ПЧЕЛА

        

 

Уж так сложилось, что я стала обладательницей двух совершенно одинаковых платьев, и всё благодаря моему откровению и тяге к домотканых изделиям. Месяца за два до юбилейного дня рождения мы с подругой зашли в художественный салон, где я и увидела бесподобное, экстравагантное творение человеческих рук и станка. Неотбелённый лён – экрю - тонкого плетения со сложными мережками и стилизованной вышивкой скандинавских мотивов. Наряд дополнялся неяркими бусинками, чёрным бисером и тяжёлым, объёмным кружевом, венчавшим подол.
Хозяйка небольшого, напичканного диковинными поделками мастеров, магазинчика как раз надевала на деревянные плечики предмет ваяния изысканного автора. Увидев мою разгубленность, она улыбнулась, и тут же повысила рейтинг и цену платья:
- Эксклюзив, - уверовала она меня.
Я ахнула, услыхав цену, и сразу же отказалась от мысли приобретения. Но оно не давало мне покоя. Тем более, что вот уже много лет жизнь складывалась не вполне удачно и захотелось поразнообразить её хотя бы в виде этой покупки. Устроить праздник, окунуть себя в романтическое таинство удовлетворённости собственным видом. В конце концов, платье победило. Я всеми правдами и неправдами наскребла сумму и купила его. Но интуитивно не надела в знаменательный день рождения.
Каково же было моё замешательство, когда подруга с нетерпеливым ожиданием реакции и удовольствием дарителя на лице, протянула мне прозрачный пакет, через который также прозрачно проглядывал второй «эксклюзив».
- Ты с ума сошла! Такой дорогой подарок! – выпутывалась я, чтобы не раскрыть себя.
- Мне это ровным счётом обошлось пустяком, - призналась она, - гонорар за пару «римских» носов. Я рада, что угодила тебе, - чмокая меня, заключила подруга, хирург по пластическим операциям в одной из модных клиник. И пророчески добавила:
- Если ты облачишься в это платье, твоя монашеская келья освятится мужским присутствием.
- Не с моим счастьем, - улыбнулась я.
Мне стало жаль себя в беременном процессе поиска денег для «близнеца», появившегося первым.
Чтобы они отличались, я вышила чуть ниже лопатки миниатюрную пчёлку на своём платье. Согревающая мысль, что одна знаменитая французская певица имела в своём гардеробе несколько одинаковых фасонов, немного позже окончательно убедила меня в плюсе случившегося.
Так вот, о пчеле. Насекомое получилось столь реальным, что частенько приходилось ощущать лёгкий удар чьей-то руки по спине, а после – слова: «Ой, простите, мне показалось, что она живая!»

         Тот день начался с самого обычного утра. Я хорошо выспалась, благо или не во благо – трудно сказать, уже давно этому никто не препятствовал, позавтракала, и приступила к начинающей надоедать процедуре макияжа. Выявила тонкой чёрточкой зелёные глаза цвета киви в разрезе, подкрасила два лепестка губ воображаемой розы и надела платье с неулетающей пчелой.
Хлоп! Я улыбаюсь с чувством признанного художника и оборачиваюсь. Передо мной – мужчина, которого я давно приметила, но никак не могла рассчитывать на его внимание, потому что он казался недосягаемо интересным.
- Извините, но Я ЗНАЛ, что она НЕ УЛЕТИТ, - снимая пару секунд одетые мною лавры и не признавая во мне мастера, сказал он.
- Тогда зачем Вы…, - я бросила взгляд через плечо.
- Чтобы сказать, что я в восторге от Ваших глаз цвета…
- Киви, - подсказала я.
- Нет, скорее кудрявой петрушки, - слукавил он.
- Укроп исключается?
- Допускается.
- Допускается в случае одного рынка? – попробовала уточнить я.
-  Лотки разные, - уклончиво сказал он.
Маршрутка, в очереди на которую мы разговариваем, оставляет его с широко разведёнными руками, а меня – отъезжающей.
Назавтра я меняю платье, выхожу примерно в то же время и слышу за спиной возглас:
- Ваша пчела! Где она?
- В реанимации, - пряча как можно дальше улыбку, отвечаю я. – Вы сломали ей тазобедренный сустав и теперь, заискивая перед её хозяйкой, готовы признаться, что скучали по ней.
-Если Вы имеете в виду пчелу, то я уже жить без неё не могу. Ей действительно плохо? – настраиваясь на мою волну, говорит мужчина.
- Очень!
- Вы позволите её навестить? Больных полагается проведывать, особенно прозрачнокрылых.
Позволите! Да я просто мечтаю об этом! Радостные зайчики выпрыгивают из моих глаз и попадают в его сети.
Уже в маршрутке договариваемся о встрече у меня дома. Ухожу с работы раньше, хочется блеснуть, тем более, что рядом так давно не было представителя сильного пола, многое поблекло и подзабылось. Я очень долго представляла собой гладкую поверхность реки, соскучившейся по ветру.
Прежде всего навела мало-мальский глянец в квартире. Стёрла вековую пыль с дедушкиных офоротов – семейной реликвии, переходящей по наследству. Облачила круглый, инкрустированный перламутровым ракушечником стол – подарок отцу другом-краснодеревщиком – в голубую с белым скатерть. Достала гжельский сервиз. С краю приютила маленький букетик васильков, эскортировав его двумя высокими стаканами цвета летней ночи, и не рассталась с платьем.

