2.
Вскоре стали появляться и первые люди. Впрочем, к этому я и стремился. Но пока позволил себе пойти лишь на поверхностный зрительный контакт, и не более.
Человеческие существа как-то странно посматривали на меня, многие косясь и обходя стороной, но особого интереса к моей персоне так и не проявили – никто не остановил даже на предмет беседы.
Возможно, так теперь принято. Мол, идёт себе подобное на них существо, так пускай и идёт дальше, лишь бы оно нас не трогало, а мы его и подавно не затронем, нужен он нам как собаке пятая нога.
Если смотреть со стороны, то я в принципе ничем и не отличался от местных аборигенов – тот же набор химических микроэлементов, в чистом концентрированном виде, которые образуются в результате сгорания, набор, умеренно дозированный, правда, с невероятно сложным отлаженным механизмом. Проще говоря, я был, как и они – необычайно тонкое соединение гравитационных, электронных и электромагнитных полей.
Вот только внешность и моё странное одеяние выделяли меня из толпы. Впрочем, и одеяние аборигенов оставляло желать лучшего, одеты те были - кто во что горазд. Даже тяжело было вот так навскидку определить, кто какого был сословия. Мужчины ладно, некоторым брутальность или же простота в одеянии были даже к лицу, но вот одежда некоторых женщин вовсе поражала воображение – многие были обряжены в неподобающие для их пола узкие выше колен полоски ткани и лёгкие прозрачные блузы, которые достаточно фривольно открывали и выделяли для показа их прелести. Кстати, неплохие.
Я вначале откровенно (прекрасное, если оно действительно прекрасно, всегда будоражит не только тело, но и разум) пялился на проходящих мимо девушек и женщин, не столько поражаясь столь явному упадку нравов, а тому, что это было допустимо. Признаться, во время моей последней активации самая последняя падшая женщина не могла такого себе позволить даже в страшном сне, а тут такое.
Впрочем, если прокрутить от той эпохи всевозможных запретов и разных условностей ещё пару каких-нибудь тысячелетий назад, женщины были обнажены не менее и, между прочим, нисколько не страдали от этого. Тогда я витийствовал в ипостаси Диониса, веселого бога греческого пантеона, и мог позволить себе достаточно многое, кстати, не слишком усердствуя в установке прописных истин – именно такова была на тот момент установка, а точнее сказать, основная Программа активации. Но что позволено божественному созданию, то не дозволительно простым смертным. Хотя, что кривить душой, в те времена и смертные не особо заморачивались на проблемах нравственности, что уже тогда говорить о воздержании в чём-либо.
И в принципе какая разница, во что и как обряжать своё тело. Главное, чтобы то одеяние было чистым и опрятным. На многих мужчинах и женщинах были заметны золотые и иные украшения, что явно указывало на их предрасположенность к золотому тельцу. Но насколько сильна эта предрасположенность, пока понять было невозможно. Скорей всего-навсего это лишь антураж, который обычно никак не вяжется с внутренним содержанием. В данный момент про содержание этих тварей человеческих мне пока сказать было нечего, – я ещё не был готов к тому, чтобы активизировать своё совершенное стопроцентное сознание с их несовершенным сознанием, которое если и составляло десять процентов, то это ещё не означало, что оно было задействовано у всех потенциальных носителей. Возможно, добрая их половина довольствовалась и парой процентов, и лучшего не желала. Но чтоб это прояснить, мне, прежде всего, нужно было и время, и место, и, естественно, соответствующая установка.
Интересно, сколько всё же дней и ночей минуло с момента последней активации – пара столетий, или же чуть больше? Наверное, больше.
А ведь за это время случилось столько всего интересного! Но всё это – взлёты и падения, жизни и смерти - пронеслось мимо меня, мимо моей бессмертной эфемерной сущности, пока та пребывала вне земной плоскости Бытия. В Божественном Свете Творца, где можно лишь только совершенствовать полученный ранее опыт, совершенно невозможно питать свой разум исходящей извне информацией, - подобное никак не предусмотрено Системой. А жаль! Но вот интересно – почему?
Вскоре извилистая со странным покрытием дорога вывела меня к поселению, хаотичностью и разнообразием иногда просто немыслимых построек напоминавшему небольшой город. Но только напоминавшему, ибо для города этому поселению явно не хватало масштабности и людского столпотворения, что обычно присуще городам.
Правда, некоторые здания поражали своей помпезностью и внушительностью, особенно каменной кладки, но и деревянные строения были даже ничего – просторные, так по крайне мере казалось на первый взгляд. Что ж, если это даже обычная деревня, то прогресс, как говориться, на лицо. Заброшенности нет, если только, конечно, она не скрытая.
