Я море тебе подарил бы – все запахи, звуки и ритмы, всю хрупкость, всю силу и свежесть, все краски его и цветА!
Я солнце тебе подарил бы! Но только какому поэту, какому художнику мира дано передать безупречно, как внутрь твоего организма свеченье песка золотого вливается млеющей негой?
Не властен творец гениальный – ни словом, ни кистью, ни звуком – в живом воссоздать совершенстве, как в солнечно-синем тумане искрятся хрустальные брызги, как вкус их и горек, и сладок!..
Лишь смутно напомнить сумею о лете в краю Приазовья, о знойном морском побережье и скалах, нависших над ним; о чёрных, атласом блестящих, резиновых спинах дельфинов; о чайках, целующих волны, и, может, о чём-то ещё…
Вот гулко и мерно рокочет прибой в молчаливые камни, смывает с песчаной полоски строку свеже вмятых следов. И ветер - октябрьский, сердитый - по блёклому узкому пляжу несёт отзвеневшего лета растительный выцветший сор.
СталИсто высокое небо. СизЫ необъятные дали. И мутные пенные волны идут чередой хладнокровно разбиться о берег…
А вот и сам наш чудак одинокий идёт, восемнадцатилетний... Автограф шагов неспешащих стирают белила прибоя, и если смотреть беспрерывно, то можно увидеть, как бренны следы человеческих ног…
Что ищет рассеянным взором он в гордом величье природы? За что полюбил побережье, бродя здесь желанно и долго в часы полновесных раздумий?
Пройдём же за ним неприметно отзывчивым чувством и мыслью, подставим лицо и дыханье навстречу солёному ветру.
У моря, безлюдного моря, есть дар удивительный – слушать…
Осень 1977, Таманский полуостров |