Старая

Старая четко помнила, как внучка принесла к ней белый клубок с ярко серыми глазами. Страшно тогда сокрушалась: « И зачем это мне? Что я с ним делать буду? Сама...». И уже на следующий день радовалась. Маленький пушистый щенок бегал вслед за ней, разгонял кур во дворе, ловил уток за хвосты и дарил радость. Назвала его Иверт. Голос у белоспинного пса был громкий. Бывает, кто идет по дороге ночью слышит, как взвоет, как залает – если бы не калитка, то так бы и разорвал того кто идет. Соседские дети его страх, как боялись. Заглянут за забор, а там белая спина только мелькает, а они давай наутек с криками.
Когда становилось холодно, запускала Иверта в дом, чтобы тот погрел свои белые ноги. Она, от нечего делать, рассказывала ему о своей бедной и долгой жизни, а пес смотрел на нее умными глазами, и, казалось, время от времени кивал головой. Когда уже спину Нины Ивановны сгорбили года, забросила работу в земле и занялась курами и утками. Пыл Иверта потихоньку угасал; в его глазах начала гореть большая мудрость.
Осенью, старушка, насобирав в ведро яблок, еле идя, опираясь на палку, жаловалась: « Оставили все на меня... А я что? Разве я в тех годах? Думает, привезла мне псину, то мне легче станет... А ну вон отсюда!». Она бросила яблоко в пса. Скуля, Иверт лег возле ступенек в дом, где очень любила сидеть старушка. Через несколько тяжелых остановок и нареканий, пожилая женщина подошла к двери дома, где лежала собака. Вспоминая счастливые годы, те посиделки возле дома, на глазах загорелась слеза. Тяжело стеная, женщина спустилась на ступени.
- Ну что Иверт? – заговорила она к собаке, кладя ему руку на спину, - Ну не обижайся. Старая я, да и все меня раздражает.
Пес сначала рычал, а потом перестал и, вернувшись, положил голову бабушке на колени. Ее теплая рука опустилась собаке на голову.
 - Помню, как они приезжали ко мне чуть ли не каждую неделю. Я их радушно принимала, угощала, да и когда надо было, стелила и ночевали здесь. А теперь что? Покинули... За что же мне такое? Растила, ночами качала, а ты...
Голос старой залили слезы. Искренний плач старушки остановил последние песни птиц. Поплакавши, она успокоилась, вытерла рукавом мокрое лицо и снова начала говорить:
- Хорошо, что хоть тебя оставили, а то бы совсем умерла от скуки. Слышишь, Иверт? Дорогой мой, Иверт. Что же ты будешь делать, как меня не станет? А?
Старуха бросила взгляд на лайку. Тот спал, время от времени подергивая ухом. Старушка затянула тихую колыбельную, которую уже давно никому не пела. Кому теперь и песня была нужна?
Допев, она замолчала, а вместе с ней замолкло все село.