Мат Легаля де Кардена
ОТ АВТОРА:
Дорогие читатели!
В предлагаемом рассказе достоверна только матовая комбинация,
известная как мат Легаля и носящая имя французского шахматиста
Сира де Легаля де Кермюра. Остальные эпизоды и персонажи – вымышленные.
Любые совпадения с реальными событиями – случайны.
Приятного чтения и доброй удачи!
Евгений
* * *
ОЧЕНЬ КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ:
1. e2 – e4 e7 – e5
2. Kg1 – f3 d7 – d6
3. Cf1 – c4 h7 – h6
4. Kb1 – c3 Cc8 – g4?!
5. Kf3:e5!!! Cg4:d1??
6. Cc4:f7+ Kpe8 – e7
7. Kc3 – d5X
* * *
ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ:
— Скажите, друг мой, вы ведь играете в шахматы? – спросил Йозеф Великий.
— Да, Ваше Величество, – ответил Легаль де Карден, философ, историк и почётный член Королевского Генштаба.
— И вы хорошо разбираетесь в тактике и стратегии?
— Да, Ваше Величество, очень хорошо.
— Что ж, – усмехнулся монарх, – от скромности вы не то что не умрёте, но даже не простудитесь.
— Простите, Ваше Величество, – Легаль покраснел от смущения.
— Ничего. – снисходительно произнёс монарх. – Вы-то мне и нужны. Без ложной застенчивости, но с мозгами. Мы тут затеваем большую драку с соседями, и, как шахматист, вы для нас находка.
* * *
Николай вышел из дома и сел на ближайшую лавочку перед подъездом. На её спинке уже с год как приклеена бумажка формата А-4, покоробленная временем и осадками. Вылинявшая надпись — "Осторожно! Окрашено!” — давно утратила актуальность.
Было около пяти утра. Июньское солнце, оторвавшись от горизонта, всё увереннее заполоняло жизнерадостно-безоблачное небо. Обещался жаркий день и, значит, снова придётся искать спасения в холодном душе.
На работу Николаю к восьми. Химлаборатория, где он числился метрологом, давно не получала заказов. Но ходить на работу надо, а то не заплатят и тех копеек, что казна жалует, абы народ бучу не поднял.
Времени навалом. Поспать бы ещё, да что-то замучил «всё тот же сон», прям как монархиста Хворобьёва из «Двенадцати стульев». Уж которую ночь подряд снилась ему война меж двумя королевствами – белым и чёрным. И сам Коля «воевал» то за одну сторону, то за другую. Сегодня утром он вскочил от удара вражеского меча, пробившего ему грудную клетку.
Редкие прохожие, в основном спешащие на электричку в сторону мегаполиса, делали городок непустым. Соседка тётя Тома, дородная дама средних лет, возвращалась после ночной на литейном.
— Доброе утро, Коля!
— Здрасьте, тёть Тома!
— Что так рано вскочил?
— Да так, воздушку утреннего вдохнуть.
Ещё пара малозначащих фраз о жаре да о новых коммунальных тарифах, и Николай снова в объятии грёз.
Грезить он любил с детства. "Там” казалось интересней, чем "в наяву”. А главное – грёзы позволяли всё устроить, как пожелаешь. Не нравится – переиграть заново. А если нравится – повторить сколь угодно много раз. И не спрашивать у батькив разрешения, чтобы со старшенькими хлопцами пойти в "рощу”, как в народе звали соседнюю лесопосадку. И можно сколько хочешь играть в папу-маму с Машенькой из квартиры этажом выше. Более того, грёзы допускали превращение своих и Машиных родителей в послушных слуг и даже рабов, готовых выполнить любую прихоть. И главное – получалось! Так и со всем остальным, будь то война во Вьетнаме или спасение альпинистов на Эльбрусе. В грёзах доступно и возможно всё. Абсолютно всё!
Едва научившись ходить и говорить, маленький Коля начал смутно догадываться: «в этой жизни что-то не так». Ну не нравилась ему "всамделишная” жизнь! Каждый день – в садик, где дура-воспитателька заставляет детей петь хором, спать в тихий час, да ещё кричит, чтобы не ковырялись в носу.
— А сама-то ведь ковыряется, я видел, — однажды сказал Коля родителям. Те, особо не мудря, надругались над хрупкой детской психикой:
— Не умничай! Сказано – низя, значит, низя!
Затем – школа, где классухе можно всё, что она не разрешает ученикам. "Видел я, как она курила с математичкой в палисаднике. А когда застукала меня с Васькой в школьном дворе, то такой хай подняла! Родителей вызвала! И уже пофигу, что мы сачковали контрошу по алгебре. Главное – курили!!!”
Дома родоки всыпали по первое число и по второе – тоже. Мамка – мокрой тряпкой, а батя – ремнём. И ведь обидно было не за то, что "получил”, а что наказали за сходящее с рук другим. "И вообще, почему классухе курить можно, а мне – нет?”
В грёзах же всё происходило иначе. Вот стоят они с пацанами возле туалета на школьном дворе, курят, матюки летят – аж воробьи шарахаются. Подходит училка, та самая, классный руководитель (она вела у них ботанику), и давай гудеть, мол, что вы себе позволяете, да я вас на педсовет, да я вызову родителей и прочие страхи. В это время Вовка Стеценко из параллельного заходит сзади, сдёргивает с неё юбку. Гогот – громче иерихонской трубы. Училка визжит от стыда и возмущения. Пацаны выхватывают юбку у неё из-под ног, она валится ладонями на асфальт и… впрочем, воображаемым надругательствам, равно как и добродетелям, предела не бывает.
Затаил тогда Колька большую обиду на учителей, особенно на классуху. Но ещё больше – на родаков, в основном на отца.
В мыслях ему рисовались жуткие сцены мести. И обязательно с пытками! Дыба, кресло допроса, щипцы, жаровня – всё это с кайфом обыгрывалось в его больном воображении применительно к отцу.
Для матери же он "заготовил” лишь так называемый стул ведьмы. Этим решил и ограничиться. Она хоть и была вредной, но иногда жалела маленького Колю, задабривала всякими "Тузиками” да "Мишками на Севере”, водила в кино, в цирк, в луна-парк.
Отец на трезвую голову игнорировал сам факт существования сына. Стоило же ему с дружками "вмазать” – орал на него, лупил нещадно, порою безо всякого повода. В общем, было за что мстить, и в этом Колька не сомневался ни на миг.
Жизнь, а порой и смерть, способны вдруг изменить наши планы или даже совсем от них отказаться.
Когда отец умирал и попросил жену привести к нему младшенького (старший был уже далече), Колька, войдя в больничную палату, почувствовал, что ноги подкосились, а сердце дрогнуло. Так его тронул жалкий и несчастный вид отца, разбитого четвёртой степенью рака печени. Истощённое жёлто-зелёное лицо, заострённый нос, затравленный взгляд...
Колька ощутил нарастающее головокружение. Губы дрогнули, в глазах помутилось. Он мужественно держался, сколько мог. Когда же отец произнёс "сыночек, прости меня!”, все внутренние перегородки, сдерживавшие поток накипавших слёз, разлетелись в мелкие щепки.
