День рождения шефа

Самое ценное в жизни и в стихах — то, что сорвалось.

/Марина Цветаева/

 

В начале августа на Южный Урал пришла настоящая жара, и, похоже, надолго. На увельские поля будто выплеснули ушат кипятка, и там стало градусов на десять хуже, чем в остальных районах области. Такое пекло, что ко мне в кабинет в открытое окно влетел голубь и пристроился на шкафу напротив настольного вентилятора. Я вхожу, а он смотрит на меня с этаким выражением – мол, я отсюда не двинусь. Наверное, решил – лучше получить веником по клюву, чем добровольно оказаться опять в уличном кошмаре. Впрочем, до прихода уборщицы еще почти целый день, а я – существо миролюбивое.

На следующий день застаю в кабинете у закрытого окна огромного слепня. Он бьется в стекло головой – бум, бум, бум – пока не падает на подоконник. И вертится на спине как сумасшедший.

Боже! Дни начинают гнить с утра – жара просачивается всюду. Жара превратила журналистов в самых ленивых трудящихся, а телефон стал единственным орудием общения и добычи информации. Во взглядах сотрудников на посетителей столько благодарности, что кому угодно разобьет сердце. Если оно есть.

Кончается первая декада августа, но лето все пританцовывает в ритме электросушилки. А вечерами, когда открываешь окно в сад и ждешь прохлады, проклятые москиты вылетают на свою кровавую охоту. Просто кошмар! Но вернемся к реальности….

В двенадцати километрах от Увелки на дороге в Петровку стоит село Марково – одна улица, один магазин, рядом большой дом. В доме живет единственный продавец единственного магазина и по совместительству его сторож. Это к тому, что на гвоздях матицы в его доме висело заряженное ружье, которое по классике жанра обязательно должно выстрелить. Фамилия хозяина – Семисынов. В оправдании ее все его дети – сыновья, а внуки – мужского пола. Собрались как-то вместе под одной крышей – может юбилей какой отметить? Об этом в сводке милицейской не сообщается. А говорится в ней, что семисынята третьего поколения разыгрались в войнушку в дебрях сельской усадьбы, и сынок нашего будущего редактора бабахнул из взаправдашнего ружья деда в двоюродного брата, убив его непонарошку. Со страху в лес убежал и скрывался несколько дней. Потом, голодный и заеденный кровососущей насекомией, вышел к людям согласный на все. Да кто ж его судить будет, несовершеннолетнего?

Разговоров в райцентре – не переслушать! Кому ж не хочется обсудить чужие неприятности? Но событие дало толчок движению в коллективе редакции – не хотим в редакторы человека, воспитавшего братоубийцу. Почему-то уверены были, что райком их поддержит. Петицию составили – мол, так и так: утверждайте нам Ольгу Александровну!

Принесли коллективный документ и мне – подписывай.

Но у меня флотское прошлое, коммунистическое настоящее и на каждый вопрос собственное мнение. Я горжусь своим прошлым и настоящим.

Говорю – привык со своими противниками разбираться сам и один на один, не могу с толпой пинать лежачего.

Не понимают – мол, в коллективе должно быть единодушие: вопрос очень важный, фактически судьбоносный.

В ответ – я во флоте служил, а по кораблю строем не ходят.

Мне – пустое философствование.

Я – есть границы, переступить которые не в силах.

Мне – ты говоришь о том, чего не существует.

Качаю головой – они не только существуют, эти границы, но вы не хуже меня знаете, где именно они проходят.

Мне – мы тоже так думали, а теперь в это не верим.

А я – знаю, что они есть, мне и верить не надо.

Мне – ты идешь против коллектива, однако.

Осталось только хмуро отвернуться к окну.

Мне до смерти надоела эта предсказуемая на безрезультатность возня.

Температура, если верить термометру за окном, где-то под сорок пять.

Обида на природу, досада на коллег, недоверие к затеваемому – все во мне перемешалось, как в мясном рулете. А эти радуются, будто изобрели лекарство от СПИДа. Ладно, в таком разе, я слишком занят, чтобы обращать на них внимание. И вообще, я им не психиатр, мне за это не платят.