         Вечер ещё только обмакнул кисть в синюю краску, не решаясь тут же переписывать прозрачную высь неба. Окинув как бы «чужим» глазом убранство комнаты, напомнившей первую мизансцену из классической пьесы, с грустью подумала, что ничуть не удивилась бы, войди сейчас сюда кто-нибудь из чеховских персонажей. Но в дверь стучат, и я гашу замерцавшее сомнение относительно деталей.
Он был точен во времени. Посмотрим, какой он король… Сердце и глаза, чтобы не выдать меня, сбросили приятный груз радости рукам, которые едва сдерживали дрожь, принимая ромашки, пластиковую коробочку пленённых киви и бутылку золотистого «Мурфатлара».
Позже, за кофе и беседой, я вдруг вспомнила о втором платье. Под чарующим действием полусухого вина рождается каверзный игривый план. Хочется чего-то ещё более неординарного, таинственного, легкомысленного. Весь вечер идёт под лозунгом «Хочется!» в самом хорошем смысле этого слова. Переодеться – одна минута. Что я и делаю, когда он выходит на балкон покурить. Меняю наряд и снова сажусь в кресло. Он заходит в комнату, я поднимаюсь, вроде бы поправить цветы в вазе – всё это напоминает водевиль, и поворачиваюсь так, чтобы он мог видеть мою спину.
- Не может быть! – изумляется он.
- Что случилось? – «не понимаю» я.
- Она у Вас на спине…
- Кто?
- Пчела!
- Выздоровела, очевидно, - бесстрастно отвечаю я.
Он улыбается и ничего не может понять, по крайней мере, мне так кажется. Берёт мою руку, гладит, перебирает пальцы, целует поочерёдно. Господи, как давно я всего этого не испытывала, вернее, вообще не испытывала внимания мужских губ к рукам.
- Хотите ещё чего-нибудь? Чаю? Кофе? – вывожу себя из состояния бесхребетности и немного жалею об этом.
- Да, пожалуй, кофе, - отвечает мой визави.
- Тогда я доверяю Вам заварить его. У мужчин он получается крепче и вкуснее.
- Вы думаете? – не обольщаясь на свой счёт, он даёт мне повод поразмыслить над категорией заключения не из единственного наблюдения. – У меня есть замечательный рецепт особого приготовления кофе. Чур, не подглядывать.
Он отправляется в кухню. Его шанс - в очередной раз покорить меня, мой – поменять платья. На сей раз – без пчелы.
Красавец мужчина вносит поднос с двумя чашками ароматного напитка. Садится напротив. Мы пьём кофе, смотрим друг на друга на восходящей планете глаз.
- У Вас есть хорошие записи в стиле ретро? – неожиданно спрашивает он.
- Кое-что есть. Что бы Вы хотели услышать?
- Танго. И пригласить Вас на танец, - признаётся он.
Я поднимаюсь и слышу:
- Мистика!
- В чём? – хотя прекрасно знаю в чём.
- В Вашей пчеле. Её опять нет.
- Надо же, - говорю я, - Какая умная пчела! Она улетела, чтобы не мешать нам.
Не могла же я признаться, что у меня два чертовски дорогих, совершенно одинаковых платья с единственным отличием в виде пчелы. Но очень хотелось признаться в другом: мне нравился мужчина, с которым через несколько минут я буду танцевать танго, и который суеверно проведёт по моей спине, ничего не поняв в метаморфозе с жалящим насекомым.
В окно струится мягкий лунный свет, а ночь нечаянно рассыпает шкатулку с драгоценными каменьями по всему небосводу…

