Девять жизней II 1.2.3

Часть II. 1

-Да я сам бачив у дырдочку у ставне[1], - вспетушившись, бил себя кулачком в грудь почти пятилетний Димка и, яростно жестикулируя, продолжал взахлеб.- Ось такый – здоровэнный. Я-як ды-дым об асхвальт.  А потом ще одын…Як трэснутся друг об дружку. Аж у бабки Нюси,- мальчишка кивнул на старую избёнку напротив, -стёкла з вэранды посыпалысь.

 Димка перевел дух, одновременно показывая, как сыпались стекла. Мишка, поняв что наконец дождался своей очереди,  мгновенно вклинился в разговор, и затараторил:

-А я думав…це – танкы…я тоже… як проснусь…Ну, думаю – война… И мамка – вид мени – к викнам, вид мени -  к викнам. Очи ось таки, - для  наглядности он ещё больше вытаращил глаза. - А батька казав, - Мишка надул щёки для важности и посмотрел на Настю. - Це - шарова молня... [2]

Настя опустила глаза. Она проспала, всё проспала – не слышала как разбушевавшаяся над станицей гроза, заходясь в гулком хохоте, кидала наземь  огненные шары, ломилась в двери дождём и ветром, и поэтому совершенно невпопад тихонько сказала:

-А мы уезжаем…

Но события последней ночи просто не увязывались с этим сообщением.

-А потом  шар прямо пред нами, аж хата  ды-ды-ды-ды-ды, - Димкины руки застрочили из невидимого пулемёта. Расстреляв какое-то количество «патронов», он развернулся к Насте.- Шо казала? Поидэшь? Куда поидэшь? [3]

Настя была польщена неожиданным вниманием и, слегка улыбнувшись, ответила:

-Далеко.., - и для большей убедительности махнула рукой в сторону автобусной остановки.

Хлопцы  переглянулись.

За год они успели привыкнуть к своей новой соседке - не хлюздя и не ябеда, один недостаток - «по-кубански не балакае». «Гарна дивчинонька» часто поддерживала  ребячьи затеи – надо ли было прыгать с крыши сарая с раскрытым  чёрным зонтом вместо парашюта (допрыгались до того, что зонт вывернуло наизнанку) или закрыть Димкиного хромого деда в сарае на щеколду, пока тот точил там топор, чтобы зарубить  с золотым отливом норовистого петуха – всегдашнего  запевалу в хоре куриных ухажёров.

Этот пернатый драчун стал клевать даже деда. Но к Димке относился почтительно с того самого дня, как два года назад по приезду из города впервые проникнув на птичий двор, пацаненок сам ростом чуть выше петуха, увидев масляного красавца, кинулся за ним вдогонку. Три круга, под громкое кудахтанье разбегающихся кур, петух пытался уйти от неожиданного преследователя. Подоспевшая бабушка рвала калитку птичьего двора на себя вместо того, чтобы толкнуть её вперед и оглашенно кричала:

-Димка, тикай – заклюе! Димка – тикай!..

 Но тот не обращал на неё ровно никакого внимания, пока не выдернул несколько длинных  диковинных перьев из петушиного  хвоста и довольный  подбежал к бабушке. Разжав кулачок прямо у её лица, восхищенно выдохнул:

-Бачишь, яки!..[4]

А оконфуженный петух, пробежав впопыхах еще немного, цепляя за землю  крылами и  поняв, что за ним  уже не бегут, встрепенулся  и, уложив перья как надо, как-то не очень уверенно прокукарекал.

Позже, каждое утро Димка спросонок, несмотря на бабушкины увещевания и легкие подзатыльники, с детской бесшабашностью маленьким смерчем врывался в курятник и нередко прорежал шикарный петушиный хвост. При этом петух на чем свет стоит, громко ругал на своем кудахтанском языке малолетнего террориста, опрометью кидался из взбудораженного курятника - взлетал на изгородь или, чаще, прятался в зазоре между землей и сараем, где одно время  держали поросят и, ожидая нового подвоха с Димкиной стороны, подозрительно оттуда поглядывал.

Димкин интерес к петуху пропал  после того, как от его роскошного хвоста осталось несколько непримечательных перьев.

