Новые
МенюА.Посохов "Хрен им, а не Москва" (книга)
Александр
Посохов
ХРЕН ИМ, А НЕ МОСКВА
2023 г.
Данный сборник составлен автором из рассказов
и заметок объёмом примерно в одну страницу. Общее название сборника повторяет
название последнего рассказа.
Инстинкт собственника
Я не Аксаков и не Пришвин, но природу тоже
люблю. Медведей там всяких, зайчишек, улиток и прочих козявок. Всегда готов
пожалеть их, прийти на помощь или угостить чем-нибудь вкусненьким.
Однажды вот сидим с женой на берегу озера,
рыбу ловим. Клёв обалденный.
– Я не могу больше, – говорит жена. – Руки
устали. И ты заканчивай, куда нам её столько!
– А ты начинай чистить её, – предложил я. –
Здесь ведь лучше, чем в мойке на кухне.
Села она на гладкий камень, позади кустики,
за ними лес, и начала чистить. А я продолжаю ловить. Штук сто наловил ещё,
прямо гора рыбы перед женой с ножичком. Ещё час проходит, и вдруг она как
закричит, я чуть в воду не свалился.
Оборачиваюсь и вижу, длиннющий такой уж от
жены отползает с окуньком нашим в пасти.
– Ах ты, гад желтоухий! – воскликнул я и
смело погнался за пресмыкающимся. Он к кустам, а я наперерез, он вправо, а я
влево. И так отхлестал его удилищем по башке, что он и рыбку выронил и части
туловища перепутал. Потому как вперёд хвостом за корягу спрятался. Вот пусть
сидит там и думает, можно чужую добычу воровать или нет. Инстинкт собственника
никто не отменял. А природу я сильно люблю, и флору и фауну.
* * *
Омар и Зигмунд
Сидят в кафе на Плющихе двое, давным-давно
известные во всём мире личности. Один мыслитель, а другой психиатр. Одного
зовут Омар, а другого Зигмунд. Вот Омар и говорит Зигмунду:
– Можно соблазнить мужчину, у которого есть
жена. Можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница. Но нельзя соблазнить
мужчину, у которого есть любимая женщина.
– Красиво, – похвалил Зигмунд. – Но
неправда. Если бы мужчина состоял исключительно из любящего сердца, то тогда бы
он вообще ничего не делал. Мужчина не состоит только из чувства, это живое
существо.
– И что из этого следует?
– А то, что он подвержен любым соблазнам в
силу природной зависимости. Вот посмотрите на того мужчину, который сидит за
столиком у окна. Видите, к нему подсаживается девушка. Говорят о чём-то. И я
абсолютно уверен, что сейчас она его соблазнит.
– Сомневаюсь, – говорит Омар. – Видите, он
недовольно махнул на неё рукой, и она уходит.
– А давайте спросим у него, почему, –
предложил Зигмунд.
– Извините, – подойдя к мужчине, спросил Омар,
который выглядел намного старше Зигмунда. – Почему вы прогнали её?
– Потому, что она совсем обалдела, – ответил
мужчина. – Представляете, пятьсот баксов за час, а у самой прыщ на лбу.
– Скажите, а у вас есть жена?
– Есть.
– А любовница?
– Есть.
– А любимая женщина?
– Тоже есть, – признался мужчина. – А вы,
собственно, кто такие?
– Ну что! – торжествующе воскликнул Зигмунд,
когда они, оставив мужчину в покое, вышли на улицу. – Я же говорил, что всё
происходит на подсознательном уровне.
– Но я же о людях, а вы о существах, –
грустно заметил Омар. – Пойдёмте лучше посидим молча в тенёчке вон под теми
тремя тополями.
* * *
Совсем оборзела
Национальности этих замечательных людей называть не
буду, а то соплеменники их поймут всё неправильно, будто я не о юморе только. А
я именно только о том, что смешно было и запомнилось навсегда.
Наняли мы для ремонта квартиры одну
супружескую пару. Точнее, они сами напросились, поскольку соседями оказались
после нашего переезда в этот дом на проспекте Вернадского. Её, допустим, звали
на русский лад Зоя, а его Дима.
Работали они не очень дружно. Я имею в виду
то, что они между собой почему-то часто ругались на каком-то своём языке.
Причём, национальности у них были близкие, но разные.
Так вот. В этот день они должны были
циклевать пол. Мы с женой приходим проверить, как идут дела. Заходим в
квартиру. В углу комнаты стоит огромная циклёвочная машина с разобранным
кожухом. Посередине комнаты стоит Зоя и вроде как плачет. Димы нет.
– Что случилось? – спрашиваем.
– Совсем оборзела, – отвечает.
– Кто?
– Дима. Дралась, кричала.
– А чего это он так?
– Машинка сломался.
– А с ней что?
– Резинка порвался…
Ну вот как тут не рассмеяться! Прошло много
лет, а мы с женой на вопрос о том, что случилось, отвечаем иногда друг другу в
сердцах: «Машинка сломался, резинка порвался».
* * *
Полёт в будущее
Явился Иван
домой ровно в полночь. Минут десять не мог ключ в замок вставить. Но жену
будить не хотел. Когда всё же противная дверь в квартиру открылась, Иван зашёл
и сразу рухнул у порога. Не раздеваясь. Силы для вертикального положения
покинули Ивана окончательно. Ещё бы, столько выпить: бутылка водки, две бутылки
пива, или три, да без закуски путёвой, головка лука – не мясо в горшочке.
Короче, очередной недельный запой подкосил Ивана под корень. И он мгновенно
заснул. Успев, правда, подложить под голову мятый сапог жены.
Ноги Ивана,
как и остальные конечности, блаженно расслабились. Но могучий богатырский мозг
его продолжал работать. На самом деле в дымину пьяный он валялся в прихожей, а
во сне он летел из Москвы на Марс. В каком-то вагоне типа старого трамвая. Народу
много, и все какие-то однополые, ни мужики, ни бабы. И он такой же. Только
беременный, сидит и смотрит на своё огромное пузо. Чувствует, подошло, рожать
надо. Помогите, кричит, схватки у меня. А народ его успокаивает, потерпи,
дорогой, долетим скоро. А он в ответ кричит, давайте на Луну завернём, там
роддом, говорят, хороший, у меня уже воды отошли. И чувствует при этом, что его
кто-то реально в бок пинает и тряпкой по спине охаживает.
Открывает
Иван глаза – жена рядом в сорочке стоит.
– Опять
обмочился, – говорит. – Ну вот что мне с тобой делать!
* * *
Сказание о знании и незнании
Никто не знает, что такое счастье. Зато все
знают, что такое несчастье, но не знают об этом. А несчастье – это, когда почти
всё знаешь, но не знаешь, почему уже больше знать ничего не хочется, и не
знаешь, зачем вообще надо просыпаться по утрам, когда точно знаешь, что счастья
на Земле нет, а где оно есть и что это такое, никто не знает.
* * *
Спой нам
про Витьку Махова
Было это в начале шестидесятых прошлого века.
Я, мальчишка ещё по меркам нынешних времён, работал уже кадровым электриком по
обслуживанию детских садов в одном из районов Москвы. В постоянных напарниках у
меня, или я у него, был мужчина, лет сорока пяти, фронтовик. Нормальный в общем
мужик, но пил сильно. Однажды, 8 мая, после работы и сытного обеда в каком-то
садике мы зашли с ним в небольшую ремонтную мастерскую местного
жилищно-коммунального управления. Помещение мастерской располагалось в подвале
красивого сталинского дома. Спустились, поздоровались. Двое мужиков, что там
были, моего напарника знали и возраста они все были примерно одного. Сразу же
на дощатом столе без скатерти появилась водка, закуска – хлеб, колбаса,
консервы. И сразу же мужики выпили по целому стакану за предстоящий День Победы.
Я тоже немного выпил, но от продолжения отказался. Они не обиделись. Смотрю,
чуть поодаль, возле шкафа с разным монтёрским хламом, лежит на скамейке
старенькая семиструнная гитара. Я взял её – бренчит. Подтянул струны, заиграл и
тихонько запел. Мужики ещё выпили, захмелели, на меня ноль внимания, болтают о
чём-то сумбурно. Но, когда они уже напились совсем вдрызг, что называется, мой
напарник вдруг оборачивается ко мне и говорит:
– Спой нам про Витьку Махова.
– Про какого Витьку? – спрашиваю.
– Ну,
что ты не знаешь, что ли! Про Витьку Махова…
С трудом, но всё же удалось выяснить у
пьяной компании, что Витька Махов – это, оказывается, Серёжка с Малой Бронной и
Витька с Моховой.
И, надо же, я как раз пару дней назад, хоть
верьте, хоть нет, выучил эту грустную песню под гитару. Она мне очень нравилась
и легко подыгрывалась.
Я, конечно, согласился. Запел. Думал,
похвалят, спасибо скажут. Но слушатели мои после слов «Друзьям не встать. В
округе без них идёт кино. Девчонки, их подруги, все замужем давно» громко
разрыдались. Напарник мой при этом зло по столу начал стучать кулаком. Другой
мужик откинулся на спинку замызганного дивана и крепко сдавил лицо руками. А
третий, что с глубоким шрамом у виска, выскочил из-за стола, принял стойку бойца
и с безумным взглядом стал строчить куда-то в стенку из невидимого автомата,
громко выкрикивая «ты-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды…» Потом я узнал, что у этого
третьего после страшного ранения в голову случались иногда такие припадки.
Всю жизнь свою, долгую уже, помню я тех
молодых ветеранов войны из шестидесятых. И песню «про Витьку Махова» не
забываю.
* * *
Дисней и дедушка
Сидит внук утром за кухонным столом в
сталинской высотке на Котельнической набережной, уплетает бабушкины пирожки и
смотрит мультик по детскому телевизионному каналу «Дисней». Напротив сидит
дедушка.
– А ты знаешь, кто такой Дисней? –
спрашивает дедушка внука.
– Нет, – отвечает внук.
– Тогда я тебе объясняю, – говорит дедушка.
– Вдруг пригодится, интересно же. Ты ведь уже в школе учишься. Так вот, Уолт
Дисней это американский художник, который создал
первые музыкальные мультфильмы. Про Микки Мауса,
например.
Дедушка ещё хотел что-то сказать, но внук
остановил его:
– А зачем мне это, дед. Я смотрю себе и всё.
