Выстрел

6 марта 2012 — Владимир Романов

(данный рассказ вошёл в книгу "Кольчуга судьбы". но из-за участия его в конкурсе http://ivliter.clan.su/ я выкладываю его как самостоятельную историю)

Звук разлетелся по округе диким звоном. Он походил на лопнувшее небо, словно окрест не было войны, а этот выстрел был как гром среди ясного неба. Он прозвенел, будто прорезав тягучий воздух. В тот же миг взвыл волк. Его боль разнеслась по округе с неистовой силой. В этом громком визге было именно то отчаяние, с которым прощаются с жизнью. В это мгновение захотелось упасть на землю и прижаться всем телом к холодной, покрытой росою траве. Но мы шли дальше. Шли очень долго. Молчание никто не решался нарушить, поскольку враги могли быть под каждым кустарников, в каждом месте, где росла высокая трава. Солнце оторвалось от земли и начало быстро подниматься между деревьями. Это было по-своему великолепно, страшно и чудно. Мы увидели, в каких дебрях находимся, но и как дикие утки, теперь мы видны всем тем, кто следит за нами. Чем светлее становилось, тем неуютнее было нам. Наше всеобщее чувство тревоги росло вместе с поднимающимся светилом. Интересно, какими нас видело солнце? Неужели оно не смотрит на людей и не старается найти собственных ответов на те вопросы, которые мы задаём ему? Этого я не знаю. Мы продолжали идти вглубь леса и чем дальше мы отлучались от собственной части, тем осязаемее была природа, и была она такой настоящей, какой человечество её не приемлет. Здесь не было следов пребывания человека, но только на первый взгляд. Вчера вечером партизаны сообщили, что небольшой немецкий отряд, состоящий из трёх офицеров, пробирался здесь. Почему партизаны не убили их, наше руководство не сообщило нам. Нам было объявлено, что к половине третьего утра нам нужно попасть в лес и идти на северо-восток. И больше мы не знали ничего. Когда мы зашли в лес, оттуда донёсся один выстрел. Кто стрелял, мы не поняли. Мы отчаянно ждали засады, но её нигде не встретили. Больше пули не летели над нами. Но каждый стук в лесу, отзывался громким набатом сердца. Люди зря пишут в романах о стойкости солдат. Тот кто хоть раз был под пулями, знает, что смелость появляется только когда нет страха смерти перед глазами. А во всё остальное время, нам страшно, страшно, потому что мы такие же живые люди как и все и солдатам смелость добывать в бою не легче, чем победу. Было удивительно тихо, так словно человечество уже давно погибло в этой чудовищной войне, а мы остались теми самыми единственными счастливчиками, готовыми заново восстанавливать человечество. Вот только женщин с нами не было, и вся наша миссия рушилась как карточный домик на сильном ветру. Нас было как всегда шесть человек, почти всегда мы ходили вшестером. Неизменным оставался наш костяк с Тихоном. Иногда к нам приставляли молодых, еще не окрепших пацанов, но чаще всего мы ходили с бывалыми, прошедшими через ад солдатами. Рядом с такими мужчинами стыдно показать свой страх. Рядом с такими мужчинами и сам становишься намного сильнее, напористей и строже к самому себе. Именно такие солдаты, добившиеся в бою смелости, всегда остаются очень чуткими к сохранению чужой жизни. Ты точно знаешь, что бывалые солдаты не оценят твоего мягкосердечия. Может там, в мирной жизни, эти люди и не были такими стойкими к чужой смерти. Может они не могли выносить даже вид крови и падали от него в обморок, но здесь они стали на голову выше. Стали другими и тебе не дадут упасть, уронив планку, поднятую над собой. На войне человек меняется только в ту сторону, к которой стремился в мирной жизни. Здесь он приобретает намного больше, чем теряет. Но понимание приходит только с годами. Солнце уже оторвалось от макушек деревьев и понеслось на юго-восток. Теперь оно светило нам справа. Лес наполнялся голосами пернатых. Но, среди этого величия, была еще одна суровая птица – тревога. Она душила за горло. Мы шли ровным, мерным шагом, впереди заблестело течение реки, и показалась открытая поляна. Берег наполнялся ярким и беспечным солнечным светом. Мы подобрались ближе. Здесь мы были как на ладони. Входить в реку было страшно. Любой из нас мог стать мишенью, хотя к этой роли все мы привыкшие. Но всё же, всякий раз от этого не легче. Какой бы жизнь ни была паршивой, с нею расставаться довольно страшно. Любые перемены жутковаты, а такие и тем паче! Я вступил в реку вторым, вслед за Ахметом. Этот табасаранец постоянно нам долдонил о мужском достоинстве, о том, что принято нынче именовать честью, о презрении к трусости. Но всё же чувствовалось, что этими словами он хочет не столько поднять себя в наших глазах, сколько сам поверить в них. Вода была холодной. Она противно проникала в сапоги и портянки прилипли к ногам. А в голове без устали звенел колокольчик, он вещал нам, что выстрел может грянуть ото всюду. Это коварное ощущение скомкивало всё тело, словно бельё при стирке. Двигаться не было ни сил, ни желания. Нам всем хотелось здесь окаменеть и стоять до тех пор, пока с бомбардировщика не скинут пару мин на нас, чтобы разлететься на тысячи пылинок и стать наконец-то ветром. Брод давался нам трудно... но мы ни за что не остановились бы здесь. Можно было назвать это место гиблым, но оно не было таковым. Оно скорее походило на святую, непорочную купель, в которой купался солнечный свет. Святость здесь пресыщена блёсками речных кос, не просохшей ещё росой и цветением райских цветов. Может само Солнце умывается здесь своими лучами. Мы выбрались на другой берег и нырнули в глубокий омут кустарников. Пробираться через них было очень трудно, но желание остаться живыми было еще сильнее. Мы шли молча, так никто и не проронил ни одного слова. За время, прожитое на фронте, солдаты постигают истинно мужской диалог, в нём есть только взгляд, который и рассказывает куда более верно и точно то, что нужно передать другому человеку. Шесть человек общались только взглядами. Как ищейки следуя друг подле друга. Мы видели, что идём верной дорогой, потому что давно уже научились различать неприметные глазу немецкие метки на деревьях и кустарниках. Немцы их делали острыми ножами так, чтобы непосвящённые думали, будто их наделал медведь, натачивая свои когти. Но медведь делает царапины одинаковой длины и силы прорези, фашисты же, народ бестолковый, верящий в то, что сражаются они с варварами, не способными отличать метки звериных следов.

