Покров день...

     Злая стала, до остервенения, - подумал Игнат, с трудом спуская ноги с постели. - Оно  и понятно, кому нужен больной муж в доме. Второй месяц лежмя лежу. По нужде на ведро, а ей выноси, дыши этим смрадом. Хотела к сыну отправить в город, но невестка такой хай подняла, вплоть до развода с сыном. А может, ну её, такую жизнь? Верёвку на шею и в мир иной. Какой он там? А если и нет его, то лежи себе и корми всякую нечисть земляную.

     Дотянувшись до лампы, убавил фитиль. Ночь стояла тёмная. С утра затянуло небо тучами, но дождь не пошёл. Похолодало так, что посыпались ледяные крупинки на землю. Пришлось Нюрке печь в горнице топить на ночь. Кричала она благим матом весь вечер, проклиная осень, болезнь Игната, судьбу свою горькую.

     Сентябрь, рано ещё такому холоду-то приходить, - размышлял про себя Игнат. - До Покрова полмесяца. Досталось Нюрке в этом году, самой пришлось картошку выкопать и в погреб ссыпать. Сын быстро прискакал за готовенькой. Осталось только капусту срубить. Сено он успел до болезни привезти к дому, дров припас, на две зимы хватит, двор утеплил камышом и крышу поправил. Ставни все перечинил, чтоб в лютый мороз закрывать. Работы переделал - не перечесть. На Покров день в аккурат семьдесят пять годков исполнится. Дети не обещали приехать, шибко заняты на работе. Редко стали приезжать. Отпуск проводят в других странах. Слышал, как фельдшерица Нюрке сказала, что жить ему не более полугода. И ответ жены услышал. Ойкнула она и запричитала. Он то подумал о нём, а она  брякнула:

     - Это чего? Мне ещё несколько месяцев за ним горшки носить?

     Кровать Игната стояла у окна в палисадник. Проснувшись, увидел снег на кочанах капусты. Ходики на стене пробили восемь раз. Нюрки в избе не было, но ведро, накрытое крышкой, стояло у кровати, а на табуретке кружка молока c куском хлеба. Её постель осталась не заправленной.

     - Спешила куда-то жёнушка. И на том спасибо, Нюрка, - произнёс вслух Игнат.

     - Нюрки дома нет, а ты ей спасибо, Игнатушка, - смеясь, произнесла соседка Матвеевна, вошедшая в дом. - Пришла навестить тебя, болезного, и узнать может чего надо. Нюрка твоя в район укатила, чегой-то оформлять на себя. Мы тут с Тимофеем моим покумекали и решили тебя к Соломее свозить, пока совсем холодно не стало. Он сейчас придёт, поможет тебе собраться, телегу уже пригнал с колхозного двора, сеном устелил, тулупчик бросил.

     - Барином, сосед, поедешь, - пробасил вошедший Тимофей. - Ты, мать, поспеши собрать корзинку для Соломеюшки и не скупись. Я сам свожу Игната. А мы с тобой Игнат соберёмся пока. Я и ребят кликнул Жарёновых, погрузим тебя и повезу.
Хворь-то сама не отступит. Гнать её надо взашей. Залежался ты, брат.

     Воздух улицы подействовал опьяняюще. Укутанный в тулуп, Игнат уснул сразу, не успела телега, запряжённая рысаком, выехать за околицу. Во сне не так ощущал боль во вздутом животе.

     У дома знахарки народу было ещё мало. Заняв очередь третьим, Тимофей взял корзины с продуктами, понёс их выгружать к коробам. Дверь избы внезапно отворилась и вышла Соломея.

     - Кого это ты привёз, мирянин, ежели столько продуктов за него притаранил? Погодь выгружать, я сперва гляну на него, - произнесла она, направляясь к телеге с Игнатом. Посмотрела и велела в дом занести.

     Игната положили на топчан у стены, застеленный соломенным матрасом. Дав ему выпить какого-то снадобья, долго что-то делала Соломея с его животом, отчего у Игната искры из глаз сыпались, но он крепился, лишь слегка постанывая.

     - Ты кричи, милок! Боль такую терпеть невозможно. Ещё чуток и полегчает, - приговаривала она. - Надо было сразу тебя привезти, чего тянули - непонятно. А теперь поспи часа три, успеете домой засветло. Отвару выпей и спи.

     - Через три часа верну тебе соседа твоего, - сказала Соломея, выйдя к Тимофею. - Не дожил бы он до Покрова и не отметил бы своего дня рождения. Точно угадала? Подорвался он по-страшному. Фельдшерице вашей передай от меня привет. Неужто не видела у него грыжу страшенную? Поди анальгином своим кормила, вместо того, чтобы в больницу отравить. А жена чего ждала? Судить таких надо! Я ему живот холстиной обмотала. Эту повязку неделю не снимать. Вставать можно по нужде, но только не ходить дальше ведра. Продукты свои забери. Через недельку его подкорми ими, больно он отощал, а три дня - только супчик жиденький. Молока нельзя, хлеба нельзя, пучит его от такой еды и боль страшенная. Ему долго придётся в мою холстину заматываться, особенно, ежели труд тяжёлый будет, и потуже. Игнату скажи, он ещё и свой восьмидесятый Покров встретит. А будет беречь себя, то и сотый. Дрова покупать пора, а не шастать по лесам.

     Ни я, ни Игнат и слова не вымолвили, а ей всё ведомо, - подумал Тимофей, но ничего не ответил знахарке.

     Домой вернулись засветло. Всю дорогу Игнат спал, словно младенец. Ушла изматывающая боль. Издалека слышен был крик Нюрки, отчитывающей Матвеевну за самоуправство, но увидев нахмуренные брови подъехавшего Тимофея, она мгновенно замолкла.

     - Ну как, соседушка, успела завещание Игната заказать у нотариуса? Поверить не могу! Пятьдесят пять лет прожили! Стыдоба полная! Нет, чтобы мужа в больницу в район свозить, так ты к нотариусу поспешила! - тихо произнёс Тимофей.

     - Нет ещё пятидесяти пяти лет, Тимофей, - ответил соседу Игнат. - На Покров день мы свадьбу играли. До него ещё дожить надо.

     - Доживёшь, сосед, ещё как доживёшь! - рассмеялся Тимофей. - Мы с тобой на Покров день по чарке выпьем! Ты настой трав от Соломеи, а я водочки, да под огурчик солёный. Моя Матвеевна накроет стол скатертью, всем закусочки разной, а тебе супчик жиденький на курином бульоне. Давай мы с ребятами тебя в дом занесём. Он ведь ещё Игнатов, Нюрка, или уже нет? Не срами свою головушку старую, соседка!

     Нюрка молча, поджав губы, поспешила впереди, открывая двери. Студёно было на улице, а её пот прошиб, струйками по телу бежал.

     Ночью спал Игнат крепким сном, впервые за много дней, не чувствуя боли. И снился ему лес, занесённый снегом, где встречались они с Нюркой и дарила она ему жаркие поцелуи, называя Игнатушкой...

     После Покрова побегут годочки к восьмидесяти. В свой юбилей приеду к Соломее с гостинцами, - бормотал Игнат во сне, но неведомо ему было, что через четыре года Соломеи не станет и поедет он проводить её в последний путь, оплакивая, как самого родного на свете человека.