Всё пройдёт

ВСЁ ПРОЙДЁТ…

ПОВЕСТЬ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2011 г.

В этом году лето в наших краях выдалось каким-то особенно жарким и душным. Я живу в маленькой таёжной деревушке и уже который день мечтаю о благодатном дожде и прохладе. На много вёрст вокруг нашего таёжного поселения cолнце испепелило всю растительность. Кое-где ещё можно заметить пожелтевшие кустарники да почти голые стволы когда-то разлапистых елей и сосен.
- Господи, да что же это делается с природой, и когда же, наконец, придёт конец этому вселенскому беспределу, - мысленно сам себе говорю я, открывая настежь все окна в моём доме.
Каждый раз, выполняя эту нехитрую для себя операцию, я прекрасно понимаю, что это не принесёт мне никаких результатов, поскольку в помещении дома становится ещё жарче. Сегодня столбик термометра уверенно закрепился на отметке +40С, и ожидать появления на чистейшем синем небосклоне грозовых туч уже просто не приходится.
- Да, видимо, майя были правы в том, что Земле пора очиститься от всякой скверны, которая так сильно в последние десятилетия досаждает ей, - садясь за письменный стол к раскрытому окну, спокойно рассуждаю я.
Уже на протяжении многих лет я веду свой дневник, стараясь не пропустить ни одного важного события в моей, как я считаю, нескладной жизни. Вот и сегодня, как обычно, я беру в руки тетрадь и записываю в неё свои мысли, которые постоянно роятся в моей голове, как потревоженные пчёлы. Моя синяя тетрадь сильно распухла от многочисленных записей на её страницах, а сами странички заметно потемнели от времени. Но сегодня мне почему-то совсем не хочется в ней делать какие-либо заметки, или от того, что мои руки уже плохо держат авторучку, или от непомерного зноя, который уже основательно вымотал мне душу. Я откладываю в сторону авторучку и открываю первую страничку моего жизнеописания. Скупые слёзы накатываются мне на глаза, когда я читаю строчки из дневника, написанные мною ещё детской рукой. Волна воспоминаний с новой силой подхватывает меня и уносит с собой в счастливую страну детства и грёз.
***
В то далёкое для меня время я рос в семье творческих, интеллигентных людей, которым была не безразлична судьба их единственного сына. Моя мать после окончания музыкальной консерватории работала преподавателем в детской музыкальной школе, закладывая в души детишкам те ростки любви и доброты, которые потом, через много лет им, несомненно, могли бы пригодиться в жизни.
Отец бесконечно любил мою мать и всегда, глядя в его искристые от счастья глаза, я замирал в каком-то трепетном состоянии, всем сердцем понимая, что это счастье дано мне на очень долгий срок. Отец всегда отдавал предпочтение рисованию. Все наши комнаты были уставлены его картинами на разнообразные сюжеты. Надо сказать, что моему отцу крупно повезло, когда на одной из художественных выставок заметили его картину, с которой, в общем - то, и началась его карьера. Из простого рядового художника в одном из домов культуры нашего города он вырос во вполне уважаемого человека в творческой среде Ленинграда, что позволило ему почти беспрепятственно бывать на многочисленных творческих мероприятиях культурной и художественной богемы.
Но всё же, более всего я любил своего деда, который бесконечно баловал меня, прощая мне многие мои детские ошибки, шалости и промахи. Кстати, мой дед, в своё время, с отличием окончив среднюю школу, решил продлить своё образование в Московском авиационном институте. Но через какое-то время ему всё же пришлось оставить свою работу в аэропорту «Пулково», выйти на пенсию и полностью посвятить себя воспитанию любимого внука.
Я посещал обычную среднюю школу, которая располагалась в одном из районов нашего города. На протяжении нескольких лет дедушка отводил меня в школу, а по окончании занятий забирал из школы. Поначалу, мне это очень нравилось, но со временем мои одноклассники стали постоянно посмеиваться надо мной, называя меня папенькиным сынком. Это обстоятельство сильно огорчало меня и каждый раз повергало в уныние из-за того, что мои отношения с мальчишками из класса оставляли желать лучшего.
Вот и сегодня, как обычно, мы с дедом идём в школу. На дворе стоит октябрь с его удивительно прозрачным и свежим воздухом, который так редко можно встретить летом. Трамвай, в котором мы едем, весь заполнен разноголосой публикой. Я смотрю в чистое окно трамвая, любуясь проплывающим мимо меня пейзажем красивых фасадов домов, скверов и площадей. За тридцать метров до здания школы я высвобождаю свою руку из дедушкиной шершавой руки и бегу по направлению к школе, каждый раз слыша за своей спиной голос деда:
- Ваня, внучек, нигде не задерживайся, я обязательно зайду за тобой.
Конечно же, я прекрасно слышу слова деда, но из-за вредности делаю вид, что эти его слова меня вовсе не касаются, а предназначены кому-то совершенно другому. Тогда мне одиннадцатилетнему мальчишке моё поведение казалось вполне нормальным и естественным, и я никак не мог представить себе, что такие, с моей точки зрения, мелочи так сильно огорчали деда.
У школы ко мне подскакивает Витька и, показав мне свой огромный кулак, злобно шепчет:
- Ну, ты, малохольный, сегодня на уроке биологии будет контрольный опрос. Если не будешь мне активно подсказывать, то пеняй на себя.
Я весь съёживаюсь и покорно киваю головой, представляя себе, как Витькины кулаки мутузят меня на переменке. На уроке биологии царит нервная обстановка. Наша учительница – Мария Петровна ходит по классу и вкрадчивым тихим голосом доводит до нас новую тему:
- Сегодня мы с вами поговорим о вреде спиртного и табака в нашей повседневной жизни. Дети, вы должны раз и навсегда понять, что эти продукты вызывают в организме человека необратимые изменения, приводящие в конечном итоге к его гибели.
С места поднимается мой «наставник» Витька и с усмешкой на устах задаёт учительнице вопрос:
- Хорошо, Мария Петровна, а как на конкретном примере вы можете нам это доказать?
В классе раздаются смешки и одобряющие возгласы.
- Тихо, ребята, - быстро находится Мария Петровна, - я ожидала от вас этого вопроса и поэтому приготовила для вас сюрприз, который однозначно подтвердит мою правоту.
Учительница, не спеша, подходит к столу, на котором покоятся три колбы.
- Ребята, в первую колбу мы нальём с вами чистый спирт, во вторую – раствор никотина, а в третью положим яичный желток. Теперь смотрите внимательно. В каждую из этих колб я положу по маленькому живому червячку, и проследим за их поведением. Ну, вот, как я и говорила, в первых двух колбах червячки погибли из-за агрессивной среды, а в третьей колбе червячок продолжает ползать. Всем понятно? А теперь, ребята, какой вывод вы можете сделать из этого опыта с червячками, - окидывая класс испытующим взглядом, спрашивает учительница. - Ну, так кто же хочет ответить?
Витька опускает голову и тихо шепчет мне:
- Слушай, Ванюха, если училка спросит меня, то подскажи мне правильный ответ, а то ты меня знаешь.
Я уже два года знаю своего товарища по классу и вполне реально представляю себе, что последует за моим беспечным отношением к его персоне. Но, какой-то бесёнок во мне подсказывает совершено другое, что-то нехорошее и злое.
Мария Петровна останавливает свой взгляд на моём лице, а затем медленно переводит его на Витьку.
- Так, я полагаю, что нам горит желанием ответить Крутов Витя. Итак, Витя, мы все тебя внимательно слушаем.
Витька, нехотя, поднимается со своего места и незаметно тыкает своим кулаком меня в бок. У меня на языке уже давно вертится правильный ответ, но какое-то внутреннее моё «я» восстаёт против такого произвола в отношении моей личности, и я быстро строчу на листке бумаги ответ. Витька, осторожно скашивая глаза на бумагу, начинает читать мой текст:
- Вы знаете, Мария Петровна, мне кажется, что если не пить и не курить, то в яйцах обязательно заведутся черви.
Класс моментально разражается громким смехом и аплодисментами.
- Тихо, тихо, дети, - сильно покраснев, кричит Мария Петровна. – А ты, Крутов, садись и завтра же без родителей в школу не заявляйся.
Конечно же, эта моя шутка не проходит безнаказанно для меня, в результате чего после уроков я уже бегу к встречающему меня дедушке с двумя синяками под глазами и разбитой губой.
- Господи, – всплескивает руками дед, - да кто же это так разукрасил тебя? Ты с кем-то поссорился или же отстаивал честь какой-нибудь девочки из твоего класса, - испуганно глядя на мне в глаза, требует признания дед.
Сейчас мне совершенно не хочется объяснять всю ту ситуацию в моём классе, которая в последнее время так угнетает меня, но я всё же немного подыгрываю деду:
- Да, дедушка, пришлось на переменке вступиться за одну девчонку, которой нанесли оскорбление.
Дед как-то сразу весь преображается и, гладя шершавой рукой меня по голове, тихо шепчет:
- Молодец, внучек, я всегда знал, что в нашей семье растёт истинный рыцарь, который всегда защитит слабого.
- Да уж, какой там рыцарь, - с горечью в душе мысленно отвечаю я ему, - если я даже не могу постоять за себя.
Мне самому ужасно стыдно за свою ложь, но я не могу допустить даже мысли о том, что у деда вдруг резко поменяется мнение о моём статусе в этой моей только начинающейся жизни.
Подходя к своему дому, я слышу, как со стороны окон нашей квартиры доносятся чарующие звуки какой-то удивительной мелодии. Я вопросительно смотрю на деда, ожидая от него быстрых объяснений.
- Да, да, Ванюша, не удивляйся, - не спеша, поднимаясь по лестнице на шестой этаж, улыбается дед, - твоя мама начала давать уроки музыки. Ты же знаешь, что сейчас достаточно сложное время и нам необходимо прилагать какие-то усилия, чтобы поддерживать нормальный ритм жизни.
- Дедушка, а что это мама играет, как называется это произведение?
- Это «Лунная соната» Бетховена, внучек.
Я ещё сильнее напрягаю свой слух, пытаясь поймать самые тонкие и нежные аккорды сонаты. Дед своим ключом открывает входную дверь, и я спешу раздеться, чтобы пройти в гостиную, откуда раздаются эти чарующие звуки. К моему удивлению, за пианино сидит незнакомая мне девочка в красивом белом платье. Её белокурая головка с вьющимися длинными волосами склонилась над нотами, а маленькие пальчики нежно перебирают клавиши инструмента. Рядом с девочкой сидит моя мама и рукой отбивает ритм мелодии. Заметив моё приближение, мама делает знак девочке остановиться.
- А, это ты, сынок, - бросая в мою сторону взгляд, спокойно произносит мама, устало поправляя волосы на голове, - ну, чем сегодня ты меня порадуешь.
- У него сегодня всё хорошо, - быстро отвечает за меня дед. – Сегодня твой сын, Надежда, отстоял честь одной девочки в школе. Правда, за это ему пришлось заплатить некоторым дискомфортом на своём лице, но я полагаю, что шрамы только украшают настоящего мужчину.
Стоя за спиной у деда, я успеваю заметить, как моя личность становится предметом пристального внимания со стороны девочки.
- Ну, что ж, - разводя руки в стороны, улыбается мама, - если только это соответствует действительности, то я горжусь тобой, сынок. Кстати, сынок, сегодня у нас в гостях одна из лучших моих учениц, которой уже под силу исполнение вполне серьёзных произведений.
- Ну, что же ты стоишь, - толкая меня в спину, тихо поизносит дед, - иди, познакомься с девочкой.
Я, сильно смутившись и сильно покраснев, протягиваю девочке руку:
- Здравствуй, - еле слышно произношу я. – Я – Ваня, а как тебя зовут?