Смотрю на себя в зеркало на двери, выкатываю глаза так, что становится видно – там, где положено мозгу быть, ничего нет. Но остается еще одно немаловажное занятие – поковыряться в носу….

Свершилось.

Райком посчитал, что два хищника в одной клетке – это зверинец, и отправил Ольгу Александровну на учебу в ВПШ (высшую партийную школу). А редактором таки стал Семисынов.

Клянусь, я кожей чувствовал, что так и будет – напрасно народ тешил себя надеждами, петиции сочинял, в райком на поклон ходил….

Отвратительная истина.

Весь день был в колхозе «Знамя Октября» - собирал материал о тамошних доярках. Из села прямо домой – в редакцию не заходил. Трудовая неделя закончилась.

Вечером разразилась страшная гроза. Гром грохочет, ветер завывает все сильней, а я сижу у раскрытого окна и млею от восторга.

Ночью долго не могу уснуть и все размышляю – почти ни о чем и обо всем сразу. Чем больше стараюсь уснуть, тем хуже получается. Я будто слышу гул голосов – люди по всему поселку обсуждают мои материалы. Как тут уснешь при таком шуме? Думаю о следующей кандидатуре в герои очерка. Заснуть удается лишь перед рассветом.

Забавно, но, поднявшись в шесть, чувствую себя бодрым. Дорога размыта – бегу выжженным солнцем полем, которое уже парит под его лучами.

Едва воротился с пробежки – звонит телефон. Рановато, однако.

Снимаю трубку, а там – Акулич.

- Ты дома?

Чудесный вопрос!

- Какие планы на сегодня?

- Есть предложения?

- На рыбалку едем с ночевкой, шеф приказал – у него день рождения.

- Что с собой брать – водку? закуску?

- Все будет взято! А завтра – коллективный пикник у реки. Гуляем, старик! …

В конце концов, он все-таки отпустил мою душу на покаяние.

Телефон зазвонил снова после полудня ближе к пяти.

- Ты готов? Дуй до мэня! – сказал Федор и положил трубку.

Я уже предупредил родителей, где проведу нынешнюю ночь. Подхватил рюкзак с вещами для сна под открытым небом и потопал к Акуличу. Возле его дома стояла редакционная «Нива». Семисынов вылез и пожал мне руку.

- Федор Николаевич сейчас придет – полезай в машину.

Сети, лодку и прочее уже загрузили. Вот и Акулич. Редактор за руль.

- Сначала в Кичигино, - говорит Федя.

Шеф был когда-то профессиональным водителем, а движение на магистрали совсем умеренно, так что доехали быстро и молча. Акулич показал, как проехать в нужную часть села, к нужному дому.

Инспектор рыбнадзора Садовой, судя по его приветственному возгласу, воспринял наш визит как приятную неожиданность.

- Вот это да! Какие люди! – воскликнул он с хмельным изумлением.

Акулич поздоровался с ним за руку.

- У шефа день рождения – собрались немного порыбачить. Знакомься – Александр Геннадьевич, Анатолий.

Садовой пожал нам руки и окинул оценивающим взглядом, потом рассмеялся:

- Рыбки захотелось?

Акулич:

- Брось шутки шутить, остряк. К тебе непростые люди приехали – какие еще ох как могут пригодиться.

Садовой выставил руки ладошками вверх:

- Ну, так пригождайтесь.

- Бутылку что ли тебе дать, бестолочь захолустная?

- И заметь, Федяка, таким останусь.

Акулич захватил одну ладонь его и, сжав своею пятерней, проговорил любовно:

- Ловок, бродяга. А хочешь, мы про тебя в газету черканем, как про Захарова – читал?

- В газету, стало быть? – переспросил инспектор с хитрым пьяным прищуром.

- Ага.

- Раз так – в гробу я видел вас.

От неожиданности Акулич рот раскрыл и онемел. Но Семисынов обстановку разрядил – достал из «Нивы» бутылку водки и сунул ее Садовому.  

- А я тебя тоже в гробу видел, - сказал Федор ласково, и они оба дружно с рыбинспектором покатились со смеху.

Выбираясь из Кичигино, я думал, сидя в машине – если это и есть нужные связи, то мне их даром не надо.

Поставив сети в запрещенных для рыбалки такими снастями водах Южноуральского водохранилища, выпили водки у костра.