Никогда прежде и никогда позднее он так не исходил рыданиями. Это был плач, стон, крик-обращение ко всевышнему, помноженные на причитания:
— Папа! Папочка!!! Не уходи!!! Не бросай нас!!! Не оставляй нас одних!!!
Вот так, уткнувшись лицом в грудь отца, а руками обхватив его за плечи, он за истошными криками не заметил, когда отец "ушёл”. Главврач показал жестом, мол, не надо трогать мальчика, пускай даст выход эмоциям. Колька внезапно стих, медленно перевел взгляд на лицо бездыханного отца, которому медсестра только-только закрыла глаза, и застыл в молчаливом оцепенении. К нему подошли две нянечки, тихо взяли под руки и увели из палаты.
Все годы после смерти отца Николай проклинал себя за мысли о мщении. Все годы просил прощения и у души отца, и у тогда живой ещё матери, и у всех, кому успел хоть чем-то досадить.
Жизнь, однако, продолжалась. Дни за днями, класс за классом – как-то незаметно подкрался последний звонок. Экзамены. Выпускной. Вручение аттестатов, директриса с лицемерно-пламенной речью, ответное слово ученицы-медалистки с надрывом и выдавленной слезой. Традиционный школьный вальс. Незабываемый мамин взгляд, полный грусти, недосказанности, раскаяния: «недолюбила, не прислушалась, не поняла…»
А через два месяца – институт с его комсомольско-фарисейскими атрибутами.
Из преподов Николаю больше всего запомнился политэконом, Леонид Васильевич, знавший на память множество стихов Гёте и Шиллера, притом в оригинале. На лекциях ЛВ рассказывал о грядущей победе коммунизма на всей планете, а на кафедре с такими же коммунистами, как он сам, ругал советскую власть да ещё ректора в придачу.
Ну, первое – понятно. Тогда многие мыслящие люди догадывались, что «эта система — нежизнеспособна». А вот чем ректор им досадил? Чем наш уважаемый Фёдор Петрович-то провинился? Ах да! Он отбил у Нины Викторовны, завкафедрой химии… любовника, молодого лаборанта.
В те дни весь институт шептался группками по углам. Упоминалось доселе не ведомое Николаю слово – мужеложство. Между собой преподы стали звать Федора Петровича не иначе как Федик-Педик. И его таки турнули с должности, хоть и сделали это по возможности тихо. Дело завели в уголовке (тогда ещё за «это» была статья), но по-шустрому спустили на тормозах после звонка из ЦК[1].
Не нравилась Коле эта пресловутая «советская действительность», против которой, к тому же, и слова не молви, если свободой дорожишь. В грёзах, по-прежнему, всё выглядело намного… уютней, что ли? Пробовал он ходить в кино, читать романы, детективы. Но и в том не находил отдушины, потому что сюжеты и сценарии создавались кем-то другим, и для Николая даже близко не угадывалась хоть мало-мальски руководящая роль. А ему ведь так хотелось быть хозяином жизни, "кукловодом".
В семье у Коли тоже не заладилось. Жена – однокурсница Ира, – до свадьбы ангелочком лепетала уси-пуси, но, не дождавшись и конца медового месяца, «показала зубки». Надо, считала Ирина, сразу ставить мужа на место, чтобы не повторить печальную участь матери, прожившей жизнь под диктатом того урода, председателя колхоза, человека жутко крутого нрава.
Маленькая Ируся навсегда запомнила, как отец с кочергой гонялся за мамой по селу. Накануне та вернулась от кумы, отмечавшей рождение внука-первенца. Отец же заявился домой на два часа раньше обычного, пьяный, а стол, видите ли, не накрыт. Разозлился, обозвал маму гадиной и заразой, а она ему… впервые возразила! И не то чтобы сказала грубость, а просто не смолчала.
Через неделю товарищеский суд вынес порицание домашнему диктатору, хоть тот и председатель. На партийном собрании Ирининому отцу вкатали строгача с занесением[2]. Но дома почти ничего не изменилось. Та же ругань, те же побои, только без кочерги. Потому Ира себе поклялась, что в будущей семье никоим образом не допустит мужниного диктата. С самого начала взялась она строить отношения в семье с «построения» мужа по желаемому образу и подобию.
Вскоре накрылась Колина любимая рыбалка, пиво с друзьями в пятницу после работы, кружок судомодельного спорта. Повыбрасывала Ирина его кораблики, удочки, и главное – рюкзак. За него Коля особенно обижался. Всегда спокойно переносящий Иринины капризы, он даже попытался учинить скандал, но быстро «спёкся».
Дед прошёл с тем рюкзаком от Ржева до Берлина. Холил его среди памяток о войне, но таки подарил внучку-Колюне на первый десяток. Хоть маленький, да юбилей. Значит, и подарки должны быть по-юбилейному серьёзные, а не всякие там карандаши да прочие финтифлюшки.
Если, вернувшись с работы, Ирина заставала Колю за книгой или шахматной доской, тут же забрасывала упрёками: картошка на ужин не сварена («Сварил, дорогая, в духовке стоит»), квартира не убрана («Солнышко, я помыл полы и ковры пропылесосил»), дети без присмотра («Они в той комнате, играют в монополию»). Когда же список претензий иссякал и на каждый пункт давалось опровержение, она, сцепив зубы, выдавливала из себя: «Ладно, играй в свои шахматы». Как вариант – «Читай свои фантазии».
Иногда прибавляла: «Когда ты уже перебесишься да повзрослеешь?» Вопрос в ответе не нуждался. Да и Николай отмалчивался, избегая семейных скандалов.
Самое противное – он не мог выйти из дома, не уведомив, куда идёт, зачем, когда вернётся, на каком телефоне его искать.
Ирина представляла идеального мужа таким, что уходит на работу на девять, а после шести сидит дома, помогает по хозяйству, в общем, пребывает в поле зрения. Но в желании привести супруга к придуманному идеалу она уж явно перегибала палку. Напрягало это всё, однако! Напрягало!!! («Бл…ь!»)
И только дети радовали: вóна растут какие пацаны! Трое! «Орлы! Все – в меня!», гордо твердил Николай. Старший победил на районной олимпиаде по физике. «Эдисоном будет!» Меньшие в садике, но уже знают буквы. Читают на память Агнию Барто, хоть и по-своему: «Наса Таня гомко пацет, улонила мяцик в лецьку. Не паць, Танецька, мяцик не утонет в лецьке».
Коля учил их немецкому, чем приводил Ирину в бешенство. Едва заслышав эти «гутен таг» да «вассер тринкен», она источала жуткий гнев, мол, чего детям голову ерундой забивать. «Пусть бы родной язык толком выучили, а то будет каша в голове». Детям же не хотелось огорчать папу, но и маму злить было боязно, а то и ляпаса недолго заработать по одному месту. Папу, конечно, жалко, но и попу – тоже.
* * *
Король Вайссланда, Йозеф Шарманский по прозвищу "Великий” не на шутку встревожен отчётом государственных счетоводов о том, что запасы еды в стране подходят к концу.
Назревал голод.
Приближалась зима, очень суровая, о чём твердила Вананга Романи – придворная гадалка. Запасы угля, по сводкам госдепартамента промышленности (Госдеппром), сократились вчетверо "по сравнению с тем же периодом прошлого года”. Цены на чёрное топливо взлетели выше небес. Чем не рай для торговцев, прибегавших к старому способу взвинчивания цен – припрятыванию запасов.
