IX

СТИРКА

"Вот теперь тебя люблю я,

Вот теперь тебя хвалю я!

Наконец-то ты, грязнуля,

Мойдодыру угодил!"

(К.Чуковский, «Мойдодыр»)

  В воскресенье, после завтрака, и даже ближе к обеду, когда всё войско растаяло и растеклось по дивизии в поисках земляков и приключений, Немцов шёл по взлётке, направляясь в туалет. Открылась дверь и из «сушилки», расхлябанной походкой, выплыл невысокий человек с женской фигурой, и лицом трагического актёра. Над узкими покатыми плечами, на длинной шее, как горшок на палке, болталась голова, переваливаясь сбоку набок при каждом шаге. Одет он был в солдатские галифе, и майку. Ноги обуты в мягкие комнатные тапочки.

  – Иди, шконку заправь – сказал он густым голосом.

  Тон его не выражал, ни просьбы, ни претензии, и не нёс, какой бы то ни было эмоциональной нагрузки. Он говорил так, будто в мире не может найтись ничего, что посмело бы его ослушаться. Как человек щёлкнувший выключателем в своей спальне, не ждёт включиться ли свет, сказав это, он повернул в сторону уборной, не сомневаясь в действенности собственных слов. Анатолий огляделся по сторонам, в надежде на то, что незнакомец обратился не к нему. Рядом не оказалось ни души. Заставить кого-то застелить свою постель, означало обозначить свой социальный статус. Этому время от времени приходилось сопротивляться, но никто, до сих пор не пытался сделать это так непринуждённо, чему даже не возможно, как-то явно воспротивиться. Анатолий решил просто игнорировать. Трагик приостановился, заметив, что Немцов продолжает движение. Ни удивления, ни гнева или недовольства не мелькнуло на его лице. Лицо это с большими добрыми, чуть смеющимися мудрыми глазами, широким носом и большим ртом, носило выражение отеческой, немного ироничной теплоты. Он, как бы нехотя, махнул кулаком, метя в лицо Немцова, но Анатолий рефлекторно уклонился. Незнакомец этого уже не видел. Он был уверен, что теперь-то всё заработает как надо и двинулся дальше, не оборачиваясь. Происшествие насторожило Анатолия. Он остановился, постоял с полминуты, а затем, забыв о цели своего похода, отправился в кубрик.

  После обеда, в расположении части, старший лейтенант, фамилии которого Немцов ещё не запомнил, построил роту. Он велел всем расстегнуть куртки и выправить нижнюю сорочку. Пройдя вдоль строя, он каждого проверил, на вшивость. Новоприбывшие одетые, после пожара, во всё новое, вшей не имели. Только Немцов и Ревенец, побывавшие в бане один раз за всю службу, приютили в своей засаленной одежде бесчисленные колонии паразитов.

  – Вот! – громко сказал старший лейтенант, вытаскивая из строя обоих киевлян, брезгливо держа каждого двумя пальцами за уголок воротника – из-за этих двух уродов скоро всю роту сожрут вши!

  Все, с негодованием, уставились на парочку. Обмундирование их было тонировано грязью и блестело на плечах, локтях, животах и коленях. Командир выявил проблему, сделав её достоянием общественности, не предложив путей решения. Но этим не закончилось – с этого началось. После построения было объявлено о всеобщей уборке в кубриках. Понятно, что никто не бросился за швабрами и тряпками. Немцов и Ревенец хотели было выскользнуть из казармы под предлогом стирки. Но не тут-то было.

  – Э-э! Вы куда это? – спросил чеченец с лицом героя-любовника – Я, что ли буду за вас убираться?

  Положение было непростым. Он не говорил, что киевляне должны убирать за кого-то, и отказ можно трактовать, как попытку перевалить свою работу на других, а это, безусловно, плохо. С другой стороны, понятно, без слов, что никто из кавказцев за уборку не возьмётся. А стоит только Немцову с Ревенцом взять в руки ведро и швабру, их статус тут же будет зафиксирован, и вырваться будет не возможно.

  – Нам надо постираться – попытался было отмазаться Ревенец.

  – Потом постираешься! – подступая к нему, вмешался черноусый кабардинец Караев – Давайте! Взяли ведро-тряпку и зашуршали!

  – А чего мы одни должны убирать? – как-то неуклюже спросил Ревенец и этим вывел кавказцев из равновесия.