Девочка встаёт из-за пианино и делает мне низкий книксен, уверенно отвечая:
- Очень приятно, Ваня, я - Анжелика.
Мама быстро встаёт со стула и опускает крышку пианино.
- Всё, на сегодня достаточно музыкальных занятий. Идите, мойте руки и садитесь за стол.
Во время обеда я неотрывно смотрю на девочку, которая так сильно поразила меня своим замечательным исполнением сонаты.
- Вот, Анжелика, уже почти два года пытаюсь заставить своего упрямца сесть за пианино, но всё безрезультатно, - наливая мне тарелку супа, грустно сетует девочке мама. – Вот вбил себе в голову, что его призвание баян и всё тут.
- А что, Ваня, ты играешь на баяне? - искренне удивляется девочка.
- Конечно, играет, да ещё как, - вступает в разговор дед. Вот после обеда он как раз тебе и наиграет какие-нибудь мелодии на этом инструменте.
Я умоляющими глазами смотрю на деда, но похоже, что этот вопрос уже никем не должен обсуждаться и однозначно принимается к исполнению. Девочка испытующе глядит на меня, ожидая быстрого ответа.
- Хорошо, - выдавливаю я из себя, бросая укоризненные взгляды на деда, - я что-нибудь покажу сегодня тебе, Анжелика.
После вкусного и сытного обеда совершенно не хочется заниматься музыкой, но, памятуя своё торжественное обещание немного помузыцировать, я, всё же, достаю из футляра баян и долго играю Анжелике свои любимые произведения.
Не могу сказать, что к девчонкам в моём классе я относился бы как-то особенно. Я их просто не замечаю, но Анжелика произвела на меня неизгладимое впечатление. И неудивительно, что уже через несколько дней мы были с ней закадычными друзьями.
***
Но жизнь, однако, продолжается, и после лёгкого завтрака мы с дедом опять спешим в школу, где судьбой мне уготовано ещё много испытаний, огорчений и курьёзных случаев. Не знаю почему, но именно в школе меня постоянно преследовали какие-то события, связанные именно с моей скромной личностью, и это постепенно начинало выводить меня из себя.
Преподаватель биологии Мария Петровна нервно ходит по классу, пытаясь восстановить дисциплину в классе:
- Тихо, дети, учтите, что вы всё-таки находитесь в государственном учреждении, а не на спортивной площадке и должны соблюдать порядок во всём, в том числе и в отношении дисциплины, - сильно напрягаясь, кричит Мария Петровна. – Крутов Витя и Серёгин Андрей, выйдите из класса, вы мешаете мне проводить урок.
Из-за парты поднимается Витя и, косясь на своего приятеля – Андрея, спрашивает:
- Мария Петровна, мы сию минуту удалимся из класса, но только разрешите наш спор по поводу происхождения человека. Да и классу интересно будет послушать ваше мнение. Лично я считаю, что человек произошёл от обезьяны, а вот Андрюха считает, что от дельфинов.
- Ну, хорошо, Витя, садись, – спокойно отвечает учительница, подходя к окну. – Хотя эту тему мы ещё очень подробно будем рассматривать в более старших классах, но, чтобы удовлетворить ваше любопытство, я вкратце отвечу на этот вопрос. Жизнь на нашей Земле зародилась миллионы лет назад и постоянно эволюционировала от простого к сложному. По теории Дарвина принято считать, что человек произошёл от обезьяны, которая прошла необозримый путь эволюции от самых простейших форм до современного человека.
- Хорошо, Мария Петровна, - поднялся с места Серёгин Андрей, - тогда и обезьяна должна была от кого-то произойти.
- Садись, Андрей, - сильно смущается учительница, - у меня, к сожалению, нет времени, чтобы в полной мере довести до вас всю теорию эволюции всего живого на земле.
Я смотрю на своих одноклассников и на преподавателя и искренне удивляюсь их невежеству. Этот вопрос для меня уже давно решён не без помощи моего деда, который уже давно разложил всё по полочкам, читая по вечерам мне Библию.
- Мария Петровна, разрешите мне ответить Крутову и Серёгину, - поднимая руку, прошусь я на ответ.
- Да вы что, ребята, - всплескивает руками биологичка, - вы, что сегодня сговорились против меня. Я просто не успею доложить вам новую тему. Зайцев Ваня, что ты можешь доложить своему классу? Давай только быстро и чётко изложи свою мысль. Нет, это просто невозможно работать в такой обстановке, - садясь за стол, шепчет Мария Петровна и достаёт из кармана кофточки носовой платок.
Мне бесконечно жаль Марию Петровну, что она, находясь в таком возрасте, до сих пор на слово верит тому, что написано в книгах или, что говорят учёные мужи с высоких трибун. Но какой-то внутренний голос мне подсказывает, что нельзя клеветать на священное писание, которому уже не одна тысяча лет и в котором чёрным по белому написаны совершенно другие слова.
- Мария Петровна, - начинаю говорить я, выходя к доске, - я всё же должен вас разочаровать в отношении того, что человек произошёл от обезьяны. Человека создал Господь Бог по образу и подобию своему и этот факт отражён в Библии, если, конечно, вы её читали.
- Ваня, как же ты можешь такое говорить, - постепенно начинает выходить из себя биологичка, - ведь ты же пионер, советский человек, а несёшь всякую чушь. Да и потом всем, конечно, известно, что никакого Бога нет и быть не может. Это всё выдумки церкви, которая затягивает молодёжь в свои секты и лишает их самостоятельного мышления. Интересно, это кто же тебя надоумил на такие заявления?
- Мария Петровна, вы напрасно так нервничаете и огорчаетесь, – спокойно отвечаю я. – Но это является неоспоримым фактом, а вот надоумило меня на такое заявление моё самостоятельное мышление, которого я пока не лишён.
- Ну, хорошо, Ваня, вы уже сорвали мне урок, и я уже теперь просто настаиваю, чтобы именно ты объяснил мне и классу, почему ты так думаешь.
- Мария Петровна, а вы сходите в лес на экскурсию и внимательно присмотритесь к природе, которая окружает нас. Я думаю, что вы тогда заметите, почему наш мир так красив и гармоничен.
- Ну, и почему? – вновь занервничала биологичка.
- Да потому, что он симметричен во всём. Возьмите, к примеру, наше тело. У каждого из нас по две руки, по две ноги, по два глаза т.д. Рассмотрите любой листик на дереве, и вы убедитесь, что он тоже симметричен в своём устройстве. Кто же, по вашему, как не Господь Бог, смог бы создать такую красоту? Да и потом, если говорить в целом о нашей матушке Земле, которая представляет из себя просто космическую жемчужину в холодном и мёртвом космосе…
- Так, всё, достаточно я здесь наслушалась всякой чепухи, - вставая с места и захлопывая классный журнал, твёрдым голосом произносит учительница. – Я уже догадываюсь Зайцев Ваня, кто тебе постоянно внушает эти крамольные мысли – это твой дедушка.
- Да, Мария Петровна, мой дедушка тоже приложил к этому свою руку, и я счастлив, что уже в моём возрасте он открыл мне глаза на истинную картину происхождения всего живого, да и всего мира в целом!
- Всё, всё, Зайцев, садись на место и сейчас же прекрати эти свои высказывания против общепринятых положений происхождения человека на Земле, да и самой планеты Земля.
- Да, но я бы хотел немного продолжить, - поворачивая голову в сторону Марии Петровны, спокойно отвечаю я, чувствуя в себе какой-то необыкновенный прилив духовных сил.
- Спасибо, Зайцев, ты и так нас всех сегодня несказанно удивил своими мыслями, и мне ничего не остаётся, как на завтра вызвать в школу твоего деда, который, как я поняла, и является твоим главным идейным вдохновителем.
Я усталой походкой плетусь к своей парте, где меня уже ждёт ехидно улыбающийся Витька.
- Ну, что, попик, а у тебя случайно не толоконный лобик, - скаля на меня кариозные зубы, смеётся Витька и со всей силы щелкает меня пальцами по лбу.
Я уже больше не в состоянии выносить издевательства со стороны этого недоумка, и обрушиваю на его взлохмаченную голову свой портфель, туго набитый учебниками и тетрадками. Конечно же, сразу начинается откровенная потасовка, которая быстро перерастает во всеобщий переполох в классе. Мария Петровна, истерично взвизгнув, выскакивает из класса, захлопнув за собой дверь.
***
Никогда не думал, что так быстро летят годы. В то далёкое время, находясь в том прекрасном младенческом возрасте, я полагал, что жизнь бесконечна в своей продолжительности и насыщена только положительными и удивительными событиями.
Я по-прежнему хожу в свою школу, но уже совершенно самостоятельно, без сопровождающего в лице моего деда, который за эти годы заметно постарел и стал часто прихварывать.
- Ваня, – тихо говорит мне дед, выглядывая с кухни, - ты не забыл выучить уроки? У тебя там что-то не ладилось с химией? Смотри, внучек, скоро выпускные экзамены, а ты из троек не вылезаешь по этому предмету.
Я непроизвольно прислушиваюсь к словам деда, не забывая складывать необходимые на сегодняшний день тетради и учебники.
- Дедушка, я уже достаточно взрослый человек, - бубню себе под нос я, сильно насупившись, - и не надо лишний раз мне напоминать, что скоро наступит конец школьной жизни.
- Вань, да как же тебе не напоминать об этом, когда уже сейчас надо задумываться о продолжении твоего дальнейшего образования, но уже в стенах ВУЗа. Кстати, дорогой, ты уже определился с ВУЗом или нет?
Мне уже серьёзно надоедает почти каждое утро выслушивать этот дедушкин монолог, всё же, помня о том, что я беседую с пожилым и дорогим моему сердцу существом, я осторожно отвечаю:
- Дед, милый мой, ты пойми только одно, что нельзя так долго опекать меня. Я могу уже вполне самостоятельно решать многие вопросы, которые мне так часто подкидывает жизнь. Да и потом, ты должен больше заботиться о своём здоровье, чем обо мне.
- Да уж, какое там моё здоровье, внучек, - шелестя газетой, отвечает мне дедушка, - моё здоровье теперь это - твоё здоровье и твоё благополучие во всём. Пока, Ванюша, у тебя всё хорошо, тогда и у меня всё будет хорошо со здоровьем, - тихо смеётся дед.
Я быстро кладу в портфель последнюю тетрадь и подхожу к деду.
- Ничего, дедушка, - нежно шепчу я ему в ухо, - мы ещё с тобой повоюем.
Я целую деда в морщинистую щёку и выскакиваю на улицу. У дома меня уже поджидает Витька Крутов со своим вечным «хвостом» Андреем Серёгиным.
- Слышь, Ванюха, - горячо шепчет мне Витька, – ты все решил задачи по физике или нет?
В его голосе я улавливаю нотки покорности и умеренного дружелюбия, но мне всё же совсем не хочется потворствовать этому бездельнику и лоботрясу. И в присущей мне манере шутливости, я предлагаю ему выкуп за решённые мною задачи:
- Конечно, решил, Витёк, да вот только у меня больше нет никакого желания давать тебе списывать у меня, что бы то ни было. Как ты на это смотришь?
От такого дерзкого моего заявления у Витьки нервно задёргалась левая щека, а глаза широко раскрылись.
- Ванюха, ты чего? – искренне удивляется мой одноклассник. – У меня сейчас сложилось такое впечатление, что кто-то решил поднять бунт на моём корабле или я ошибаюсь? – выпятив вперёд грудь и грозно наступая на меня, шепчет Витька.
- Давай, Витёк, давай, попробуй усмирить разбушевавшегося матроса на твоей пиратской шхуне, - в свою очередь, показывая Витьке свои кулаки, кричу я.
Такого поворота событий Витька никак не ожидал. Быстро сменив гнев на милость, Витька примирительно протягивает мне руку:
- Да ладно тебе, Ванюха, это я так – пошутил, но согласись, что бросать своих товарищей в беде просто подло.
