Мумиё

1

Девушка сошла с дороги, гибким движением всего тела поправили рюкзак на спине  и стала подниматься по извилистой тропинке. Вскоре перед ней открылось плоское овальное пространство в обрамлении фиолетовых скал. Очевидно, здесь когда-то было озеро. В середине стояла брезентовая палатка. Рядом лежали набитые чем-то мешки. Девушка подошла, оглядела горы, несколько раз крикнула. Потом сняла рюкзак и села на камень возле палатки. 

Минут через пять из-за скал показался человек. Он проворно спустился по фиолетовой осыпи, поросшей сизым кустарником, подошел к девушке. Это был мужчина лет пятидесяти с короткой рыжей бородой  и живыми серо-зелеными глазами. Она встала. 

– Маша?  – Он удивленно смотрел на ее несчастное лицо. – Что-то случилось?

– Кирилл пропал! Вы его не видели? 

– С тех пор, как вы ко мне заходили  – нет.

– Я тогда через три дня в Самарканд уехала, – продолжала девушка. В ее больших светло-карих глазах была тревога. – А он должен был в этот вторник вечером приехать. 

Слушая ее, бородач откинул полы палатки, вынес кастрюлю, стал разжигать костер. Она снова села.

– В четверг у Кирюши отпуск заканчивался. А в среду мы хотели заявление в загс подать.

Мужчина прищурил глаза, приоткрыл рот, собираясь, видимо, пошутить на эту тему, но, словно поняв неуместность подобных шуток, закрыл его снова.

– Я не выдержала, дядя Дима, сама приехала.

Он поставил на очаг кастрюлю и чайник.

– От поворота на Вору пешком, Маша, шла?

– Да. В грузотакси о нем расспрашивала. Таджики говорят, в воскресенье русский парень вниз ехал. По их описанию – Кирюша. Был чем-то расстроен. Вдруг грузотакси остановил, слез  – рюкзак чуть не забыл  – и быстро-быстро назад пошел. Позже видели, как он по этой тропинке поднимался. – Она качнула кистью  руки  в  сторону,  откуда  пришла. – Торопился очень. С полным рюкзаком!.. А до этого в тот кишлак…  в Вору… дважды приходил. В магазин. Первый раз в ту пятницу…

– Таджики все  примечают, все запоминают,  – вставил бородатый, кивнув головой.

– По словам продавца  – он тоже сегодня ехал  – веселый был, шутил. Два казана купил и ведро. На другой день опять пришел. Мрачный. Купил три бутылки водки. А он же не пьет…  А в Пенджикенте я проводника встретила. Когда он группу на озера вел, – она плавно махнула рукой на противоположную сторону ущелья, –  к ним молодой парень подошел, по всем приметам Кирюша. Предложил…

Она вдруг замолчала.

– Мумиё? Ты, Маша, говори, не бойся. Я его давно не собираю. Вам не конкурент.

– Да… Неготовое еще…

– Сырец. Понятно.

– Туристы купили все, что у него с собой было. Договорились, что через три дня на обратном пути они у него два килограмма готового купят…

– Ого! Вот для чего казаны – мумиё выпаривать. Все правильно…  И почем? 

– Не спрашивала. Группа большая, москвичи и прибалты. А через три дня мумиё кто-то другой принес. Сам проводник его не видел: тот за скалу прятался, вниз не спустился, туристов к себе подозвал. Пьяный, говорят, был.

– Довольно странно, –  подытожил бородач.

Минуту они сидели молча, не отрывая взгляда от пламени.

– Сейчас между таджиками слух пошел, – заговорил Дмитрий, – мол, какой-то русский пещеру нашел. Мумиё в ней  – видимо-невидимо. Два брата, Зиё и Файзулло, уже здесь крутятся, пещеру эту ищут…  У местных таджиков есть предание, что где-то в этих горах, – он поднял голову и посмотрел на двуглавую вершину над ними, – есть такая пещера. Старик один, из Вору, вроде бы знал про нее. Он давно умер, полвека назад. Где пещера  – никому не сказал. Я думаю, это не просто легенда. – Он снял кастрюлю  с  огня,  разлил  по  мискам  суп. – Угощайся, Машенька!

Девушка достала из своего рюкзака свежий хлеб. Стали ужинать.

– Огоньки там по вечерам горели. – Дмитрий кивнул на гору. – Первый под той красной скалой зажегся. – Он показал на отвесную высокую скалу. Она и была одной из вершин.

–  Мы там палатку поставили, дядя Дима.

– В тот день и загорелся, когда вы от меня ушли. Все правильно. Когда это было?

– Сегодня пятница…  Две недели назад.

– Две недели! Вот время летит…  Значит, это ваш костер и был. – Он налил чай в пластмассовые кружки. – Через пару дней  другой огонек засветился, повыше. Ещё дня через три третий появился, правее, ближе ко второй вершине. – Дмитрий показал кружкой с чаем на гору. Девушка слушала с тревожным вниманием. – Затем первый, за ним третий потухли. Дольше всех второй огонек горел. Иногда до утра. А вчера и он погас… Маша, а вы там никого не видали?

– Встретили одного.

– Русского?

– Да.

Дмитрий живо повернулся к девушке.

– Маленький такой, сутулый? С перебитым носом. Неприятный тип!

– Да нет…

– А какой?

– Высокий… Молодой, симпатичный. – Теплота зазвучала в ее голосе. – На щеке родинки… Стасом звать. Он у нас две ночи ночевал. Потом ушел... А кто это – с перебитым носом?

Дмитрий погладил бороду.

– Был он тут у меня три года назад. Я же здесь семь лет уже работаю. Рабочим лесхоза. В марте он появился. Погодка та еще была! Дождь пополам со снегом. Ветер. А у него только одеяло! Накрылся им и идет. Сам низенький, одеяло по земле волочится. Ну, переночевал он у меня. На рассвете вверх пошел. А через три дня опять  заявился.  «Бухнуть  будет?  –  говорит.

– Душа требует». У меня была заначка. Выпили. Гляжу: распирает его всего, поделиться чем-то хочет, похвастаться. «Что отмечаем?» – спрашиваю. Крепился он, крепился, не выдержал. «Ты, – говорит,– живого миллионера видал? Нет? Тогда смотри. Вот он, перед тобой! Сегодня,– говорит,– пещеру нашел. Мумиё в ней тонны на полторы. Высшего качества. На всю жизнь себя обеспечил». И что же? Через час этот миллионер у таджиков козленка украл. По пьянке. Они его поймали. Козленка отобрали, пожурили немого, отпустили. Здесь люди в основном не злые, не вредные. Так он – полчаса не прошло – к таджичке шестнадцатилетней стал приставать. Еле вырвалась. Вот этого таджики не прощают. В общем, дали ему три года. За скотокрадство… Искал я потом эту пещеру. Не нашел. – Он немного подумал. – Что ты теперь, Маша, делать собираешься?

– Туда поднимусь. Искать буду Кирюшу.

– Не страшно одной?

– Страшно. Может, вы со мной пойдете, дядя Дима?

Он подумал, сказал без особого воодушевления:

– Ладно…  Здесь тогда, Машенька, переночуешь, а завтра пораньше, чтоб по солнцепеку не идти, встанем и двинемся… Но только один день, Маша. Больше не могу. Мне мешки с эфедрой надо вниз спустить, к дороге подтащить. В понедельник лесхозная машина за ними приедет.

– И на том спасибо, дядя Дима, – произнесла девушка с некоторым облегчением. –  Я вот все думаю…  Кирюша собирался в одну пещеру опасную спуститься. На веревке. При мне не успел. Я его просила, когда уезжала, без меня туда не лазить. Я боюсь – он все же полез, и что-то случилось…

Дмитрий нахмурился.

– И там поищем.

– Я и веревку взяла.

Быстро, как всегда в горах, стемнело. Застрекотали цикады. 

– Все, Машенька, на боковую. Завтра разбужу чуть свет.

