шуршурные рассказы

                     Шуршурные рассказы из повестей да романов

  Машины по улицам разъезжают как хозяева жизни. Будто не мы их собираем из запчастей на авиазаводах. А они нас склеивают из мясных и костяных наростов на скотобазе. И сбивая человека на дороге, любая из них шепчет себе под фары:- ааа, ладно. Ещё один родится взамен.- А после глупо хихикает под взглядом автоинспектора, пыхтя выхлопными газами. И моргает смущённо, словно школьница с пятёрками в дневнике и сигаретами в кармане.

  Я недавно случайно присутствовал  на месте автоаварии. Поглазев вместе со всеми издалека, подошёл ближе с  непонятным садистским интересом. Что там, за порогом? Оказалось, ничего особенного. Такое же кровавое месиво, как и на мясокомбинате. Привыкаем, наверное.

  Водитель легковушки лежал на руле. Вернее, висел на нём своей вдавленной грудной клеткой. Устаревшие русские автомобили не имеют подушек безопасности. Да пусть бы даже иномарка, но и ей не устоять против самосвала.

  Шофёр грузовика был жив. Он только сломал правую ногу, которой до отказа вдавливал тормоз. Не чувствуя  боли, мужик выскочил из покорёженной кабины и бросился спасать молоденькую девчонку, которая вылетела в лобовое стекло легковушки. Он встал перед ней на колени, выпучив белые глаза. А дотронуться боялся, хоть она уже умерла. И держала ладонь свою у сердца - то ли сдерживая боль,иль не успев перекреститься.

  Автоинспектор сожалеюще чесал в затылке. Мы с любопытством зевак смотрели на следы безудержной гонки. Ясно было, кто превысил скорость, пошёл на неправильный обгон и вылетел на встречную полосу. От этой аварии остался неприятный, но бестревожный осадок. Будто погибшие были инопланетянами. А сам я живу в другом мире, и со мной подобной беды случиться не может.

  Только дудки. Машина не разбирает ни инопланетян, ни русских. Ей по фигу даже отличники правил дорожного движения. Потому что за рулём любой из них может сидеть безголовый двоечник. И тогда машина прёт напролом, не разбирая запрещающих сигналов. Простая растерянность может стать причиной беды.

  Много лет назад я водил трамвай. В тот день, о котором рассказываю, поднимались мы с ним от рынка к самой церкви. И на красный свет остановились на перекрёстке. Рядом стал большой грузовик со  своим шофёром. И маленький старичок, переходя дорогу, уронил свою сумку ему под колёса. Да полез следом, чтобы достать. А из кабины шофёра его же не видно, высоко очень. Кто там перешёл дорогу, кто нет - но машина сорвалась с места на разрешающий сигнал. Очумевший от страха водитель потом объяснял милицейским, и всем прохожим, что совсем не виноват. Что успел лишь чуточку почувствовать, как подпрыгнули колёса, переезжая через невидимое препятствие.

  Кто знает где упасть - тот соломку подкладывает. Но и он никуда не денентся от лихачей, разъезжающих по нашим дорогам. Все много смеются над женщиной за рулём, а вот она как раз никуда не торопится. Даже на свидание - знает, что подождут. Спешат больше всего деловые мужики и рьяные малолетки. Первые нервничают из-за упущенных возможностей бизнеса, вторые больно много воображают о себе. Деньги в голове играют, а детство в заднице. И сквозь строй пешеходных переходов лихачи несутся навстречу гибели. Чужой или собственной. Только башмаки отлетают в рвазные стороны.

  Кстати, почему  обувь сваливается с ног мертвецов? Это уже стало народной приметой, вроде низколетающих к дождю ласточек. Если от удара лапти свои мужик в воздухе  отбросил - значит, покойник. Если с девчонки туфельки слетели - заказывай гроб. Старушечьи боты, дедовы валенки - всё к тому же.

  Я видел бабку одну. Уже готовенькую. Говорили люди, будто перебегала через дорогу  под большим эстакадным мостом. Старенькая совсем, и ей было трудно подняться по ступеням, чтобы обойти на другую сторону улицы. Вот и рванула наперерез, думая успеть. Да сил не рассчитала. Задохнулась на полпути. А машины  разве ж остановятся? У них моторы стожильные, не то что у бабки. Она подпрыгнула кверху метров на пять, а тапочки и того выше. Если бы в авариях ставились рекорды, то это был бы очень смешной случай. Просто комедия. Когда я буду сам умирать, то может быть и о нём вспомню.

  Но до этого, верю, ещё далеко. Хотя все под богом ходим. И меня согревает надежда, что молодой ещё, ярый. Такому жить да жить. Потому вот так любопытно заглядывать чужой смерти в лицо. И нарушая скорость, или правила, каждый надеется проскочить. Прошмыгнуть как писюн между ног.