- Интересно, Витёк, с каких это пор ты стал моим другом? Я за всё время своего обучения получал от тебя только пинки да тумаки. Знаешь что, Витёк, настоящая дружба всё-таки проверяется временем, которое ты потратил на негативное отношение ко мне. А, впрочем, я помогу тебе, потому как у меня сегодня хорошее настроение, но за одну небольшую услугу.
- Какую услугу? – обрадовался Витька. – Говори, говори, Ванюха, всё исполню, что бы ты не попросил у меня.
- Ну, вот и хорошо, мой школьный товарищ, - усмехаюсь я, – тогда слушай сюда. Сейчас мы будем проходить по Аничкому мосту, мимо коней скульптора Клодта. Ты должен будешь задержаться у одного из коней и, глядя на коня, сто раз громко прогавкать. Если ты это сделаешь, то до конца учебного года я позволю тебе списывать у меня любые задания. Ну, что по рукам? – смеюсь я.
Я был совершенно уверен, что Витька откажется от этой моей безумной затеи, но всё вышло как раз наоборот. Витька с каким-то сосредоточенным выражением лица заглянув мне в глаза, ответил:
- Только и всего? Так это я мигом сотворю.
Мы с Андреем перешли на другую сторону моста и с интересом стали наблюдать, как Витька, напрягаясь всем телом, стал издавать, заказанные мной, звуки. Вокруг Витьки уже через несколько его выкриков стал быстро собираться народ, удивлённо разглядывая это «чудо».
- Значит так, Андрюха, ты тут покуда постой, посчитай его гавканье, - наставительно замечаю я, - а я подойду к толпе и послушаю, что люди говорят о моём и о твоём друге.
Витька, не обращая ни на кого никакого внимания, с усердием продолжает лаять, пялясь на морду металлического коня. Вокруг Витьки быстро собирается уже приличная толпа. В толпе слышатся смешки и улюлюканье. К Витьке, тяжело опираясь на палочку, подходит седая старушка и, положив ему руку на плечо, интересуется:
- Сынок, да что же это тебя так занимает? Ишь, сердешный как старается.
Из толпы выдвигается пожилой мужчина с «дипломатом» в руке:
- Товарищи, необходимо немедленно вызвать скорую помощь. По всей видимости, у этого юноши приступ опасной формы шизофрении и его срочно надо изолировать от общества.
Я уже понимаю, что моя шутка начинает обрастать грустными последствиями для Витьки и поэтому, расталкивая зевак, я кидаюсь выручать моего незадачливого товарища.
- Товарищи, - во всё горло кричу я в толпу, - это всего лишь шутка и за этим ничего такого не кроется. Это мой школьный товарищ и мы сейчас очень спешим в школу.
Пожилой мужчина с «дипломатом» в руке преграждает мне дорогу:
- А вот мы сейчас вызовём милицию, а уже потом будем разбираться, какой ты ему школьный товарищ. Товарищи, у кого есть две копейки, мне необходимо срочно позвонить, - громко кричит пожилой мужчина, поворачиваясь ко мне спиной.
Воспользовавшись общей заминкой, я кидаюсь к Витьке и хватаю его за воротник:
- Витька, сколько можно здесь прилюдно гавкать на потеху всем. Считай, что ты уже выиграл пари, а теперь ноги в руки и бежим, пока этот мужик действительно не вызвал блюстителей порядка.
Витька, как в летаргическом сне, стоял перед конём и продолжал делать своё дело.
- Да очнись ты, придурок, - кричу я своему дружку прямо в ухо, с силой дёргая его за рукав. – Бежим, я тебе говорю, пока не поздно.
И только теперь до Витьки доходит, что над ним кто-то сыграл злую шутку. Подхватив свои портфели, мы рысью кидаемся по Невскому проспекту в направлении нашей школы. Весь этот день Витька не разговаривает со мной, постоянно злобно косясь в мою сторону. Я как могу стараюсь замолить свою вину, предлагая ему на каждом уроке уже решённые мною задачки. На последнем уроке химии я сижу как на иголках, не ожидая ничего хорошего от предстоящего опроса учеников. Я прекрасно понимаю, что мои четвертная и годовая оценки в полной мере зависят от того, что я отвечу на вопросы преподавателя. Честно говоря, отвечать на какие-либо вопросы химички мне совершенно не хочется, помня о том, что мои познания в этой части школьных предметов оставляют желать лучшего. Поэтому, недолго думая, сразу же после входа в класс преподавателя, я поднимаю руку. Химичка бросает на стол классный журнал и устало смотрит на мою поднятую руку.
- Зайцев, ну что там у вас? – садясь за стол и раскрывая классный журнал, небрежно бросает в мою сторону химичка. – У меня такое ощущение, что вам не терпится выйти к доске и ответить накануне заданный мной урок или я ошибаюсь.
Я, морщась и медленно поднимаясь со своего места, жалобно изрекаю:
- Извините, Софья Эрнестовна, на этот раз вас подвела ваша интуиция, но мне действительно не терпится, правда, совершено по другой причине. Разрешите мне выйти.
Химичка достаёт из футляра очки и в классном журнале находит мою фамилию.
- Так, так, Зайцев теперь мне становится совершенно понятным ваше поведение в конце учебного года. Вы не забывайте, молодой человек, что спрятавшись на время опроса в туалете, вы не сможете в дальнейшей своей жизни спрятаться от житейских проблем.
Класс моментально разражается громким смехом и едкими выкриками в мой адрес.
- Ну, хорошо, Зайцев, - вздыхает химичка, укоризненно глядя в мою сторону, - идите куда хотите, но учтите, что в этой четверти больше тройки я вам уже не смогу поставить. Кстати, раз уж вы явно не успеете вернуться к концу опроса, то зайдите в учительскую и прихватите с собой запаянную пробирку, которая стоит на моём столе. Я надеюсь, что к середине урока вы всё же появитесь в классе.
Благодарно взглянув на химичку, я кидаюсь к дверям класса, не забывая на ходу поблагодарить преподавателя.
- Спасибо, Софья Эрнестовна, будьте спокойны, я мигом.
Лёгкой походкой я направляюсь в туалет и достаю из кармана брюк уже початую пачку сигарет. Надо сказать, что в то далёкое время парни из нашего одиннадцатого класса «А» немного баловали себя этой отравой, совершенно не отдавая отчёта в том, что рано или поздно эта дрянь заявит о себе какими-то болячками или недугами в их организмах. Вот и я по их примеру с наслаждением затягиваюсь ароматной сигаретой, сидя на подоконнике. Не спеша, выкурив до конца сигарету, я направляюсь в учительскую за пробиркой. Зайдя в учительскую, я никого не обнаруживаю, за исключением копошащегося у стеллажа с книгами преподавателя биологии.
- А, это вы, Зайцев, – оборачивается в мою сторону Мария Петровна, – что вы хотите мне сказать. Вы не забыли, что завтра у вас годовая контрольная работа по биологии и вам необходимо будет приложить максимум усилий, чтобы получить отличную итоговую оценку. И потом, Зайцев, учтите, я больше не намерена терпеть ваших шуток и выходок, и каждое, не по теме сказанное вами, слово я буду расценивать как желание срыва моего урока.
- Извините, Мария Петровна, но сейчас у меня совершенно нет времени выслушивать ваши ценные замечания в отношении моей персоны, но здесь я нахожусь исключительно по причине ответственного задания полученного мной от Софьи Эрнестовны.
- Ладно, Зайцев, не смею вас больше задерживать, – вновь отворачиваясь от меня к стеллажу с книгами, тихо произносит биологичка, - занимайтесь вашим заданием.
Я хватаю со стола преподавателя химии пробирку с каким-то веществом и бегу обратно в класс. Будучи весь в мыслях о предстоящих выпускных экзаменах я совсем не замечаю, что навстречу мне движется директор школы. Со всего разбега я натыкаюсь на него, выпуская их рук пробирку. Пробирка, совершив несколько пируэтов в воздухе, с лёгким звоном разбивается о каменные ступеньки лестницы, окрасив их какими-то странными блестящими жидкими шариками.
- Иван Зайцев, – шарахаясь в сторону от меня, испуганно восклицает директор, - куда это вы так спешите, вы же чуть не сбили меня с ног. Да и потом вы только что что-то разбили.
Директор осторожно наклоняется над осколками пробирки и тот час же с перекошенным от испуга лицом отскакивает в сторону.
- Зайцев, да вы понимаете, что вы натворили, - багровея от ярости, кричит директор.
В полной растерянности я стою перед директором, не зная, что и ответить ему.
- Сергей Прокопьевич, честное слово, я не хотел этого, вот так всё глупо получилось. Вы не беспокойтесь, я сейчас быстро всё уберу.
Директор как-то странно замахал на меня руками и, задыхаясь от негодования, процедил сквозь зубы:
- Какой к чёрту, всё сам уберу. Вы что не понимаете, ротозей вы этакий, что вы разлили на лестнице ртуть. Ну, а если вы хоть что-то понимаете в химии, то должны знать, что данный препарат является исключительно ядовитым веществом.
Директор обеими руками хватается за голову и тяжело опускается на ступеньки лестницы.
Нет никакого смысла, уважаемые мои читатели, описывать все те перипетии, которые произошли со мной после столь печального события. Скажу только одно, что выпускные экзамены мы вынуждены были сдавать в соседней школе, поскольку нашу школу на месяц закрыли на карантин и проветривание. Конечно же, сей печальный факт в моей биографии моментально отразился на моих оценках по многим предметам, в том числе и по химии. Но всё же меня переполняло чувство радости от того, что наконец-то я освободился от казарменной дисциплины школы и свободной птицей вылетел в огромный мир, который в то время казался мне таким большим и бесконечно счастливым. Но, как вскоре оказалось, этот прекрасный и счастливый мир вдруг сузился передо мной до банальной проблемы, что делать дальше. Мой аттестат зрелости не отличался особым изяществом строгого строя одинаковых оценок, а наоборот, пестрел разбросом оценок от тройки до пятёрки.
Каждый раз, заглядывая в мой выпускной документ, дед тяжело вздыхает и качает совсем уже седой головой:
- Эх, Ванька, ну вот в кого ты у нас такой пошёл? Вроде бы и не дурачок, а знаниями не блещешь.
- Ладно, дедушка, не надо так убиваться, - обнимая деда за плечи, шепчу я ему в ухо. – Хочешь, я тебе сейчас что-нибудь наиграю на баяне?
Дед кладёт мне на грудь седую голову и, слабо всхлипывая, соглашается:
- Вот одна только радость и осталась у меня – твой баян. Внучек, сыграй мне сегодня что-нибудь для души.
Я аккуратно достаю из футляра дорогой баян и начинаю играть. Мы с дедом сидим перед раскрытым окном, и яркое летнее солнце своими лучиками играет на перламутровых кнопках моего баяна.
***
После неудачной попытки поступить в Технологический институт, мне всё же удаётся закрепиться в Государственной консерватории имени Римского – Корсакова по специальности – баян. В последнее время я питал особое пристрастие к технике и автоматике, и все мои мечты и помыслы были связаны с возможностью углубить свои познания в этой сфере человеческой деятельности через учёбу в технических вузах нашей необъятной страны. Но, видимо, тогда моя воля ещё не отличалась какой-то особенной целенаправленностью и жёсткостью, что в конечном итоге и позволило моему деду убедить меня в выборе музыкального образования.
- Ты пойми, дорогой мой внучек, - часто по вечерам горячо доказывал мне дед. – Твоя техника и автоматика никуда от тебя не уйдут, а вот свой музыкальный талант ты можешь погубить на корню. Да и потом, подумай сам, зачем тебе надо было заканчивать музыкальную школу, чтобы потом иногда под настроение наигрывать себе любимые мелодии. Внучек, ты поступил правильно, что послушался меня, маму и отца. Поверь мне, дорогой, что об этом никогда не пожалеешь, а всегда будешь вспоминать нас добрыми и светлыми словами.
