Отличник боевой и политической подготовки.

Героическим войнам 18-й десантной армии посвящается. 


У старшего лейтенанта Владимира с боевой подготовкой проблем не было. А вот в политической были. Замполиты имели к старшему лейтенанту существенные претензии. Как-то не складывалось у него с поведением. Особенно в свободное от воинской службы время. То водка, то женщины.

Эта политическая составляющая подготовленности воина всегда почему-то учитывала не только политическую грамотность и преданность делу коммунизма, но и личную примерность в поведении в служебное и неслужебное время, что именовалось как политико-моральное состояние.

Оценки за боевую и политическую подготовку по итогам года оформлялись в приказе командира воинской части. А перед этим каждый военнослужащий должен был сдать итоговую проверку. 

На кануне очередной годовой итоговой проверки политработники раздали вопросы для проверки по политической подготовке.

Старший лейтенант понимал, что личное поведение он исправить уже не успеет, а если не будет отличником политической подготовки, то и генералом ему не стать.

Не долго думая, он решил тщательно подготовиться к сдаче экзамена по политической подготовки.
Однако, взглянув на перечень вопросов, он понял, что столько ему не осилить. И тогда, проявив армейскую смекалку, он решил действовать методом выбора вопросов по степени их значимости. И тут его взору пал вопрос: Леонид Ильич Брежнев «Малая земля».

Сомнений не было: «Что может быть в данный исторический момент важнее и существеннее, чем бесценное произведение Генерального секретаря?»

В гарнизонном книжном магазине дефицита с данным произведением классика современности то же не было. 

Купив книгу, старший лейтенант углубился в ее изучение. Но прочитав от начала до конца он понял, что своими словами он рассказать об этом не сможет и то, что, лучше, чем сказал сам автор – он уже не скажет.

Решение пришло моментально: выучить это бесценное произведение современности наизусть !!!

Старший лейтенант стал заучивать текст книги все свободное от службы время. Подготовка к сдаче итоговой проверки шла успешно. Успел выучить несколько глав.

И вот экзамен. Учебный класс, проверяющий подполковник - заместитель начальника политотдела дивизии, и с умными лицами экзаменуемые офицеры.

Все шло своим ходом. Задавался вопрос, называлась фамилия офицера, отвечающий шел к доске и излагал ответ. 
Дошли до Леонида Ильича Брежнева «Малая Земля». 

- Так, кто будет отвечать?

Старший лейтенант поднял руку. Его пригласили к доске.

И он начал:
- «Дневников на войне я не вел.»

Сделал паузу.
- «Но 1418 огненных дней и ночей не забыты.» 

Помолчал.
- «И были эпизоды, встречи, сражения, были такие минуты, которые, как и у всех фронтовиков, никогда не изгладятся из моей памяти. Сегодня мне хочется рассказать о сравнительно небольшом участке войны, который солдаты и моряки назвали Малой землей.»

В «зрительном зале» наступила мертвая тишина. 

- « Она действительно «малая» — меньше тридцати квадратных километров. И она великая, как может стать великой даже пядь земли, когда она полита кровью беззаветных героев. Чтобы читатель оценил обстановку, скажу, что в дни десанта каждый, кто пересек бухту и прошел на Малую землю, получал орден. Я не помню переправы, когда бы фашисты не убивали, не топили сотни наших людей. И все равно на вырванном у врага плацдарме постоянно находилось 12—15 тысяч советских воинов, 17 апреля 1943 года мне надо было в очередной раз попасть на Малую землю. Число запомнил хорошо, да и ни один малоземелец, думаю, не забудет его: в тот день гитлеровцы начали операцию «Нептун». Само название говорило об их планах — сбросить нас в море. По данным разведки мы знали об этом. Знали, что наступление они готовят не обычное, а решающее, генеральное. И мое место было там.»

Здесь старший лейтенант бросил взгляд через окно куда-то вдаль и мысленно показал рукой:

- «На передовой, в предместье Новороссийска, мысом входившем в Цемесскую бухту, на узком плацдарме Малой земли.»
Опять помолчал, как будто что-то вспоминая.

- «Как раз в апреле я был назначен начальником политотдела 18-й армии.»

При этих словах друзья-офицеры тихо улыбнулись в кулак. 