  Счастливы люди, умеющие превратить обычную рутинную работу в праздник. Тогда не только тело, но и душа приобретает новые навыки, пользуя от жизни  причудливые хитросплетения опыта, чреватого синяками да шишками, и творчества, привносящего радость  в монотонность будней. Один работяга, возвращаясь устало домой, прикладывается к бутылке. Другой тупо садится к телевизору, как гнилые орехи щёлкая пультом новости, сериалы, развлекухи. И в подобной серости бытия проходит - нет, пролетает на реактивном истребителе - великая жизнь, данная господом для благих целей. Исчезла, сгинула; да была ли она?

  - Ещё бы! конечно!- ответит мне один знакомый каменщик.- Я каждой жилочкой чувствую  её туго натянутые струны. Подожди немного, и я сыграю на них новую чудесную мелодию на удивление всем.- Он не врёт.

  Для него построить дом – что композитору сочинить музыку. Мой товарищ, вдохновенный каменщик, сразу предлагает заказчику десяток проектов. На выбор. Хотите ли с высотными башнями? мраморными колоннами? будет. Сложит он из камня любую замысловатую конструкцию. Так же легко, как трёхлетний сорванец складывает  на полу свои детские кубики. И что интересно - с тем же восторгом от познания, будто впервые приложил к труду свои крепкие руки.

  Товарищ мой не гонится за деньгами. Живя с семьёй в среднем достатке, обязательно часть выделяет на архитектурные журналы. Их в квартире много больше чем суетных книг, разного бульварного чтива. От него  я узнал подробности многовекового прошлого, всех друзей заразил он эпохой Возрождения. Его жена лучше поваренной книги знает тонкости готического стиля, ампир, рококо - и как любящая женщина разделяет мужнее увлечение. А чего ей не радоваться семейному быту? не любить свой тёплый домашний уют? Муж выпивает лишь  по праздникам, дети учатся хорошо, все одеты да накормлены. Вот так мой товарищ и жизнь  свою счастливую построил, слепив её из мелких камешков нежности, добра, милосердия - которые не каждый прохожий   разглядит под ногами. А то и поленится наклониться, поднять.

Ещё с час Янко ворочался на кровати перед телевизором: то жарко ему, то одеяло щекотное. Потом плюнул на сон, решив, что радоваться нужно вдвоём. И открыл чистую тетрадь: – начинать к вам письмо трудновато, неловко; дальше слова сами просятся, а я их только под зад попихиваю. Думаю – туда ли пишу; может быть я придумал  вас, тёплую и ромашковую. На июньском лугу, под цыплячьим пухом одуванчиков, под жадными ласками солнца. Оно в начале лета грубовато ведёт себя, похотливо, зато дождь грибной прошмыгнёт тенью, едва касаясь губами. А первым ветер был; он теперь гоняет на полевых межах сарафан ваш и пояс, кровяных синяков набил себе сгоряча  и хохочет. Такую любовь никто не осудит – дети пойдут конопатые, в подсолнуховых веснушках.

Давно я не видел тебя. Надо, наверное, раньше вставать. Зимой просыпаться тяжело, пару раз потянусь – и опять дремота. Ты маленькая, тебя сон сразу ухватывает, а по мне ползёт как червяк в яблоке – то пятку пощекотит, то в ладонь высморкается.

У меня неприятность: наша команда проиграла последний матч и не будет бороться за кубок. Хотя поначалу отважно гудки свистели: атака на атаку, и зубами врукопашную, а гола нет. Зато во втором тайме прорвалась сетка ворот у наших и наколотили противники им по самые кабачки. Три мяча всухую, не могу дальше смотреть.

Ты вальсом увлекаешься? тангом? фигурка твоя танцевальная – на ладонь поставить дюймовочку и вести бережно. На вид сильная да гордая ты – позволишь жалеть себя только любимому человеку. Но любя, сворачиваешься под крылом и из оберега смотришь на белый свет. Потому что тихушница – бабы про всех лялякают, а о тебе только хорошее. Но даже в их суетных оговорах много больше лицемерия, чем правды. Доброго человека чистым не отпустят. Ходи гордо и радостно по улицам, каждый день – счастье новое.

Не знаю, читаешь ли мои письма? возможно, плутают в почтовых ящиках. А если приходят в срок по месту, тебе нравится моя ненастырная симпатия. И тайна томит: коротконог и лыс, иль молод да пригож. Придумай меня, пожалуйста. Продли моё приключение – замечтай.-

… Мне Янка на сегодня зарок дал – идти в гости. Для чего? – проведать  Христину. Для кого? – не видишь разве, Серафим мается.