В общем-то, я уже смирился с решением семейного совета и исправно посещаю консерваторию, где каждый день для меня открываются новые возможности этого чудного народного инструмента.
За суетой повседневных дел и забот мы не замечаем скоротечности времени. В консерватории я занимаюсь уже третий год и нахожу в этом глубокое удовлетворение. По вечерам я по-прежнему с удовольствием беседую со своим дедом о религии, о музыке, о смысле бытия и вообще обо всём том, что так сильно волнует меня в мои двадцать лет.
***
Сегодня в консерватории какой-то особенный день. После завершения третьего года обучения, моей группе предстоит выступить в филармонии с отчётным концертом. До этого торжественного для меня и моих товарищей дня было затрачено немало усилий, чтобы достойно представить себя на предстоящем концерте и благополучно продолжить своё обучение в консерватории. Руководитель и дирижёр нашего сводного музыкального ансамбля – Рюмин Семён Маркович требовательно стучит дирижёрской палочкой по пульту с нотами, каждый раз обращая наше внимание на те, или иные нюансы нашего отчётного концерта:
- Товарищи, будьте внимательны,- громко кричит он, - всё повторяем от пятой цифры. Зайцев Иван, вы всё время стараетесь как-то выделиться в ансамбле своими неистовыми и резкими аккордами. Не забывайте, дорогой, что это нежное и трогательное произведение, и вы своим баяном должны только слегка обозначать главную его тему.
На отчётном концерте в филармонии мы должны исполнить пятнадцать произведений достаточно большой сложности, отличающиеся друг от друга не только тематикой, но и формой исполнения. И вот сегодня, после изнурительных и долгих подготовительных занятий, наша музыкальная группа на автобусах направляется к зданию филармонии. Я смотрю на радостные и возбуждённые лица своих сокурсников, и меня охватывают волнение и гордость за них и за себя, и за то дело, которому мы служим. Семён Маркович нас постоянно торопит и одёргивает за любое, с его точки зрения, неправильное действие:
- Товарищи, вы не должны забывать, что находитесь не у себя в консерватории, а в публичном месте, где вы просто обязаны приложить максимум усилий, чтобы понравиться публике и комиссии. Смею заметить, что до начала концерта остаётся всего двадцать минут. Занимайте тихо свои места на сцене и осторожно проверяйте настройку ваших инструментов.
Стараясь особо не греметь стульями, мы не спеша рассаживаемся по своим местам, с волнением заглядывая в лицо Семёну Марковичу. До начала концерта остаётся всего десять минут, и я спешу достать свой тяжёлый баян из футляра. Очевидно, что торжественность обстановки и всеобщее волнение всё же дают о себе знать, поскольку скользкий, в перламутровом корпусе баян выскальзывает из моих рук и с грохотом валится на сцену. В концертном зале филармонии сразу же воцаряется какая-то противная тишина, а из-за кулис к нам на сцену выскакивает директор филармонии с перекошенным от гнева лицом:
- Семён Маркович, что здесь у вас происходит, - быстро подходя к дирижёру, зло шепчет директор, - что вы себе позволяете в такой ответственный момент для вас. Через пять минут начало концерта, а вы никак не можете утихомирить ваших подопечных. Смотрите у меня, - бросая грозные взгляды на дирижёра, шепчет директор и тут же исчезает за кулисами.
Я бережно поднимаю баян с пола, не смея поднять на Семёна Марковича глаза, и тщательно осматриваю его на предмет каких-нибудь необратимых повреждений. Но, слава Богу, на первый взгляд я не нахожу ничего такого, что могло бы помешать нашему ансамблю начать свою концертную деятельность. До смерти перепуганный Семён Маркович трясущимися руками поправляет на шее бабочку и ненавидящими глазами смотрит в мою сторону. Но, вот, наконец, раздвигается занавес, и публика приветствует нас скромными аплодисментами. Семён Маркович тремя пальцами берёт дирижёрскую палочку и в зал начинают литься чарующие звуки народной музыки.
Мы уже исполняем шестое по счёту произведение. Семён Маркович весь красный от напряжения, свободной рукой достаёт из кармана носовой платок и незаметно вытирает с лица пот. И вот наступает пора исполнить мне сольную партию на баяне. Дирижёр отмашкой палочки делает мне знак для вступления моей партии, и я с воодушевлением разворачиваю меха баяна. К моему великому удивлению, баян издаёт какой-то противный хрюкающий звук и разваливается на две половинки. От неожиданности происходящего Семён Маркович делает шаг в сторону и с грохотом валится со своего дирижёрского пьедестала на первый ряд балалаечников и домбристов. Моментально на сцене воцаряется всеобщий хаос. В зале раздаются свистки и возмущённые возгласы в наш адрес.
Не буду описывать всё то, что последовало за этими, для меня трагическими, событиями, скажу только одно, что моя музыкальная карьера на этом закончилась, и я благополучно был отчислен из стен уже дорогой моему сердцу консерватории. Дед и мои родители очень остро отреагировали на моё отлучение от музыкальной богемы, что явилось причиной инфаркта у отца и инсульта у деда. Но не зря же говорят в народе, что время лечит, и уже через месяц я горячо обнимал, вышедших из больницы, отца и деда. Должен сказать, что все эти тревожные для нашей семьи события произошли в перестроечное для нашей страны время в начале девяностых годов, и мне было чрезвычайно трудно подобрать для себя хоть какое-нибудь занятие. Я тратил целые дни на поиски любой работы, которая бы смогла хоть как-то разгрузить наш, и без того скудный, семейный бюджет. Но, везде и всюду я получал лишь только отказ.
Вот и сегодня я бреду по мокрым от осеннего дождя улицам Питера, и уже не ожидаю ничего хорошего от сегодняшнего дня. Тусклое октябрьское Солнце немного золотит самые верхушки деревьев, ещё во многих местах покрытых жёлтой и оранжевой листвой. Стая шумных ворон проносится над моей головой, навевая на меня отчаяние и тоску. Начинается противный моросящий дождь, и я моментально ныряю в подземный переход у метро «Гостиный двор». Весь переход заставлен многочисленными ларьками со всякой всячиной. Мимо меня постоянно шныряют какие-то подозрительной внешности личности, предлагая мне различные услуги и товары не первой свежести. К одному из ларьков пристроилась какая-то девица с аккордеоном в руках и, судя по тому, как часто зеваки просят её исполнить ту или иную мелодию, можно было смело предположить, что эту девицу вполне устраивала её новая роль. Я подошёл поближе к девушке, прислушиваясь к приятным звукам, извлекаемым ею из аккордеона. Как в каком-то непонятном мне оцепенении я стоял в толпе зевак и слушал нежные звуки мелодий, которые сразу же вернули меня в ту уже далёкую страну счастья и детства, и которая была потеряна мною безвозвратно. Да, я не ошибся, передо мной стояла та самая милая девочка Анжелика из моего далёкого детства, которая так покорила моё сердце своей красотой и великолепной техникой игры на фортепиано. Я стоял и не верил своим глазам. Закрыв глаза и несколько раз тряхнув головой, я вновь посмотрел на девушку. Конечно, это, несомненно, была моя Анжелика, но уже не та маленькая прекрасная фея из детства, вполне современная для моего времени девица с распущенными по плечам волосами и в джинсах. Девица в быстром темпе проиграла ещё несколько мелодий и, аккуратно положив аккордеон в футляр, принялась тщательно подсчитывать свой гонорар. Толпа зевак стала быстро рассасываться, а я всё стоял и смотрел на девушку.
- Ну, и чего ты хочешь? – спокойно интересуется девица, пряча от меня деньги в карман куртки. – Всё, дорогой, сегодня я уже ничего играть не стану, я устала. Приходи завтра и наслаждайся музыкой, сколько хочешь, - смеётся девушка, доставая из кармана сигарету.
- Анжелика, это ты, - только и могу выдавить из себя я.
- Ну да, а кто же ещё, - ничуть не смутившись, кидает в мою сторону девушка. - Постой, постой, кого-то мне твоё лицо напоминает, - затягиваясь сигаретой, быстро говорит девица.
- Да, Анжелика, это я – Иван, - подходя вплотную к девушке, еле слышно шепчу я. – Никак не ожидал тебя здесь увидеть, да ещё и в таком качестве.
- Ванька, да это ты что ли, - улыбается Анжелика, кидаясь мне на шею. - Где же тебя, чертяка, так долго носило, не звонил, не показывался.
- Да вот, уж так всё получилось, - слабо оправдываюсь я, заглядывая в глаза девушке. – Анжелика, так ты, что теперь здесь постоянно подрабатываешь что ли, искренне удивляюсь я.
Анжелика медленно опускает руки и садится на пустой ящик из-под фруктов.
- А что делать, Ваня, ты же сам прекрасно видишь, что творится в стране, кому мы с нашими талантами нужны. Я уже давно переквалифицировалась в аккордеонистки и вот теперь «зажигаю» в этом переходе. А что, ты знаешь, Вань, ведь это не такой уж плохой вариант для меня. Вот, например, за сегодня я «срубила» чистыми семьсот рублей, да и завтра, думаю, что не меньше заработаю. Да ладно, что это я всё о себе, да о себе. Давай рассказывай, чем ты занимаешься и какие у тебя планы на ближайшую перспективу.
- А ты изменилась, Анжелика, - с болью в душе подумал я. – И я уже не с тобой разговариваю, а с какой-то среднестатистической девицей – неудачницей, которую так изрядно потрепала наша перестроечная жизнь.
Сильно смутившись, как много лет назад, я тихо отвечаю ей:
- Ты знаешь, Анжелика, мне тоже нечем особо хвастаться. Можешь считать меня неудачником по жизни. Где бы я ни был и чем бы не занимался, то всегда в конечном итоге терпел полный крах.
- А чего так? - докуривая сигарету, интересуется Анжелика.
- Да я и сам толком не знаю, что со мной происходит. Судьба мне постоянно ставит подножку, от которой потом я долго не могу прийти в себя. Из консерватории меня благополучно отчислили за одну очень обидную и неприятную историю в филармонии.
- Ванька, так это был ты? – заливчато хохочет Анжелика. – Ну, ты просто герой. Об этом инциденте тогда говорил почти весь город. Это же надо было такому случится. Ладно, не горюй, ты очень кстати нарисовался именно сегодня и именно здесь, а посему, я предлагаю тебе совместный бизнес. Да и мне будет как-то спокойно на этом бойком месте, а то знаешь, какие-то ханыги постоянно наезжают на меня с требованием поделиться. Как ты, Ванюха, на это смотришь? Кстати, Вань, ты уже приобрёл себе новый баян или ещё нет?
- Приобрёл, конечно, - быстро отвечаю я, - но на родительские деньги и вот теперь думаю, как им вернуть мой долг.
- Ничего, дорогой, обязательно вернёшь, - ободряюще хлопая рукой меня по спине, смеётся Анжелика, - да и себе в карман тоже сможешь что-то отложить. Ну, что, по рукам?
Я стоял перед Анжеликой – моей мечтой из детства и совершенно не знал, что ей ответить.
- Ну, и долго ты будешь на меня пялиться и молчать, толкая меня в бок, с нетерпением интересуется Анжелика. – А то я могу и передумать, ведь тут ко мне и так всякая шпана примазывается со своими дудками.
- Хорошо, Анжелика, я согласен, - встрепенувшись, быстро отвечаю я и пытаюсь обнять девушку.
- Ну, вот и хорошо, Ваня, - вновь смеётся Анжелика, слегка отстраняясь от меня. – Завтра жду тебя в это же время и на этом месте. Не забудь прихватить с собой баян и какой-нибудь ящик, чтобы не играть всё время стоя. Ну, всё, пока!
