ИГРАЕТ МАМА НА ТРУБЕ... память войны.

Уже далекие пятидесятые годы…В памяти до сих пор живет сюжет, которым хочется поделиться. После окончания Великой отечественной прошло около десяти лет. То ли от послевоенной разрухи, то ли по инерции,  улицы города еще полны мундирами с невыгоревшими полосками от споротых погон и нашивок за ранения. На вещевом рынке в ходу форменные шинели. Почему-то, больше флотских, черных, которые славились своим сукном. Относившие их ребята меняли шинели на шевиотовые отрезы. Костюм из шевиота был шиком моды, особенно с белой рубашкой, с выпущенным воротником.

Тщательно начищенные туфли-мокасины, как тогда гордо называли советскую разновидность обуви на простой резиновой подошве.

Позади страшная война. Впереди радости и надежды мирной жизни. Все, что сейчас назвали бы трудностями послевоенной жизни, тогда было самым естественным. Никто не завидовал друг  другу, все были одинаково бедны и одинаково счастливы.

Маленький городок постепенно затихал.  Удивительно свежим  и ласковым  был июньский вечер.  С лугов тянуло прохладой. Полосы тумана, хорошо видимые  с возвышенной части города, плыли над зеленым лугом и казались живыми. Ближе к восьми вечера начиналось движение. В одиночку и парами люди тянулись в сторону  городского леса. Так называлась оставшаяся часть  лесного массива на восточной части города. Лес назывался зоновским. Впрочем, никакой зоны в маленьком городке никогда не было.  В ссылку правда ссылали, но раньше и больше революционеров.  Да и о происхождении названия леса никто и не думал. Самая южная часть леса была отгорожена деревянным забором - штакетником. Над входом  гордая вывеска оповещала, что здесь находится «Городской сад»». Наверное, сейчас бы его назвали городским парком, но тогда название «Горсад» было в городке чем- то нарицательным.

В горсаду происходили все знаменательные события городка. Там устраивались массовые гуляния, а по вечерам играл духовой оркестр. Маевки тоже были, но для соблюдения приличий их устраивали за штакетным забором, в городском лесу. Хотя их разделяло только пару сотен метров.

Духовой оркестр был особой достопримечательностью городка. Играли в нем молодые учителя, выпускники городского педучилища. В основном,  совсем еще  девчата в беретах и белых носочках.. Среди них выделялся бравый отставник в белой рубашке. Он играл на тромбоне, который издавал громкие короткие звуки. Тромбон задавал темп. А тему, основную мелодию, вела труба. Высокие, хватающие за душу звуки, плыли над лугами к реке, и казалось, что туман подползает к саду, чтобы взять звук на себя, приглушить его.

Но звук трубы поднимался  выше, плыл над затихающим городом. Он будил воспоминания, рисовал картины, строил  воздушные замки. Звук трубы был высоким, благородным, и даже как бы серебряным.  Тогда в городке еще не знали о хрустале, но сейчас бы эти звуки назвали хрустальными. 

Посреди горсада была выстроена высокая деревянная платформа. Она называлась танцплощадкой. Вход на танцплощадку был платным и стоил десять копеек. Касса располагалась рядом в деревянной будке. К ней стояла мужская очередь. Женская часть посетителей горсада переминаясь в парусиновых туфельках, белых носочках и белых же кофточках, ждала ближе к входу  на танцплощадку. Когда очередной кавалер протискивался сквозь толпу около кассы с зажатым в руке билетом, его спутница бежала к ступенькам на танцплощадку, и ждала там своего парня, как будь-то боялась, что места на деревянном помосте ей не достанется.

Духовой оркестр исполнял в основном  вальсы. Были и популярные в те времена песни, но танцевать в ином ритме еще не умели, и тогда пары просто сидели на скамейках, окаймлявших помост. Самым популярным был, конечно, старинный вальс «На сопках Манчжурии». Слов этого вальса не знал никто. Может быть, слова остановили бы танцующих «… тихо вокруг, только белеют кресты… на сопках воины спят…». Но пары самозабвенно кружились под старинный вальс, не считая его старым и немодным…

Инструментов в оркестре было немного. Ведущую партию в нем исполняла труба. Молодая девушка  белом берете, широко надувая щеки, тщательно  выводила пронзительную, хватающую за душу мелодию. Ее  темные глаза блестели в свете электрических фонарей. В городке часто отключали свет, и тогда на танцплощадку выносили керосиновые фонари. Они тускло освещали площадку, вокруг которой сгущалась темнота. Но светлая мелодия трубы плыла над городом, поднималась к самой вершине холмов, окружающих городок, переливалась через края  и, казалось, текла вдоль реки до самого ее устья.   Спокойно слушать эту мелодию было невозможно. От затаенной в ней грусти щемило  сердце, голос трубы проникал в самые глубины души, затрагивая еще непознанные струны. В оркестре звучали и другие духовые инструменты, но труба, несомненно, была главной по своей красоте и значимости.