Да, не то, что было раньше. Впрочем, и тогда не каждый мог позволить себе достаточно многое, некоторым хватало средств разве что на пищу и чтоб как-то прикрыть свой срам. А вот у кого были деньги и власть, те могли позволить себе практически всё. Но и это никак не делало тех людей богаче, я имею в виду, духовно богаче, достойнее и счастливее, чтобы жить в мире и гармонии с собой и окружающей действительностью. К тому, деньги и власть порождают только странное и бесконтрольное желание получать их всё больше и больше. А это желание, можете мне поверить, просто ненасытно, ибо его никак и никому нельзя удовлетворить полностью. Люди наивно думают, что если у них больше денег, а ещё больше власти, то они подобным образом обретают себе свободу и независимость. Глупости! Получив даже необходимое, они по-прежнему останутся рабами своих низменных желаний, тем самым разрушая своё сознание. К тому, деньги и власть разъединяют сообщество людей как ничто. Кстати, это имеет место практически в любой плоскости Бытия. Скорей всего и сейчас мало что изменилось. Вряд ли Система отошла от своих принципов и снизошла до того, что дозволила человеческим тварям равноправие во всём.
Не исключено, что в некоторых незначительных мелочах она всё же и решилась на уступки, но вот то, что является костяком основания – разделение, основанное на противоположностях, - вряд ли претерпело изменения. Случись изменения, тогда пришлось бы меняться и самой Системе, прежде всего начав Преобразование с самое себя. А это намного сложней, чем переписывать заново и всего лишь с небольшой корректировкой на условности вот уже несколько бесконечных Циклов старые Программы.
Со стороны могло показаться, что мне всё равно, куда направить свой шаг, лишь бы это действие с монотонной последовательностью продолжалось и продолжалось, словно для меня сам процесс если и имел какое-то особое значение, то не имел пока определенной цели.
Впрочем, так только казалось, потому что я вдруг взял и остановился, внезапно и неожиданно. И, опершись о свой старинный посох, замер в немом ожидании. Мои босые ступни, ещё не сбитые в кровь, но уже успевшие покрыться размытой коркой грязи, будто намертво вросли в сероватое и заплеванное до невозможности дорожное покрытие.
Место, которое я выбрал для отдыха, размахом естественно не поражало – площадка была где-то четыреста локтей в длину и почти двести в ширину. Но вот зато суетой могла поразить любого ценителя рыночной и базарной сутолоки.
По всему периметру, а также в середине вдоль и поперек стояли, нависали, громоздились разные лотки, прилавки, а так же всевозможных модификаций и форм навесы с разнообразным товаром. И среди всего этого изобилия вещей, фруктов, овощей и всякой съедобной всячины суетилась бесконечная – одни уходили, другие приходили, остальные мирились с сутолокой – людская масса, иногда наплывавшая хаотичными волнами человек на человека и подавлявшая друг друга своей одержимостью.
И вот эта масса, как было замечено выше, несокрушимая в своей одержимости сметать всё на своем пути, вынуждена была плавно, не касаясь и как бы не замечая, обтекать меня, словно я был для неё никем и ничем. Что, в принципе, можно было принять за некого вида странность. Но ничего странного в том, конечно же, не было: обычная особенность толпы не замечать тех, кто вне её суеты.
Удивительное было совершенно в ином: снова никого, абсолютно никого, не заинтриговала моя внешность, между прочим, совершенно не вязавшаяся с окружающей действительностью – внешность яркая, броская, колоритная, отнюдь не каждый день встретишь в своей среде подобное явление.
Учитывая особенности Программы, в каждой из своих ипостасей я выглядел всегда по-разному, и каждый раз являлся пред объектами очередной активизации в том образе, который просто идеально подходил для данного общества. Впрочем, и имена я носил разные – Таммуз, Митра, Дионис, Иисус. Эти имена вполне соответствовали той эпохе, где я проводил активацию. Хотя мне можно было обойтись и без имени. Что такое имя? Звук, и не более того. Но внутри Иллюзии почему-то так не принято. Имя здесь основа всего, оно определяет и характеризует абсолютно каждого индивида, будь он простым смертным или же особой божественного происхождения.
Сейчас я был вынужден – вынужден?! - появиться в том образе, который был использован мной во время моего последнего пришествия.
Что это? Каприз Системы? Или какая-нибудь иная уловка, о которой можно только догадываться, но не знать её истинного предназначения?
Впрочем, если б мне было предоставлено право выбора, то я бы выбрал совершенно нечто нейтральное, то, что не слишком бы бросалось в глаза. Но, видимо, «в святая святых» Системы кто-то решил иначе. Мол, образ бродяги и мученика был тобой использован явно не до конца, типа не хватило некой малой доли до завершающего аккорда, а точнее, не доработан.