…

Услыхав последнюю новость от Насти – уезжает - Мишка задумчиво оттопырил нижнюю губу, а Димка не поверил вслух:

-Брэшэшь![5]

-Мама сказала, - спокойно возразила Настя, глядя на весело поблескивающее в луже отражение солнца.

-А я … а я вмию.., - Димка заозирался в поисках чего-нибудь необыкновенного. - в ций бочке крутануться…Дывись! [6] - он с гиканьем перебежал улицу. Ребята – за ним.

У строящегося дома рядом с умытыми грозой кирпичами  на куче сырого песка возвышалась перекинутая вверх дном  порожняя  бочка. Сопя и кряхтя, друзья с трудом повалили её. Димка тут же забрался  внутрь – лицом ко дну. 

-Трошки не влазьишь – вон ногы торчат[7], - нашёл к чему придраться Мишка.

Через пару минут  из бочки уже торчала Димкина вихрастая макушка.

-Пхай! [8]- тут же последовала команда уличного заводилы. Мишка с Настей поднатужились и покатили бочку. Та нехотя сделала оборот, другой в сторону заасфальтированной  дороги с редким автодвижением. Димкины глаза сияли от счастья. Мишка с завистью смотрел на него – придумает же!

-Ще пхай,- не унимался главный искатель приключений. Мишка толкнул. И тут старая металлическая бочка, словно поняв, что в покое её всё равно не оставят, закрутилась колесом – только замелькала в ней мальчишечья макушка.  Димкино «А-а-а-а…» стало главным отчетливым  звуком для всей окрестности.

Настя попробовала ухватиться за край бочки. Но та только огрызнулась – легко вырвалась из рук, оцарапав  пальцы. Мишка забежал вперед, кинулся на эту самоходную болванку из металла. Но она налетела на него и, подмяв под себя, прокатилась по животу и  ногам. Хотя результат все же был - от столкновения с Мишкой бочка заметно снизила скорость и, свернув с прямого курса, успокоилась в грязном от дождя кювете.

Из остановившейся бочки, испуганно улыбаясь, вылез Димка с шишкой на лбу. Немного потоптавшись на месте, он развернулся к ребятам спиной. Они тут же заметили, что по его шее течет кровь.

-Ах, ты ж, божечки! Убився хлопчик! – заголосила невесть откуда взявшаяся бабка Нюся. Она прижала Димкину голову к себе, силясь старыми глазами разглядеть, что стряслось.

-Маму, маму надо позвать. Она поможет, - первой пришла в себя Настя.

Мишка тут же сорвался с места – звать тётю Валю. Он часто видел её в белом врачебном халате, садившуюся в машину скорой помощи. А бабка Нюся, очевидно как-то определив для себя причину  Димкиного кровоточения, грозно посмотрев на Настю, скомандывала:

-Геть за бабкой Полей!

Девчонка точно ждала этих слов. Через  секунду она уже распахивала калитку с грозной надписью: «Осторожно, злая собака!» во двор Димкиного дома.  Стремглав пронесясь мимо самой «злой собаки», сначала зычно залаевшей, потом виновато завилявшей хвостом, Настя  метнулась в огород. Не найдя там никого, на той же  скорости, перескакивая через ступеньки, не разуваясь, она стремительно ворвалась в  крепкий, на высоком фундаменте, саманный дом. Оттолкнувшись от порога, тут же свалилась в раскрытый двухметровый погреб, успев однако позвать, начав очень громко, а  закончив на выдохе шёпотом:

-Баб По-о-ля!

Перебиравшая  заготовленные на зиму  соленья-варенья дородная бабка Поля едва успела разогнуться на звук открывающейся входной двери, как тут же  ей на плечо взгромоздилась соседская девчонка.

-Господи Иисусе Христи, - негромко воскликнула старая женщина, поймав Настю за одну ногу. Другой ногой девчонка удачно зацепилась ей за шею. Ловкие руки ещё крепкой казачки  неуловимыми движеньями легко переместили Настю так, что вся она  оказалась в этих обхватывающих её крест-накрест  заботливых руках.

  -Злякалась? [9]- спросила радушная хозяйка дома. От этого неожиданного участия и только что пережитого испуга девчонка вдруг разревелась:

-Ваш Димка убился…

-…Где? - после секундного замешательства дрогнувшим голосом спросила бабка Поля, поставив Настю на земляной пол.