Ничего не стал рассказывать больше дедушка о
Диснее. Вздохнул только растерянно и отвернулся. Старенький он уже, новой жизни
не знает.
* * *
Тогда всех расстреливали
Иду по парку, в руках маленькое радио.
Слушатели звонят в студию и рассуждают о Сталине и тридцатых годах. Один мужик
выразил сомнение по поводу официальных данных о количестве расстрелов. На что
ведущий резко отреагировал: «А чего вы удивляетесь, тогда всех расстреливали».
Брякнул так на всю страну и всё тут. Особенно меня озадачило, что всех. А кто
же тогда в живых остался, мы-то чьи потомки? Я достаю телефон и тоже звоню в
студию. Удивительно, но подключили. Я называю своё имя, сообщаю, что из Москвы,
а дальше просто сочиняю на ходу. Да что, говорю, тридцатые, и в семидесятые то
же самое было. Вот такой случай, например. Записывали песню «Эхо любви» к
фильму «Судьба». Анна Герман пела.
Записали. Все в восторге. А дирижёр оркестра предложил перезаписать, потому что
одна молодая скрипачка не ту ноту пропиликала. Так, представляете, эту бедную
девушку расстреляли. Я думал, ведущий не поверит, засмеётся. А он совершенно
серьёзно благодарит меня: «Спасибо вам большое за ещё одно вопиющее
свидетельство о чудовищных преступлениях советской власти».
– Мать честная! – воскликнул я вслух и чуть
говорящее изделие в урну не выбросил. – Это надо же так головы людям морочить!
* * *
Паника
Включаю сегодня утром смартфон,
нажимаю на «КП-новости» и на тебе, как обухом по голове: «Володин пообещал
пересадить депутатов Госдумы…».
– Боже мой! – воскликнул я
вслух. – Да как же мы без них жить-то будем! Беда-то какая!
Кричу, а сам за сердце держусь,
того и гляди выскочит. Ещё немного и в обморок упаду. Такая сильная паника
охватила меня, что хотел уж родственникам на Урал и в Сибирь звонить, пусть
готовятся к худшему.
Но тут справа на экране исчезла
реклама с картинкой, и открылось следующее продолжение этой новостной заметки:
«… на отечественные авто».
– Тьфу-ты, блин! – ещё громче
воскликнул я. – Да пусть они хоть на гужевом транспорте передвигаются, лишь бы
работали!
* * *
Родненькая
Умер
Иван Трофимович – месяц всего до восьмидесяти пяти не дотянул. Крепкое здоровье
и довольно долгое присутствие своё на Земле объяснял он всегда тем, что родился
в посёлке Боровое на севере Казахстана. Говорил, озёра там глубокие, горы
высокие, леса хвойные, воздух чистый – рай, одним словом, и даже лучше. Потом
армия, институт, работа, Москва.
На
поминках жена Ивана Трофимовича, в состоянии вдовы уже, всё гадала вслух и со
слезами, что означали последние слова его «Тебя-то я не посчитал, родненькая».
Случилось это рано утром. Услышав тревожные хрипы, она подошла к мужу,
склонилась над ним, а он посмотрел на неё ласково, улыбнулся едва заметно,
произнёс эти самые загадочные слова и умер. «Родненькая» – понято, это было его
любимое обращение к жене. А вот, почему он её не посчитал, так и осталось
тайной.
А
ничего таинственного и не было в том, если знать, кого же считал Иван
Трофимович всю ночь перед смертью. Женщин он считал. Тех, с кем у него было. До
боли напрягал память и считал. Не по порядку, конечно, а по тому, что всплывало
по времени, по событиям, по случаям. Драматических ситуаций, связанных с
любовными похождениями, у него не было. Ибо человеком он был достаточно
осторожным, и голова у него была на месте, как и всё остальное. Но не это главное.
А то, что он всю свою долгую жизнь действительно любил только свою жену.
Никакого учения о христианском браке при этом Иван Трофимович не
признавал и с самого начала семейной жизни сохранять верность жене не
собирался. А с кем, сколько и как у него было до свадьбы вообще никого не
касается. А после, рассчитывая, как повести себя, он взвешивал всё со всех
сторон и вспоминал частенько, что сказал ему когда-то давно старый еврей в
электричке: «Налево ходить по уму надо, никто ничего знать не должен. Встречайся,
с кем хочешь, но жену не бросай. Я вот в лагере долго сидел, а жена честно
ждала меня». Насчёт ума, огласки и бросания Иван Трофимович тогда в принципе
согласился, а вот насчёт честного ожидания категорически нет.
И
были на то у него свои основания. Так, например, девяносто седьмая по ходу его
воспоминаний, проводив на выходные мужа-охотника за добычей в другую область,
оставляла дверь в квартиру открытой для Ивана Трофимовича. Который терпеливо
томился за домом в ожидании, когда погаснет свет в вожделенном окне. Девяносто
восьмая сама спешно и радостно звонила Ивану Трофимовичу по случаю отъезда
мужа-альпиниста в очередную экспедицию в Гималаи. А девяносто девятая
предпочитала встречаться с Иваном Трофимовичем в поле за военным городком. Причём
не под стогом сена, а на нём. И специально в те дни и часы, когда у
мужа-лётчика полёты были. Да ещё напевая страстно и с издевательским восторгом
«…следить буду строго, мне сверху видно всё – ты так и знай!»
К
рассвету девяносто девять женщин Иван Трофимович кое-как насчитал. Но ему сто
хотелось. Для достойного подтверждения того, что прожил он на этом свете не
зря. Пусть, дескать, другие мужики завидуют. «Вспомню последнюю и помру, –
думал он, задыхаясь. – Ну, кто же она, кто, почему не является?» Тут и подошла
к нему его родненькая…
* * *
Досталось на орехи
Есть тут у нас на окраине столицы громадный
торговый центр, а позади рынок в два ряда перестроечной наружности. Иду я
как-то утром по нему и вижу, орешки продаются. Зашёл в павильон, слева от входа
парень чернявый сидит. В смартфон уткнулся. Пробежал я взглядом по ящичкам с
ценниками и решил грецких орешков купить. Старикам вроде полезно.
– Будь добр, – вежливо обратился я к
продавцу. – Взвесь мне, пожалуйста, граммов двести вот этих.
Молодой человек, не выключая смартфон,
встал, взвесил, принял оплату и сел обратно на стул. Мне бы уйти
подобру-поздорову. Так нет же, решил я и жене орешков купить, типа кешью или
миндаля.
– Будь добр, – снова попросил я. – Взвесь
мне ещё вот этих граммов сто.
– А сразу вы не могли заказать, что вам
надо! – с восточным акцентом и вопреки любым базарным обычаям сердито упрекнул
меня парень.
– Сразу не мог, подумать надо было, –
произнёс я в оправдание и не сдержался: – А что, неужели так трудно ещё раз
встать?
– Месяц поголодайте, тогда узнаете, –
ответил он и не встал.
– Ну, извини! – сказал я и вышел.
Весь день я гадал потом, в чём же вина моя?
А вечером сообщили по телевизору, что завтра
заканчивается Рамадан. То есть месяц обязательного для мусульман поста, когда
они в дневное время отказываются от приёма пищи.
Да ради Бога! У нас тоже Пасха есть. Только
всё равно до сих пор понять не могу, за что я тогда попросил прощения у продавца
орехов?
* * *
Бородатый мишка
– А борода у него какая, если бы ты только
видел, длиннее рогов! – и Димка опустил правую ладонь почти до пола. – А перед
нашим отъездом в Москву он ещё дядьку одного закатал.
– Как это закатал? – удивился Алёша, слушая
на перемене рассказ школьного дружка о его приключениях летом в деревне у
бабушки.
– Ну, так бабушка сказала, – и в этот миг
раздался звонок на урок. – Забодал, короче, как козлы бодают, не знаешь, что
ли.
– Все выучили басню, которую я задавала? –
спросила учительница, уткнувшись в классный журнал.
Алёша чувствовал себя уверенно, уж он басню
«Квартет» выучил на пятёрку.
Именно его, как по заказу, и вызвала
учительница к доске.
– Проказница-мартышка, осёл, козёл, да
бородатый мишка затеяли сыграть квартет, – громко продекламировал Алёша.
И тут по непонятной для него причине все
ребята в классе расхохотались.
– Давай сначала, – тоже почему-то улыбаясь,
предложила учительница.
– Проказница-мартышка, осёл, козёл, да
бородатый мишка затеяли сыграть квартет, – снова продекламировал Алёша.
– Так, это уже не смешно, – строго прервала
его учительница. – Скажи честно, ты
выучил задание?
– Конечно, выучил, – признался Алёша, хотя
сам уже начал сомневаться в этом, потому что класс продолжал дружно смеяться.
– Тогда читай точно по тексту, – приказала
учительница. – И не забывай, что ты не в цирке.
– Я не забываю, – с обидой в голосе тихо
произнёс Алёша и снова, в третий раз уже, у него получился бородатый мишка.
Дальше учительница ничего слушать не стала.
Заподозрив, видимо, что-то неладное в поведении своего третьеклассника, она
спокойно усадила его на место без оценки ответа.
Потом, правда, быстренько всё прояснилось.
Когда Алёша узнал, как он неумышленно, просто оговорившись, переделал самого
дедушку Крылова. А всё из-за этого Димки с его бородатым козлом.
* * *
Во, дают!
Несколько дней назад я предложил читателям
свой рассказ «В землянке». Про то, как выступил очень пожилой участник в финале
телевизионного песенного конкурса в Москве. И вот, что я вижу сегодня под этим
коротеньким рассказом на одном из литературных сайтов (комментаторов не
редактирую и обозначаю буквами).
А. Трогательно... Спасибо!
Б. Как было бы чудесно, если бы такие
«певцы» оставались у себя дома, в Москве, а не лезли со своим «миром» и своими
песнями «про печурку» к соседям, которые
прекрасно жили без всего этого.
В. В свете последних событий так и хочется
сказать любителям фронтовой лирики и любителям вставать под фронтовую лирику:
«Заткнитесь теперь... вы утратили право...»А автору спасибо за разрешение абсолютно любой
критики.