         Утром я просыпаюсь самой счастливой женщиной, которую, уходя, не разбудил самый обаятельный мужчина в её жизни. Мне не хочется выходить из состояния нежности, растворившей всё моё тело. Огромное желание – увидеть себя в зеркале, поднимает воздушную оболочку – настолько  мне легко – и отправляет в ванную. На самом видном месте, под креплением, сложенный вдвое лист. Я осторожно разворачиваю его и читаю: «Я люблю тебя, Воробышек! Марсель Сердан.»
Господи, кто это Марсель Сердан? Почему «Воробышек»? Я лихорадочно терзаю память, но ничего не могу объяснить. Знакомо до «руку протянуть». Обзваниваю все номера телефонов в записной книжке и, наконец, одна из приятельниц буднично и спокойно вносит ясность:
- Воробышек – это Эдит Пиаф, и, если я не ошибаюсь, Сердан – её возлюбленный. А зачем тебе?
- Кроссворд разгадываю, - соврала я.
Конечно же! Единственная певица, в чьём гардеробе насчитывалось около десятка одинаковых платьев – Пиаф! Бог мой, какая я дура! Шутиха гороховая. Устроила комедию с переодеванием. Ещё вчера случилось моё позорное разоблачение. М-мм! У меня как будто сразу разболелись все зубы. Никогда я не выглядела так глупо долго рядом с мужчиной.
Но я обхитрю его. Беру платье со злосчастной пчелой и ювелирно выпарываю насекомое. Обильно брызгаю то место водой и отглаживаю. Всё! Никаких следов. «А была ли пчела? Может быть, пчелы-то вовсе и не было…» И когда вечером он приходит ко мне, я встречаю его в платье. Уж не знаю – в моём или подруги. И, словно невзначай, завожу разговор о записке. Что я ничего не поняла в ней, кроме приятно огорошивших слов любви.
- Но… в твоём шкафу висит ещё одно платье. С пчелой, - убедительно, с детективной логикой, говорит он. Ночь перечеркнула «Вы» в наших отношениях, которое так красиво звучало вчера и осталось отголосками в углах комнаты и памяти. Но «ты» - теплее, уютнее и ближе.
- Висит. Но без пчелы, - мне некуда деваться против улики, прикреплённой утром к зеркалу.
- Без пчелы сейчас на тебе, - не отступает он.
- В шифоньере – тоже, - сознательно добавив неуверенности, отвечаю я. И разрешаю себе побыть немного разгаданной им.
- Странно! Хотелось бы взглянуть, - заранее торжествуя победу, предлагает он.
«Что ж, извольте, Марсель Сердан!» – думаю я и вытаскиваю платье.
- Невероятно! – сознаётся он и, не капитулируя, отрабатывает ещё одну версию:
- Стало быть, моя дорогая, у тебя три одинаковых платья или я сегодняшнего дня ничего не понимаю в женщинах.
Вторую часть его варианта я и принимаю пока за основу наших отношений.
Женщина должна быть хоть немного загадочной, даже ценой уничтожения собственного гениального творения, сблизившего нас.
- Ты считаешь меня сумасшедшей? – говорю я.
- В какой-то мере, - отыскивает он элемент загадки.
- В какой?
- Я тебе расскажу об этом чуть позже.
- В твоём «этом» - платье присутствует?
- Скорее, отсутствует, - таинственно прищуривается он и гладит на моей шее пульсирующую жилку, - Отсутствуют все твои платья…
Мы улыбаемся друг другу. Он наклоняется ко мне. Я закрываю глаза и ощущаю на веках нежность его губ.

*-------------------------------------------------

иллюстрация, сопровождающая рассказ "Пчела", в газете "Частный интерес"
(г. Чайковский Пермской области).