, когда по залу, словно мотыльки, порхали дамы в своих пышных юбках.

Свет, исходящий от тысяч свечей в огромных люстрах, не мог сравниться с радостным сияньем глаз Мари и Анри. Их любовь не знала границ и не стремилась к пределу. Чувства молодых уходили в бесконечность.

 – Дорогой, я так благодарна тебе за этот вечер! Ах, я так долго была в тишине и одиночестве, а теперь наслаждаюсь шумом и весельем. Так хорошо быть рядом с тобой, Анри! – восхищенно говорила Мари, – А вы знаете свежую новость, милый супруг?

– Какую?

– А угадайте!

– Не томите меня, Мари. Только я ничего не хочу слушать о госпоже де Ментенон и отце ла Шезе.

– Тогда коротко, король скоро отправится на воды в Бареж, – Мари отвела взгляд в сторону и радостно воскликнула, – Анри, смотрите супруги де Шарпе!

С супружеской парой де Шарпе молодожены познакомились несколько месяцев назад на одном из таких балов в Опере. Графиня Розали де Шарпе была довольно высокой стройной женщиной лет тридцати семи с большими карими глазами. Маленькая мушка над верхней пухлой губой украшала ее миловидное лицо. Морщинки под глазами и на лбу были искусно замаскированы с помощью пудры. Она была одета в темно-голубое атласное платье с глубоким вырезом, обнажавшем высокую грудь.

При встрече с Розали Мари уловила тонкий аромат духов «флёр д’Оранж», исходящий от подруги.

Несмотря на значительную разницу в возрасте, графиня Розали де Шарпе стала лучшей подругой Мари. Она делила с ней самые сокровенные тайны своей души. Мари никогда не отказывала подруге в моральной поддержке, добром совете, всегда слушала ее с большим вниманием и интересом.

Подруги не виделись уже около месяца, и им не терпелось обменяться впечатлениями, накопившимися за это время. После взаимных приветствий подруги удалились в укромное место для беседы на интимные темы, пока их мужья обсуждали политические события, происходящие в государстве.

Розали была печальна и явно чем-то встревожена. Мари с первого взгляда поняла, что ее подругу что-то беспокоит. И наконец, оставшись с ней наедине, Мари желала узнать причину, по которой всегда приветливая и жизнерадостная Розали была сегодня малоразговорчива и рассеяна, отвечала невпопад и смеялась с опозданием, словно думала совсем о другом, находилась за сотни миль отсюда.

– Пойми меня, Мари, я очень люблю Луи и боюсь его потерять из-за какой-то глупой смазливой девчонки. Именно потому, что она красива, я и боюсь ее. Особенно ее огромных черных глаз, пышных и мягких, как шелк, волос, соблазнительных губ. В конце концов, ее молодости, свежести. Ведь Эстер ровесница моего сына. А фигура, ты бы видела ее талию, словно ее лепили боги на Олимпе. А я старею, мне недавно исполнилось тридцать семь, – жаловалась Розали.

– Но может, твоя ревность безосновательна и твои подозрения – плод бурной фантазии? – пыталась успокоить подругу Мари.

– Ах, Мари, ты еще совсем молода и наивна. Если бы ты видела, какими глазами Луи пожирает эту наглую девчонку, то не задавала бы таких вопросов. Будь проклят тот день и час, когда я согласилась взять Эстер к себе в дом, –в гневе молвила Розали. Губы ее плотно сжались, глаза заблестели. – Амели так просила меня об этом, что я просто не могла отказать бедняжке. Представляешь, Амели начиталась разных книг и стала бояться, что Эстер может совратить ее тринадцатилетнюю Терезу. Уж очень девицы подружились, ни на шаг не отходили одна от другой. Вот чем мотивировала свою просьбу герцогиня Амели де Крени. Я еще тогда про себя смеялась над ней, над ее глупостью. Но только теперь поняла, что не она, а я была глупа. Настолько глупа, что поверила ее сказке. На самом деле она не желала жить под одной крышей с такой красоткой, боясь потерять своего дорогого Жозефа, но выгнать девчонку не смела, так как ее муж поклялся своему старому другу из Испании позаботиться о будущем Эстер.

Но меня не сдерживают никакие клятвы и, если надо будет, выгоню ее на улицу, как шелудивого пса. Никто и ничто меня не остановит, я буду бороться за свое счастье! – решительно заявила Розали.

– Дорогая, постарайся успокоиться. К нам идут наши мужья. Я надеюсь, что скоро у вас с Луи все наладится, вы не будете ссориться из-за пустяков и ты найдешь предлог, чтобы удалить Эстер навсегда из вашего дома. Не расстраивайся, все будет хорошо. Ну, улыбнись, своей подруге, – подбадривала Мари свою собеседницу.

Розали улыбнулась, смахнула рукой набежавшую слезу и тихо сказала:

– У тебя все еще впереди, Мари, и радость, и горе. Вы сейчас очень счастливы, но ведь ничто не длится вечно. Когда-нибудь ваши чувства остынут. Дай Бог, чтоб это было не скоро и ты смогла к тому времени найти в себе мужество, чтобы выдержать удар, как я. – Она пожала Мари руку в знак глубокой признательности и благодарности за поддержку в трудную минуту.

В этот момент мужчины подошли к своим прекрасным половинам, чтобы составить единое целое.

На рассвете молодые супруги де Сент-Круа возвращались из Оперы домой. Поцелуи Анри все еще горели на губах Мари. Она удобно расположилась в карете, положив голову на плечо любимого. Несмотря на усталость, ей не хотелось спать. Слова подруги заставили Мари усомниться в безмятежности семейной жизни.

«Неужели все когда-нибудь закончится?! И яркий огонь, зажегший любовь в наших сердцах, внезапно погаснет так же, как и вспыхнул. Неужели пройдут годы и мы будем совсем другими глазами смотреть друг на друга, словно через немытые стекла? Нет! Нет! Я не верю, что пройдет время и наши души зачерствеют, превращаясь в холодный камень», – думала Мари. Она подняла голову и с тревогой заглянула в глаза Анри, будто ждала от него ответа на свои вопросы.

– Любимая, что опечалило тебя и бросило тень на твое милое личико? Улыбнись, mon Amour! [9] Я с тобой! Мы вместе и счастливы, наши мечты сбылись, – Анри взял белые руки жены, прижал к своему сердцу и улыбнулся ей той нежной очаровательной улыбкой, которая заставляла Мари забыть обо всем на свете.

И Мари, плененная обаянием супруга, улыбнулась ему в ответ. Она слышала громкое биение его сердца и верила, что оно всегда будет биться с такой же силой и любовью, как в эти минуты, которые ей не забыть никогда.

* * *

Спустя месяц после разговора Розали с Мари в Опере Эстер брела во тьме по грязным безлюдным улицам Парижа. Резкий ветер дул прямо в лицо, снося с ног. И это нетрудно было сделать проказнику-ветру. Эстер еле-еле стояла на ногах, вот уже второй день, как она не держала ни крошки хлеба во рту. Босые ноги девушки утопали в грязи, старый потрепанный плащ был насквозь пропитан влагой и не мог согреть дрожащее от холода тело Эстер. Распухшая верхняя губа ныла от боли.

Весь день без перерыва лил дождь и только к ночи прекратился. Ночное небо заволокли тучи. Несмотря на то, что Эстер промокла вся до нитки, глаза ее были сухи и сверкали ненавистью, как два огромных алмаза.

Судьба в который раз жестоко посмеялась над ней, над ее чувствами. Эстер впервые в жизни полюбила всем сердцем человека, но все ее старания были напрасны, он любил другую. Предметом ее любви был наследник знатного французского рода де Шарпе [10] , молодой симпатичный юноша по имени Этьен. Она почти год прослужила горничной в доме графа Луи де Шарпе, отца юноши.

Благодаря заботе дона Энрике де Эстрада Эстер через некоторое время после приезда в Париж поселилась в доме герцога Жозефа де Крени на правах горничной молодой герцогини Амели. Наконец, у Эстер была крыша над головой, хорошее питание, одежда, пристойное обращение со стороны хозяев. Но она хотела большего. Эстер знала, что она красива, очень красива и не желала быть заживо погребенной в доме хозяев. Простенькое платье служанки не устраивало ее, одеяния герцогини – вот что волновало юную Эстер. Богатство, блеск золота и брильянтов привлекали сердце девушки, манили своей красотой. Эстер уже давно поняла, что красивый камень требует соответствующей оправы. Свою работу по дому она выполняла неохотно, подниматься с постели на рассвете было для нее хуже каторжных работ. Она не любила и не хотела работать. Эстер больше засматривалась на герцога, пытаясь испробовать на нем все свое искусство обольщения. Она хотела убедиться: действительно ли все мужчины были от нее без ума, хотела проверить насколько сильна ее красота. Эстер даже не испытывала симпатии к герцогу, для нее это была проверка собственных чар.

И она не ошиблась. Герцог оправдал ее ожидания. Он не настолько был влюблен в жену, чтобы устоять перед юной соблазнительницей. Совсем скоро он уже другими глазами смотрел на Эстер, слова, обращенные к девушке, в его устах приобретали иной смысл. Все эти перемены не ускользнули от зоркого глаза герцогини Амели. Чтобы предотвратить наихудшее, она решила избавиться от Эстер, придумав невероятную историю, рассказанную на балу Розали. Сразу же после отъезда супруга на несколько недель в Анжу, Амели удачно осуществила задуманное. Благодаря экстравагантности план удался, и Эстер оказалась в доме графа Луи де Шарпе. С первых же дней пребывания в особняке на улице Не-де-Пти-Шан сердце Эстер покорил юный Этьен и это при том, что он даже не удостоил ее взглядом. Равнодушие и безразличие со стороны юноши настолько поразили Эстер, что она начала сомневаться в своей красоте. «Неужели я подурнела? Может, потолстела или стала чересчур бледной?» – спрашивала себя девушка, глядя в зеркало. Она не могла найти причину, по которой Этьен оставался безразличным к ее улыбке, лукавому взгляду, нежному голосу. Эстер впервые влюбилась. Но можно ли было назвать любовью те чувства, которые девушка испытывала к Этьену? Может, это было просто стремление овладеть недостижимым, труднодоступным? Может, не любовь, а честолюбие мучило Эстер? Нет, это была любовь, истинная любовь, которая впервые постучалась в дверь сердца Эстер, и она распахнула ей дверь настежь. Свершилось! Семнадцатилетняя Эстер влюбилась! Первый раз в жизни и, быть может, в последний. Девушка настолько была поглощена чувством к Этьену, что даже не замечала на себе жадных глаз графа Луи, некрасивого мужчины лет сорока пяти. По этой же причине она не могла понять враждебное отношение к ней хозяйки.

Но однажды ночью наступило прозрение, после которого Эстер еще долго не могла прийти в себя.

Итак, одной летней душной ночью Эстер, как всегда, не могла уснуть, изнывая от жары и думая об Этьене. Она лежала обнаженная, прикрытая тонким покрывалом, на постели в своей комнате. Мысли об Этьене настолько занимали ее, что она даже не заметила, как бесшумно отворилась дверь ее комнаты и вошел граф Луи в ночном одеянии. Она до сих пор не могла понять, каким образом оказалась в объятиях своего хозяина. Его поведение напомнило ей Морского дьявола, и девушка потеряла сознание, полностью отдавшись во власть графа Луи. О той страшной ночи под крышей особняка де Шарпе Эстер больше ничего не помнила. На следующий день граф де Шарпе вызвал Эстер к себе и пригрозил, что если она хоть словом обмолвится с кем-либо, не говоря уже о хозяйке, относительно происшедшего прошлой ночью, тотчас лишится работы и останется на улице без куска хлеба. И Эстер молча повиновалась. Нет, на этот раз не голод, не потери работы испугали юную Эстер, страх больше никогда в жизни не увидеть Этьена – вот что парализовало ее гордость, сломило ее честолюбие. В это время Эстер была рабой своего чувства, рабой первой и единственной любви в своей жизни, всепоглощающей и одновременно безответной. Ради Этьена, ради возможности видеть его каждый день, Эстер чуть ли не каждую ночь платила дорогой ценой. Она с отвращением и презрением отдавала отцу то, что с удовольствием и радостью подарила бы сыну. Но Этьен был глух и слеп к ее страданиям. Его волновал скорый приезд из Артуа подруги детства Иоланды де Сешель, невинной и застенчивой девушки миловидной наружности. Она никогда не была красавицей и не обещала стать ею в будущем. Широкий лоб, черные брови, маленькие, чуть раскосые зеленые глазки, бледные щеки, вздернутый носик, рот бантиком – такой увидела Эстер свою соперницу в доме де Шарпе. «Дурнушка! Самая настоящая дурнушка!» – так с первого взгляда Эстер охарактеризовала Иоланду. В то же время с болью в сердце Эстер пришлось признать тот факт, что Этьен по уши влюблен в подругу детства. Эстер не могла не заметить, как сияли глаза юноши в присутствии Иоланды, каким теплым и нежным становилось выражение его лица, а голос! Голос журчал, как свирель. Робость и трепет, радость и восторг смешивались в голосах влюбленных, ибо Иоланда отвечала взаимностью, хотя и не были произнесены те три главных слова, которые связывают людей навеки или соединяют на короткий час (в зависимости от сложившихся обстоятельств и степени чувств самих людей).

Эстер никак не могла понять, что особенного нашел Этьен в Иоланде. Что такое могла иметь эта дурнушка, что затмила собой такую красавицу, как Эстер. Нет, этого Эстер не дано было понять.

Она не видела и не могла видеть, как преображалось лицо этой «дурнушки», когда она оставшись наедине с любимым, смотрела в его глаза. В тот миг Иоланда была прекрасна. Холодная красота Эстер меркла под сияньем ее глаз. Для Этьена Иоланда всегда была такой, потому он и не замечал никого другого вокруг.

Итак, загадка равнодушия Этьена и Эстер была разгадана. С приездом в Париж Иоланды у Эстер больше не оставалось никаких шан­сов на успех. Все ее жертвы были напрасны, все мечты разбиты. Сердце юноши находилось в плену у другой. Но беда одна не ходит. На смену разочарованию и душевной боли пришли нищета, голод и отчаяние.

Жизнь завела Эстер в тупик, из которого было только два пути: Сена, а вместе с ней конец всем мукам и страданиям, единственный  путь, который приносит полное избавление от бренных мыслей и проблем; или же разврат – та пучина, которая засасывает по горло, откуда почти никогда уже не выбраться, как бы впоследствии не цеплялся за спасательную соломинку, которую иногда протягивают добрые люди.

Эстер свернула на улицу Сент-Андре-дез-Ар, порывы ветра трепали ее косы, она шла вперед, сама не зная, куда. Еще три дня назад у нее была крыша над головой, кусок хлеба и самое главное – возможность видеть любимого. А теперь все кончено, раз и навсегда. Больше никогда в жизни ей уже не увидеть Этьена, не услышать его голос. Эстер выгнали из дома де Шарпе, как прокаженную. В ту роковую ночь Эстер не спала, зная, что скоро должен прийти хозяин, отказать которому не могла, ибо не желала лишать себя возможности видеть любимого по собственной воле. Граф де Шарпе не заставил себя долго ждать. И вот, в тот момент, когда они лежали полунагие в постели, дверь комнаты отворилась и на пороге они увидели Розали. Каждый из участников этой немой сцены застыл в изумлении. Эстер даже не успела скрыть от глаз хозяйки свои длинные матовой белизны ноги, вызывавшие зависть не у одной из представительниц слабого пола. Луи со страхом и смущением, словно напроказивший малыш, смотрел на жену, которую всегда любил, но в то же время позволял себе увлекаться другими. Его извиняющийся взгляд словно говорил, что красота Эстер бесспорна и перед ней никто просто не может устоять, что он обыкновенный мужчина, которому трудно и даже грех отказаться от таких прелестей, если они находятся под одной крышей с ним. Но Розали была неумолима. Вся боль и обида, ревность и злоба, которые она долго скрывала в своем сердце, наконец, вырвались на волю, она дала свободу своим чувствам, своему горю, оскорбленному самолюбию.

– Шлюха! Продажная девка, чтобы больше я не видела ноги твоей в этом доме! Ты слышишь меня?! Вставай!!! Сейчас же!!! – кричала Розали, ее большие карие глаза метали молнии, она напоминала безумную.

Луи тут же вскочил с постели, подбежал к жене, пытаясь ее успокоить, но она с необычайной силой отшвырнула его в сторону, словно котенка, подошла к кровати, схватила за волосы испуганную Эстер и бросила ее на пол. Та закричала от боли, но разгневанная Розали не знала жалости. Слишком слепо она любила своего мужа, чтобы обвинять его сейчас в чем-то, виноватой во всем считала только Эстер и на ней срывала свою злость. Розали не могла простить Эстер весь тот ужас унижения, которому подверглась, застав ее, жалкую горничную, в постели с мужем, да еще в собственном доме.

Крики девушки еще больше распаляли гнев Розали. Она дрожала от ярости.

– Проклятое отродье! Будь проклят тот час, когда я взяла тебя в свой дом! Ты уйдешь отсюда в чем стоишь и без экю в кармане! Ты поняла, мерзавка?! Иначе я собственными руками выволоку тебя за волосы из дома, – пылающие гневом глаза Розали встретились с гордым взглядом Эстер, которая уже успела прийти в себя и была возмущена поведением хозяйки, не могла понять, почему весь гнев обрушился только на нее, почему хозяин молчит и не скажет хоть слово в ее оправдание. Ведь Эстер не виновата, что родилась такой красивой. То, что она красива, еще не означает, что она стремится завладеть каждым мужчиной. Эстер была оскорблена вдвойне – молчанием хозяина, пытавшимся всю вину свалить на нее, и несправедливым гневом хозяйки, которая даже не дала сказать ей ни слова в свою защиту и называла последними словами.