А. А вам бы, наверное, хотелось их видеть в
печурках Освенцима? Обидно! «Худой мир лучше доброй войны» - так сказал Марк
Туллий Цицерон. Так садитесь за стол переговоров. Спасайте мир. Никто не хочет
этой войны.
Б. У вас странная логика, где я упоминал про
Освенцим?
Правду говорил Черчилль: «Фашисты будущего
будут называть себя антифашистами». А с оккупантами не договариваются, их
уничтожают.
Во, дают, разлюбезнейшие мои читатели! Очень
интересно, чего они ещё накомментируют? Я же в свою очередь спешу заявить, что
ни про каких Цицеронов, Черчиллей, «соседей», «фашистов» и «оккупантов» в
последнее время вообще ничего не думал и не писал. И в Освенциме я никогда не
был. Хотя в Заксенхаузене был.
* * *
Подскажите
Есть у меня любимая девушка. Я хочу на ней жениться.
Она мусульманка. Но дело не в этом. Я вчера пригласил её в лес за грибами. Так
она, представляете, отказалась собирать свинушки! Вот как мне теперь быть?
* * *
Чёрная зависть
Очень многие знают песню на стихи Булата
Окуджавы «Счастливый жребий». Песня замечательная! Особенно сразу запоминаются
и будто сами напеваются такие вот слова:
С нами женщины, все они красивы,
И черемуха – вся она в цвету.
Может, жребий нам выпадет счастливый,
Снова встретимся в городском саду.
Однако вот дальше, в конце:
Но из прошлого, из былой печали,
Как не сетую, как там не молю,
Проливается черными ручьями
Эта музыка прямо в кровь мою.
У меня классическое представление о величии.
Великое в искусстве и литературе – это такая высота, достичь которую мало кому
удаётся. Называть ныне здравствующих или недавно ушедших от нас артистов,
поэтов, певцов великими – это кощунственно по отношению к самому определению
величия. Так же, как называть кого-то из них легендами на основании того лишь,
что они бесстыдно выпендривались и скандалили. Выдающиеся – да, великие – время
покажет.
Тяну, тяну свои я вирши
К высоким образцам вершин.
А Пушкин всё равно повыше:
Конечно, он же сукин сын!
Наверно, это какая-то неведомая космическая
сука. Не очень плодовитая, к сожалению. А, может, к счастью.
Отталкиваясь вот от такого своего
представления, позволю себе последние две строчки из приведённого текста
покритиковать немного. Типа нашёл, к чему привязаться. Все знают, что метафора
– это оборот речи,
состоящий в употреблении слов и выражений в переносном смысле на основе
какой-нибудь аналогии, сходства или сравнения. К примеру, «сладкий сон»,
«горькие слёзы», «серебряные волосы», «золотые руки» и тому подобное. Но вот
чёрные ручьи, по-моему – это вовсе не метафора. Они есть в натуре, сколько
угодно – что выльешь, то и потечёт. Потом, сколько же крови должно быть в
человеке, чтобы в неё текли не струйки, а целые ручьи. Даже, если эти строчки
все вместе по общему смыслу принять за метафору. Понятно, что автор имел в виду
войну и всё трагическое, что с ней связано. Сама память о войне чёрная, спору
нет. Но он же говорит о музыке, изображая её как бы чёрными ручьями. Хотя
музыка и по тексту и сама по себе – явление тоже реальное. Для меня она ни в
какой связи и ни в каком сравнении не может казаться чёрными ручьями. Ручьями –
пожалуйста, но чёрными – нет. Тем более, что в начале песни звучит мягкое слово
– мелодия.
Короче, музыку, проливаемую в кровь чёрными ручьями, даже если она из
этих самых кровавых военных лет, я не воспринимаю. Возможно, потому же
исполнители этой песни часто заканчивают её «встречей в городском саду».
Скорее
всего, я не прав. Просто завидую. Но всё равно предлагаю свою песню под
названием «Романс» на ту же мелодию. А можно и другую мелодию сочинить.
Ты прости меня, если не забыла.
Если та же всё под окном сирень.
Если к прошлому сердце не остыло
И любимой быть всё ещё не лень.
Небо белое, небо голубое.
Облака плывут в сторону твою.
Где бы ни был я, ты всегда со мною,
Я по-прежнему лишь тебя люблю.
Не заметил я, что любовь земная
Протекает в нас тихою рекой.
Ты прости меня, милая, родная,
Что мечталось мне о любви другой.
Пусть потеряны старые открытки
И не надо нам думать о былом.
Может, встретимся у твоей калитки.
Может, счастье вновь посетит твой дом.
* * *
Абсолютная ахинея
По восточному календарю я крыса, а жена
змея. Абсолютная несовместимость! Но мы с женой люди северные, не знали об
этом, взяли и поженились. И вместе уже сорок восемь лет. Через два года золотая
свадьба. И что-то ни я ей хвост не отгрыз, ни она меня не проглотила. Может,
всё ещё впереди?
* * *
Сатановский и Бузова
Только что в «Ленте.ру» прочёл заметку с
названием «Раскрыт секрет
успеха Бузовой». Вот некоторые выдержки из неё, дословно.
«Российский
политолог Евгений Сатановский раскрыл секрет успеха певицы Ольги Бузовой. Он опубликовал свои
рассуждения в Интернете.
«Вот вокруг Ольги Бузовой скандалы идут. Ни
голоса, ни особых талантов, ни какой-то сногосшибательной внешности, ни
специального образования, но в каждой дыре затычка, денег в итоге море и
вообще... Получается, на фиг все эти таланты, годы учебы и природные данные?» –
написал Сатановский.
По его
словам, главное – чтобы была «нахрапистость» и максимальное отсутствие
комплексов, «которых у наглой посредственности нет по определению, в отличие от
людей ярких и творческих».
_______
Ну что ж Вы, Евгений Янович, не говорите о
главном. Сатановский был, есть и будет – это явление вне времени и формаций,
разве что немного от режима зависит. А Бузова – это капиталистическое явление,
им порождённое и от него зависящее. Бороться нынче с явлением «Бузова» – всё
равно, что бороться с инфляцией или безработицей, например. Максимально
бесконтрольное и всепоглощающее делание денег – суть и задача капитализма.
Конфет много, но из дерьма. Культура есть, но из невежества. Прибыль тем
больше, чем больше потребителей. Большинство же потребителей изначально не
может быть с развитым положительным вкусом. У детей, подростков и застрявших в
детско-подростковом возрасте почти вообще нет никаких вкусов в сфере культуры –
что им суют, то и потребляют. А денежки-то кое-какие у их родителей или у них
самих есть. Вот и надо с большего количества содрать побольше. Подобные
коллективные проекты не новы и абсолютно объяснимы. Самое печальное, что при
капитализме они удобны действующей власти, и символически и практически.
Сегодня Бузова – завтра Пузова, Арбузова, Бутузова… Разницы нет. А жизнь, какая
нужна тем, кто руководит обществом по капиталистическим законам, продолжается.
Помню, много лет назад поздно вечером в центре Сочи девочка лет тринадцати
билась в истерике оттого, что мать тянула её домой от высокого забора летнего
театра, где Шура, то ли вживую, то ли запись крутили, пел чего-то там про осень
с летом. Ничего с той поры не изменилось. Поклонницы только помолодели. Бузову
знают сейчас даже дошколята. Нападать на неё персонально, называя её «наглой
посредственностью» – не более, чем пустое обзывательство с неприязненным
выстрелом мимо цели. Я всё-таки подозреваю, что у неё, как у всех у нас, есть
честь и достоинство. Обзывать капитализм – дело другое, у него действительно
нет ни чести, ни достоинства, и весь он в целом состоит из наглой
посредственности.
Извините, уважаемый Евгений Янович, сумбурно
получилось. Но я ж это, сходу. Возможно, Вас в указанной заметке не так
истолковали, или Вы вообще ничего такого не говорили. И за «капиталистические»
марксистско-ленинские аргументы не взыщите. Однако другие, на мой поверхностный
взгляд, в данном случае бесполезны. Они не о главном будут.
* * *
В чём разница?
Я не против религии и против гонений на неё. Но! Есть вот у нас статья,
предусматривающая аж уголовную ответственность за оскорбления религиозных
чувств верующих. А с чувствами других людей как быть! Верит, например, иной
человек в коммунизм, а вокруг него на каждом шагу унижают святые для него
символы и учения. Или попал, например, неверующий человек в армию, думал там
одни воины, а там ещё и священники с непонятным для убеждённого атеиста
статусом. Оказывается, взгляды таких людей никого не интересуют и за
оскорбления их чувств никакой ответственности не предусмотрено. Отсюда и вопрос
у меня – а в чём тут разница или коллизия, если она есть?
* * *
Кругом обман
Вчера по великому блату познакомили меня в
одном элитном клубе с известной в определённых кругах светской львицей. Я
привёз её в свой роскошный особняк и сразу, чтобы не терять время даром,
отправил в ванную комнату, где у меня даже мочалки из золота. Открываю бутылку
дорогого французского вина и вижу, как из ванной выскакивает никакая уже не
львица, а просто мокрая курица. А курятника-то у меня нет, и яйца мне не нужны…
* * *
Норкин и дворники
«Место встречи» назначил мне Норкин.
Я и явилась, разинув рот.
А в результате – одни поговорки,
И на прощание – анекдот.
Только что на НТВ закончилась очередная передача Андрея Норкина «Место
встречи», где якобы «всё становится ясно». Долго обсуждали, в частности, то,
почему наши люди не соглашаются работать дворниками. Некому, оказывается, у нас
без приезжих из соседних стран улицы мести и снег убирать. Ленивый,
оказывается, русский мужик у нас, с голоду умирать будет, но на непрестижную и
малооплачиваемую работу ни за что не пойдёт. Жалко, что меня в студии не было.