- Ты правильный малый, - Семисынов взял мою руку и стиснул ее своими волосатыми лапами. – Уважительный. А это в наше время – великое дело. И в редакции чего чуть – сразу ко мне приходи. Обязательно посодействую, если над чем задумаешься.  

Обычно водка развязывает язык, а у меня в ту ночь вдруг обострился ум. Сам удивился тому, до чего четко работала мысль. Перебирал в уме все, что было известно о Семисынове. Вспомнил День Печати в «Лесниках», когда старослужащие редакции выставили его дураком. Вспомнил подслушанный наезд на Акулича. И вдруг ощутил уверенность, что нет у Семисынова никаких важных связей в райкоме, да и быть не могло. У такого-то! – который не гнушается шантажировать подчиненных? Который может проглотить обиду и утереться? Да никогда! Ни один уважающий себя руководитель не успокоился бы, не поставив на место зарвавшихся «стариков». Избавившись с помощью райкома от Ольги Александровны, он вспугнул остальных – тех, кто писали злополучную петицию. И сам теперь хочет их подкупить. Точно. Сегодняшняя рыбалка и завтрашняя уха на природе затеяны с целью привлечь коллектив на свою сторону. И, между прочим, я теперь вместе с Акуличем вхожу в круг особо приближенных редактора.

Выходило – райком райкомом, а положение его остается шатким. И сегодня мне предстояло решить – по какому руслу направить свою профессиональную жизнь.

Старался не упускать ни одного слова редактора. Семисынов все время делал намеки, но оставалось еще что-то важное, чего он не упоминал. Надо было разгадать.  

С этого-то перепутья и вынес убеждение, что каждому человеку назначена судьбой единственная дорога. Ведь мог я, как и все, подписать ту петицию, и сейчас бы не пил водку в обществе шефа. А он бы усиделся в кресле редактора и, глядишь, через месяц-другой вышиб меня из редакции, как подозрительный элемент. Однако судьба решила быть мне с нашим шефом, дабы направить на уготованную жизнью тропу.

Когда опорожнили две бутылки водки, Семисынов предложил мне де юро возглавить сельхозотдел, оставив радио.

- С Татьяной Зюзиной я договорюсь. Ручаюсь, она примет мое предложение. А дальше положись на меня. Никаких затруднений – останешься довольный.

Акулич бросил на него быстрый подозрительный взгляд.

Семисынов холодно сказал:

- Я никогда не вру людям, которых считаю друзьями. Только не хвастайтесь. Говорить с народом буду я – нет смысла злить кого-нибудь.

На том и поладили.

Наутро еще до рассвета поплыли с Федором снимать сети.

Оставшись наедине со мной, Акулич резонно заметил:

- Похоже, в любимчики выбиваешься.

- А ты в нелюбимчиках?

- Это уж не твоя забота. Твое дело – запомнить, что я тебе оказал услугу.

Что-то неладное учуял Федя в предложении Семисынова стать мне заведующим – подозревал какой-то подвох и слегка был встревожен.

- С нашим редактором ухо надо держать востро, - предупредил. – Он коварный, как бес. Вот увидишь – очень скоро заставит нас следить друг за другом и стучать ему. Кого не сломает – выгонит.

Я покачал головой – даже не счел нужным ответить, только сказал:

- Ты же подписал петицию – и ничего? 

Акулич замотал головой:

- Не надейся, что с тобой такой номер прокатит – Семисынов всегда и во всем ищет исключительно свою выгоду.

- Какая выгода ему от тебя?

На Федино молчание:

- Уж не засланный ли ты казачок, а?

Акулич, после паузы:

- Знаешь, старик, какая черта мне в тебе не нравится? Ты всегда говоришь то, что думаешь.

- А надо говорить….

- Надо говорить то, что надо говорить… иначе карьеры не сделаешь.

- А я ее делаю?

- Во все лопатки.

Надолго замолчали. Федор выбирал сети, я любовался природой.

Дивная ночь была на последнем дыхании. Перевернутое небо отражалось в воде.

- Ничего, разберемся – змея еще не гремит хвостом. Или ты, может быть, полагаешь, что с дурнем снимаешь сети?