-Там,- всхлипывая, девчонка указала туда, где по её мнению была улица. Бабка Поля проворно вылезла из погреба. Следовавшая за ней Настя сначала неуверенно сквозь слезы, потом более внятно, перескакивая с пятое на десятое, рассказывала о происшествии. Она едва поспевала за причитающей  на ходу бабкой Полей,  почему-то то и дело укоряющей бога: 

-Ах, ты ж, Господи!

 Крупные бисиринки пота выступили  на лбу взволнованной женщины. Легкое платье приклеилось к  взмокшей спине.

На улице гвалт стоял необыкновенный – тетка Дарья, тетка Гана и  бабка Нюся обсуждали случившееся.

  При появлении бабки Поли все трое притихли. На её немногословный  запрос:

- Где ций бисов сын? - бабка Нюся, пользуясь правом первого свидетеля, ответила:  - У Васильны,- имея в виду Настину маму.

-Дывись, шо удумали..,- начала было тетка Дарья, но бабка Поля, уже ни на кого не глядя, тяжело дыша, переваливаясь с боку на бок, направилась к соседской усадьбе.

 В этот момент калитка распахнулась, пропуская знаменитого станичного сорванца с перебинтованной головой и самой безоблачной на свете улыбкой. Почти сразу, возле него, шмыгая носом, появился Мишка. А потом, одной рукой закрываясь от бьющего в глаза солнца, другой поправляя выбившуюся из прически прядь волос, подошла  Васильевна…

Часть II. 2

Уставшая под вечер Настена, засыпая, долго слышала, как бабушка, помогая маме укладывать вещи, ворчала:

-Куда ты поедешь?.. Одна…с ребенком…Что тебе здесь не живется?

 Мама что-то тихо и успокаивающе отвечала.

 В разговор то и дело грозно вмешивался дед:

-Сдавай билеты … и голову не морочь…

 Бабушка шикала на него –  внучке спать мешает.

А на следующее утро Настю подняли до рассвета и началась долгая дорога. За окном поезда «Новороссийск-Воркута» мелькали-проплывали августовские поля, рощи,  утренние туманы, чужие дома, вокзалы  и люди, люди, люди… Валентина щекотно говорила  дочери на ушко:

-Послушай, как стучат колеса, как будто говорят –  на Вор-ку-ту,  на Вор-ку-ту…

 В соседнем купе молодые парни пели под гитару. К вечеру слова из знакомой всем песни «А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги» легко перекроились в «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».

В вагоне первым с отчаянными путешественницами познакомился кряжестый, седовласый мужик, который уже был в купе, когда они вошли. В тот момент, когда Валентина стала застилать Настину нижнюю полку постельным  бельем, только что выданным  проводницей, он представился навсегда простуженным голосом «Иванов с разведки» и протянул руку. Васильевна  на мгновенье замерла, распрямилась и обернулась,  внутренне вся подобравшись – неужели нашли, через столько времени и такое расстояние. Рука её все же оказалась в  шершавой и теплой ладони соседа.

-Валентина,- выдавила она из себя.

-Чего съежилась-то? Оробела? Да эт я всем так говорю, - Иванов с разведки. Ивановых-то на Руси чертова пропасть, а с разведки, нефтеразведки, в наших краях  я один. Дядь Леша,- представился он исключительно для девочки и слегка потряс Настенкину руку, почти по локоть утонувшую в большой его пятерне. - Что это у тебя, дочь, руки холодные? ( «Какая я ему дочь?»- удивилась про себя Настя.) Давайте-ка чай пить. У меня и мед, и пироги, понимаешь, с яблоками…

Чуть позже он спросил за собранным совместно столом с домашними котлетами, малосольными  огурчиками и первачом[10], зашифрованным в бутылку из-под лимонада - выпил «для сугрева души» только сам Алексей, как оказалось, Данилыч:

- Далеко едите?

- До конца, - без особого оптимизма ответила Валентина.

-В гости или как?

-Или как, - выбрала Настёнкина мама один из предложенных вариантов.

-Первый раз таким маршрутом? - И, получив утвердительный ответ, сосед по купе оживился, - И какой леший несет вас в воркутинскую тундру?.. Вот ты кто по профессии?

-Фельдшер, - обескураженная искренним интересом к ним произнесла Валентина.