Не приглашают почему-то, блин! А я бы сказал там как минимум следующее: «Я,
конечно, не вправе вмешиваться в формат передачи, но избранная тема для
обсуждения выеденного яйца не стоит, скорлупа одна. Всем всё давно ясно, и все
всё давно знают. Начальники в системе ЖКХ большие деньги для себя осваивают за
счёт мигрантов и прочих бесправных субъектов, а мы соплежевательством
продолжаем заниматься. Помните, в фильме «Гараж» доктор наук признаётся, что в
ящик с отсортированной картошкой свою визитку закладывал. Партия приказала, и
руководители разных организаций находили возможность посылать свои коллективы
то на заготовку кормов, то на уборку картофеля. Боялись партийной
ответственности, хотя служебной в таких случаях не было никакой. А теперь у
руководителей разных ДЭЗов и УК по коммуналке есть прямая должностная
обязанность обеспечивать чистоту на улицах и во дворах. А у городских
начальников есть право заставить их это делать. Хотя бы по закону о
муниципалитетах. Пригрозите им потерей высокооплачиваемого места работы, и всё
быстро образуется. Какое нам дело до того, как они будут справляться со своими
обязанностями без приезжих. Да пусть хоть из своего кармана доплачивают
российским дворникам или сами выходят с лопатами. Пусть наймом наших граждан
займутся, как следует, с предоставлением для них разных привилегий и улучшением
жилищных условий, если надо. Под угрозой утраты своего хлебного места и под
постоянной прокурорской проверкой на предмет коррупции они быстро всех наших
отыщут, и дворников и уборщиц. Так что, Андрей Владимирович, давайте перейдём к
чему-нибудь другому, более сложному и насущному».
Вот так примерно я там сказал бы. А здесь
добавлю ещё два четверостишия. Одно – как есть сейчас, типа вид из окна жилого
дома:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними в тык
Дворник наш – таджик.
И другое –
лучше бы стало так, наверно, с учётом вышеуказанной темы:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними вслед
Дворник наш – сосед.
Это просто
юмор, конечно. И я ничего не имею против таджиков. Они молодцы. Работа для всех
должна быть.
* * *
Горчица с икрой
Новогоднее застолье. Семья Громовых с улицы Новая Басманная пригласила в
гости давних своих друзей – семью Гиршиных с улицы Старая Басманная. Громовы
считали себя русскими, хотя кого только не намешано было в их родах и по жене и
по мужу. А Гиршины считали себя евреями, хотя в целом по предкам, даже со
стороны жены, со стопроцентным доказательством это тоже не подтверждалось. Дети
их выросли и отмечали праздники уже сами по себе.
–
Холодец у тебя сегодня просто бесподобный, – похвалил вдруг жену Василий
Петрович.
–
Куда ж ты столько горчицы положил? – удивилась она.
– А я
люблю её и могу сколько угодно съесть.
–
Прямо без мясного, в чистом виде, – шутливо добавил Арон Шаевич.
– А
что, целую столовую ложку запросто съем и даже не поморщусь.
– Не
верю.
–
Спорим?
–
Спорим. На что?
– На
банку икры.
–
Согласен. Дамы, вы свидетельницы.
После
этого Василий Петрович действительно взял ложку, выдавил на неё из тюбика
приличную горку горчицу и, театрально причмокивая, съел её. Конечно, ему было
ужасно плохо, во рту всё заполыхало, глаза заслезились, но… спор есть спор.
– И
где ты деньги на икру возьмёшь? – спросила жена Арона Шаевича.
– Не
вижу ничего особенного, – вместо прямого ответа заявил вдруг её муж. – Я тоже
так могу.
–
Попробуй, – предложил Василий Петрович.
– И пробовать
нечего, – сказал Арон Шаевич и в точности повторил всё то, что сделал с
горчицей Василий Петрович.
Когда
прощались, то перед самым уходом жена Василия Петровича спросила жену Арона
Шаевича, да так, чтобы мужья слышали это:
–
Сара, а ты не знаешь, зачем наши умные мужчины по ложке горчицы съели?
–
Откуда я знаю, Наташа, – пожала плечами жена проигравшего спорщика. – Главное,
что никто никому ничего не должен.
* * *
Басня и
дебил
Есть у меня басня с названием «Предел». Речь
в ней о том, как три вороны попытались засудить Льва за то, что он якобы не
сумел соблюсти предел необходимой обороны, убив напавшего на него Шакала.
Начало басни такое:
Шакал,
Прославиться мечтая
И удаль показать свою,
На Льва напал.
Тот безмятежно спал,
Не зная лучше рая.
На днях получаю гневный отзыв на эту басню
от некоего очень, похоже, осведомлённого субъекта с одного популярного
литературного сайта. Он пишет: «Автор живёт в своём выдуманном мирке. Где это
он видел, чтобы шакал сам нападал на льва. Шакал дебил, что ли!»
От такой «критики» хочется упасть и асфальт
грызть. Ну не про животных ведь, как таковых, басни пишутся. Детишки, и те
знают об этом. Ладно, о моей басне такой отзыв. Я никто. Потому о моих стишках
можно, конечно, как угодно высказываться.
Но вот в басне Крылова «Журавль и волк», к
примеру, есть такие строчки: «Журавль свой нос по шею засунул к Волку в пасть и с трудностью большею кость
вытащил и стал за труд просить». И где ж это великий баснописец видел, чтобы
журавль сам свой нос к волку в пасть совал, дебил он что ли!
Или про Ворону незабвенный Иван
Андреевич пишет: «Да позадумалась, а сыр во рту держала». А никакого рта у вороны и
нет вовсе, клюв у неё. И в природе сама ворона никогда ничего никому не отдала
бы, дебилка она что ли!
И я позадумываюсь, кто же дебил-то? Во
всяком случае – не шакал…
* * *
Допрос
В кабинете отдела полиции Китай-город двое,
молодой полицейский и пьяный гражданин пожилого возраста.
– Ну что, мужик, давай поговорим?
– Давайте, только сначала выпьем.
– Нет, давай поговорим, а потом выпьем,
может быть.
– Да кто же так в Москве работает?
– Я так работаю.
– А наоборот не пробовали?
– Не твоё дело.
– А, если не моё, чего тогда говорить?
– Для протокола.
– Так вы писать будете?
– Буду.
– Ну, пишите.
– Итак, что ты сказал потерпевшим?
– Сказал, что мужик сказал-мужик выпил.
– А потом?
– Сказал, что мужик выпил-мужик сказал.
– И
что ты сказал?
– Сказал, что все говорят.
– А что все говорят?
– А то вы не знаете.
– Не знаю.
– Сказал, что они говорят.
– Кто они?
– Мужики.
– Какие мужики?
– Которые говорят, что мужик сказал-мужик
выпил.
– А потом мужик выпил-мужик сказал, так что
ли?
– Так точно.
– Ты уже это говорил.
– И ещё скажу.
– А я ещё раз спрашиваю, что ты сказал
потерпевшим?
– А то вы не знаете.
– Не знаю, скажи.
– Так я же уже сказал.
– Да что ты сказал-то?
– Давайте выпьем, потом скажу.
– А без выпивки не скажешь?
– Не скажу.
– А что я в протокол должен записать?
– Не знаю. Я уже столько наговорил, а вы не
пишете.
– А чего писать-то, хрыч старый?
– Это вы уже сами должны знать.
– Что я должен знать?
– А вы не понимаете?
– Не понимаю.
– А поговорить хотите?
– Хочу.
– Ну вот, когда работать научитесь, тогда и
поговорим.
На том допрос и закончился.
* * *
Печёнка
Расскажу вам коротенько одну
историю. Давно, правда, это было. Но было, даже не сомневайтесь. Семья: муж,
жена и трое детей. Супругам по сорок лет. Жена иногда работала по выходным. И
вот приходит она как-то зимним вечером домой с работы. В доме порядок, дети
накормлены. Заботливый хозяин и жену решил накормить. Подал ей на ужин жареную
говяжью печёнку. Жена попробовала и давай недовольно фыркать да замечания
делать: не вымочил, пересолил, пережарил. Думать, говорит, надо, а потом
делать. Да ладно бы раз сказала. А то ведь и во время еды, и после ужина, и
перед сном. Ни словечка нормального. Муж не вытерпел, молча оделся и вышел из
дома. Только дверь громко хлопнула. Вышел и пропал. Совсем, окончательно
пропал. Никто и нигде его больше не видел – ни в Москве, где он родился, ни в
других городах. И ничего о нём неизвестно. Хотя много лет уже минуло. Вот так
вот тогда женщина лишилась мужа, а дети отца. И всё из-за никчёмной бабьей
сварливости. Так или иначе, но история эта, как и многие подобные, к сожалению,
подтверждает одно грустное, почти афористичное, соображение. Мужчина женится для того, чтобы у него была женщина.
А женщина выходит замуж для того, чтобы у неё было всё. Но поскольку всего
всегда не хватает, то женщина всегда всем недовольна.
* * *
Приговор за топор
Просто посидел с топором в приёмной – и три
года лишения свободы.
Это я об одном случае, который произошёл
несколько лет назад в Московской области. Иван Денисович, дремучий мужичок
пенсионного возраста, пастух, не получил в который раз подряд зарплату, выпил
самогонки по такому обидному случаю, облачился в драную телогрейку, взял топор
и пошёл разбираться с местным предпринимателем-животноводом.
Пришёл в контору, работодатель в отъезде,
тётки успокоили пьяного земляка, от души посмеялись над ним, чаем попотчевали.
Он поворчал, посопел и побрёл домой отсыпаться.
На суде, в райцентре, предоставленный
государством адвокат из Москвы, такой же, впрочем, с виду никчёмный мужичонка в
мятом галстуке, неуверенно попросил вызвать на слушание дела хотя бы одного
свидетеля и самого заявителя, выполняющего, по мнению руководства района, очень
важную социальную и служебную деятельность в глухой деревне.
– Вы в своём уме! – сурово отреагировала на
просьбу адвоката судья, болезненно полная женщина с невыразительным взглядом. –
Представляете, сколько им до нас ехать, часа полтора, не меньше.
И немедленно вынесла приговор. Иван
Денисович ничего не понял и снова, в спину тяжело и горделиво удаляющейся даме
в судейской мантии, стал бормотать что-то про непослушных коров.
Всего времени от начала этого судебного
заседания и до его окончания ушло минут десять – суд ведь у нас самый гуманный
в мире, зачем зря человека мучить.
* * *
Весёлое
утро
Суббота. Обычная московская квартира. За
утренней трапезой дедушка, бабушка и Гришка, их шестилетний внук, которого в
пятницу вечером на вкусные выходные доставили им постоянно занятые его папа и
мама. Бабушка и дедушка – молодые пенсионеры, бывшие школьные учителя с навечно
сохранившейся привычкой кого-нибудь чему-нибудь поучить.