Я имел в виду, что пока не чую подвоха – не знаю, понял ли Федя. Готовясь ответить на зов судьбы, примерял на себя личину будущего завотделом. Достаточно поздно – ведь мне уже почти тридцать – но зато с барабанным боем моих очерков.

Впрочем, не считал себя чем-то обязанным Семисынову. В редакции я работал, помалкивал и наблюдал – и убедился за эти месяцы, что против других мне отпущено с лихвой ума и смелости; просто не представлялось еще случая проявить их в экстремальной ситуации. Неподписка петиции не в счет.

На воде было свежо и тихо. Озноб пробирал. Крупноячеистые сети, вытягиваемые из темной воды, удивляли обилием рыбы.

- Э, старичок, тут и на пикничок хватит, и домой вернемся не с пустыми руками, - радовался Акулич.

Я вежливо наклонил голову, показывая, что слушаю с интересом. А мысли мои далеко. Ах, какие муки сожаления испытывал я теперь, что не подписал петицию против Семисынова. Мне не раз доводилось слышать народную поговорку – жабу готов проглотить, лишь бы другим насолить – но только теперь до меня полностью дошел смысл этих слов. И жабой в данном случае представлялась дружба с редактором. Потому что к отчаянному желанию снова стать свободным от эксклюзивного его внимания примешивалось мучительное сознание, что мне некого винить, кроме себя самого. Ведь все уговаривали, а я не послушался. А это, быть может, был глас Божий!

Вспомнил улыбку шефа и впечатление, какое она производила. Это не было ответом на удачную шутку – его улыбка обнажала его истинную сущность, которая мне не нравилась. Очень возможно, что свежеиспеченная дружба наша будет не самой искренней.

- Чему ты лыбишься? – в сердцах буркнул Федор. – О завотдельстве мечтаешь? А Зюзину куда – об этом ты думаешь?

Я посмотрел на него, натянув вежливую улыбку:

- Если сумею умереть со словами «жизнь так прекрасна», ничто другое не имеет значения. Если сумею умереть с верой в себя, ничто другое абсолютно не имеет значения.

На обратном пути в Увелку безрезультатно пытался уснуть. Сердцем чуял – приближается самый опасный в моей журналистской жизни период; период, чреватый, пожалуй, даже катастрофой. Семисынов недвусмысленно дал понять, что очень на меня рассчитывает – но в чем, интересно знать.

Высаживая меня возле дома, шеф спросил:

- Надеюсь, Анатолий, мы сегодня ночью обо всем с тобой договорились?

- Я в этом уверен, - ответил серьезным тоном.

На востоке уже всходило красное солнце. Утро сулило нам ясный солнечный день.

И он выдался поистине великолепный.

На берегу реки, где мы организовали пикник, стоял шум и гам.

- Да, только тут и можно расслабиться в полной мере, - сказал я и лег на кинутую в траву штормовку. – Дома-то рыбу заставили чистить.

Нина Михайловна улыбнулась в ответ, помешивая ложкой на палке уху в ведре. Поощряемый ее вниманием Акулич рассказывал о рыбалке. А я не принимал участия в беседе – с головой ушел в свои мысли.

Открыл глаза на голос подошедшего шефа.

Федя с заговорщицким видом подмигнул мне и хитро улыбнулся.

Ночное напряжение вернулось в душу. Разгадка была где-то рядом и, однако, все время ускользала. Чего-то не хватало – какой-то крошечной детали, которая подсказала бы нужное направление. Да Бог с ним – со всем этим!

С моего ложа открывался замечательный пейзаж – высокие тополя в темно зеленой дымке листвы, блистающая под лучами солнца вода реки, переживший засуху разноцветный ковер поймы. В природе текла своя жизнь – суетная, неразмышляющая, жадная до впечатлений. И на какое-то мгновение остро так ощутил свое одиночество. Как это странно – быть субъектом вселенной и при этом таким одиноким.

С самого начала пикника возникло подозрение, что Семисынов раскусил меня – что на самом  деле я не в восторге ни от его покровительства, ни от предложенной должности. Он что-то подозревает. Настолько, что стоило почувствовать себя человеком, идущим по минному полю – одна ошибка, и все кончено.

Впрочем, это не имело никакого значения – я решил пустить все на самотек. 