А старший лейтенант, как знаток военного искусства со знанием дела продолжил:

- « Учитывая предстоящие бои, ее преобразовали в десантную, усилили двумя стрелковыми корпусами, двумя дивизиями, несколькими полками, танковой бригадой, подчинили ей в оперативном отношении Новороссийскую военно-морскую базу Черноморского флота.»

Бодрым голосом Володя цитировал:

- «На войне не выбираешь, где воевать, но, должен признаться, назначение меня обрадовало. 18-ю все время бросали на трудные участки, приходилось уделять ей особое внимание, и я там, как говорится, дневал и ночевал.»

Друзья сомнительно посмотрели в сторону товарища , явно что-то вычисляя.

-« С командующим К. Н. Леселидзе и членом Военного совета С. Е. Колониным давно нашел общий язык. Так что перевод в эту армию из политуправления фронта лишь узаконил фактическое положение дел.»

Со знанием дела Владимир рассказывал:

-«Переправы мы осуществляли только ночью. Мы взяли курс на Малую землю. Шли под охраной «морских охотников». За три часа хода я думал побеседовать с бойцами пополнения, хотел лучше узнать людей. Я хорошо знал, что нужен разговор с солдатами, но я знал и другое.»

Следующую фразу старший лейтенант Володя произнес с особым чувством, подчеркивая ее важность:

- «Иной раз важнее бесед было для солдат сознание, что политработник, политический руководитель, идет вместе с ними, претерпевает те же тяготы и опасности, что и они. И это было тем важней, чем острее складывалась боевая обстановка.»

От этих слов зал чуть не прослезился.

-«Далеко впереди, над Новороссийском, светило зарево. Доносились гулкие удары артиллерии, это было уже привычно. Значительно левее нас шел морской бой. Как мне сказали позже, это сошлись наши и немецкие торпедные катера. Я стоял на правом открытом крыле ходового мостика рядом с лоцманом: фамилия его, кажется, была Соколов.
Чем ближе подходили к Цемесской бухте, тем сильнее нарастал грохот боя.» 

Входя в роль, старший лейтенант в порыве, как будто сам там был: 

- «То далеко от нас, то ближе падали бомбы, поднимая огромные массы воды, и она, подсвеченная прожекторами и разноцветными огнями трассирующих нуль, сверкала всеми цветами радуги. В любую минуту мы ожидали удара и, тем не менее, удар оказался неожиданным. Я даже не сразу понял, что произошло. Впереди громыхнуло, поднялся столб пламени, впечатление было, что разорвалось судно. Так оно в сущности и было: наш сейнер напоролся на мину. Мы с лоцманом стояли рядом, вместе нас взрывом швырнуло вверх.»

Офицеры, которые в силу различных обстоятельств не успели изучить данное литературное произведение, недоуменно посмотрели в сторону старшего лейтенанта.

-«Я не почувствовал боли. О гибели не думал, это точно. Зрелище смерти во всех ее обличьях было уже мне не в новинку, и хотя привыкнуть к нему нормальный человек не может, война заставляет постоянно учитывать такую возможность и для себя. Иногда пишут, что человек вспоминает при этом своих близких, что вся жизнь проносится перед его мысленным взором и что-то главное он успевает понять о себе. Возможно, так и бывает, но у меня в тот момент промелькнула одна мысль: только бы не упасть обратно на палубу.
Упал, к счастью, в воду, довольно далеко от сейнера. Вынырнув, увидел, что он уже погружается. Часть людей выбросило, как и меня, взрывом, другие прыгали за борт сами. Плавал я с мальчишеских лет хорошо, все-таки рос на Днепре, и в воде держался уверенно. Отдышался, огляделся и увидел, что оба мотобота, отдав буксиры, медленно подрабатывают к нам винтами.»

Все сочувственно слушали.

- «Я оказался у бота № 9, подплыл к нему и лоцман Соколов. Держась рукой за привальный брус, мы помогали взбираться на борт тем, кто под грузом боеприпасов на плечах с трудом удерживался на воде. С бота их втаскивали наверх. И ни один, по-моему, оружия не бросил.
Прожекторы уже нащупали нас, вцепились намертво, и из района Широкой балки западнее Мысхако начала бить артиллерия. Били неточно, но от взрывов бот бросало из стороны в сторону. Грохот не утихал, а снаряды вокруг неожиданно перестали рваться. Должно быть, наши пушки ударили по батареям противника. 
И в этом шуме я услышал злой окрик:
— Ты что, оглох? Руку давай!