– Ну как у тебя дела в садике? – спрашивает
внука дед.
– Хорошо, – отвечает Гришка.
– А, если конкретно, чего ты там совершил
выдающегося?
– Я с первого раза мячом точно в кольцо
попал.
– Молодец! А ты знаешь, как называется тот,
кто метко бросает, кидает или стреляет? Вот прицелился и попал прямо туда, куда
надо.
Гришка, с маленькой котлеткой на вилке,
слегка призадумался. Проходит минута.
– Ладно, я тебе подскажу, – не стал томить
дорогого внучонка дедушка. – Слово это начинается с буквы «с».
– Стрелок что ли? – тут же спросил Гришка.
– Почти верно, – соглашается дед. – Только
стрелок это вообще тот, кто просто стреляет. Все стреляют, значит, все стрелки.
А вот как называют того, кто всегда попадает с первого раза точно в цель? Как
ты, например, в детском садике.
Проходит ещё
минута. Гришка молча жуёт котлетку и думает. Правда, не очень усердно, зная,
что дедушка всё равно сам назовёт нужное слово.
– Подсказываю
дальше, – говорит дед. – Снай?..
– Снай… –
повторяет Гришка. – И кто такой этот снай? Дайте ещё подумать.
Прошла третья
минута неглубоких детских раздумий. От котлетки ничего не осталось. Гришка
беззаботно выбирает кусок шоколадного торта с цветочком и подносит его ко рту.
– Пер, – не
выдержав ожидания правильного ответа и поставив недопитую кружку чая на стол,
вдруг решительно произносит бабушка.
Дед чуть не
подавился от смеха. Бабушка тоже громко расхохоталась, поняв, что вторую
половину слова она озвучила с явным опозданием, да ещё с мягким звуком «е», а
не «э». И Гришка рассмеялся над смешным словом, так и не разобравшись пока, кто
же он – снай или пер.
* * *
Героический шутник
1951 год. Таджикистан. Утро.
Аэродром. Самолёты на приколе. Рядом здание штаба. У входа чёрный лимузин с
дремлющим шофёром. В помещении, похожем на школьный класс, лётчики. Почти все –
боевые офицеры. Каждый сидит за отдельным столом.
За последним столом посередине
сидит майор с глубоким шрамом на лице и золотой звездою на кителе.
Пробивающийся сквозь окно солнечный луч будто специально падает на эту звезду,
добавляя ей ещё больше блеска и значительности.
За «учительским» столом стоит
пожилой генерал из Москвы, чуть позади от него, прислонившись к двери –
адъютант. Генерал говорит уже целый час. И всё о стоящих задачах по укреплению
и защите южных границ. При этом он с особенным акцентом произносит фразы типа:
«Перед нами стоят задачи», «Мы обязаны выполнить стоящие перед нами задачи», «Поставленные перед нами задачи
требуют от нас…» и тому подобные. Раз сто уже сказал в полной тишине про эти
самые задачи, которые всё стоят и стоят. И вдруг с последнего ряда раздаётся
удар кулаком по столу.
– Вы с чем-то не согласны, товарищ
майор? – спросил генерал офицера со шрамом и звездой.
– Согласен, товарищ генерал, – не
вставая, как этого требует устав, ответил майор. И тут же продолжил, изображая
важную озабоченность. – Только я вот о чём думаю. Вот бы у меня член так стоял,
как перечисленные вами задачи!
Такого громогласного хохота
горячая таджикская земля не слышала ещё, наверно. Генерал тоже разразился
смехом и, закрыв лицо руками, плюхнулся на стул. А, когда слегка успокоился,
повернулся к адъютанту и, кивая на рассмешившего всех майора, сказал по-доброму:
– И ведь ничего не сделаешь с этим
шутником. Он же Герой Советского Союза.
* * *
Любовь по паспорту
Очередной раз, слава Богу, у пожилой
супружеской пары, шибко интеллигентных москвичей, опять всё получилось. Почти
так, как в их лучшие молодые годы. А почти, потому что жене как-то не по себе
было. По завершении навязанного природой процесса муж спросил у жены заботливо:
– Что-то ты, любимая, заприохивала сегодня?
– Заприохиваешь тут, когда ты удержу не
знаешь, – проворчала жена, потягиваясь. – Выгибаешь меня, как вздумается, будто
мне двадцать лет или я гимнастка какая. Все мышцы болят.
– Ну, знаешь, раз в неделю и потерпеть
можно, – возразил муж.
– А ты в паспорт давно заглядывал?
– По этому поводу никогда, – ответил муж и
добавил после некоторого раздумья. – Ладно. Намёк понял. В следующий раз учту.
Прошла неделя. Жена в полумраке привычно
устраивается на кровати, зная о предстоящем событии. Подходит муж и перед тем,
как приступить к вожделенным действиям, он что-то старательно кладёт на
подушку, рядом с головою супруги.
– Что это? – спрашивает жена, оборачиваясь.
– Как это что, паспорт, – отвечает муж. – В
раскрытом виде. Буду заглядывать иногда.
– А ты чей паспорт принёс?
– Твой, конечно.
– Нет уж, и свой неси тоже. Положишь его с
другой стороны…
Как там получилось у них в этот раз,
неизвестно. Но смеялись они долго и с обоюдным удовольствием.
* * *
Слов нет
– Ну,
что делать будем? – спросил парень из автомобильной инспекции, глядя на
неправомерно припаркованный Мерседес экстра-класса.
–
Грузить будем, – уверенно ответил опытный эвакуаторщик. – Номера на машине
наши, московские. Ладе нельзя, а Мерсу можно, что ли. Да и план выполнять надо.
Погрузили и увезли на штрафстоянку. Где в
барачном помещении на оформлении документов и выдаче авто незаконопослушным
хозяевам трудился в этот день Иннокентий.
Через час появляется хозяин
Мерседеса с личным охранником могучего телосложения. По всему видно, что оба
нерусские. Хозяин выглядел весьма импозантно. Чисто выбрит, седина на висках,
фирменный галстук, пальто цвета беж.
– Встаньте в очередь, как все, –
строго сказал Иннокентий через окошечко охраннику, который начал было
бесцеремонно стучать в закрытую дверь. Тот поморгал недоумённо, но подчинился.
Подошёл их черёд. Иннокентий без
лишней волокиты проверил всё, вручил квитанцию и указал на банк через дорогу,
где принимали оплату штрафов.
Но после, перед тем, как выдать
пропуск на выезд, Иннокентий знаками подозвал к окошку владельца Мерседеса.
– Вот ручка, вот протокол, укажите
вот здесь, что жалоб и претензий не имеете. И распишитесь.
Нерусский импозантный человек
ручку принял, но писать ничего не стал.
– Я не понимай, – выговаривает он
кое-как по-русски и жалобно смотрит на своего телохранителя. А тот лишь
широченными плечами пожимает.
– Ладно, – вошёл в положение
Иннокентий. – Просто вот в этой строчке после печатных слов «Жалобы и
претензии» напишите на русском языке одно слово «Нет». И всё.
Обладатель шикарного Мерседеса
взял протокол в руки, покрутил его туда-сюда, перед носом охранника помахал им
зачем-то. И снова признался:
– Я не понимай.
– А тут и понимать ничего! – с
раздражением произнёс Иннокентий. – От вас требуется только написать всего одно
слово «Нет». И давайте быстрее, вы всех задерживаете.
Наконец, кивая головой и бормоча
что-то себе под нос, не знающий русского языка нарушитель медленно, но всё же
заполнил протокол и отдал его Иннокентию. Который на повышенных тонах
разбирался уже с другим нарушителем в куртке и штанах цвета хаки. По всему
видно, русским.
Минут через десять Иннокентий,
увидел, как через открытые ворота выехал освобождённый Мерседес экстра-класса.
А в конце смены он, специалист с высшим юридическим образованиями, просматривая
и сортируя оформленные за день официальные бумаги, был весьма озадачен
вопросом, что делать с протоколом без подписи, но с выразительным указанием
собственника автомобиля на его жалобы и претензии – СЛОВ НЕТ.
* * *
Имена и судьбы
– И как вам жилось там? – спросил
я очень старенькую соседку по дому, сидя с нею на лавочке во дворе напротив
детской площадки.
– Весело, – ответила Екатерина
Варфоломеевна. – Мы же молодыми были. Сказали, целину надо поднимать, мы и
попёрлись.
–
Прямо из Москвы в Казахстан?
– Ну
да, вызвали в райком комсомола, оформили путёвку и вперёд. Но это ладно. Я же
там чуть замуж не вышла.
– Как
это чуть?
– А
ты не торопишься?
–
Нет, посижу тут с вами на солнышке.
–
Тогда слушай. Он с Украины был. Высокий такой парубок, как у них говорят. Звали
его Анатолий. Привязался ко мне, как банный лист. Хотя там и бань-то нормальных
не было. И всё бы ничего, да вот называл он меня специально не по имени, а
только по отчеству. Фотография моя на доске почёта висела, он и прочёл.
Подойдёт со мной к дружкам и говорит, вот познакомьтесь, это моя Варфоломеевна.
Или полезет с поцелуями и говорит, дай-ка я тебя обниму, Варфоломеюшка. Мне
восемнадцать лет, а он ко мне будто к тётке на базаре обращается. Скажет и
ржёт, как дурак. Такое, видите ли, отчество у меня смешное.
– Ну
и вы бы его по отчеству называли в отместку, – предложил я вариант поведения.
–
Обидеть боялась, – вздохнула старушка. – Да и отчество его я не знала, на кой
оно мне. Любила просто и всё.
–
Понятно. А замуж-то почему не получилось?
– Ты
слушай и не перебивай. Поехали мы прямо со стана в посёлок расписываться. А
перед тем, как подписи поставить, регистраторша и спрашивает Анатолия, согласен
ли он, Ананий, взять в жёны Екатерину. А он, как ни в чём ни бывало, отвечает,
согласен. Представляешь. Я очумела прямо. Какой ещё Ананий, спрашиваю. А он
объясняет, что это он по жизни Анатолий, а по документам Ананий. Такое, мол,
родители ему имя дали. Ах ты, паразит, говорю. Варфоломеевна, значит, смешно, а
Ананий лучше. Это что, говорю, получается, дочку мою, например, будут звать
Ананьевна. Нет уж, сказала я твёрдо, проваливай, дорогой, с таким именем, куда
подальше.
