Извините меня, товарищ Карапетян.

7 декабря 1988 года. Я, низко склонив голову, усердно сверяю данные, полученные из районных организаций. Тороплюсь, хочется  до обеда завершить сверку, подвести итоги. Из Москвы уже несколько раз звонили. Зав.орготделом Василий Алексеевич, удивительно спокойный по характеру на этот раз нервничал, видимо ему от начальства влетело. Дважды позвонив мне, и услышав мой голос, он начинал извиняться, мол, ошибся номером, в первом случае в Туркмению набирал, а во втором, в Латвию. Его нервное напряжение передалось и мне. К тому же  барахлил электрический калькулятор Электроника МК-59, в самую последнюю минуту, что-то в нём щёлкало, люминесцентные цифры начинали мигать и на табло  появлялось множество нулей, которые приводили меня в неописуемую ярость. В первом случае я от злости сломал карандаш, не решаясь стукнуть по самому калькулятору виновнику моего нервного состояния, а во втором досталось телефонному аппарату.  Я начинал заново набирать цифры и складывать, с тоскою поглядывая на счёты, которые уже два года пылились на огромном,  величиною в громоздкий бельевой шкаф, железном сейфе.
В эту минуту погас свет и слегка качнулась люстра, естественно, калькулятор окончательно заглох. Затем, где-то надо мной послышался непривычный треск и по стене шустрой змейкой пробежала трещина.  Тяжело вздохнув, я откинулся на спинку кресла и уставился на потолок, смотрел, как маятником раскачивалась  люстра с потухшими лампочками.
В коридоре послышались торопливые шаги и панические голоса моих коллег, до меня донеслось слово, землетрясение. 
В детстве я дважды пережил землетрясение. Мне было семь или восемь лет, мы жили в старом ветхом здании. На балконе  с такими же бесцветными с рассохшимися досками стоял деревянный стул с отломанной ножкой и в солнечные дни  я осторожно забирался на него с книгой в руках.                В этот день мне в библиотеке Дома пионеров дали интересную книгу и я с упоением вчитывался в захватившие моё воображение строки. Как вдруг, стул накренился и я свалился с него. Я ничего не понял, водрузил стул на место, взобрался  и продолжил читать. Через некоторое время вышла мать на балкон и спросила:                                                                                                                                         - Ты не заметил землетрясение?                                                                                                                      - Нет, простодушно ответил я.                                                                                                                         Лишь с годами я понял, что меня скинуло со стула именно землетрясение. Следующее землетрясение меня застало в восьмом классе. Мы жили уже в новом, только построенном, доме. Ночью я отправился в туалет, а вернувшись в спальню, по устоявшейся привычке, решил сходу запрыгнуть в  постель. Но… промахнулся и упал на пол, расшибив себе лоб. Опять до меня не дошло, почему я промазал, что послужило причиной. Я встал, потирая лоб, уже осторожно влез под одеяло и проспал до утра. Утром  узнал, что ночью произошло землетрясение. И надо же такому случится, это стряслось именно в ту минуту, когда я собирался всем телом брякнуться на постель, а меня повело в сторону и я оказался на полу.  Ссадину на моём лбу никто не заметил, так как я постоянно ходил с  ушибами и ранами. Утром тётя Ашхен, жена моего дяди Александра, (мы жили по соседству) со смехом рассказывала, как он растерявшись, стал не одеваться, чтобы выбраться на улицу и переждать землетрясение, а сдирать с себя кальсоны. Его остановил лишь удивленный окрик жены.

И сегодня, глядя на образовавшуюся трещину на стене, я не особо взволновался, достал счёты и, не обращая внимания на шум в коридоре, на то, как паникуя, громыхают мои коллеги по лестнице, стремясь поскорее освободить здание, принялся по новой считать, подводить итоги, чтобы как можно быстрее сообщить в Москву окончательные цифры и не подвести Василия Алексеевича.                - А что волноваться, ну потрясло немного, что я землетрясений не видел?! - подумал я, вспомнив детские годы.
Справившись с отчётом и услышав положенные комплименты за оперативность от Василия Алексеевича, я отправился на обед. Проходя по площади Ленина, я обратил внимание на часы расположенные на здании правительства, стрелки застыли на 10.41. Странно, с недоумением подумал я, что случилось?  Неужто вышли из строя? Но в это верилось с трудом. 
А в это время, в ЦК КП Армении проходило совещание по аграрному вопросу, на которое не прибыли несколько секретарей райкомов из северных районов Армении. Сотрудники орг. отдела ЦК  измучились, накручивая диски телефонных аппаратов, пытаясь дозвонится до них, чтобы понять причину столь дружного отсутствия, но всё  было тщетно. Министр транспорта и коммуникаций, весь издергался, изливая свой гнев на голову начальника департамента связи, требуя дать возможность руководству пообщаться с не прибывшими на совещание товарищами. К трем часам, когда руководство Республики убедилось, что телефоны окончательно заглохли, послали в северные районы своих представителей. 
Те, потрясённые увиденным, вернулись и рассказали, что северная часть Армении лежит в руинах. Погибли не сотни, а тысячи жителей. На улицах всюду трупы, Оставшиеся в живых ошалело бродят среди развалин. Фактически полностью уничтожен город Спитак и  десятки близлежащих сёл. Огромные разрушения в Ленинакане, в Кировакане, в Степанаване. Отголоски землетрясения докатились и до Еревана, но этому никто не придал значения. Я вспомнил часы и остановившееся на них время. "10.41”
В Википедии указано более 25 тысяч погибших жителей, и тут же добавлено  "по другой версии более 45 тысяч”.  Я считаю верной вторую цифру и объясню, почему так произошло. Из Москвы прибыла гуманитарная помощь: продукты, одежда, другие необходимые товары и техника. А также деньги, которые нужно было раздать жителям пострадавших районов. За каждого погибшего родственникам выдавали по 100 рублей, а живым выплачивали по 500. Вот и люди, не от хорошей жизни, конечно, были вынуждены, похоронив своих близких, отправляться в социальные пункты помощи с паспортами усопших и, выдавая их за живых, получать вместо 100 рублей 500. Отсюда и разночтение в количестве погибших.