Они залезли в спальные мешки. Дмитрий сразу захрапел. Маша долго ворочалась с боку на бок. Сна не было. Она вылезла из палатки, села на камень. Снизу доносился шум реки, где-то вверху ухал филин. Маша посмотрела на двуглавую гору, на небо. Ей вспомнилась предпоследняя ночь перед ее отъездом. Вот так же светили над ними звезды. Противоречивые чувства, в которых она не могла до конца разобраться, нахлынули на нее. Одно из них было почему-то чувство вины.

2 

Они с Кириллом молча сидели тогда возле палатки, под самой скалой. Она темной громадиной вздымалась в небо. Сияли яркие, лучистые звезды. Маша прижималась к его плечу. Ее переполняло ощущение поэзии жизни. Над ней была вселенная, величественная, беспредельная, рядом – любимый человек. И больше никого и ничего. Никогда еще не был для нее Кирилл таким близким и родным. Маша была счастлива. Она не сомневалась, что он чувствует сейчас  то же самое. 

– Ну что за черт! – вдруг сердито заговорил Кирилл. – Вот уж не везет так не  везет.  За весь день – ни грамма. Другие, – зависть зазвучала в его голосе, – полные рюкзаки домой привозят. Жорик уже машину на мумиё купил…

У Маши тоскливо сжалось сердце. Все очарование разом исчезло. Она села прямо.

– Должен же я найти наконец! Хотя бы по теории вероятности должен.

Она молчала. Опять ее охватили сомнения. Не совершает ли она ошибку, с тем ли человеком связывает свою жизнь? Любит ли он ее? Способен ли он вообще любить?.. Она вдруг вспомнила его родителей, таких чопорных, чинных, холодно-вежливых. Как напрягалась она всегда в их присутствии, как боялась сказать ненароком что-нибудь неподобающее…

Маша искоса взглянула на него. Кирилл сидел, опустив голову. На его худом лице играли блики костра. Черты лица были правильные, даже, пожалуй, красивые. Лишь глаза были нехорошие: какие-то стеклянные, холодные. Неопределенного очень светлого оттенка, с маленькими зрачками. Угрюмую досаду выражало это лицо. Маша вздохнула. 

Вторую неделю они тщетно искали в этом ущелье мумиё. Кирилл уже четыре года ездил за ним в Фанские горы и почти ничего не находил. Друзья давно над ним подшучивали.  Все шло к тому, что и на этот раз он вернется домой ни с чем. Через неделю у Кирилла заканчивался отпуск. Маша уезжала уже послезавтра – сдавать экзамены. Она поступала в тот же институт, который недавно закончил Кирилл, и где преподавали его родители.

Внезапно кто-то чихнул. Маша вздрогнула.

– Не помешаю? – раздался хриплый голос.

Из темноты к ним шагнул высокий, стройный молодой человек. Его привлекательное, мужественное лицо заросло щетиной. На левой щеке темнели две родинки. Глядел он приветливо и смело. Кирилл предложил ему чаю.

– Красотища какая! – произнес Стас – так он представился, – отхлебывая из пластмассового стаканчика. – Мы здесь как боги: вся земля под нами, выше нас только звезды… Хорошо сидим!

Вначале он был несколько напряжен, но постепенно расслабился, устроился поудобнее; темные глаза его подобрели. Стас разговорился. Втянул в беседу Машу и даже сумрачного Кирилла. Девушка быстро почувствовала к нему доверие и симпатию. Он тоже искал мумиё. Пришел налегке, без палатки, без спального мешка.

– Да, классные здесь места, –  говорил Стас. – Туристы валом валят. Со всего Союза. Даже из-за бугра.

– Здесь и люди хорошие, – подхватила Маша. – Помочь всегда готовы. Обходительные, доброжелательные… – Она улыбнулась. – Когда в грузотакси ехали, пассажиров набилось – яблоку негде упасть. А на остановках еще и еще садятся…  И ничего, спокойно едут. Один таджик с козой втиснулся.  Другой  – с грязной канистрой с керосином.  И никто не заругался, всё в шутку обратили…

– У них так. Мы, русаки, передрались бы уже все, –  засмеялся Стас.

Маша тоже хихикнула.

– Это называется культурой общения, –  наставительно, с серьезным лицом заметил Кирилл.

Стас оборвал смех, внимательно поглядел на него, заговорил горячо и убежденно:

– А по мне так лучше искренне в морду дать, чем притворно улыбаться. Кто в гневе не сдерживается, тот, если он к тебе по-доброму, то уж по-доброму на самом деле. Я лишь таким людям верю. Искренним. А тут никогда не поймешь, что от души,  что от этой самой культуры… Они строго по правилам живут: это нужно, то нельзя. Пить нельзя, ругаться нельзя. Я при одном таджике заматерился, без задней мысли, так, для связки слов, так он драться полез, подумал, короче, я его оскорбить хочу…  Разве можно так жить?

– Можно и нужно, –  отрезал вдруг Кирилл.

Стас опять посмотрел на него. Он словно к нему приглядывался.

– Кому нужно? Не по правилам, неизвестно кем и когда придуманным надо жить… – Стас оглушительно чихнул, –  …а как душа велит. (Девушка согласно покивала головой.) Я давно заметил: те, кто всегда правильно поступают – недобрые обычно. – Он глядел на звезды. Окружающая обстановка располагала видимо к философствованию.– Злятся они на людей как бы за то, что ради них душу свою в узде держать приходится…

Маша слушала, не отрывая от Стаса взгляда. Кирилл пригладил на голове редкие светлые волосы, сказал желчно:

– Удобная философия. 

Стас нахмурился, однако промолчал.

– А я со Стасом согласна, –  задумчиво и как будто грустно произнесла девушка. – Что от сердца идет, только то и настоящее.

Кирилл лишь нетерпеливо и досадливо махнул рукой.

Гость остался у них ночевать.

А утром Стас проснулся в жару.

– И как ты умудрился летом простудиться, –  удивленно и недовольно сказал Кирилл.

– Сам не пойму… Прошлой ночью я по дороге шел; мимо Газзы прохожу, смотрю: в реке щенок барахтается, из последних сил. Может, свалился, может, бросили – не знаю. Полез, вытащил, самого чуть не снесло. А потом, за поворотом уже, как был, мокрый, на земле заснул. (Маша молча всплеснула руками.) От этого, может. Мне собак всегда жалко. Я его с собой хотел даже взять. Только куда я с ним?

– Конечно, их жалко, – кивнула девушка. – Они же как люди чувствуют всё.

– Анимализм,– буркнул как бы про себя Кирилл.

Маша стала рыться в своем рюкзаке.

– Я вроде сюда аспирин поклала. Не могу найти…

– Очевидно, не положила. И уж точно не поклала, – раздраженно заметил Кирилл. Он не мог скрыть досады: день был потерян.

– Тогда, Кирюша, ты, может, сходишь, эфедры нарвешь? Дядя Дима говорил, она от простуды лечит.

– И что мы с ней будем делать? – отмахнулся тот. – Это лекарство, на фабрике из нее изготовленное, помогает, возможно.

– Ничего не нужно, Маша, –  поддержал его Стас. – Пусть организм сам борется, не надо ему мешать. Жар – это полезно, клин клином вышибают. Кризис пройдет – и я как огурчик буду.

Он бодрился, шутил, но температура продолжала подниматься. Маша не отходила от него ни на шаг. Поила горячим чаем, прикладывала ко лбу смоченное в холодной воде полотенце. К вечеру Стас покрылся потом, застучал зубами. Затем забылся тяжелым сном.

Проснулся он в полдень. Здоровым, как и обещал. За чаем Стас дал несколько советов.

– В сухих пещерах ищите. В сырых мумиё не бывает. И на очень большой высоте не бывает. Искать лучше вдвоем.

– А я сегодня уезжаю, – вздохнула девушка.

– Печальный факт. На пару надо искать, на пару. – Он посмотрел на Кирилла.

– Я тебе свой спальник оставлю, – решила Маша. – Тебе, Стасик, сейчас переохлаждаться нельзя.

Кирилл скривил тонкие губы. Стас от спального мешка отказался. После чая Маша отвела Кирилла в сторону.

– Кирюша, по-моему, он хочет вместе мумиё собирать.

Он посмотрел на нее ледяным взглядом.

– И зачем он нужен?

