НИТЬ ЛЕСНОГО ЖЕМЧУГА

                                        "…Когда б зарубцевалась пропасть
                                              моей оставленной вины."
                                                                     Сергей Третьяк

        За окном тёплые лучи солнца пытались усмирить холод октябрьского утра. Осень, капризной, знающей себе цену стриптизёршей, завораживающе медленно снимала наряд. Я с грустью смотрела на облетающий клён, на то, как неминуемо разъедается ржавчиной коррозии зелёный ажур величественного каштана, на диссонирующую желтизну берёзы в багреце раскидистого кустарника.
       Пронизывающий сырой воздух ворвался в открытую мной фрамугу. Я зябко поёжилась. До начала приёма оставалось достаточно времени, чтобы ознакомиться со списком пациентов на сегодняшний день. Мне нравилось приходить загодя. Не торопясь, привести в порядок записи и приготовиться к встрече с нуждающимися в моей помощи. Это сложилось однажды и навсегда, возможно, благодаря предкам – в моих жилах текла кровь педантичных немцев. Своей пунктуальностью я нередко наживала врагов, в чьих косых взглядах просматривалось завуалированное уважение к моей персоне.
       Я не пользовалась косметикой, но духи признавала, как неотъемлемую часть женщины. Единственному аромату, которому я не изменяла, был аромат ландышей, и моими первыми цветами, которые я приняла из мужских рук, были именно они. С тех пор весенний лесной жемчуг в виде цветов и в качестве парфюмерных изделий стал источником, приносящим душевное удовлетворение. Я достала флакончик духов и, привычно налив на палец несколько капелек, чтобы пройтись за ушами, решила параллельно просмотреть очередную группу сегодняшнего дня. Спокойное состояние, с каким я ежеутренне приходила на работу, успевая заварить  и выпить чашку кофе, улетучилось молниеносно, едва глаза споткнулись о знакомую фамилию. «Тульчинский» - значилось в конце списка.

      Прошло очень много лет, но усиливающееся ощущение грусти новой волной смыло заоконный октябрьский  пейзаж, возвращая к моим молодым годам. События давно минувших дней возникли расплывчатыми пятнами, слабым очертанием лиц. Но диалоги проступили с такой обнажённой чёткостью, как будто чудом сохранившаяся магнитофонная запись без всякой хронологии отобрала и воспроизвела то, что давно казалось канувшим в бездну.

      К двадцати двум годам, успев выскочить замуж и вскоре развестись, я имела печальный опыт раннего брака. Мой первый муж никогда не дарил мне цветов, однако, я не считала это трагическим упущением в его воспитании. Даже в самый «цветочный» женский  праздник он осчастливливал юную жену коробкой конфет и сувенирной безделушкой. Но не это послужило поводом для развода. Причина была другая и абсолютно не имела никакого значения, а тем более, места, для последующих событий.
У меня появился поклонник, умный молчаливый юноша. Он не балагурил, как многие его сверстники, а конкретно – одним-двумя предложениями – мог внести ясность и поставить точку. И всегда находился рядом.
     - Ты мне нравишься, - признался он однажды, когда мы большой компанией сидели у костра и рассказывали безобидные байки и анекдоты, - В тебе есть что-то от ландыша. Такая же нежная и хрупкая.
Я удивлённо посмотрела на него (меня никто никогда не сравнивал с цветами) и категорично, немного поведя плечом, ответила:
- А ты мне – нет.
- Я знаю. И даже знаю – почему. Потому, что не похож на культуриста. Потому, что не обладаю физической силой, не имею горы мышц, да? Но зато я – умный, - ехидно заключил он.
Он оказался прав. Мне не нравились мужчины, такие, как он. В нём, вообще, не виделся мужчина. Да и годами был моложе меня. Но перед его умом восхищённо снимались шляпы. Хотя в молодости мозги чаще всего втростепенны. На определённом этапе.
- Видишь ли, - снисходительно, чтобы не обидеть умного воздыхателя, начала я, вкладывая назидательные нотки, - Я – старше тебя. Поищи девочку помоложе. И, наконец, моё замужество…
- Мне наплевать на твоё замужество – раз. Девочку буду искать в более зрелом возрасте – два. Мы сливок не берём, нам и остатки сладки  - три, - перебил он, ощутимо уколов меня.
- Не умничай, - сказала я, вытаскивая занозу из самолюбия «остатков», которые теперь представляла.
- Ладно, посмотрим. А ты меня ещё будешь любить, если не любить, то помнить, - многозначительно пообещал он.
«Ой, ли!» - хотелось хмыкнуть мне, но оглядев и пожалев его, хмыкать не стала.
С того, памятного для него и ни в коем случае не для меня, разговора прошло более трёх лет. Он как будто испарился. И в моей голове никогда бы не всплыл и не оставил следа, если бы мы не увиделись летом.