- Есть проблемы? – проводив шефа взглядом, склонился ко мне Акулич.

- Ничего такого, с чем бы я ни смог справиться.

Это было сказано, скорее, для собственного успокоения.

- Для того, кто понимал, что вчера говорили вечером, не составляет труда сложить два и два. А нам лучше успокоиться и посмотреть, что будет дальше. Никакой политики – я просто хочу плыть по течению.

Не знаю, понял ли меня Акулич. Впрочем, он превосходно играл роль всезнающего и вездесущего фаворита шефа. Отличная игра – браво, Федя! Не забудь выйти на авансцену, раскланяться перед восхищенной публикой и получить цветы за безупречно сыгранную роль.

Уха готова! А еще гора дома жареной рыбы, салаты, хлеб, водка. Но….

Сидящие вокруг накрытой скатерти чувствовали себя скованно, несмотря на выпитое и кажущуюся непринужденность беседы. Шеф принялся всех развлекать, рассказывая разные истории из студенческого быта в ВПШ.

- Вот это жизнь! Литры кофе, никакой еды и постоянные споры, как сделать мир лучше….

Без труда преодолев в себе желание предаться ностальгии о своих студенческих похождениях, отдал должное жареным налимам. Занятие более приятное и вдохновляющее, чем полупьяный треп. А настрой глубоко философский – чему суждено случиться, произойдет: не мне это отменять. Короче, я старался казаться невозмутимым и, кажется, преуспел, но сам-то знал, что сильно нервничаю. Случись в компании наблюдательный глаз, уж он бы заметил, как пульсирует жилка на шее и напряжена мимика, и то, как я тщательно пережевываю каждый кусок.

Как-то незаметно оказалась у меня в собеседницах Зиночка Попова.

- Сколько вам было лет, когда вы уехали из Увелки?

- Поиграем в интервью? – как-то невежливо ответил я.

Завотделом промышленности крутила в пальцах стаканчик с водкой и через стекло рассматривала мое лицо.

- Я знаю о вас только по слухам.

- Если я расскажу о себе, это что-то изменит? – продолжил дерзко.

- Скорее всего, нет.

- И все-таки вы хотите выяснить, каким это ветром меня занесло в районную газету? Для чего? Чтобы лучше меня узнать?

- Чтобы отличить правду от вымысла.

- Превосходно!

- Неужели?

- Так много обо мне болтают?

- По слухам, вы бросили жену с маленьким ребенком и не платите алиментов.

- И вы верите этому?

- Возможно, была причина.

- Я бросил семью, чтобы стать свободным.

- Значит, все, что о вас говорят, правда?

- Не знаю всего, что обо мне говорят, но кое-что верно.

Погрузился в воспоминания. Институт, завод – крушение семьи и амбициозных планов сделать карьеру. С этим вернулся домой. Здесь выпал шанс, и я надеюсь им воспользоваться – остальное дело истории.

- Скажем просто, однажды мы поняли с женой, что не нужны друг другу, и решили расстаться. 

- И это все, что вы можете рассказать о себе? 

- Пока да.

- Вы не ответили на мой первый вопрос, - продолжала настаивать Зина.

Я притворился, что не понял, но потом нехотя сказал:

- Уехал поступать в институт сразу после окончания школы. Привычная жизнь навсегда изменилась. С первого захода ВУЗ осилить не удалось, вернулся в студенчество после службы в погранфлоте. По залету женился, но сумел убедить себя, что жена – единственная и неповторимая. Да так, что потом вырывал это чувство с кровью….

- Вырвали?

- Девушка одна помогла.

- Увельская?

- Нет. Она погибла.

- Печально. Но вы не отчаивайтесь – где-то на свете и ваше есть счастье.

После продолжительного молчания, в ходе которого Зина проанализировала мои ответы, вновь заговорила:

- Маленькая нестыковка в ответах. Сначала вы сказали, что расстались с женой, поняв, что не нужны друг другу – причем же здесь кровь из сердца и погибшая девушка?

- В моем прошлом множество таких неувязок и нестыковок.

- Что вы хотите этим сказать? Оценка поступка зависит от настроения?

- Вас, в самом деле, это интересует?