Интересно, кто это там такой шустрый? И в чём его расчёт - не понятно. И, наверное, будет ещё долго непонятно, если я не найду и как можно скорее для просветления ситуации какой-нибудь совершенный источник информации.
А где его искать? Конечно, там, где есть выбор и где для этого предостаточно людского материала. В данном отрезке времени идеально подходила базарная площадь. Оставалось лишь целенаправленно послать внутрь всей этой суетящейся массы определённый энергетический импульс.
И секунды не пройдёт, как моя память Искателя впитает в себя, понятное дело, избирательным путём всё то, что может быть предельно ценного и нужного содержаться в головах абсолютно каждого индивида, оказавшегося в радиусе направленного удара. Между прочим, ничего сложного, даже безболезненно – обычная реакция на уровне биофизических колебательных процессов. Сколько я чего-то подобного сотворил, находясь в Системе, уже и не перечесть.
В общем, я, нисколько не раздумывая, начал привычное действие, приложив для этого всего лишь небольшое усилие.
И сразу мой совершенный мозг захлестнули неудержимые волны всевозможных мыслей, желаний, криков, стенаний и душевных воплей. Эти волны наскакивали, перепрыгивали друг через друга, разбивались на мелкие брызги эмоций и снова сливались в единое целое, создавая своим слиянием воистину невообразимый хаос.
Странно, но из этого чувственного и эмоционального сумбура совершенно невозможно было выделить хоть что-то определённое, вернее, то, что могло бы дать более или менее цельную картинку существующей реалии. Толпа жила только одним: базарной сутолокой, которую и создавала сама, ценами и товаром, короче, всем тем без чего не возможен был этот процесс – куплей и продажей. Правда, я всё же сумел выудить главное: местоположение и существующий порядок времени.
Местность мне ничего не говорила – Беларусь. Хотя ничего удивительного: за время, пока я отсутствовал, многие известные мне страны и народности могли просто кануть в Лету, а вот на их останках - возродится новые. Эти страны тоже какое-то время будут представлять что-то из себя в мировом сообществе, но и их, что вполне естественно, ожидает участь своих предшественниц, а проще сказать - забвение, если только, конечно, не произойдёт нечто из ряда вон выходящее. Хотя это вряд ли. Всё уже заранее предопределено Системой: и стремительный взлёт, и не менее стремительное за тем взлётом падение. Иногда даже в безызвестность.
А вот существующий порядок времени заставлял призадуматься: 2012 год от Рождества Христова. А это означало одно: человечество всё-таки взяло за основу своего существования Программу, которую мне удалось активизировать, судя по исходящей информации, две тысячи лет назад.
Только вот интересно узнать – это повсеместно происходит или только в отдельно взятых регионах? Тогда иудеи, мой – мой?! – многострадальный народ, просто в штыки приняли сие новшество, отстаивая с пеной у рта основы старой веры. За мной последовали лишь считанные единицы. А остальные лишь насмешливо тыкали в меня и моих последователей пальцем – вон те ещё дурачки пошли! А сейчас что, не смеются?
Больше мне от толпы ничего не удалось добиться вразумительного. И не удивительно – толпа многослойна, ограничена и живёт лишь одними эмоциями, а не разумом, и, значит, не способна соображать понятиями, а точнее, дать мне то, что требуется. Так что, скорей всего, для задуманного мне следует переключиться на какую-нибудь определённую отдельную личность. Личность, которая не будет ассоциировать себя с этой толпой и вполне адекватно воспринимать заданную ей реальность.
Для этой цели я стал уже более внимательно и даже доброжелательно всматривался в лица проходящих мимо меня людей, настраиваясь на их человеческую ауру и одновременно пытаясь проникнуть пытливым взором в их подсознание, теперь уже в каждого человека по отдельности.
Кто-то проходил быстро, устремив рассеянный взор вперед, и был до того наполнен суетой, что ничего другого, кроме этой суеты, нельзя было прочесть в его сжатой до предела душе.
А кто-то, заметив пристальное внимание к своей персоне, мгновенно трусливо отводил глаза в сторону и тут же старался затеряться в толпе, - его сущность расплывалась в некую испугавшуюся неизвестно чего биомассу.
Но находились и такие, кто не отводил и не прятал своих взглядов. А, наоборот, эти представители славного рода человеческого обдавали незнакомого им мужчину, то есть меня, таким презрением и смотрели на мою скромную, непритязательную внешность спесиво и нагло, как будто хотели сказать, мол, мы всё, а вот ты, посмевший поднять на нас свой дерзкий взор, впрочем, как и все окружавшие их подобные существа – ничто, мелкие букашки, тлен под их ногами. Но даже в этих жгучих, казалось, ненавистных взглядах и мимолётных взорах ничего не выражалось – была одна пустота.