– Мне спокойнее будет, если ты не один.

– Еще неизвестно,  что он за тип. Ходит ночами… Руки в наколках… 

– А  по-моему, хороший человек.

Он сдвинул брови.

– Да ты вообще не знаешь уже как ему угодить! Только и слышно: «Стасик! Стасик!»

Маша отшатнулась.

– Кирюша, ты что?.. Он же в таком состоянии был… 

– Эти твои нежные взгляды тоже в лечение входили?

Несколько секунд девушка смотрела на него с молчаливым укором. Потом вздохнула.

– Ты сам, между прочим, ему чай предложил, ночевать оставил.

– Если приходит гость, его надо принять. Угостить. Такое правило. Меня родители так воспитали. Но теперь мы все, что положено, сделали. Пусть уходит.

Они вернулись к палатке. Минуту все молчали. Стас, кажется, догадался обо всем. Он встал. Сказал с искренней теплотой:

– Спасибо за все.

Крепко пожал руку Кириллу, с признанием взглянул на Машу. Наверное, он принадлежал к тем, кто скуп на изъявления благодарности именно из-за своей благодарной натуры. Такие люди боятся растратить чувство благодарности на слова, они ждут возможности выказать благодарность в поступке, в деле. Стас ушел.

Они намечали спуститься в одну пещеру, но теперь времени на это не оставалось. Кирилл проводил Машу до Пенджикента, посадил в самаркандский автобус. Он был угрюм, почти не разговаривал. Она уехала с тоской в душе.

3

  

Маша вернулась в палатку, долго ворочалась в спальном мешке. Наконец она заснула тревожным, чутким сном.

Дмитрий разбудил ее на рассвете. Только они сели пить чай, как услышали сердитые возгласы. К ним со стороны дороги подъезжал на ишаке молодой таджик в полосатом халате. Голову покрывал завязанный на затылке синий платок.

– Э-э, Дима! Ты зачем хому загубил? Желтая стала, сыпется. Каждый год ее режешь! Менять надо место. Что наши козы кушать будут?

– Хайдар не жалуется, – сдержанно ответил Дмитрий. – Над дорогой эфедра, действительно, сохнет, все правильно. Это когда коз по дороге перегоняют, они ее жрут, отрасти не дают. А тут-то смотри, Зиё, какая эфедра. – Он широким жестом показал на сизые кусты. – Загляденье!

Таджик то и дело поглядывал на девушку. И она каждый раз опускала длинные ресницы: трудно было выдержать пристальный взгляд его глубоко посаженных черных глаз. С ишака он не слезал. Тот принялся щипать траву.

– А крики наверху слыхал,  Дима? Человек кричал. Жалобно кричал…  Потом замолчал.

На открытом, милом лице девушки изобразился испуг.

– Что-то слышал… Я думал – почудилось…  Слезай, Зиё, чай попей.

–  Э-э, некогда…  А такого русского здесь не видел? Двадцать четыре года.  Высокий. Волосы короткие. Глаза темные. На щеке родинки, – без запинки проговорил таджик. – В Рудаки приметы его прислали. Из колонии сбежал. За убийство сидел.

Маша широко открыла глаза. Дмитрий погладил бороду.

– Такого не встречал.

– Видели, как он мумиё продавал. – Зиё заговорил горячо и сердито. – И он за мумиём сюда пришел. Почему, Дима, все в наших горах мумиё собирают? Всё уже выгребли! Это же наше мумиё. Наше богатство!

Дмитрий молчал. Зиё еще раз взглянул на девушку, развернул ишака, хлестнул его в сердцах плеткой и уехал.

– Это один из братьев, – сказал Дмитрий. – Не люблю я его. Он всегда вредным был, а теперь, когда о независимости заговорили, еще вреднее стал.

– А что за крики, дядя Дима? – пролепетала Маша.

– Когда я позавчера на том сыпце работал, вроде бы кричал кто-то. Еле слышно. Протяжно так. Я еще подумал: волк воет. Крикнет – замолчит. Потом опять… А вчера там был – тишина.

– Что же вы мне не сказали?

– Говорю же: думал – показалось. Не хотел тебя тревожить без причины.

Солнце уже осветило двуглавую вершину. Они двинулись в путь. Поднимались по неглубокому ущелью, по едва намеченной тропе, между кустами эфедры и дикой вишни.

– Да, полазил я за мумиё в свое время, – равномерно, в такт вдохам и выдохам, заговорил Дмитрий. – Чего только не было. И падал, и кости ломал. Один раз змея чуть не цапнула. Я голову в нишу в скале всунул, мумиё высматриваю. А сам над пропастью стою. Вдруг замечаю: сантиметров пятнадцать от лица – змея!  В кольца уже свернулась, вот-вот бросится! Я отпрянул, едва вниз не сорвался. Если б она в висок, скажем, укусила – все, конец. Я один всегда ходил. А вообще-то мумиё одному собирать нельзя…

–  И я Кирюше это твержу, – поддакнула Маша.

– …Но такой азарт появляется, что про опасность забываешь. Это как страсть, как болезнь. Я оттемна дотемна готов был искать. Зато когда много находил – вот радость-то была! Ни с чем не сравнить.

Граница между освещенной частью горы и тенью приближалась: она опускалась к ним, они поднимались к ней.

– Как я один раз пещеру с мумиё обнаружил! – Он все больше оживлялся. – Я тогда в Шахристане эфедру собирал. По договору с Лекраспромом.  Есть такая контора во Фрунзе. Я сам оттуда. Раньше  Лекраспром и в Таджикистане эфедру заготавливал. Потом таджики сами за это взялись. Я вот пенджикентскому лесхозу сдаю. А перерабатывающая фабрика в Казахстане, в Чимкенте… Ну и вот, весь день я мумиё искал, ничего не нашел.  Стал домой спускаться. Вдруг что-то меня насторожило. А что – не пойму. Постоял, подумал. И сообразил. Только что под моей пяткой земля слишком уж податливой оказалась. Я вернулся, начал разгребать. Под травой, под слоем земли камни показались. Между ними – дыра. На нее-то я и наступил. Расшатал камни, отворотил. Смотрю: вход в пещеру! Сколько я там мумиё нашел! Ни до, ни после так много не находил…. В этом деле чутье необходимо, интуиция.

Они вышли из тени. И сразу под лучами солнца идти стало тяжелее.

– В семидесятые годы был настоящий мумииный бум. Мумиё считалось лекарством чуть ли не от всех болезней. Сейчас ажиотаж поубавился. Конечно, мумиё не панацея, но во многих случаях действительно помогает. А при переломах так лучше средства и нет. На себе проверил. Валерия Брумеля мумиё вылечило. У него же после аварии ни одной целой кости не оставалось.  Потом снова прыгать стал…  Грамм тогда десять рублей стоил! Все бросились мумиё искать. Геологи, альпинисты, чабаны…  Многие обогатились. Да и я жил безбедно. Вот только продавать я его не любил.  Смотрят на тебя недоверчиво, недоброжелательно.  Как на шарлатана смотрят. В России – а я и туда возил продавать  –  милиция меня несколько раз задерживала. Думали – наркотик. Мумиё на опиум похоже. Приходилось объяснять, доказывать. Однажды за спекуляцию хотели привлечь. Была такая статья. А я же сам его добывал – какая спекуляция!..  И обворовывали меня, и грабили. Одним словом в тягость это все мне стало. До отвращения. Начал я подумывать бросить это дело. Последней капли не хватало. И вот два года назад полез я в одну пещеру. В нее узкий лаз вел, метра два длиною, почти горизонтальный. Он мне сразу не понравился: камни как-то нехорошо нависали, угрожающе. Но я всегда, когда мумие собирал, в какой-то эйфории находился. Все мне было нипочем. Полез. Иногда спиною верхние камни задевал, и они как будто шевелились. Но ничего, пролез. Мумие в пещере было, особенно в одном углу. Отбивать решил тихо, легонько. И только молотком по стамеске ударил – сзади грохот. Лаз засыпало! Полностью.  Никому не пожелаю того, что я тогда испытал. Сознавать, что ты заживо замурован! Страшнее ничего не может быть… 

Маша взволнованно слушала, глядя испуганными глазами то  себе под ноги, то на затылок Дмитрия.