Это кричал на меня, протягивая руку, как потом выяснилось, старшина второй статьи Зимода. Не видел он в воде погон, да и не важно это было в такой момент.»

Зал одобрительно покивал головами.

-«Тут только почувствовал озноб: апрель даже на Черном море не самое подходящее время для купания.»

Слушатели согласились. Старший лейтенант о чем-то призадумался. Явно что-то вспоминая. Потом, опомнившись, продолжил:

- «И вдруг в этой трагической обстановке, при свете взрывов и огненных трасс родилась песня. Пел один из матросов, помнится, очень большого роста; это была песня, рожденная на Малой земле, в ней говорилось о несгибаемой воле и силе таких вот бойцов, какие были сейчас на боте. Я знал эту песню, но теперь мне кажется, что именно тогда впервые ее услышал. Врезалась в память строка: «На тех деревянных скорлупках железные плавают люди».

Старший лейтенант Володя тоже хотел спеть, жаль только, что слов он не знал. 

- «Медленно стали приподниматься головы, лежавшие садились, сидевшие вставали, и вот уже кто-то начал подпевать. Никогда не забуду этот момент: песня распрямила людей. Несмотря на только что пережитое, все почувствовали себя увереннее, обрели боевую форму.
Вскоре бот зашуршал по дну, и мы начали прыгать на берег. Резко зазвучали команды, бойцы сгружали ящики с боеприпасами, другие подхватывали их на плечи и бегом — тут подгонять не надо, огонь торопит — несли к укрытиям. Свалив груз, тотчас бежали обратно, все это под обстрелом, под грохот не прекращавшейся бомбежки. А с берега уже несли на носилках раненых, приготовленных к эвакуации, которых наше пополнение должно было сменить.
Переправы всегда были опасны, само плавание не обходилось без риска, и выгрузка, и перебежка, и подъем покруче, но всякий раз, прибывая на Малую землю, я возвращался к мысли: а как же высаживались здесь наши люди, когда на месте нынешних спасительных укрытий стояли немецкие пулеметы, а по ходам сообщения бежали невидимые десантникам гитлеровцы с автоматами и гранатами? У каждого, кто вспоминал, что тем, первым, было намного труднее, наверняка прибавлялось сил.
Все же, как известно, мы удерживали Малую землю ровно столько, сколько требовалось по планам советского командования, — 225 дней. Как мы их тогда прожили — я и хочу рассказать.»

Тут старший лейтенант, не зная продолжать или остановиться, вопросительно посмотрел на заместителя начальника политотдела. Подполковник безмолвствовал.

Тогда старший лейтенант продолжил:

- «Нам война была не нужна. Но когда она началась, великий советский народ мужественно вступил в смертельную схватку с агрессорами.
Помню, в 1940 году Днепропетровский обком партии собирал совещание лекторов. Я тогда уделял особое внимание военно-патриотической пропаганде. 
Я благодарен Центральному Комитету нашей партии за то, что одобрено было мое стремление быть в действующей армии с первых дней войны. Благодарен за то, что в 1943 году, когда часть нашей территории была освобождена, посчитались с просьбой — не отзывать меня в числе партийных работников-фронтовиков, направляемых на руководящую работу в тыл. Благодарен и за то, что в 1944 году была удовлетворена просьба не назначать на более высокий пост, который отдалил бы меня от непосредственных боевых действий, а оставить до конца .
В географическом смысле Малая земля не существует. Чтобы понять дальнейшее, надо ясно представить себе этот каменистый клочок суши, прижатый к воде. Протяженность его по фронту была шесть километров, глубина — всего четыре с половиной километра, и эту землю во что бы то ни стало мы должны были удержать.
Гитлеровцы хорошо это понимали. Цифрами я постараюсь не злоупотреблять, но одну сейчас приведу. По плацдарму, когда мы заняли его, фашисты били беспрерывно, обрушили гигантское количество снарядов и бомб, не говоря уж об автоматно-пулеметном огне. И подсчитано, что этого смертоносного металла на каждого защитника Малой земли приходилось по 1250 килограммов.
Думается, что десант на Малую землю и бои на ней могут служить образцом военного искусства.»