Пустота равнодушия и отчаяния. Ни капли Истины. Сплошная боль и разочарование, а главное, огромная неуверенность в завтрашнем дне.
Что это? Неужели Программа так ничего и не изменила в сознании аборигенов? А если и изменила, то определённо непозволительно свернула не в том направлении.
Теперь понятно, зачем я здесь: всё исправить. И как всегда в одиночку. Хотя почему я решил, что в одиночку? Может нас, Активаторов, бесчисленное множество? И у каждого свой путь. Ведь Система может создавать любую Иллюзию, в любой плоскости Бытия, любую противоположность. И если я, к примеру, добро, то значит, где-то должен быть рядом и мой антипод - зло. Или наоборот. Короче, под каким углом и как на всё это посмотреть.
Казалось, неистовство этой разношёрстой толпы могло бы продолжаться и до бесконечности, по крайне мере до той поры пока бы сей поток не иссяк полностью, а точнее, ближе к вечеру. Но мне это не надоедало. Достаточно долгое время я был лишен всего этого, ибо в Вечности, которая, если уж говорить аллегориями, предусматривала глубокую заморозку всего созидательного сознания, не было ничего подобного - только одна пустота. Там нет суеты, но и нет живого общения, шума, даже если хотите, пустых пространственных разговоров о разных бытовых мелочах, которые я особенно любил, когда совершенствовал своё сознание в сосудах простых смертных.
Несколько раз рождённый человеком и проживавший в оболочке смертного существа определённое время, а после не единожды обретавший некое подобие бессмертия, я должен был просто привыкнуть к подобным перевоплощениям. Но почему с каждой активацией это давалось мне всё труднее и труднее? Неужели укрепляя свой дух Истиной, которой неподвластно Время, лишаешься самого главного: обычной любви.
К чему? А хотя бы к таким простым и обыденным милым мелочам, как трава, цветы, деревья, бездонное небо, песок, который так приятно холодит под ногами, короче, всему, без чего не может это низшее существо под названием человек.
Да, я не оговорился: люди – существа низшего порядка. Но именно они, как никто во Вселенной, могут жить так, как им хочется, с верой и надеждой в будущее, и совершенно не зная, что с ним произойдёт дальше.
И это, не поверите, прекрасно. А вот я, достоверно знающий, что ожидает меня в конце моего Пути, ибо Программа всегда предусматривала определённый финал, лишён этого незнания.
Как бы мне хотелось хоть раз взять да и отойти от правил, хотя бы на йоту, хотя бы на микрон. Пожелать своей бессмертной душе чего-то нового и неизведанного, ищущего. Неужели нельзя?! Мысль, конечно, крамольная. Но ведь никто про это не узнает, а я распространяться не стану. Я, знаете ли, не привык делиться мыслями, особенно если они идут вразрез с Программой. Впрочем, на то они и мысли, чтобы их скрывать.
Господи, чего это я! Ведь теперь мне всё можно, всё позволено.
Да здравствует свобода и право выбора!
Значит, к чёрту – Программу! К чёрту – Систему!
Впрочем, про Систему я зря так.
Короче, я никуда не торопился, думая о чём-то своём, а также внимая суете, разнообразным крикам и всевозможным, будоражащим обоняние запахам, пока позади себя не уловил некое движение.
Движение было мгновенным: кто-то резко и довольно грубо одёрнул меня за рукав рубища.
Я обернулся.
3.
Абориген выглядел довольно неказисто, был жалок, невысок ростом, худосочен, небрит, в полинявшем и видавшем виды одеянии, наброшенном прямо на грязное голое тело, в стареньких поношенных портах цвета перезрелого лимона. В дрожащей ручонке страдальца подрагивала котомка, сплетённая дивным методом из тонких гладких разноцветных нитей и которая была полна вытянутых у горлышка прозрачных узких сосудов.
-Эй, мил человек, - прогнусавил, обнажив свой беззубый и дурно пахнущий рот, абориген, - ты что, никак заплутал?
Я как мог ласково и ослепительно улыбнулся аборигену в тридцать два зуба и произнес вслух свою первую фразу, явив этой реальности чистый, приятный и притягательный баритон.
-Нет, добрый человек.
-Так че тогда ты, как трухлявая орясина, застыл посередь пути-дороги и мне пройтись мешаешь?
Мне хватило и одного пронзительного взгляда, чтобы провести глубокий анализ сознания своего нежданного собеседника.
Как и люди толпы тот не представлял собой ничего особенного, и был озабочен только одним: как можно скорей удовлетворить свои низменные инстинкты. Так что вести диалог с подобным субъектом можно было на уровне его сознания, точнее, иносказаниями, ибо путь во тьму его сущности, как и подобных ему объектов, символизирующих окружающую сейчас толпу, лежал через мистификацию. И доверие невежд, и их участие можно завоевать только в случае полного непонимания ими происходящего – невеждам понятны частности, они отвергают недоступное им целое.