Она стояла на своем:

- Мне хотелось бы это услышать.

Да, в моей личной жизни были те еще факты, но рассказывать об этом никому не собирался.

- Профессионализм заедает?

- Понятно. Не настаиваю.

Ну, и прекрасно! Мои отношения с моими женщинами – это моя тайна, о которой не хотелось говорить с посторонним человеком. А теперь особенно – ведь я стал стратегом, рассчитывающим свои действия только на победу. И еще – хочу сделаться человеком, который умеет играть обстоятельствами по своему усмотрению. В моей натуре, похоже, это было заложено природой во имя выживания и защиты. Я собирался много работать, тратя минимум времени на отдых. Но, даже отдыхая, надо продолжать думать о делах, так как древняя самурайская мудрость гласит – если отрываешь взгляд от меча, битву начинаешь проигрывать.

- Извините, не знал, что после бессонной ночи и выпитой водки от меня потребуется быть искрометным собеседником.

В глазах у Зины промелькнуло лукавство.

А я смотрел вдаль за реку, восхищаясь спокойным умиротворенным видом окружающей природы. Лазурное небо, зеленый простор поливного поля, уборочный комбайн и машины, снующие за ним. Непроизвольно отыскал глазами Семисынова и стал изучать его профиль. Даже отсюда было видно, что человек себе на уме. Неискренняя улыбка, бесконечные поклоны, речи полные заискивающего хвастовства….

Само очарование – подумал и подавил неожиданный приступ презрения.

Словно почувствовав мою внутреннюю борьбу, шеф повернул голову и бросил на меня долгий изучающий взгляд.

Демонстративным движением я сделал большой глоток из стакана и с серьезным видом продолжил игру в интервью с Зиной Поповой.

- Откровение за откровение: каково себя чувствовать на дне рождения шефа, против которого вы подписали петицию?

- Что вы хотите этим сказать?

- По логике вещей – коллектив был против назначения Семисынова; райком не прислушался к мнению журналистов; естественная реакция – все подают в отставку.

- А что же вы не подали?

- Я не подписывал.

- Предусмотрительны?

- Мне больше нравится – дальновиден.

Зина насупилась, размышляя.

В это время всем разом дружно захотелось поиграть в волейбол в кругу. Торопиться некуда, а спиртное таки ударило в голову. Масса закуски и выпивки еще оставались на «достархане». Все шло отлично. Но меня не отпускало нервное напряжение.

Акулич заметил это и сказал:

- Все будет хорошо! – не переживай.

- Может, скрестить пальцы на удачу?

Соблазн сделать это был почти непреодолим. 

Погода стояла отличная. На нежно голубом небе без единого облачка сияло огромное, проникающее во все уголки солнце. Настроение у народа стало вполне созвучно царящему вокруг торжеству радости и света. Извозившись в песке и соке травы, мы полезли купаться, прогоняя как назойливую муху неприятную мысль о раскаленном воздухе и палящих лучах. И пусть небеса пышут зноем, настроение коллектива теперь искрилось, подобно бликам солнца на воде.

И снова Зина оказалась рядом.

- Признайтесь – вы готовитесь взорвать мир своими очерками?

- Если удастся. И не весь мир, конечно, а его маленькую частичку – Увельский район.

- Невероятная скромность!

- Кажется, вы недооцениваете мои способности.

Солнечные зайчики весело играли на глади воды. И я озорно улыбнулся Зине:

- Скромность – препротивнейшая привычка моя, сознаюсь. В моем списке дурных привычек, от которых надлежит избавиться, она стоит третьей после курения и влюбчивости. Но, отвечая на ваш вопрос – как я оказался в районной газете? – без ложной скромности расскажу. Закончив ЧПИ (челябинский политехнический институт), два года тщетно пытался сделать карьеру инженера на станкостроительном заводе.

- А просто инженерная должность вас не устраивала?

- Плох тот солдат…. Даже дворник мечтает стать управдомом.

Зина сокрушенно покачала головой:

- Это мужское все – карьера, лидерство…. Есть много таких профессий, где совсем не хочется продвижения по служебной лестнице.

- Журналистика, например? Согласен. 

- Или театр, где можно быть популярнее главрежа. Да мало ли.