– Пришел немного в себя. Стал разбирать завал. Медленно, осторожно. На каждый камень у меня уйма времени уходила. Резкое движение сделаю – все камни в движение приходят. Я уж не верил, что выберусь. Нет, вылез! Повезло как всегда. Смотрю: уже сумерки. Это я полдня вылезал. Сел на камень. Руки, ноги трясутся. Пот градом. Решил: все, с мумиё завязываю. Иначе добром это не кончится! С тех пор я мумиём не занимаюсь.

Теперь тропинка шла в основном по левому травянистому склону. Дно ущелья загромождали глыбы, скатившиеся с крутого и скалистого правого склона. Красные и серые – гранитные, фиолетовые – базальтовые.

– Вот здесь, Машенька, будь осторожней, – предупредил Дмитрий.

В одном месте на склоне проступала из земли  узкая и гладкая полоса гранита, Она тянулась сверху до дна ущелья, пересекая тропу, и надо было сделать два шага прямо по ней.

– Оступишься – и съедешь прямиком на те камни.

Дмитрий подал Маше руку, и они осторожно прошли по граниту. Дикая вишня исчезла, эфедра встречалась все реже, зато стали попадаться одинокие арчовые деревья. Дмитрий прищурил глаза.

– Давай под той арчой немного передо'хнем, – сказал  он.

Они сошли с тропы, двинулись левее и выше, к старой, начинающей сохнуть, арче. Сели в ее тени, вдыхая сильный и приятный арчовый аромат. Отсюда было видно соседнее ущельице. Там у сверкающего на солнце ручья стоял домик с плоской крышей. Внизу по дну главного ущелья извивались две параллельные ленты: блестящая – реки, и светло-серая – дороги. Из живописного, поросшего внизу густой растительностью, ущелья напротив вытекала речка поменьше и тремя рукавами впадала в главную.

– Там Кирюша с туристами встречался, – сказала Маша.

Дмитрий кивнул.

– Почти все группы в то ущелье сворачивают. Там озерца, за перевалом  – озеро побольше, Искандеркуль. На этой стороне я за семь лет ни одного туриста не встретил.

На их уровне (на самом деле – выше) простирались зелено-коричневые цепи гор. За этими горами в ярко-синее небо поднимались белоснежные пики. 

– Красота! – Дмитрий достал бинокль, повернулся и стал рассматривать горы над ними. – Палатка ваша какого цвета? 

– Оранжевого.

– Заметный цвет. Но палатки не видно.

– Если палатка на старом месте, ее не увидать: камень загораживает, – сказала Маша.

Он передал бинокль девушке. Она жадно прильнул к окулярам.

Маша долго водила биноклем. Направила его вниз. Нашла палатку Дмитрия. Перевела бинокль правее, увидела соседнее ущелье,  дом у ручья. Во дворе спиной к ним сидел человек в красной чалме. Возле него стояли две девушки в светлых платьях и темных шароварах.

– Это дом Хайдара, чабана, – пояснил Дмитрий, догадавшись по направлению бинокля, на что она смотрит. – Мой сосед, можно сказать. Тоже на отшибе живет.

– Может быть, он что-нибудь о Кирюше знает?

– Вряд ли. Сейчас он коз далеко отсюда пасет. – Он встал. – Ну все, Машенька, передо'хнули. В путь!

Они вернулись на тропинку, долго добирались до ярко-зеленого пятна в конце ущелья. Здесь тропа, и так едва заметная, исчезала.

– Тут мы воду брали, – сказала Маша.

Здесь был родник. Они перекусили. Пошли дальше. Проходя мимо плоской базальтовой плиты, Дмитрий заглянул под нее.

– А вот, Машенька, и мумиё!

Она увидела что-то вроде крошечного черного сталактита, склеенного из отдельных зерен.

– Попросту  говоря,  это  мышиное…  мышиные  экскременты,  –  объяснил  Дмитрий. 

– Точнее, серебристой полевки. Так, среднего качества мумие. Лучшее мумиё пищухи производят. Но они чуть выше водятся. – Судя по всему, ему нравилось делиться своими знаниями. – Здесь, в Таджикистане, их мумиё в основном встречается, в Киргизии – полевок, в Сибири – белок-летяг.

Они начали взбираться по крутому склону. Тут арча стала встречаться и в виде низких, стелющихся кустарников.

– В свое время много о происхождении мумиё спорили. – Дмитрий заговорил с паузами, задышал тяжелее. – Разные были версии: это минерал, смола арчи, горный воск, разновидность битума… Постепенно стали приходить к выводу, что мумие, по-научному выражаясь, «продукт жизнедеятельности мышевидных грызунов». Вот так. Конечно, этот «продукт» не сразу в мумиё превращается. Определенный срок нужен. Особые условия, микроклимат… Я одним из первых до этого дошел, – не без гордости добавил он. – Хотел даже диссертацию на эту тему написать, но у меня гуманитарное образование… Точнее, два. Я же на эфедру только на один сезон поехал. Деньжат подзаработать хотел. А оказалось – на всю жизнь. Я ведь без гор уже не могу!

Наконец, они стояли у подножия красной скалы.

– Если Кирюша вернулся, он палатку, наверно, опять за этим камнем поставил, – волнуясь, произнесла Маша.

Они подошли, увидели очаг, заглянули за камень. Палатки не было.

4 

Дмитрий потрогал камни очага.

  

– Холодные. – Он задрал голову. – Может, он на лучшее место решил перейти. Под скалами нельзя палатку ставить. В любой момент камни сверху могут упасть.

Скала возносилась вверх отвесной, гладкой гранитной стеной. В небе над ней невозмутимо парил беркут. Дмитрий и Маша покричали. Никто не отозвался. Он снова поднял голову, пригляделся. Показал на маленькое темное отверстие в скале метрах в двадцати над ними.

– А этой дыры там раньше не было. Довольно странно… – Дмитрий  погладил  бороду. – Ладно…  Три вечера у второй вершины огонек горел. Давай, Маша, там поглядим.

Они пошли туда. Летний зной на такой высоте не ощущался. Их приятно обдувал ветерок.

–  Здесь! – вдруг сказал Дмитрий.

Он стоял возле гранитной глыбы. Под ней был расстелен спальный мешок. 

– Это не его, –  тихо произнесла Маша. – А у Стаса спальника не было.

Они увидели очаг. На нем стояли две кастрюли. Одна была вставлена в другую. На ближайшем кусте арчи был расстелен  кусок марли с темным пятном посредине. В верхней кастрюле чернела густая жидкость.

– Мумиё, – сразу определил Дмитрий. – Вот так его и выпаривают. Методом водяной бани: в нижней кастрюле –  вода, в верхней –  раствор мумиё. Все правильно.

На земле стояли еще две кастрюли. Он снял с одной крышку. Кастрюля была наполнена бурой жидкостью. Со дна то и дело поднимались и лопались пузыри. Дмитрий принюхался.

– Сырец отстаивается. Только он уже забродил. Сутки надо отстаивать, не больше. Потом через марлю, – он показал на марлю на кусте, – процеживают и выпаривают.

Он открыл вторую кастрюлю. Там пенился суп. Он давно прокис. Рядом стояла  открытая консервная банка с протухшей тушенкой. Дмитрий покачал головой.

– Довольно странно… Похоже, кто-то ушел ненадолго. И не вернулся.

Спальный мешок в одном месте горбился. Дмитрий откинул его, и Маша увидела два каких-то черных куска. Он поднял один, покрупнее. Кое-где в него влипли камешки, сухие травинки, веточки. Девушка уловила запах, похожий на запах мочевины, но гораздо приятнее.

– Это мумиё пищухи. – Дмитрий разглядывал кусок с разных сторон, восхищенно цокал языком. – Вот это, я понимаю, мумиё! Ей богу такого еще не видел! Обычно из сырца шестая, пятая, в лучшем случае третья часть готового получается. А из этого и половина выйдет, если не  больше.

Смотри,  Маша,  как  литое!  –  Он  покачал  кусок  на  ладони. – Килограмма на три тянет…  Да-а!..