-Фельдшер, говоришь… Да тебе определенно к нам нужно, - Ивановское тыканье не резало слух. Оно было таким же естественным и располагающим к себе, как принятое в русских семьях при общении близких родственников. - У нас медпункт открылся.  В  нем пока медсестра да санитарка, - продолжал Данилыч, иногда слышно прихлебывая на вдохе воздух… («Астматический компонент», - мысленно отметила Валентина.) Опять же у нас - красотища, знаешь какая?.. Кругом – тайга - грибы, ягоды… Бери - не хочу… Глухари  в поселок залетают…Не веришь? Что смеешься-то?.. Да, у нас куропатка на свет фар летит и сама, понимаешь,  - в суп. А если не хочет, так мужики с фонарем за ней - в лес. Куропатка с дуру на свет прёт – бей – не ленись…

                -Так жалко же, - вставила Валентина.

                -Зато–дичь,- он многозначительно поднял указательный палец вверх,- птица, и - никаких очередей…

-Не хочется мне в бабий коллектив. Боюсь, попаду в немилость к заведущей. Кто-то проворуется, а недостачу на меня спишут. Знаю – проходила, как в страшном сне…

-Что же ты из-за своего простодырства профессию поменять решила?- укорил Иванов. –А по мне фельдшер – серьезное дело… Вот у нас фельдшера в поселке нет… Он нам позарез нужен. Так что ты подумай, подумай…

Время в дороге летело незаметно. Валентина с удовольствием поддерживала в купе чистоту и  порядок, накрывала стол, за что Данилыч стал звать её  «хозяюшкой». Настенка перезнакомилась -  по маминому выражению - со всем вагоном, играла со своей любимой куклой Биггой и смотрела в окно. Кукла  хлопала глазами в ответ на "охи" и "ахи" теть и тётушек по поводу "надо же какого" её германского наряда и мягких ручек. «Иванов с разведки» бегал за лимонадом, пирожками и горячей картошечкой на больших остановках, умело показывал фокусы на спичках и картах, пряча улыбку в свои шикарные седые усы, и балагурил, не переставая.

-…А рыба в наших краях – во. – Сдержанный до сих пор в жестах, он от души  развёл руки в стороны. - Ну, не вся, конечно. Но семга та точно ростом больше Настюхи будет. Поехали мы раз на  Сыню, на ручей – она туда на нерест идет. С Федькой поехали. У него кличка Борода. Морда – во, здоровый, понимаешь, молодой, а из волос на голове только борода и есть. Ну, вот, поехали мы в первый раз  с Бородой за семгой. В смысле с Бородой – в  первый раз, а за семгой - в сто первый. На лодке, значит…Мотор заглушили, на веслах по ручью вниз пошли, блесну закинули… Вдруг слышу – зацепила, понимаешь, аж лодку повело – здоровенная такая рыбина. Я кричу Федьке: «К берегу давай». А он замешкался. Я ему – спининг в руки, сам - на весла – на мель семгу вывести, а то ж сорвется…  Потом чую – мелко уже. «Прыгай, -  кричу, - волоком её по берегу…» А сам весло, понимаешь,  от крепежки освободил – чтоб, значит, рыбу-то оглушить. Ну, и с веслом - за ним. Он возьми и оглянись,- Данилыч хлопнул себя по колену,  – увидал, что я за  ним с веслом  наперевес -  ходу от меня. Так, блин, мы с ним здорово рванули. Да в болотниках оба – сапоги такие знаешь?- Валентина кивнула в ответ. -  Ну, вот, значит, Федька-Борода – впереди, за ним -  рыба на блесне - не порвалась, понимаешь, леска. За рыбой – я с веслом. Как их догнал, как рыбу огрел - не помню. Спрашиваю его: - Ты что бежал, как ошпаренный?-  А он мне: - Ты кому «Стой! Убью!» орал? Думал, говорит, сделал что не так. Думал, говорит, догонишь – по башке веслом саданешь и все – не жди меня мама... Рожа, говорит, у тебя зверская была,  про рыбу-то и  забыл… 

На вторые сутки пути  поздним вечером поезд сбавил ход, погас свет – за окном горела  деревня, выстроенная длинной улицей вдоль железнодорожного полотна. Вокруг склееных пожаром близко расположенных построек суетились  люди с ломами, баграми  и ведрами.  Голосившие бабы гнали скотину к окраине. Ветер рвал пламя, кидал его на соседние дома. На околице какой-то парнишка нещадно бил в подвешенный на столбе кусок рельса.