Бродили мы по лесу уже более трёх часов и тот выстрел и волчий визг показались нам уже призрачной галлюцинацией. Может ни выстрела, ни визга совсем не было, может спросонья нам всё это только показалось, может, это было лишь эхом вчерашнего боя? Мы двигались вперёд, нас вело туда задание. Мы не смогли бы повернуть вспять, если бы даже мечтали об этом всеми шестью сердцами. Нам просто некуда отступать и мы идём вперёд. От реки мы прошли около километра и почувствовали запах крови. Этот ядовито-солоноватый запах всегда бросается в ноздри гнедой конницей и будоражит страх. Но сейчас кровь рождала не просто страх, а чувство безвыходности. Солдаты начали озираться по сторонам, но ничего не бросалось нам в глаза. Но пройдя всего лишь несколько шагов, мы все увидели очень страшную картину. Немцы лежали на земле разорванные волками. Следы укусов на шеях, лицах и телах краснели под сияющими лучами светила. Оторванные фаланги пальцев, пожёванные ткани, мясо и торчащие покусанные кости выглядывали из-под одежды. Все трое, по-видимому, уснули, и стая волков наткнулась на них в этот момент. Огонь солдаты не разводили, боясь быть замеченными. Это собственно их и сгубило. Двое держали винтовки рядом с собой. А третий навечно сжал револьвер со спущенным курком в руке. Я взял его Вольтер и сунул себе в карман. Картина потрясла видавших виды солдат. Здесь мы встретились с новым видом сопротивления. Неужели вся природа восстает против вторжения в свои пределы человечества? Дело ясное, что зверям тоже хочется жить по дедовским заветам, но приходится приспосабливаться к чужим войнам. Совершенно невозможно было различить солдат, если бы не немецкая форма. Она вырывала из груди жалость и порождала мысль, что поделом им за их войну. Но всё же мы сняли свои пилотки и остановились в немом оцепенении. Ведь на их месте могли оказаться и мы. Лишь теперь ощущение того, что в тебя целится немецкий стрелок, отлегло, точнее, сменилось тем, что на нас могут напасть волки. И не смотря на имеющееся у нас оружие, легче от этого не стало. Хотя и народная мудрость гласит, что волков бояться - в лес не ходить, всё же становится не по себе от того, что можешь стать обедом для серого соседа. Мы переглянулись, но ничего не смогли сказать друг другу. Мы с Ахметом стали копать яму, не оставлять же людей на съедение зверям. Война войной, но всё же не по-людски как-то бросать мертвецов на пути. Пусть даже они твои заклятые враги и может никогда не поступили бы так с тобой. Скорее всего, фашисты, случись им оказаться на месте советских солдат, начали испражняться на трупы, подвесили бы их, или подожгли... но в русских нет презрения к умершим врагам. Пройдя несколько шагов вперед, один из наших обнаружил и волчицу, убитую одним из немцев, который в руке зажал револьвер. Оставаться здесь теперь не было нужды. Мы сняли с немцев нагрудные медали, забрали оружие, сапоги и документы. Тела бросили в яму и зарыли. Хищники всё равно разорят эту могилу, добывая себе пропитание, но у нас была совесть чиста. Ведь воюя с чудовищами, мы не потеряли человеческого достоинства...

4 августа 2011