        Мне навстречу в сопровождении двух девиц и собаки красно-коричневой масти шёл плейбой, загоревший обнажённый торс которого притягивал взгляд. Лицо оставалось вне поля зрения. Глаза невольно любовались телом.
- Привет, не узнаёшь? – улыбаясь, спросил он.
- Господи, это ты?! – едва появившаяся в дыхании при виде экзотического тела рябь перешла в шторм и стремительно опрокинула лодку с запасами кислорода. Передо мной стоял Тульчинский.
- Господь в моём лице – преступление даже думать так, - съязвил он, - Но в том смысле, что ты вложила – как будто я. Если ещё узнаваем и нет других вариантов, - с уверенностью красавца и сознавая своё великолепие, ответили мне.
Мы, как на разминке в пинг-понг, перебросились общими фразами о знакомых. Говоря со мной, он сложил руки на груди, отчего рисунок бицепсов приобрёл ещё более притягательный, ласкающий зрение, штрих. Я никак  не могла привыкнуть к его новому «амплуа» супермена.
- Где тебя носило? – не давая ему расслабиться, а после утонуть в тёплых волнах моего восторга и накладывая вето на его мускулатуру, спросила я.
Девицы выжидательно смотрели на нас, прикидывая что к чему. Пёс дремал.
- Встретимся вечером, - бесцеременно спровадил он благоговейно внимающий ему эскорт. – Тело наращивал, как видишь.
- Чтобы постоянно заниматься его демонстрацией и изумлять девочек? – я кивнула вслед послушно удаляющейся парочке.
- Женщину, - подправил он, - Изумить женщину.
Он уже был очень близок к тому типу мужской красоты, который я мысленно вылепила для себя, благодаря не бедному воображению. Но положительные эмоции от всего его облика нейтрализовались юным возрастом. Тульчинский знал моих кумиров. Неподражаемый Гойко Митич и Пьер Брис, блиставший в роли Виннету. Поэтому мне трудно было угодить. Я могла выбирать – судьба часто предоставляла такую возможность щедростью своей руки.
- Я всё равно тебя не полюблю, - развенчала я все его старания, приложенные к сказочному превращению.
- Не нагружай себя. Мне сейчас это не нужно, - парировал он, - Я победил твои мысли. И завоевал самого себя. Согласись, что мне – ленивому от рождения, стоило адского труда создать всё это. Я удовлетворён собой и, ослепительно улыбаясь, стою на пьедестале благодарности тебе. Но если ты и пальцем не шевельнула, чтобы иметь прекрасные данные, то мне пришлось здорово поднапрячься. Несправедливость, скажем так, избирательная несправедливость матушки-природы иногда даёт шанс испытать судьбу. Говорят, ты снова выходишь замуж? – неожиданно закруглил он.
- Если возьмут – уклонилась я.
- Возьмут! Ты – всё такая же беспросветная кокетка. А он, конечно, красив, высок, атлетического сложения. Полный комплект твоих мечтаний. Манна небесная, - интуитивно давая характеристику моему избраннику, он, сам того не ведая, попал в цель.
- Не умничай, - остановила я поток красноречия.
- И любишь его, - он с горечью передохнул, - Ты должна знать, что ни один мужчина не принесёт себя тебе в жертву и не будет истязать своё тело каждый день по несколько часов  в течение трёх лет, чтобы испытать чувство глубокого удовлетворения от минутного восхищённого взгляда любимой женщины, кроме меня. Запомни это. Никогда!