- Что, по-вашему мнению, преследует шеф, собрав на свой день рождения людей, еще вчера дружно его отвергавших?

Не поднимая глаз, Зина нервно хмыкнула и пожала плечами.

- Вы поступаете благоразумно, не спеша с ответом. Лично я подожду, чем это закончится. Может случиться так, что подзавязку пикника всех подписантов известного документа шеф собственноручно будет топить в мутных водах реки Увельки.

На эти слова Зина хихикнула и отыскала глазами Семисынова. Тот играл в водное поло так увлеченно и рискованно, что скорее о его безопасности стоило думать.

- Пойдемте, грибы поищем, - предложила Зина, указав на ближайший лесок.

День был жаркий; солнце, стоявшее высоко в мареве пустого неба, безжалостно жгло деревья и редкую сухую траву. Все замерло в березовом колке. И странные мысли рождались при виде этого запустения. Мне вдруг стало казаться, что на реке Коелге в пещере Титичных гор вот-вот откроется заветная дверь в странный и неведомый мир. Она зовет меня. Мне пора. Престранная идея, ничего не скажешь. Наверное, стоило написать об этом книгу, чтобы избавиться от навязчивых видений. Теперь я уже не тот сумасбродный юноша, которого многое озадачивало и смущало. Я стал старше и умнее. Все глупое детское осталось позади – розовые долины возле Падающей Воды, радуга без дождя над плато. Все эти естественные стадии взросления уже в прошлом. С тропы Познания я перешел на тропу Созидания – и решил: надо что-то делать в жизни и для себя. 

Солнце жгло немилосердно. Вытирая с лица паутину и пот, мы выбрались из пустого колка – без грибов, без ягод. Хотелось пить. Вернулись к оставленному «достархану». И тут я вдруг сообразил, зачем мы здесь. 

- Скажите, а на подарок шефу ко дню рождения в редакции скидывались?

- С этим в порядке все. Так вы мне скажите, наконец –  как вы попали в редакцию? и что вас в ней удерживает? карьера? другие цели?

- Направила Демина, принял Кукаркин – это по поводу как попал. А вот что удерживает…. Есть кабинет, стол, стул, свет; с земным притяжением все в порядке – что еще надо человеку с высокоразвитым абстрактным мышлением?

- В чем же оно выражается, абстрактность вашего мышления?

- В понимании фундаментальной связи всего сущего.

- Где-то я это уже слышала.

- Вряд ли. Уверяю вас, уважаемая коллега, эта связь – плод моих размышлений. Вы живете и работаете в ожидании зарплаты; шеф наш – головокружительной карьеры из шоферов в секретари обкома партии; а я живу в ожидании интересного, загадочного, судьбоносного явления – ну, к примеру, контакта с инопланетянами. И в этом черпаю свой жизненный оптимизм. Есть ли на свете хоть одно стоящее дело – как то приобретение дачи, машины, квартиры – в котором я мог бы проявить хоть сотую долю моих умственных способностей? Нет, таких дел нет. Отчаиваюсь ли я по этому поводу? Угнетен? Разочарован? Нет. Я спокоен и жду своего часа.

- Что ж, я очень рада, - поспешила сказать Зина Попова. – Но при чем здесь районная газетенка? Вы могли бы ждать своего часа… ну, я не знаю… в пещере отшельника – ничто не отвлекает от ожидания. 

Я вздохнул и ловким движением скрутил пробку с бутылки минералки.

- Пейте, - протянул ее Зине.

Она поискала глазами чистый стакан и, сокрушенно покачав головой, припала губами к горлышку. Утолив жажду, протянула бутылку мне.

- Попробуйте объяснить связь всего сущего.

- Ну, это как бы иллюстрация принципа социализма – от каждого по способности, каждому по труду. Скажем, карьерист бьется над своей карьерой, а, по сути, двигает прогресс.

- Ага! А вы в это время отлеживаетесь в пещере, поджидая инопланетян?

- Я в это время работаю в районной газете.

- И это позволило вам преуспеть в карьере?

- Но заметьте – без всякого на то моего желания.

Зина посмотрела на меня со странным вниманием.

- Вы так считаете?

- А почему нет? Смысл в том, что все происходит помимо нашего желания – жизнь, как водная стихия, выталкивает на поверхность то, что пригодно к плаванию.