Он положил – не без сожаления, как показалось Маше – кусок на место. Погладил бороду. Постоял, помолчал. Поглядел на левую вершину, на темно-зеленое пятно стелющейся арчи, на высокое арчовое дерево над этим пятном.

– Второй костер где-то там горел.

Стали подниматься в том направлении. Дошли до сплошных зарослей стелющейся арчи,  ковром покрывавшей склон. Ноги увязали в этом ковре. 

Внезапно Маша остановилась. В арче лежал на боку большой казан. В нем оставалось немного черной вязкой жидкости – мумиё. Он, видимо, скатывался и застрял. Они поднялись повыше – и девушка ахнула. За деревом на почти ровном пятачке стояла оранжевая палатка. Она была располосована. Вокруг валялись разбросанные вещи, посуда. Возле развороченного очага лежали пустые бутылки.

– Это наша палатка, – почти прошептала Маша. – Все остальное – Стаса. Кирюшиного здесь ничего нет.

–  Это кто ж такой погром учинил? – изумился Дмитрий.

Он присел перед очагом на корточки, посмотрел на квадратик внизу – свою палатку.

– Вот он, второй огонек. Все правильно. Он и ночами горел. Значит, сутками мумиё готовилось… – Он сунул палец в золу, потрогал камни. – Холодные. Все правильно. – Встал. – Ну что, Маша, показывай вашу пещеру.

Полезли дальше. Склон становился все круче. Они достигли седловины между двумя вершинами. Здесь не переставая дул ветер. Дмитрий залюбовался открывшимся видом. Снизу двуглавая гора казалась самой большой. На самом деле за ней вздымалась ввысь еще более высокая вершина. К северу от нее, словно застывшие морские волны, простирались до самого горизонта хребты.

– За хребтами уже Узбекистан. Вон там где-то твой Самарканд. Та самая Мараканда, между прочим, красотой которой Александр Македонский восхищался. Повоевал он тут. Озеро Искандеркуль в его честь назвали. А если туда спуститься, – он махнул рукой за правую вершину, – можно к Вору выйти.

Они стали взбираться на левую. Девушка подавленно молчала. Дмитрий неожиданно остановился.

– Смотри, Маша, пищуха!

Он показал на симпатичного светло-коричневого зверька, похожего на безухого зайца. Пищуха не спеша перепрыгивала с камня на камень. Ее жирное тельце при этом колыхалось. Девушка безучастно проводила ее глазами, пока та не исчезла из виду.

Дошли до нагромождения огромных камней. Протиснулись между ними и оказались перед горизонтальной трещиной в скале.

– Пришли, – сказала Маша.

Ее тонкая, гибкая фигура проскользнула в щель. Дмитрий не без труда последовал за ней. Они очутились в широкой и низкой пещере. Недалеко от входа был аккуратно сложен стожок сухой травы.

– Пищухи на зиму заготовили, – и тут не смог удержаться от пояснений Дмитрий. – Не зря их еще сеноставками называют.

Прошли, согнувшись, в конец пещеры. Здесь царил полумрак. Снизу торчал острый гранитный выступ. А за ним зияло отверстие.

– Веревка! – воскликнула Маша.

Действительно, выступ обвивала веревка. Другой ее конец спускался в отверстие. Дмитрий достал фонарик, посветил туда. Это был естественный вертикальный каменный колодец.

– Я тогда Кирюшу отговорила спускаться: поздно было, – волнуясь и почему-то шепотом заговорила девушка. – А потом не получилось. 

– Веревку тогда не привязывали?

– Нет.

Дмитрий проверил, надежно ли закреплена на камне веревка, прицепил зажженный фонарь к поясу. Он действовал обдуманно, без спешки. Начал спуск. Маша следила за ним, нагнувшись над отверстием. Спускался он довольно ловко, перебирая руками по веревке, а ногами – по стенке колодца. Круг фонарного света метался по дну. Лишь в самом конце возникло какое-то затруднение. Дмитрия стало раскачивать. Видимо, внизу колодец расширялся. Наконец, изловчившись, он спрыгнул. Взял фонарь, сделал несколько шагов и пропал из виду. Постепенно внизу стало темно.

Время шло, однако он не давал о себе знать. Маша включила свой фонарик, посветила вниз, позвала. Никто не откликнулся. Прошло несколько томительных минут. Она уже сама хотела спускаться, но вдруг увидела Дмитрия. Он стал подниматься. Подъем длился дольше, чем спуск. 

Едва он вылез, она спросила:

– Есть там кто-нибудь, дядя Дима?

Он, избегая ее взгляда, ответил отрывисто:

– Нет.

Они вылезли из пещеры.

– А мумиё там есть?

– Нет.

Он снова отвел глаза. Покраснел. Маше даже неловко стало от этого румянца на лице немолодого уже человека. Она не узнавала Дмитрия. Он был возбужден, глаза лихорадочно блестели.

Они обследовали еще несколько неглубоких пещер. Покричали. Посмотрели в бинокль. И начали спускаться с горы.

Несмотря на свое возбуждение, Дмитрий был непривычно молчалив, замкнут. Прятал глаза. Маша ему больше не верила!

Палатка Дмитрия уже стояла в тени, когда они вернулись. Ужинали молча. Они как будто тяготились обществом друг друга. После ужина Дмитрий дотемна таскал мешки. Перед сном он спросил:

– Ну что теперь, Маша? Домой поедешь?

Она ответила неопределенным жестом. В ней зрело одно решение…

– Может, ты с ним разминулась? Он уже в Самарканде, может быть.

– После того раза шофер грузотакси его больше не видел…

– На попутной, возможно, уехал. Хотя машины сюда редко заезжают… Я, Маша, утром пойду за тот бугор, мешки к дороге скатывать. А ты отдыхай, чувствуй себя как дома. Грузотакси на повороте в четыре бывает. Из Вору уже возвращается. Тебе отсюда где-то в половине третьего выйти надо. Если решишь ехать, конечно. А что еще?

Они очень устали, однако Дмитрий спал плохо, беспокойно, а Маша и вовсе не могла уснуть. Выходила из палатки, смотрела на гору. Никаких огоньков там не было. Лишь за полночь заснула она болезненно крепким сном.

5 

Когда Маша пробудилась, солнечные лучи освещали верх горы. Дмитрий уже ушел. Девушка встала с твердым намерением: она сама, одна, спустится в ту пещеру! Она скатала спальный мешок, затолкала в рюкзак. Возвращаться в палатку она не собиралась. Маша наметила зайти сначала к чабану, спросить о Кирилле. Девушка свернула налево, перевалила в соседнее ущелье, увидела домик. И только начала спускаться к нему, как ей навстречу вверх по склону помчались с грозным лаем два огромных пса. Они выглядели такими свирепыми, что она по-настоящему испугалась. Маша повернула назад, псы ее не преследовали. Вернулась на тропинку. Среди кустов дикой вишни недалеко от тропы торчал треугольный белый камень с синими и розовыми прожилками. Маша решила спрятать за этот камень рюкзак, тащить его вверх не имело смысла. Подошла и замерла. За камнем лежал ярко-синий, с металлической дугой, рюкзак Кирилла. Судя по всему, он лежал здесь давно. Складки его были какие-то слежавшиеся, на него нападали вишневые листочки, по нему проложили свою дорогу муравьи. В рюкзаке были все вещи Кирилла кроме термоса и фонаря. На самом дне лежали два блестящих, черных с коричневым отливом комка. Каждый был завернут в целлофан. Это было готовое мумиё.

Находка эта нисколько ее не успокоила, скорее наоборот. Маша сняла свой рюкзак. Села рядом, уперла локти в колени, подбородок – в ладони, и попыталась сопоставить все факты, установить между ними логическую связь. Ничего не выходило.