Приходит, бывало, к ним представитель Госдеппрома с инвентаризацией, а у них на складах – шаром покати. Зато в подвалах… Но туда не попасть не то что госдеповским счетоводам, а даже самому королю! Ведь он издал указ о неприкосновенности частной собственности. То есть можно и «прикоснуться», но только по решению суда. Так без обиняков и гласил августейший указ.
В последние годы монарх безумно возлюбил подданный ему народ. Даже ввёл уведомительный порядок проведения собраний и уличных шествий, взамен прежнего разрешительного. Видать, насмотрелся всяких новшеств у соседей-шварцландцев при встречах с их королём да министрами-демократами. Последние – шутка ли! – даже общались с народом, этак запросто заходили в обывательские дома на чашку чая.
Многие начальники госдепов пытались урезонить Йозефа: нельзя, мол, давать людям столько прав, ибо так не мудрено проморгать политический заговор, а там глядишь – и переворот. И что потом? Но король гнул своё, мол, надо дать народу свободы собраний, устного да печатного слова, а главное – свободу предпринимательства и частной собственности. "Как ты с людьми – так и люди с тобой”, любил он повторять министрам и главам департаментов.
И вот над державой нависла серьёзная угроза, притом двойная:
(1) массовый голод в
(2) холодную зиму.
Тут бы и прикрутить гайки, закрыть лавочки да распределять все блага из центра. Ничего, что понемногу, зато всем и каждому. Как-нибудь, глядишь, и перекантовались бы зиму. Да вот беда, после зимы неотвратимо наступит весна. Конечно же, наступит! Ну, и… как тогда, что? Чем сеять? Чем кормить домашнюю скотинку, чтобы давала молочко для экспортного сыра?
В душе Йозеф жалел, что сам же лишил госслужбы прежних полномочий. Но возвращаться к старому значило бы расписаться в своей несостоятельности.
Чтобы хоть как-то изменить ситуацию к лучшему, Йозеф поручил Королевскому государственному департаменту статистики и предсказаний (Госдепстатпред, в народе известный как Кофейная Гуща) вести среди торговцев разъяснительную работу: нехорошо, мол, товар припрятывать, нечестно потому что. Ведь от этого пострадают не только потребители, но и всё национальное хозяйство. Кто ж будет продавать, если никто не покупает, потому что дорого? Кто ж будет производить, если невозможно продать, потому что никто не покупает, потому что дорого?
К логике мудрецов из Кофейной Гущи мало кто прислушивался, с тех пор как они опозорились, не предсказав засушливое лето и – как следствие – страшный неурожай.
* * *
Николай сидел на лавочке и занимался любимым делом – грезил наяву. Вот уж два месяца, как он отметил сороковник, а детская страсть к воображаемым приключениям до сих пор влекла его, потому что реальная жизнь все равно оставалась хуже придуманной.
Он давно силился понять, что это за картинки у него в голове? И у него ли одного? Так, глянешь на кого-то из сверстников – вроде нормальный чувак, ведёт себя адекватно. А вот что у него творится в мозгах? Неужто там рождаются такие же фантазии? Может, он тоже представляет себя чемпионом мира по шахматам или форвардом Аякса? "Э, нет, — думал Коля, — чемпион это я, и голы на пару с Кройффом забиваю тоже я. А этот крендель пусть играет себе в волейбол, или прыгает с шестом. Из него получился бы классный двуногий шестопрыг”.
Теперь же, начитавшись Зеланда, Николай понял, что всё это – не грёзы и не иллюзии, а… нематериализованные участки пространства вариантов.
— Тьфу, пропасть! – подумал он уже вслух. – И выговорить-то попробуй!
— Чё – "попробуй”? – где-то рядом прозвучал развязный сиплый баритон.
Вздрогнув от неожиданности, Николай сообразил, что даже не заметил, как слева от него на той же скамейке пристроился какой-то мужик бомжеватого вида. Небритый, с надорванной штаниной, волосатой грудью и столь же волосатым пивным животом, торчащим между полами расстёгнутой клетчатой рубахи. Обутый в давно уже ношеные тапки на босу ногу. На голове – бейсбольная кепка с логотипом соседнего универсама. Николай про себя отметил, что мужичок уже пьян ("Где ж это он так с утра?”) или ещё пьян ("Наверное, посиделки затянулись, так что и проспаться было недосуг”), а вслух произнёс:
— Да ничего, это я про себя.
— Почему только про себя? Давай и про меня!
"Ну, раз ещё способен выдавать каламбуры, — подумал Коля, — значит, надрался не до чёртиков”.
Собеседник прижимал к правому боку сложенную шахматную доску. Стандартную, деревянную, на вид сравнительно новую. Сидел он неустойчиво, слегка покачиваясь, что порождало характерное постукивание, выдававшее наличие фигур в сложенной доске.
Когда старший брат Павел, подающий надежды юный мастер, уезжал в Москву покорять шахматный Олимп, он оставил Коле-шестикласснику небольшую шахматную библиотеку, в основном пособия для начинающих. С собой же Павел увёз "Курс дебютов” Панова и Эстрина, пятитомник "Шахматные окончания” и другие бесценные книги, достойные посвящённых.
Коля очень любил играть, хотя успехами не блистал. Да и где блистать? Шахматную секцию в городке давно закрыли за нехваткой госфинансирования. Соседи больше резались в домино, карты, или же трескали водку.
Из оставленных братом книг Николай частично освоил "Путешествие в шахматное королевство” Авербаха и Бейлина. Оттуда он и узнал о дебютных ловушках, таких как "детский” мат, "дурацкий” мат, но особенно его впечатлял мат Легаля. Последний в его скудной практике ни разу не встречался. Иногда Николай разыгрывал эту комбинацию на доске в одиночку (и в глубочайшей тайне от жены!), получая эстетический кайф и заодно придумывая всякие небылицы. Деревянные фигурки оживали благодаря неистощимой Колиной фантазии.
Сегодня под утро ему и пригрезилась ещё одна история на тему мата Легаля. В неё он ввёл даже самого Сира де Легаля де Кермюра. Только имя чуток изменил. Не нравился Коле этот Кермюр. Неблагозвучно для славянского уха. Что ж, ничего необычного. Автор собственных грёз – он как писатель – имеет право на вымысел. Разве нет?
Выдумал Коля и названия для воюющих сторон. Не мудрствуя лукаво, использовал знания немецкого: белые фигуры «поселил» в Вайсланде (weisse Land – белая страна), чёрные обрели подданство Шварцланда (schwarz – чёрный).
— Тебя… это… как звать? – спросил Колю непрошеный собеседник.
— Николай.
— А, Колян! А меня – Гриша.
"Колян” испытал толику брезгливости, пожимая давно не мытую руку своего визави.
* * *
В народе зреет возмущение. Глядишь, начнутся забастовки, поджоги дворцов да карет и прочие неприятности – спутники страшного народного бунта, беспощадного, подобного вулкану.
А тут ещё выборы на носу. Да все сразу: в Государственный Королевский Совет, местные консулаты, суды всех уровней и прочее.