Итак, глаза двух оскорбленных женщин встретились. Розали, не выдержав гордого и вызывающего взгляда Эстер, залепила девушке звонкую пощечину. Эстер прикусила верхнюю губу справа и алая кровь тут же обагрила ее белую сорочку. Вид крови немного отрезвил Розали, она больше не прикасалась к девушке, только тихо, вполголоса прохрипела сорвавшимся от крика голосом:

– Ступай, немедленно с глаз моих! Иначе спущу собак! Ты слышишь?! Немедленно!

– Да, ваша милость, – с вызовом ответила Эстер. Это были ее первые слова, которые она произнесла за все это время. Эстер не чувствовала физической боли, душевная боль была намного сильней. Она сейчас уйдет отсюда, чтобы уже никогда не увидеть Этьена. И эта мысль была намного страшней для нее, чем те, что ей некуда идти, что у нее нет денег и даже одежды, кроме пропитанной насквозь кровью сорочки. Эстер резко повернулась и выбежала из комнаты, она не помнила, как спускалась по холодным мраморным ступенькам, как закрылись за ней тяжелые ворота особняка де Шарпе, как брела по ночному Парижу, как на рассвете того же дня один старый нищий при виде столь жалкого зрелища, какое она представляла в тот момент дал ей свой единственный потрепанный, весь в дырах плащ, а сам облачился в жалкие лохмотья, которые хранил на «черный» день.

Она помнила только об одном – ей никогда не увидеть Этьена! Она потеряла его навсегда! Голод и холод ничто по сравнению с этой утратой. Жизнь утратила для Эстер всякий смысл.

И вот спустя два дня после той роковой ночи Эстер стояла на мосту Сен-Мишель. Она держалась дрожащими от холода руками за перила и размышляла о своей судьбе, глядя на бурлящую Сену. Водоворот манил ее, звал броситься в пучину и забыть обо всем навсегда. О позоре, унижении, утрате любимого, который даже на нее не смотрел. Ветер и волны жалобно завывали, сливаясь в один протяжный стон. Но стон души Эстер заглушал их.

«Нет, я не поддамся искушению! Нет, я так просто не расстанусь с жизнью. Чтобы жить, нужно бороться и я буду! Я буду бороться до последнего дыхания всеми своими силами. Жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за бесценок торговке Сене, которая скупает души грешников и продает сатане. Я сама заключу с ним договор и сама назначу цену своей душе. Да, я продам ее как можно дороже, чтобы отомстить проклятым мужчинам за все свои беды и муки. Нет, Сена, нет!» – она отшатнулась от воды и убежала прочь.

Часть IV

                                                           У камина

Ты сидишь одиноко и смотришь с тоской,
Как печально камин догорает,
и как пламя то в нем так и вспыхнет порой,
То бессильно опять угасает.

                                                           * * *

Ты грустишь все о чем?
Не о прошлых ли днях,
Полных неги, любви и привета?
Так чего же ты ищешь в сгоревших углях?
О, тебе не найти в них ответа…

                                                           * * *

Подожди еще миг, и не будет огней
Что тебя так ласкали и грели,
И останется груда лишь черных углей,
Что сейчас догореть не успели.

                                                           * * *

О, поверь, ведь любовь – это тот же камин,
где сгорают все лучшие грезы.
А погаснет любовь – в сердце холод один,
Впереди же страданья и слезы.

                                                                    П.Баторин

Зима 1697 года не баловала парижан хорошей погодой. Дождь и снег могли сменять друг друга по несколько раз в течение суток, словно королевская стража при дворе Людовика XIV. Пасмурная сырая погода наводила тоску на веселых и жизнерадостных жителей столицы. Не была исключением и хозяйка особняка на улице Ришелье графиня Мари де Сент-Круа. В этот зимний вечер она сидела в большом дубовом кресле, закутавшись в теплую шаль, и печально смотрела на тлеющие в камине угольки, которые ярко вспыхивали перед тем, как погаснуть навсегда. Так же когда-то вспыхнуло ярким светом ее счастье и погасло. Не без волнения Мари вспоминала дни минувшего счастья, те сладкие грезы, в плену которых она пребывала первые пять лет замужества.

Свечи, висевшие в небольших золоченых канделябрах, были погашены, и в спальне царил полумрак. А за окном завывал ветер, большие мягкие снежинки, летящие с небывалой скоростью, так желавшие укутать черную землю белым покрывалом, превращались в холодные капли воды, едва касались земли, так и не успев осуществить задуманное.

Как ни пыталась Мари, но огонь не мог согреть ее. Холод пронизывал не только ее тело, но и душу. Она стонала от одиночества и тоски, словно разгулявшийся за окном ветер. Мари долгие годы надеялась услышать в этом большом роскошном доме детский заливистый смех, но, увы, не суждено! Бог не даровал им детей! Проклятие тетки Агнессы, так долго висевшее над их головами, сбылось. Они познали радость счастья и любви, но не надолго. После пяти лет блаженства, истинного рая на земле судьба отвернулась от них. Заключение лекаря о бесплодии Мари вынесло приговор их счастью. Но Анри и Мари не сдавались, не теряли надежду. Все силы их были направлены на продолжение рода. Всем сердцем и душой они желали иметь наследника. Мари отказывалась верить в то, что ей не суждено стать матерью, что никогда пухлые алые губки младенца не прикоснутся к ее нежной груди и никто не назовет ее самым желанным для нее в этом мире словом «мама». Анри обещал ей, что она будет лечиться у самых лучших лекарей Франции. И сдержал свое слово. Анри, как никогда прежде, еще более дарил ей ласку и любовь, окружал заботой и вниманием, но в его больших серых глазах появилась печаль, которая никогда уже и не исчезла.

Так прошло еще шесть лет, в течение которых Мари неустанно лечилась, ездила на воды в Бареж, постоянно молилась, вела тихую, скромную жизнь, забыв об удовольствиях света, развлечениях при дворе.

Увы, их надежды не сбылись, мечты рассеялись, как дым. Род де Сент-Круа был обречен на вымирание. Им пришлось смириться с этой мыслью. Внешне казалось, они смирились и успокоились, но это было не так. Каждый из них скрывал свое страдание друг от друга, оно точило их души, как ржа железо. Они старались больше не говорить на эту тему, избегали общества детей, но всякий раз, когда судьба сталкивала их с детьми знакомых и друзей, когда они проезжали по улицам Парижа и видели бедных простолюдинов ведущих за руку здоровых краснощеких детей, их сердца обливались кровью. Детский смех приводил их в волнение, вызывал тоску и печаль.

Мари перестала смеяться, ее прекрасные голубые глаза постоянно застилали слезы, ночами она тайком от Анри орошала свою подушку слезами. Мари видела, как безмолвно страдает Анри, и не могла простить себе, что приносит боль любимому человеку. Ведь это она и никто другой виновна в его страданиях. Это она здоровая симпатичная тридцатишестилетняя женщина не может родить ему наследника, утешить его гордость и самолюбие.

Мари страдала от этих мыслей, и ее страданиям не было и не будет конца. Она чувствовала свою вину перед мужем и боялась смотреть ему в глаза. Мари продолжала любить Анри так же страстно и пылко, как и в первые дни знакомства. Но осознание того, что она не может осчастливить любимого человека – отравляло ее существование. Иногда ей хотелось умереть, чтобы освободить Анри, дать ему возможность найти другую женщину, которая родила бы ему здорового ребенка. В такие минуты она просила у Бога смерти, но, представив, что ей придется расстаться с Анри навсегда, Мари гнала прочь безумные мысли. Несмотря на долгие годы, прожитые вместе с Анри, ее любовь не угасла, а крепла с каждым днем, часом; с каждой минутой, долей секунды каждая клеточка ее тела, каждая нить души проникалась любовью к мужу. С каждым годом ее чувство подвергалось метаморфозам, приобретало новые формы и оболочку. Мари никогда не обращала внимания ни на одного мужчину, кроме мужа, все ее мысли были только об Анри и о ребенке, которого она так желала иметь от него. Ее любовь прошла все стадии развития, начиная от всепоглощающей чувственной страсти и заканчивая склонностью к самопожертвованию, закланию себя во имя счастья любимого существа. Да, Мари готова была пожертвовать собой, отдать свою жалкую, потерявшую всякий смысл, жизнь ради счастья Анри.

Проводя большую часть времени в одиночестве в пустынном доме, Мари с ужасом думала о неминуемой старости, о том, что в этих холодных мраморных стенах придется ей с Анри доживать свои последние дни, ибо некому будет скрасить их печальную старость. У них нет детей, а это значит, что никогда не будет внуков, тех ангелочков, которые помогают забыть дряхлость и старческую немощь, тех целителей, которые на сморщенных лицах стариков вызывают радостную улыбку, вселяют в их души надежду и придают бодрости. Именно внуки заставляют стариков как бы заново пройти по дорогам своей юности, вспомнить те наивные мечты, которые когда-то волновали их души.

Мари и Анри навсегда лишены такого утешения. У Розали два внука – два ясных сокола входили в пору отрочества. Им суждено будет продолжить славный род де Шарпе, служить верой и правдой своему королю на благо Франции. Мари с восхищением смотрела на этих симпатичных черноволосых мальчуганов, являющихся предметом гордости и обожания своих родителей, и не могла не завидовать своей подруге Розали.

Мари видела, какими глазами Анри смотрит на этих отроков, которые вполне могли быть его сыновьями, с каким воодушевлением рассказывает об их занятиях с учителем фехтования, о поведении Антуана и Мишеля (так звали мальчуганов, причем Антуан всего лишь на год был старше своего брата Мишеля) на охоте, о верховых прогулках вместе с ними в Булонском лесу. Его красноречивые рассказы, полные эмоций и впечатлений, о внуках своего старого друга открывали кровоточащую рану в сердце Мари. В последнее время Мари стала улавливать во взгляде мужа молчаливый упрек, который был намного красноречивей всяких слов. Взгляд Анри менялся, и в нем появилось что-то жесткое именно в тот момент, когда рассказывая о мальчуганах, он встречался с глазами жены. Мари тотчас опускала глаза, ибо понимала, что виновата во всем только она, она причина всех его несчастий.

Но лишить себя жизни она не смела, не могла нарушить святую заповедь Христа. Мари понимала, что благодаря своему прекрасному здоровью, в ближайшие двадцать-тридцать лет ей предстоит нести на своих плечах Божью  кару, мучаться и страдать, наблюдать, как медленно, с каждым днем будет угасать любовь Анри к ней и, как знать, может даже перерастать в ненависть, ибо как сказал один мудрец: «От любви к ненависти один шаг»; одним словом, расплачиваться за грех, совершенный ею в юности,– нельзя любить мужа своей сестры, нельзя, а она полюбила Анри еще при живой жене и любит с каждым днем все сильней и страдает, страдает, страдает, словно расплачивается за каждое счастливое мгновенье, которое кануло в вечность.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

* * *

Услышав шум открывающихся ворот, Мари тотчас спустилась вниз в надежде увидеть мужа. Интуиция ее не подвела, в дверях залы стоял граф Анри де Сент-Круа собственной персоной и сухим тоном давал приказания слуге, старому Гаспару, который еще мальчишкой начинал служить в этом доме. Граф не замечал Мари и продолжал разговор со стариком. Анри снял черную, мокрую от дождя, шляпу и подал Гаспару. Седина, словно снег, щедро убелила голову графа. Время не щадило его. Жизненные невзгоды оставили отпечаток на лице: три глубокие морщины, подобно искусному пахарю, избороздили красивый высокий лоб, появились мешки под глазами, огрубела кожа, лицо давно уже утратило былую свежесть, но сохранило прежние черты и привлекательность. В этом году ему должно будет исполниться 45 лет. Не много и не мало.

Не много, потому что он еще не успел себя полностью реализовать в этой жизни, добиться желаемого, и в то же время не мало. Он уже успел вкусить главную прелесть жизни, познал истинное счастье, что не всем смертным удается сделать на этой Земле, даже если они проживут вдвое больше, чем ему сейчас лет.

Мари неслышно, словно кошка, подошла к мужу и стоя за его спиной, радостно приветствовала Анри:

– Здравствуй, дорогой. Я так счастлива тебя видеть.

Анри обернулся, в руках он держал мокрый плащ, который не успел отдать Гаспару.

– Прости, что не приехал к ужину. Я задержался у де Шарпе, Розали очень просила отужинать вместе с ними, и я не мог отказать ей, к тому же там были Мишель и Антуан, ты же знаешь, что общение с ними доставляет мне удовольствие, – спокойно говорил Анри, избегая встретиться взглядом с женой. При этом он нервно перебирал руками складки на плаще.

– Ваше сиятельство, позвольте взять ваш плащ, – заботливо обратился к хозяину Гаспар.

– Да, конечно, старик. И позови Оливье, чтобы он помог мне приготовиться ко сну.

– Слушаюсь.

Гаспар, слегка прихрамывая на правую ногу, отправился на поиски Оливье, молодого ленивого слуги, который приходился ему двоюродным внуком и попал в этот дом только благодаря его ходатайству. Смышленый малый за короткий срок пребывания в доме графа де Сент-Круа уже успел вскружить голову юной Жанетте, горничной Мари. Так что Гаспар и его хозяева не были в восторге от Оливье.

Наконец, супруги остались наедине.

– Анри, ты и сегодня не зайдешь в мою спальню? – печально спросила Мари. Всеми силами она сдерживала себя, чтобы не расплакаться от обиды.

– Да, Мари. Извини, но я очень устал и мне хочется спать. Я просто падаю с ног.

Он взял ее холодную, как льдинка, руку, поцеловал и произнес официальным тоном:

– Желаю приятных сновидений графине де Сент-Круа. Спокойной ночи, Мари.

Анри галантно поклонился жене и спросил:

– Проводить ли вас к дверям опочивальни?

– Благодарю, я останусь здесь. Спокойной ночи, мой повелитель, – с гордостью ответила Мари. – Я буду думать о вас всю ночь и надеюсь присниться вам во сне, где я буду в ваших объятиях.

– Я тоже надеюсь, Мари.

Анри еще раз поклонился ей и вышел из залы. Мари, словно каменная глыба, замерла на месте, провожая взглядом Анри, который поднимался по лестнице. Комок слез застыл в ее горле.

«Неужели он разлюбил меня, а может, нашел другую, красивую, молодую, здоровую, способную родить наследника?»

От этих мыслей у нее закружилась голова. «Нет! Нет! Я не Могу больше так! Я скоро сойду с ума! Господи, когда придет конец моим мукам? Когда?»

Беззвучные слезы покатились по ее бледным худым щекам. В последнее время их отношения с Анри заметно охладели. Впервые за многие годы супружеской жизни он стал мало уделять ей внимание не только днем, но и ночью; часто отлучаться из дому, оставляя ее одну долгими зимними вечерами.

Еще в ноябре он целовал ее при каждой встрече и называл «любимой», но теперь все изменилось. Все чаще он стал называть ее по имени и переходить в разговоре на «вы». Слово «вы», произнесенное холодным надменным тоном, словно нож, ранило ее любящее сердце.

«Неужели его любовь ко мне умерла? Растаяла, как лед? Неужто все погибло?! Прошли годы. Прошла и любовь? Нет, я не верю. В его глазах не вижу я былого огонька, но чувства нежные ко мне он сохранил. А может, это только жалость? Нет, я не хочу жалости. Мне ее не надо. Мне нужна любовь. Искренняя, нежная, без фальши и обмана. Я не потерплю жалости и обмана! Нет! Любовь нельзя ни на что променять и ничем заменить. Она есть или ее нет! Иного не дано. Что же мне делать? Все оставить по-прежнему, молча страдать или же попытаться выяснить отношения, разобраться в чувствах. Не знаю. Ведь я люблю его, люблю безумно и боюсь потерять. От одной только мысли, что Анри мог провести этот вечер в объятиях другой мне становится дурно. Анри, Анри, я погубила твою жизнь. Мое единственное оправдание – моя любовь к тебе. Слепая, горячая, всепрощающая любовь», – так думала Мари, поднимаясь по лестнице в свою спальню, где ее ждала пустая холодная постель.

* * *

В эту ночь Анри не спал, несмотря на свою якобы чрезмерную усталость. Все его мысли и мечты были поглощены одной единственной женщиной. И ею была, увы, не Мари, а черноглазая красавица со станом богини баронесса Софи де Мелас. Буйная страсть сжигала все естество графа де Сент-Круа. Пленительное тело Софи сводило его с ума, из-за него он утратил и сон, и покой. Он хотел, чтобы тело богини от трепета извивалось в его руках. Анри неистово желал баронессу, слепое вожделение затмило его разум. Он забыл обо всем на свете: о своей любви, о нежных чувствах к Мари. Жгучая брюнетка Софи де Мелас с повадками морской сирены была первой женщиной, которая сумела обратить на себя его внимание за все годы супружеской жизни с Мари. Впервые он мысленно изменял ей с другой. С молодой вдовой граф познакомился в ноябре прошлого года на балу у одного из своих многочисленных друзей маркиза де Лонберг. Он как сейчас помнит ее в роскошном атласном платье малинового цвета, шитом серебром. Глубокий вырез платья позволял любоваться ее пышной высокой грудью, особенно, когда баронесса вздыхала или волновалась в присутствии кавалеров. Изумрудное ожерелье на ее смуглой лебединой шее и браслеты на обнаженных руках сверкали огнем в полумраке залы, подобно ее черным бархатным глазам, обращенным в его сторону. Взгляд этих томных черных очей околдовал Анри, вскружил голову. Он поддался чарам искусной обольстительницы. В тот роковой вечер, перевернувший весь обычный уклад жизни графа де Сент-Круа, Софи де Мелас не спускала с него глаз. Баронесса ворвалась в его жизнь внезапно, как ураган, который сметает все подряд на своем пути, не ведая пощады. С того самого вечера она преследовала Анри повсюду, где бы он ни был, на каком приеме или балу, она была там же, превратившись в его тень. Софи постоянно улыбалась ему, кокетничала, вела игру, правила которой он не мог разгадать. Эта женщина преследовала его днем невинными разговорами о погоде и политических делах во Франции, а ночью являлась ему во сне в том облике, в котором Господь сотворил людей, и Анри просыпался с утра, мучимый пытками страсти.