Первое время, я вместе с тысячами ереванцев дневал и ночевал в Спитаке. В палатке провел практически весь январь месяц 1989 года. Затем вернулся в Ереван, но работа, по оказанию помощи жителям пострадавших районов, не прекращалась.                                                                                       Мне позвонили из координационного центра и сообщили, что из подконтрольного мне села Лусахпюр на двух автобусах выехали 60 пострадавших, которых нужно временно разместить в общежитии ереванского ПТУ №4. И что председатель Республиканского Комитета профтехобразования товарищ Овакимян осведомлён и он дал соответствующее распоряжение  директору училища товарищу Геворкяну. А мне остается лишь встретить автобусы, проводить их до места назначения, хотя старший группы знает, что им выделено место в общежитии этого ПТУ и они сами без моей помощи могут добраться, но проследить все же необходимо, так как я являюсь куратором этого региона.
Но я не успокаиваюсь, вроде как интуиция сработала, звоню в Комитет, прошу соединить меня с председателем. Секретарша бойким голосом переспрашивает, по какому вопросу я желаю обратиться к товарищу Овакимяну? Объясняю, что меня волнует, секретарша прерывает меня словами:
 - Товарища Овакимяна на месте нет, но вы не волнуйтесь, я сама говорила с директором училища и он меня заверил, что  к приезду пострадавших, пятый этаж будет готов.
Звоню в ПТУ, на этот раз отвечает сам директор и после небольшой паузы также заверяет меня, мол  он  уже отдал распоряжение подготовить один из этажей к приему.  Девица говорила конкретно о пятом этаже, а директор об одном из. Это мне не понравилось. Что-то здесь не всё гладко, отмечаю я про себя. Поднимаю полусонного водителя с места и мы едем в общежитие училища.
Въезжаем в широкий  двор училища, напротив  шестиэтажное здание. Оно закрыто, никаких следов проводимой уборки. Из своей сторожевой будки  нас засёк сторож, пожилой, сгорбившийся мужчина. Он подошёл и смекнув в чём дело,  оперативно  отыскал коменданта  и остальных работников, а сам поспешил  к директору. Комендант, с удивлением поглядывая на нас и ничего не понимая, открыл общежитие. Мы услышали как в его кабинете трещит телефонный звонок. Комендант поспешил к себе в кабинет и нам становится ясно, что звонит  директор и упущенным временем  отдает распоряжение. Комендант, положив трубку, выходит к нам, его лицо светится уверенностью и спокойствием, пытается выпроводить непрошеных визитёров:                                       - Товарищи, вы спокойно езжайте, мы все устроим. Не волнуйтесь.
- Поднимемся на пятый этаж, - требовательным голосом, отвечаю ему в ответ.
И мы с водителем, в сопровождении семи работников и работниц, вместе с комендантом поднимаемся на верх. А на пятом этаже смрад, многолетняя грязь в коридоре. В комнатах также грязно и совершенно нет никакой мебели.
- У вас кровати есть? - уже в конец потрясённый увиденным, спрашиваю я у коменданта.
- А как же и кровати, и постельное белье, вы не волнуйтесь, мы сейчас быстро управимся.- уже начинает дёргаться комендант, понимая, что от нас отвязаться не получится.                                          Но я  не слушаю его и принимаю твёрдое решение проследить за уборкой.                                               - Значит вы, указываю на двух женщин, - открываете окна и  моете полы; мы, - показываю рукой на скромно стоящего поодаль молодого человека, -  носим и расставляем кровати.                                      - Вы за нами стелите постели, - указываю ещё двум  женщинам, а вы, - обращаюсь я к оставшимся, -  вместе с моим водителем вносите остальную мебель. Но это делаем в ускоренном темпе, так как наши гости  уже в дороге и вот-вот могут въехать  во двор училища.
Женщины, понимая серьёзность момента,  стремительно разбежались и  вернулись с вёдрами и тряпками в руках. Работа закипела. Я, в свою очередь, снял пиджак и галстук  и  в белоснежной сорочке, которую недавно в подарок получил, стал вместе с молодым сотрудником  собирать кровати, расставлять их по комнатам.  Сложность нашей работы состояла в том, что сетки кроватей не всегда подходили к спинкам, вот и приходилось потеть, прилагать неимоверные усилия. Минут через десять  я взмок, а сорочка стала напоминать рабочую спецовку бывалого тракториста.  Полтора часа пролетели  как две минуты. И когда вторая бригада расставляла последние столы и стулья, мы услышали во дворе звук въехавших автобусов.
Довольные собой и проделанной работой, мы подошли к окну и стали сверху наблюдать за разомлевшими от долгой поездки людьми, жителями до основания разрушенного села. В эту минуту мой напарник, горько усмехнувшись, обратился к моему водителю:
 - А товарищ Карапетян, всех на ноги поднял, а сам так и не приехал!
В свою очередь,  водитель, хитро прищуриваясь и показывая на меня рукой, ответил ему:
-А ты с кем работал?!
- Это вы!? - совершенно растерявшись, воскликнул мой напарник, глядя на меня и  с голосом раскаяния и искреннего сожаления, добавил, - извините меня, товарищ Карапетян.
С чувством исполненного долга, по мере своих возможностей, я улыбнулся ему в ответ.