Сюда не доносился шум реки, тишину нарушало лишь мелодичное чириканье какой-то птички. Над синими колокольчиками и желтыми лапчатками порхали бабочки. Подвижное, стремительное насекомое из семейства роющих ос с поразительным усердием копало ямку в земле.  И вдруг бросало работу и перелетало на другое, более подходящее, видимо, место; начинало рыть гнездо там. Это повторялось раз за разом. С правого склона, со свистом рассекая воздух, спланировала и шумно приземлилась в трех-четырех метрах от нее стая кекликов.  Птицы с опаской поглядывали на девушку, озабоченно кудахтали, но не улетали и не убегали. В другое время она умилилась бы при виде всей этой идиллии, но сейчас только острее ощутила свою беду. Маша встала (кеклики в панике спикировали вниз), положила рядом с рюкзаком Кирилла свой, точно такой же. С собой взяла лишь фонарик и, на всякий случай, веревку.

Шла быстро. Торопилась, словно боялась, что решимость оставит ее. Благополучно миновала опасное место. Наверх поднялась скорее, чем ожидала. Подошла к оранжевой палатке. Здесь ничего не изменилось. Посмотрела вниз. С такой высоты стал виден и склон, на котором лежали мешки с эфедрой. Но никто их не сталкивал. Она бы Дмитрия разглядела. «Видно, присел в тени отдохнуть», – подумала она. Маша собралась было идти, но вдруг что-то мелькнуло как будто внизу. Что? Потерявшаяся коза, волк, человек? Еще тревожнее стало у нее на душе. Если кто-то поднимается, она увидит его с этой точки обзора очень не скоро. Она была в таком состоянии, что не могла ждать.  «Показалось», –  решила она и полезла дальше.

И вот она, тяжело дыша, стояла, наконец, над каменным колодцем. Веревка была на месте. Девушка посветила вниз. На дне змеиным хвостом извивался конец веревки. Подражая Дмитрию, она привязала к поясу зажженный фонарик. Схватила веревку, села на край отверстия, свесила ноги. Затем собралась с духом и соскользнула вниз. Упираясь спиной в одну стенку, а ногами – в другую, она медленно спускалась. От напряжения дрожали руки и ноги. Когда до дна оставалось метра три, колодец внезапно расширился. Она закачалась в воздухе. Тогда Маша просто съехала по веревке вниз. Ладони обожгло. Она стояла на дне нижней пещеры. Как она поднимется? Хватит ли у нее сил подтянуться на руках на веревке эти три метра? Отгоняя от себя эти мысли, она стала отвязывать фонарь. Маша чувствовала знакомый запах. Она посветила вокруг. Пещера блестела тусклым черным блеском. Это было мумиё. Несметное количество мумиё! В одном месте лежали его отбитые куски и молоток с зубилом. «Как сюда пищухи попадают? – мелькнула неуместная мысль. – По каким-то своим ходам?» Она двинулась вглубь пещеры. Пещера была длинной, в конце она загибалась направо. И здесь было мумиё.  К его запаху, однако, примешивался какой-то иной запах. Здесь брезжил свет. Он падал из отверстия в стене. Размером с блюдце. В углу возвышалась груда камней. Маша приблизилась. И вскрикнула! Из-под камней торчали ноги. Не помня себя, она бросилась вперед. Споткнулась, уронила фонарик. Он покатился, стало темнее. Маша принялась разбрасывать камни. Под ними ничком лежал человек. Лицо его, белое, с впалыми щеками и перебитым носом, было  противоестественно  повернуто вверх. На нем застыло выражение боли, злобы и страха. От тела шел запах тления. Маша смотрела с ужасом и одновременно почти с радостью. Это был не Кирилл! Она взглянула наверх. Над ней нависала цельная гранитная плита. Камни не обвалились, их сюда набросали. 

Она не хотела оставаться здесь ни секунды. Фонарь укатился в глубокую щель (она таинственно светилась). Маша возвращалась в полной темноте, ощупывая стены, спотыкаясь. Дошла до места, где по ее расчетам должна была висеть веревка, начала шарить в воздухе руками. Веревки не было. Она чувствовала, что ее вот-вот охватит паника. Вдруг сверху упал луч света.

Девушка вздрогнула от неожиданности. Веревка свисала в этом луче. Она не дошла до нее метров пять. Луч и веревка синхронно закачались: кто-то спускался. Внезапно раздался вскрик, и что-то тяжелое свалилось вниз. Все погрузилось во мрак. Затем наверху опять зажегся фонарь. Он осветил распластанную на дне пещеры фигуру человека. Он лежал на спине, вцепившись одной рукой в веревку. Она лежала рядом – упала вместе с ним. Один ее конец был перетерт или перерезан. Лицо оставалось в тени. В луче света появилась другая веревка. Кажется, снова кто-то начал спускаться, тоже с фонарём. Вот он спрыгнул вниз. Вспыхнул луч, скользнул по лежащему человеку, по пещере (девушка инстинктивно вжалась в стену), вернулся к неподвижному телу. Сверкнули осколки фонарного стекла. Маша чуть не вскрикнула: она увидела лужицу крови под затылком, лицо с разинутым в немом крике ртом, рыжую бороду. Она узнала Дмитрия. Он был мертв. Кружок света вновь зашарил по пещере. И упал на нее. Дрогнул. Маша как завороженная смотрела на свет. Молчание тянулось долго. Девушка лишь слышала, как колотится ее сердце.

6 

– Ты? – раздался знакомый голос. Это был Стас.

Она молчала. 

– Ты одна, Маша? Как ты здесь? – Недоумение и растерянность слышались в его голосе.

– Кирилла…ищу…  – пролепетала она.

– Он же уехал…  Я сейчас, Маша…

Стас стал складывать в рюкзак куски мумиё, инструменты. Один раз свет упал на его смятенное лицо, блуждающие глаза. Он подошел к телу.

– И этот выследил! Лезут сюда и лезут. Я эту пещеру нашел!

Стас словно оправдывался. Он достал из рюкзака на спине Дмитрия моток веревки, молоток, палку с острым металлическим наконечником, переложил все в свой рюкзак. Руки его дрожали.

– Капитально он экипировался!    Тоже мумиё понадобилось! –  Он оттащил тело в угол.  – Поднимаемся, Маша!

Стас подсадил девушку. Она стала ему на плечи, оттолкнулась, вцепившись в веревку, подогнула ноги и уперлась ими в стенку. Подниматься было труднее, но страх придавал ей силы. Наконец, она выбралась наверх. За нею вылез Стас. Он посмотрел на веревку, соображая, видимо, что с ней делать. Собственно, их было две: по одной они поднялись, другая, старая, по которой спустилась Маша, а потом Дмитрий, была перерезана у самого камня. Стас отвязал свою веревку, сунул в рюкзак. Они выбрались из пещеры. У Стаса было нездоровое, опухшее лицо. От него несло перегаром.

– Зачем ты веревку обрезал? – вырвалось у нее.

– А пусть не суются! – Он заговорил возмущенно, срываясь на крик, словно распаляя себя. –  Это наша пещера. Моя и ваша с Кирей.  Пусть чужие сюда не лезут! Я пацаном о сотне мечтал – батя-то все пропивал. А тут мумиё на сотни тысяч. Почему я должен кому-то его отдавать! Ну так же, Маша? За свое бороться надо, грызться!.. Этого я вообще первый раз вижу. Я вот спускаться как раз собирался; хорошо, его заметил в последний момент, затаился. А не заметил бы – он бы мог мне веревку обрезать!

Он, кажется, убеждал не столько Машу, сколько себя. Они стали спускаться по склону.

– И того ты убил? – неожиданно для себя самой спросила Маша. Спросила и испугалась.

Стас качнулся как от удара. Остановился. Ответил не оборачиваясь:

– У меня выхода не было. Таджики сюда в четверг поднимались. А он кричал…  Про пещеру никто не должен знать!

Минуту они спускались молча.

– А я думал, Киря уже в Самарканде, – сказал Стас. – Он в воскресенье поехал.

– Таджики говорят, он передумал, вернулся… – Голос Маши прерывался. – Я вон там внизу рюкзак его нашла…  Давно лежит…

Стас резко стал. Девушка чуть не ткнулась ему в спину.

– Что за дела…  За бабками, может, вернулся? Две тыщи на дороге не валяются! Только я его больше не видел… 

Они дошли до палатки. Стас снял рюкзак, сел. Маша тоже присела. Она очень устала.