Анжелика нежно целует меня в щёку и исчезает в толпе людей, спешащих по своим делам. На следующий день я уже с утра дежурю в подземном переходе, ожидая прихода Анжелики. Рядом со мной развёртывается торговая жизнь. Многочисленные торговцы из южных республик бывшего Союза, не спеша, развязывают свои грязные баулы, извлекая из них дешёвый ширпотреб, на который даже и смотреть тошно. Суетливые старушки быстро занимают свободные места, выставляя впереди себя прямо на цементный пол перехода закатанные в стеклянные банки грибы и прочее соленье. Гремя висячими замками, открывают свои ларьки торговцы.
Грустными глазами я смотрю на всё это и никак не могу понять, почему всё это происходит со мной, с моей многострадальной страной и с этими людьми в подземном переходе, которые всеми силами души стараются хоть как-то удержаться на плаву и не утонуть в этих серых и грозных буднях северной столицы. Я достаю из футляра баян и начинаю тихо подбирать мелодии из кинофильмов и сериалов. Занятый своим делом, я совершенно не замечаю, как ко мне подходят двое парней в чёрных кожаных куртках и со стрижкой на голове «под Котовского». Один из парней кладёт свою широкую ладонь на мой баян и, ехидно ухмыляясь, спрашивает:
- Ты кто такой и что тут делаешь? Да и потом я что-то раньше не замечал тебя в наших краях.
Я аккуратно застёгиваю меха баяна на ремешок и осторожно отвечаю:
- А что, мужики, разве нельзя тут стоять, что, это место уже кем-то куплено, да?
- Вот именно пацан, занято и стоять тебе здесь не положено, - сердито косясь на меня, отвечает парень. – Давай, вали отсюда со своим чемоданом, пока цел.
Я с удивлением смотрю на парней, пытаясь им что-то разъяснить, но тут же краем глаза замечаю, что к нам со стороны метро быстро подходит Анжелика.
- Ну, чего уставились на него, - наступая на парней, громко кричит Анжелика, - это мой человек и с сегодняшнего дня он будет работать со мной.
- А он, что у тебя немой, что ли, - засмеялся второй парень, сплёвывая на грязный пол перехода, - сам за себя ответить не может? Ладно, работайте пока, а там мы решим, что с вами делать.
Парни, смеясь и постоянно матерясь, скрываются в гуще народа.
- Ничего, ты ещё должен привыкнуть ко всему такому, что сейчас шокирует тебя, - доставая из футляра аккордеон, серьёзно говорит мне Анжелика.
Мы с Анжеликой уже полтора часа играем на своих инструментах, сея в народ доброе, светлое и чистое, но судя по тому, как в большинстве своём люди с равнодушным видом проходят мимо нас, я решаю сделать маленький перерыв в нашем импровизированном публичном концерте, чтобы подсчитать наш гонорар. Анжелика быстро собирает в ладонь мелкие купюры и со вздохом сообщает:
- Что-то, Ванюха, сегодня совсем не прёт! Гляди, всего лишь двести рублей с копейками. Я, бывало, за это время нарабатывала до пятисот деревянных. Чувствуешь разницу?
- Слушай, Анжелика, а может нам сменить репертуар произведений, попробовать играть классику? Я, например, знаю достаточно много переложений Баха для баяна и ещё кое что, что может понравится народу. Что ты на это скажешь?
Я не успеваю закончить свою мысль, как в переходе начинается какой-то общий переполох. Старушки быстро прячут свои соленья и горшочки с цветами в сумки и пакеты и стремительно устремляются к выходу на Невский проспект.
- Чего это они, - искренне удивляюсь я, глядя на Анжелику, - кто это их так напугал?
- Кто, кто, - огрызается на меня Анжелика, - будто ты не знаешь кто, менты, конечно. Но ты ничего не бойся, у меня с ними есть договорённость, и они нас не тронут, а вот всю эту разномастную публику они могут основательно пошерстить.
В конце тоннеля я замечаю наряд милиции, который медленной походкой направляется к нам.
- Ты, главное, ничего не говори, - шепчет мне на ухо Анжелика, - за тебя буду говорить я. У меня с ними уже налажен контакт.
Трое милиционеров небрежной походкой приближаются к Анжелике. Старший наряда – мордастый сержант, постоянно улыбаясь, берёт Анжелику под руку и восклицает:
- Господа, хочу представить вам мою подземную примадонну Анжелику. Если вы ещё не слушали произведения в её исполнении, то убедительно советую вам сделать это немедленно. Такие таланты, господа, пропадают ни весть где.
Милиционер переводит свой взгляд на меня и, тыкая мне в грудь резиновой дубинкой, интересуется:
- Ну, а ты что за фрукт, что ты трёшься у первой леди подземки?
Я стою и хлопаю глазами, не зная, что и ответить этому развязному сержанту.
- Это мой брат, - быстро вступает в разговор Анжелика, - и он немой. Вот решила приобщить его к полезному для общества труду.
Судя по выражению лица сержанта, можно было с большой долей уверенности сказать, что он не поверил ни одному слову Анжелики.
- Немой говоришь, - засмеялся сержант. –Что-то я тебя, голубчик, раньше в этих краях
не видел. Как насчёт документов и прописки? – наступая на меня, зло шепчет сержант, рукой отодвигая в сторону Анжелику.
- Серёга, ну чего ты привязался к парню, - всеми силами старается защитить меня Анжелика и хватает за руку сержанта, - я же тебе сказала, что он немой и мой брат.
Сержант резким движением отстраняет от себя девушку:
- Стой, где стоишь, малохольная,, не дёргайся.
Анжелика, вскрикнув, отлетает к противоположной стенке перехода и медленно сползает по ней на пол.
- Ах ты, гад, - в ярости кричу я, хватая сержанта за погоны, - не смей трогать мою девушку.
- Ну, вот видишь, примадонна, а говоришь, что он немой, с удовлетворением отмечает сержант и с силой бьёт меня дубинкой по голове.
Не помню, сколько прошло времени, но с трудом открыв глаза, я обнаружил себя в каком-то тёмном и холодном помещении, по всей видимости, без окон. Звякнул засов и, на пороге помещения нарисовалась фигура милиционера:
- Ну что, очухался, давай выходи на воздух, нечего здесь разлёживаться.
И только теперь до меня дошло, что я нахожусь в отделении милиции, и ожидать чего-то хорошего от этого моего визита уже не приходится. За столом сидел милиционер в форме старшего лейтенанта и что-то писал на листе бумаги. Подняв на меня глаза, старший лейтенант кивком головы предложил мне сесть.
- Итак, молодой человек, назовите вашу фамилию, имя, отчество, год рождения и место проживания. Да и, кстати, не забудьте указать ваше последнее место работы.
Я быстро изложил милиционеру все, требуемые им, сведения, попутно задав ему встречный вопрос:
- Простите, товарищ старший лейтенант, а по какому праву вы задерживаете меня, я, насколько мне известно, не давал вам никакого повода для таких неправомерных действий в отношении моей личности. Вы нарушаете конституцию страны, права человека, и вообще, я требую адвоката.
Во время моего диалога офицер внимательно и с некоторой иронией смотрел на ме-
ня, но, видимо, устав выслушивать мои горячие заявления, хлопнул ладонью по столу.
- Хватит паясничать, гражданин Зайцев, вы прекрасно знаете, за что вы задержаны.
- Очень бы хотелось знать, за что? – вставая со стула, быстро отвечаю я.
- Садитесь, гражданин Зайцев, и давайте без фокусов, - закуривая сигарету, спокойно отреагировал на мои слова милиционер. – Всё очень просто, дорогой мой, вы соизволили напасть на работника правоохранительных органов во время исполнения им своих служебных обязанностей. Ну, что вы на это скажете?
- Простите, товарищ старший лейтенант, но это вышло совершенно случайно, я просто защищал честь моей девушки.
- Это всё вы доложите прокурору на суде, а сейчас я вынужден составить по всей форме протокол и направить его в прокуратуру.
- Я прекрасно понимаю, что дело начинает принимать серьёзный оборот и поэтому, просительно скрестив руки на груди, я умоляющим голосом прошу офицера:
- Товарищ старший лейтенант, мне никак нельзя в прокуратуру, у меня больные дед и родители, они не вынесут этого и умрут. Я
готов публично извиниться перед товарищем сержантом. Ну, неужели, так уж и ничего нельзя сделать?
- А срывать погоны у сержантов, разве вам позволительно? – ухмыляется офицер, докуривая сигарету.
В полном изнеможении я падаю на стул и закрываю глаза, уже ни на что не надеясь.
- Значит так, гражданин Зайцев, - после продолжительного молчания вновь заговорил милиционер, - я вижу, что вы всё же ни какой-нибудь там урка или мошенник, а человек, который волею судеб оказался не у дел. А посему, я могу предложить вам иной вариант решения этой довольно сложной ситуации.
- Я слушаю вас, - насторожился я.
- Вы же сами только что мне сказали, что в настоящий момент вы не у дел и не знаете, чем вам заняться, - прямо смотря мне в глаза, жёстко стал излагать офицер. – В качестве альтернативы у вас есть только два пути: или идти к нам работать, или – Армия. Кстати, уважаемый, вы уже давно достигли призывного возраста и пора вам отдать долг Родине. Согласитесь, что «косить» от Армии – это аморально и гнусно. Я надеюсь, что вы разделяете
со мной это мнение работников райвоенкоматов. Итак, голубчик, я жду от вас решительного ответа и заметьте, что кроме вас у меня ещё очень много неотложных дел, которыми я должен заниматься сейчас и немедленно.
- Разрешите мне только позвонить своим родным, иначе они будут волноваться и переживать. Я выбираю Армию, товарищ старший лейтенант, у меня просто нет другого выхода, - устало опуская голову на грудь, еле слышно шепчу я.
- Ну, вот и молодец, - как-то сразу повеселел офицер. - А то знаешь, сколько у нас в стране уклонистов, просто море. А вот позвонить своим родным или, скажем, письмо написать ты всегда успеешь, но уже из другого места, которое тебе определят работники райвоенкомата.
Милиционер нажал на кнопку под крышкой стола, давая мне понять, что разговор окончен. В комнату вошёл охранник и вопросительно взглянул на офицера.
- Увести его и ждать моих распоряжений, - быстро отчеканил офицер, пряча исписанный листок в сейфе.

***


Никогда не думал, что январь в этих краях будет таким холодным и снегообильным. Я уже три месяца нахожусь в одной из танковых частей под Омском. Наша часть расположилась в глухой тайге и чтобы добраться до нас, необходимо затратить немало терпения и сил. Все дороги, которые ведут к нашей части, представляют из себя сплошное месиво из грязи, снега и сухого валежника. Только машины специального назначения или сами танки могут добраться до нас. За мою короткую жизнь мне ещё не приходилось видеть такого буйства природы, как в этом заснеженном сибирском крае. Нашу часть со всех сторон окружает сплошная тайга с её высоченными елями и кедрами. Как ни странно, но сильные морозы здесь переносятся значительно легче, чем в Санкт-Петербурге. В общем-то, это и понятно, потому как до океанов и морей очень и очень далеко.
Я прошёл курс молодого бойца и теперь продолжаю свою службу, находясь в учебке, где готовят меня на водителя-механика современного танка Т-80. Конечно, в первые дни моего армейского заточения, мне было очень тяжело осознавать, что кто-то вот так легко и просто в одночасье может решить мою судьбу.