После этих слов старший лейтенант поведал публике о военном искусстве:

- «Мы тщательно подбирали людей, специально готовили их. На Тонком мысу в Геленджике тренировали штурмовые группы, учили их прыгать в воду с пулеметами, взбираться по скалам, бросать гранаты из неудобных положений. Бойцы освоили все виды трофейного оружия, научились метать ножи и бить прикладами, перевязывать раны и останавливать кровь. Запоминали условные сигналы, наловчились с завязанными глазами заряжать диски автоматов, по звуку выстрелов определять, откуда ведется огонь. Без этой выучки дерзкий десант и особенно самая первая ночная схватка были немыслимы — все предстояло делать в темноте, на ощупь.»

Офицеры с интересом слушали новоиспеченного военного стратега.

- «В 1974 году в Новороссийском музее я обратил внимание на примечательный документ. Это был рапорт старшего лейтенанта В. А. Ботылева, высадившегося на плацдарме в ту же ночь, что и Куников. Он писал: «Доношу, что в первой штурмовой группе убитых — 1 человек, раненых — 7 человек. Из них кандидатов ВКП (б) убитых — 1 человек, кандидатов ВКП (б) раненых — 4 человека, комсомольцев раненых — 2 человека, беспартийных раненых — 1 человек. Первая боевая задача, поставленная командованием, выполнена. Политико-моральное состояние группы высокое».

Эти слова Владимир произнес с особой значимостью.

- « Здесь уместно будет вспомнить, что на фронтах Великой Отечественной войны пали смертью храбрых три миллиона коммунистов. И пять миллионов советских патриотов пополнили ряды партии в годы войны. «Хочу идти в бой коммунистом!» — эти ставшие легендарными слова я слышал едва ли не перед каждым сражением, и тем чаще, чем тяжелее были бои. Какие льготы мог получить человек, какие права могла предоставить ему партия накануне смертельной схватки? Только одну привилегию, только одно право, только одну обязанность — первым подняться в атаку, первым рвануться навстречу огню.»

Вспомнив пример, изложенный в данном литературно -историческом произведении  :

- «Перед высадкой отряд принял клятву. Коммунист Куников построил всех на небольшой площади, еще раз напомнил, что операция будет смертельно опасная, и предупредил: кто считает, что не выдержит испытаний, может в десант не идти. Он не подал команды, чтобы эти люди сделали, скажем, три шага вперед. Щадя их самолюбие, сказал:
— Ровно через десять минут прошу снова построиться. Тем, кто не уверен в себе, в строй не становиться. Они будут отправлены в свои части как прошедшие курс учебы.
Когда отряд построился, мы недосчитались всего лишь двух человек.»

Присутствующие внимательно слушали старшего лейтенанта Володю.

- «К месту высадки противник перебросил новые части, вела бомбежки фашистская авиация, начала бить по плацдарму тяжелая артиллерия, одна за другой шли отчаянные контратаки. Но было уже поздно: десантники успели надежно закрепиться. Они овладели несколькими кварталами Станички и железной дорогой на протяжении трех километров. И хотя потери понесли немалые, но не отошли ни на шаг. Солдаты и матросы верны были клятве, они знали, что надо продержаться до подхода главных сил. В них ощущался еще веселый азарт от удачного десанта — такими я запомнил этих людей.»

При этом старший лейтенант слегка улыбнулся.

- «А в общем, повторю еще раз, десант на Малую землю может быть признан образцом военного искусства. Успех высадки первого штурмового отряда, оперативное наращивание сил, продвижение полков и корпусов по сильно укрепленному, минированному берегу — все это требовало четкого взаимодействия пехоты, саперных частей, моряков, артиллеристов. Ни малейшей ошибки не могли допустить «боги войны»: во многих местах наши части сошлись с вражескими чуть ли не до расстояния броска гранаты. Еще сложнее было летчикам. Помню, перед налетами нашей авиации бойцы выкладывали на бруствер окопов нижние рубахи, чтобы очертить свой передний край.»

Все призадумались: а в чем же оставались десантники?

- «У читателя может создаться впечатление, будто тысячи людей на плацдарме жили только атаками, бомбежками, рукопашными схватками. Нет, за долгое время тут утвердилась жизнь, в которой было место всему, чем обычно живет человек. Читали и выпускали газеты, проводили партийные собрания, справляли праздники, слушали лекции. Затеяли даже шахматный турнир. Выступали армейский и флотский ансамбли песни и пляски, работали художники Б. Пророков, В. Цигаль, П. Кирпичев, создавшие большую галерею героев обороны.»

Так Владимир блеснул своей эрудицией знатока искусства.