«Кстати, — грустно размышлял Йозеф, — вот еще одна сомнительная инициатива от соседей: всенародные выборы! Раньше было проще: назначил консулат в полном составе – и никаких тебе хлопот и сюрпризов. А нынче – народные собрания, кандидаты от партий да самовыдвиженцы».
Дошло до призывов к реформе государственного управления! Зачем, мол, нам король да его ставленники в госдепах? Пускай правит народный комитет! Его мы изберём да заставим отчитываться перед нами же. А не оправдают доверия – сметём голосами народной общины, что их туда и поставила. И даже казним на Площади Свободы, если на то будут решение всенародное да воля господняя.
* * *
— Слышь, Колян, а давай в шахматишки? – предложил Гриша.
— Давай, — с удовольствием согласился Коля, — хоть сейчас.
— Конечно, сейчас, – и Григорий немедленно раскрыл доску.
Взяв две пешки по одной в кулаки, он предложил тянуть жребий, кому каким цветом играть. Снова брезгливо поморщившись, Коля ткнул пальцем в левый кулак. Ему достались белые.
* * *
В пёстром шёлковом камзоле и белоснежной мантии, с непокрытой головой и в мягких домашних туфлях Йозеф вышел из Тронного Зала на веранду. Монарх потягивал зелёный чай из симпатичной, хоть и громоздкой, чашки. На ней блистал государственный герб – львиная голова и два скрещённых меча.
День давно начался. Солнце упрямо подбиралось к зениту безоблачного неба. Лёгкий южный ветерок доносил из осеннего леса тлелый, но приятный аромат опавших листьев, однообразный стук дятла.
В отдалении слышалось периодическое ку-ку той наглой пернатой морды, что на вопрос самого Короля – "Сколько мне осталось жить?” – не нашла ничего лучшего, чем кукукнуть разок и замолчать.
С тех пор минуло пять лет, и Йозеф, самой жизнью своей опровергший птицу-гадалку, никогда больше не обращался с такими вопросами ни к кукушкам, ни к ясновидящим. Даже Ванангу Романи перестал привечать, хотя прежде часами вёл с ней дискуссии о высоком и прекрасном.
Нынче Йозефа волновало иное. И отнюдь не высокое и не прекрасное.
Ко всем его негараздам добавились ещё и тайные ("Только не для Моего Величества!”) лямурные дела жены Розалии со Стефаном. Не нравились Йозефу эти меленькие и подленькие знаки внимания, которые шварцландский монарх Стефан Браунис оказывал его супруге. То руку ей подаст на выходе из кареты, то расспрашивает, нравятся ли ей напитки, довольна ли она обслугой. А то и вроде невзначай прикоснётся к милому плечику Розалии, будто её мужа и рядом не стояло. Что уж говорить об его законной супруге, Иридии. Браунис её даже в упор не видел.
Стефанова вторая половина достойна отдельного рассказа. Будучи далеко не красавицей, Иридия обладала загадочной "изюминкой”, чарующей привлекательностью. О такой женщине потомки сказали бы, что появлением на улице она останавливает дорожный трафик. Только, видать, Стефану эта изюминка оскомину набила. Романтизм юности растворился в государственных делах, страстные порывы стали черствее сухаря, шарм любовных игр давно уж не служил катализатором душевных и плотских переживаний. Вот он и давай искать утехи налево-направо, к немалому огорчению Иридии. Да уж, травка по ту сторону холма всегда кажется зеленее.
Но к черту лямуры, решительно уговаривал себя Йозеф, ведь на карту поставлена судьба страны! Что делать с нехваткой топлива? Сколько Йозеф себя помнил, уголь закупался у соседей в обмен на хлеб, сыр и картофель. Между Вайссландом и Шварцландом действовал Большой Договор о поставках энергоносителей в обмен на продовольствие. В документе назывались и форс-мажорные обстоятельства (неурожай там, война, восстание и всякое прочее). Но насколько действенны такие соглашения? У них недавно избрали нового президента. А Большой Договор заключался с предшественником. Конечно, в Шварцланде есть и король, но он главный только во время войны, а в мирное время играет роль свадебного генерала. Так что – какой с него спрос?
— У них есть уголь и лес, но почему мы должны всё это покупать, если можно взять и так? – Йозеф услышал внутренний голос, от чего голова вжалась в плечи. Рука механически потянулась в боковой карман за платком.
— Как это – "взять и так”? – неуверенно спросил Йозеф, вытирая холодный пот на лбу и щеках.
— А ты подумай, – настаивал внутренний голос.
Монархом овладевало раздражение, мысли путались.
— Ну… не знаю… Разве что… война? – робко предположил он.
— Заметь, ты сам это сказал, – съязвил внутренний голос.
— Нет! Нет!!! Это ты мне разум помутил! Уйди! Оставь меня! – от страха Йозеф забыл, что говорит со вторым "я". Не пришло на ум и то, что его могут услышать.
— Успокойся, — последовал мягкий ответ, — лучше подумай о Розалии да об её волоките Стефане.
— Что?! – Йозеф едва не сорвался на фальцет.
— А то! – доселе вкрадчивый внутренний голос внезапно превратился в сиплый внутренний крик. – Рогоносец ты, Йозеф! Ро-го-но-сец!!! Ха-ха -ха -ха -ха -ха -ха...!!!
— Прекрати!!! – Йозефа охватила неистовая истерика.
— Хаааа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха......!!! – не унимался насмешник, растворяясь в неизвестной дали.
Всё стихло. Дрожащая рука монарха выронила платок. Прерывистое дыхание напоминало всхлипывания ребёнка, случайно запертого в тёмном подвале. Постепенно Йозеф приходил в себя. Разум вступал в законные права, вытесняя пережитый ужас.
«А ведь он прав, — совсем успокоившись, подумал Йозеф, — надо что-то решать с этими любовничками».
Да-а, теперь государственные интересы отошли на второй план. Всё затмила жажда мести за поруганную любовь.
Итак, решение принято. Война!
Только вот нельзя нападать первыми. Хорошо бы предпринять ответные действия. Но ответные – на что?
— Думай, Твоё Величество, думай!
Йозеф уж не был уверен, он ли произнёс эти слова или тот проклятый внутренний голос, в последнее время часто ему досаждавший. Хотя порой и он изрекал здравые мысли, или казавшиеся Йозефу здравыми.
Едва перекатило за полдень, вайссландский монарх издал указ о передислокации одной из когорт народного ополчения ближе к государственной границе. В проекте указа звучала и официальная версия – «для проведения внеочередных учений». После консультаций с членами Генштаба она была удалена из текста. «Пускай Стефан голову ломает!» — злорадно ухмылялся Йозеф. Генштаб поддержал монарха льстивыми улыбками и кивками.
* * *
Игра началась. Николай двинул королевскую пешку на два поля…
1. e2 – e4
…вплотную к середине доски, то есть под самую границу между белыми и чёрными фигурами.
Ход, который «не грозит <…> никакими осложнениями», по крайней мере, в начале поединка. (Коле вспомнился Остап Бендер и его васюкинский сеанс одновременной игры.)
* * *
Его Величество Король Шварцланда, Стефан Браунис, получил донесение о концентрации войска вайссландского вблизи границы.