Написать письмо домой я смог только уже, находясь, в части. Только через месяц я получил из дома, до смерти перепуганное и всё в пятнах от слёз, письмо от родителей и деда. Мои родные были шокированы и убиты моим внезапным исчезновением, самоуправством милиции и райвоенкоматом. Но, как говорится – время лечит и уже через два месяца я чувствовал себя на новом месте вполне сносно. Правда, вот беспредела дедовщины мне всё же не удалось избежать. И эта беспощадная к молодым солдатам машина неуставных отношений в какой-то степени коснулась и меня.
Должен сказать, что старослужащие солдаты (деды, старики или дембеля) чувствовали себя в нашей части вполне комфортно. Все вопросы, связанные с дисциплиной и уставом, однозначно решались сержантами, старшинами и прапорщиками. Офицеры части как-то самоустранились от этого чрезвычайно важного для молодёжи процесса.
Наш ротный командир – ещё бодрящийся пятидесятилетний майор каждый раз на вечернем построении внушал нам «святые» истины:
- Товарищи бойцы, вы должны гордиться, что служите в Краснознамённой танковой ди-
визии. Все свои гражданские замашки и привычки вы должны были оставить за порогом части, чтобы они вас не отвлекали от выполнения вами вашего гражданского долга – честно и с полной самоотдачей служить Родине. Хочу прямо сказать, что наш командный состав за годы существования нашей части выпустил в большой мир ни одну тысячу крепких и мужественных парней, которым по зубам были любые задачи, поставленные перед ними нашим командованием. Вы должны прилагать максимум усилий, чтобы продолжить славные традиции нашей части.
- Товарищ майор, - подаю я голос из первого ряда шеренги, - а почему старослужащие солдаты в столовой отнимают у нас мясо, постоянно подсовывая нам куски жира? Мне кажется, товарищ майор, что это не совсем справедливо, если вы говорите, что мы единый, сплочённый коллектив. По всему выходит, что некоторые бойцы, вверенной вам части, пользуются какими-то особыми привилегиями.
Было сразу заметно, что мой вопрос не совсем пришёлся по вкусу ротному, потому как его лицо моментально пошло красными пятнами, а на лбу выступила испарина.
- Фамилия? – тыкая в мою сторону пальцем, крикнул ротный.
- Рядовой Зайцев, товарищ майор, - быстро отвечаю я, вытягивая руки по швам.
- Рядовой Зайцев, выйти на три шага из строя, - командует майор и медленным шагом подходит ко мне.
- Так, рядовой Зайцев, а разве вам не знаком строевой устав, где чёрным по белому написано, что прежде чем обратиться к вышестоящему начальнику, необходимо попросить у него разрешение, а уж потом лезть со своими вопросами. Да и потом, рядовой Зайцев, вы прекрасно знаете, что все жалобы необходимо подавать по инстанции от младшего к старшему. Так какого же чёрта вы нарушаете субординацию, без разрешения обращаясь прямо ко мне, минуя командира взвода и заместителя командира роты.
- Товарищ майор, разрешите объяснить ситуацию, - спокойно отвечаю я, поворачивая голову в сторону офицера. – Так вот эти самые командиры отделений и взводов и издеваются над нами, всякий раз унижая нас молодых солдат в столовой и на других хозяйственных работах.


- Молчать, - сильно багровея, уже кричит мне прямо в лицо ротный, - я не давал вам права говорить, ещё слово и вы будете строго наказаны. Вам это ясно?
- Так точно, товарищ майор, - спешу ответить я, но всё же продолжаю говорить. - Товарищ майор, кто же, как не вы накажете этих людей, которые нарушают дисциплинарный и строевой уставы и творят беспредел в части.
Наконец, я умолкаю и испытующе смотрю на багровое от гнева лицо майора.
- Три наряда в не очереди, - брызгая мне в лицо слюной и от негодования топая ногами, рычит ротный. – Я научу тебя, сопляк, уважать старших, - тряся перед моим носом указательным пальцем, зловеще шепчет майор.
Честно говоря, мне уже совершенно всё равно, какое зло обещает обрушить на мою светлую голову этот служака, и я слабо соглашаюсь:
- Есть три наряда в не очереди. Разрешите встать в строй, - по-уставному и чётко выкрикиваю я.
- Становитесь, и советую вам, рядовой Зайцев, никогда не поднимать в моём присутствии эту тему, - устало вытирая пот со лба, отвечает ротный.
После вечерней поверки наша рота разбредается по своим койкам, готовясь ко сну. Не знаю, но сегодня мне что-то совсем не спится и вовсе не от того, что на меня нахлынула волна воспоминаний о той былой спокойной и разменной жизни, в которой я любил своих родных, друзей и близких и которые отвечали мне тем же.
В казарме дежурный по роте выключает свет, и я закрываю глаза, стараясь хоть ненадолго заснуть. Мои мысли начинают путаться, и я уже слабо отличаю сонные сюжеты от окружающей меня действительности. Сквозь лёгкую дрёму я отчётливо чувствую, как кто-то осторожно теребит меня за плечо, пытаясь разбудить. Я медленно открываю глаза и вижу над собой склонённое лицо дежурного по роте:
- Слышь, молодой, тебя там старшина кличет, - тихо шепчет мне на ухо сержант. – Давай одевайся и бегом в бытовку.
- Чего это ему приспичило, - недовольно бормочу сквозь сон я, переворачиваясь на другой бок.
- Эй, салажонок, ты, что не понял, - уже достаточно ощутимо хлопает меня по спине дежурный по роте. – Твоё дело – шестое, - сме-


ётся сержант, - главное быстро и чётко выполнить приказ, уразумел или нет.
- Ладно, сейчас иду, - сонно потягиваюсь я, опуская ноги в сапоги.
Ещё пока ничего не понимая, я спокойно захожу в бытовку и чувствую, как за моей спиной захлопывается дверь и с лязгом задвигается засов. В глубине бытовки при свете тусклой лампочки я различаю стол, за которым сидят знакомые мне сержанты – дембеля и старики. Из-за стола встаёт старшина роты и делает широкий жест рукой, приглашая меня присоединиться к их компании. Только теперь, внимательно приглядевшись к столу, я замечаю на нём вполне гражданскую еду в виде бутылки водки, пива, копчёной колбасы, сыра и чего-то из овощей и фруктов. Я осторожно подхожу к столу и докладываю:
- Товарищ старшина, рядовой Зайцев по вашему приказанию прибыл. Какие будут распоряжения?
Старшина берёт со стола свободный стакан и доверху наполняет его водкой.
- Ну, что, рядовой Зайцев, как тебе служба в нашей части, - улыбается старшина, дыша мне в лицо водочным перегаром.


- Спасибо, товарищ старшина, мне нравится эта часть и я горжусь, что попал в неё служить, а не в какую-нибудь другую.
Старшина подаёт мне полный стакан водки и язвительно замечает:
- Так, значит всё же нравится, а мы все тут было подумали, что у тебя возникли какие-то непонятки на этот счёт. Ну и хорошо, сынок, на, выпей-ка водочки за наше здоровье и за твою безмятежную службу, да и закуси, чем Бог послал.
Я дрожащей рукой принимаю от старшины стакан и маленькими глотками, давясь и кашляя, начинаю опустошать его. Сидящие за столом старики одобрительно кивают мне головой, как бы психологически помогая мне в этом не простом для меня начинании. Наконец, совершенно обалдев от крепкой и дешёвой водки, я, опуская пустой стакан на стол и почти падаю на предложенный мне табурет.
- Молодец, - ободряюще хлопает меня по спине командир первого взвода сержант Скворцов. – А вот теперь закуси и внимательно выслушай нас. Ты не первый и не последний в нашей гвардейской части, кто пытался здесь навести свои порядки. Ты, Иван пойми нас,


что не нами был когда-то заведёт этот механизм взаимоотношений между вами, ещё не оперившимися цыплятами, и нами - старослужащими бойцами. А посему, и не нам с тобой отменять этот негласный военный устав. Я же вижу, что ты толковый парень из интеллигентной семьи и в твоих же интересах вернуться домой живым, здоровым и невредимым на радость твоим родителям и твоей подруге, если она у тебя есть. Ну, что, улавливаешь мою мысль? - засмеялся сержант.
- Улавливаю, - заплетающимся языком отвечаю я, надкусывая копчёную колбасу. – Товарищ сержант, никак в толк себе не возьму, чего вы от меня хотите? – криво в ответ улыбаюсь я. – Вы хотите, чтобы я закрыл глаза на все те безобразия, что творятся в нашей части? Я так вас понимаю?
- Нет, Иван, совсем не так, - как-то сразу посерьёзнел сержант. – Это твоё дело, закрывать глаза или смотреть в оба, но мы хотим с тобой заключить перемирие на время твоей службы в нашей части, - вкрадчивым голосом заговорил сержант, наливая мне второй стакан водки. – Ты пойми только одно, Иван, что твои рапорты и докладные записки дальше дверей этой казармы никуда не уйдут, и ты совер-
шенно напрасно потратишь своё личное время, нервы и, в конечном счёте, здоровье, добиваясь правды и справедливости. Не надо, дорогой, со своим уставом лезть в чужой монастырь. Я надеюсь, что эта народная мудрость тебе давно известна. Ну, так что, рядовой Зайцев, чем нам ответишь?
Крепкая водка и царская закуска действуют на меня расслабляющее и, протягивая руку за вторым стаканом, я всё же говорю:
- Никакого перемирия, мужики, не будет. Я высоконравственный человек и привык, чтобы со мной соответствующим образом обращались, а не как со скотиной. А вам, товарищ сержант, я советую крепко подумать над вашим отвратительном поведением в повседневной жизни роты. Вы нас совсем замордовали и втоптали в грязь. Эта ваша бесконечная муштра и, кстати, совершенно не оправданная и ненужная выводит нас всех из себя. Нет, мужики, - уже почти ничего не соображая, кричу я, - вам не удастся подавить в нас чувство самоуважения и гордости, и я надеюсь, что вы все, как один, предстанете перед военным трибуналом в ответе за свои пакостные дела.


- Ты что, пацан, несёшь? – хлопая кулаком меня по голове, - начинает расходиться сержант. - Ты что же иуда, хочешь всех нас заложить?
- Да, он так ничего и не понял, - с грустью в лице спокойно заявляет старшина. – Ну, что же придётся ему маленько вправить мозги, - глядя на меня, улыбается старшина и делает знак сержантам.
Через мгновение я чувствую, как какая-то страшная сила наваливается на меня, сбивая с ног. Не в силах уже что-то сказать или выкрикнуть, я теряю сознание. Я окунаюсь в полную темноту, где слышу какие-то странные голоса и стоны. Одновременно с этим я начинаю ощущать, что с огромной скоростью лечу в каком-то тёмном тоннеле, в конце которого я замечаю слабый свет. Мне становится страшно, и мысленно я начинаю читать молитву «Отче наш». Мне кажется, что мой полёт в чёрном тоннеле никогда не закончится, и я призываю на помощь всех святых, которые только приходят мне в голову. Но, всё же бесконечный тоннель кончается, и я вылетаю из него к ярчайшему свету. Я машинально зажмуриваю глаза, не ожидая уже ничего хорошего, но вдруг


совсем рядом с собой я слышу до боли знакомый мне голос:
- Не бойся, внучек, всё хорошо, открой глаза.
Я осторожно открываю глаза и вижу, что нахожусь на ярко освещённой цветочной полянке. Навстречу мне, улыбаясь, идёт мой дорогой дед, помахивая рукой в знак приветствия. Я с изумлением смотрю на своего деда, не веря своим глазам, и слёзы радости стекают по моим щекам.
- Дедушка, дорогой ты мой человечек, где я и что со мной, - тихо шепчу я, целуя руки деду. – Неужели, я умер и нахожусь уже в ином мире?
- Нет, Ванюша, ты жив и будешь жить ещё долго и счастливо.
- Дедушка, а почему ты мне так давно не пишешь, что с тобой, где ты, или это я всё же вижу сон? – с изумлением оглядываясь по сторонам, восклицаю я.
