Жажда новизны

25 апреля 2012 — Ольга Кап

Жажда новизны

- Ты решил?

-Да.

-И уверен?

-Да.

- Что ж…

Хлопок двери прозвучал как контрольный выстрел. Людмила замерла.

« И что, я жива?»- удивилась она, услышав из спальни телефонный звонок . Сколько времени она провела в оцепенении? Час, два, а, может быть, минуту?

- Да, я вас слушаю.

-Мне бы Владимира Викторовича. Это с работы беспокоят.

- Владимир ушел. К тебе, по всей видимости…

- Прости…

-Бог простит.

Короткие гудки. Людмила выходит из комнаты, берет на кухне нож. Возвращается в спальню. Нет, она ничего делать с собой не станет. Нет! Даже и мысли не было. У нее есть Максим и Ларочка, ее дети. Только ее дети. И она им очень нужна. Тогда зачем нож? Несет обратно.

Смотрит в зеркало. Симпатичная женщина тридцати двух лет. Голубые глаза, прямой носик, аккуратные алые губки. Кое-где морщинки - следы веселого нрава. Ну, полноватая. Ну, грудь могла бы быть поинтереснее. А так, в целом, очень даже… Так чего ж ему надо – то, а?

Легла, потолок давит невыносимо, стены надвигаются. Воздуха не хватает. Звонок в дверь. Нет, не он, конечно. Глупый, банальный до тошноты вариант.

Это дочурка ее, Ларочка. Вбегает и кричит:

- Мам, чего там на обед? У меня по физре супер, а по математике не очень!

Хитро сощурив глазки, чмокает в щеку. Не замечает пока.

- Обеда нет.

-Ты чего, мам? Обалдела? Я ж не ела в школе. Сегодня ведь среда, папа курицу ждет.

- Папа курицу не ждет больше.

-Как это? Пообедал?

- Он к курице ушел.

- Мам, ты стареешь. Юмор ни к черту.

Представьте, Людмила даже не отреагировала. Вот тут –то Ларочка остановилась. Заглянула маме в глаза. Надо же, двенадцать лет девчушке, а все поняла. Сразу…

- Мне его жалко, мама. Он не понимает, что делает.

- Понимает, милая, понимает.

Вечером Людмила забрала из детского сада Максима. « Папа уехал на время, мы поживем пока одни», - врала она сыну, удивляясь как банальности этого вранья, так и тому, что она, такая умная и смекалистая, ничего более подходящего придумать не смогла.

Потянулась жизнь. « Не прощу! Ненавижу! Мразь! Ничтожество!»- твердила Людмила. Твердила самой себе, стараясь убедить. Как отбойным молоточком эти слова стучали в сознании. И ведь да, она верила, что не простит, верила, что ненавидит. Только ночью, когда дети засыпали, вдруг включался другой режим в сознании Людмилы. Режим ожидания, сумасшедшей тоски, навязчивой памяти и отвратительных фантазий.

Она ждала. Безумно себя корила за это, но ждала. Все нутро исходилось криком «Не прощу!»- а она ждала. Давно решив, что даже на порог не пустит, если вдруг решит вернуться, ждала…

Ждала, тоскуя. « Вот, значит, какая ты, тоска», - думала Людмила, прижав к лицу подушку, на которой Он спал. Она ощущала душевную боль такой неимоверной силы, что эта боль переходила в разряд физической. Она смотрела в окно, чтобы убедиться, что под фонарем нет его машины. И если вдруг на этом месте стояла чья-то чужая, Людмила рассматривала это как посягательство на частную собственность. Это место, у окна под фонарем, много лет было местом парковки Его машины . Но соседи, видимо, все знали. И теперь то Василий с третьего подъезда, то Игорек с квартиры этажом ниже иногда парковали сюда свои автомобили. Людмила их за это ненавидела. Она тосковала. И занятое место под фонарем как будто усиливало ее тоску во сто крат. Хотя, казалось, что хуже – то и быть не может.

И память… Навязчивая, приторная, наглая память возвращала то и дело Людмилу в те дни и годы, когда им было так хорошо. Вот нет бы вспомнилось что - то плохое, обиды, разлады - и их ведь хватало. Так нет же… Как цветные слайды возникают в памяти моменты свадьбы. Счастье в глазах, в губах, в руках. Счастье под ногами, в воздухе, счастье повсюду.

Летом Ялта. Море, солнце, горы? Нет! Он и она. Их ночи, их дни.

Потом появилась Ларочка. Двадцать семь роз (родила дочь 27 июня). Фейерверк прямо у окон роддома.

Людмила болеет. Владимир не просто заботиться, он целиком и полностью переключается на свою Милу. Пирожные в восемь утра, свежевыжатый сок, неумело сваренный бульон, чувства беспокойства и любви в глазах.

Потом сынок. Владимир ликует. Передача в палату. Внутри пакета с извечным роддомовским набором (два банана, сок, который нельзя мамкам кормящим пить, два йогурта и печенье) красная коробочка. В коробочке браслет, а на нем гравировка « Единственной, любимой, родной!». Слезы счастья.

А вот Ларка идет в первый класс. Гордый Володька с фотоаппаратом, в ненавистном галстуке пытается наилучшим образом запечатлеть сие событие. Дома оказывается, что забыл вставить пленку.

Череда слайдов прерывается ночным звонком. Что это? Людмила снимает трубку:

-Да?

-…

-Я вас слушаю…

-…

- Не молчите.

-…

Кладет трубку. Кто же это может быть? Около двух ночи. Странно.

Наступает самое тяжелое время. Время, когда Людмила начинает фантазировать. Она представляет Его с той, чужой. Она видит, как Он спит (а может, даже и не спит вовсе) с ней. Она видит это так отчетливо, что закрадывается подозрение, будто рассудок куда-то испаряется. Жуткие подробности встают перед глазами измученной женщины. Она начинает рыдать. Тихо, глухо, истошно рыдать.

И все это модель одной только ночи. А их уж прошло с того самого контрольного хлопка дверью много, чудовищно много, около двадцати. Скажете, мало? Для счастья мало, для горя - чудовищно много.

День. Дети. Суета. Заботы.

Ночь. Череда дум. И снова прерывает тишину звонок.

-Да?

-Мила, это я…

- …(стук сердца где - то в висках)

- Мила, я вернусь?- интонация то ли вопросительная, то ли утвердительная.

-Да…- и тихий стон.

Короткие гудки. Она его ненавидит, презирает, он ничтожество, тварь, мерзавец!

Тихий поворот ключа в двери. Мгновение.

- Ты мой!- стон, выстраданный, вымученный стон, поборовший женскую гордость.

- Мила!..-виноватый шепот влюбленного в собственную жену дурака, которому так вдруг захотелось новизны.

Утро. Семья. Счастье. В спальню врывается пятилетний Максим и, увидев папу, визжит: « Ура!!! Приехал!!!»