Вначале он пытался избавиться от этого наваждения, избегая встреч с ней, пытаясь ее забыть, раз и навсегда вычеркнуть из своей жизни. Но, увы, не смог. Желание оказалось сильнее разума. Молодая вдова своими чарами и прелестями увлекала Анри, манила и завела в самую тину, в которой он по уши погряз и не мог уже выбраться.

Все самое чистое и прекрасное, что он видел в этой жизни, было связано с Мари. Софи же была индикатором его пороков, шаманом, который вызывал наружу все его недостатки. Она будила в Анри зверя, дикаря с необитаемого острова. Когда он танцевал с молодой вдовой, кровь стучала в висках, сердце клокотало, как вулкан перед извержением лавы, животный инстинкт заменял все чувства.

Через месяц после рокового бала баронесса назначила ему свидание в церкви св. Сульпиция. Едва он успел сорвать с ее губ жгучий поцелуй и заключить в страстные объятия, как она выскользнула из его рук и растворилась, словно призрак во мраке ночи.

После столь короткого свидания Софи исчезла из его жизни. Анри боялся, что навсегда. Он ходил на все балы и приемы в надежде увидеть ее, но, увы, ее нигде не было. Друзья говорили, что она уехала в Версаль, будто бы к любовнику. Ревность и страсть лишили графа сна. Он хотел ехать в Версаль, чтобы лицом к лицу встретиться с соперником и в честном поединке пронзить его шпагой. Анри был в отчаянии. Разлука еще более разжигала в его сердце буйно вспыхнувшую страсть.

И вот вчера утром граф получил от Софи де Мелас записку, и сегодня весь вечер провел у нее в доме на улице Бюси. С какой радостью и надеждой шел Анри в этот дом, не шел, а летел на крыльях в предвкушении скорой победы и сладострастия, но не смог добиться желаемого. Софи играла с ним, как кошка с мышкой, искушала, манила своей красотой, отказывая в главном – удовлетворении страсти. Несмотря на все его мольбы и уговоры, она не соглашалась быть его любовницей. Именно неудовлетворенное желание обессилило графа, превратило в комок нервов.

Следующее свидание назначено на послезавтра. Анри ждал этого дня, а точнее, вечера, как люди ждут дождя в засуху, как человек, рожденный слепым, всю жизнь мечтает увидеть солнце. Он готов был отдать все, что угодно, лишь бы обладать ею. А Мари? Какое место она занимает сейчас в его сердце? Он просто забыл о ней. Ему надоели ее печальные бездонные глаза преданной собаки, готовой броситься за него в огонь и в воду. Все его мысли были далеки от Мари. Ему приходилось лгать жене, дабы скрыть свои тайные свидания с Софи.

В последнее время Мари уже не волновала его так, как прежде. Их объединяло общее горе и в то же время разъединяло, ибо каждый из них страдал в одиночку, боясь причинить другому еще большую боль. Страдания не сближали их, а постепенно отдаляли друг от друга.

Появление Софи внесло разнообразие в унылую жизнь Анри. Софи стала своего рода опиумом для него, средством, с помощью которого он уходил от действительности, ее тело выкуривало из его ума все достойные мысли, подчиняя низменным желаниям.

* * *

Баронесса Софи де Мелас лежала в раздумье на белом, затканном голубыми цветами, атласном диване, оперевшись правой рукой на подушку. Длинные густые волосы, словно покрывало, окутали ее безупречно сложенное тело. Вырвавшись из оков, которые люди нарекли корсетом, тело Софи наслаждалось долгожданной свободой. Легкий пеньюар из индийской кисеи был настоящим избавлением от дневного плена. Только вечер мог дарить эту свободу. Только вечером Софи могла побыть одна, отдохнуть от дневной суеты и собраться мыслями. Только в тиши этой спальни она могла придумать пути решения своих проблем.

Горели свечи, в камине пылал огонь, так что в комнате было немного душно. Софи раскраснелась, ей было жарко от тех мыслей, что приходили сейчас в ее прекрасную головку и заставляли хмурить высокий лоб, щурить черные, как ночь, глаза, сжимать тонкие алые губки. Время от времени на ее лице появлялась жесткая улыбка, которая вскоре сменялась выражением самодовольства, но злой огонек постоянно блестел в ее глазах.

В этой холеной, богато одетой, умудренной опытом женщине почти невозможно было узнать голодную, дрожащую от холода девушку, которая пятнадцать лет назад бродила под дождем по грязным улицам Парижа в поисках куска хлеба. Баронесса Софи де Мелас была не кто иной, как Эстер. Только за последние пятнадцать лет Эстер стала еще красивее и обворожительнее. Очертания ее тела можно было сравнить только с Венерой Милосской, настолько щедро одарила ее мать-природа. Когда она ступала легким шагом по лестнице Пале-Рояля, всем казалось, что сам Творец слепил ее тело и вдохнул в него жизнь. От ее неописуемой красоты перехватывало дух у мужчин, она ослепляла ярким светом всех, кто попадался на ее пути, лишала сна и покоя почти всех без исключения представителей сильного пола, вызывая при этом ненависть и зависть у представительниц противоположного пола.

Каким образом Эстер достигала таких высот, с помощью какого чуда стала баронессой Софи де Мелас?

Судьба играла ее жизнью, как игрушкой, то с силой бросала на пол, то бережно поднимала с пола и ласково качала на руках, напевая песню.

В ту самую ночь, когда Эстер, мучимая голодом и дрожащая от холода, продала свою душу сатане, она лишилась чувств у ворот дома барона Вандома де Меласа, пожилого вдовца, дети которого умерли еще во младенчестве. Барон около пяти лет изнывал от тоски и одино­чества: малопривлекательная внешность и сравнительно неболь­шой доход были достаточным препятствием для заключения второго брака; парижские вдовушки искали себе спутников, если уж не с фигурой Аполлона, то с кошельком в два-три раза больше, чем у барона.

Это лишний раз подтверждало, что алчность и корыстолюбие присущи всем временам и эпохам. И человечество вряд ли когда-нибудь избавится от этих пахарей, которые усердно сеют смена зла и ненависти на Земле, щедро удобренной завистью, мелочность, скупостью.

На рассвете барон де Мелас, большой любитель утренних прогулок, как всегда вышел подышать свежим воздухом в небольшой сад у своего дома, его внимание привлек звонкий лай борзой Аргуса, старого верного друга. Только он и скрашивал дни его одиночества. Пес не отходил от ворот дома, прерывистый лай переходил в жалобный вой. Барон поспешил к четвероногому другу, чтобы удовлетворить его любопытство, а заодно и свое. Он осторожно отодвинул тяжелый засов на массивной двери высокой ограды, открыл ворота и увидел лежащую без чувств прямо посреди лужи красивую девушку в полуразорваном плаще, с босыми, посиневшими от холода ногами. На верхней губе девушки запеклась кровь. Аргус подбежал к незнакомке, обнюхал ее и начал лизать теплым шершавым языком холодные щеки девушки. Свершилось чудо – незнакомка открыла глаза и с удивлением посмотрела сначала на пса, потом на его хозяина.

Спустя месяц Эстер и барон тайно обвенчались в скромной церквушке на окраине Парижа, без пышных церемоний и шумных празднеств. Затем уехали в старый полуразвалившийся замок барона де Меласа, неподалеку от Тура, где прожили вместе четырнадцать лет. Эстер скрыла от барона свое настоящее имя. Она придумала новую, «чистую» историю своей жизни. Назвала себя Софи Вален, бедной крестьянской девушкой, оставшейся круглой сиротой после смерти матери. В поисках лучшей жизни она отправилась в Париж, но попав в город своей мечты, о котором якобы мечтала еще с детства, стала жертвой насилия и грабежа. Трогательная история не могла оставить равнодушным чувствительного барона, ему уже было за шестьдесят, и перспектива одинокой тоскливой старости вызывала у него беспокойство. «Даром небес» называл он Софи. Ее красота, живой ум, ясная речь восхищали старика.

Чтобы навсегда привязать ее к себе и избавиться от тоски и одиночества, он решил предложить ей свое имя и титул.

Что еще может так прочно связать двух людей противоположного пола, как не брачные узы?

Эстер с удовольствием приняла столь заманчивое предложение. Сотни раз она повторяла про себя имя: баронесса Софи де Мелас. «Баронесса Софи де Мелас», – шептали ее тонкие, как две алые ниточки, губы. Этот титул, как звук свирели, ласкал ее слух. Больше она не будет никому прислуживать, у нее появятся собственная горничная, слуги, наконец-то собственный дом, в котором она будет хозяйкой.

Что же требовали от нее взамен?

Любви и ласки, заботы и послушания. Барон де Мелас прекрасно понимал, какой драгоценный дар получил от небес и потому боялся потерять его. Он не хотел делить свою прекрасную юную жену ни с кем, потому и уехал в старый замок, чтобы скрыть ее от жадных глаз света. Софи провела долгие годы, которые казались ей вечностью, в объятиях сладострастного старца, который ревновал ее к каждому шороху, к каждой былинке. Красавица Софи отдала лучшие дни  своей молодости за право не подчиняться, а самой повелевать людьми. Барон де Мелас сделал ее затворницей, полноправной хозяйкой в заброшенном замке с обветшалой крышей, изношенными обоями и большой конюшней, в которой стояла одна-единственная тощая кляча. У нее была горничная и несколько слуг, но она не имела друзей и подруг. Почти все свое время Софи вынуждена была проводить рядом с мужем.

В который раз она просчиталась, в который раз разбились все ее мечты. Софи желала большего, а получала крохи, а то и вовсе ничего. Не было богатства, не было роскошных нарядов, драгоценных камней, снившихся ей по ночам. Но все же она была баронессой Софи де Мелас, и за это нужно было платить дорогой ценой – целовать и ласкать дряблое тело супруга. Барон же души не чаял в Софи, пестовал, как мать дитя, окружая любовью и заботой, холил, лелеял, сдувал пушинки с ее платья, раз в год дарил ей дорогие подарки, залезая при этом в долги. Очень редко в их замке появлялись гости. Это были или владельцы ближайших поместий, или старые друзья барона, а ответные визиты супруги почти никогда не наносили. Соседи называли их отшельниками. Четырнадцать лет Софи провела в старом замке, который стал для нее тюрьмой, в его стенах она похоронила все свои мечты о богатстве, но только не надежду, которая оставалась единственной ее подругой в течение долгих лет. За год до смерти барона парализовало. Он постепенно стал выживать из ума. Ей приходилось кормить его с ложечки, целые дни проводить у изголовья супруга. Она мечтала о его скорейшей смерти, дабы получить желанную свободу и возможность устроить свою жизнь. Наконец, в ее жизни появился новый мужчина, лекарь Жорж Ромм, широкоплечий шатен с хитрыми, как у лисы, маленькими глазами и большим ртом, который почти никогда не говорил правду. Жорж Ромм лечил барона и жил в замке. Болезнь супруга не мешала Софи и Жоржу проводить вместе ночи в соседней комнате.

Предприимчивый лекарь решил облегчить страдания старика и помочь ему поскорее предстать перед судом Божьим, но Господь успел призвать своего раба и без помощи Жоржа Ромма. Второй апоплексический удар вознес барона Вандома де Меласа прямо на небо. И тут же молодую вдову окружили кредиторы усопшего, они, словно коршуны, дрались друг с другом за право первенства получения своей доли в общей сумме долга барона де Меласа. Чтобы вырваться из их цепких когтей Софи пришлось почти за бесценок продать старый замок. Полученная сумма погасила только немного больше половины общего долга. Так что даже переезд баронессы в Париж в дом на улицу де Бюси не смог избавить ее от назойливости и частых визитов ненасытных ростовщиков, дрожащих за свои гроши, которые редко кто из них нажил честным путем. Деньги, которые они предоставляют заемщикам, как правило, не спасают последних, а еще более засасывают их в болото нищеты, порока и бессилья.

Большие проценты окутывают заемщиков, словно паутина, которую умело ткут пауки-ростовщики. Деньги, взятые в долг, почти всегда орошены слезами, озвучены мольбами, доводят многих до отчаяния, до последней черты, на рубеже которой каждый из нас делает свой выбор и в зависимости от последнего попадает в ад или рай.

Жалкий вид перекошенных ворот, возле которых пятнадцать лет назад ее нашел барон, навеяли на Софи грустные воспоминания о своей нелегкой жизни, утраченной юности. Единственное, что у нее осталось – это красота, роскошное тело, которое должны были приносить своей хозяйке постоянный доход, с их помощью Софи решила овладеть настоящим богатством, получить высокий титул, стать настоящей светской дамой. Чтобы осуществить задуманное, ей нужно было выезжать в свет, соответственно одеваться, содержать на высшем уровне свой дом.

Стартовый капитал она получила, продав часть своих драгоценностей и заложив дом на улице де Бюси в ломбард. Молодая вдова создавала себе поле деятельности для достижения своих корыстных целей. Но самое главное то, что ей нужен был человек, который дал бы ей новое, более знатное имя и возложил к ее ногам, словно к стопам богини в греческом храме, несметные богатства.

И она нашла его. В качестве жертвы Софи выбрала графа Анри де Сент-Круа. Он подходил под все ее стандарты, но почему жертвой и почему он? Ведь граф был женат, намного проще было найти неженатого дворянина, но следует учесть один маленький, но очень важный факт, что не все свободные молодые кавалеры столь богаты, как граф де Сент-Круа. К тому же, препятствия еще более разжигали Софи, пробуждали интерес к графу. Она слышала, что он обожает свою вторую жену и единственное, что омрачает их счастье – бесплодие графини Мари де Сент-Круа. Последний факт был ее главным козырем в игре. Игре, в которой ставка была больше, чем жизнь. Баронесса поклялась сама себе, что всеми доступными и недоступными средствами сведет графа с ума. «Он будет боготворить меня, желать только меня и остынет к жене. Добиться этого будет трудно. Но игра стоит свеч»! – говорила себе Софи в ноябре прошлого года.

А зимой нынешнего – добилась своего. Медленно, но уверенно она пришла к цели, используя свою блестящую красоту, незаурядный ум, изощренное кокетство. Граф Анри де Сент-Круа, словно птица, попал в расставленные ему силки.

«Как же привязать его к себе навечно? Заставить полюбить навсегда?! Ну, конечно же! Решенье проблемы очень просто. Пообещать родить здорового крупного малыша, продолжателя рода де Сент-Круа», – вот о чем думала Софи в этот вечер, в тиши своей комнаты, удобно расположившись на диване.

«Как же я буду смеяться в лицо этому презренному рабу, когда со временем он поймет, что я бездетна. Я сыграю на его чувствах, заветном желании, разобью в один миг все его надежды и наконец отомщу всем потомкам Адама в его лице», – ехидная улыбка искривила ее тонкие губы.

Вот почему мы назвали графа де Сент-Круа жертвой. «Но остается жена! Я совсем забыла об этой безумно влюбленной дурочке Мари».

Софи желала убрать соперницу со своей дороги раз и навсегда. Как?! Каким способом это можно было осуществить? Ценой преступления! Но руки баронессы де Мелас должны были оставаться чисты, весь жар из полымя она собиралась выгребать руками графа. План Софи был страшен и жесток. Сейчас лежа на диване, когда ее тело отдыхало, а коварный ум работал с колоссальной энергией, мозг Софи напоминал кипящую массу, с помощью которой стеклодув выдувает разные фигуры, так и ее мозг порождал разные идеи, одну страшнее другой. Ее мысли обратили бы в дрожь любого нормального человека. Софи решила заставить мужа убить собственными руками свою жену. Ход коварных мыслей Софи прервал шум подъехавшей к воротам дома кареты.

«Кто это может быть? Сегодня вечером я никого не жду», – с тревогой подумала Софи.

Дверь комнаты баронессы де Мелас открылась. На пороге появился крепкого телосложения в сером сюртуке красавчик Жорж Ромм. При виде своего друга, или, точнее сказать, сообщника, Софи не изменила своей позы и оставалась лежать на диване.

– Вы пришли, мой друг, как раз вовремя. Хоть я и не ждала тебя, но более подходящего времени для визита не мог не найти. У меня вот здесь, – она показала белой нежной рукой на правый висок, – как раз созрели все детали моего плана. Ты, Жорж, поможешь мне воплотить в действительность мои черные, как деготь мысли, – и Софи рассмеялась.

Жорж Ромм на мгновение испугался и подумал: «Не сходит ли она  с ума?!»

Но вот ее лицо изменилось, улыбка заиграла на губах и он, забывая обо всем, бросился к ее ногам.

