Эти странные шахматисты...

            – Почки у Фишера больные были, – говорил Юрий Глебович, маленький старичок  в  очках. – Необходима была операция. А он от нее отказался. От этого и умер… Шах!.. Не любил и боялся врачей, говорят.

Он, я и сероглазый, рыжеусый казах по имени Бауржан играли в шахматы на вылет. Еще один сосед по купе, Иван, худощавый мужчина средних лет, от игры уклонился. Он сразу привлек мое внимание. Иван был тих, даже застенчив, выглядел рассеянным, растерянным, чем-то встревоженным. Он все время листал свою записную книжку и что-то подсчитывал, но теперь поднял на старичка свои синие детские глаза.

– Выходит, его странности в конце концов  его и погубили, – заметил я. – Он же всегда со странностями был.

– Да, непредсказуемый был человек, – сказал Бауржан.

Эта тема заинтересовала всех. Лишь две пожилые женщины у противоположного окна говорили о своем.

– Именно, – согласился Юрий Глебович. – Стал чемпионом мира – и бросил играть. Титул свой отказался защищать. А ведь шахматы были для него всем. Большую часть гонорара за первый матч со Спасским пожертвовал какой-то секте…

Иван снова углубился в подсчеты, отметил что-то в блокноте, вздохнул и сказал вполголоса Бауржану:

– Не попал я в тему…

Судя по всему, они были давно знакомы. Бауржан сделал нетерпеливое и досадливое движение рукой и придвинулся поближе к столику.

– Был евреем, по крайней мере по матери, – и стал ярым антисемитом, называл холокост выдумкой, – продолжал Юрий Глебович, не отрывая взгляда от доски. – Был американцем – и возненавидел Америку, радовался  терактам одиннадцатого сентября. Скитался по свету, без дома, без семьи…

– Возвращаться-то в США он не мог, – заметил я. – Там бы он десять лет тюрьмы получил. Свой второй матч со Спасским Фишер сыграл в Югославии и тем самым нарушил эмбарго против этой страны.  А на письменное предупреждение госдепартамента он и в переносном, и в прямом смысле наплевал…

– Все-таки американские власти Фишера за это наказали: аннулировали паспорт, когда он жил в Японии. Он об этом не знал. Японцы за нарушение паспортного режима посадили его на восемь месяцев в тюрьму… Ну, теперь вам моих проходимцев не удержать!

– Опасные проходные, что и говорить, – согласился я. – Только вам мат в три хода.

– Промедлили вы с рокировкой, – сказал Бауржан.

– Совершенно верно…  Думал: еще успею, – сокрушенно вздохнул Юрий Глебович, уступая ему место. Он немного помолчал, потом заговорил вновь:  – У многих шахматистов странности были, не у одного Фишера. Пол Морфи в двадцать один год всех в мире победил. И навсегда оставил шахматы! Из-за несчастной любви как будто. А Стейниц, первый чемпион мира? Тот вообще с ума сошел.

– Это потому, что они гении, – заметил Иван. – Шахматы здесь ни при чем. Гениальность  – это уже отклонение от нормы.

Я возразил:

– А по-моему, именно шахматисты – и гении, и простые смертные – чаще других совершают непонятные поступки…

– Совершенно верно, – вставил старичок, глядя на безбрежную степь за окном.

– Когда я инструктором шахматного клуба работал, – продолжал я, – много таких примеров видел. Был у нас страстный любитель блица, Сергей Лысых, кандидат в мастера. Играл от открытия клуба до закрытия. И внезапно пропал. Через четыре года я столкнулся с ним в автобусе. Он сказал, что в шахматы больше не играет и никогда в жизни не будет играть. Вот что он рассказал. Играли они дома с соседом в блиц. В острой позиции Лысых нашел неожиданную комбинацию и поставил эффектный мат. Смотрит: сосед обмяк, голову уронил. Сердце не выдержало! Так за доской и умер. С тех пор Лысых даже видеть шахматы не может.

Или вот Касым. Тоже все свободное время в клубе проводил.  Весельчак был…  Рокировка невозможна: король уже ходил… Играет, а сам напевает вполголоса. Неожиданно он изменился. Мрачным стал. Раздражительным. Не показывался по несколько дней. А затем и совсем исчез. Вдруг узнаем: покончил с собой! (Иван оторвался от записной книжки и испуганно посмотрел на меня.) Касым всю жизнь проработал на мебельной фабрике. Любил свою работу, считал фабрику вторым домом. После перехода к рынку она стала частным предприятием. Касыма, как и многих других, уволили. Он не мог понять, почему, за что. Каждое утро приходил на родную фабрику. Протестовал, требовал восстановить. Наконец, новому хозяину это надоело. Касыма вытолкали на улицу. Он пришел домой и повесился… – Мы помолчали. – Нельзя, конь связан. Это мат.

– Красиво, – покачал головой Бауржан. – Нет, вас только Ваня может обыграть.

Иван уже спрятал блокнот и внимательно и беспокойно слушал мой рассказ. Мы уговорили его сесть за доску. Он явно не хотел играть, но и не хотел отказывать нам в просьбе.

Он безупречно разыграл дебют и в сложной позиционной борьбе стал ход за ходом меня переигрывать. Вдруг Иван зевнул качество.

