Две корочки

Михаил усмехнулся и похлопал по карманам куртки в поисках сигарет. Хоть они с Натахой уже три года в разводе, а только снится она ему чуть ли не каждую ночь. В своем бесстыжем сарафанчике на тоненьких бретельках, которые так и норовят соскользнуть со смуглого плечика и выпустить на волю крепкие Натахины грудки. Михаил так ярко представил себе эту заманчивую картинку! И смущенно закашлялся, искоса взглянув на соседку, словно она могла прочесть его шальные мысли. 

Да никогда бы в жизни не оставил он Натаху. Но что он мог предложить своей красавице-жене? Только зарплату инженера. Да навар с редких шабашек. Ну, не олигарх он. Не всем же так везет. Вот и развелась с ним Натаха и подалась в Москву за олигархом. Дурища! Так там ее и ждали. Помыкалась с годик, да и вернулась обратно к Михаилу с животом и пословицей: «Мужик, как туалет: то заср…н, то занят.»  А Михаил что ж? Простил. Пацанка  теперь растет. Забавная такая. Живут в одной квартире как соседи. Михаил жалеет Натаху, помогает деньгами, а она иногда - от тоски что ли? – ныряет в его постель. Особой радости от такой любви нет, но Михаил почти счастлив. Хоть и иллюзорная, но семья. 

Соседка тем временем сняла бесформенное мешковатое пальто. Ее платье было такого же унылого серого цвета. «Хоть бы брошку какую прицепила, губы подкрасила, а то ж без слез не взглянешь». Михаил равнодушно отвернулся и уставился в окно. Занятый своими мыслями, он не заметил, как попутчица расстелила пеструю салфетку, выставила на стол соленые огурчики, румяные пирожки, холодные котлеты, остро пахнущие чесночком. Михаил вдруг понял, что зверски проголодался.

- Угощайтесь, - просто сказала попутчица и улыбнулась. Странно, но улыбка словно осветила ее лицо, и оно даже похорошело. Михаил, смущаясь, съел пирожок, котлету. Его бы воля, он бы умял их все, до того вкусные были, просто таяли во рту. Но постеснялся.

- Да вы не смущайтесь, ешьте, - вновь улыбнулась попутчица. И так по-доброму она это сказала, что Михаил перестал робеть. Он ел пирожки, изредка взглядывая на соседку, и не чувствовал неловкости. Первый раз в жизни он встретил женщину, с которой так легко, так хорошо молчалось. Именно молчалось. Михаил давно уже понял, что разговаривать людям гораздо легче, чем молчать. Слова, они ведь, как дымовая завеса, прячут истинные чувства и мысли. Молчать вдвоем, легко молчать, не ощущая тягот этого молчания, могут только очень близкие люди. Молчать с Натахой он не мог. Ну, вот не мог и все. Надо было обязательно что-то говорить, иначе тяжелое это молчание, словно после тяжелой ссоры,  камнем ложилось на плечи, давило и душило. И Михаил тихо тосковал, но ничего в своей жизни изменить не мог. Так вот сложилось. Как-то попалось ему смешное стихотворение Владимира Кострова. И была там такая строчка, которую Михаил сразу же запомнил: "А жизнь такова, какова она есть, и больше - никакова!" И он часто с удовольствием повторял эти слова, словно в утешение себе. Что же дергаться, если жизнь такова, какова и больше никакова. 

Михаил улыбнулся своим мыслям и посмотрел на попутчицу: ничего она не страшная. Ну, не красавица, а глаза хорошие, ласковые. И улыбка славная. Так они и ехали, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами и улыбками. Казалось бы ничего не произошло, но давно не было Михаилу так спокойно и легко, как с этой случайной попутчицей. И Михаил сам не заметил, как рассказал соседке о себе, о Натахе, о нелепом их существовании то ли вдвоем, то ли врозь. Она внимательно слушала, не перебивая, и в глазах ее плескалось сочувствие к нему, Михаилу, к его незадавшейся семейной жизни. И опять Михаил отметил для себя, как давно уже никто не слушал его с таким добрым участием.И имя у нее такое тихое, уютное: Анна. Аня. О себе она сказала буквально несколько слов. И снова Михаил подивился легкому ее характеру. Не ругала загулявшего мужа. Ну, влюбился мужик, как пацан, в девчонку зеленую. Бывает. Что ж мешать? Насильно мил не будешь. Отпустила мужа к той, другой. Не скандалила, не дралась, окон сопернице не била. Зачем? Раз любовь ушла.

Анна, задумавшись, смотрела в окно. А Михаил вдруг поймал себя на мысли, что с такой женщиной, как Аня, ничего в жизни не страшно. Вот такими, наверное, были жены древних русичей-богатырей. Добрыми, понимающими, надежными, как щит. Михаил любил смотреть исторические фильмы, где жизнь показывали  простую и незатейливую, как хлебный каравай. Где все ясно и просто: вот - богатырь, а вот - враг. Вот - любушка, а вот - родная земля. Врага надо погубить,землю - защитить, а любушку - приголубить. И чувства меж людьми, думалось Михаилу,были в те былинные времена такими же ясными и светлыми, как зорька. Без грязи и обмана, без подлой корысти. 