- Например, нашего редактора.

- Как кусок дерьма.

- Я думала, вы друзья.

- Он почему-то тоже так думает.

- Так откройте ему глаза.

- Спросит – скажу, не спросит – к чему?

- Это ваш принцип?

- Это мой принцип – не противиться воле случая.

- Как у Толстого. Но ведь Ленин доказал, что это – самообман.

- Кому доказал? Мне – нет.

- Что ж, с точки зрения вашей аргументации вы возможно правы. Но как же быть остальным?

По-моему, Зина была в растерянности – более не знала, чему верить в этих пьяных бреднях. В течение сегодняшнего пикника ей пришлось пройти через такую сумятицу моих откровений, что ее психика не была в состоянии остановиться на чем-то стабильном, что обеспечило бы относительно приемлемое чувство веры и душевный покой. Или посчитать меня шизонутым – что проще всего. И ее затуманенные алкоголем мозги отказывались далее анализировать – она устала и была подавлена. Возможно, не нашла в моих рассуждениях ничего интересного, чему бы можно было поверить, и снова погрузилась в самоанализ. Подошла к пониманию, что своим любопытством испортила мне праздничное настроение. И все же успокоила себя мыслью – если делать то, во что веришь, то все будет хорошо. Далее она поверила, что, испортив человеку пикник, следует хотя бы извиниться.

Конечно, самым правильным, отрезвляющим и разумным было бы прекратить эту дискуссию и что-нибудь съесть или выпить. Она покажет Судьбе, кто здесь хозяин.

Но Судьба тоже решала этот вопрос.

К нам подрулил Семисынов, который старался держать все под контролем.

- Если у вас интимные темы, меня здесь нет.

- Как же вы услышите наш ответ, если вас здесь нет? – фыркнула Зина.

- А почему бы мне самому не предложить тему? – спросил шеф.

И предложил. И они с Зиной принялись ее обсуждать, а я молча наблюдал за происходящим, чувствуя себя отсутствующим.

Семисынов тронул меня за плечо.

На миг показалось, что я вернулся из далекого путешествия на другую планету, где царили мир и спокойствие, было светло, и играла музыка. Теперь чувствовал себя таким расслабленным, что даже лень было дышать.

А шеф:

- Ведь ты не дурак – надо отдать должное – однако повторяешь ошибки всех умных людей: считаешь всех остальных дураками.

Я спрятал раздражение за улыбкой:

- С чего вы решили?

- С твоих материалов. К чему эти очерки? Вся мировая пресса делает тиражи на репортажах, а мы занимаемся топографией чужих пупков.

Слова Семисынова вызвали профессиональный протест выпускницы журфака, а меня заставили призадуматься. Его слова обидели и одновременно раззадорили. Медленно расправил плечи, испытывая странный холодок, словно сунулся головой в холодильник. Этот покусывающий кожу холодок предчувствия был знаком. Тихо и яростно прошептал:

- Если вам что-то нужно от меня, дайте знать, но не смейте упрекать меня за мои поступки: за всем, что я делаю, моя ответственность.

Я весь дрожал от напряжения и ярости. Однако холод медленно и как-то виновато начал отступать. Попытался своими чувствами проследить его уход, как внезапно был остановлен голосом шефа, скрипучим и печальным, как завывание ветра:

- Мне очень жаль; мне очень жаль, но истина гласит моими устами.

Я догадывался, что Зина просто так не сдастся, но сам предпочел выждать, не вмешиваясь. Когда их спор закончился вничью, и Зина отошла на зов подруг, я спросил шефа напрямую:

- Не знаю, что вы затеваете, но догадываюсь. Если вам нужна моя помощь, не озадачивайте меня так.

Шеф повернулся ко мне:

- Я сделаю вид, что ничего не слышал, чтобы не задавать тебе вопросов, ибо знаю, твои ответы только взбесят меня.

И проворчал что-то еще, чего я не расслышал.

Последовавшую затем тишину нарушал лишь шум веселящейся компании. 

 

А. Агарков

                                                                                                                       февраль 2016 г

http://anagarkov.ru

Другие произведения автора:

Кызымочка

Блокнот журналиста

День печати