- «Многое в этой жизни рядом со смертью было на первый взгляд несовместимо с войной. Как-то начальник политотдела 255-й бригады морской пехоты И. Дорофеев насчитал в бригаде пятнадцать депутатов городских, районных и сельских Советов. Решили созвать сессию. Какие же проблемы они могли решать? Да те же, что и в мирные дни: нужды населения, бытовое обслуживание. Первым был у них решен вопрос о строительстве бани. И построили! Как говорится, в нерабочее время соорудили отличную баньку. И меня как-то туда сводили. Парная хоть и небольшая, но пар держала хорошо.»

Старший лейтенант вопросительно посмотрел на проверяющего. Тот молчал.

- «Решив сбросить нас в море, Гитлер на этом участке фронта поставил на карту все. Создавалось тяжелое положение. Тогда Военный совет 18-й армии, а практически я, (Старший лейтенант выжидающе одобрения посмотрел на присутствующих) написал письмо-обращение к малоземельцам. Оно пошло по окопам и блиндажам. Люди резали руку и расписывались на нем кровью. Один экземпляр я послал позже И. В. Сталину, чтобы он понял, как дерутся бойцы.
«Отвоеванный нами у врага клочок земли под городом Новороссийском,— говорилось в письме, — мы назвали «Малой землей». Она хоть и мала, но она наша, советская, она полита нашим потом, нашей кровью, и мы ее никогда и никакому врагу не отдадим... Клянемся своими боевыми знаменами, именем наших жен и детей, именем нашей любимой Родины, клянемся выстоять в предстоящих схватках с врагом, перемолоть его силы и очистить Тамань от фашистских мерзавцев. Превратим Малую землю в большую могилу для гитлеровцев!»
В первый день фашистского наступления мы получили категорическое указание Ставки Верховного Главнокомандования любыми средствами удержать плацдарм. Видя в нем ключ к освобождению Таманского полуострова, Ставка придавала ему большое значение и внимательно следила за ходом боев.
18 апреля в штаб Северо-Кавказского фронта, которым командовал генерал-полковник И. Е. Петров, вылетела группа представителей Ставки во главе с маршалом Г. К. Жуковым. В тот же день вместе с наркомом Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецовым и командующим ВВС А. А. Новиковым они приехали в штаб 18-и десантной. Об этом мне сообщил один из штабных полковников, прибывших на Малую землю, и добавил:
— Маршал хотел вас видеть.
— Это что, приказ? — спросил я.
— Приказа такого от него я не получал,— ответил полковник.— Но он сказал, что хотел бы с вами поговорить.» 
Старший лейтенант как бы подчеркивая: сам Маршал Жуков ждал от него совета. И с гордостью сообщил:
- «Откровенно сказать, и мне хотелось поговорить: всех нас очень беспокоило превосходство противника в воздухе. Свою точку зрения на этот счет я еще в первый день немецких атак высказал нашему командующему Константину Николаевичу Леселидзе. Настойчиво просил поддержки авиации. Говорил об этом и с членом Военного совета Семеном Ефимовичем Колониным, к которому относился всегда с уважением. Оба были смелыми, принципиальными, опытными людьми, оба согласились со мной, и я посчитал, что Жукову о положении с авиацией они, конечно, доложат. Мне же лучше в тяжелый момент не покидать плацдарм. Так я и поступил: остался с бойцами на Малой земле.»

Владимир многозначительно посмотрел в зал: Вот мол, к Маршалу решил не ехать.

-«Был у нас начальником политотдела в 255-й бригаде морской пехоты М. К. Видов, воевал он умело, лихо, обладал большой силой воздействия на бойцов, а на упрек командира, чтобы зря не рисковал собой, отвечал: «Я комиссар, а не мокрая курица!» Так вот в ночь на 20-е Михаил Капитонович собрал политработников, подвел итоги боев, а потом спросил, знают ли они, почему так остервенело рвутся фашисты. Потому, ответил, что у них завтра именины фюрера. Хотят покончить с нами, чтобы поднести ему подарок. Хорошо бы, мол, и нам отметить эту дату.
Горела земля, дымились камни, плавился металл, рушился бетон, но люди, верные своей клятве, не попятились с этой земли. Роты сдерживали натиск батальонов, батальоны перемалывали полки. Накалялись стволы пулеметов, раненые, оттолкнув санитаров, бросались с гранатами на танки, в рукопашных схватках бились прикладами и ножами. И казалось, нет конца этой битве.»