  Со всех сторон вскочили и налетели джигиты. Удары посыпались градом. Ревенец исчез в куче горцев, а Немцов оказался зажатым в угол. Он не упал, потому что падать было некуда. После шквала ударов, чеченец протянул ему швабру и процедил сквозь зубы «– на, чума, возьми швабру». Немцов хотел спрятать руки за спину, чтобы было понятно, что швабры он не возьмёт, но опасаясь новой серии ударов, обхватил себя руками, будто от холода. Чеченец размахнулся и ударил Анатолия шваброй по голове. Немцов был в шапке, тем не менее, удар оказался вполне ощутимым. В глазах Немцова по тёмно-синему фону промелькнули цветные круги, а от шапки отлетела кокарда, и с цокотом, вертясь, поскакала по полу. «Только бы не упасть» подумал Анатолий, прилепившись спиной к стене и следя глазами за кокардой. Он почувствовал ещё один слабый тычок и его оставили в покое, прислонив к нему швабру. Кавказцы разбрелись по своим местам. Ревенец выскользнул из кубрика, за ним, подобрав кокарду, выскочил Немцов. На взлётке их окликнул старший лейтенант, искавший давеча вшей.

  – Так! Вы, двое! Даю время до вечерней поверки! Как хотите. Где хотите. Но, чтобы сегодня вы были постираны. Бегом!

  Можно было бы постирать форму в умывальнике, хотя успех этой затеи стоял под сомнением, после недавней экзекуции, кавказцы просто так не оставили бы их в покое. Наши герои не имели сил противостоять численно превосходящему противнику, но и сдаваться не собирались. Поэтому друзья решили пойти в ОГМ, где в дальнем углу стояла малюсенькая дощатая будочки-мелотёрка, в которой можно было приспособиться. Не надев бушлатов – возвращаться за ними в кубрик было нельзя – они направились в «отдел главного механика», с куском мыла в кармане. Скрипя сапогами по морозному снегу Ревенец и Немцов, подняв плечи к ушам и сунув руки в карманы, посеменили, по тропинке, через овраг.

  В ОГМе не было ни души. В мелотёрке, на кирпичах стоял самодельный обогреватель – толстая железная плита со спиралью внутри. Ревенец, проявляя солдатскую смекалку, заповеданную капитаном Гомбожаповым, нашёл в сторожке жестяную банную шайку, начерпал ею целый сугроб снегу и водрузил на плиту обогревателя. Растопив, таким образом, снег и слегка согрев талую воду, друзья разделись и принялись за стирку. Стирать постановили только верхнюю одежду, так как не было уверенности, в том, что всё потом удастся высушить. Идти же полчаса, по морозу, в мокром белье было совершенно немыслимо. С исподним решили поступить так: встряхнуть его на морозе, а затем прожарить на плите.

  Топить снег и греть воду, несколько раз, времени не было, и всё стирали в, сразу посеревшей жиже. Намыливали и тёрли руками в шайке пока не надоело. Несмотря на то, что, вода была чуть тёплая и, мягко говоря, не чистая, а пальцы на фалангах протёрлись довольно быстро, кое что всё-таки получилось. Покончив со стиркой принялись сушить. О полоскании тоже нечего было и думать. Однако повешенная над плитой одежда не обещала высохнуть быстро, а время шло. Пришлось раскладывать штаны и куртки, поочерёдно, на железной поверхности плиты, выключая её предварительно, чтобы не сжечь обмундирования. Обогреватель накалялся почти докрасна и в мелотёрке было тепло. Но выключенная плита остывала не так уж медленно. Значительно быстрее остывал воздух в, хорошо проветриваемой дощатой будке. В одном белье было холодно, что говорить об его прожаривании. Задуманное избавление от вшей не состоялось. Всё мероприятие, под конец было скомкано и носило несерьёзный характер. Оба чистоплюя, стуча зубами, стянули с себя рубахи и кальсоны, наспех потыкали ими в плиту и не думая уже вытряхивать на мороз квартирантов, с трудом вползли в бельё, цепляясь за швы пупырышками гусиной кожи. Форма, высушенная и заодно отутюженная, стала бледнее и приобрела бывалый вид.

  К поверке шли сильно торопясь, а под конец почти бежали – не хотелось в очередной раз привлекать к себе внимание. Хотя, безусловно, об их бегстве из кубрика, никто не забыл. Кавказцы отличаются от туркмен тем, что не дожидаются, пока уснёт тот, кого они собираются бить, а потому спали уже спокойно.

Другие произведения автора:

Элияу аНави

Туп-туп-туп.

Ностальгия