Петя-«унук» - друг мой!

В два года у меня был первый враг и лучший друг - сосед дядя Петя... Вот уж гадёныш-то был!

Чуть свет, а я поднимался с солнышком враз, из-за плетня — заборчик такой меж соседями - доносился задорно-хрипловатый голос дяди Пети:

- Привет, Никитка-француз!

- Я Колька, ты сам унук!

Почему-то я имя своё мог в два года произносить, а вот слово «француз» звучало, как «унук»….

Но в этом мы с дядей Петей были квиты: он меня вместо Николы Никиткой кликал, а я огрызался «унуком» на его «француза».

Кто-то утверждает, что в два года дитё не может помнить, а я спустя многие десятилетия забыть не могу. Друг же ведь...

После калмыцкого солёного чая с горбушкой хлеба я бежал к своему враждебному другу. Дядя Петя отставлял в сторону костыль и лопату, хватал меня в охапку, ржал и радовался, сжимая моё тщедушное тельце единственной рукой. Да, что там рукой: у него всего-то и был один большой палец на левой руке. Второй руки не было совсем. По плечо... А ещё и одна нога — круглая деревяшка на грязных и скрученных ремешках. Вот такой был у меня дружище, одноногий и однорукий. Однопальцевый!

- Никита - француз!

- Сам унук!

Дядя Петя угорал, смеялся хрипло и дико. Я, выкарабкиваясь из цепких объятий, захлёбываясь слюной, повизгивал:

- Сам унук...

- И батя твой француз!

И это было выше моего терпения, хрен с ним, пусть я унук, так унук, а папку не тронь! Слёзы лились ручьями, обгоняя два потока соплей...

Бабушка варила борщ, дедушка перед работой кормил поросёнка. Дядя, ухмыляясь, бежал на завод. Мамка ещё спала, а папка, который тоже «француз», уже на «лисапеде» уехал на рыбалку. Был ещё старший брат, но того до обеда не добудишься! Всё самому! Только сам я мог за себя постоять!

- Унук!!!

Через пару минут сопли утёрты, слёзы сами испарились. Дядя Петя сидел на спиленной вишне, а я на его единственном колене. Мы крыжовник кушали... Как в ладони из одного пальца столько ягод вмещалось? Вот-таки! А ещё и меня двухлетнего локтем придерживал.

Зажав подмышкой черенок граблей, дядя Петя оформил грядку, чуток поорудовал тяпкой, круша сорняки, засобирался на работу! На работу!

С войны прошло уже пятнадцать лет. Дядя Петя инвалидность не оформлял, отверг эту идею!

- Я сам могу себя обслужить! Государству есть о ком заботится. А я сам до пенсии пробьюсь! До Берлина-то продрался! Сам! Заработаю...

И сам себя обслуживал, своей супружнице помогал: огород вскапывал, крыльцо чинил, вбивая гвозди только ему доступным способом: единственной рукой с единственным пальцем...

Но с работой даже тогда дяде Пете было не просто. В то время я по малолетству не понимал, но через пять-шесть лет уже стал соображать: тяжко одноногому и однорукому курьеру или доставщику телеграмм... Ему тяжко, да и нигде он не нужен. Калека... Но! Друг мой Петя-«унук» так не думал, искал работу! И иногда находил: сторожем, посыльным-курьером, хотя какой с него курьер или сторож...

Отец мой работал на Севере в шахте. Нас на Дон привозили набраться витаминов и солнечной энергии только на лето, к бабушке с дедушкой.

Через два-три года дядя Петя перестал меня дразнить «французом», я же уже мог выговаривать это слово. Но Николкой так звать меня и не стал. Я остался для него Никиткой, не знаю почему. Никитка, так Никитка. Дружба дороже!

С рассвета я помогал дедушке ворошить сено, бабушке укропа да зелёного лука к готовке собирал в огороде и бежал к другу Пете. Там тоже дел полно: гвоздь подать, когда он своей культяпкой с молотком вшибал его по самую шляпку, яблоки-паданку помочь собрать. Да, и мало ли дел в саду-огороде.

Потом у колонки промеж вёдер с водой присядем на обрубок бревна и разговариваем. О чём? Да тьма проблем у друзей? И грызём кислющие яблоки...

Еще через пару зим, когда нас с братом опять на юга к бабушке отправили, дяди Пети не было. Из взрослых разговоров я подслушал, что он с бабой (или тётей) Надей развёлся... Или он от неё ушёл, а, может быть, она калеку выгнала... Я этого не знаю. Стеснялся у взрослых спросить.

Шли годы... Дядю Петю-«унука» я больше не видел. Никогда. Говорят, что уехал на хутор к родственникам. А там потом помер...

Да как он смог так? А как же я, его друг Никитка-француз? Эх!

Сколько лет было моему другу дяде Пете-«унуку»? Считайте сами: после войны пятнадцать лет, плюс ещё три- пять. Сорок, или чуть больше... Ветераны войны уходили молодыми...

Другие произведения автора:

Герои-химики в мирное время

Замполит-пьянь, прапор-армянин и съеденная мною собака

Простите, спешу на первое свидание!