Антонина...

     Наступала весна, у берёзовых лесков дикий лук подрастал, а чуток позже щавель. Повесив матерчатую торбу ей через плечо, отправляла бабушка нарвать и быстро принести домой дары лесные, чтобы успеть к обеду щей наварить и пирожков с луком и яйцом напечь на всю ораву. Пятеро детей, мал мала меньше, дедушка с бабушкой, родители. Ртов набиралось больше, чем продуктов на столе.

     Тонька была самая маленькая в семье. Две старших сестры и два старших брата в школе учились, шастать им по лесам времени не было. Страшно было идти в лес, но шла. Рядом жил мальчишка, Стёпка Новиков, старше её на три года, но и он учился в школе. Зато, когда наступали каникулы, был он рядом, вёл по тропам лесным, держа за руку.

     - Ты, Тонька, не бойся леса! Я всегда рядом буду. Поговорю с твоей бабкой, нечего тебя одну по лесам гонять в пять лет. Приду со школы и нарвём, не скиснет лук и щавель до завтра. Скоро ягода пойдёт, покажу тебе ягодные полянки.

     Взрослели они вместе. Учились в одной школе, он в четвёртый, она в первый, потом учился Стёпка в соседней деревеньке, а пришла её пора и она стала там учиться. Любили постоять у окна клубного, слушая доносящуюся мелодию. Смотрели с завистью на танцующие пары. Из всех молодых нравились им Игнат и Нюрка, оба красивые, голосистые. Иногда встречали их в берёзовом лесочке, гуляющих, взявшись за руки. Не заметили, как и к ним пришла первая влюблённость.

     Хотелось быстрее вырасти и уйти из дома. Были на то причины. Родители Тоньки пили, дрались, потом мирились и так почти каждый божий день. Родители Степана напротив были трезвенники. Но жили в постоянной ругани меж собой. Доставалось и Стёпке, единственному отпрыску. Грызли его отец с матерью по очереди за всякую мелочь.

     Не нравилась родителям и дружба сына с Тонькой. Мечтали они о богатой невестке, с хорошим приданным. А что взять с этой пигалицы, Тоньки Сафоновой? Ни гроша за душой. Тощая, в платьях выгоревших с плеча сестёр старших. Ругали Стёпку на чём свет стоит. На Тоньку при встречах смотрели с ненавистью, не отвечая на её приветствия.

     Хотелось Степану с Тонькой вырасти и навсегда покинуть деревеньку, а пока тихо росли и ждали. Первый поцелуй, от которого долго кружилась голова у Тоньки. В тот день, её, пятнадцатилетнюю, назвал Степан Антониной.

     Недолгим было счастье Антонины. Пришла осень и Степана призвали в армию. Накануне Покрова, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, вышел новый указ о службе в армии и служить её Степке предстояло три года. Провожала Тонька друга без слёз. Стоял он щупленький, в старой потёртой фуфайке и старой шапке-ушанке, а ей он казался самым красивым на всём белом свете.

     Наступила серая осень. Родители беспробудно пили. Старшие братья и сёстры разъехались кто куда, лишь бы подальше, а дальше всего был Дальний Восток, за много тысяч километров, далеко от отчего дома. И она, младшая среди них, хотела бежать, но потерять Стёпку...

     Прошло полтора года. Письма приходили каждый месяц, а ей хотелось бы чаще. О себе писала мало. Работала за мать дояркой в звене Нюрки Шмяковой, старалась как могла. По ночам сильно болели руки. Поперва думала - с непривычки, но потом поняла, что будет так всегда. Рано вставала, выходила на дорогу к ферме и шла, не замечая стужи, согревали мысли о Стёпке.

     Беда пришла к ней в полночь. Проснулась от удушья, открыв глаза увидела пламя со всех сторон. Родители спали в горнице, изрядно накануне выпив. Оттуда, из горницы и полыхало, уже горела входная дверь в дом, отсекая выход. Спрыгнув с печки, где спала, отогреваясь, выбила окно и выскочила в мартовскую стужу в одой рубашке и босая. Бежал со всех сторон люд деревенский. Кто-то открыл загон, выпустив поросёнка и бурёнку, другой живности у них и не было. Ближе всех жили Шмяковы. Игнат прибежал с фуфайкой и пимами, увидев из окна Тоньку в лёгкой рубашонке. Прибежавшая Нюрка увела её к себе.