- Эх, милый мой внучек, теперь уже нет никакого смысла скрывать от тебя всей правды. Вот уже как два месяца я покинул ваш земной мир и отошл к Господу. Но это, Ванюша, совершенно не должно огорчать тебя и тем более вводить тебя в уныние. Ты должен
пока знать только одно, что здесь я счастлив и меня окружают добрые и чистые люди, многих из которых я знал на Земле.
- Дедушка, мне сейчас так тяжело, у меня всё валится из рук, я постоянно попадаю в какие-то переделки, которым, как мне кажется, нет конца. Дедушка, как мне дальше жить с такой кармой, и за что мне уготована такая судьба?
- Ваня, при земной жизни мы унаследуем грехи наших родителей и после их смерти должны жить гораздо лучше их, жить покаянно, постоянно обращаясь к Богу и прося у него прощения за грехи, совершённые нами и нашими родителями. А главное, Ваня, ты должен со смирением относиться к тем испытаниям, которые даёт тебе при жизни Господь. Ты не должен роптать и жаловаться Богу, что тебе плохо. Ты должен воспринимать любые удары судьбы как должное и активно двигаться по пути искоренения тех или иных причин, которые способствовали возникновению проблем в твоей ещё только начинающийся жизни.
От деда исходит какое-то лучезарное сияние, и его тихий голос совершенно успокаивает меня.
-Ты просто обязан вернуться в земной мир продолжить своё духовное преображение. Но, я хочу тебе сказать, что с этой минуты я постоянно буду с тобой, и буду помогать тебе в самые трудные и опасные минуты твоей жизни. Всё, дорогой, прощай!
После последних слов деда пространство вокруг меня как-то сузилось, превратившись во всё тот же тёмный тоннель, в который какая-то неведомая сила стала меня затягивать. Я упирался изо всех сил, крича в пустое пространство, что у меня нет никакого желания возвращаться к этой страшной действительности, которая меня окружала на Земле. В моих ушах стоял страшный шум, звон и скрежет от каких-то невидимых моему глазу механизмов, я закрыл глаза, не надеясь уже ни на что, и приготовился к самому худшему. Очнулся я от того что кто-то слегка ладошкой пошлёпывал меня по щекам. Я открыл глаза и увидел над собой склонённую фигуру командира нашей роты. Медленно переведя свой взгляд на стены помещения, в котором я находился, я понял, что нахожусь в медсанбате на больничной койке, и что моё физическое состояние оставляет желать лучшего.
- Ну, что, сынок, как ты? – сразу же обрадовался ротный. – А то мы, было, подумали, что уже не сумеем откачать тебя. Ты уже три дня, как находился в коме. Только благодаря нашему хирургу, который день и ночь не отходил от твоей койки ты можешь сейчас вновь наслаждаться жизнью, - засмеялся майор. – Ну,
что же ты молчишь, Ваня, как твоё самочувствие?
- Спасибо, товарищ майор, мне уже гораздо лучше, – тихим голосом отвечаю я, пытаясь на локтях приподняться с койки.
- Лежи, лежи, Ваня, не надо тебе совершать резких движений, - быстро произносит ротный. – Вот, я здесь тебе витаминчиков принёс: яблок, апельсинов. Кушай и поправляйся!
- Товарищ майор, а что со мной случилось и почему я здесь? – сильно напрягаясь, интересуюсь я. Почему я в медсанбате?
- Да, видимо, мои ребятки немного перестарались, доказывая тебе святые истины из нашей сложной военной службы, - с грустью в глазах отвечает мне майор. – Ну, ты уж прости этих парней, они явно погорячились, пуская в ход свои кулаки. Кстати, они уже наказаны моей властью и больше этого не повторится в нашей части, даю тебе честное слово, сынок.
- Хотелось бы верить, товарищ майор, - слабо реагирую я на слова ротного. – Да и потом я просто хотел сказать этим отморозкам, что служить всё же надо по уставу, а не по понятиям, как у зеков.
- Это ты правильно говоришь, Ваня, но ты должен и их понять, что люди, которые привыкли к определённому укладу жизни и службы, в одночасье не могут перестроиться и брать под козырёк, ни весть откуда свалившемуся на их голову, правдолюбцу и реформатору. Должен сказать тебе, Ваня, что этот процесс очищения нашей Армии от этого злого начала уже идёт. Но, ты должен помнить, чтобы сломать эту машину несправедливости, зла и неуставных отношений, понадобятся годы. Ну, ладно, об этом мы ещё с тобой поговорим, а сейчас о главном, рядовой Зайцев, - уже другим тоном заговорил ротный. – Я полагаю, что у вас, рядовой Зайцев, не будет никаких претензий к тем военнослужащим, нанесшим вам такие увечья.
- Я пока ничего не знаю, - уклончиво отвечаю я, отворачивая лицо к стенке.
- Да здесь и знать вам ничего не надо, - быстро произносит ротный. - На днях в нашу часть прибывает министерская комиссия на предмет дисциплины и боевой выучки бойцов нашего танкового дивизиона. Вы же понимаете, рядовой Зайцев, что этот эпизод в вашей жизни ляжет несмываемым пятном на нашей
гвардейской части, если вы надумаете подать рапорт по инстанции.
-А что мне остаётся делать, товарищ майор, если подопечные вам бойцы чуть было не угробили меня?
- Я уже сказал вам, рядовой Зайцев, что ваши обидчики уже мной строго наказаны, и совершенно не обязательно выносить сор из избы. Я понятно излагаю, - уже недовольно глядя в мою сторону, с раздражением отвечает ротный. - И учтите, я вовсе не предлагаю вам никакой сделки, а просто хочу сказать, что вы сейчас у нас на хорошем счету, а мы это ценим и приложим все усилия, чтобы вы с отличием закончили курс учебки и были направлены для продолжения службы в Ленинградский военный округ, как говорится, поближе к вашему родному городу.
Я лежу на больничной койке и вспоминаю слова моего деда, сказанные им при нашем духовном общении. Передо мной сидел уже достаточно поживший на Земле пожилой мужчина, и по всему было видно, что все его мысли сейчас сосредоточены на его личном благополучии и благополучии его части, а не на моральном аспекте всего случившегося со мной.
- Ну, так что, рядовой Зайцев, - нетерпеливо барабаня пальцами правой руки по тумбочке, вновь обращается ко мне ротный. – Долго ли мне ещё ждать от вас ответа?
- Хорошо, товарищ майор,- уже спокойно, не раздражаясь, отвечаю я, - пусть будет так, как вы хотите. На всё воля Божья, я уже не хочу никого осуждать и тем более писать какие-то бумаги на моих обидчиков. В своё время они ответят перед Богом за то зло, которое они творили на Земле.
- Да причём здесь ваш Бог, рядовой Зайцев, - смеётся ротный, с удовлетворением хлопая рукой по крышке тумбочки. – До Бога далеко, а я здесь – рядом с вами и всегда могу помочь вам в любом вопросе. Да и потом, зачем вам, простите, как зайцу, прятаться за спину высокостоящего начальства. Знаете, это как-то не хорошо. Вы бы получше присмотрелись к вашим товарищам по роте, по взводу. Согласитесь, что они тоже живые люди со своими мыслями, желаниями и возможно проблемами. Не надо быть эгоистом в среде ваших однополчан, а будьте полнокровным их товарищем.
- Ну, полнокровным товарищем, товарищ майор, уже вряд ли я для них стану, посколь-
ку, эти звери немного освободили моё тело от излишеств крови, - плохо шевеля губами, шепчу я. – Всё ясно, товарищ майор, можете быть абсолютно спокойны, этот наш с вами секрет не выйдет из этих стен.
- Ну, вот и молодец, Зайцев, – улыбается в ответ ротный. – Давай поправляйся, а то у нас на конец февраля намечаются ответственные учения, куда будет включён и наш танковый дивизион. Надеюсь тебя увидеть в первых рядах моих бойцов. Да, кстати, тут до меня дошли слухи, что ты неплохо играешь на баяне. Это - правда, или народ болтает лишнее?
- Да нет, товарищ майор, это - чистая правда, - с трудом выдавливаю я из себя, - я в своё время учился в консерватории.
- Да ну! – искренне удивляется ротный, - так что же ты скрывал от нас такую новость, сынок. Да мы же теперь в нашем военном округе по художественной самодеятельности займём первое место. Я обещаю после твоего выздоровления по этому случаю приобрести для тебя пятирядный новенький баян с регистрами. Ну, всё, всё, вижу, что ты устал, сынок. Отдыхай, набирайся сил и вновь вливайся в наш дружный коллектив, - на прощание сжав мне
руку, быстро произносит ротный и скрывается за дверью.
В медсанбате я провалялся целый месяц, но возвратившись в роту, я вдруг с удивлением обнаружил, что отношение ко мне со стороны сержантов и старослужащих солдат резко изменилось. Как ни странно, но я уже перестал быть предметом постоянных упрёков, замечаний и оскорблений с их стороны, а, наоборот, как по мановению волшебной палочки мои отношения с ними стали ровными и строго уставными. У меня по вечерам появилось достаточно много свободного времени, которое я зря не терял, разучивая на баяне всё новые и новые мелодии и песни. Учебу, как мне и обещал ротный, я закончил с отличием, и теперь мне оставалось только показать себя на ответственных учениях на танковом полигоне. К учению были привлечены и иностранные специалисты в качестве наблюдателей, которые с трибуны, наспех построенной парнями из третьей роты, наблюдали за ходом учений. Наш ротный и командир части стояли на трибуне в окружении иностранных гостей, представителей министерства обороны и прессы.
Командир моего танка сержант Векшин Сергей нервно постукивал кожаной перчаткой
по лобовой броне танка, каждый раз выспрашивая у нас о готовности экипажа к учебному бою.
- Ванюха, как там у тебя, - поворачивая голову в мою сторону, строго интересуется сержант, - смотри у меня, а то совсем недавно у тебя что-то барахлило сцепление. Надеюсь, что сегодня ты меня не подведёшь.
- Да, что вы, товарищ сержант, - широко улыбаюсь я в ответ, - российские танки самые надёжные и лучшие в мире.
- Ну, ну, рядовой Зайцев, смотрите в оба, а то нам не миновать плохой оценки на учении. А вы все прекрасно знаете, что за всем этим последует.
- Всё будет в самом лучшем виде, товарищ сержант, - смеюсь я, зажав в кулаке дымящуюся сигарету.
- Рядовой Цыпин, доложите, как там у вас с боекомплектом?
- Товарищ сержант, - быстро отвечает заряжающий, - всё о,кей, прицел проверил, снаряд в стволе.
- Хорошо, мужики, - закуривая сигарету, быстро отвечает сержант, - только не расслабляться и ждать зелёной ракеты о начале уче-
ний. Так, всем ясна поставленная перед нами задача? – обводя нас строгим взглядом, интересуется командир танка.
- Серёга, да сколько можно об одном и том же долдонить, - кладя руку на плечо сержанту, восклицаю я. – Да всё мы отлично знаем – что? где? и когда?
- Лишний раз не мешает вам напомнить о некоторых нюансах нашего маршрута движения на учениях, - спокойно отвечает сержант, затягиваясь сигаретой. – Вот у тебя, Ванюха, это первые в твоей жизни учения, а у меня уже третьи по счёту, и я знаю, что говорю. На учениях, тем более максимально приближенных к боевым, случается всякое, которое может перечеркнуть всё то, что мы вдалбливали в ваши головы на протяжении этих месяцев.
- Да ладно тебе, Серёга, - смеётся рядовой Цыпин, - у нас же образцовый отличный экипаж и вряд ли может что-то такое произойти из ряда вон выходящее. Не дрейфь, Серёга, ведь ты же наш командир и легко справишься с любыми проблемами, которые, не дай Бог, возникнут у нас.