-Проходи, добрый человек. Места вроде бы достаточно. Ведь можно идти, куда душа пожелает: направо или налево, в принципе повернуть даже назад. Так что я тебе нисколько не мешаю, - ответил я. – Определись с Целью. А Выбор всегда будет за тобой. Истинно говорю.
-Ишь ты, каково загнул! Ты хто? Хфилософ? – абориген говорил с присвистом, брызгая слюной,шепелявя и смешно оттопыривая нижнюю губу.
-Возможно. Каждый из нас созданий Божьих в душе своей истинный философ. Но мысли наши должны быть постоянно направлены на то, чтобы совершенствовать свой разум. Вот, скажи, о чем ты сейчас думаешь?
-Во, загнул, едрить твою кочерыжка. Ни о чем я таком и не думаю. Мне зараз не до раздумий, - зло огрызнулся абориген. – У меня, бля, трубы горят апосля вчерашнего. Похмелиться бы не помешало, а эта падла Маруська не желает принимать товар, - и он раздражительно встряхнул котомкой, да так, что сосуды, находившиеся там, звонко и переливчато задребезжали. – Мол, у неё, заразы, тары нет. Эх, где ей, мочалке, понять своим вздорным бабским умишком, что, если я сейчас не загашу трубы, то просто-напросто помру.
Меня не столько удивил стиль разговора собеседника и режущие слух скабрезного вида обороты, которыми тот время от времени обогащал свою насыщенную речь, а то, как он держался, ежеминутно меняя мимику лица и настроение. Казалось, он играл, лицедействовал, являя собой то жалкого нищего, то вольного бесшабашного бродягу, то наглого вельможу.
Неожиданно я как бы по наитию распахнул свои и без того пронзительные глаза и пристально заглянул аборигену в лицо. Из моих глаз полились неиссякаемым потоком и тепло, и свет, и доброта, и даже умиротворённость, - столь невероятным образом я хотел внушить стоявшему передо мной человечку, что умирать вовсе не обязательно, и тем более по столь незначительному поводу. Ну и что из того, что горят какие-то трубы. Ведь жизнь – прекрасна, а всё остальное всего лишь суета сует.
Невероятно, но от света моих глаз бегущая неведомо куда толпа на мгновение замедлила свой ход, замерла, как бы вдыхая волшебство этой незыблемой истины в себя. Но только мгновение длилось это простое чудо.
Абориген тряхнул лохматой грязной головой, выходя из транса.
-Ты, мужик, того, прекрати гнать дурку. Жизнь, видишь ли, ему прекрасна?! А мне вот - нет. Какая тут жизнь, когда трубы горят. Ты чё, не врубаешься? А может, ты часом на головку, того, бо-бо, коль не знаешь, что по утряне, чтоб не сдохнуть, всегда надоть хотя бы пивка холодного глынуть. Тогда, блин, не так сильно будет колбасить апосля перепоя.
-Почему? Знаю, - ответил я, и неожиданно признался. – Случалось когда-то и мне быть в подобной ситуации.
-Тогда чего выпендриваешься? Стоит тут себе, блин, весь из себя такой правильный и мозги мне накручивает. А на вид вроде бы и ничего мужик, при понтах. Я его было за своего, брата-бича, принял, а он мне тут лапшу на уши вешает. В общем, харэ, мил человек, дурку гнать, а то не посмотрю, что хфилософ, в раз в лобешник определю.
Я сдержанно улыбнулся столь содержательной речи.
-Да, в этом мире так ничего и не изменилось – все та же приземленность, бездуховность и стремление, как можно быстрее удовлетворить свои низменные инстинкты.
-Ты че такое сказал? А ну, блин, переведи.
-Я сказал, что могу тебе помочь.
Абориген хитро сощурил глазки, острая и злая до этого его мордашка неожиданно расплылась в счастливой беззубой улыбке.
-Ну коли так, то давай, гони сюда бабки. Я вмиг слетаю куда следоват.
-Ты, видимо, добрый человек, имел в виду деньги? Странное определение. Но денег у меня нет. Конечно, деньги это ещё не всё зло, что придумано человечеством, но и не добро.
Я, кажется, преждевременно начал входить в роль наставника. Но это показалось мне приятным – давно я не испытывал подобного ощущения.
-А лишь расчетная форма между ними, - продолжил я. И очень мощный энергоноситель. Но я подобной формой никогда не пользовался, и в будущем пользоваться не собираюсь. Зачем?
-Как зачем? А на что ты тогда меня, блин, угощать собираешься?