В горсаду жили совы. С приходом темноты они громко ухали и смеялись, но когда пела труба, совы замолкали, и, видимо, тоже слушали, перелетая ближе к площадке.

Смолкал духовой оркестр, музыканты вытряхивали  мундштуки, тихо переговариваясь друг с другом. Разгоряченные пары занимали места на скамейке вокруг площадки, обмахиваясь платочками.

И в этот момент в  густой тени деревьев, невдалеке от площадки,  вдруг начал свою арию новый инструмент, звучавший как умолкшая труба.  Неизвестный музыкант  в точности повторял мелодию, старательно повторяя все ноты вальса.. Правда, звук этой трубы был как бы с трещинкой, как бы сейчас сказали, под сурдинку. Труба печально пела о сопках Манчжурии, она плакала и смеялась, она звала в неведомую для горожан даль. Казалось, старинный вальс рождался заново в звуках этой странной трубы. Нет, в ее звучании не было торжествующей меди. Каждый аккорд трубы был совершенным и законченным. Мелодия, в точности повторявшая музыку оркестра, была сложена из иных звуков. Звуки были волнующими, даже болезненными. Они так хватали за сердце, что на глаза непроизвольно наворачивались слезы.   

Духовой оркестр как бы спохватился, и снова начал свое выступление, заглушив надтреснутый голос иной трубы. Он громко и торжествующе  выводил мелодии вальса, как бы демонстрируя свое превосходство над одинокой неизвестной никому трубой.

Особенно старалась прима- девушка в белом берете. Труба в ее руках ожила и звук ее, казалось, звучал  высоким женским голосом. Танцующие почувствовали  смену в настроении музыканта. Они удивленно переглядывались, прекратили танцевать, сгрудились вокруг возвышения, на котором разместился оркестр. Музыканты оркестра замолчали, а девушка, не заметив этого, самозабвенно продолжала играть.  Наверное, она давно так не старалась. Все свое умение, вдохновенную импровизацию она вложила в звуки  своей трубы. Казалось, не было лучше музыки…Мелодия взлетала к появившимся звездам, плыла над широкими лугами,  подернутыми туманом. Каждый, и те , кто стоял рядом, и жители небольшого городка, вдруг потянулись  ввысь, к чему-то  святому и непередаваемо чудесному. Труба плакала, труба торжествовала, труба умирала и рождалась. В ней была вся жизнь…

Наконец, труба  умолкла.. Еще несколько минут  очарованные, растерянные, раздавленные, оцепеневшие люди молчали.  Только совы удивленно переговаривались высоко в деревьях. Только ветер шевелил верхушки сосен. Только облака тянулись к свету Луны. Только река журчала на перекате…

И, вдруг, из темноты сада ответила та, незнакомая труба. Она повторяла все повороты мелодии, она была еще более искренней, она рыдала, она кричала… И не было  человека, равнодушного к этим звукам.    Не сговариваясь, люди бросились к  музыканту. ..

На пустой скамейке сидел недавно появившийся в городе убогий, нищий, инвалид, по –местному дурачок, и надувая щеки, издавал губами неповторимые звуки. Все замерли от удивления.

А девушка в белом берете, подбежав к дурачку, обняла и поцеловала его в грязное, заросшее редкой щетиной лицо. Она протянула убогому свою трубу, но тот вскочил, замахал руками и исчез в темноте.

Больше его в городе никто не видел.

И только спустя много лет, из рассказов моей мамы, девушки в белом берете, я понял, что это сама  Память войны посетила наш городок,  наш городской сад, и навсегда оставила след в душах людей. и в моей юной душе тоже…

Другие произведения автора:

В скитаньях дальних сердцем не остыл...

Стихи приходят к нам во сне...

И СНОВА СЛАДКОЕ ТОМЛЕНЬЕ...

Это произведение понравилось:

ВЛАДИМИР ЛИЩУК