– Говори, драгоценная моя. Все, что не пожелаешь, исполню. Я твой раб, твой сторожевой пес. Софи, услада ночей моих, – он покрывал поцелуями ее обнаженные ноги, пытался обнять ее, но Софи резко оттолкнула его.

– Только не сейчас, Жорж, – словно опомнившись, мягко сказала баронесса. – Я устала, мой мозг усердно работал и нуждается в отдыхе. К тому же, почему ты не спрашиваешь о содержании моего плана и своей роли в нем? – обиделась Софи.

– Богиня моя, я никогда не сомневался в твоих способностях, в хитрости и изощренности этой прекрасной головки. Я полностью доверяю тебе и готов выполнить все твои указания, каковы бы они ни были.

– Слушай и запоминай. Все, что от тебя требуется – передать сильнодействующий яд нашему графу, чтобы он отравил свою обожаемую женушку.

– Но разве граф согласится? Ведь это безумие! Убить свою жену?! Он же любит ее! – возмущался Жорж.

– Любил! Не стоит никогда путать двух очень похожих, и в то же время разных, слов: «любить» и «любил». Время все изменяет, оно может превратить добродушного человека в настоящего демона. Для этого нужен только толчок и сложившиеся обстоятельства. Граф де Сент-Круа уже почти у финиша! Еще немного, и он будет сломлен. Он, словно марионетка, выполнит все, о чем я попрошу, а я буду только дергать за ниточки.

– Неужели одно лишь желание обладать тобою может заставить человека совершить преступление, тяжелый грех, который можно искупить ценой собственной жизни?

– Этот случай особый. Я совмещу желание обладать мною с заветным желанием графа иметь наследника. Страсть и неуемное желание иметь ребенка я сумею соединить в единое целое, которое можно разорвать, лишившись всего сразу. Он не получит меня, покуда я не стану графиней Софи де Сент-Круа, а стать ею я смогу лишь после смерти его глубокоуважаемой супруги, будь она проклята! Тысяча чертей!

– Хорошо, если граф отравит свою женушку, а что должен буду делать я? –  в недоумении спросил Ромм.

– Жорж, неужели ты так наивен? Ну, подумай немного. Что в таких случаях должен делать врач?

– Составить заключение о смерти, – побледнев, ответил эскулап, давно уже забывший клятву Гиппократа.

– Вот именно. Ты его и дашь. Жорж, ты как врач должен будешь засвидетельствовать, что она приняла яд добровольно. Самоубийство, понимаешь?!

– Но почему?! Она такая красивая, еще молодая женщина. Зачем ей спешить на встречу с Богом? Какой будет официальная причина?

– Ребенок, снова ребенок! – Софи самодовольно улыбалась. – Несчастная графиня не может перенести своего бесплодия и, чтобы искупить свою вину перед любимым супругом, лишает себя жизни. Разве это не романтично? Такие дурочки, как она, способны на все ради любви. Слава Богу или дьяволу, что меня больше не мучает подобный недуг. Я навсегда излечилась от этой страшной болезни. Мое сердце больше никто не волнует.

– Даже я, мои поцелуи? – обиженно спросил Жорж.

Софи рассмеялась ему в лицо.

– Дурачок, ты нужен моему телу, но не сердцу! Ты будишь во мне желание, но не любовь. А это две очень разные вещи! Я никогда бы не пожертвовала своей жизнью ради твоей! Запомни это! Вот в чем разница между желанием тела и любовью души. Можно изменять телом, но ни разу не предать душой.

– Но ты со временем можешь надоесть графу. Утолив жажду тела и не получив наследника, он может захотеть избавиться от тебя. Ты предусмотрела такой вариант?

– Конечно! Мой мозг работает не хуже паровой машины, которую придумал не помню, какой чудак. Графу уже никогда не избавиться от меня. Убийство свяжет нас навсегда еще сильнее брачных уз. Стоит мне захотеть, и его обезглавят на Гревской площади по первому моему доносу. А я к тому времени уже сбегу с тобой, прихватив все фамильные драгоценности славного семейства де Сент-Круа. Ну, как тебе мой план? Силен?!

– Ты, как всегда, на высоте. И красотою, и умом. Я восхищаюсь тобой, моя богиня! Но что будет со мной, когда ты станешь графиней де Сент-Круа?

– Жорж, не смеши меня. Ты останешься моим любовником. Мы будем тайно встречаться. Я буду платить тебе за молчание. Делать, так сказать, небольшие подарки, знаки глубокой привязанности. Подойди поближе, мой друг, я поцелую тебя. Ты мне нужен, – ласково говорила Софии, облокотившись на спинку дивана. Ее пеньюар приоткрывал не стянутую лифом грудь  и заставлял все чаще и чаще биться сердце Жоржа Ромма.

– Жорж, с этого вечера ты должен приходить в этот дом только под покровом ночи. Я уволю старую прислугу и найму новую. Отныне ни одна душа не должна знать о нашей связи, иначе я могу потерять графа. Я представлю тебя своим братом. Граф ни о чем не должен подозревать, – шептала баронесса на ухо своему любовнику. Она постепенно уступала его бурному натиску. Сообщники на время забыли о своих коварных планах и предались утехам любви.

* * *

Вечером следующего дня Софи в главной зале своего дома с нетерпением ожидала визита графа де Сент-Круа. В этот вечер она, как никогда, сияла своей красотой. Безупречно уложенные волосы с длинным завитым локоном делали ее прекрасное лицо еще более страстным. Щеки пылали огнем, бушующем в ее крови, от волнения и тревоги. Искусно сшитое белое атласное платье, с сильно вырезанным лифом, едва прикрывало совершенные линии ее божественного стана. Изумрудное ожерелье охлаждало пылающую грудь. На обнаженные плечи была наброшена прозрачная шаль. Руки украшали блестящие браслеты из дорогих камней.

Баронесса де Мелас беспокойно ходила из одного угла просторной залы в другой, мысли лихорадочно проносились в ее уме. «Я должна сломить его волю, подчинить себе. Должна. Сегодня или никогда. Мне надоело ждать. Мне надоели эти проклятые кредиторы, в последнее время они стали хуже назойливых мух. Я хочу быть графиней де Сент-Круа. Хочу! Мне надоело ждать! Любой ценой, любым путем я стану графиней Софи де Сент-Круа. Помоги же мне, Сатана, мы заключили с тобой договор, помнишь, тогда на мосту Сен-Мишель, и ты помог мне. Так помоги еще раз, пожалуйста! Я не могу просить Бога помочь совершить преступление и потому взываю к тебе. О, Люцифер, услышь меня, дай мне силы и коварства, хитрости и лести! Помоги же!»

Услышав громкий лязг ворот, она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, черные, как ночь, глаза засверкали огнем, она воскликнула: «Пробил мой час!»

Через несколько минуту граф Анри де Сент-Круа собственной персоной приветствовал ее глубоким поклоном. Его большие серые глаза пожирали Софи, как зверь добычу на траве. Он стоял на пороге и не мог вымолвить ни слова. Настолько его потрясла откровенная красота баронессы. Софи решила взять инициативу в свои руки. Она бросилась ему на шею со словами:

– Друг мой, вы пришли! На зов любви, на зов моей измученной души. Разлука точит мое сердце, как камень вода, – искусно играла свою роль Софи.

Близость желанного тела совершенно вывела графа из равновесия. Он окончательно лишился дара речи. Полуобнаженная вздымающаяся грудь Софи, словно туман, заслоняла весь остальной мир от него. Баронесса де Мелас продолжала клясться графу в своей чистой и непорочной любви к нему. Они так и стояли у порога, будто каменные статуи, не размыкая объятий. Постепенно граф осмелел, начал приходить в себя и проявлять мужскую настойчивость по отношению к представительнице слабого пола.

Они уже сидели на диване в зале.

– Нет, нет граф. Я не могу, я достойная женщина и не желаю быть вашей любовницей. Пусть я умру в одиночестве от любви к вам, но не стану вашей без Божьего благословения. Не просите и не умоляйте, повторяю вам, я честная вдова.

Ее взгляд проникал в самую глубину его сердца и разжигал в нем желание. Это было сильнее его воли и разума.

– Но я женат! Моя жена любит меня и никогда не отречется от меня. Что же мне делать?! Развод невозможен при всем моем желании! – в растерянности спрашивал Анри.

– Существуют два выхода из создавшегося положения, – сказала Софи и лукаво улыбнулась графу. – Итак, первый. Мы можем бросить все и бежать куда глаза глядят, лишь бы быть вдвоем. Я родила бы вам крупного здорового малыша, но он никогда бы не смог носить ваше имя и титул. Плод нашей любви, да, я не боюсь произнести это слово. Именно любви, ибо я люблю вас больше жизни, – с притворной страстью продолжала баронесса, – Так вот, плод нашей любви никогда бы не стал продолжателем славного рода де Сент-Круа. При этом я навсегда осталась бы вашей любовницей и не более! А я хочу быть только вашей женой! Вы слышите женой, роль любовницы мне ни к лицу. Я слишком много страдала в жизни и не хочу страдать по вашей вине, не хочу мучиться любовью к вам, имея возможность лишь изредка видеть ваш образ. Лучше вырвать вас раз и навсегда из своего сердца, уехать из Парижа в самую глушь Франции и там избавиться от всех иллюзий, чем продолжить жить с вами в одном городе, случайно встречаться на балах и приемах, разбивая себе сердце каждой встречей. Я хочу быть с вами навсегда или никогда, – решительно произнесла Софи, обжигая его своим хищным взглядом.

Ее красота не таила в себе той нежности и прелести, которые заключались в милых чертах Мари. Красота Софи ослепляла все вокруг, была слишком открытой и явной для всех, можно сказать вульгарной. Красота души Мари пропорционально сочеталась с красотой ее тела. О душе Софи не могло быть и речи вообще, она давно уже продала ее дьяволу. Все, что у нее оставалось, так это тело. Бесспорно, прекрасное и совершенное, но только тело. А что такое тело без души? Кусок плоти, предмет наслаждения, который поддается тлену. Что же тогда останется от Софи? Вы скажете: память. Но надолго ли, а будет ли она светлой?

– А второй? – со страхом спросил Анри и почувствовал, что ледяной холод обволакивает его разгоряченное тело.

– Второй?! Мы остаемся в Париже, и я через некоторое время становлюсь графиней де Сент-Круа, но для этого вы должны избавиться от бедняжки Мари, – твердо ответила Софи.

Она выучила эту фразу еще сегодня утром и повторяла несколько раз в обед, чтобы не забыть и сделать на одном дыхании столь гнусное предложение.

– Баронесса, вы толкаете меня на преступление, – заикаясь, начал говорить граф. – То, что вы предлагаете самое настоящее убийство. Моя жена вполне здорова и еще может прожить долгую, но, увы, несчастную жизнь. Неужели вы думаете, что я способен убить Мари, женщину, с которой провел лучшие годы своей жизни, которую так любил и боготворил? В конце концов, семнадцать лет назад я спас ей жизнь не для того, чтобы лишить ее сейчас. Я не Бог и не вправе распоряжаться человеческой жизнью, тем более столь дорогой для меня.

– Я ничего не думаю, – перебила его Софи, начиная нервничать. Она уже поняла, что граф – «крепкий орешек» и придется сломать не один зуб, чтобы расколоть его. – Я просто ненавижу ее, да, вашу жену, только за то, что она имеет право видеть вас каждый день, слышать ваш божественный голос, смотреть в ваши чудные глаза.

Она сделала паузу и посмотрела ему в глаза. Он отвел их в сторону, не выдержав ее проникновенного взгляда, который словно кинжал вонзался в его сердце, причиняя нестерпимую боль. Противоречивые чувства: жалость к Мари и желание иметь ребенка раздирали его на части. По природе своей Анри был эгоистом и желал иметь все сразу, не отказываясь ни от чего. Он не привык ничем жертвовать. И хотел иметь сразу нежно любящую жену, пылкую любовницу и здорового малыша, который не позволит предать забвению род де Сент-Круа. Анри был очень самолюбив, его не столько пугал страх одиночества в глубокой старости, сколько страх забвения.

Впервые судьба заставила его выбирать. Он должен был отказаться от одного в пользу другого. Весы его жизни вышли из равновесия. Анри должен был сделать выбор. На чашу весов была поставлена человеческая жизнь. Что же перевесит: любовь или самолюбие, сострадание или тщеславие?

Словно угадав мысли графа, Софи продолжала:

– Ваш род обречен на гибель! И только я смогу спасти его. Помочь пустить лозу на угасающем древе вашей фамилии. Я молода, здорова и смогу, словно волшебница, подарить вам еще много детей, сколько бы вы не пожелали! Я обожаю их звонкий смех, радостную улыбку. – Она взяла его руку в свою, приложила ее к своему животу и, глядя Анри в глаза, с трепетом в голосе произнесла:

– Это чрево сможет выносить ваших детей, я обещаю вам. Только избавьтесь от своей жены. Тогда я превращу вашу жизнь в настоящий рай. Когда придет ваш час предстать перед Богом, вы будете знать, что кто-то вспомнит о вас здесь, на этой Земле, где вас уже не будет. Ваше имя останется в истории Франции. Быть может, ваши потомки прославят вашу фамилию в веках и будут известны не только на Родине, но и по всему миру. Не упускайте такой возможности!

Ее глаза горели огнем, каждое слово было сказано с таким пылом и страстью, каким она еще никогда не говорила. Игра настолько увлекала Софи, что она сама поверила в свои слова и представила себя матерью огромного семейства, окруженного славой и почестями. В эти минуты ее искусству убеждения мог позавидовать сам Демосфен.

– Ваши внуки и правнуки будут молиться о спасении вашей души, об искуплении вашего греха, который вы возьмете на себя, дабы даровать им жизнь. Забудьте прошлое, думайте только о будущем! Настоящее для того и существует, чтобы с его помощью строить будущее. О, граф, разве такое будущее не прельщает вас?

Анри молчал, боясь ответить, он начинал бояться самого себя.

– Ну, хорошо. А что вас ждет рядом с Мари? – продолжала Софи, – одинокая безызвестная старость, жалкое прозябание и постепенное угасание; жадные взоры слуг, которые с нетерпением будут ожидать вашего конца, чтобы получить жалкие крохи от вашего огромного состояния, которое перейдет в казну или в распоряжение духовенства. Вам уже сорок пять, и вы не юноша. Забудьте о сантиментах, думайте реально. Спешите, граф, иначе можете потерять все. Не каждый день выпадает такая возможность.

– Хорошо, баронесса. Если я выберу второй вариант, то как, каким образом можно избавиться от Мари? – возбужденно спрашивал Анри. – Я не смогу причинить боль той, которая любит меня всем сердцем и душой. Даже если она невольно стала причиной моего несчастья, лишив меня всякой надежды иметь наследника. Во-вторых, за убийство, как известно, карают. Не знаю, как на небесах, я еще там не бывал, но на земле уж точно.

– Можно, я буду называть вас Анри. Это имя сводит меня с ума. Я хочу повторять ваше имя вновь и вновь. Анри, Анри, – восторженно повторяла Софи, стараясь хоть немного разрядить обстановку.

– Баронесса, я буду очень счастлив. Позвольте и мне называть вас Софи.

– Пожалуйста, мой милый друг Анри. Софи и Анри! Ах, как заманчиво звучит. Ох, я увлеклась и забыла о вашем вопросе. Не бойся, Анри. Мой кузен Жорж – искусный лекарь. У него есть такой порошок, который сразу усыпляет человека, и он уже больше никогда не просыпается. Вечный сон, вот что ждет твою бедняжку-жену. Она уснет и не будет больше знать мук  страданий. Мари обречена на одинокую старость без надежды увидеть тебя перед своей кончиной. Ведь ты сам понимаешь, что разница в возрасте между вами предвещает ей жить намного больше. Что будет с ней после твоей смерти? Одна лишь мука и скорбь. Вечный холод окутает ее сердце. Тоска и печаль медленно убьют ее. И ни одна душа не скрасит ее одиночества, не развеет тоску. Вот, что ждет твою жену! А если ты выберешь второй вариант, так последнее, что Мари увидит в своей жизни, будет твое лицо. Ты подаришь ей свою улыбку перед тем, как она уснет навсегда. Ты, словно лекарь, дашь ей пилюли, которые навсегда избавят ее от страданий. Анри, ты же сам знаешь, как она мучается, живя с тобой. Мари понимает, что не смогла принести тебе счастье, и эта мысль убивает ее каждый день, режет, будто нож, ее душу. Так помоги ей, избавь, исцели! Ее миссия уже выполнена. Она подарила тебе счастье, отдала всю себя без остатка. Теперь мой черед! Я та новая женщина, которая заменит ее и принесет новое счастье, которое не смогла дать Мари. Поверь мне! Так будет лучше для всех нас, – Софи, словно змея, обвила руками шею графа и начала страстно целовать его в губы. Граф не замедлил с ответом.

Мысль о снотворном зелье только сейчас пришла в голову Софи. Ей самой понравились ее последние слова. Она даже гордилась тем, что способна импровизировать. «Хм, – усмехнулась Софи сама себе. – Я снова обманула его, пообещав его милой женушке легкую смерть. На самом деле, она умрет в адских муках, проклиная его имя и род. Но графу некуда будет деваться. Пути к отступлению уже не будет. В случае чего, я скажу потом, что Жорж перепутал коробки. К тому же, этот факт тогда уже не будет иметь никакого значения. Он избавится от жены. Это главное! И неважно, каким способом». Софи представила себе корчащуюся на полу в муках Мари, внутренности которой медленно и мучительно разъедает яд, и злорадство заполнило все ее естество.

