Партизанская война

Французов было трое. С эполетами, на сытых конях. Офицеры. Они ехали по дороге шагом, двое рядом, третий немного впереди, по левой колее. Поглядывали по сторонам, о чём-то говорили по-французски. Точнее, разговаривали двое. Тот, который обогнал своих товарищей, помалкивал, настороженно сжимая одной рукой пистолет, а другой поводья коня. Копыта лошадей звонко цокали по промёрзшей, ещё не покрытой снегом земле. Редели предрассветные сумерки. Еловый лес шумел под порывами верхового ветра.

            Выстрел раздался неожиданно. Возглавлявший небольшой неприятельский отряд всадник, выпустив из рук оружие, схватился за простреленный бок, а из-за ёлок на дорогу уже сыпались партизаны. Второго француза достали казацкой пикой, третьего угостили вилами в спину. Стащили на землю, сноровисто добили дубинами и топорами. Мусье не успели даже вскрикнуть, расставаясь с жизнью. 

            Раненный хлестнул коня, пытаясь уйти, закричал что-то, но и его выбили из седла и проткнули вилами двое крестьян, старый и молодой. Не прошло и двух минут, как всё было кончено. На лесной дороге лежали три трупа и всхрапывали напуганные кони, в миг потерявшие своих седоков.

            - Прохор, Иван, Кузьма, займитесь лошадками. Да не толпитесь все у одной, каждый свою берите. Сгодится в хозяйстве. – распорядился  средних лет мужик с окладистой бородой и повадками начальника. – Остальные тоже не стойте. Трупы с дороги убирайте и уходим. Не ровен час, ещё кого принесёт нелёгкая. Шевелитесь!

Отдав эти распоряжения, он стащил шарф с одного из убитых французов и принялся вытирать им окровавленный топор.

Через несколько минут дорога опустела. Обобранные до нитки трупы были сброшены в канаву, сноровисто присыпаны лапником и палой листвой. Лишь пятна крови в колеях ещё напоминали о недавней бойне. Партизаны, ведя коней в поводу, стремительно скрылись в глубине леса.

***

В лагере запалили костёр. Принялись кашеварить, приводить себя в порядок, рассматривать трофеи.  Довольно скоро всё восемь мужиков собрались у костра, расселись на брёвнышках. Застучали ложки о миски. Напряжение боя понемногу отпускало людей.

            - Ловко мы их. – смущённо кашлянул молодой безбородый парень, посматривая свои вилы, прислонённые к ближайшему дереву. Он впервые колол этим крестьянским орудием живого человека.

            - Нормально, Пахом, правильно ты его, вовремя. Это я промашку дал, не сумел сразу завалить супостата. – хлопнул юношу по плечу тощий мужик с лежащим на коленях французским ружьём. – Ничего, теперь дело ловчее пойдёт. Пистолеты добыли, целых шесть штук. Теперь мы у, сила.

            - Молчи уже, Аника-воин. – усмехнулся командир. – Сила у него. Ты ещё скажи, Бородино французам устроим. Куда уж нам, будем и дальше в лесу хорониться, а супостата из засады бить.

            - Постойте, мужики! – воскликнул вдруг Акинфей, крестьянин, сорванный войной из соседнего Можайского уезда и лишь недавно прибившийся к отряду, - это ведь не французы были.

            - Кто?

            - Ну, те, которых мы утром на дороге…

            - Да ладно тебе, не французы. Говорили они по-ихнему, не по-русски. А если даже и не французы? Немцы, поляки, какая разница? Говорят ведь, что с Бонапартом на нас двунадесять языков пришло. Так что кого только нет в его войске. – возразил Иван.

- А это что, не русское? - Акинфей не поленился притащить из кучи трофеев снятый с одного из убитых мундир и положил его перед командиром.

Теперь, при свете начавшегося дня, было отчётливо видно зелёное сукно и эполеты, украшенные вензелями императора Александра.

            - Смотри-ка, глазастый какой, всё-то он увидел. – с некоторой угрозой в голосе произнёс командир и, оставив трапезу, поднялся со своего места и шагнул к Акинфею. – Мундир ладно, согласен, нашей армии, но говорили-то ведь покойные разве по-нашему?

            - Не по-русски они говорили. – согласился Акинфей. – Однако одежда, оружие… Наш барин тоже всё больше по-французски, бывало… Мы ж своих, русских, порешили, братцы! Их благородий на тот свет отправили! Что теперь будет? Хорошо если в Сибирь сошлют, а то ведь и повесить могут! – завыл он и получил оплеуху от командира.

            - Свои, говоришь? – зарычал тот, - А что же они на своей земле не по-русски говорят? Почто нас за людей не считают, торгуют как скотиной? Или у тебя барин добрый был?

Мужики, внимательно слушающие этот спор, одобрительно загудели.

            - Нет, – растерялся окончательно сбитый с толку Акинфей. – барин как барин.

            - Что же он, не порол никого, не продавал на сторону, хозяйства ваши не разорял, девок не портил?

            - Всяко бывало. – шмыгнул носом крестьянин и почесал не раз поротую спину.