Казалось, ставшая уже дежурной идиотская улыбка теперь никогда не сойдет с моего лица. Что поделать, необходимый атрибут Программы, даже если тебе позволена импровизация. Не так, оказывается, просто отойти от того, чему ты следовал долгое время, сказывается привычка. Впрочем, не самая из худших. И коль ты улыбаешься – значит, ты доброжелателен, открыт для всех, как говориться, душа нараспашку. А если - хмур, раздражителен и смотришь исподлобья, то твой визави ещё трижды подумает, стоит ли затевать с тобой продолжительную и доверительную беседу или нет. В общем, улыбка – это нечто определяющее, даже выходя за рамки Иллюзий.
-Если тебе не трудно, добрый человек, и если у тебя есть возможность, то, пожалуйста, проводи меня к какому-нибудь освежающему источнику или водоему. Желательно чистому.
-Вода тебе, что ли надо? Какого хрена?
-Именно вода, - я улыбнулся. – Вода – основа всего. И истина.
-Плевал я, блин, на твою истину с высокой колокольни. А вот насчет воды есть идея. Колонка тебя устроит? Там этой воды, хоть весь залейся. Это я тебе обещаю, зуб даю, - сказал абориген, сухо прищёлкнув пальцами у себя под подбородком, а затем решительно и цепко схватив меня за руку, юрко вклинился в суетливую и разношерстую толпу, словно та была его родной стихией.
Я и вздохнуть не успел, как меня поглотило, втянуло, засосало в себя разноликое и разношёрстое вместилище запахов, звуков и мыслей.
Расслабленный от разговора, я даже не успел настроиться на определённую частоту, и поэтому чуть было не задохнулся от охвативших меня впечатлений: толпа жила, будоражила, неистовствовала. Это было что-то невероятное. Оказывается, чтобы ощутить истинную прелесть столпотворения, не нужно вводить в активацию что-то определённое – достаточно лишь слиться с толпой воедино, отключив все основные функции контроля. Это интересно, но, мне кажется, может быть чревато чем-нибудь и неприятным, например, проникновением какого-нибудь опасного вируса. Впрочем, об этом беспокоится нечего – те, кто координирует Программу, туго знают своё дело, и у них практически всё под контролем. Или нет?
Незапланированное поглощение в толпу длилось не так и долго, и уже через несколько минут абориген и я, правда, слегка помятые, вынырнули в каком-то узком, увитом остро пахнущим хмелем, переулке возле небольшого сооружения. Сооружение было странного вида, тумбообразное, и из него непрекращающимся потоком через вытянутый в длину желоб стекала тоненькая струйка на вид вроде бы чистой воды. Хотя недавнее приключение возле реки теперь как-то заставляло усомниться в абсолютной чистоте водных источников этого мира. Впрочем, будет видно.
-Вот, как я и обещал. Угощайся. Это добра у нас предостаточно и пока бесплатно, - изрек издевательским тоном абориген, внезапно наклонившись и припав жадным ртом к стекающей по желобку и разбивавшейся внизу гирляндами искрометных брызг о каменное покрытие влаге.
-Спасибо. Пока не хочу, - ответил я на щедрое предложение.
Затем я неторопливо снял котомку, которая, казалось, тощим и бесполезным грузом висела у меня через плечо, распахнул её и оттуда осторожно выудил глиняный сосуд, видом напоминавший небольшую чашу. Сосуд не представлял собой ничего необычного, разве что был старинным, ещё более древним, чем посох, в лёгких трещинках по всей поверхности и покрыт розовой глазурью; пах сосуд как-то особенно - базиликом.
Следующим моим действием было склониться к источнику и подставить сосуд под дребезжащую струйку воды.
Когда сосуд наполнился до краев, я выпрямился, встав в полный рост, и неожиданно вскинул чашу у себя над головой, устремив её торжественно и с пафосом к медлительному по утру солнцу.
На первый взгляд вырисовывалась странного вида картина, этакий своеобразный гротеск. Но на глядящего с немым недоумением и даже неприязнью аборигена эти непонятные манипуляции, хотя тот пока и не осознал их истинного назначения, прежде всего, должны были произвести зрительное представление – вначале глаза улавливают самую суть, а дальнейшее придёт значительно позже. Как говориться, чудеса должны проявляться как в целом, так и в частности.
В таком положении я удерживал сосуд где-то несколько секунд, и только потом протянул тот своему спутнику.
-Испей сию чашу, добрый человек. И поверь, ты возродишься заново.
Абориген только хмыкнул, ощерившись:
-Я уже налакался этой поганой воды, как болонка, можно сказать «по самое не хочу». А ты мне опять под нос суешь подобную бодягу.