Что это? Агрессия? Провокация? Да ведь у нас договор с соседями о дружбе, сотрудничестве, ненападении, «межнародной любови» и всё такое прочее! Может, это учения? Но мы же всегда согласовываем даты и места учебных манёвров, как совместных, так и односторонних.
Ничего не понимая, Стефан уже подумывал над адекватными мерами: «А не направить ли и нам ополченцев поближе к границе?»
* * *
Григорий ответил встречным выходом чёрной королевской пешки:
1. …e7 – e5
Тоже к серединной линии, у самой границы с белыми.
Два пехотинца сошлись лоб в лоб, но никто не начинал боевых действий. Так и стояли по обе стороны кордона.
* * *
Наблюдатели Стефана сообщили, что Йозеф дал указание Первому кавалерийскому полку присоединиться к народным формированиям и блокировать границу по всей протяженности.
* * *
Коля сделал ход конём. В буквальном смысле. Такой способ развития фигур казался ему наилучшим: пешка, конь, слон, а там уж как бог даст. Он бы так вёл и настоящую войну, вводя войска в том же порядке: пехота, кавалерия, офицерская гвардия. Не знал бедный Коля, что захват чужой территории надо начинать с авиации, артобстрелов, а уж потом вводить танки да пехоту. Но то война, а тут шахматы.
Итак:
2. Kg1 – f3
Нормальный ход, ведущий к бесчисленным вариантам так называемых «открытых дебютов».
Когорте чёрных ополченцев на е5 серьёзно угрожает белая кавалерия с f3. Не защити чёрные своего пехотинца, погибнет он бесславно и почём зря.
* * *
"Нет, не похоже это на учения, – подумал Стефан, – надо бы на всякий случай подкрепить первую когорту».
— Что-то мне всё это не нравится, — произнёс он вслух, отчего близ стоящая Иридия встревожилась:
— Дорогой, тебе плохо? Голова болит? Давай я прикажу принести цитрамон.
— Нет-нет, не надо, — решительно отмахнулся монарх.
— Как знаешь, — Иридия ушла к себе в покои.
Стефан ещё раз пробежался взглядом по донесению об активности по ту сторону границы. Импульсивно вскочил из-за резного дубового стола, так что кресло чуть не свалилось на спинку.
Стоявший у двери слуга в тёмно-синей ливрее не удивился перепаду настроения монарха и поднёс смолянисто-чёрную мантию на случай, если король надумает покинуть кабинет. Стефан остановил его коротким жестом и тихо бросил:
— Кофе мне!
Человек в ливрее, перевесив мантию через руку, глазами дал знак горничной, отвечавшей за напитки для Его Величества.
— И трубку! – снова распорядился монарх.
Слуга повесил мантию в гардероб, достал курительный прибор и принялся набивать трубку душистым табаком, завезенным из Вайссланда.
Стефан задумчиво стоял у окна, поочерёдно потягивая трубку и отхлёбывая кофе. Его глаза внешне рассеянно блуждали по вершинам деревьев. Из головы не выходили странные передвижения вайссландских войск. «Что бы это всё значило?» — задавался монарх вопросом, на который пока не видел ответа.
Время от времени внимание короля притягивал портрет Розалии, тайно написанный неизвестным мастером и висевший на стене слева от окна. Августейший профиль Стефана изящно оттенялся на противоположной стене благодаря роскошному канделябру.
Вскоре Стефан отвлёкся от мыслей о военных манёврах, и его взгляд растворился в прелестях Розалии.
Не испытывая недостатка в фаворитках, Стефан никак не мог смириться с мыслью, что единственная, настоящая любовь оставалась ему недоступной. Он уже перестал обращать внимание на ревнивые упрёки Иридии, давно ему опостылевшей, ворчливой и от этого ещё более презираемой. И не только им самим, но и всем королевским двором. Насмешки, шаржи, анекдоты на тему любовного треугольника в бомонде стали хорошим тоном. Стефана не интересовали светские сплетни. Любовь, только любовь и никаких увещеваний ни о порочности, ни о семейном долге. Он грезил Розалией…
— Ваше Величество! Ваше Величество! – прервал размышления Стефана вбежавший и запыхавшийся куратор дипкорпуса Кеннет Штайн.
— Что случилось? – король перевёл отсутствующий взгляд на взмыленного чиновника.
— Посол Вайссланда… исчез! - толстый, розовощёкий Штайн никак не мог восстановить дыхание после вынужденной пробежки.
— То есть, как исчез?! Куда исчез? – Стефан не понимал происходящего, но пока держал себя в руках.
— Не могу знать, Ваше Величество! – от волнения Штайн обеими руками схватился за лацканы своего камзола.
— А кто должен знать?! – раздражённо рявкнул монарх.
— Виноват, Ваше Величество! Посол завтракал у себя в резиденции. Коридорный и горничная видели, как он уходил к себе переодеваться на службу, а потом… - куратор замялся, не зная, куда девать глаза.
— Ну, чего потом? – нетерпеливо допытывался Стефан.
— А потом его никто не видел, — кисло выдавил из себя куратор дипкорпуса, чуть не плача от нависшей расправы.
— Найти и немедленно мне доложить! – приказал, как отрезал, Стефан.
— Слушаюсь, Ваше Величество! – с чувстом облегчения Штайн поспешил ретироваться и уже в приёмной начал выкрикивать распоряжения подчинённым.
"Ну, дела..." — Стефан уж не знал, что и думать: столько странностей – и все в один день!
Поиски результатов не дали. Посол вайссландский действительно исчез. На голубиные телеграммы не отвечал. Заблокированная дипломатическая связь не позволяла достучаться до соседней столицы.
«Ничего не понимаю!» – в отчаянье всплеснул руками Стефан, больше всего не любивший пребывать в неведении. На всякий случай он приказал направить подкрепление народным формированиям, уже расквартированным в приграничных территориях.
* * *
Ответ Григория не заставил себя ждать. Его решение подкрепить королевскую пешку, препятствуя возможной кавалерийской атаке, выглядело вполне разумным:
2.… d7 – d6
«Защита Филидора? Кстати, он ведь ученик Легаля», — вспомнил Николай.
И снова в мыслях нарисовался Остап Бендер. В знаменитом васюкинском сеансе против него в двенадцати партиях из тридцати «чёрные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора». («Ты глянь! Я ещё и помню», — похвалил себя Николай, когда снова в уме процитировал Ильфа и Петрова.)
Остапу тогда пришлось намного сложнее: ведь он играл в шахматы «второй раз в жизни», да ещё против трёх десятков любителей, подглядывавших в дебютные справочники. Против Николая сидел только один любитель, скорее всего, даже не разрядник. Да и Николай играл намного больше, чем второй раз в жизни. Похоже, ситуация не обещала ему неприятных сюрпризов.
* * *
Вскоре все СМИ Вайссланда запестрели заголовками о «шварцландской угрозе», о концентрации войск на границе. Советники намекнули Йозефу, что не худо бы десантировать гвардейский офицерский корпус. Туда же, поближе к границе.
* * *
Развивая фигуры, Николай бросил на передовую слона или, по-народному, «офицера»:
3. Cf1 – c4
* * *
По-прежнему полагаясь на якобы верный ему народ, Стефан отдал приказ ещё одной когорте ополченцев выступить с целью упреждения кавалерийского наскока на область g5.