– А
потом?
–
Потом я домой вернулась. Но замуж так и не вышла.
– А дочка откуда? И внучка у вас есть, и
правнучка. Я же их знаю.
– От
другого мужчины, которого я совсем не любила. Зато имя у него было
шикарное.
–
Какое?
– Ну
ты же говоришь, что знаешь нас всех.
И в
этот момент, выйдя из подъезда, подошла к нам дочь Екатерины Варфоломеевны,
пожилая женщина восточной наружности.
–
Добрый день, Татьяна Алтынбековна! – поздоровался я.
* * *
Жватра
За
столом три женщины – комиссия по рекомендации, кого из немногих первоклассников
действительно следует перевести в специальную московскую школу в связи с их
неспособностью успешно справляться с учебной программой. Учительница заводит в
класс симпатичную черноволосую девочку и усаживает её напротив.
– Как
тебя зовут? – спрашивает одна из женщин, раскладывая на столе разные цветные
картинки.
–
Анжелика.
– А
вот скажи, Анжелика, что ты видишь на этой картинке?
–
Помидор.
–
Правильно. А на этой?
–
Огурец.
–
Тоже правильно. А на этой?
–
Капуста.
–
Молодец. А на этой?
–
Картошка.
– А
на этой?
–
Лук.
–
Умница. А теперь скажи, как вот это всё, что ты увидела, можно назвать одним
словом?
–
Жватра, – с радостной улыбкой, будто разгадав трудную загадку, ответила
Анжелика.
Смешно? Не очень. Уж больно красивые глазки у девочки и смотрит она на
взрослых с таким доверием…
* * *
За всех на свете
Мы, два старых человека, принявших уже по
полстакана водки за Россию, сидим на кухне в московской квартире и рассуждаем
про Украину. Я службу свою в армии за границей вспомнил: как мы скудными
пайками делились на учениях, как чуть ли не со слезами на глазах расставались
под марш «Прощание славянки», как искренне после дембеля в гости друг друга
приглашали. А кто там из нас какой национальности нам было всё равно. Потом
товарищ мой закадычный взял слово:
– А я вот не понимаю, почему мы с украинцами
уже и не братья вовсе, как выражаются некоторые. Ну как бы кому не нравилось
слово брат, факты от этого не меняются же. Вот дед мой и бабушка по матери,
совсем маленькими ещё, в начале прошлого века с многочисленными своими семьями
с Украины в Сибирь были насильно переселены. Там выросли и поженились.
Разговаривали то по-русски, то по-украински. Девять детей родили, которые по
паспортам значились уже, конечно, русскими. Один, старший сын, зимой сорок
первого под Москвой погиб. Но где-то на Украине точно ведь были и есть
родственники по семьям моих предков, а значит и мои тоже. Не всех же
переселили. Теперь отца моего возьмём. Он давно умер, и я почти не помню его.
Но знаю точно, что сам он из Киева, всё вернуться туда хотел. При том, что
русский мужик вроде. По разным причинам связь с родными он потерял, жизнь тогда
расхристанная такая была. Почему-то он в Сибири оказался, там они с матерью и
познакомились. У отца на Украине, как рассказывала мать, были несколько сестёр,
дядьки, тётки. У них там тоже наверняка свои дети и внуки потом народились. То
есть опять же все они родственники моего отца и мои тоже. И почему же в таком
случае мы не братья с украинцами, коли уж так по крови и по истории получилось.
Если не братья, так кто тогда. Вот есть у тебя родственники в Гондурасе?
– Нет, – честно признался я. – Хотя, кто его
знает.
– Тогда наливай, и выпьем за всех на свете.
* * *
Раритет
2013
год. В редакцию газеты «Правда» пришёл пожилой мужчина с рукописью статьи о
том, как Зюганов будто бы сам, добровольно, отказался от должности президента
России по итогам выборов в 1996 году.
– Ну,
какой он главный коммунист после этого! – с возмущением подытожил автор своё
устное предисловие к статье.
– А
сами-то вы коммунист? – поинтересовалась женщина, которая вела в этот день
приём посетителей.
–
Разумеется, – ответил мужчина. – Я член партии с девятнадцатого года.
–
Ого! – в один голос раздалось в приёмной. – И все находящиеся в ней сотрудницы
внимательно посмотрели на необычного посетителя.
– А
чего вы удивляетесь, – спокойно отреагировал на их взгляды мужчина. – Я тогда
был лучшим молодым рабочим в депо и меня приняли без особых проблем.
– Вот
это раритет! – произнесла самая молодая сотрудница редакции. – А партийный
билет вам лично Ленин вручал?
– Ну,
что за шутки! – недовольно проворчал в ответ мужчина. – Я в «Правду» пришёл или
в «Эхо Москвы»?
– Да
какие уж тут шутки, товарищ, если вам сейчас должно быть никак не меньше ста
десяти лет.
– Это
почему же?
– Так
вы сами подсчитайте. С девятнадцатого года сколько времени прошло?
Автор
статьи помолчал, подумал немного и спросил:
– А я
как сказал, с девятнадцатого года, что ли?
–
Именно так.
–
Вот, пим дырявый! – обозвал себя мужчина. – С девятнадцати лет, конечно. А
сейчас мне семьдесят. Я просто оговорился. Извините, пожалуйста.
Его
извинили, посмеялись и извинили. Но в публикации статьи про несостоявшегося
коммунистического президента отказали.
* * *
.
Фигуральная любовь
Помню, лет четырнадцать мне было. Сидим за столом в гостиной большой
московской квартиры: я, отец, мать, сестра, её жених Петя, его друг Сева и
невеста друга Юля. И ещё с нами были: кот Васька на коленях у отца, попугай
Попка в клетке на шкафу и бабушка Клава на кухне. Все, кроме меня, кота и
бабушки изрядно пьяненькие уже по случаю просто встретились, воскресенье,
солнышко, салатики, пельмени, пироги с яйцами, зефир в шоколаде и тому
подобное.
– Ну,
дочка, так ты выходишь замуж за Петю или нет? – спросил отец, выпив один и без
тоста очередную для себя рюмку водки.
–
Нет, – решительно и гордо, будто отрекаясь от старой веры, ответила сестра.
–
Почему? – удивился отец и положил солёный огурчик обратно в банку.
–
Потому, что я люблю Севу.
– А
Сева кого любит? – спросил я, чтобы прервать наступившее молчание.
– А я
люблю Юлю, – ответил Сева.
– А
Юля кого любит? – снова спросил я подстрекательски.
– А я
люблю Петю, – ничуть не подыгрывая моему шутливому тону, ответила Юля.
– А
Петя кого любит? – деликатничать я уже не стал из принципа, да и любопытно же
было.
– А я
тоже люблю Севу, – ответил Петя и быстро выпил стоящий перед ним полный фужер
вина. – Не подумайте ничего плохого. Просто я люблю его, как человека, и всё.
Никого не люблю, а его люблю.
– Так
это не треугольник, а загадочная фигура какая-то получается, – весело произнёс
я, не оценив тогда по малолетству всю глубину объявленных вслух сокровенных
признаний.
– А
ты-то сам кого любишь? – неожиданно спросила меня мать.
–
Папу, – не раздумывая ответил я, видя, как отец мрачно упёрся взглядом в одну
точку. И тут же спросил его: – А ты кого любишь, пап?
– А я
Ваську люблю, – буркнул отец, поглаживая кота, а тот взял вдруг и перепрыгнул
на колени к матери.
–
Понятно теперь, кого Васька любит, – сказал я. – А ты, мама, кого любишь?
– А я
бабушку Клаву люблю.
–
Бабуль, а ты кого любишь? – крикнул я в кухню.
– А я
вон Попку люблю, – заходя в комнату с большим чайником, спокойно ответила
бабушка.
– А ты, Попка, кого любишь? – обратился я к
попугаю.
–
Попка хороший, – невпопад ответил попугай игрушечным голосом и, подозрительно
взглянув на кота, громко добавил, – А Васька дурак.
* * *
Загадка
В
одном государстве заболел демократически избранный правитель. Много лет был
здоровым, а тут вдруг взял и почувствовал себя плохо. Месяц болеет, другой,
третий. Простые люди переживают, беспокоятся. Хотя сами не понимают, зачем и о
чём – как жили они в постоянной заботе о хлебе насущном, так и живут. И вот в
засекреченный столичный госпиталь приехали главный министр, главный депутат,
главный военный и супруга больного. Встретили их за длинным столом с белой
скатертью три пожилых академика от медицины.
–
Состояние пациента критическое, – констатировал самый старенький из них. –
Вместо полностью отказавших лёгких и почек работают аппараты. Мозг тоже умер.
Однако равной технической замены такому органу ещё не создано. Что делать?
– А
сколько ещё вы можете продержать господина правителя в таком состоянии? –
спросил главный министр.
–
Один год, – хором ответили академики.
– Но
вы понимаете, что сейчас не время сообщать о его смерти, – вмешался главный
депутат. – Неясен ещё расклад в правящей партии, начнётся стихийная борьба за
власть, под угрозой заключение международных соглашений.
– И
смена верховного ни к чему пока, – заявил главный военный.
– Вот
поэтому мы и пригласили вас, чтобы вы приняли правильное решение, – сказал
председатель консилиума. – Давайте так. К завтрашнему утру, если можно, мы ждём
от вас соответствующих указаний.
– А
вы что думаете? – обратился один из докторов к жене правителя.
– Не
знаю, – безутешно махнула рукой первая леди последней молодости. – Моё мнение
всё равно учтено не будет.
Прошёл год. Всё это время официально сообщали, что исчезнувший из
публичного обозрения правитель находится в процессе длительной реабилитации,
постепенно поправляется, изучает документы, подписывает законы и даёт
распоряжения. Таким образом, ничего в жизни этого государства не изменилось и
кто на самом деле, как и раньше, управляет им, осталось загадкой. Вот вам и
роль личности в истории – ни роли, ни личности, ни истории.
* * *
Кому у нас жить хорошо
Урал.
Екатеринбург. Мороз минус сорок. Я в командировке. Приехал из Москвы вчера
вечером. Утром на оптико-механический завод. По наладке нового шлифовального
оборудования. Город знаю. Выхожу из гостиницы и косяком через дворы
многоэтажных домов к автобусной остановке.