«Я многое бы отдала, чтоб своими глазами увидеть эту сцену. Умирающая жена и рядом раскаявшийся муж-убийца. Нет, он не должен раскаяться. Граф все выдержит ради ребенка. Я знаю такую породу мужчин и он как раз относится к их числу. Я же вижу, как у него загораются глаза при одной только мысли иметь наследника. Самолюбие, вот что его погубит или уже погубило. Он хочет во что бы то ни стало оставить свой след на грешной земле, заронить свое семя. Он верит, что если не он, то его потомки смогут осуществить все то, что он не смог реализовать или не успел. Он хочет прославиться, войти в историю, но не знает, как. Ну что ж, надейся, надейся, – думала Софи. – Посмотрю я на твое самодовольное лицо, когда ты потеряешь драгоценную жену, ту, которую действительно любил, насколько вообще был способен любить. Ты самый настоящий эгоист, который всегда любил только себя. Я же вижу это по твоему лицу. Я же не твоя наивная дурочка Мари, которая любит тебя, даже не зная за что, слепо, как котенок. Мне даже стало немного жаль эту крошку. Разве можно так любить? Она просто избаловала его, потакая все его желаниям и ничего не прося взамен. Глупышка! Никогда нельзя все время отдавать и ничего не просить. Да, я вижу, что он ее любит. Не хочет причинять боль! Значит, уже готов убить ее, раз думает о средствах, – она внимательно посмотрела на него. – Да, будь у вас сын с Мари, ты бы целовал следы, оставленные ею на песке и лобзал ее ноги. Ребенок, вернее, его отсутствие помешало их счастью, иначе оно бы длилось вечно. Это испытание, которое судьба послала их любви. И они так и дожили бы вместе до глубокой старости, нежно заботясь друг о друге и страдая в одиночку. Граф никогда в жизни не додумался бы до такого. Как мне хочется поскорее увидеть его, одинокого, как перст, разоренного и без надежды иметь ребенка. Отважится ли он на самоубийство? Вряд ли! Кишка тонка!» – она употребила слова из жаргона моряков, который так и не смогла забыть, несмотря на то, что прошло уже семнадцать лет с тех пор, как состоялся торг в таверне «Сирена». Благодаря этому торгу судьба забросила ее во Францию, дала новое имя, даже титул, только не дала счастья. Ведь она тоже когда-то мечтала быть матерью, иметь любимого супруга и спокойно жить в хижине, неподалеку от океана. В данный момент Софи казалось, что она сходит с ума от ненависти к проклятым мужчинам, которые искалечили ее жизнь, отобрали честь и любовь. Она невольно вспомнила страшное лицо Морского дьявола, и дрожь пробежала по телу. Да, даже через столько лет она не могла забыть лица этого чудовища. В последнее время он часто снился ей по ночам, Софи с криком просыпалась и уже не могла уснуть до утра.

Одновременно Софи ненавидела Розали, эту глупую ревнивую жену, которая, как плешивую собаку, выгнала ее из дома в одной сорочке. Узнав недавно, что Мари – лучшая подруга графини Розали де Шарпе, а Анри – графа Луи де Шарпе, Софи поняла, что сама судьба остановила ее выбор на семействе де Сент-Круа.

«Вы оба, Анри и Мари, расплатитесь за грехи своих лучших друзей», – говорила себе Софи в крепких объятиях графа де Сент-Круа.

– Я еще с детства очень хорошо запомнила слова моей бабушки: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». А бабушка была очень мудрой женщиной.

Софи спроецировала на Мари свою жгучую ненависть к Розали.

– Итак, Анри, решай! Твоя дальнейшая судьба в твоих руках. Запомни, нельзя иметь все сразу. Выбор за тобой, – серьезным тоном произнесла баронесса, освободившись от объятий графа де Сент-Круа. Ее слегка растрепанные волосы небрежно падали на оголенные плечи. Раскрасневшиеся от бурной речи щеки делали ее еще более пылкой и страстной. Она напоминала вулкан, который вот-вот должен был взорваться, превратить в пепел все живое вокруг, настолько разрушительной были ее силы. Настолько опасной была эта женщина.

Анри пристально смотрел на Софи, безмолвно восхищаясь ее красотой, умом и в то же время опасаясь этой роковой женщины. Он понимал, что погибает, что не сможет отказаться от Софи. Граф был похож на человека, который медленно, шаг за шагом, идет по дороге, которая ведет к краю бездны и зная, куда ведет эта дорога, не в силах ни повернуть обратно, ни свернуть в сторону.

* * *

Прошел еще месяц, в течение которого граф де Сент-Круа окончательно лишился покоя, он находился в постоянном нервном напряжении, ходил, словно в бреду. Его естество пылало огнем от неудовлетворенной страсти. Все его мысли были только о Софи. После рокового разговора с ней он поначалу пытался забыть ее, взять себя в руки и продолжать жить тихой, пусть несчастливой, но честной и спокойной жизнью. Увы, у него ничего не получилось. В глубине души он понимал, что Софи – чудовище, но его влекло к ней, словно магнит. Анри знал, что делает непоправимую ошибку в своей жизни, но ничего не мог поделать с собой. Самолюбие и тщеславие оказались сильнее его. «О! Если бы Мари подарила мне ребенка, я бы сделал ее святой и молился на нее день и ночь, как на деву Марию», – говорил он себе. Теперь же Мари начала раздражать его. Ее грустные, полные любви и нежности, глаза просто выводили его из себя. «Мари или ребенок»? – постоянно задавал себе вопрос и метался в поисках ответа. Анри знал, что только рождение наследника или наследницы могло внести новый смысл в его мрачную жизнь.

Он даже представлял себе, что у него на руках сидит крупный малыш, который улыбается ему и пытается обнять за шею своими маленькими пухлыми ручонками. Анри придумал ему имя – Луи, в честь короля-солнце Людовика XIV, и мечтал называть сына солнышком, ясным солнцем. От одной только мысли об этом лицо графа озаряла добрая улыбка. Анри во всем начал винить свою жену, сожалеть о том, что когда-то повстречал ее на лесной дороге, что Мари зажгла огонь любви в его груди и он до сих пор не в силах погасить его навсегда. Но сейчас Анри не нужна была нежная трепетная любовь Мари, ему нужен был наследник. Пусть даже от такой жестокой женщины, как Софи. Он знал, что она опасна и коварна, раз способна внушить другому человеку саму мысль о преступлении, и прекрасно понимал, что Софи не остановится ни перед чем ради достижения своих целей. Он боялся ее страстной и пылкой любви, да он искренне верил, что Софи любит его всем сердцем. Анри считал, что она так же, как и он, сгорает от страсти, только постоянно сдерживает свои чувства, чтобы не забыться во власти его рук и отдаться, только став его женой, графиней Софи де Сент-Круа. Такая теория тешила его самолюбие, удовлетворяла гордость и тщеславие. Законное право на обладание такой женщиной, как Софи, возвысило бы его в глазах света, ему позавидовал бы сам Людовик XIV. На его пути к счастью, славе и семейному благополучию стояла Мари – его вторая законная жена, которую он столько лет любил и боготворил, но которая, увы, не принесла ему счастья.

Анри проснулся с восходом солнца и долго-долго лежал с открытыми глазами, уставившись в лепной потолок, размышляя о своей судьбе. Он понимал – время идет, пора действовать, принимать решение, от которого будет зависеть жизнь дорогого человека. Он знал, что идет на поводу у судьбы. Нет, он не сможет добровольно отказаться от такого искушения. «Неужели я настолько слаб?! Дьявол в божественном облике искушает меня, а я, словно Ева в саду, поддаюсь его чарам. Воистину, непредсказуемы поступки человека. Поддавшись искушению, человек обрек себя на муки и страдание, пожелав большего, он лишился того, что имел. Неужели и я лишусь всего, что имел?! Нет! Нет! Мне повезет, может быть, хоть раз в жизни, и я наконец обрету свое счастье. Прости, Мари! Прости! Я не хотел, но у меня нет иного выбора. Прости! Сегодня или никогда»! – воскликнул Анри, резко вскочив с постели.

Через несколько минут, обуреваемый тревожными мыслями, он уже ехал в карете в направлении особняка на улице Ришелье. В эти минуты, которые длились для него вечность, Анри понял, что ради самолюбия, продолжения рода, он способен на все, даже на убийство. При этой мысли он содрогнулся и почувствовал себя уже не человеком, а чудовищем, которому нет места среди людей. Судьба Мари была в его руках, и он решил использовать ее в своих интересах. Низменные желания погубили духовные, тело убило душу. Кем стал «ангел-спаситель»? Неужто «ангелом смерти»?!

Мари проснулась в это утро от громкого лязга захлопнувшихся ворот. В последние дни ее мучала необъяснимая тревога. Это непонятное чувство не давало ей долго уснуть по вечерам, сделало ее сон недолгим и поверхностным, ночью она часто просыпалась в оковах страха, который не отпускал ее до рассвета. Чего же боялась Мари? Потерять мужа, своего Анри. Она не могла не замечать столь резкого изменения в его поведении. Охлаждение мужа к ней тяготило ее. Супружеские обязанности превратились для Анри именно в обязанности, а не в предмет удовольствия и наслаждения. Но иногда в нем будто что-то просыпалось, и он любил ее так же неистово и страстно, как в первые годы супружества. В его глазах вспыхивал тот же огонь, но вскоре гас, как искра.

Мари догадывалась, что в его жизни появилась другая. Но кто она? Чем занимается? Всерьез и надолго ли, не знала и не хотела знать, так как в самой глубине души верила и надеялась, что он любит только ее и то, что в настоящее время происходило между ними скоро пройдет, как страшный сон. Она верила, что однажды утром они проснутся, посмотрят друг другу в глаза и поймут, что им не прожить долго вдали друг от друга. Их души, как и тела, породнились навек. Мари верила в это. «Все пройдет», – повторяла она, успокаивала себя, но тревога одолевала Мари, как ни старалась она побороть ее.

Чтобы успокоить свои душу и сердце, Мари решила съездить к обедне в церковь Успения. Гаспар передал своей госпоже, что хозяин отправился к семейству де Шарпе и просил к обеду не ждать.

Мари, уже привыкшая к частым отлучкам мужа из дома, не придала сообщению слуги особого значения. В последнее время большую часть дня она коротала в одиночестве, занимаясь чтением или рукоделием. Мари отличалась постоянством и потому до сих пор не утратила любви к книгам, которых у нее с каждым годом становилось все больше и больше. Теперь она имела свою собственную библиотеку. Друзья – книги не предали ее и продолжали доставлять удовольствие своим содержанием. Мари читала поучительные басни Ларошфуко, особый интерес она проявляла к произведениям своего современника Жана-Батиста Мольера. Не могла удержаться от смеха, перечитывая пьесы: «Тартюф», «Жеманницы», «Мещанин во дворянстве», постановки которых не раз раньше смотрела. С тем же трепетом в душе, что и в юности, читала любимого Ронсара. Интересовали ее и сочинения Платона, Аристотеля, Маккиавелли, Марка Аврелия. Перечитывая их труды, Мари, словно алхимик, всю жизнь ищущий философский камень, пыталась найти смысл человеческого существования, но так и не могла постигнуть великой тайны бытия, которая остается загадкой для каждого поколения на протяжении веков и уверена будет волновать пытливый ум людей, пока существует жизнь на Земле. Во все времена великие умы человечества мучались в догадках в поиске ответа на один и тот же вопрос: «Зачем живем мы на Земле?» Каждый из них отвечал по-своему, постоянно подвергая сомнению свой ответ. Они вновь искали истину и даже на краю могилы, прожив долгую, бурную жизнь, не могли точно ответить на этот вопрос. Боясь солгать, ибо лгать грешно, особенно самому себе. Вряд ли найдется такой смертный, который за всю свою жизнь не задал бы себе этот вопрос.

Не давал покоя он и Мари. В юности она редко над ним задумывалась, в первые годы супружества тоже не придавала ему значения, так как была безмятежно счастлива и ничто не тревожило ее. И только поняв, осознав каждым уголком своей души, что она никогда не сможет дать жизнь себе подобному существу, ее стал волновать смысл бытия. Какова ее миссия на Земле? Если она даже не в состоянии продлить свой род и дать счастье человеку, которого безгранично любит. «Зачем я живу, зачем вообще появилась на свет?» – спрашивала Мари у Бога во время обедни. – «Зачем я встретила Анри, зачем принесла ему несчастье? Господь, ответь мне, дай знак.»

Мари неустанно повторяла слова молитвы. Хотя под стрельчатыми высокими арками церкви было темно, звуки органа наполняли светом душу Мари. Она очищалась нравственно, постепенно забывала о всех тревогах и волнениях. Дух Христа-спасителя входил в ее сердце, двери которого всегда были распахнуты для него. В церкви Мари находила покой и смирение, то чего ей так не хватало дома.

Звуки органа смолкли. Обедня закончилась. Толпа с нетерпением ожидала проповедника. И вот на высокую деревянную кафедру медленно взошел служитель церкви, маленький старичок с небольшой седой бородкой, исхудалым лицом желтоватого цвета. Несмотря на, казалось бы, внешнее нездоровье, он был полон сил и энергии. Глаза его горели огнем фанатизма. Наступила гробовая тишина. Толпа замерла, словно в ожидании чуда. Но ничего сверхъестественного не произошло. Началась обычная проповедь. Мари слушала, едва понимая, что говорит этот слуга Божий. Ее мысли были далеки от проповеди. Смолк орган, и ее вновь охватила непонятная тревога.

«Что-то должно произойти. Я это чувствую. Не знаю только, что. Но что-то точно. Я в этом уверена,» – говорила она себе. «Помилуй, Господи! Грешна я пред Тобою, прости и помилуй!» – каялась Мари, стоя на коленях у Распятия после проповеди, когда толпа покинула церковь.

Грех, словно тяжелый камень, крепко привязанный к тоненькой шее, клонил ее прелестную головку, покрытую черной вуалью, все ниже и ниже к холодному полу храма. Грех, который она каждый день искупает, орошая слезами свою подушку. Мари знала, что Господь не простил ее, не простил ее грешной любви к мужу сестры и наказал бесплодием. Но в глубине души она надеялась, что Бог когда-нибудь простит ее и не даст умереть без покаяния, что она будет прощена и ее душа обретет покой, пусть не здесь, а в царстве вечном. И потому готова была покорно нести свой крест здесь, ради обретения покоя там, где сможет вновь встретиться с Сесили и вымолить у нее прощение. «Сесили, прости меня, твоя душа бессмертна, а я великая грешница и виновата пред тобой!» – шептала Мари, поднимаясь с колен.

Тоска и непроходящее чувство тревоги заставили Мари исповедаться в этот день, в который раз со слезами на глазах ей пришлось рассказать о рождении первой любви, о первом порыве чувств, вышедшей из монастырского пансиона девушки, которая еще не знала жизни. Дрожащим голосом она рассказывала о юной девушке, не устоявшей перед обаянием своего кузена и влюбившейся в него без памяти, не имея на него никаких прав.

После исповеди Мари вернулась домой в надежде увидеть супруга, обнять его сильные плечи и хоть немного успокоиться, положив свою голову ему на грудь. Но Анри еще не вернулся, а на столе в гостиной ее ждало письмо.

Горничная сказала, что сразу после ее отъезда в церковь к ним пришел незнакомец в богатом одеянии и просил передать это письмо графине Мари де Сент-Круа лично в руки. Выслушав объяснения горничной, Мари, не раздеваясь, бросилась в гостиную, туда, где лежало письмо. Она испугалась, решила, что с Анри случилось несчастье. Дрожащими руками Мари разорвала конверт без надписи и быстро пробежала глазами письмо, пытаясь понять смысл написанного. Но то, что она прочла, в один миг убило ее душу. Что-то оборвалось в ее сердце и уже навсегда. Взгляд потух, последние строки плыли, словно в дымке. Но она не плакала, даже горький комок слез не подкатил к горлу. Оцепенение охватило ее. Безмолвный вопль души рвался наружу. Мари застыла с письмом в руках, подобно статуе.

 

«Сударыня! Иногда приходит время поведать о своих чувствах тому, кого вот уже восемь лет любишь всей душой и не смеешь признаться в этом, ибо не имеешь на это никаких моральных прав. Это время пришло! Поверьте, если бы не ежеминутно грозящая вашей жизни опасность, я ни за что бы не посмел нарушить ваш покой своим признанием.

Я понимаю какую боль принесут вам мои дальнейшие слова, но я не могу позволить вашему мужу лишить вас жизни, и потому пишу вам. Мне страшно представить, что в эти минуты вы уже стали жертвой гнусного обмана и по вашим жилам растекается яд.