* * *
3. … h7 – h6
Гриша решил предотвратить атаку белого коня с f3 на g5, для чего сделал ход, относящийся к «профилактическим».
* * *
«Для подготовки эффективной атаки нужна серьёзная мобилизация сил», - заявил вайссландский монарх на заседании Генштаба, после чего второй кавалерийский полк получил приказ о выступлении.
* * *
В дебюте важно поскорее развить фигуры. Коля решает, что пора выходить и второму коню поближе к театру боевых действий.
4. Kb1 – c3
Надо не потерять темп, считал он, и быть готовым нанести противнику мощнейший удар всеми силами. Два коня и слон («офицер») уже наготове. Теперь легче подтянуть и остальные силы, если потребуется.
* * *
Оценив опасность маневров противника, Стефан решил, что настала пора для нанесения превентивного удара силами офицерской гвардии, пусть и с пересечением границы.
Генштабовцы Йозефа радовались, что задуманная провокация удалась: враг вторгся на чужую территорию. Это давало более чем достаточные основания для начала военной кампании. Но прежде следует принять меры по ликвидации вражеского корпуса, так беспардонно захватившего область g4. Ведь оттуда шварцландцы получали прямой выход к замку Её Величества (d1), а чуть левее – и к Королевскому Престолу (е1)!
* * *
Гриша ввёл в бой первую серьёзную фигуру: слона («офицера»):
4. … Cc8 – g4?!
«Наконец-то! — мысленно ликовал Николай. – Тут-то, парень, ты и нарвался!» Та самая комбинация, которую он неоднократно разыгрывал сам с собой, теперь стала возможной в реальной игре! («Урррааа!!!»)
* * *
Вайссланде почти беспрерывно заседает Генштаб по главе с Его Величеством.
Командующие бронированными корпусами (ладьи Ла1 и Лh1) предложили немедленно задействовать пехоту (5. h2-h3), чтобы, как минимум, прогнать офицерский корпус или даже вступить с ним в бой.
— Только так, — в один голос твердили они, — можно сбить атакующий темп противника.
Йозеф придерживался иного мнения.
— Что, «броневики», хотите в тылу отсидеться? –осклабившись, монарх съязвил по адресу обоих командующих.
— Дык… Э-э…
— Э-э, ммм…
Монарх посуровел в лице, прерывая поток бестолковых междометий:
— А теперь серьёзно. Выпустив пехоту против гвардейцев, мы рискуем надолго ввязаться в тактические дебри и тем затормозить наступление на остальных фронтах. Лучшее, что нам удастся, это отбросить противника за пределы границы (5. … Сg4-h5, 6. g2-g4 Ch5-g6), но это не даст нам стратегических преимуществ.
— А если они не отступят, а начнут атаковать кавалерию на f3? – спросил «броневик» а1.
— Тогда, – вмешался командир второго драгунского полка, – они потеряют половину гвардейцев, но и у нас останется пол-кавалерии.
— Кроме того, — полковника поддержал командующий пехоты, — нельзя подвергать риску Её Величество. (5. …Сg4xf3 6. Фd1xf3)
— И все-таки, что делать? Как противостоять атаке с поля g4? – настойчиво допытывался Йозеф.
Генштаб погрузился в глубокие раздумья. Первым заговорил Легаль де Карден:
— Да никак не противостоять!
— То есть? – нескладным хором прозвучало несколько голосов.
— Надо им открыть путь к замку Её Величества. Приманка хорошая. Они, наверняка, клюнут. Разве Стефан откажется от такой лакомой добычи, как Её Величество Королева Розалия? – ни на кого не глядя, Легаль похотливо усмехнулся.
Всех будто подбросило на месте от слов известного гуманитария. Всех – да не всех. По стране давно ходили слухи о воздыхателе-философе, который спал и видел королеву вайссландскую в своих объятиях. Поговаривали также, что Розалия «отшила» Легаля, сославшись на верность Его Величеству, порядочность, любовь и прочую «лирико-моральную чушь». Именно так назвал всё это Легаль в одном из писем Королеве.
После бурного потока одобрений и возмущений прозвучал голос монарха:
— Легаль прав! Мы так и поступим! – твёрдо и бесстрастно заявил Йозеф.
Тут вмешалась Розалия. До сей минуты Королева хранила молчание, с ужасом ожидая, чем закончатся дебаты. Но когда прозвучало губительное для неё решение, ужас Её Величества перерос в кошмар.
— Ты с ума сошёл?! Они же меня убьют!
— Розалия, успокойся! – сквозь зубы процедил монарх, стараясь не повышать голос.
— Да что «успокойся»?! Я жена тебе или кто?! – истерично завопила монархиня. – И потом, – она осеклась и перешла на спокойный тон, – ты думаешь, Стефан не догадается, что это ловушка??!
— Если только ты сама ему не скажешь. Но ты же не скажешь? – не то с надеждой, не то с угрозой в голосе спросил Йозеф. – И вообще, лучше бы ты не упоминала своего любовничка! Особенно сейчас!
— Не любовничка, а поклонника! Или для тебя разницы нет?
— Так, хватит!
— Не хватит!!! Ты знаешь, что они со мной сделают, если…
— Я тебя прошу: пре-кра-ти! – настаивал Йозеф, не давая ей закончить фразу.
— А я не позволю тебе так со мной поступать! Я сама дам знать Стефану, что ты…
— Я сказал – прекрати!!! – он гаркнул так, что на разлетевшееся по дворцу эхо начали сбегаться слуги и даже охрана с Главных Ворот.
Взяв себя в руки, Йозеф заговорил полурычащим подобием голоса:
— Ничего ты ему знать не дашь. И сама отсюда не выберешься. А что с тобой сделают… Даже если они тебя сначала изнасилуют, а потом убьют, или наоборот, меня это не волнует! Запомни, глупая женщина: ВАЙССЛАНД – ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!!
В ту же секунду члены Генштаба вскочили с мест, каждый вскинул правую руку в виде приветствия, и по дворцу единым хором прокатилось:
— Вайссланд убер аллес! Зик хайль[3]! Зик хайль! Зик хайль!
Во время речёвки Йозеф украдкой взглянул на Лиона Драйдена, первого поверенного Его Величества в вопросах королевской безопасности. Едва Лион поймал его взгляд, Йозеф движением глаз указал на Розалию. Первый поверенный еле заметно кивнул.
Этот немой диалог означал:
— Надо хорошенько проследить за всеми действиями объекта и, если потребуется...
— Ясно, Ваше Величество.
Розалия не заметила разговора жестами между Йозефом и Лионом, тем более не могла знать, что «объект» — это она. На выходе из Тронного Зала императрица вдруг поняла, что в этом королевстве её личная судьба никого больше не интересует. Она не обратила внимания на первого поверенного, украдкой вышедшего следом…
* * *
Открывая ферзя («королеву») чёрному «офицеру», белые забрасывают кавалерийский десант на вражескую территорию.
5. Kf3xe5!!!
Жизнь Её Величества под угрозой.
От странного манёвра белых густые Гришины брови медленно поползли вверх.