– А взять мастера Сауле Акжанову, – опять заговорил я. – Сколько о ней писали в свое время!

– Помню, помню, – живо откликнулся Бауржан. – Надеждой республики ее называли…  А потом – ни строчки.

– Это она с чиновником из шахматной федерации поругалась. И решила больше не выступать в соревнованиях. В расцвете сил!

– И кому она что доказала? – Бауржан был искренне огорчен. – Кого наказала? Того чиновника что ли? Себя!

– В том-то и дело. Загубила свою спортивную карьеру, свой талант… Сколько подобных историй я знаю.

–   Может,   это   только  исключения,   –   нервно   заметил    Иван.    –    Большинство

шахматистов – люди рациональные, прагматичные. Они живут больше рассудком, чем эмоциями.

Бауржан посмотрел на него с сочувствием, даже тихо вздохнул.

– Ну, не знаю, – сказал я. – По моим наблюдениям шахматистам больше, чем другим людям свойственна незащищенность перед реальностью, неадекватная реакция на нее…

– Совершенно верно, – добавил Юрий Глебович. – Неадекватность, именно.

– Как же это связано с самими шахматами? – спросил Иван. Его, видимо, удручали наши доводы.

– Связь есть, и самая прямая. – Старик поправил очки и заговорил веско, с расстановкой, словно читал лекцию. – У меня своя теория на этот счет. Шахматы – это наиболее оторванный от реальной жизни вид человеческой деятельности. Это особый, замкнутый в себе мир. И шахматисты большую часть своей жизни проводят в этом мире…  Недавно Карпов сказал в интервью, что у всех великих шахматистов или тяжелый характер, или ярко выраженная форма шизофрении…

– Карпов! – вдруг воскликнул Иван. Он повернулся к своему приятелю. – Ну да, Карпов. Как просто!

Мы недоуменно переглянулись. Иван рассеяно посмотрел на доску и сделал ход. Это была ошибка. С помощью несложного тактического удара я выиграл ферзя. Мой противник сдался.

– Поздравляю, – сказал удивленно Бауржан. – У пятикратного чемпиона области выиграли!

Чемпиона поражение, кажется, не особенно расстроило. Он сел на прежнее место, раскрыл записную книжку и углубился в расчеты. Затем показал книжку Бауржану (тот скривился) и негромко, но взволнованно произнес:

– Смотри, вот тут Карпов. Он ведь недавно свою кандидатуру на пост президента ФИДЕ выдвигал…

– А Каспаров неожиданно его поддержал, – вставил старичок.

– Да, – повернулся к нему Иван. – Но переизбрали Илюмжинова.

– Карпов еще в суд на него подал: тот якобы баллотировался с нарушениями. Иск отклонили.

– Да. – Иван снова обратился к Бауржану: – Смотри: вот здесь Илюмжинов. Какую тему не угадал! А это…

– Какие люди! Далеко собрался? – раздался вдруг насмешливый голос.

В проходе стояли двое. Молодые, здоровые, нагловатые. Они смотрели на Ивана. Он побледнел.

– Пойдем, побалакаем.

Иван покорно встал и пошел за ними. Бауржан заерзал на сиденье. Наступило молчание. Только наши соседки вели оживленную беседу, не обращая ни на кого внимания.

– Какие-то проблемы? –  спросил, наконец, старичок. – И причем здесь Карпов? Он кроссворд решает?

– Ваня считает, что открыл секрет… – начал Бауржан и тут же замолк. Иван вернулся.

– Это они, – произнес он обреченно. – Сказали: последний срок – десять дней.

Бауржан лишь покачал головой. Иван  сидел, грустно глядя себе под ноги. Мы молчали. Вдруг он встал.

– Ты куда, Ваня?

– Я… Я сейчас, – едва слышно ответил он и двинулся по проходу в сторону, противоположную той, откуда сейчас пришел. Бауржан немного подождал.

– Он убежден, что раскрыл секрет одной лотереи. Долго искал закономерность и, говорит, нашел. Они там якобы зашифровывают выигрышные номера в слова, фамилии, которые у всех на слуху, связаны с какой-то актуальной темой. Каждой цифре соответствует определенная буква… – Поезд замедлил ход. Мы подъезжали к какой-то станции. – Я глубоко в его объяснения не вникал, все это чушь полнейшая. Кто, значит, тему, слова угадает, тот выиграет. В общем, он теперь все бабки на билеты тратит. Естественно, почти всегда в пролете. Занимает деньги, с условием, что поделится выигрышем. В такие долги залез. Кредиторы…

– Еще одно подтверждение моей теории, – констатировал Юрий Глебович.

– Кредиторы счетчики включили. Ваня и у этих крутых приличную сумму занял. Они ему сейчас ультиматум поставили. А это ребята серьезные…

Поезд остановился. Внезапно одна из наших попутчиц вскрикнула. Мы обернулись. В окошке напротив мелькали вагоны встречного поезда. Казалось, наш поезд едет, а тот стоит. Женщина привстала и широко открытыми глазами глядела на что-то за окном.

– Клава, смотри! Мужик под поезд бросился!.. Да это же наш, тут сидел. Синеглазый… О-ох!

Другие произведения автора:

Почти по Фицджеральду

Звонки на сотовый

Палата номер восемь