И здесь, надо отдать должное, старший лейтенант Володя проникся огромнейшим чувством гордости и благодарности ко всем воинам героической 18-й десантной армии. Его лицо, вся его внешность выражала чувство гордости за морских десантников, за их подвиг. И им тоже хотелось жить, любить и быть любимым.

- «Среди сохранившихся документов военных лет есть директива, под которой стоит моя подпись. Она была послана всем политорганам, каждому политработнику позже, в конце 1943 года, в дни боев под Киевом. Но то, что написано здесь, было для меня главнейшим делом в течение всей войны: «Постоянно проявляйте заботу о сбережении сил и здоровья бойцов. Бесперебойное обеспечение солдат горячей пищей и кипятком должно быть нерушимым правилом. Надо обеспечить строжайший контроль за тем, чтобы все, что государство отпускает для бойцов и офицеров, доходило бы до них полностью. Беспечных и бездеятельных в этом отношении людей нужно привлекать к суровой ответственности. Исключительное внимание должно быть уделено работе санитарных учреждений. Политотделам соединений надлежит выделить специальных работников, отвечающих за эвакуацию раненых с поля боя и оказание им своевременной медицинской помощи». 

И наконец, под финиш своего выступления, старший лейтенант Володя перешел к главному в своем ответе. Набравшись сил он произнес:

- «Надо полагать, читатель ждет от меня рассказа о партийно-политической работе, но, в сущности, именно о ней я давно уже веду речь. Потому что стойкость воинов Малой земли была итогом этой работы. Потому что налаженный быт плацдарма, забота о сбережении сил и здоровья бойцов, присланные вовремя авиакорпуса, и веселые шутки в момент затишья, и беззаветная храбрость в атаках, и то, что люди до конца оставались людьми, — это все было следствием партийно-политической работы. Таким образом, выделить ее из общего повествования трудно, да, наверное, и не нужно.»

Старший лейтенант облегченно выдохнул. Потом сделал очень важный и озабоченный вид и обращаясь к своим сослуживцам спросил:

- «Чем измерить, как оценить деятельность политического руководителя на фронте? Снайпер истребил десяток гитлеровцев — честь ему и слава. Рота отбила атаку, отстояла рубеж — честь и слава командиру роты и ее бойцам. Дивизия взломала оборону врага, освободила населенный пункт — имя командира отмечается в приказе Верховного Главнокомандующего. Но велика и заслуга политработника, который идейно вооружал бойцов, укреплял в них великое чувство любви к Родине, вселял веру в свои силы, вдохновлял на подвиг.»

Публика неиствовала.

- « Настоящий политработник в армии — это тот человек, вокруг которого группируются люди, он доподлинно знает их настроения, нужды, надежды, мечты, он ведет их на самопожертвование, на подвиг. И если учесть, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором стойкости войск, то именно политработнику было доверено самое острое оружие в годы войны. Души и сердца воинов закалял он, без чего ни танки, ни пушки, ни самолеты победы нам бы не принесли.»

После этих слов чуть не прослезился сам Зам. начальника политотдела.

Старшему лейтенанту было предложено пройти на место. За ответ и политическую подготовку – «отлично».


Послесловие:

Политические органы дивизии простили ему прежние «грехи» и даже на будущие – авансом.

Надо, сказать, что генералом он не стал, но командиром полка был.

С огромнейшим уважением и признательностью ко всем воинам 18-й десантной армии полковник Б.В. Максименко

-------------------------------------------------------------------------------------------

Материал из Википедии — свободной энциклопедии .

Трилогия Брежнева — книги-воспоминания «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», автором которых считался Леонид Брежнев фактически были написаны группой профессиональных журналистов. 

За эту трилогию Брежнев был удостоен в апреле 1980 года Ленинской премии по литературе. 

Тираж каждой книги составил 15 миллионов экземпляров. 

Книги были внесены в школьную программу по литературе. 

Трилогия была переведена и разослана в национальные библиотеки 120 стран мира.

Трилогия увидела свет в журнале «Новый мир» в 1978 году (в № 2 — «Малая земля», в № 5 — «Возрождение», в № 11 — «Целина»). 

В том же «Новом мире» в № 11 за 1981 год были опубликованы дополнительные главы «По заводскому гудку» и «Чувство Родины», а в № 1 за 1983 год — главы «Молдавская весна», «Космический Октябрь» и «Слово о коммунистах».

Летом 1987 года книги трилогии были изъяты из книжных магазинов и списаны в макулатуру.