Вот и стою у звонка. Сейчас дренькну в дверь, да убегу как шкодливый пацан. А что говорить?- про вас с Олёной – шепчет мне внутренний голосок, вертя во все стороны цыплячьей шейкой. Справа соседи, и слева соседки – а у них есть дверные глазки; и уже кажется мне, будто весь посёлок бегает по моему скромному делу.

Трушу, но жму на кнопку. Слышатся за дверью лёгкие босые шаги – дробные, словно четыре копытца – так не умеет бегать взрослая мамочка, а папочка топает как слон.

Дверь распахнулась вовсю, без цепочки; в сумраке коридора стоит белый свет с огромными глазами – я зажмурился от стыда, испугавшись Христиной наготы. Но это я сам голый, и она меня видит насквозь.

– Здравствуй, Христина. – С трудом улыбнулся, запрещая себе надежду: – Так нельзя открывать незнакомым людям.

–Доброе утро. – Она по плечо мне, и у сердца колет дротиками ресниц: – Меня никто никогда не обижал.

Я уж не мог признаться, что пришёл говорить за Серафимку; а хотел славословить себя, петушился – если бы Янко увидел, то отрубил мне голову и павлиний хвост, а из тушки сварил наваристую лапшу.

Но Христя помогла с омута выбраться: – Ты от Серафима? – и пусть моя харя в грязных водорослях да в вонючей тине, я всё равно сказать спешу и булькаю: – да-аа... Не смейся, пожалуйста, над его бравадой и неопытностью; прости пацана, раз все люди такими были. Может быть, это вас клеймили позором и сжигали на кострах – за то, что первыми стали друг для друга, будто свет белый заново увидев...

Иду я обратно и хохочу, потому что на счастливую Христинку похожа немая влюблённая, которая ссорится с парнем на асфальтовой тропинке от площади к парку. О любви их можно судить по шальным звучным поцелуям, коими парень ублажает свою девчонку, подговаривая согласиться с ним. Но она упёрлась и тыкает пальчиком в оторванный нитяный хлястик на месте былой красивой пуговицы. Оно и правда – ну что за мужик с такой расхлябанностью, а девчонке хочется на люди его вывести, перед знакомцами похвалиться.

Парень то машет руками, то опять тыкается носом в её тёплые щёки, а губы невеста обиженно отворачивает. И видно, приятна неопытному первотёлку стыдливая женская забота – но вида не кажет малый, прячась в мычащем смехе своём и в темных де вичьих прядях.

==============================================

  - Сыграем?- смерть перекинула карты из руки в руку словно завзятый шулер, и когда шестёрка виней выпала  из колоды, то от огорчения даже щёлкнула костяшками пальцев: ох, неловкая я, разучилась уже .

  Жизнь подняла эту шестёрку, переложила из ладони в ладонь, а когда снова открыла лицо ей, оказался это туз трефовый уже на взятке маститого фокусника.- Давай.

  - а про что вы играете?..- больной едва лишь скосил к ним глаза, но голову приподнять от подушки так и не смог, хотя очень хотелось.

  На слабый трепетный шёпот ответила смерть :- про тебя, дурашка,- тоже тихонько, чтоб не сбивать дыхание кислородной лягушки, которая зеленя семенила по полу на цыпочках и насыщала воздух своим открытым ртом.- Как тебе дальше быть.

  - жить?..- с надеждой прошелестело по комнате, метнулось мечтой из угла в потолок и на окна, звякнуло там будто пуля.

  - Быть, миленький, пока только быть,- ответила сосредоточенная на прикупе жизнь: и не пуля то, а муха задавилась между створок оконной фрамуги.

  За спиной у смерти очерталось видение дьявола: он шептал ей, видно, скабрёзные словечки, отчего она будучи вечной девкой могла бы покраснеть, но всего лишь прикрылась ладошкой, глуповато хихикая.

  Жизни подсказывал бог: что больной умирает в неверии, и надо б его вытянуть с того света, пусть даже фальшивым тузом в  рукаве, чтоб успел он истину осязать да искренне душою покаяться.

     =============================================================================

Но не только старику удача шиш показала – к Еремею она вообще задом повернулась.

Он виноват полностью за сегодняшнюю разладу, а всё же хочется самому надуться битым ребёнком и слезить глаза где-то в уголке – тайком, но чтобы мамка заметила, прощения попросила.