     Народ бросал на пламя выпавший накануне снег, но его было ещё мало, а полыхало так, что было не подступиться. Стояла Тонька у окна соседского дома, смотрела со страхом на происходящее и не понимала, как ей теперь дальше жить, а главное - где. Накануне вечером, напившись до одури, родители дрались весь вечер, закрыв двери в горницу на крючок. Пыталась Тонька их урезонить, но в ответ услышала брань.

     - Не лезь не в своё дело, шалава, - кричала мать. - Сами разберёмся! Грамотная нашлась! Учить нас уму-разуму вздумала! Заткнись! А не то отец выйдет и задаст тебе трёпку.

     Послышался звук чего-то упавшего, звон разбитого стекла, следом мат отца и наступила тишина. Тонька, обрадовавшись, уснула. И сейчас, стоя у окна чужого дома, вдруг осознала, насколько тяжкой была её жизнь в родительском доме. Глаза оставались сухими, сердце сжимала боль.

     - Скажите, тётя Нюра, почему они так скверно жили? Вот вы, вся ваша семья, живёте без драки и ссор, - тихо спросила Тонька.

     - Ты бы, Антонина, поплакала! Не сжигай своё сердце этой болью. Тебе, голуба, ещё жить надо, любить, детей рожать. Поживи пока у нас, а там решишь, как дальше жить. И не называй меня более тёткой, десять годков меж нами всего, - ответила соседка, обнимая за плечи.

     Понаехало из района начальства всякого. Рассматривали со всех сторон сгоревшую горницу. Нашли осколки разбитого бутыля и всё стало понятным. Разбился бутыль с самогоном-первачом. Курили оба погибшие, кто-то из них, видимо, выронил самокрутку и вмиг пламя со всех сторон. Больше всего удивляла страховка на дом. Пить оба пили, а дом застраховали. Хорошо хоть дверь была крепкая из горница, но почему входная дверь в дом вспыхнула, было не понять. Сгорела начисто крыша, окна и двери, а стены стояли целёхонькие и восстановить дом можно легко. Кому только такое под силу? Девчонка-сирота сама не осилит. Страховку выплатили частично.

     Взялся за восстановление дома Игнат Шмяков. Впереди было лето, времени достаточно. В мае крышу подняли и окна вставили. Дружно собрался народ, очистили стены от гари, новую дранку по саманным стенам прибили, белой глиной всё прошли внутри и снаружи. Белила стены Тонька сама. Игнат стол красивый смастерил и кровать деревянную. Несли соседи кто что мог. Кто подушку пуховую, кто одеяло ватное новое, на станке сотканное. Больше всех участвовали Игнат и Нюрка. Игнат, допоздна что-то мастерил в доме соседки.

     И сама Антонина старалась наладить свою жизнь. Огород, по весне засаженный, одарил богатым урожаем. Готовила припасы к зиме. О гибели родителей сообщила Степану. Его ответ удивил, он коротко пожелал счастливой жизни. Холодом потянуло от письма.

     Соседка Степкиных родителей Лушка, девка-перестарка, работавшая почтальонкой, всякий раз, проходя мимо Антонины, криво улыбалась. Письма от Степана и вовсе перестали приходить.

     Поползли сплетни по деревне. Первой заговорила мать Степана, Пелагея Новикова.

     - Обрюхатит Игнат девку, как пить дать, обрюхатит! Всё копошится там и копошится. Дом спешит восстановить, сарай уж пристроил для скотинки. Уйдёт он от Нюрки! Тонька-то на десяток лет младше той, - строчила она небылицы, то в магазине, то на сенокосе. - Степан мой на этой шалаве всё равно не женится. Не ко двору нам эта голодранка! Мы ему Лушку сосватали, ничего, что старше пятью годами, зато приданное какое. С ней переписывается теперь Стёпан.

     - Какая же она голодранка, когда и дом есть, и какая-никакая скотинка во дворе. Прикусила бы ты язык, Пелагея. Вот прикатит Стёпка и женится на ней, утрёшься своими словами. Чего девку позорить зря и мой Игнат не падок до чужих баб, - отбрила как-то ей мать Игната. - Нюрку нашу не тронь. Не тебе чета, живёт красавицей, внуков наших ростит. Беда у девчонки приключилась, ей помочь надо, а не лясы точить.