Прохожу мимо колодца теплотрассы. Густой пар из дырки между крышкой и
чуть приподнятой возле неё бетонной плитой. Парит так сильно наверняка от
протечек горячей воды в трубах. Вдруг из этой самой дырки высовывается чумазая
и заросшая голова бомжа, даже примерный возраст которого определить
невозможно.
– Эй,
парень, – окликает меня голова сиплым голосом. – Сколько время?
– Без
пятнадцать девять, – слегка притормаживая, сообщаю я.
–
Утра или вечера? – неожиданно уточняет бомж.
–
Утра, конечно, – отвечаю с удивлением.
В
этот миг рядом с первой головой появляется вторая такая же и таким же голосом
спрашивает у первой:
– Ну,
сколько?
– Три
четверти.
–
Какие ещё три четверти?
–
Потом скажу, – и обе головы снова опускаются вниз, освобождая дырку для пара.
Так
вот, думаю, кому у нас жить хорошо! Тут из кожи вон лезешь ради дополнительного
заработка, по командировкам мотаешься, а они из тёплого колодца вылезать не
хотят и времени суток не замечают.
* * *
Кошмар
Заболел я вечером. Вначале температура была
небольшая, а ночью уже тридцать девять и девять. И вот чудится мне в
лихорадочном помрачении, будто я на заседании Думы выступаю. Всё плохое
обличил, всех негодяев уличил. Всем досталось, и богатым за жадность и
чиновникам за коррупцию. А в конце как закричу: «Уходите!». В ответ же все
депутаты повскакивали с мест и заорали: «Не уйдём!» Господи, подумал я, чего
только не примерещится с такой высокой температурой. Прекрасно живём ведь,
особенно от Москвы подальше.
А рано утром звонит мне сестра с Урала и
давай жаловаться, какая пенсия маленькая, как цены на всё выросли, к врачу не
попадёшь. За квартиру, говорит, заплатишь и можешь зубья на полку складывать. А
я человек старый, зубов у меня вообще нет. Иногда спросонья забываю протезы
вставить, так и хожу с проваленным ртом до обеда. Так вот я и говорю ей, что
болею, не могу много разговаривать. А она, я тебя вылечу. Возьми, говорит,
побольше пасты и подольше почисти зубья. Я растерялся и спрашиваю, чего
почистить? Кошмар!
* * *
Уроки английского
Ему семьдесят, ей шестьдесят. Его зовут
Алексей Афанасьевич, её Зинаида Петровна. Жили они душа в душу. И вот как-то он
рассказывает ей:
– Стою сегодня на остановке, автобус жду.
Слышу, бабка одна рядом ворчит. Как вы тут в Москве живёте, говорит, скука
страшная. А другая бабка спрашивает её ехидно, а вы откуда такая сюда явились.
А та докладывает во всеуслышание и с гонором, из Англии. Сын мне квартиру здесь
купил. Сказал из-за международной обстановки не могу я больше к тебе в Лондон
ездить каждый месяц. А третья бабка встревает и советует англичанке участливо,
а вы запишитесь в московское долголетие, там разные занятия для пенсионеров проводятся,
по танцам, по рисованию. А та ей брезгливо так, а я уже записалась и сходила
раз. Пришла, говорит, а там одни старухи сидят и чай пьют. А вторая бабка
спрашивает, а вам-то сколько лет. Восемьдесят пять, отвечает. Представляешь!
– А я тоже уже записалась, – заявила Зинаида
Петровна. – На английский. У меня в школе по нему пятёрка была. И тебе надо
чем-то заняться для саморазвития. Там, например, даже на гитаре играть учат.
– Зачем! – с удивлением воскликнул Алексей
Афанасьевич. – Чтобы похоронный марш выучить?
– Да ну тебя. Как хочешь. А я завтра иду.
И вот возвращается Зинаида Петровна после
первого занятия.
– Хаудуюду, дорогая, – встречает её Алексей
Афанасьевич.
– Да ты хоть знаешь, что это такое? –
спрашивает с улыбкой Зинаида Петровна. – Так сейчас никто не говорит.
– И дорогая не говорят?
– Эх, дурачок ты у меня. Ничего не знаешь.
– Хорошо. Если ты всё знаешь, тогда ответь
мне, как сказать по-английски извини?
– У них два варианта этого слова, – забыв на
минуту, что муж почти всё и всегда превращает в шутку, принялась объяснять
Зинаида Петровна. – Первое, это экскьюзми. Это как бы ты спрашиваешь у
человека, можно или разрешите. А второе, это сори. Это уже как бы умоляешь
простить тебя за что-то ужасное.
– Спасибо! – поблагодарил жену Алексей
Афанасьевич за такое краткое и толковое объяснение. – Это, допустим, приглашаю
я к себе домой ту англичанку с остановки, помнишь, вчера рассказывал, и говорю
ей, экскьюзми, а можно я вас, ну сама понимаешь, что. А, когда у меня ничего не
получилось, тогда я ей говорю уже, сори, мэм. Правильно?
– Правильно, – вдоволь насмеявшись,
подтвердила Зинаида Петровна. – А на самом деле что бы ты ей сказал?
– По-английски или по-русски?
– По-английски, конечно.
– На иностранные языки это не переводится.
* * *
А я почём знаю
Кабинет судьи в одном из районных судов
Москвы. Собеседование в порядке подготовки дела к судебному разбирательству.
– И как долго ваш муж пьёт? – спросила
судья, миловидная дама с плохо скрываемой иронической ухмылкой на благородном
лице.
– Несколько лет уже, – ответила истица, на
вид затюканная бытовыми заботами женщина средних лет. – Как начал пить, так
остановиться не может. И всё за нашу победу, говорит. Когда победим, тогда
брошу.
– Так, ответчик, – обратилась судья к мужу
истицы. – Поясните суду, почему вы каждый божий день закладываете?
Но ответчик в ответ изобразил лишь нечто
похожее на равнодушный взмах руки, промычал что-то запойным голосом и нервно
почесал взъерошенный затылок.
– Он же спился совсем, – жалобно всхлипнула
истица. – Вы же сами видите.
– А дети у вас от него?
– От него, конечно. Здоровых мужиков у нас в
доме давно нет, одни старики никудышные остались.
– Ладно, хоть старики, – заметила судья. – Я
вон в особняке живу, так даже поговорить не с кем. Тишина, как на кладбище.
Вздрагиваю только, когда шишка на крышу с дерева упадёт.
– А что, правда, тошно одной? – забеспокоилась
вдруг истица.
– Хоть в петлю лезь! – решительно заявила
судья. – Но это лирика. Так мы разводимся или нет?
– Я уж и не знаю теперь, – вместо
подтверждения своего требования поделилась сомнениями истица. – А нельзя его
без развода просто наказать по всей строгости закона?
– За что? – искренне удивилась судья. – За
то, что пьёт за нашу победу? И по какому такому закону? Вы что, хотите, чтобы с
меня мантию сняли?
– Нет.
– А чего вы тогда хотите?
– Неужели не догадываетесь? Он ведь ничего
не может.
– Догадываюсь, – ответила судья. – Но это
обстоятельство к делу не относится.
– Ещё как относится, – возразила истица.
– Хорошо, пусть так, – согласилась судья. –
Но я должна выслушать ответчика, а он мычит. Поэтому подготовку к разбирательству
вашего заявления по существу я откладываю на неопределённый срок.
– И сколько же ещё он так пить будет?
– А я почём знаю.
* * *
Дорогие мои москвичи
1975
год. Застой ещё не совсем полный, а до перестройки вообще далеко. Подъезжает к
Москве поезд дальнего следования. В купе два парня, примерно одного возраста.
Один с Алтая, а другой во Владимире подсел, из командировки домой едет. Одного
Саня зовут, а другого Ваня.
– Так
тебе остановиться не у кого? – спросил Ваня.
–
Даже знакомых никого нет, представляешь, – ответил Саня.
–
Тогда у нас поживёшь. Я всё равно, когда жены нет, у родителей живу. Поесть
там, постирать, на всём готовом, сам понимаешь.
– А
жена где?
– Она
у тёщи на даче в Переделкине. Урожай помогает им собирать, пока тепло. Короче,
у нас остановишься.
– Да
я на недельку всего. Побываю, где запланировал, и назад. А что я должен буду?
– Ты
что, с ума сошёл! Это же чисто по-человечески.
Добирались от вокзала вначале на метро, потом на автобусе, и минут
десять пешком шли. Район, судя по новеньким домам, выстроен был совсем недавно.
Как Ваня с женой поселились в небольшой двухкомнатной квартире, Саня
интересоваться не стал, неудобно было.
–
Так, холодильник я включил, бельё на диван положил, где магазин показал, адрес
и номер родителей под телефоном, ключи передашь соседям напротив. Всё. Я уехал.
И
Ваня уехал. А Саня остался, не веря своему везению. Сел у окна и думает, как
так можно, какой-то парень-москвич запросто оставил квартиру незнакомому
парню-немосквичу.
Дня
через два зазвонил телефон, и мама Вани пригласила Саню в гости. Просто так, на
пельмени. Саня приехал, рассказал Ваниным родителям, что три года назад окончил
институт, работает на заводе, ждёт квартиру, должны дать как молодому
специалисту, что никогда раньше в Москве не был, а тут решил в отпуск съездить,
что по Красной площади он уже погулял, Ленина видел, на ВДНХ тоже был. Теперь
вот надо обязательно на Новодевичьем кладбище побывать, у могилы Шукшина
постоять.
На
следующий день Саня поехал на кладбище. А туда, кого попало, не пускают,
оказывается, только родственников по спецпропускам. Встал Саня у ворот и не
знает, как быть. И тут вдруг подходит к нему женщина с корзинкой цветов.
–
Держи вот, – понимающе сказала она Сане. – Со мной пойдёшь.
Так
Саня и прошёл к знаменитому земляку. Только вначале он с корзинкой в руках
проводил эту добрую женщину к могиле её отца, учёного, академика.
Перед
самым отъездом из Москвы Саня всё думал, ну как же отблагодарить Ваню. И,
ничего не придумав лучше, он просто оставил на тумбочке у входной двери бутылку
коньяка, коробку конфет и записку со словами: «Спасибо вам, дорогие мои
москвичи!»