Казалось, ещё немного и бедолага выпрыгнет из своей жалкой одежонки – так его распирало от злости, - но, выдержав мой более чем серьёзный взгляд, выдернул сосуд у меня прямо из рук.
Несколько капель неожиданно пролилось ему на руки и ароматной красноватой струйкой скатилось вниз на землю. Абориген наклонился к чаше и принюхался. Его удивлению просто не было предела: там плескалось настоящее виноградное вино, на вид терпкое и, если судить по чудесному насыщенному запаху, довольно приятное на вкус.
Что ж, первое чудо, как говориться, удалось на славу. А за дальнейшим, я уверен, дело не станет. Правда, иногда вера в чудеса примеряет с их отсутствием. Между прочим, оптимистически замечено.
-Ешкин кот! Ты что, туда порошка всыпал? Надо же, я и не знал, что винище порошковое бывает. Ох, эти учёные, до чего ж и головастые! Любят нашего брата. Ну, да ладно, будь здоров, не кашляй, - и абориген с явным удовольствием приложился к чаше.
Пило человеческое существо долго, не прерываясь, кадык у аборигена на горле так и ходил ходуном, но чаша никак не иссякала. Казалось, вот оно дно, уже виднеется, ещё один глоток, и можно в удовлетворении отставить сосуд в сторону, но не тут-то было – чаша снова была полна до краёв. И приходилось начинать всё сначала. А отринуть от себя хмельной и что главное, дармовой напиток аборигену было просто не в силах, - когда ещё сподобится такое. И всё же бедолаге вскоре надоел процесс бездумного поглощения, а может, уже просто не лезло, и тот с удивлением, но скорей всего с неподдельным испугом, оторвался от чаши.
-Что, бляха-муха, за приколы?! Я, блин, всё лакаю, лакаю, а до донышка так и не добрался.
-Дай сюда, - сказал я и, приняв осторожно сосуд, перевернул тот в воздухе, при этом не пролив ни капли.
Мгновение – и чаша была девственно пуста. Правда, пахла по-прежнему замечательно – ранней осенью.
-Ну, и дела, - промямлил абориген, бочком подавшись от меня в сторону. – Допился. Уже, блин, глюки начались. Белочки мне ещё не хватало для полного счастья. Ты кто такой?
-А ты как думаешь? – тихо и проникновенно спросил я, а затем – что на меня нашло? - пристальным жгучим взглядом посмотрел на представителя славного рода человеческого, словно пронзая того насквозь. Тот моментально съежился. Даже стал как-то меньше ростом.
-Разве мой приход не был предначертан заранее и не предопределен свыше? Или человечество в своих метаниях за ложной истиной забылось про это великое таинство?
-А-а, так ты фокусник, наверное? – абориген облегченно вздохнул. - К нам что, циркачи пожаловали? Вот будет потеха! Но почему тогда я афиш нигде никаких не видел?
Я улыбнулся:
-Нет, добрый человек, я не циркач, как ты выразился. Это что, нечто вроде лицедея? Или я ошибаюсь? Хотя, если учитывать, что за время моего отсутствия в этом мире произошли значительные изменения, а человечество, естественно, в своём стремлении познать как можно больше, продвинулось на некий определённый уровень, мне можно простить моё незнание.
-Чево? Бред какой-то, - сдавленно просипел абориген. – Нельзя что ли, блин, говорить по-человечески? У меня и без того башню сносит. Вроде бы и полегчало от твоего порошкового пойла, но сейчас на изнанку прямо так и выворачивает. Мозги прямо закипают от этих твоих заумностей. Знаешь, с этим тебе к братухе моему надо. Он бы точно уразумел. С Петрухой уж ты бы договорился. А что, это идея! У братана, наверное, тоже трубы горят. Вот ты их и загасишь. Так что давай, скорей засовывай свою посудину, пока никто не усмотрел такой халявы, и айда за мной. Туточки рядом.
Я не стал возражать, и, по-хозяйски ставя ноги, размашистым шагом двинулся вслед за семенящим мелкой походкой человеческим существом. Я не оговорился: именно по-хозяйски. Ну, разве я не хозяин положения в этой, уже начавшей во что-то определяться, благодаря первому чудесному проявлению, Иллюзии?
Существует правило, кстати, установленное не мной: кто хоть единожды пригубит напиток, сотворённый в Чаше Наслаждения, тот на веки вечные становится заложником Системы, читай, вечным её рабом до скончания своего века. И как бы потом он не проявил себя, хорошо или плохо, на это как ещё посмотреть и с какой точки зрения, его действиями будет руководить уже кто-то иной, а не он сам.