 В вагоне, освещенном огненными сполохами, многие купе были открыты. Пассажиры негромко переговаривались. Взявшаяся откуда-то сухонькая бабка,  подвинув дремавшую Настю вплотную к стене и этим разбудив её, прильнула к окну. Судорожно сжав в  руке скомканный платочек, она тихо молилась: «Господи! Спаси и сохрани, Господи!..» Мама пересела к Насте на  нижнюю полку и обняла её.  Иванов сверху  пробасил: «Не боись - проскочим…» и горько вздохнул. Через несколько минут  в окна вагона уже заглядывали только сосны да ели. Дали свет…

 Когда Настя  почти привыкла к этому дорожному образу  жизни, мама объявила: «Всё. Приехали». Послушавшись совета горячего агитатора «с разведки», они вышли на какой-то не самой красивой станции. Поезд, прощально угукнув, отправился дальше.

Но до настоящего «Приехали» было еще далеко.

Сначала они долго тряслись в автобусе по разбитой дороге пока Иванов, завидя г-образный деревянный барак, не представил торжественно: «Вон она - наша контора». Кто бы мог подумать, что это серое строение в окружении, в основном, грузовых машин может вызвать такое почтение.

Оббитая войлоком и обтянутая дермантином тяжелая входная дверь под напором Алексея, увешенного сумками-чемоданами, коротко скрипнула и трое покорителей европейского севера оказались в просторном вестибюле нефтегазоразведочной конторы.

Прямо напротив входа на стене с кумачового полотна Ленин грозил прийти к победе коммунистического труда. В левом углу в обрезанной почти наполовину кадке зеленела разросшаяся под потолок китайская роза. По правую руку был – длинный коридор с множеством белокрашенных дверей.

 Алексей решительно пересек это сияющее электролампочками пространство и, пренебрегая первой дверью с многообещающей табличкой "Отдел кадров”, повел их  в середину коридора, где снующие туда-сюда люди то и дело здоровались с Ивановым. Валентину это ещё больше обнадёжило –  не шарлотан их агитатор, человек – уважаемый.  

Наконец они вместе с вещами ввалились в кабинет судя по табличке - инженера по трубам,  и Алексей с порога забасил:

-Михалыч, смотри – кого я привел? Это ж  - врач! Нет, ну, ты понимаешь?

После короткого знакомства с огромным, бородатым Михалычем для Валентины началась долгая ходьба по кабинетам.  Настя легко согласилась «тут с баулами остаться». Арендовав стул инженера, ставшего на время игры паровозом, она, пыхтя, выстроила вещи-вагоны в одну линию. Самая большая и неподъемная сумка с обувью, за несколько попыток так и несдвинутая с места, стала понарошным вокзалом. И началось копирование недавно прожитого кусочка жизни. Словом, Настенка вела себя вполне самостоятельно.

Наконец  Валентина и  Алексей вернулись. Он довольно потирал руки: «Завербовалась голубушка».  Михалыч, сам вдоволь наоравшийся по  телефону, тут же предложил Валентине: «Будешь говорить с поселковым начальством?» Она с готовностью согласилась – нужно было утвердиться в решении ряда вопросов. Ей протянули телефонную трубку, которая гудела, скрежетала, скрипела по своим, только ей самой известным законам. Пока Валентина громко выясняла детали своего трудоустройства, зазвонил другой телефон. Хозяин кабинета, только что  куривший у окна, в два стремительных прыжка одолел расстояние до стола,  с ловкостью  схватил трубку. Переместив папиросу в угол рта, стал с надрывом внушать что-то про трубы. Валентина, поняв, что теперь услышать даже себя практически невозможно, скоропалительно завершила такой важный для нее разговор. Устало и обреченно она брякнула трубку на  рычаги того телефона, который был ближе к ней. И тут же  увидела, как стоящий рядом Алексей боднул воздух. Лицо Михалыча, что-то объяснявшего про погрузку, со слегка выпученными от недавней натуги глазами, удивленно вытянулось. Папироска приготовилась спрыгнуть с губы, но хозяйский язык виртуозно перегнал ее в другой угол рта, проучаствовав в краткой, выразительной речи: «Ерш твою …» Тут Валентина заметила, что провод ее телефонной трубки тянется совсем к другому аппарату. Но что интересно – обе трубки от желтого и красного телефонов были черного цвета. Хорошо представив себе, что творится в душе у бородача, Валентина вскинула руки перед лицом как будто для защиты и, обаятельно улыбаясь,  пролепетала, показав на  трубку, которую она только что держала в руках: «Она тоже черненькая». Настя, наблюдавшая за всем происходящим, подскочила и бочком прижалась к матери.