* * *
Рога и копыта
Месяц назад поженились и на тебе – тёща
разводится. Попросила зачем-то дочку приехать, будто без неё в загс не пустят.
А дочка – жена моя, наивная и доверчивая, как ребёнок. На тринадцать лет моложе
меня. Не знает ещё, какими мужики могут быть хитрыми и коварными. Заболтают,
выпить дадут, попробовать вроде, угостят чем-нибудь вкусненьким, опять рюмочку,
приобнимут слегка, а потом… Хорошо, что я у неё не такой. Никогда бы не стал
приставать с плохими намерениями к незнакомой девушке.
Заходим, значит, на Казанском в купе, а в
нём уже трое сидят. Молодые, здоровые, улыбаются по-армянски. Конечно, поезд
ведь в Сочи идёт, где у них все свои. Один аж засиял весь. Вскочил, сумку с
поклажей выхватил у меня, на полку поставил. А жену мою сладострастненько так
на место усадил. Чуть ручку ей не поцеловал, иуда. Двое других тоже
засуетились. А на столике, вижу, коньяк стоит, шоколадочка рядом.
Не помню я, как в метро очутился, как до
Выхино доехал, как в квартиру вошёл. Откуда только берутся эти тёщи. Купаться
она, видите ли, не может без супруга. С дельфинами может, а без мужа никак. А
тот на балконе сидит с утра до вечера, курит, как паровоз. Чёрное море грязное,
говорит. Как будто Белое чище. Вот что с ней сейчас происходит? Это я сейчас о
жене уже. Содом и Гоморра! А впереди ночь. Боже ж ты мой, Калигула отдыхает! От
армян этих всего ожидать можно. Те ещё петросяны. Так рассмешат, что не только
рога, но и копыта вырастут!
Вот влип, так влип! Чёрт-те что в голову
лезет. Несчастный я человек, кончился мой медовый месяц! А с ним, похоже, и
жизнь моя. И всё из-за этой тёщечки злополучной. Представить страшно, что там
сейчас в купе твориться! Закрыли дверь на защёлку и всё. После такого нам уже
не быть вместе. Прощай, милая. Разошлись наши пути. Тебе – в вечный порок, а
мне – в вечное разочарование. Напьюсь, точно напьюсь, как сантехник. Одну муть
другою залью.
На следующий день звонок из Сочи.
– Ты почему не отвечаешь? – спросила она.
– А ты звонила? – ответил я вопросом и
посмотрел на пустую бутылку.
– Несколько раз. С тобой всё нормально?
– Со мной да. А как ты доехала, как
попутчики?
– Отлично. Очень вежливые ребята попались,
врачи из Бурятии. На какое-то совещание в Рязань ехали. Через два часа вышли. А
потом бабушка одна подсела и женщина, болтунья ужасная. Так и ехали втроём всю
дорогу.
Они втроём, буряты втроём, а мне тридцать
три уже. Возраст Христа. Я проповедовать должен, а не водку пить без причины и
без закуски. Не ревность это, а чертовщина какая-то. Никогда больше не буду
представлять себе то, чего сам не вижу. Вот смотрю в зеркало и не вижу пока
никаких рогов с копытами.
* * *
Закон дружбы
Общественные бани живы ещё, оказывается. С
парными в кафеле и с металлическими тазиками на лавках. И вот сидят в
просторном предбаннике раскрасневшиеся после парилки и укутавшиеся в простыни
два бородатых бугая лет под сорок. А напротив, тоже в простыне, сидит чисто
выбритый мужичок, явно намного старше и заметно поддатый уже. У бугаев пиво, у
мужичка во фляжке что-то.
– Представляешь, – говорит один бугай. – Я
их прикрываю, всё для них делаю, а они сдают меня конкурентам. Друзья,
называются.
– А я тебя предупреждал, – говорит другой
бугай. – Я тоже думал, что мы дружим. А когда они все вместе заяву на меня
накатали…
И так ещё минут пять обсуждали и осуждали
они кого-то. Тех, кого они считали своими друзьями, кому помогали, кому верили,
а в итоге – предательство и проблемы. И, главное, что те знать этих не хотят
больше и не идут ни на какие контакты.
– Извините, ребятки, – хлебнув чего-то из
фляжки, обратился вдруг к бугаям мужичок. – Я слышу, о чём вы говорите, и вот
что хочу сказать вам. В конце пятидесятых детей было много, после войны
нарожали. В садик я уже не ходил, а
взрослые работали все. И мать после первого класса отправила меня из Москвы к
деду в деревню. Как сейчас помню, посыпал он мне сахаром ломоть хлеба в день
приезда, побрызгал водичкой сверху, и я выхожу с этим лакомством на улицу. А
местные пацаны увидели и давай орать: «сорок восемь, половину просим». Ну, я
одному отломил кусочек, другому. А потом они в футбол стали играть, а меня не
берут. Я деду пожаловался, а он говорит: «А ты завтра, выйдешь, и крикни –
сорок один, ем один». Я послушал деда, так они после этого стали меня ещё
жадиной-говядиной обзывать и всё равно ни в какие игры не берут. Я снова к
деду, а он и говорит: «А пошли ты их всех по-русски …».
– Прямо так и сказал? – удивились бугаи. –
Вы же ещё ребёнком были.
– Зато на всю жизнь запомнил.
– И что, послали?
– Послал, – отхлебнув очередную порцию из
фляжки, ответил мужичок. – Ещё как послал. Самому задиристому из них даже нос
расквасил. И сразу все зауважали меня. Сами стали звать, и в футбол, и в лапту,
и в пряталки, и в городки, и в чижика, и на речку. Вот такой закон дружбы
получается, ребятки. Дедов слушать надо. Особенно, когда государством
управляешь.
* * *
Подержи, Люся
Случилось
это в начале девяностых, сам всё видел. Поздно вечером идут мимо входа в
ресторан ну очень приличного вида старичок со старушкой. И в этот самый момент
вываливаются из дверей два пьяных амбала в кожаных куртках. И давай дурашливо
за старичков этих цепляться, вешаются на них, обхватывают, будто приятелей
закадычных. Да ещё матюкаются и ржут при этом, как последние отморозки. Шляпку
с головы старушки сорвали, причёчку ей растрепали. Тогда старик, сильно
оттолкнув обоих в сторону, снял очки, вынул оба зубных протеза, сказал жене
«Подержи, Люся» и так отметелил этих амбалов, что я до сих пор гадаю, выжили
они или нет.
* * *
Хрен им, а не Москва
1933 год. Большое и шумное сибирское село.
Мишке Мусохранову десять лет. Отец его в гражданскую сгинул, а мать с кулацким
сыном в Китай убежала. Жил Мишка с бабушкой, с бабой Ганей. Любила она внука так крепко и так
берегла его, что пуще некуда. И всё представляла, что вырастет он гарным
хлопцем, правнуков ей нарожает, похоронит её по-человечески. А пока что он
просто маленький Мусохранчик. И вот однажды этот самый маленький Мусохранчик
сотворил очень некрасивый поступок. Вышел он с ребятами в поле за сусликами. Но
не «выливать» их водой, как принято было, а керосином травить. Плеснул
керосинчику в нору, зверёк сам и выпрыгивает. А день знойный был, солнце в
зените. Навстречу со стороны райцентра дядька Лукьяныч идёт. Видно, что угорел
он сильно от жары и дороги. Тот самый дядька, который намедни пожаловался бабе
Гане на то, что драгоценный внучок её в сад к нему без спросу забрался. Ладно
бы просто пожаловался, а то взял и обозвал его ещё при этом Мухосранчиком.
Подошёл, значит, Лукьяныч к ребятам и просит: «Умираю, – говорит, – дайте
попить чего-нибудь». Мишка и сунул ему бутылку с керосином. Лукьяныч схватил
её, сделал пару глотков, покачал головой и пошёл дальше.
1941 год. Никого Мусохранчик не нарожал бабе
Гане, не успел. Успел только плотником поработать, на механика выучиться, да
дюжину девчонок в себя влюбить. Последнее письмо его с фронта заканчивалось
словами: «Хрен им, а не Москва». А потом похоронка. Баба Ганя словно рассудка
лишилась, неделю в одной рубашке босиком по селу бегала, едва отходили. А через
много лет уже получила она весточку от пионеров одной из школ города Ржева с указанием,
в какой местной деревне вместе с другими воинами покоится её внук. Сшила она
чёрный мешочек с завязками, вручила его Лукьянычу и тот, душа добрая, съездил
туда и привёз с братской могилы горсть землицы. Уж как убивалась баба Ганя над
ней. Всё маленький Мусохранчик виделся ей, залетает будто в избу и кричит:
«Бабушка, пирожки готовы?»
2020 год. Открытие Ржевского мемориала с
бронзовой фигурой советского солдата, которого поднимают ввысь 35 журавлей. И
на стальных панелях фамилии 17 660 погибших. Давно уж нет в живых бабы
Гани. Похоронил её Лукьяныч, а следом и сам помер.
* * *
С о д е р ж а н и е :
1. Инстинкт собственника
2. Омар и Зигмунд
3. Совсем оборзела
4. Полёт в будущее
5. Сказание о знании и
незнании
6. Спой нам про Витьку Махова
7. Дисней и дедушка
8. Тогда всех расстреливали
9. Паника
10. Родненькая
11. Досталось на орехи
12. Бородатый мишка
13. Во, дают!
14. Подскажите
15. Чёрная зависть
16. Абсолютная ахинея
17. Сатановский и Бузова
18. В чём разница?
19. Кругом обман
20. Норкин и дворники
21. Горчица с икрой
22. Басня и дебил
23. Допрос
24. Печёнка
25. Приговор за топор
26. Весёлое утро
27. Героический шутник
28. Любовь по паспорту
29. Слов нет
30. Имена и судьбы
31. Жватра
32. За всех на свете
33. Раритет
34. Фигуральная любовь
35. Загадка
36. Кому у нас жить хорошо
37. Кошмар
38. Уроки английского
39. А я почём знаю
40. Дорогие мои москвичи
41. Рога и копыта
42. Закон дружбы
43. Подержи, Люся
44. Хрен им, а не Москва
* * *
Рег.№ 0345165 от 11 октября 2023 в 09:22
Другие произведения автора:
Александр Посохов "ЯМА" (басня)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