Еще раз повторю: только безумный страх за вашу жизнь побудил меня написать эти строки. Дорога каждая минута! Сегодня утром в трактире незнакомый мне эскулап, будучи совсем пьяным, поклялся всеми святыми, что вас хотят убить. Когда? Сегодня или завтра, а может, через месяц? Он не сказал. Он говорил, что это – только вопрос времени. Затем он несколько раз повторил имя вашего мужа как главного исполнителя гнусной роли. Услыхав слова лекаря, я хотел тотчас броситься к вам, похитить, чтобы уберечь от зла. Но затем спохватился. Ведь я никто для вас. Таинственный незнакомец, который долгих восемь лет скрывает свою любовь, боясь признаться в своих чувствах, ибо видел насколько глубока ваша любовь к супругу. Сколько раз я пытался поймать ваш задумчивый взгляд, увы, напрасно. Ваши прекрасные бездонные глаза были устремлены только на него, вашего единственного и неповторимого. На балах, в Версале я подолгу наблюдал за вами, с каждым годом все более и более убеждаясь, насколько сильна ваша любовь к мужу. О! Если бы вы хоть раз оторвали свои глаза от супруга, то тотчас встретились с моими. И сейчас бы знали мое имя и моя тайна была бы раскрыта. Несколько раз мне довелось говорить с вами, обменяться официальными приветствиями, но ни разу вы не взглянули на меня как на мужчину. Я был для вас бесполым предметом, впрочем, как и все остальные представители сильного пола, которых вы никогда не замечали, кроме вашего единственного.

Я не увез вас силой потому, что вы назвали бы мой поступок безумством и никогда бы не поверили моим словам. А ваш супруг так и остался бы на пьедестале, на который вы собственными руками его возвели, окружив ореолом святости.

Но я не безумец. Я только хочу спасти вас, а для этого должен открыть вам глаза, чтобы вы узнали своего мужа таким, каким он есть на самом деле. Лицемерный эгоист, всегда заботящийся только о своем благе. К тому же льстец и хвастун.

Простите, что не удержался и перечислил некоторые черты харак­тера вашего мужа. Я вовсе не хочу очернить его в ваших глазах. Только хочу открыть вам правду, а вершить суд предоставляю всецело вам.

Поймите, я ничего вам не навязываю, только хочу уберечь от гибели, а для этого вы должны убедиться в измене своего мужа и тогда, быть может, поверите в то, что он хочет отравить вас, и сами спасете себя, порвав с ним навсегда. Я знаю, мои слова разрывают вам сердце, причиняют нестерпимую боль. Вы спросите: «А стоит ли вообще после этого жить, может, лучше самой броситься в Сену и покончить со всем раз и навсегда?» Отвечу: Нет. Вы должны жить! Несмотря ни на что, жизнь прекрасна! Я не позволю вам умереть молодой. Вы должны быть счастливы. Пусть не со мной, так с другим. С тем, кто никогда не предаст вас и не изменит своих чувств к вам. Вы достойны лучшей участи!

Итак, как стало известно, сегодня с самого утра ваш супруг находится в доме баронессы Софи де Мелас на улице де Бюси. Спешите! Не теряйте времени и, быть может, если вам повезет, вы сможете застать его там. Здесь я предоставляю вам полную свободу действий. Воля ваша! Я не имею права ничего вам указывать. Но только умоляю, не отчаивайтесь! Пусть вы столкнетесь лицом к лицу с голой правдой, чем будете продолжать жить в красивой лжи. Мне не хочется, чтобы вы жили иллюзией о прошлом и медленно угасали, если я могу предложить вам лучшую жизнь.

Только священный долг перед Отечеством заставляет меня немедленно покинуть пределы Франции по приказу нашего светлейшего короля-солнце, иначе ни одна сила в мире не заставила бы меня бросить вас в столь тяжелое для вас время.

Мари! Простите меня за столь необычную дерзость, за то, что посмел назвать вас по имени. Но я не могу более сдерживаться, чувства переполняют через край мою душу и готовы вот-вот вырваться на волю. Мари! Я знаю как вам сейчас тяжело, но умоляю прочтите до конца. Когда вы читаете это письмо, каждая строка отдаляет меня от вас. Я мчусь со скоростью ветра туда, где вас нет. Но я скоро вернусь. Покуда меня не будет во Франции, осмелюсь предложить вам уютное убежище, где вы сможете укрыться от преследований своего мужа. Небольшой особняк на улице Сент-Антуан неподалеку от Королевской площади всегда будет ждать вас. Уже сегодня вы сможете стать его хозяйкой. Как только я вернусь во Францию, сразу же поеду туда в надежде увидеть ваш милый силуэт.

Мари! Я люблю вас. «Без надежды надеюсь», – вот как можно ска­зать обо мне, но я все же надеюсь и не перестану пока бьется ваше сердце.

Помните, что на этой Земле есть человек, который любит вас ради вас самой, а не ради себя.

Конечно! Ваш муж будет все отрицать, если вы покажете ему это письмо. Он назовет его бредом безумца. Но я прошу вас, доверьтесь мне и не пожалеете. Если вы согласитесь, мы уедем отсюда куда угодно, и ни одна душа не найдет нас.

Не сделайте непоправимой ошибки. Вы еще молоды и прекрасны и сможете стать счастливой. Мое сердце в разлуке разрывается от страха за вашу жизнь. Я молю Бога, чтобы уберег вас. Мари! Хоть раз в жизни подумайте о себе, а не о нем! Храни вас Бог! Ваша жизнь и моя дальнейшая судьба в ваших руках.

                                                   Искренне любящий вас друг.

P.S. Я писал эти строки, переживая огромное душевное потрясение. Ведь вашей жизни каждую минуту угрожает опасность. От одной только мысли, что это письмо может застать вас бездыханной, меня бросает в дрожь. Мари! Умоляю вас, бегите, спасайтесь от своего мужа, как от прокаженного. Его тело здорово, но душа заражена тщеславием и эгоизмом. Молюсь всем сердцем и душой, чтобы вы поверили мне. Я не прощаюсь, искренне верю в нашу встречу, пусть даже не здесь, а на небе».

 

Письмо жгло руки Мари. Нет! В это невозможно поверить. Безумец! Какой-то душевнобольной! Она начала перебирать в памяти имена всех знакомых ей мужчин, но так и не поняла, кто мог быть автором письма. Мари вынуждена была согласиться с незнакомцем – она никого и никогда не замечала. Все мужчины, кроме Анри, были для нее пустым местом.

Зато она очень отчетливо вспомнила образ баронессы де Мелас, и ей стало не по себе. Так вот на кого ее поменяли, на красивую куклу с жалкой душонкой. Чувство обиды жгло ее сердце. Да, она уже давно подозревала, что Анри любит другую. Но одно дело подозревать, пребывать в сомнениях, в душе надеясь на лучшее и совсем другое – точно знать имя той, которая прочно заняла твое место в сердце любимого. Как это невыносимо больно! Хочется бежать, бежать без оглядки от правды, заснуть, проснуться и чтобы кто-то сказал, что жестокая правда была всего лишь ночным кошмаром. Но реальность остается реальностью, и от нее не уйти. Нельзя жить иллюзией. Нужно жить и бороться. «Я буду бороться за тебя, Анри, не уступлю этой глупой красотке», – шептала Мари. – Измена, да. В это еще можно поверить. Но убить?! Нет! Я не могу даже думать о таком. Сейчас же поеду туда и все проверю. А вдруг это шутка? Жалкая шутка душевнобольного. Анри не способен на убийство, – говорила она самой себе, пытаясь убедить себя в его невиновности. Хотя фундамент слепой веры в мужа уже пошатнулся.

* * *

Одинокая женщина в черном стояла неподалеку от ворот особняка баронессы де Мелас. Лучи послеобеденного солнца слепили ей глаза. Но она не уходила и мужественно смотрела туда, откуда, по словам незнакомца, должен выйти ее муж. Нет, Мари не решилась войти в дом своей соперницы. Она боялась увидеть то, что после никогда не сможет простить своему мужу. Как говорится: глаза не видят – сердце не болит. В глубине души она надеялась, что все что написано в письме, окажется ложью. «Без надежды надеюсь», – как же это правильно сказано. Ведь это я здесь уже больше часа стою и надеюсь на какое-то чудо», – размышляла Мари.

Но чудес не бывает! Мари увидела, как отворились двери дома и баронесса де Мелас (Мари сразу узнала ее) повисла на шее мужчины, закутанного в темный плащ, их уста слились в долгом поцелуе. В этот миг душа Мари умерла, сердце окаменело. Любовь не умерла, она погибла. Ревность и измена безжалостно убили ее. Чем сильнее любила Мари, тем сильнее испытывала боль. Боль, которая, словно копье, беспощадно вонзилась в ее сердце. Мари не видела лица мужчины, ей незачем было это делать. Теперь она точно знает – это Анри. Она настолько хорошо знала его, что даже узнала бы его тень. Средь тысяч глаз его бы глаза узнала, шаги услышала бы за сотни миль. Мари стояла белая, как стена, и еле держалась на ногах. Крик души готов был вырваться наружу. Ей казалось, что она стоит на краю обрыва и вот-вот упадет в бездну, куда ее толкает измена. Анри так низко, так глупо обманывает ее. А она верила! Верила ему, как Богу. Нет, нельзя так любить, Бог наказывает ее за то, что она любила Анри сильнее Господа. Анри был для нее всем, он заменил ей Бога, она сама возвела себе кумира и молилась на него день и ночь. Теперь пришло время расплачиваться и за этот грех. «Не сотвори себе кумира», – говорил Господь, а она нарушила его заповедь, и вот теперь должна нести свой крест. Мари чувствовала, что ее Голгофа еще впереди.

Она не могла больше смотреть на эту пару. Просто невыносимо больно. Всему есть предел! В беспамятстве она бросилась бежать в обратную сторону. Земля убегала из-под ее ног. Мари, как безумная, бежала улицами Парижа, едва не попав под колеса проезжавших карет. Жизнь остановилась для нее и потеряла всякий смысл. Зачем ей жить дальше? Ведь в последние годы она жила только для Анри, а теперь она ему не нужна. Так зачем же жить? Зачем существовать еще двадцать-тридцать лет на этой Земле? Зачем мешать счастью Анри с другой женщиной, пусть даже та пуста и лжива? Он сам выбрал эту женщину, нашел своей жене достойную замену. Эта женщина сможет родить ему ребенка, а значит, дать счастье. А она нет! Она беспомощна перед промыслом Божьим.

Мари в отчаянии стояла на мосту Сент-Мишель на том же месте, где пятнадцать лет назад ее соперница продала свою душу дьяволу, и смотрела на темно-синюю гладь воды. Сена была спокойна и безмятежна, и манила Мари забыть о земных печалях, обещая вечный покой. Но Мари не поддалась искушению, в отличие от Софи, она вверила свою душу Господу и молилась о спасении души Анри. В ее душе боролись два совершенно противоположных чувства к мужу: любовь и ненависть. Известно, что от любви к ненависти один шаг. Кто же победит в этой схватке?

В этот вечер Мари вернулась домой поздно. Она сама не знала, как нашла дорогу, ноги сами привели ее к дому, порог которого она переступила много лет назад, надеясь обрести счастье и покой. А что получила взамен? Одиночество и отчаяние, тоску и печаль. Хотя нет, она была счастлива в этом доме, пусть недолго, каких-то пять-десять лет, но все же была счастлива. Только теперь Мари поняла, что за каждую крупицу счастья мы платим такой дорогой ценой, что порою кажется, лучше бы его никогда и не было.

Анри встретил ее любезной улыбкой, помог раздеться. Был внимателен и заботлив.

– Дорогая, я взволнован! Где ты пропадала? Улицы Парижа небезопасны в столь поздний час.

– Прости, милый. Я задержалась у Розали, она так долго рассказывала о своих внуках, что мне было неудобно ее перебивать, – солгала Мари, глядя мужу прямо в глаза. Она была возмущена столь любезным его поведением. «Подлец! Настоящий актер. Как искусно умеет притворяться, а я верила ему. Быть может, он вообще никогда меня не любил, а только играл роль влюбленного, чтобы овладеть моим телом и душой. Собственник! А что, если бы я ему изменила? Что бы он делал, когда бы его назвали рогоносцем?» – эти мысли вихрем пронеслись в голове у Мари, она решила подыгрывать мужу.

Анри подошел к ней, обнял за талию и прошептал на ушко: «Мари, эту ночь я хочу провести в ваших объятиях. Поднимитесь в вашу спальню, я вскоре приду. Нас ждут незабываемые минуты», – он подмигнул ей, лукаво улыбаясь.

Мари еле-еле себя сдержала, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Гордость и гнев кипели в ней. Она готова была взорваться от накопившегося за целый день потрясения. Какое лицемерие, какой цинизм! Ночь любви! Ее тошнило от его слов. О! Если бы он сказал эти слова вчера, она была бы счастлива и вела себя, как безумная от радости. Но теперь, после того, как она видела его в объятиях другой, все изменилось в ее душе. Ревность убивает все самые светлые чувства в душе человека, порождая ненависть и неприязнь к тому, кого любишь больше всего на свете.

В полумраке своих покоев в ночном одеянии с распущенными волосами Мари была в этот вечер хороша, как никогда. Она с нетерпением ждала Анри, чтобы доиграть свою роль до конца. Противоречивые чувства раздирали ее душу на части. Она вспоминала их первую встречу в лесу, признание Анри в библиотеке, его глаза, горевшие любовью, но все прекрасное на свете в ее памяти тут же застилала картина, очевидцем которой она стала сегодня после обеда. Обида и горечь, словно тиски, сжимали ее сердце. «Люблю ли я его еще?! О, да! Я, как безумная, люблю его. Несмотря ни на что и готова простить, только бы он никогда больше не встречался с той, другой.»

Дверь спальни отворилась, и Мари увидела стоящего на пороге Анри с двумя чашами, полными вина. Его глаза лихорадочно блестели, он казался взволнованным, руки слегка дрожали. Она подошла к нему, улыбаясь, и затворила дверь.

– Дорогая, прежде чем мы уснем в жарких объятиях, я хочу выпить с тобой вина за нашу любовь.

Каждое слово супруга оскорбляло Мари, умаляло ее достоинство, топтало гордость. В душе смеясь над тостом, она все же приняла чашу вина из его рук и выпила до дна, не отрывая глаз от Анри. Он не выдержал ее проникновенного взгляда и опустил свои лживые глаза. В эту минуту Мари совсем забыла о грозящей ее жизни опасности, настолько была во власти обиды и отчаяния. Этот тост, поднятый за любовь, переполнил чашу ее терпения. Довольно играть! Она не выдержит последней сцены! Нет! Она не хочет, чтобы он прикасался к ее чистому, незапятнанному телу своими грязными руками, которые касались другой женщины. Нет! Спектакль окончен! Занавес опущен! Пора выйти на сцену главной героине – горькой правде и поставить все на свои места. Довольно лжи и фальши! Пришло время сказать правду. Розали была права – ничто не длится вечно. Как же она тогда сказала? «Нужно найти мужество в себе, чтобы с достоинством выдержать удар». Я обещала тогда найти это мужество и найду! Господи, помоги мне, – она подняла глаза вверх, как бы прося у Бога защиты.

Мари с вызовом бросила чашу на пол и с иронией произнесла: «Мы выпили с тобой за нашу любовь! Не так ли? А где она? Ведь ее уже давно нет. Ты убил ее собственной рукой в тот день, когда связался с баронессой де Мелас. Тебя обольстили прелести этой сирены с каменным сердцем. Ты променял мою чистую и преданную любовь на бесстыдные ласки распутной женщины. Меня называют Пенелопой, а ее Мессалиной. Довольно обманывать меня, я все знаю о твоей измене. И не желаю, чтобы меня принимали за наивную дурочку и смеялись за спиной. Хватит лжи! Я устала, устала любить тебя и ничего не получать взамен. Я устала так жить, – ее глаза сверкали гневом, метали молнии. Мари всегда тихая и спокойная наконец взорвалась, как вулкан. Она умела ждать и терпеть, но сегодня терпению пришел конец.

Анри молча стоял и слушал, потупив взгляд, не смея смотреть ей в глаза, которые никогда его не обманывали. Мари упала перед ним на колени, чтобы все же взглянуть ему в глаза, понять его чувства, мысли.

– Лучше убей меня, Анри! Но не мучь более! Ведь я люблю тебя, слышишь, люблю! Ты понимаешь меня, Анри? Люблю больше жизни и потому не могу так больше жить.

Наконец она встретилась с глазами мужа, они напоминали глаза безумца. Внезапно лицо Мари исказилось в судороге, ей стало не хватать воздуха. Она с ужасом посмотрела на Анри и увидела страх в его глазах. И все поняла! Незнакомец был прав! То, что Мари приняла за бред сумасшедшего, оказалось чистой правдой. Единственный человек на земле пытался спасти ее и не смог. Она убила себя сама, слепо доверяя своему «единственному».

– Так  это правда! Вино было отравлено?! Я просила, а ты уже предугадал мое желание. Ты всегда угадывал мои желания и на этот раз угадал. Надеюсь, это последние муки в моей жизни, – сказала Мари и рухнула на пол. Судороги продолжались. Все лицо дергалось. Как страшно исказился прелестный рот, который Анри когда-то любил целовать. Спустя полминуты ее тело оцепенело. Голова запрокинулась назад. Мари представляла собой жалкое и ужасное зрелище. Внутренности пекли огнем, ужасная дикая боль внизу живота лишила ее сознания. Лицо вздулось, покрылось синевой. Зубы прикусили высунувшийся изо рта язык. Кровавая слюна забрызгала не только щеки и волосы, белое одеяние стало алым.

Анри с ужасом смотрел на жену и не мог прийти в себя. Его план сорвался. Он понял, что Софи обманула его. Анри поверил в то, что врученный ему яд – медленного действия, и Мари уснет навсегда в объятиях супруга, после сладостной ночи, которую он хотел ей подарить. Анри желал, чтобы Мари умерла с улыбкой на устах, крепко обнимая его, так и не догадавшись ни о чем. Но в жизни ничего нельзя предугадать. Жизнь не сказка, придуманная нами, а реальность, которая часто бывает жестока. И теперь он был зол на Софи. «Она обманула меня, проклятая стерва. Но я отомщу ей, получу все, что хочу от нее, а потом отомщу. За каждый миг страдания Мари эта потаскуха заплатит дорогой ценой. Я что-нибудь придумаю».