–Да, ладно уже. Идите…- Михалыч в сердцах махнул рукой, соорентировался в пространстве: -… в Красный Уголок …Там переночуете. С утра  - на самоходку и … - счастливого пути!..

Когда «Иванов с разведки», гостеприимно распахнув перед ними  очередные двери, изрек «Вот вам, пожалуйста, - Красный Уголок» и они оказались в просторной комнате, Настя с любопытством осмотрела все углы. И к своему удивлению не нашла ни одного красного. Правда, у стены напротив входа стояло красное знамя, закрепленное  во флагштоке. Его Настя заметила последним.  Сразу она увидела огромный, под зеленым сукном, бильярдный стол с белыми шарами. Потом -  три ряда сбитых между собой деревянных стульев и за ними большущий диван без подлокотников, указывая на который Алексей распорядился: «На нем  соснете».

 Много позже сытного ужина с горячим чаем, организованным Данилычем, обнимая безмятежно спящую рядом дочь, Валентина чутко прислушивалась к ночным звукам. На улице тарахтела заведенная машина. Неуверенно постукивал начинающийся дождь. На бильярдном столе, постелив под себя брезентовую куртку, спал Иванов. Могуче и глубоко вбирая в легкие воздух, он выпускал его из себя порциями, со звуком тяжелогруженого плывущего парохода: «Пу-у-пу-у-пу-у». Васильевне было спокойно и уверенно рядом с этим человеком, который по возрасту почти годился ей в отцы.

«Может все и образуется.., - думала Валентина,- Появится крыша над головой…и достаток…и он… большой и добрый… как Данилыч… счастливая его Аннушка… – Валентина вспомнила с какой теплотой рассказывал Алексей о своей жене, - Шутка ли пятеро детей у них… Одной уборки, готовки сколько…Она молодец! Своих двое, да его троих пацанов приняла… Последний только-только родился… Не побоялась – пошла за Данилыча. И любви, по словам Алексея, поначалу не было: симпатия одна. Нужно было мать найти для малОго и  нашел. А то б мальчишка следом за первой женой на тот свет отправился. За Данилычем семья, как за каменной стеной... Не мужик – танк...»

Наводящий тоску осенний дождь смешивал  явь со сном, и вдруг заслонился возникшей в сознании  песней:

Я ищу человека

Синеглазого, среднего роста.

Я ищу человека

Чтобы было легко с ним и просто…

Вытесняя песню, закружились каруселью воспоминания:

Сначала привиделось, как её пьяный муж, возвращается от свекрови, одной рукой цепляясь за изгородь, готовый в любой момент повиснуть на ней плетью. Другой рукой, – слишком высоко и от этого неловко несет пятимесячную Настену. Бормочет: « Мы с тобой не упадем». Едва Валентина успевает выхватить дочь из его рук, падает.

 Потом вспомнилось, как трехлетняя Настя, забежав на кухню, застала её, Валентину в полном отчаянии. Ссутулившись и опустив голову, Валентина сидела на табурете, облокотившись на колени, безвольно свесив кисти рук.

Это был момент, когда она была ещё замужем, но уже условно, на работе не ладилось, а отношения с родственниками супруга переросли в состояние открытой вражды.

Настенка поднырнула под полог распущенных перед сном Валиных волос и глазами – в глаза: - Мама, ты не плачешь? - Дочь кошкой забралась к матери на колени. Заметив, как заблестели в Валиных глазах до сих пор сдерживаемые слёзы, вытянула губы трубочкой, готовясь заплакать, зашептала:

-Мама, ты не плачь и я тоже не буду.

Обнявшись, они обе разревелись.

Тогда Валентина отчетливо поняла, что дочь для неё – поплавок, который не даст ей утонуть.