— Ты чё, Колян? Это… Ты ж королеву отдаёшь!
— Возможно, — последовал равнодушный ответ.
— Шо значит – «возможно»? Переходи!
— Нет, Гриша, я не перехаживаю. Играй дальше. – Николай сгорал от нетерпения.
— Ну, как знаешь, – недовольно пробурчал Гриша.
* * *
Розалия чувствовала себя более уязвимой, чем улитка без панциря. Последняя надежда – Стефан. Она-то знала, что ему пообещать. Но как передать, чтобы он отказался от атаки на её дворец (d1)? Голубиная почта заблокирована с начала боевых действий, а другой связи нет.
«Йозеф – сволочь! Будь он проклят!» — мелькнуло в голове у Розалии. Только зачем проклинать дурковатого мужа, когда надо спасать Своё Величество?
«Как же сообщить Стефану, что этот негодяй заготовил для него ловушку?» Ничего не придумав лучшего, Розалия решила отправить к нему служанку – Анну-Элеонору Монтескье – с посланием.
Приняв от королевы записку, Анна-Элеонора направилась к Герберту Блюменгофу, директору конно-каретного парка. Герберт не отказал бы в помощи подруге детства и, в этом она не сомневалась, сам бы провёл её через границу только ему известной тропинкой.
Увы! Не знала Розалия, что неспроста Лион Драйден так внезапно покинул Тронный Зал. Не ведала и Анна-Элеонора, какая засада стережёт её на выходе из дворца.
Едва выйдя за ворота, мадемуазель Монтескье услышала за спиной быстрые шаги. Секунды спустя её шею обхватила чья-то сильная рука. Не успев и вскрикнуть, верная служанка Её Величества вздрогнула от резкой боли в области сердца… Кинжал не оставил ей шансов…
Открыв противнику путь к замку Её Величества, Кавалерийский Полк вторгся на вражескую территорию и легко разделался с одной из когорт народного ополчения.
В шварцландском Генштабе царило недоумение. С одной стороны, все знали, что, хотя Йозеф и великий политик, ему свойственны психические расстройства. Об извращениях монарха давно ходили легенды. Самым безобидным считалось его пристрастие к «золотому дождю», коим его окропляли красотки «не весьма тяжёлого поведения». От Йозефа можно ожидать чего угодно. С другой стороны, вот так, ни с того ни с сего пустить врага в самое сердце королевства?! Немыслимо!!!
Мрачные сомнения скребли душу Стефану. Неторопливым шагом он дефилировал туда-сюда по Тронному Залу и, чуть наклонясь вперед со сложенными за спину руками, приговаривал: «Этого не может быть! Тут что-то не так! Этого просто не может быть!»
С тысячеголосым ликованием «Шварцланд – вперёд!!!» офицеры-гвардейцы бросились к замку Её Величества.
* * *
Гриша, как мог, оценил позицию, но, так и не поняв замысла соперника, пожал плечами и взял «офицером» белого ферзя:
5. … Cg4xd1
— Зря ты не переходил, – досадливо заметил Гриша, откладывая в сторону только что убитую королеву.
Николай промолчал, скрывая под маской равнодушия прям-таки телячий восторг, оттого что комбинация удалась.
* * *
Розалия не знала об участи, постигшей Анну-Элеонору Монтескье. В ней жила уверенность, что записка доставлена Стефану. Когда же её дворец подвергся нападению вражеских гвардейцев, королева решила, что Стефан принёс её в жертву ради общей победы.
«Чем же он лучше Йозефа?» — думала королева, доставая из тайника флаконы с разноцветными жидкостями.
Гвардейцам, согласно приказу, надлежало доставить целую и невредимую Розалию в покои Стефана Брауниса. Захватив дворец, вояки обнаружили бездыханное тело королевы в её же спальне, в руке – зажатый флакон с остатками жидкости. Надпись на сосуде не оставляла сомнений о причине смерти.
Подавляя досаду из-за невыполнимости приказа, гвардейцы решили пока не докладывать Стефану о смерти Розалии. Тем более им предстояла ещё одна, не менее важная миссия: захватить дворец короля Йозефа! Впрочем, до вражеского трона теперь уж рукой подать (е1).
В Шварцланде готовились праздновать победу. Ликование охватило войска и гражданское общество. Креативщики собрались для разработки сценария праздничных мероприятий в честь победы.
Стефана беспокоило отсутствие вестей о Розалии, но даже он поддался всеобщему ажиотажу.
Да не тут-то было!
* * *
Колин «офицер» убил пешку перед самым носом чёрного короля. Объявлен шах:
6. Cc4xf7+
— Оба-на! И шо? – Гриша всё ещё не замечал нависшей угрозы.
Офицера (слона) защищал конь, и королю чёрных ничего не осталось, как драпать на поле e7.
* * *
«Что это?!» — подумало Его Величество король шварцландский. А вслух оно (Величество) спросило у членов Генштаба:
— Мне снится, или у ворот дворца драгуны Йозефа? Кажется, они расстреляли всю охрану.
— Нет, Ваше Величество.
— Что – «нет»? Не расстреляли? Или не всю?
— Не снится, Ваше Величество. Часть доблестных воинов на самом деле погибла, защищая Ваше Величество.
— И что теперь?
— Ваше Величество, у вас есть путь к отступлению на e7.
— Какое к чёрту отступление?! Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?!!
— Мы над этим работаем.
— Что? Работаете?!
Генштабовцы лишь потупили взоры, не зная, что ещё предложить, кроме бегства. Командир 2-го Гвардейского корпуса настойчиво советовал Его Величеству немедленно покинуть дворец.
*******************
Гриша увёл короля на единственное доступное поле е7.
6. …Kpe8-e7
Уходя от шаха, Гриша пожал плечами: зачем ему отдали белого ферзя? Николай цвёл от счастья: «Получилось! Получилось!»
*******************
Король готов был послушаться совета, однако нутром чувствовал, что бегством ему не спастись, и конец близок, даже очень близок. Пали все защитные рубежи. Королевская охрана уничтожена. Остальные войска либо отсиживались в резерве (и передать им команду к выступлению уже невозможно), либо завязли в неравных боях на передовой.
Стефан понял, что защиты ждать неоткуда, а бежать – некуда.
В смежном с Тронным Залом кабинете находился секретный коридор с выходом на пальмовую аллею, однако им вряд ли воспользуешься – дворец окружён плотным кольцом вражеских драгун.
Членов Генштаба охватила паника от осознания беспомощности, и они как по команде рванули прочь из Тронного Зала через окна. Надо ли говорить, что там их поджидали вражеские клинки?
И только Стефан не тронулся с места, наблюдая массовое бегство приближенных.
— Кому я верил? — грустно-риторически обратился он к стенам. Те равнодушно промолчали.
Стефан направился в кабинет, достал меч, висевший в ножнах на стене, украшенной дорогим ковром ручной работы. Подходя к двери, ведущей в секретный коридор, Король надеялся занять выгодную позицию на выходе. Увы! С противной стороны Стефан услышал топот вбегающих драгун. «Значит, — подумал он, — вычислили. Или, скорее всего, кто-то сдал».