Мари пришла в себя, огляделась и увидела растерянное лицо мужа. И тут ее словно осенило. Это конец!!! Последние минуты ее жизни. И она никогда уже не увидит Анри.

– Боже мой, – воскликнула она, – ведь я тебя уже не увижу, Анри! Я же всегда любила и люблю только тебя, несмотря ни на что.

Слезы выступили на ее глазах, жгучая боль внутри не отступала. Анри продолжал молчать в оцепенении и смотрел на нее стеклянными глазами.

– Запомни, Анри, любовь прощает все! Я люблю тебя и потому прощаю. Желаю быть счастливым с другой. Ты еще успеешь стать счастливым с баронессой де Мелас, она родит тебе наследника и воплотит в жизнь все твои мечты, с нею ты достигнешь того, чего не смог со мною. Она подарит то, чего я при всем своем желании и любви не смогла дать тебе. Анри, будь счастлив! Поклянись мне (это моя последняя воля), что ты будешь счастлив, будешь. Ты слышишь меня?! – Мари задыхалась, холодный пот покрыл ее лоб. Наступила агония.

Анри не мог более сдерживать себя и бросился к жене, обнимая ее.

– Прости, прости, Мари! Ты святая! Я никогда не был достоин тебя. Ты ангел, я демон!

– Не говори  так, любимый. Ты когда-то своей рукой спас мою жизнь, и я была благодарна тебе. Этой же рукой ты отнял ее у меня, но и сейчас я благодарна тебе. Благодарна за избавление от мук, что никогда не превращусь в беззубую, выжившую из ума старуху и не буду умирать в одиночестве, не увидев перед смертью твоего лица, ибо ты сам понимаешь, что по закону природы скорее всего Господь первым бы призвал тебя. К счастью все произошло иначе. Господь милостив. Последнее, что я увижу в этой жизни, твое лицо, склоненное надо мной. Ты все же любил меня, я знаю, и, может быть, еще любишь.

– Да, люблю, Мари! Люблю, прости меня!

Слова Мари вновь перевернули все в его душе, будто вывернули наизнанку. Анри снова вспомнил то время, когда был счастлив с Мари, и уже сожалел о случившемся. Но обратного пути уже не было, противоядия тоже. Мари угасала, уходила из жизни, покидала его навсегда без ненависти, без злобы, зная, что это он убил ее. Собственной рукой!

«Да будь я проклят! Что же делают со мной?! Я буду снова одинок, – Единственное, что утешало его в данный момент, так это мечта о сыне. – Ради сына я готов на все, – повторял он себе, – Пусть даже такой ценой. Я скрою все, я притворюсь, но на Софи я женюсь!»

– Анри, – слабеющим голосом шептала Мари, – я совсем забыла, скажи всем, что это я сама. Сама выпила яд, чтобы избавить тебя от мучений. Обещай.

– Обещаю.

Ему было ужасно стыдно за то, что даже на пороге смерти она думала о нем, о его благополучии, о том, как спасти его от правосудия. Его – труса, подлеца, ничтожного человека, ибо он был таким и не мог изменить себя. В конце концов он не виноват, что Мари полюбила его. Это судьба. Злой рок! Fatum!

Мари начала хрипеть, дыхание участилось, кровавая пена пошла изо рта.

– Анри, Анри, прости, – красивые глаза Мари закатились, голова запрокинулась, уста замолкли навсегда. Последние слова Мари были обращены к нему, ее «единственному», тому, кому она вверила себя и от руки которого погибла. Ангел-спаситель превратился в Люфифера ради достижения своей цели. Софи просчиталась, Мари умирая в ужасных муках, продолжала любить. Ее любовь не знала границ, не знала меры. Софи, никогда и никого не любившая по-настоящему, не смогла оценить всю силу настоящей любви. Софи вновь просчиталась. Ее ум всегда руководил чувствами, и она не могла понять, как можно продолжать любить того, кто лишил тебя самого дорогого – жизни. Анри бережно провел рукой по лицу Мари, закрывая столь любимые ранее глаза, которые всегда были обращены только на него и светились неземной любовью.

– Прости меня, прости. О, Мари, если бы только у нас был ребенок, – тяжело вздохнув, сказал Анри.

Он взял ее на руки и положил на постель, туда, где провел с ней столько незабываемых ночей. А теперь она лежала там одна. Спокойная и холодная. Наконец, она обрела покой и избавилась от мук. Мари, Мари, моя единственная любовь. Я погубил свою душу ради наследника, который даже еще не зачат. Мари, ты простила меня. Но Господь не простит. Мой грех страшен, я боюсь сам себя. Убить своей рукой любимое создание – на это не способен даже зверь. А меня еще считают в обществе человеком», – думал Анри.

Он до утра простоял над бездыханным телом жены, вспоминая свою жизнь с того момента, как повстречал Мари. Судьба свела их, судьба и разъединила. «Что ждет меня? Счастье или расплата?» – спрашивал он себя. Жизнь покажет.

* * *

Анри, словно призрак, с маленьким светильником в руках бродил по пустым комнатам своего дома.

Тоска и уныние переполняли его сердце. Он вошел в спальню, туда, где полгода назад случилась трагедия. Не чашу вина, а чашу вины, его вины выпила Мари до дна. В комнате до сих пор витал аромат ее духов. Каждая вещь, любая мелочь напоминали ему о Мари.

Анри поставил светильник на маленький столик у зеркала, упал плашмя в холодную постель, которую раньше согревало теплое тело жены, обхватил руками подушку и горько зарыдал. Он вспомнил, как искусно сыграл роль скорбящего мужа на похоронах, с каким лицемерием и уверенностью рассказывал, как его жена перепутала коробочки с сахаром и ядом против крыс. И ему поверили, глубоко сочувствовали, друзья оказывали всяческую поддержку, особенно Луи и Розали. Ему – подлецу, который собственными руками убил ее, а потом, придумав нехитрую басню, ловко ушел от ответственности и правосудия.

Обвинить Мари в самоубийстве он не посмел. На такую низость даже он не был способен. Анри мог убить ее тело, но обречь чистую душу на всеобщее порицание и отчуждение не смел. Мари лежала  в земле, одна-одинешенька навсегда, а он продолжал жить, надеясь на счастье. Но оно не пришло. Вместо счастья и радости пришло раскаяние. Горькое, как его вина. Пришло не сразу, а постепенно, словно вор, подкрадывалось к нему по вечерам, когда он оставался один в большом пустынном доме, где знал, что уже никогда не появится Мари, не подойдет к нему, не улыбнется, не приласкает и не успокоит его грешную душу.

«Лишь потеряв ее, я понял, как много она значит для меня. Она нужна мне. Ее голос, глаза, волосы, губы. Я убил ее – свою единственную любовь. Не страсть и не привязанность, а любовь! Сесили была мне другом, Софи – дикая страсть, которую я так до сих пор и не утолил. А Мари – моя любовь, моя душа и жизнь. Ради чего я все это сделал? Ведь я никогда не испытывал любви к Софи? Тело! Прекрасное тело! Вот все, что мне нужно было от нее и еще ребенок, о котором я так мечтал! А теперь я остался ни с чем. Страсть потухла так же, как и вспыхнула, а надежда иметь детей сегодня рухнула навсегда. Отныне жизнь потеряла для меня всякий смысл, –в его ушах до сих пор звучали слова лучшего эскулапа Парижа: «Я вынужден огорчить вас, сударь. Но вы никогда не сможете иметь детей». Врач долго и нудно объяснял Анри, что наука совсем недавно открыла негативное влияние странной болезни, которой Анри переболел в детстве, на детородность. Во время разговора врач повторял разные термины, которые Анри впервые слышал, но он уже не обращал внимания на эскулапа. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь переварить то, о чем ему только что сообщили. Получилось, что Анри еще с самого детства был обречен на бездетность. И теперь он казнил себя за то, что так поздно узнал об этом. Анри понял, что все его жертвы напрасны. Он принес Мари в жертву, как беспомощного ягненка, на алтарь своего самолюбия, но взамен не получил ничего. Невинная жертва была принесена зря. Бог соединил нас не случайно. Мы были посланы друг другу в утешение, нас объединяло общее горе – неспособность зачать детей. Мари исполнила свою миссию. Беззаветно любя меня, а я, мерзавец, предал нашу любовь ради красивого, бездушного куска тела. Но виновата не Софи, а я! Виноват не тот, кто наливает, а тот, кто пьет. Я погубил Мари! Нет мне прощения! Будь я тысячу раз проклят! Я даже не имею права обратиться к Богу! Велик мой грех! Самолюбие погубило меня! Желание прославить свой род я поставил выше жизни дорогого мне существа. У меня даже не хватает сил и мужества прекратить свое жалкое существование. Чего же я боюсь? Почему, совершив убийство, я не способен на самоубийство? Всем известно, что на самоубийство способны лишь трусы, значит, в глазах общества я не хочу прослыть трусом. Выходит так. Но если завтра я во всеуслышание заявлю, что собственноручно отравил любимую жену, мне никто не поверит, сочтут безумцем. Даже Луи не поверит мне. Они с Розали решат, что я сошел с ума от горя. Что же мне делать? Как искупить свою вину? Только доказав ее, я смогу понести заслуженное наказание. И, быть может, тогда меня назовут героем. О! Я действительно схожу с ума. Мои мысли лишены всякой логики. Трус, герой – о чем я думаю?! Убив любимую женщину, я еще думаю о спасении своих чести и имени. Какой цинизм! Я потерял все в этой жизни и даже не смею сказать, как Франциск I [11] в плену у испанцев: «Все потеряно, кроме чести». В тот момент, когда я вручил в нежные руки Мари чашу с ядом, я потерял человеческий облик. Ах, почему раскаяние приходит так поздно?! Расплата не заставила себя долго ждать, она пришла через полгода, когда врач, словно приговор, зачитал заключение о моей неспособности иметь детей. Только тогда я понял всю бессмысленность своего поступка. Пришло время покаяться в содеянном! Чтобы доказать свою вину, я должен рассказать правосудию все без утайки. Софи вместе с братцем ответят за все. О! Если бы не Софи, Мари была бы сейчас со мной, в этой постели. Я признаюсь, признаюсь завтра обязательно. Мне поверят, я заставляю поверить всех, даже Луи и Розали, – твердил Анри, все крепче и крепче обнимая подушку. Он улыбнулся, в глазах его уже проскальзывал тот блеск, который так часто можно уловить в глазах душевнобольных. В эту ночь Анри стоял на пороге безумия.

* * *

Утром следующего дня Анри ехал в карете в Булонский лес на встречу с Софи. Об этом свидании они условились еще в тот роковой день, который навсегда унес из жизни Мари. Тогда на земле появлялись первые подснежники, природа пробуждалась от долгого зимнего сна, теперь золотая осень вступила в свои права. Лесные тропинки были устланы разноцветным ковром из листьев, воздух насыщенный ароматом множества трав и цветов, придавал сил и бодрости. Небо было серое и унылое. Деревья стояли одинокие и печальные, словно им было жалко расставаться со своим золотым нарядом. Но всему свое время. Время цвести и время увядать, время пробуждения и время сна.

Для Анри пришло время раскаяния, он твердо решил для себя, что сегодня выскажет все, что думает о Софи. Довольно притворяться и пресмыкаться перед этой тварью. Все равно она ничего не сможет дать ему, кроме своего тела. Но, увы. Оно ему больше не нужно. Желание пропало! Страсть иссякла, просто перегорела. Анри намеревался предать Софи в руки правосудия, не исключая, что придется применить силу. В своей силе он не сомневался, потому и чувствовал себя уверенно по мере приближения к месту встречи. На опушке леса под могучей кроной старого дуба Анри заметил женскую фигуру. Это была она! Роковая женщина, перевернувшая всю его жизнь, умело сыгравшая на его самолюбии и возбудившая в нем животную страсть.

Софи с необыкновенной грацией обернулась на звук приближающейся кареты. Черная густая вуаль скрывала дьявольскую красоту своей хозяйки, Софи не желала быть узнанной кем-либо из знакомых. Любая неосторожность, оплошность могли вызвать подозрения у окружающих, и тогда прощай богатство, прощай титул графини, о котором она мечтает уже около года. Софи, как никогда, была довольна собой. Все идет по плану. Мари отравлена. Граф де Сент-Круа свободен, у правосудия никаких подозрений. И это все благодаря ее незаурядному уму и жажде мести, желанием поквитаться с мужским родом. Свершилось! Он приехал. В душе Софи очень боялась, что граф не выдержит на похоронах и во всем признается, но он сыграл свою роль великолепно. Намного лучше мольеровских героев. Правда, ей пришлось немного понервничать, когда на рассвете после убийства Мари граф, точно безумный, ворвался в ее дом, полуголую стащил с потели, осыпая проклятиями, и обвинил, что она обманула его и дала сильнодействующий яд. О! Софи тогда испугалась не на шутку, план висел на волоске, все зависело только от ее самообладания. И она поклялась на распятии, что ее брат Жорж в спешке перепутал порошки. Граф поверил. Да, его легко обмануть, если Софи поклялась жизнью брата. Продав свою душу дьяволу, Софи могла клясться кем угодно и кому угодно. Ничего святого для нее не существовало. Она уговаривала Анри немедленно вернуться домой и действовать согласно оговоренного накануне плана. Но Анри наотрез отказался обвинить свою жену в самоубийстве. Он кричал, что на эту подлость не способен. Все прекрасно знают отношение церкви к самоубийцам. «Нет!» – как отрезал граф. И Софи уступила. Он придумал свою басню, и ему, как ни странно, поверили. Перепутать коробки с сахаром и отравой для крыс. Наивно и глупо! Но поверили, и это факт.

После похорон Мари Софи больше не встречалась с графом де Сент-Круа tet a-tet. Граф носил траур, что не позволяло ему участвовать в развлечениях. А посещать ее дом становилось опасно. Соседи и так уже шептались о странных ночных визитах незнакомца, зато Жорж Ромм на правах родства имел свободный доступ в любое время суток не только в ее дом, но и покои. Софи любила Жоржа чувственной любовью, он был для нее источником наслаждений, и потому она не собиралась отказываться от него, даже став графиней де Сент-Круа. Граф ничуть не волновал ее, Софи не питала к нему никаких чувств, кроме ненависти. Друг графа Луи де Шарпе, по ее мнению, не заслуживал не то что уважения, а даже снисхождения или жалости.

Летом Софи почти не расставалась с Жоржем, он стал жить под одной крышей с ней в качестве младшего брата, что доставляло ей огромное удовольствие. В последнее время он всегда был рядом с ней. И днем, и ночью. Жорж Ромм и сейчас, переодетый кучером, поджидал ее недалеко от места назначенной встречи с графом. Ожидая своего сообщника (ибо убив Мари граф де Сент-Круа таковым являлся) на опушке Булонского леса, Софи мечтала о будущей блестящей жизни графини Софи де Сент-Круа. Какие почести ожидают ее в Версале! Она будет представлена самому королю-солнце! Голова Софи закружилась от удовольствия. «Ради этого можно было убить не одного. Слава, почести и богатство – что еще нужно для счастья? Ах, да, я забыла о любви! А кто вообще ее придумал? И так ли она нужна для счастья? Взять хотя бы эту парочку. Они, как безумные, любили друг друга. И чем все закончилось? Он убил ее только потому, что она не сделала его счастливым. Любовь была, а счастья не было. Значит, и без любви можно быть счастливым, так спокойнее. Живи и радуйся и не думай ни о какой любви. Без нее все легко и просто, – думала Софи, ход ее мыслей был прерван громким ржанием пары лошадей, запряженных в карету графа. – Наконец-то, приехал. Еще немного притворства и лукавства, и я стану графиней де Сент-Круа». Софи чувствовала, что ее звездный час близок. Она не сомневалась в силе своей красоты, это было ее единственное орудие, которое она смело выставляла напоказ. С его помощью Софи обезоруживала любого противника.

Баронесса приподняла вуаль и с улыбкой на устах бросилась навстречу графу. Он уже вышел из кареты, приказав кучеру отъехать подальше, чтобы никто не мог услышать его разговор с Софи. Анри неторопливо ступил на влажные желтые листья, мелкие капли дождя бесшумно падали на его шляпу, каждый сделанный им шаг приближал его к той, которую он возненавидел умом, но вновь (стоило ему только увидеть ее силуэт) возжелал телом. Ноги Анри дрожали от неудовлетворенной страсти, дыхание участилось, кровь прилила к лицу. Стоило Софи, словно змее, обвить руками его шею, обжечь своими черными бархатными глазами, как он уже терял контроль над собой. Силы зла тянули его в омут дьявольских чар. Анри все сильнее и сильнее прижимал Софи к своей груди, но в тот же миг чистый образ Мари явился пред ним. Она улыбалась ему своей очаровательной улыбкой и звала его: «Анри, Анри!» Граф отчетливо слышал ее голос и тут же со всей силой оттолкнул Софи, воскликнув:

– Изыди сатана! Прочь! Прочь, мерзкая гадина! Ты погубила ее и меня! – его глаза налились кровью.

Софи испуганно смотрела на графа, пытаясь подняться с земли. Она ничего не понимала. «Что произошло? Может, он сошел с ума? Тогда все потеряно, все мои старания напрасны», – размышляла Софи.

