Предательство

5 января 2015 — Татьяна Жданова

Это было уже почти четверть века назад. В середине лета, в тёплую солнечную погоду вдруг заболел мой двухгодовалый сын Санька. Светловолосый и голубоглазый сорванец всегда такой подвижный и весёлый вдруг слёг с высоченной температурой. Дело было перед выходными днями, и дежурный терапевт, побоявшись оставлять больного ребёнка дома, положил нас в детский стационар. Сказать честно, то в этом нам повезло. В те далёкие советские, как принято сейчас подчёркивать, времена не особо приветствовалось помещать в больницу мамаш с маленькими детками, исключая, конечно, грудничков. Несколько дней для меня прошли, как в тумане: анализы, рентген, процедуры, бессонные ночи. Но вот кризис миновал, и, прогуливаясь с сыном по больничному коридору, я обратила внимание на одну палату, в которой лежали четверо ребятишек возраста на взгляд от полутора до двух лет. К ним никто никогда не приходил, ухаживали за ними медсёстры и санитарки. Однажды я услышала, что из палаты доносится громкий разноголосый плач, и зашла туда. Больничная нянечка торопливо перестилала детские постельки, переодевала и кормила ребятишек по очереди, а они ревели в голос то ли от голода, то ли от обиды только им понятной. Я вызвалась помочь. Вот так и познакомилась я с этими детьми и узнала, что от них отказались матери, что их просто оставили в больнице, как ненужные вещи, их предали самые близкие и родные люди.

Столько лет прошло, а я до сих пор помню каждого из них.

Паша. Пухленький, белобрысый, с крупной головой. Малышу шёл уже третий год, но он не мог даже сидеть из- за какой-то страшной болезни, а ещё обнаружилась у него, так называемая, волчья пасть, и накормить его было большой проблемой. Он почти не реагировал на речь, его не занимали игрушки. Он просто лежал, никому не нужный больной Паша.

Женя. Такой худенький, что его тельце казалось очень длинным, а ручки и ножки были тонюсенькие, словно палочки. Когда с Женькой заговаривали, он прикрывался своими ручками-палочками, выставляя их вперёд ладошками, как будто защищался от известной только ему одному опасности. Женька умел сидеть, а иногда даже стоял в кроватке на своих хрупких ножках .

Валя. Единственная девочка в этой мальчишеской компании, она была всегда очень нервная, почти постоянно плакала, и плач её доходил до полной истерики. Успокоить Валю было практически невозможно. Только устав от плача, она засыпала, но даже во сне нервно всхлипывала и вздрагивала.

И Петя. Темноглазый карапуз с пушком волос на маленькой аккуратной головке, он был чуть младше моего Саньки, но ниже росточком, ещё не разговаривал и не умел ходить. Он один из всей этой «отказной» палаты был «живым» ребёнком, быстро отзывался на разговор, больше занимался с игрушками и очень любил, когда его брали на руки. Как-то раз, переодевая его в сухие штанишки, я заметила, что в складочках на ножках и попке нежная кожа покраснела и воспалилась, видимо, нянечка не вытерла её насухо. Я вымыла Петьку, принесла его в свою палату, чтобы смазать воспаления детским кремом, от крема ему щипало кожу, но вслед за этим приходило облегчение, и Петька не плакал, а только мужественно и сдержанно покряхтывал. Я смотрела на этого маленького, беззащитного человечка, а сердце моё сжималось от жалости. Вот так мы и подружились. Я каждый день приходила в эту «отказную» палату, помогала кормить и переодевать детей, но Петька … Петька стал для меня особенным. Он быстро всему учился, узнавал меня по шагам, ждал. Мы теперь и по коридору гуляли втроём: на руках несу Петьку, за руку веду Саньку. Надо сказать, что мой Санька очень ревновал меня к Петьке и , держась за полу моего халата, постоянно спрашивал: «Таня, ты не уйдёшь?» ( Был тогда у него такой период, когда он называл меня по имени.)

Приближалось время нашей выписки, и я всё чаще думала о Петьке. А тут ещё детский врач отругала меня , что много времени провожу с ним, вы, мол, уйдёте, а ребёнок страдать будет. И вот тогда задумала я усыновить этого мальчишку. Сказала об этом мужу и тут же пожалела. «Зачем тебе это нужно? ты с ума сошла! вдруг у него наследственность плохая! и вообще своего ещё одного родим.» Вот и всё, что я услышала, и тему эту в нашей семье больше не обсуждали.

Долго потом я скучала по Петьке. А «своего ещё одного» так и не родила. Не случилось.

Я не знаю, что стало с этими детьми, живы ли они, как сложились их судьбы. С тех пор прошло почти четверть века, мой Санька вырос, женился, надеюсь, что и внуки скоро появятся. Но когда я вспоминаю тёмные Петькины глазищи и доверчиво протянутые ко мне детские ручки, душа моя разрывается от боли и стыда. Ведь я тоже предала его.