Драгуны приблизились к двери и в несколько попыток взломали её массой могучих тел. Ворвавшись в кабинет, вояки немало удивились, застав монарха в полном одиночестве с мечом в руке. С минуту стороны рассматривали друг друга.
Немую сцену прервал один из драгун, судя по эполетам – капитан:
— Ну что, Ваше Величество? Сами сдадитесь или прикажете брать вас силой?
— Сгори ты в преисподней! – жёстко, но без крика, ответил Стефан.
— Ах, как мы злы! – капитан взял иронический тон.
Всплеском прокатился лошадиный гогот, тут же кнопочно оборванный по мановению руки капитана.
– А может, всё-таки, сдадимся по-мирному? А? – настаивал он.
Стефан не ответил и только сильнее сжал пальцы на рукоятке меча. Осознав, что сквозь вражеское кольцо ему никогда не прорваться, он решил принять последний бой, потому что сдаться – значило бы подвергнуть себя унизительной казни.
«Пусть вешают или сжигают, но мёртвого», — про себя решил монарх.
Драгуны сужали кольцо с надеждой взять его живым. Ведь Йозеф пообещал за пленённого Короля премию в десять раз большую, чем за убитого. Такой куш! За него можно и поднапрячься!
В правой руке – короткий меч, в левой – кинжал, подарок отца. Стефан атаковал первым. Со страшным рыком загнанного зверя король Шварцланда набросился на ближайших вояк.
Удар мечом!
Взмах кинжалом!
Ещё удар мечом!
Поворот назад, серия ударов по тем, кто находился у него за спиной!
Бойцы с трудом отбили неожиданную атаку отчаяния. Кажется, пятерым не удалось увернуться от холодной стали. Они отошли на второй план, пуская вперёд тех, кто ещё не имел чести скрестить клинки с самим Стефаном.
Монарху тоже досталось: с подбородка и левого плеча сочилась кровь. Чёрный камзол покрылся багровыми пятнами. Но Стефану не до того. Ловко поворачиваясь в разные стороны, он старался не допустить прямого удара.
Драгуны поняли, что так запросто им короля не взять и атаковать не спешили. Выжидали.
Левая рука перестала слушаться, хотя кисть ещё удерживала кинжал.
Слегка согнув ноги в коленях, Стефан совершил головокружительный поворот по всему кругу, стараясь резануть соперников по ногам.
Вайссландцы снова отступили. И, опять-таки, не бескровно: пострадали ещё трое.
Тем временем комнату заполняли новые драгуны, уплотняя людскую цепь, бескомпромиссно окружавшую Стефана.
Молодой лейтенант Жезус Кантильо, левой рукой держа платок на окровавленной щеке, вдруг разразился криком, похожим на поросячий визг:
— Да что мы с ним цацкаемся! Пристрелим – и чёрт с ней, с наградой! Иначе он всех нас перережет!
Призыв лейтенанта отвлек внимание драгун. Никто и рта не успел раскрыть, как Стефан, пользуясь замешательством, зажал меч подмышкой левой руки, в правую переложил кинжал и метнул его в лейтенанта.
Всех шокировало жутчайшее зрелище: Жезус Кантильо – талантливый офицер, муж и отец – с жалким, ничего не понимающим лицом и полными ужаса глазами, стоял с кинжалом, поразившим его чуть ниже подбородка. Лезвие вошло по самую рукоять, алая кровь не текла и не сочилась, а фонтанировала.
Не теряя драгоценных секунд, с леденящим душу криком Стефан бросился вправо, надеясь пробить блокаду и, если не убежать (он уже смирился с бегством как вариантом спасения), то хотя бы держать всех нападавших в пределах видимости. Ему удалось подрезать ещё несколько офицеров, некоторых даже насмерть – как вдруг!…
… Стефан будто завис в воздухе с мечом в вытянутой руке.
Драгуны замерли. Три клинка глубоко вонзились в тело Его Величества короля шварцландского. Два из них поразили живот, а третий глубоко проник между лопатками. О взятии Стефана живым речь больше не шла.
На последнем издыхании поверженный монарх сипло простонал:
— Розалия…
Захлебнувшись кровью, хлынувшей горлом, он закатил глаза и…
Драгуны осторожно вынули мечи из бездыханного тела, бережно уложили его на пол, накрыв лицо плащом. Отдавая дань мужеству так и не сдавшегося соперника, все как по команде сняли кивера. У нескольких бывалых офицеров, повидавших на своём пути и честь, и позор, на глаза навернулись слезы…
* * *
Первый конь защищал слона.
Второй – лихо провозгласил «шах!» и… «мат!»
7. Kc3-d5X!
Немая сцена…
— Ни хре-на се-бе… – еле слышно по слогам вымолвил Григорий, уставившись на доску, в полном непонимании, каким образом его король умудрился получить мат.
* * *
Эпилог
Виват Король Йозеф! Памятник при жизни, поклонение современников и уважение потомков – чего ещё желать?
Воздана дань погибшим в боях за Родину.
На могилу Розалии возложен огромный венок из эдельвейсов, кои она обожала при жизни.
Школьные учебники истории обновлены главой о «Блистательной Великой Победе».
По новому уголовному кодексу несогласие с официальной точкой зрения об итогах и причинах войны считалось преступлением против государства.
В университетах появились огромные плакаты с образáми короля и его новой супруги … Иридии. Под ними золотыми буквами с ятями да умляутями красовались выдержки из очередного трактата-панегирика под редакцией придворного философа Легаля де Кардена:
«Всё, что делает Его Величество, свершается во благо державы!»
а также:
«Всё, что произнесено или написано Его Величеством, является единственно верным!»
Йозеф никогда не вспоминал погибшую жену, зато полный раскаяния Легаль частенько приходил на могилу Розалии, возлагал эдельвейсы и безутешно плакал…
Двести пятьдесят тысяч инакомыслящих, несогласных и просто непонятливых власти отправили на принудительные работы на химзаводах и рудниках покорённой страны, давеча получившей статус Юго-Западных Территорий.
Повсюду на улицах торчали гигантские бил-борды с ликом Его Величества Йозефа Пресвятейшего Великого с призывом к нации:
«Строим новую страну!»
* * *
— Ты чё… ты … это… м-мастер? – спросил шокированный Гриша.
— Нет, Гриша, я не мастер, — отрицал Коля.
— Та не гони!
— Я не гоню… Просто Йозеф оказался хитрее Стефана.
— Шо??
Не вдаваясь в объяснения, Николай молча встал и направился в подъезд, подумав: «Наверное, Ирина уже проснулась».
Его шахматный партнёр ещё долго буравил очами матовую позицию, не понимая, как такое могло случиться.
Он уже давно протрезвел.
Ноябрь, 2010 г.
Редактировано в январе 2014 г.
Впервые размещено здесь: http://www.proza.ru/2013/02/16/1041
[1] ЦК КПСС – Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза.
[2] "Вкатать строгача с занесением" — так по-народному звучало партийно-бюрократическое "объявить строгий выговор с занесением в учётную карточку". Для провинившегося это "последний звонок", за которым следовало исключение из партии.
[3] Нацистская речёвка Sieg heil на самом деле означает совершенно безобидное «Победе – слава!».
Другие произведения автора:
Садо-музыка
Матч с Судьбой
Наш человек из Айовы
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