– А теперь ты пойдешь со мной. Я отдам тебя во власть правосудия. Не бойся! – Анри с презрением улыбнулся. – Мы вместе взойдем на плаху на Гревской площади. Нужно порадовать публику. Жители Парижа давно не видали такого представления. Я желаю только одного – увидеть как эта прелестная головка покатится по мостовой под дружный свист толпы, – он громко захохотал, грубо схватив ее за полукруглый подбородок и резко повернув его в сторону.

Софи закричала от боли.

– Вы сошли с ума! Что с вами? Граф, я люблю вас. Я стану вашей. Когда вы пожелаете, только успокойтесь. Я понимаю, неудовлетворенное желание доводит до исступления, лишает покоя и сна. Я это все знаю и готова облегчить ваши страдания, – баронесса приблизилась к нему, пытаясь поцеловать в губы. Но граф вновь оттолкнул ее с такой силой, что Софи ударилась головой о землю так, что потемнело в глазах.

– Нет! Теперь ты не нужна мне! Мой пыл охладел. Твои чары больше не действуют. Мари победила тебя. Мертвая, она в сто крат сильнее тебя живой. О, почему я это понял только сейчас? – он воздел руки к небу, словно моля Господа о прощении. – Твое чрево потеряло для меня всякий интерес. Я не способен иметь детей. И ты никогда не станешь моей женой, – кричал Анри. – О, ради кого я убил Мари! Свою душу! Свою жизнь! О! Как я был слеп!

Софи с трудом поднялась на ноги, наряд ее был испачкан грязью. Соломенная шляпка слетела с головы. Длинные черные волосы разметались в разные стороны. Она была похожа на ведьму. Дождь усиливался, крупные капли вместо слез стекали по ее щекам. Софи не плакала, она поклялась никогда не плакать в присутствии мужчин. Злость охватила ее. Она поняла, что ее план потерпел поражение. Все ее мечты рухнули в одно мгновение. Все козыри биты. Она проиграла. Видно, пришло время раскрыть свои карты. Ну что ж он узнает правду, всю правду и тогда посмотрим, кто потерял больше. Софи усмехнулась зловещей улыбкой и начала говорить, глядя ему в глаза.

– Знай же, глупец, что со дня нашей первой встречи и до, надеюсь, сегодняшней, последней. Я обманывала тебя, жалкий трус! Я никогда не любила тебя, просто играла комедию, чтобы завладеть твоим богатством. Ах, как мы смеялись над тобой, предаваясь утехам с Жоржем. Братишка! Ха-ха! – она истерически засмеялась. – Как бы не так! Этот красавчик – мой любовник, а ты лишь мешок с деньгами!

Лицо Анри побелело, он лишился речи, не мог поверить, что его так жестоко обманули. Удар слишком задел его самолюбие. Граф был глубоко уверен, что Софи сходит с ума от него, и вдруг такое разочарование. Но это был только первый удар.

– Я никогда не смогла бы родить тебе ребенка, – продолжала Софи с издевкой. – Я больше не могу стать матерью. По вине вашего жалкого племени я лишена такой возможности. Ну что, получил ниже пояса?! Так что зря ты укокошил свою бесценную женушку!

Руки Анри сжались в кулак. Нервы были на пределе, он готов был растоптать Софи, как червяка.

Ее волосы намокли и утратили былую привлекательность. Черты лица сильно исказились от гнева. Куда пропала хваленая красота?! Анри в упор смотрел на нее и не мог понять, что он раньше находил в ней, что так неудержимо влекло его к этому чудовищу.

Софи продолжала удивляться противоречивому характеру графа. Убив жену, он не позволял никому порочить ее имя. Постоянно называл ее святой.

– Только благодаря мне твоя милая, точнее, твоя святая корчилась в муках. Я специально дала тебе сильнодействующий яд.

Эти слова взбудоражили Анри. Он вспомнил Мари, лежавшую на полу с запрокинутой головой и кровавой пеной на губах, ее вздутое лицо.

О! Он не только лишил жизни Мари, но и заставил ее умирать в самых страшных муках. И все по вине этой жалкой твари, которая сейчас издевается над ним. Его терпение лопнуло. Анри бросился к Софи. Схватил обеими руками за тонкую лебединую шею и начал душить, душить. В эти минуты он получал настоящее блаженство!

– Наконец-то я получил тебя, жалкое отродье. Я сам избавлю общество от таких тварей! – Его большие серые глаза блестели. Лицо наполнилось светом и радостью. Анри чувствовал себя высшим существом, избавляющим Землю от всякой нечисти.

Софи, как змея, извивалась в его руках, кричала, стонала, пыталась отбиваться ногами. Ее всегда надменные глаза просили пощады. Она была унижена, раздавлена, как мерзкий гад. Софи поняла: «Это конец!» Но не намеревалась так легко сдаться. Бороться, бороться до последнего вздоха. Когда Софи начала хрипеть, а ее красивое лицо покрываться синевой, сильные руки Анри отпустили ее шею. Жорж Ромм оглушил графа и оставил лежать без сознания на сырой земле. Софи вновь вернулась к жизни!

* * *

У изголовья больного Анри сидела графиня Розали де Шарпе. Внезапная смерть лучшей подруги очень сильно повлияла на ее здоровье. Розали осунулась, глубокие переживания прибавили на уже немолодом лице морщин. Только глаза оставались такими же большими и добрыми.

После того, как несколько дней назад кучер графа де Сент-Круа привез своего хозяина в бессознательном состоянии в их дом, она превратилась в заботливую сиделку для того, кого больше жизни любила ее подруга. Розали считала своим долгом заботиться о муже Мари. Трое суток врачи боролись за спасение жизни графа Анри де Сент-Круа. При этом они опасались за его рассудок.

Анри то приходил в себя на несколько минут, то снова терял сознание. Он бредил, кричал бессвязные фразы. Единственное, что можно было понять из всего потока слов, так это имя Мари. Граф звал ее и днем, и ночью. Пытался вскочить с постели и выброситься из окна. Луи не отходил от постели друга. Они вместе с Розали самоотверженно ухаживали за больным, выполняя все предписания врачей. Супруги знали, что кроме них у Анри никого не осталось в этом мире и потому старались помочь чем могли. Несмотря на заметное охлаждение со стороны графа после смерти Мари, чета де Шарпе замечала, что Анри что-то скрывает от них, стал нелюдим, стремился к одиночеству. За эти полгода Анри прямо на их глазах превратился в старика. Они были поражены, увидев давнего друга без парика. Совсем недавно седина была лишь на висках, теперь же снежное покрывало окутывало всю голову.

В спальне, где лежал больной, в доме графа де Шарпе горели свечи. Тусклый свет падал на измученное от жара лицо Анри. Он до сих пор еще надолго не приходил в себя. Губы его шевелились, пытаясь выговорить заветное: Мари. Розали, уставшая после почти бессонной ночи у постели друга, дремала в большом кожаном кресле.

В этот вечер Анри наконец пришел в себя. Открыв глаза, он долго не мог понять, где находится, попытался восстановить в памяти события последних дней, чтобы понять, что с ним произошло. Анри с ужасом вспомнил встречу с Софи и резкую боль в затылке. Кто-то сзади незаметно подкрался и ударил его по голове. Но кто? Этого он не мог понять. И тут его взгляд остановился на Розали. Граф издал радостный вопль: «Мари! Ты вернулась! Любовь моя, ты простила меня и вернулась, – Анри вскочил с постели, упал на колени перед Розали и возбужденно воскликнул: – Как я соскучился по тебе! Ангел мой! Я убил тебя, а ты вновь со мной. Нет предела твоей любви, вернее, нашей. Я, великий грешник, лобзаю твои прекрасные ноги и руки.

Анри вместо Розали видел перед собой сидящую в кресле Мари. Его мозг не перенес потрясений, и он лишился рассудка.

– Иди ко мне, я хочу прижать тебя к своей груди, слышать удары твоего сердца. Я не достоин тебя, но все же люблю. Люблю, как прежде, как тогда, в библиотеке, Мари, – взывал граф.

Розали испуганно посмотрела на больного и не могла ничего понять. Анри поднялся с колен и начал обнимать ее все крепче и крепче, целуя волосы и губы. Розали с ужасом пыталась освободиться из его объятий, звала на помощь.

– Мари, я же люблю тебя! Почему ты не хочешь, чтобы я целовал твою нежную кожу, шелковые волосы? Ты моя душа! Смысл всей жизни! Что с тобой? Почему отвергаешь меня?! – глаза графа горели такой любовью, что у Розали страх смешивался с чувством жалости. Она считала, что Анри сошел с ума, не в силах перенести потерю любимой.

Наконец, Розали удалось вырваться из объятий графа. Через минуту в спальню вбежали полуодетый Луи вместе с сыном. Мужчины без особых церемоний с помощью силы усмирили горячий пыл графа де Сент-Круа. Вскоре приехал лекарь. После этого случая дом графа де Шарпе посещал еще не один эскулап. Каждый при этом высказывал свое мнение, называли разные причины, вызвавшие такое состояние пациента, но в одном они были едины – граф Анри де Сент-Круа обезумел. Он навсегда потерял чувство реальности. Мари для него вновь ожила. В каждой женщине он видел Мари. Стоило ему увидеть хоть одну представительницу слабого пола (знакомую ему ранее и ли нет), граф де Сент-Круа называл ее Мари. Начинал объясняться в любви и пытался поцеловать в губы. В то же время Анри узнавал своих друзей, дом, в котором жил с Мари, улицы и различные заведения Парижа. Но женщины! Они были причиной его сумасшествия. С каждым днем его ум все больше и больше притуплялся. Временами он впадал в детство, напоминая своим поведением годовалого ребенка.

Анри еще несколько месяцев прожил в доме друзей, но врачи рекомендовали графу Луи де Шарпе поместить своего старого друга в приют для душевнобольных, где больному будет предоставлен надлежащий уход. Супруги де Шарпе сделали все зависящее от них, чтобы обеспечить достойное существование своего друга.

Приют для душевнобольных – последнее пристанище графа Анри де Сент-Круа. Там он встретит свою смерть, не намного пережив свою жену.

«Большая любовь приносит большие страдания, его разум не выдержал такого потрясения», – скажут друзья графа Анри де Сент-Круа, узнав о его кончине и закажут мессу за упокой его души. Анри испил свою чашу вины до дна на этой Земле, но что его ждет там? Прощение или наказание? Никто никогда не узнает, где нашла приют душа великого грешника.

Эпилог

В темном подвале одного из непотребных домов в Париже во время правления Регента на охапке соломы лежала в бреду та, красоту которой некогда сравнивали с Венерой Милосской. Багровые волдыри сплошь покрывали ее опухшее лицо и руки. Из носа тоненькой струйкой вытекал гной. Тело, которое еще совсем недавно заставляло восхищаться представителей противоположного пола, гнило. Нестерпимый зуд доводил больную до конвульсий.

Да, трудно было узнать в этой бесформенной груде мяса светскую львицу – красавицу баронессу де Мелас, или юную сирену Эстер. Вот во что жизнь превратила ее прекрасное тело, которым она всегда так гордилась. Софи умирала от оспы в страшных муках и полном одиночестве. Малейшее движение рукой или ногой, поворот головы приносил ей ужасную боль. Весь рот был покрыт язвами, она не могла принимать пищу. Припадки удушья и резкий зуд кожи не давали ей спать по ночам. Софи стонала, просила пить, тяжело дыша, звала своих недавних подруг, но ни одна душа не приходила на ее последний зов, боясь потерять красоту. Она умирала без причастия, без последнего напутствия служителя церкви уходила туда, откуда обратной дороги не существует.

Жизнь сыграла с Софи нелепую шутку. Она лишила ее не только души, но и тела. Потерять былую красоту, заживо гнить в темном подвале по вине тех, кого она проклинала всю жизнь и поклялась отомстить, продав душу сатане, таково завершение жизни бедной девушки, все время мечтавшей о богатстве и славе. Она не добилась ни того, ни другого. Всего того, о чем она мечтала и к чему стремилась, она не смогла получить в этой жизни.

Сильное возбуждение вызывали в ее памяти те картины из жизни, которые Софи так тщательно старалась забыть навсегда. Вот перед ней страшное лицо Морского дьявола, его руки нагло ласкающие невинное тело, а вот она держит в слабых руках только что после родов крохотное холодное тельце – плод насилия, которому не суждено было познать все радости и печали земной жизни. Софи вспомнила себя, стоящей посреди таверны на обозрении покупателей, бросавших на нее похотливые взгляды, и бурные волны Сены, когда произносила слова клятвы сатане, продавая свою душу. И что же получила взамен от него? Ничего! Сатана обманул ее, так же как и Бог. Она верила им обоим, а теперь никому. В тот день, когда заразилась оспой от очередного клиента, Софи отказалась и от сатаны, так и не вернувшись к Господу.

Что же произошло с Софи, после того, как она чудом спаслась из сильных рук Анри? Что или кто заставили ее броситься в омут разврата?

Софи с Жоржем Роммом в тот же вечер покинули Париж, опасаясь разоблачения, прихватив с собой те немногие драгоценности, которые еще оставались у Софи. В следующую ночь Жорж бросил спящей свою любовницу на произвол судьбы на одном из постоялых дворов. При этом он не забыл положить в карман все драгоценности бывшей пассии. Как самый настоящий трус и подлец, Жорж боялся руки правосудия. Он не собирался разделить судьбу своей спутницы в случае их поимки властями. Его любовь или, вернее, страсть к Софи мгновенно улетучилась. Страх за свою жизнь победил все чувства. Будучи молодым и уверенным в себе человеком, Жорж надеялся неплохо обустроить свою дальнейшую жизнь при помощи украденных драгоценностей. Они открывали ему радужную перспективу. Посреди ночи Жорж бросил Софи, как ненужную тряпку, без всякого сожаления и отправился на поиски лучшей жизни. С тех пор ничего неизвестно о судьбе этого проходимца. Его след затерялся на бесчисленных дорогах Франции.

Проснувшись наутро одна в холодной постели, Софи поняла, как глубоко обманулась в любовнике. Он бросил ее одну в незнакомом месте без средств к существованию. Ее ненависть к сильному полу росла с каждым днем. У Софи ничего не осталось, кроме ее роскошного тела. Ей нужно было заплатить за ночлег. И она заплатила. Хозяин трактира, пользуясь своей властью в лесной глуши, силой заставил Софи оплатить свое проживание. Затем он предложил ей остаться в трактире навсегда на правах хозяйки, и она согласилась. А что ей еще оставалось?! Умирать от голода в дремучем лесу, стать жертвой разбойников или быть сосланной в Новый Свет с позорным клеймом на руке? Она избрала более легкий путь и стала хозяйкой в таверне. Ее белые нежные руки покрылись мозолями, красивые черты лица утратили свежесть, тяжелая изо дня в день работа подорвала здоровье. Софи очень похудела и каждую ночь, засыпая в объятиях грубого мужлана, мечтала о побеге с одним из постояльцев. Через пять лет ее мечта осуществилась. Она снова вернулась в Париж под новым именем и с новым любовником, пылким юношей, готовым преклонить весь мир к ее ногам. Молодой дворянин отличался взрывным характером. Внезапные вспышки гнева и приступы ревности делали его частым участником дуэлей. На одной из которых он вскоре и погиб, оставив свою возлюбленную без единого гроша. Вот так судьба довела Софи до того, что она стала продажной женщиной, приносящей удовольствие всем, кто в состоянии оплатить цену ее тела, кто может купить ее страсть и улыбку. Она отдавалась всем и вся, чтобы как-то продолжить свое существование на этой Земле, и вот пришел конец. Мучительный и долгий, заставивший ее жестоко страдать, посланный Господом в наказание за ее грехи.

Вспоминая прожитую жизнь, Софи не могла избавиться от досады, что так и не отомстила за все свои муки проклятому отродью. Тяжело дыша, на смертном одре Софи слала проклятия в адрес мужчин. Она умирала по их вине. Живой труп – вот что Софи представляла собой в последние минуты жизни. Кровавая слюна обильно стекала из приоткрытого рта на обнаженную грудь, которую трудно теперь было назвать этим словом, она скорее напоминала кровавое месиво.

Кусок гниющего мяса – все что осталось от женщины с телом богини, когда-то будившей желание в сердцах многих мужчин. Жалкое зрелище достойное лицезрения для тех, кто стоит на распутье, не зная какую дорогу избрать для себя в этой жизни. Софи продала свою душу сатане, надеясь получить все земные блага, и осталась ни с чем, без тела и без души, тем самым обретая себя на вечное забвение.

Долгое время находясь в полусознательном состоянии от сильного жара, Софи пришла в себя перед самой кончиной. Ей явился Христос. Она широко раскрытыми глазами смотрела на Спасителя человечества, боясь вымолвить слово. Он стоял совсем рядом и с сожалением смотрел на нее своими добрыми глазами, затем склонился над ней. Его глубокий взгляд, словно копье, пронзал ее насквозь. Софи задрожала в ожидании приговора, дикий страх охватил ее.

«Вот и пришла расплата!» – подумала она. И тут Христос, словно давая ответ на ее немой вопрос, чуть улыбнувшись сказал: «Не бойся меня! Ты большая грешница, но я прощу. Ты только покайся». Ненависть ко всему живому, ко всему, что останется здесь, на земле, после нее вспыхнула у Софи с новой силой. Она преодолела страх перед возмездием, перед неизвестностью небытия и на последний вопрос Христа: «Ты каешься?» с вызовом ответила: «Ничуть!»

Другие произведения автора:

Марина- фатальная женщина

Хозяин жизни

Через века