Часть II. 3

Оказаться на борту самоходки было непросто. Катер с берегом соединял дышащий под ногами людей деревянный трап в две доски. Но с помощью Алексея  новоявленные северянки и их вещи легко оказались на палубе. За пять часов неторопливого хода, что они добирались до поселка, Настя успела рассмотреть всё и всех на катере - крутой левый и низкий правый берег реки, темную воду за кормой, смешную швабру с веревками вместо тряпки, людей, разговаривающих  между собой  на  непонятном  коми языке.

Наконец они причалили  к высокому берегу в желто-красных березках-рябинках, размежеванных зеленью сосен и елей. Было пасмурно и сыро. Далеко на востоке голубела кромка чисто промытого неба. Накатанная машинами дорога грязно-желтой лентой делила песчаный берег на две части. Двигаться  по тропинке, круто уходящей вверх, с вещами было  безрадостной перспективой. Выгрузив сумки-чемоданы на берег и оценив обстановку, Данилыч с ходу предложил:

–Погодите маленько. Я в гараж за техникой сгоняю.

Он ушел, захватив свой чемодан. Минут через 15 прохлада с реки вынудила Валентину – «А ну, как не придет агитатор?» – предпринять что-нибудь. Она с дочерью, перетащив  вещи  с песчаной косы к можжевеловым кустам, решила подняться в поселок  налегке и самой оценить насколько далеко до конторы нефтеразведочной экспедиции. Наказав Насте никуда не отлучаться, Валентина решительно скрылась за деревьями. Девочка почти сразу нашла себе занятие – собирать в букет разбросанные по земле яркие резные листья.

Вдруг поблизости затрещали ветки. Настя попятилась назад - ближе к вещам. Прямо на нее из кустов выскочила собака – рыже-черная с белым пятном на груди, хвост ­– колечком. Она обнюхала девочку.

 В следующее  мгновение Настя увидела высокого человека в  телогрейке нараспашку. Он торопился, смешно выбрасывая перед собой далеко вперед длинные худые ноги. Девочка поначалу  увидела только эти ноги в  рабочих штанах и кирзовых сапогах. Незнакомец неотвратимо приближался. Его смоляной чуб вздрагивал в такт ходу. Настя зажмурилась и заслонила лицо букетом. Почти поравнявшись с ней, он приложил серьезное усилие, чтобы  остановиться, и присел на корточки перед ней.

 Оказавшаяся на его пути девочка в легком бордовом пальтеце  с ярко выписанными – как черная смородина -  глазами враз напомнила, что у него на Большой Земле тоже есть дочь. Светлые, цвета выгоревшей пшеницы волосы, как у его бывшей жены, легким локоном выбивались из-под вязанной беретки. Он, одной рукой держа карбюратор в засаленной тряпице, другой слегка отвёл её руку с букетом листьев от лица:

– Я не напугал тебя, принцесса?

Настя, коротко взглянув в его жгуче-черные глаза, очень смущаясь, не размыкая губ, выдавила из себя:

–У-у, - что очевидно означало «нет».

–Ты чья? – поинтересовался он. -  Где-то там на уровне подсознания загорелся фитилёк надежды на невозможное – вдруг расставшаяся с ним  жена изменила своё решение и приехала с дочерью без всякой договоренности.

     –…мамина,- после небольшой заминки нашлась Настена и опять прикрыла лицо букетом.

Он, заметил стоящие за ней сумки-чемоданы, произнёс:

– Где же она… - мама?

         – Наверх  пошла…- показала девочка свободной рукой на другую тропинку, а не ту, по которой пришёл собеседник.

–Что же вас никто не встречает?- полюбопытствовал он, распрямляясь.

        Настя, сгримасничав – мол, сама удивляюсь, - пожала плечами. Дядька больше не казался ей страшным. Он был похож на дядю Степу, о котором  недавно ей читала  мама. Девочка открыто смотрела ему в глаза. Ее внимательный и теплый взгляд бередил душу.

– Так, - протянул незнакомец, принимая какое-то решение. - Сейчас я эту штуковину на катер отнесу и помогу вам с вещичками. Идет?

Кто и куда идет – Настя не поняла, но в тон уверенному  вопросу уверенно кивнула. «Дядя Степа», свистнув собаку, заспешил к еще не успевшей отчалить самоходке.

Другие произведения автора:

Девять жизней. I 1

Девять жизней II 4.5.

Жизнь закатала в бетон?..

Это произведение понравилось:

Елена Панова

Анна Магасумова