Михаил представил, как в змеящейся, сверкающей на солнце кольчуге он выходит во двор, огороженный тесовыми бревнами с заостренными верхушками. Длинногривый конь, серый в яблоках, нетерпеливо бьет копытом, всхрапывает, поджидая хозяина. Светлоголовые мальчишки в длинных рубашонках - сыновья! - выбежали на крыльцо и испуганно замерли, глядя на отца. А следом за ними словно выплыла на крыльцо женщина, высокая, статная, крепкая телом, с высокой пышной грудью. Лазоревый шелковый сарафан до пят по подолу обшит алыми и золотистыми лентами, на голове косы  веночком, как у бывшей премьерши Юльки (и ведь знала, зараза, на что мужики купятся!). Только не в пример Юльке женщина на крыльце чиста, как утренняя роса. И вот ведь что странно: в этом сне наяву привиделась Михаилу не жалкая в своем стремлении поймать богатенького мужа Натаха, а вот эта случайная попутчица, что сидит сейчас напротив и задумчиво смотрит в окно. Аня. Аннушка. Она тихо спускается с крыльца, устремив на Михаила любящий взгляд. И от этого взгляда исчезает тревога в душе Михаила. Он знает, что его дом, его крепость в надежных и верных руках. Его жена, его Аннушка, не предаст, не сломается от невзгод. Будет ждать и любить. А вернется он, героический богатырь, израненным, будет его выхаживать. Без истерики и слез. Верная, ласковая. 

Михаил аж задохнулся, такая хорошая  вырисовывалась картинка. Вот он вскочил на коня, склонился к жене, почувствовал, как горячие нежные руки ее обвили его шею, горячие губы прильнули... Михаил смущенно поперхнулся и искоса взглянул на попутчицу, словно могла она угадать его нескромные мысли. И соседка понимающе улыбнулась ему, словно и в самом деле прочитала заветные мысли Михаила, его потаенные мечты о настоящей любви, о надежной спутнице, о нормальной семье.

Михаил попросил проводницу принести еще чаю. Они с Анной не спешно пили этот дешевый чай, отдававший распаренным банным веником, и разговаривали обо всем на свете. Вернее, говорил Михаил. О том, как хорошо на зорьке посидеть с удочкой у реки. Как опытные грибники находят грибные места, а лохи тягают по лесу пустую корзину и возвращаются ни с чем. Как опытный водитель даже по звуку может поставить диагноз своему износившемуся железному коню. И потом своими руками лечить своего уставшего коня в гараже со старанием и любовью. О том, что "Спартак", конечно, чемпион, но вот Киевское "Динамо", каким  оно было в советские времена, - это же не команда, а песня. 

Анна слушала его так, как ни одна женщина никогда не слушала Михаила. Здесь, в тесном душном купе скорого поезда, он вдруг почувствовал себя лихим мужиком, настоящим умельцем, у которого все в руках горит. Ах, как хорошо и покойно было у него на душе. Так бы ехал и ехал, чувствуя на себе этот добрый участливый женский взгляд. Много ли мужику для счастья надо? Чтобы вот так смотрела, чтобы вот так слушала. Чтобы голос тихий и ласковый. Скандальных баб Михаил не терпел. Чтобы все понимала и прощала. 

Ночь в разговорах пролетела незаметно. И под утро Михаил и Анна, примолкнув, любовались, как из степной сумеречной колыбели выплывает алый солнечный круг, невыносимо радостный и прекрасный.                                                                                                                                                                                     

А еще через час Михаил засобирался сходить. Он потерянно хлопал по карманам - где же эти чертовы сигареты? Но тут же, забыв про них, начинал дергать замок сумки, который почему-то никак не открывался, заедал.  И отпустив замок, снова хлопал себя по карманам. Да куда же задевались эти сигареты, пропади они пропадом! Он чувствовал, что уйти просто так нельзя. После этой удивительной душевной ночи просто так уйти невозможно. Попросить телефон? А что потом? Потом-то что? Она в одном городе, он - в другом. На свидания ездить? Так, не пацан уже. С собой позвать? Вот прямо сейчас и позвать. "Поедем, Анна, ко мне!" Представил Михаил, как Анна окатит его недоумевающим взглядом и откажет, и аж испарина на лбу выступила. Конечно откажет! Какая ж разумная женщина по первому зову побежит за незнакомым мужиком? А отказа он не вынесет. Он не пацан, чтобы на отказ нарываться. А вдруг согласится? Ну, возьмет и согласится. А Натаха? Натаху куда девать? Она ж без него пропадет. И пацанка такая славная. Прикипел к ней душой. Прирос.  Да где же эти сигареты? В душевном смятении Михаил забыл, что пачка закончилась еще ночью. И он аккуратно выбросил ее в ящик для мусора, когда выходил курить в тамбур. Поезд уже замедлил свой бег. Михаил неловко - поезд качало на стрелках - , задевая плечами полки, кое-как натянул куртку и присел, дожидаясь остановки. На Анну он старался не смотреть, чувствуя всей кожей, как вспухает и разрастается, словно нарыв, неловкость.

И вдруг услышал:

- Женились бы вы на мне. Я хорошей женой буду.

Михаила бросило в жар. Опустив глаза, криво усмехаясь, он вдруг забормотал что-то о маленькой зарплате, о черствой корке хлеба на ужин. Женщина улыбнулась:

- А я бы к вашей корочке свою добавила, вот бы и хорошо было...

Уж сколько лет прошло, а до сих пор не может себе простить Михаил, что не остался тогда в купе. Теперь-то он точно знает, что встретил в тот день в пути свою половинку, ту самую, что Богом назначена. Встретил и не узнал...