            - Вот! – наставительно поднял палец командир. – Баре они и есть баре. Их хороших не бывает. Они нас за ровню не считают, а промеж собой и вовсе говорят иноземной речью. Какие же они свои, хоть и русские? Хуже французов! Вот кабы ты знал, что тебе за это ничего не будет, разве не убил бы своего барина?

            - Убил. – насупился Акинфей и по лицу его было видно, что вспоминает он все вековые обиды и притеснения крепостного крестьянского сословия.

            - Ну, так и не распускай нюни, партизан. Кто узнает, что это мы их завалили? Война всё спишет. Мало ли кто шалит ныне на дорогах. Считай, что на трёх бар на Руси меньше стало.  Глядишь, где-то над нашим братом хоть немного кровопийц убудет. А коли что, так какой с нас, тупых крестьян, спрос? Так и скажем - не разобрали в темноте. Господа офицеры  сами виноваты, что говорили по-французски. Мы на голос стреляли, ошибочка вышла. А?

            - Всё одно, командир, нехорошо как-то. – принял сторону Акинфея Пахом, кивая на продырявленный трофейный мундир. - Свои они, русские, хоть и баре. Тоже ведь воевали с Бонапартом, а мы их того, порешили, значит. Ослабили нашу армию.

            - А мы, значит, с французами не воюем? Иван, у тебя сколько супостатов на счету?

            - Трое. – откликнулся Иван и снова запустил ложку в кашу.

            - У тебя, Кузьма?

            - С этими, считай, двое стало.

            - Да у меня пятеро. – подвёл итог командир. – Эдак мы и без армии с французами управимся. Ныне они не те, что летом. Говорят, недавно из Москвы ушли. Отступают, значит.  Когда же ещё с барами поквитаться, как не сейчас, пока война идёт? Глядишь, и нашего графа Турищева кто из партизан на вилы подымет.

            - Стоит ли грех на душу брать? – усомнился Акинфей. – Слухи ходят, что после изгнания неприятеля царь крестьянству волю даст.

            - Держи карман шире.

            - Волю ему!

            - Догонят и ещё добавят. Розгами по спине, чтобы рот не разевал. – горько засмеялись крестьяне.

            Дождавшись, пока шум стихнет, вернувшийся на своё место командир задумчиво сказал:

            - Навряд ли нам что обломится. Вот тот же Бонапарт своих французских крестьян освободил. Поляков тоже освободил. Нас собирался, да передумал. Побоялся окончательно с царём рассориться. Да и на кой она ему нужна, наша свобода… Хотя, вы про Палкинский уезд слыхали?

            - Нет, а чего там?

            - Там крестьяне своих бар, кто из них сам от Бонапарта не сбежал, кого прогнали, а кого и прибили. Мы, заявили, подданные французского императора. Ему налог платим, а живём вольно, сами по себе. И живут ведь, хотя в их местности неприятеля вовсе не было, он далеко стороной прошёл. Вот и думайте.

            - Эк они махнули, добровольно под француза пошли! Изменники! Нам такой воли не надо. – разом загомонили партизаны. – У нас не Бонапартий, а православный царь.

            - Слыш, командир, а что им, палкинским, за это было? – поинтересовался Кузьма, когда возмущённые крики прекратились.

             - Пока что ничего. Руки ещё не дошли. Но ты, Кузя, не сомневайся, после войны этих «французских подданных» кого сошлют, а кого и на деревьях развесят, чтобы другим неповадно было о свободе думать.

            - Так а нам-то что дальше делать? – набравшись смелости, спросил молодой Пахом.

            - Нам? – поправил бороду командир, - нам, как и прежде, воевать надо. Наносить урон неприятелю. Гнать его с родной земли, лишать тепла и продовольствия. Истреблять захватчиков, как только возможно. Ну, и своих бар по случаю отстреливать, чтобы страх имели. А насчёт воли, мужики, не обольщайтесь. Ни Бонапарт, ни Александр, никто нам её не даст, пока сами не возьмём с божьей помощью. Верьте, православные, придёт наше время, освободимся. Коли по-хорошему помещики воли не дадут, так сами возьмём, как при Пугачёве брали. Ничего, не внуки, так правнуки наши будут свободны. Всё, хватит болтать. И так лишнего наговорили. – спохватился он. - Поели, теперь отдыхайте. Вечером опять в засаду.

Партизаны, обсуждая услышанное, разошлись от костра. Прав был их командир, крестьянин Николай. Пока русскому человеку и в крепостном состоянии пожить можно. Главное изгнать иноземцев, страну освободить. Тогда уж можно будет и о своей свободе думать.

***

Многие дворяне – участники войны 1812 года - отмечали, что крестьяне, в силу  своей темноты и дикости не разбирающиеся в военной форме одежды, часто нападали на русских офицеров, разговаривающих между собой по-французски.

«Тебе, любезный наш народ, да будет воздано от Бога».

Из манифеста императора Алекандра I в честь победы над Наполеоном.

Другие произведения автора:

Собачья память

Козёл и баран

Европейское правосознание

Это произведение понравилось:

ВЛАДИМИР ЛИЩУК