     После этих слов пересуды все стихли. К осени белёхонький дом, сверкая чистыми окнами, радовал Антонину. Наступили холода, соседи помогли ей прирезать поросёнка. Присолила сальцо. Часть мяса продала в городе, накупив ситца и кое-что из одежды. Письма от Степана совсем перестали приходить. И она перестала писать, подумав, что нашёл Стёпка свою суженную в далёком краю. Взяв швейную машинку у Нюры, строчила по вечерам занавески на окна из ситца, платья на лето, стегала одеяла ватные из лоскутков ситца, оставшихся от платьев. Дом менялся на глазах.

     Студёная зима пришла в деревеньку. Сидели все по домам, стараясь меньше бывать на улице. До фермы стали возить доярок. Две дойки в день, утром и вечером. Хотелось весны, потом лета и осени...Антонина ждала осень.

     Ближе к Покрову стали в деревеньку возвращаться ребята, призванные со Степаном. Некоторые привезли молодых жён, красавиц городских.

     После утренней дойки возвращались доярки домой. Дул промозглый осенний ветер. У своего дома Антонина увидела парня в солдатской форме. Высокий, плечистый, ни на кого из деревенских не похожий. У ног стоял небольшой чемоданчик. Оперся о забор и рассматривал дом, заглядывал в окна.

     - Вы, наверное, от Степана? - тихо спросила Антонина.

     Парень повернулся и она увидела Степана. За три года он так изменился, что его трудно было узнать. Перед ней стоял красавец, разглядывая её.

     - Тебя не узнать, Антонина! Красавицей стала. Замуж вышла или как...Смотрю, дом у вас новый...Родители пьют, или за ум взялись? Стучу, никто не отзывается.

     - Сгорел наш дом, Стёпка, и родители в нём погибли. Замуж? Вот тебя ждала, но вижу зря. Мать твоя давно уже объявила, что в вашем богатом доме голодранке не место. Написала я тебе о доме сгоревшем, о родителях, ответ твой храню... Тоже с женой городской приехал или как?- говорила Тонька, а по лицу слёзы текли ручьями.

     - Ты чего, Тонька? Кто тебе сказал, что я могу жениться на ком-то? Не получал я твоего письма о гибели родителей. И моя мать в своих письмах не писала. А потом стали возвращаться мои нераспечатанные письма. Привёз я их. Не для оправдания, просто не верилось мне, что ты могла меня забыть. Крик сегодня был опять в родительском доме, ушёл я от них, надоело их грызню слышать. Другим я стал, Антонина, всегда за себя постоять смогу, армия многому научила. В танковых частях служил на Амуре, теперь вот трактористом работать хочу. А ты знаешь, смешно, но меня родители и к столу не пригласили. Голодный я со вчерашнего дня. Решил уехать навсегда, как твои братья и сёстры уехали. Зашёл повидаться и проститься. Шёл сегодня пешком из соседней деревни, ветер в лицо, холодно, а сердце от радости пляшет. Своё всё, родное! Тосковал я по местам нашим все эти три года.

     - Пошли в дом, Степан. Накормлю тебя вкусными щами. Вчера напекла сдобы всякой, щей сварила на семью, завтра Покров день. Пойди к соседям, позови их в гости. Игнат и Нюра роднее родных оказались. Ежели захочешь, то при них и посватаешь меня. На свадьбу денег нет, а и не надо. Расписаться и в сельсовете можно. Люблю я тебя, Стёпа, с детских лет. Куда нам ехать от дома своего? Здесь родились и здесь жить будем. Наша это родина, не смогу я без неё на чужбине.

     Ветер стих и посыпал снег, укрывая землю ровным ковром. Обнял Степан свою Антонину, прижал к себе. Наступало время Покрова.

     Много чего было в жизни Антонины и Степана, всего и не рассказать. Долгой была дорога их жизни, шли они по ней, взявшись за руки, как тогда, в раннем детстве. Сладкой казалась им ягода на любимых полянах. Медовым был берёзовый сок по ранней весне. Осенняя пора дарила груздей возки. Росли дети, рождённые в радости, потом подрастали внуки. Сединой покрывались виски, появлялись морщинки у глаз, а любовь не проходила.