Олёнка вечером с подругами да товарищами у общежития своего стояла – смеётся краля, радуясь счастливой любви и лёгкой дружбе – тут Ерёма мимо с работы проходил. Датенький, конечно, потому как зарплату выдали; и нет бы ему, дураку, скрыться с глаз, перележать эту ночь на топчане в огороде, под ресторанным пиликаньем шальных сверчков – но сердце открытое, щедрое, доброе попросило ласки. Скатилось в подкладку пиджака, и вниз через дырявый брючный карман; глядит на Олёну, воет, жалясь к Еремеевым ногам.

Любимая обернулась; улыбка осветила сумеречные веснушки, и он возму­тился ревностью нетерпимой: – ты только моя, Олёнушка... почему они рядом стоят? – Он вопхнул в её добрый взгляд свои полупьяные глаза, и прово­рачивал их гнойные острия без жалости, без сострадания. – У тебя много таких, как я, – заявил грязным языком с налётом сплетен и лжи, но Олёнка давно весь белый свет забыла ради него, а уж случайного прохожего в своей жизни выбросила на помойку сто лет назад. И тревожно ответила: – Это мои  друзья, – и не поверила, что Еремей может грубым гадом быть.

– Ухожу.

– Ты даже выслушать не хочешь? – Олёнка всё ближе, но Ерёма испугался синих глаз, и отступал; потом развернулся и побежал домой, трясясь рессорами по рассыпанной щебёнке. Пьяные руки не смогли удержать руль, ноги сползли к обочине, и по свежему межевью коровьих котяхов он прибрёл на луг.

Стемнело так, что купальщики разошлись. Звенели колокольчики ночных рыбаков – но далеко от пляжной косы, у сомовьих выводков. И видно, уходя от опасности, в мокрое забродье приплыли русалки; стали плескаться, черпая ладонями утонувшие звёзды.

Еремей услышал тихий визг – по лугу бегала луна, гонялась за своим хвостом. Потому и визжала, что догнать не могла; сердито подковырнула лапой коровий лепёх и погнала к речной ивице сонную пчелу.

Посёлок уже уснул. Он с носом укрылся одеялом и не слышал ни лунного щенья, ни дальнего храпа уставшей гармони. Грузовики стояли в гараже на приколе; лошадям снились созревающие овсы; а свиньи, видно, обожрались на ночь и ворочали без покоя жирными ляжками.

Луна слишком резво прыгнула к реке, и заигравшись, плюхнулась в воду. Ногастые водомерки запутались в её шерсти: ослеплённые ярким светом, осерчали – щекотили и кусали со всех боков и мягких мест. Заныла луна, и Ерёма, пригладив встрёпанную голову перед знакомством, побежал и спас её. Потом они беседовали: правда, луна молчала, кутаясь в пиджак – гово­рил один Еремей. Его стеклянные мутные глаза покаянно плакали чистым спиртом крокодиловых слёз.

==================================================

А в магазине шурумбурум – растеряться можно. Особенно стрекочут гостевые отделы, наушничают о своих посетителях. Сахар из бакалеи заметил у молодого мужчины нечистый носовой платок: – глянь, зелёный горошек, наш покупатель рассорился со своей женой; наверное, из-за её капризов. – с чего ты так решил? он, может, холостой с малых лет и обруч на палец вешать не хочет, налегке проживает. – но с иголочки он не оделся бы сам: брюки в тон драповому пальто, и башмаки новые, на рифлёной подошве.-

Две галантерейные расчёски поддакнули сахару, стремясь пожужжать в интересной беседе: – да мы и жену его видели: кралечка раскудрявая, большое время проводит в парфюмерном отделе, духами иноземными брызгается, мужей чужих приманивает, вот её муж и возмутился – правильно сделал, о семье надо думать в первую очередь.-

– много вы понимаете: в головах скребёте, а ума не набрались, – возмутился футбольный мяч.

– почему ты нас позоришь?! мы что видим, то говорим.-

– придумываете от безделья; в этой семье сынишка малой болеет, отец ему частенько игрушки покупает: а у мальца глаза всё одно грустные – с печенью болячка, гляжу я.-

– дитя мы не видели... гляньте-ка, что с нашими кактусами творится?!-

В самом деле неладно – вертятся бритые головы по сторонам, словно потеряли нужную вещь в суматохе срочных покупок.

– что у вас пропало? – спросили стеклянные банки, звеня от любопытства огуречными боками с помидорной начинкой.

– да вот хотели сынку купить лимонад и посеяли пятак. – Отец кактус развёл руками и вздохнул. – затоптался.-

Но прыткий оголец пупс с кукольной полки уже соскочил на холодный кафель, и шлёпая босиком, первый подбежал к блестевшему медяку. Серафим да Христина осторожно обошли его, а малыш сунул деньгу в колючую ладонь кактуса: – это ваша, пожалуйста.-

Другие произведения автора:

яростные рассказы

Соберу милосердие-1

Вовка