– Два таджика сюда шастать стали. Тоже пещеру ищут. Их работа. – Он мотнул головой в сторону палатки. – Все раскурочили, уроды. Я издали видел, но мешать не стал. Не хотел лишний раз светиться… Они и на Кирю наезжали. Когда мы еще порознь искали. Не собирай, мол, мумиё, а то пожалеешь. А он и так ничего не находил. У родника его раз встречаю  – грустный такой сидит. «Ничего не нашел, – говорит. – За две недели – ничего». Мне его даже жалко стало. «Хочешь,– говорю, – пещеру одну покажу? Нам с тобой на всю жизнь хватит». Я как раз эту самую пещеру открыл. «Мне,– говорю,– напарник нужен». А вдвоем действительно лучше собирать. И мне нужен был человек мумиё реализовывать. Мне светиться ни к чему. Ну и отблагодарить хотел. За то, что тогда приветили…    Еле уговорил. Перебрался он с палаткой ко мне. Дело у нас пошло. Киря с туристами договорился. Стали мумиё варить. Днем и ночью, чтоб к сроку успеть. И тут этот, с перебитым носом, нарисовался. – Стас встал, посмотрел вниз. – Там, говоришь, Маша, его рюкзак? Это он сюда шел. Куда еще? Видно, что-то стряслось, на пути от рюкзака досюда. Здесь покалечится легко. Давай, Маша, поищем. До рюкзака спустимся. Потом я назад – и ходу. Исчезнуть мне надо. Только ты, Маша, обо мне, о пещере никому не говори.

– Не скажу…    А тебя ищут… Правда, что ты из колонии сбежал?

Стас снова дернулся.

– Значит, правильно я решил сматываться. Но все равно поищем. Киря – мой кореш…

На вопрос Стас не ответил. Он спрятал рюкзак за камни. Они стали спускаться. Маша была так душевно измучена, что, видимо, не сознавала в полной мере своеобразия ситуации: она добровольно шла по горам вдвоем с убийцей, который знал, что она – единственная свидетельница убийства.

– А что дальше было? – спросила она.

– Дальше?.. Один раз мы дым возле второй вершины заметили. На другой день я мумие варю, Киря в пещеру пошел. Возвращается злой.  «Кто-то,–  говорит,– за мной следил». После обеда вместе пошли. А тот уже из щели вылезает! Вид гнусный: глазки злобные, ухмылка кривая. Низенький, сутулый. Нос перебит. Я ему: «Это наша пещера, мы нашли. Держись, мужик, отсюда подальше». А  он:  «Эту пещеру я  еще три года назад нашел». – «Почему тогда мумие не тронуто было?» – спрашиваю.  «Не успел, – говорит. – В тот день меня повязали». Заливает короче.  «Ну, я предупредил», – говорю. А утром лезу в пещеру, а он уже там орудует! На нашей веревке спустился. У меня аж все внутри закипело! Я веревку поднял и ушел. Вот тут у нас с Кирей споры пошли. «Это противозаконно», – говорит. Таким законником оказался! А по мне – слабаком. А тут еще этот орать начал. Киря не выдержал, уехал. Палатку мне оставил. От своей доли за мумиё отказался. Я отговаривал.  «Хоть туристов, – говорю, – дождись. С бабками поедешь». Нет, слинял. Пришлось самому мумиё отнести. Четыре штуки туристы отстегнули. По два рубля… Я бы тебе, Маша, сейчас две тысячи отдал. Они ваши, законные. Но у меня ни копейки нет. Честно. Фраернулся я с этими бабками… 

Они миновали родник. Шли теперь не по тропинке, а по самому дну ущелья. Заглядывали под камни, под кусты.

– В четверг вечером я в Вору спустился. За водкой. Душа ныла. Четыре штуки с собой взял, лох. В кишлак не пошел, пацанят послал. На второй бутылке отключился. Что дальше было, что делал два дня – без понятия. Проснулся сегодня, лежу у дороги, недалеко от кишлака. Я сразу – в карман. Нет бабок!.. Решил отсюда сваливать…  Ну ты, Маша, даешь! Одна в пещеру полезла. На веревке! – Стас говорил, не умолкая, словно боялся, что если он замолчит – заговорит другой голос, голос его совести. – Я Кире все время твердил: «Лучше ее не найдешь!..» Если Кирю не отыщем, к спасателям, Маша, обратись. Они за мостом стоят, три километра выше. Тоже из Самарканда… Только про пещеру – молчок… Эх, вмазать бы, – произнес он вдруг упавшим голосом и угрюмо замолчал. – Вот место рисковое, – после долгой паузы сказал Стас и показал вверх, туда, где тропа проходила по граниту. – Я там один раз чуть не навернулся. – Они подошли к подножию гранитной полосы, внимательно осмотрелись. – Та-ак. Интересно! – Стас поднял со звяканьем полиэтиленовую сумку. В ней были разбитые фонарь и термос.

– Это – Кирюши, – едва слышно сказала Маша. 

– Значит, в самом деле он оттуда брякнулся… – Стас наклонился над острым камнем, стал рассматривать бурое пятно на нем. – На кровь похоже.

Девушка переменилась в лице, тоже нагнулась…  И тут же резко выпрямилась.

– Шорох как будто! – с надеждой воскликнула она.

– Точно. За теми камнями.

Они обогнули две соприкасавшиеся глыбы. И застыли на месте. Перед ними стояли пять таджиков, среди них – Зиё.  Двое были в форме лесника. Все они навели на Стаса охотничьи ружья.

– На ловкача и зверь бегает, – с удовлетворением сказал один из лесников, молодой, с черными усами. Он подошел к Стасу и связал ему руки за спиной. Посмотрел на Машу. – А ты, девушка, что тут делаешь?

– Я… жениха ищу…

Все пятеро наперебой заговорили по-таджикски. Стаса повели вниз. Маша шла последней. Высоко над ними кружились два беркута и гриф. Они, наверное, никогда не видели здесь столько людей.

Им навстречу поднимался человек в красной чалме. Шел он медленно, пошатывался. На поясе висела бутылка. Он держал завязанный узлом платок, из которого торчали две лепешки. Нет, на нем была не чалма. Его голова была перебинтована красной тряпкой. Он поднял голову и стал как вкопанный.

– Кирюша! – вскрикнула девушка.

7 

В несколько прыжков Маша очутилась рядом и бросилась ему на шею. Подошли остальные.

– Бог троиться любит, – сказал молодой лесник. По-видимому, он считал себя знатоком русских пословиц. – Документы есть?

Кирилл достал паспорт.

– Мумиё собираешь? – поинтересовался лесник.

Кирилл немного подумал. Ответил хладнокровно и твердо:

– Да. Это ведь не запрещено.

Зиё возмущенно и зло что-то проговорил по-таджикски.

– Будет запрещено, – заверил другой лесник, постарше. – Сейчас должен закон такой выйти.

– Статья за это будет, – добавил усатый, возвращая документ.

– Я же тебя, братан, предупреждал, – ввернул Зиё. 

– Слушай, не собирай у нас мумиё, – серьезно и убедительно, но вполне доброжелательно посоветовал пожилой лесник. – Хорошо?

Кирилл снова подумал.

– Хорошо…    А в чем дело? Куда вы его ведете?

– Зэка поймали. В милицию его сдадим.

Стаса повели дальше. Когда он проходил мимо Кирилла,  они молча поглядели в глаза друг другу.

Маша и Кирилл остались одни. Девушка вдруг припала к его плечу и разрыдалась. Он похлопывал ее слегка по спине, повторял:

– Перестань, перестань…

И думал о чем-то своем.

Постепенно она начала успокаиваться.

– Зачем ты приехала? – спросил он ее строго.

Всхлипнув последний раз, она отстранилась от него.

– Тебя искала! Я еще в пятницу приехала. У дяди Димы… – Голос ее дрогнул. Она едва опять не расплакалась. – У дяди Димы ночевала. А ты где был? Это что?– Маша показала глазами на неумело сделанную повязку.

– Так. Ушибся. Вон там оступился. – Он указал на полосу гранита. – Вниз поехал. Меня развернуло и головой – о камни. (Маша ахнула.) Сознание потерял. Хорошо, Мавлюда  и Махбуба на меня наткнулись. 