        Моё бракосочетание было назначено на один из весенних дней. Накануне, вечером, я зачем-то выбежала к подруге, моей свидетельнице. Возвращаясь, в подъезде столкнулась с Тульчинским.
- Наш бой закончился. Ты выиграла его без всяких на то усилий, - медленно проговорил он, - Скажи, чем он лучше меня? Это я выстрадал тебя. Понимаешь? Это я должен завтра идти с тобой к алтарю. И наши губы должны мечтать о встрече. Ну, нельзя же так светиться от счастья, когда другому человеку хочется выть. Не уходи, - остановил меня он, - Это тебе. Осторожно, - предупредил Тульчинский, - И побудь со мной пару минут. Сегодня у тебя ещё нет обязательств.
        Его слова разноцветными воздушными шарами летели мимо меня. Я вся была в завтрашнем дне, пропуская что-то светлое и большое в жизни.
- Почему – осторожно? Там очень хрупкое, да? – бережно держа невесомый пакет, спросила я.
- Пожалуй,- печально и интригующе сказал он. – Я хочу обнять тебя, - и не давая опомниться, не обращая внимания на мелькнувшую мольбу о пощаде в глазах чужой невесты, крепко и властно сжал в своих объятиях дважды «остатки» и долго не отпускал губы женщины, ради которой сотворил себя. Столько чувства, наверное, испытывает человек, зная, что через минуту погибнет. Но видел Бог, я этого не хотела…
       Дома, осторожно развернув упаковку, ахнула: белая жемчужная россыпь ландышей лежала передо мной. Душистое цветочное облако, вырвавшись из бумажного плена, поднималось и благоухало, наполняя пространство тонким нежным ароматом. Я собрала букет и расплакалась. Слёзы катились по щекам, обжигая без того пылающие губы.

       Прошло очень много лет. Я закончила медицинский и стала врачом-офтальмологом, чтобы помогать людям в исцелении «зеркал» человеческих душ. Сегодняшний лист с предварительной записью пациентов был похож на все предыдущие с единственной разницей в знакомой, редкой, звучной, почти графской фамилии. Память стёрла черты его лица, но чёткой бегущей строкой, которая практикуется в комментаторском деле, заканчивала воспоминания.
      Пациент по фамилии Тульчинский вошёл последним. Это был подросток лет пятнадцати. Моё сердце успокаивалось по мере знакомства с ним осмотром и рядом профессиональных вопросов. Однако, его фамилия продолжала терзать меня. Внешнего сходства с Тульчинским из моей молодости – как бы мне этого не хотелось – я не нашла, забыв о причастности самого главного лица в рождении ребёнка – его матери . Когда все формальности первого визита остались позади и он поднялся, я не выдержала и спросила о том, кто ему меня рекомендовал?
- Мой отец, - ответил он.

      Я подошла к окну. За ним, облитая золотом полуденного солнца, ещё продолжала полыхать осень. А внизу, на земле, сметённые в одну кучу сухие листья, верхний слой которых шевелился от ветра, были похожи на спящую собаку красно-коричневой масти. Я попыталась вспомнить ощущение его объятий и вкус поцелуя. Но не смогла. Всё в тот момент было слишком вулканическим.
      Неожиданно за спиной я услышала – а может быть, мне показалось – короткий, еле уловимый стук. Обернувшись, я мистически увидела на столе собранное ожерелье из жемчужин тех рассыпанных ландышей, которые жизнь тихо и долго нанизывала, не докучая мне…

*---------------------
"Ландыши" - фото автора