Все это время пока мы шли, я с любопытством и явным интересом всматривался в пробегавшие мимо перед глазами пейзажи, контуры домов, а так же в лица стоявших и проходивших людей. Но никто из аборигенов так и не сумел заинтересовать меня в духовном смысле слова, что было уже даже странно. Неужели люди до того ослабли духом, что их больше ничего в этом мире не интересует, разве что кроме банальных потребностей: сытнее набить своё и без того не пустое брюхо да приодеться как можно наряднее в какое-нибудь шикарное тряпьё? Конечно, без этого никак не обойтись, но ведь должно быть и ещё что-то, как в душе, так и в мыслях.
Но никто не встал у меня на пути, никто не заинтересовался моей странной внешностью, а также исходящим от меня величием духа. А ведь, думается, неожиданная для этого мира аура должна была просто заставить всех этих людей остановиться, замереть, устремиться мыслями к столь неожиданному исходящему из меня сиянию, бросить все свои суетные дела, позабыть о своих насущных и не очень мелких проблемах, и, возможно, даже кинуться вслед за мной. Зачем? А хотя бы чтобы испросить моего благословления, а также милости и благодати.
Только мир не сподобился на нечто подобное. Впрочем, если быть честным, я и сам пока не стремился к столь радикальному проявлению своего совершенства. Всему своё время. Программа, частью которой я являлся, предусматривает неторопливое и постепенное внедрение данной активации, как бы оправдывая древнюю поговорку: тише едешь – дальше будешь.
Но на данный момент я был сам по себе, у меня было право выбора. И все же я пока решил не отступать от Программы. Как говориться, не зная броду - не лезь в воду. И как знать, может быть, и с первым проявлениям чуда я поторопился. Хотя, кажется, что это чудо было подано вполне своевременно, даже соответствуя определившейся действительности. Абориген в какой-то степени удовлетворил свои низменные потребности и теперь уже более адекватен, к тому, ведёт меня к следующему объекту, и стоит надеяться, не такому ограниченному, как он сам. Главное, сейчас быть подальше от толпы. Толпа меня разочаровала. Впрочем, уже не впервые.
Неожиданно из подворотни нам под ноги бросилась маленькая, лохматая, неопределенных кровей собачонка, которую так и захлёбывало от безудержного лая. Казалось, ещё чуть-чуть, и эту кроху просто вывернет наизнанку от злобы и ненависти.
Абориген подался трусливо назад, замахав суетно руками, оглянулся по сторонам в поисках какой-нибудь защиты, но ничего не нашёл, и не придумал ничего лучше, как зачерпнуть горсть сухого песка и бросить её в дворнягу:
-Вот, блин, зараза, заколебала. Каждый раз одно и то же. Убью, суку!
Но это ещё больше разозлило мелкую живность – та чуть было не ухватила настроенного агрессивно аборигена за ногу. Ещё б немного - и две одинаковые негативные эмоции слились бы воедино, ещё б больше усилившись, но я не дал этому случиться, рефлексивно выставив вперёд свой длинный посох.
Собачонка неожиданно умолкла, более того, поведя носом, а затем, прижав к голове пушистые уши, припала всем своим тщедушным тельцем к земле и заискивающе заскулила, виляя дружелюбно хвостом. В таком положении она осталась и после, даже когда я в сопровождении своего спутника, замотавшего головой в удивлении («Что это, блин, такое?») не скрылись за поворотом.
Только ничего особенного в моём действии не было. Просто бессловесная тварь, возможно, первой за несколько тысячелетий почувствовала на себе, то, что обычно испытывали многие твари земные, предшествовавшие ей, а точнее, особого рода энергетический импульс, который подавил в сознании неразумного существа на некоторое время, если не навсегда, признаки любой агрессии.
Признаюсь, подобным приёмом я пользовался крайне редко, большей частью экспериментируя только на животных, и то лишь для того чтобы во время скитаний оградить себя от нежелательного посягательства на свою персону. Правда, иногда все же случалось применять это и на людях, если в том возникала необходимость, что, между прочим, Программой никак не предусматривалось: зачем искать лёгких путей, пусть человеческие существа сами, точнее, своей энергией духа подавляют в себе накопленный условностями негатив. Им это будет только на пользу.
Хижина, точнее, неказистого вида домишко, сложенный из обтёсанных брёвен, куда мы, свернув с широкой дороги на узкую тропинку, устремили свои стопы, утопал в зелени густых деревьев и кустарника, этакого живописного бурелома в окружении разношерстых сорняков и кое-где пробивающихся цветов бархатистой календулы и дикого ириса. Дорожка, ведущая к дому, была тщательно вытоптана, так что нам не составило особого труда пройти, минуя распахнутые настежь двери, в помещение.
Другие произведения автора:
УСТАЛОСТЬ.
ДОЖДЬ.
КАК РОЖДАЕТСЯ БЕЗУМИЕ.
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО. 
ТОЛПЕ 