– Что за Мавлюда и Махбуба? – удивилась девушка.

– Они тут как раз хайрог собирали. Вот он. – Кирилл показал на росшие прямо из земли широкие листья, похожие на листья ландыша. Говорил он торопливо, то и дело поглядывая с нетерпением на двуглавую гору и как будто прислушиваясь. – Из хайрога суп варят. А они – дочки чабана, Хайдара. Он в том отщелке живет. Я у них несколько дней провалялся. Сильное сотрясение мозга, я думаю. Но череп, кажется, цел.

– Значит, это я тебя, Кирюша, вчера в бинокль видела, – сообразила Маша. – Я подумала: таджик в чалме. А сейчас как себя чувствуешь?

– Нормально.

– А бутылка зачем?

  

– Вместо фляги. Там вода.

– Ты наверх шел? Зачем, Кирюша?

– Так...  Дело есть…  А как вы со Стасом встретились?

Он в упор взглянул на нее своими холодными глазами. Маша села на камень и, волнуясь, сбиваясь, все рассказала. Кирилл помрачнел, тоже сел, опустил голову. Беспокойство сменилось в нем угрюмой апатией.

– Да, Стас, Стас… – задумчиво произнес он. – Предки таджиков верили, что в мире идет борьба между Ормуздом, богом добра, и Ариманом, богом зла. Всегда. Везде. В человеческом сердце – тоже. И если у человека нет… моральных ориентиров, в нем легко может победить зло. – Он помолчал, нахмурился, сказал недовольно: – Не надо было тебе сюда приезжать. Разве можно одной по горам ходить, а тем более в пещеры лазить.

Девушка тщетно пыталась уловить в его тоне теплые нотки. Кирилл встал, посмотрел на солнце.

– Нельзя нам здесь оставаться. А то еще и к нам привяжутся. На грузотакси мы еще успеем. – О своем деле он больше не упоминал.  – Но сначала туда зайдем, поблагодарить надо. Кусок мумиё придется им подарить. 

Они пошли к рюкзакам.

– Да ты шатаешься, Кирюша! Как ты до поворота дойдешь?

– Дойду, –  отмахнулся он.

Подошли к белому камню. Маша достала из своего рюкзака бинт, стала менять повязку.

– И зачем столько намотали? Действительно чалма!

Они надели рюкзаки и двинулись по склону вправо. Внизу стала видна дорога. Кирилл  остановился.

– Грузовик там стоял, уже нет. Видно, на нем Стаса увезли.

Они перевалили в соседнее ущелье. Спустились к низкому домику, сложенному из камней и глины. Псы на этот раз не лаяли, даже сдержанно вильнули Кириллу хвостами. Их встретили две девушки в коротких платьях, шароварах и галошах на босу ногу. Младшая, лет шестнадцати, была очень миловидна, но ее портили слишком длинный нос и чересчур крупный подбородок. Зато старшая была настоящей красавицей. Они с интересом смотрели на Машу своими огромными черными горячими глазами. Из дома вышла немолодая женщина. Сказала:

– Войдите. Сейчас чой-пой делаем.

Внутри на глиняном полу были постелены вдоль стен одеяла. Они и огромный, обитый разноцветной жестью, сундук составляли всю мебель. Узкий проем в стене вел во вторую комнату. На одном из одеял сидел, подогнув под себя ноги, белобородый старик с ясными серыми глазами. Самого Хайдара не было: он пас коз. Кирилл и Маша опустились на одеяла. Девушки расстелили на полу скатерть – досторхон, – положили на нее лепешки, изюм, конфеты, присели поодаль. Женщина налила в пиалы, до половины, зеленый чай.

– Кирилл не хотел лежать, – низким голосом бойко заговорила Махбуба, младшая сестра. – Хотел гора ходить…

Старшая, Мавлюда, не отрывала своих выразительных глаз от Кирилла. Лишь иногда она взглядывала на Машу с ревнивым любопытством.

– Важный дело там… – хотела продолжить Махбуба, но заметила, что старик собирается что-то сказать, и замолчала.

Он весело посмотрел на Машу.

– Меня больница не везите, сказал. Про меня не скажите, сказал. – Старик повернулся к Кириллу, пошутил: – Ты наверно человека убивал?

Тот вымученно улыбнулся. Чай был выпит. Кирилл и Маша с трудом уговорили старика взять мумие. Стали прощаться. Мавлюда погрустнела.

– Рахмат. Спасибо. Ташаккур, – повторял Кирилл.

Он и Маша спустились вниз, пошли по дороге. Она тоже заметно приуныла. Время от времени Маша бросала на него подозрительные взгляды. Он угрюмо молчал.

– Почему она на тебя так смотрела? – неожиданно спросила девушка.

Кирилл удивленно поднял брови.

– Кто? Как смотрела?

– Мавлюда. Глаз не отрывала. Что у тебя с ней было?

Он скривил губы.

– Ну что еще за глупости! Ничего не было… – Он опять невесело улыбнулся. – У меня как-никак невеста есть…  И здесь в этом смысле строго… Хорошо бы я тогда Хайдара отблагодарил! За добро надо платить добром. Меня родители так воспитали.

– А к кому ты в воскресенье так спешил? Чуть не бежал.

– В воскресенье?.. В пещеру. Я же с самого начала был против, чтобы того, сутулого, в пещере держать. Все время со Стасом ругался. Трудно мне было с ним спорить: его же пещера. Получалось…

– Мы же эту пещеру первые нашли.

– А Стас в неё первый спустился. Значит – его. Хотел я  ту пещеру обследовать, очень хотел. Но ты же с меня слово взяла туда не спускаться… Получалось, что он доброе дело сделал, мумиё со мной поделился, таким невероятным количеством, а я вместо благодарности против него иду. Он убеждал меня: никто не должен о пещере знать. А самого совесть мучила: он же говорил, что не пьет, когда мумиё собирает, а тут попросил водку принести…  Я не выдержал, плюнул на всё, домой поехал. И вот еду в грузотакси и думаю: что же я делаю? Я ведь человека на смерть обрекаю. Так ясно представил, что если сейчас ничего не предприму – до конца жизни винить себя буду. Слез, пошел назад. Решил: освобожу того в любом случае. Лишь бы успеть, думаю. Стас же его крики с трудом переносил, все грозился в пещеру спуститься и шею тому свернуть. Он-то рассчитывал, что криков слышно не будет, что сутулый без воды тихо сам помрет. А тот отверстие расковырял и в него кричал. Оно прямо в отвесной скале, никак не закроешь. .. Я так спешил, что на том камне поскользнулся…  У Хайдара все сомневался: говорить ему или нет? Сказать  – значит Стаса предать. Решил: сам пойду. Но не получалось, на ногах еле стоял. Голова кружилась. Только сегодня нормально себя почувствовал. Бутылку взял, думал, что тот, если Стас его еще не прикончил, от жажды умирает…

Маша искоса поглядела на него долгим глубоким взглядом. Несколько метров они прошли молча.

– А я на экзаменах провалилась, – со вздохом сказала она. – И знаешь, кто мне двойку поставил? Папа твой! – Немного помолчав, она добавила с затаенной обидой: – По-моему, Иннокентий Илларионович с меня даже строже спрашивал, чем с других.

– Строже? Не может такого быть. Беспристрастно  – да. Отец и мне поблажек не давал, все пять курсов. Готовиться тебе надо было, а ты в горы напросилась. Я же говорил…

Он опять погрузился в свои мысли. Они прошли мимо сложенных рядами у самой дороги мешков с эфедрой. Мешки лежали и на осыпи. Маша вздохнула снова.

– Кирюша, никому ничего не скажем. Ладно?

– Само собой.

– Никогда я больше сюда не приеду. И тебя не пущу.

– Я и сам не поеду.  – Он усмехнулся. – Я же им обещал, что мумиё здесь собирать не буду. А слово надо держать. Меня….

– Тебя родители так воспитали? – Она нежно посмотрела на него. – Вот за это я тебя и люблю! 

Другие произведения автора:

Борис Мокроусов

Дикая тропа

Собаки Фанских гор