- Так, всё, мужики, быстро по местам, - резко командует нам сержант, - с командного пункта дали зелёную ракету.
Мы быстро занимаем свои штатные места в танке и готовимся к выполнению любых приказов нашего командира.
- Вышка, вышка, я седьмой, к учебному бою готов, - чётко произнёс в ларинги сержант, - разрешите начать движение.
После получения разрешающего приказа с вышки, сержант обращается ко мне:
- Давай, Ванюха, получено добро, жми на газ. Сегодня мы должны показать всем класс.
Я запускаю движок и нажимаю на сцепление. Тяжёлый танк, вздрогнув всем корпусом и постоянно лязгая своими широкими гусеницами, с небольшим ускорением двигается к намеченной цели. Через стекло щели лобовой брони я вижу, как вслед за нами вперёд ринулись и соседние танки, урча своими мощными двигателями. На полигоне нам предстоит успешно преодолеть несколько препятствий и поразить с первых же выстрелов несколько учебных целей и благополучно вернуться назад.
Надо сказать, что погода в этот день нас не баловала. Валил густой снег, из-за которого
я с большим трудом различал направление движения, да и мои ноги начинали постепенно неметь от неудобной позы механика-водителя в танке.
- Ванюха, будь внимателен, не сбейся с маршрута, - по связи передаёт мне сержант, - а то видишь, что на дворе делается.
- Да вижу я, вижу, товарищ сержант, – недовольно ворчу я, пытаясь хоть немного размять свои ноги в узком пространстве танка.
Наш экипаж успешно преодолевает все препятствия и поражает одну за другой цели. Я слышу, как Серёга весело насвистывает всем уже давно знакомую песню «Три танкиста», тем самым давая нам понять, что наш экипаж одним из первых выполнил боевую задачу по уничтожению условного противника.
На гостевой трибуне корреспондент журнала «Военное обозрение» обращается к командиру части:
- Товарищ полковник, мы все просто поражены слаженной и чёткой работой ваших танкистов. Многие из ваших танков на предельно большой скорости преодолевали очень крупные и опасные препятствия, не забывая при этом поражать учебные цели. Но мне как-то больше всего понравился экипаж танка
под номером «07». Если это не является военной тайной, то сообщите нашим читателям имена этих бравых парней.
Полковник, не спеша, поправив на голове форменную шапку, с довольным видом отвечает:
- Это наш лучший экипаж, в состав которого входят: сержант Векшин, механик-водитель Зайцев и заряжающий – рядовой Цыпин. Должен заметить, господа, – полковник повернул голову в сторону иностранных наблюдателей, - что это наша гордость и надежда. Кстати, все эти военнослужащие являются отличниками боевой и политической подготовки, активно участвуют в жизни моей части, а двое из них являются активными участниками художественной самодеятельности.
В среде иностранных гостей слышатся восклицания и ободряющие возгласы в адрес полковника и экипажа танка «07». Между тем, погода на полигоне резко меняется, начинается метель, которая почти полностью лишает меня видимости. Мои ноги уже окончательно онемели от холода и от неудобной скрюченной позы в танке.
- Серёга, слышишь меня, - обращаюсь я к командиру танка, - куда нам дальше двигать. Я что-то совсем потерял ориентировку.
- Всё нормально, механик, не паникуй, - успокаивает меня сержант, - держись выбранного нами направления. Через десять минут мы уже будем на исходных позициях и пожинать лавры славы.
- Не знаю, Серёга, что мы будем пожинать, но я уже что-то совсем не чувствую своих конечностей, - слабо бормочу я, пытаясь ещё как-то шевелить пальцами ног.
- Потерпи малость, Ваня, до цели уже совсем немного осталось, а там мы с тобой по полной оторвёмся в баньке, - смеётся сержант.
Честно говоря, я уже в своё окошко ничего не вижу кроме сплошной белой пелены, но выполняя приказ командира танка, я с утроенной силой жму онемевшей ногой на газ. Танк от такого неуважительного отношения к себе, грозно зарычав, всей массой ныряет вперёд.
- Эй, механик, - кричит мне по связи сержант, - ты что совсем очумел, куда ты так рванул, сбавь немного обороты.
Я, уже ничего не соображая от холода и от почти полностью онемевших ног, начинаю
лихорадочно сучить ногами, не понимая где газ, где тормоз, а где сцепление.
- Механик, - уже со злобой в голосе кричит мне по связи сержант, - да ты, что там, от радости победы совсем рассудок потерял? Что ты творишь, немедленно останови танк или нам не миновать беды.
Но эти последние слова Серёги уже не долетают до моего слуха из-за мощного рычания танка. Наш танк с огромной скоростью подлетает к гостевой трибуне и правой гусеницей задевает её. Вся эта, наспех построенная конструкция, моментально разваливается на несколько частей. Весь командный состав части и приглашённые гости кубарем скатываются с неё в глубокие сугробы. Наконец, мне удаётся остановить танк недалеко от развалившейся трибуны, где в сугробах копошатся, насмерть перепуганные, корреспонденты и приглашённые гости.
- Ну, всё, рядовой Зайцев, - тихо говорит мне по связи командир танка, открывая верхнюю крышку люка, - теперь уже точно нашему экипажу не избежать «вселенской славы» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Экипажу построиться у боевой машины и
ждать распоряжения командира части, - с грустью в голосе командует сержант.
Мы пулей вылетаем из танка и занимаем выжидательную позицию у брони танка. Не спеша, отряхивая с себя снег, к нам медленной походкой, с перекошенным от ярости лицом, направляется командир части.
- Экипаж, смирно, - чётко командует сержант, - товарищ полковник, экипаж вверенного мне танка успешно преодолел все препятствия и вывел из строя все учебные цели.
Сержант делает шаг в сторону, открывая полковнику доступ к экипажу.
- Да уж, вижу, сержант, что вы не только вывели из строя учебные цели, - яростно вращая глазами, грозно шипит на нас командир части.
- Но, товарищ полковник, - пытается оправдываться сержант, - резко ухудшилась погода, началась сильная метель, и механику-водителю стало трудно ориентироваться в сплошной белой пелене перед его глазами.
- Молчать, - подскакивая к сержанту, во всё горло кричит полковник, - вы мне сегодня за всё ответите. Вы мне сорвали важное мероприятие, к которому мы так долго готови-
лись. Да и потом, в каком свете вы выставили меня перед иностранцами. Этот безобразный случай моментально зафиксируют корреспонденты, и мы станем посмешищем в глазах НАТО.
Полковник, смерив нас презрительным взглядом, продолжил:
- Сержант Векшин, я освобождаю вас от должности командира танка «07» и лишаю вас сержантских погон. Они, похоже, слишком тяжелы для ваших плеч.
- Есть, товарищ полковник, - опуская голову, тихо отвечает сержант.
- Ну, а вы, голубчики рядовые, извольте получить по десять суток ареста без права получения очередного отпуска.
- Есть, товарищ полковник, – быстро хором кричим мы в ответ.
Через несколько дней, отсидев положенный срок на гауптвахте, мы с рядовым Цыпиным возвращаемся в родную роту, не ожидая в отношении себя уже никаких льгот и поблажек со стороны нашего ротного. Нас сразу же, как настоящих героев, окружают бойцы, живо интересуясь подробностями того злополучного дня. У меня совсем нет настроения шутить на эту тему после всего случившегося,
и я незаметно отхожу от этой шумной компании в глубину казармы.
После вечерней поверки и команды «Отбой» я укладываюсь на свою койку, и долго молюсь всем святым, чтобы судьба моя была ко мне более благосклонна, оставляя мне хоть какую-то надежду на успешное завершение моей службы. Незаметно для себя я засыпаю. Мне снится мой родной город и дом, в котором я рос и приобретал от деда зачатки религиозной мудрости. Мне снятся мои школьные друзья и товарищи, и милая девочка Анжелика, которая в своё время так поразила моё воображение своей красотой и прекрасной игрой на пианино. Я каким-то невероятным усилием воли напрягаю свои мысли, желая вновь увидеть своего деда, который в самые трудные моменты моей жизни всегда приходил ко мне со своей добротой и мудростью. Вот и сейчас я вижу, как по зелёной лужайке навстречу мне движется дорогой моему сердцу человечек.
- Здравствуй, дорогой мой внучек, - тепло приветствует меня дед. – Что случилось, дорогой, что тебя тревожит?
- Дедушка, как давно я тебя не видел, - тихо шепчу я, обнимая дорогого мне человека.
– Ты знаешь, дедушка, что-то в последнее время у меня всё валится из рук. На ответственных учениях я показал себя ни с лучшей стороны, практически сорвав это важное мероприятие. Я уже не могу терпеть всё это, мне так тяжело на душе, дедушка.
- Вот ты послушай, Ваня, что я тебе сейчас скажу. Прежде всего, тебе надо уяснить, что такое наша жизнь – это школа, а всё, что нам попускает Господь – скорби, искушения – это уроки, они необходимы, чтобы выработать в себе терпение, смирение, избавиться от гордыни, обиды. И Господь всегда попускает их нам, смотрит, как мы себя поведём: обидимся или сохраним мир в душе. А почему нас обижают? Значит, мы это заслужили, чем-то согрешили…
Я внимательно слушаю деда, и в моей душе разливается какая-то удивительная благодать и радость. Дед смотрит на меня своим добрым взглядом и машет мне рукой на прощание, а затем, повернувшись ко мне спиной, вдруг громко говорит каким-то не своим грубым голосом:
- Рота, подъём! Выходи строиться!
Я смотрю на удаляющуюся фигуру деда и ничего не понимаю, но вдруг какая-то неведомая сила швыряет меня в сторону, и я открываю глаза.
- Так, всё ясно, – быстро соображаю я, – это всего лишь сон.
В несколько отработанных приёмов я натягиваю на себя гимнастёрку и штаны, не забывая ноги сунуть в сапоги. Так начинается наш обычный армейский день, заполненный до краёв строевой подготовкой, техническими занятиями, физической подготовкой и многочисленными хозяйственными работами. Конечно
же, мне уже не приходится надеется на что-то приличное после окончания учебки, и поэтому
в последние дни моего пребывания в гвардейской танковой части у меня особенно плохое настроение.
Но приходит час, когда командир части на плацу зачитывает нам приказ о продолжении нашей службы в боевых частях нашей необъятной Родины:
- Товарищи танкисты, сегодня у вас особенный день. За эти месяцы упорных занятий и тренировок вы прошли большой и достаточно сложный путь возмужания от мальчишек до вполне зрелых и мужественных парней, которым по плечу решать самые сложные задачи на полях учебных сражений. Родина теперь вверяет вам грозное оружие и надеется, что вы в других частях гордо пронесёте славу нашей гвардейской части, которая из вас сделала настоящих, крепких бойцов, не боящихся ничего и никого. Большинство из вас отвечает всем тем качествам, о которых я только что говорил, за исключением некоторых бойцов - танкистов, которые позорят нашу часть.
- Ну, это в мой огород камешки, - с тоской в душе мысленно отмечаю я.
Командир части продолжает читать приказ:
- Так вот, товарищи бойцы, сегодня мы направляем вас в другие танковые части, где
вы в полной мере сможете показать себя только с самой лучшей стороны. Вы прекрасно знаете, какое сейчас время и наша Родина напрягает все силы, чтобы поддерживать в стране необходимый порядок. Эти горячие точки вам хорошо известны и нет никакой нужды вновь называть их. Только Армия в содружестве с правоохранительными и специальными службами сможет навести порядок в стране. Поэтому, товарищи танкисты, на высоком уровне принято решение откомандировать часть военнослужащих из нашей части в Чечню. Мною принято решение направить в эту горячую точку страны подразделение майора Коршунова, поскольку, его рота за время обучения достигла самых высоких результатов. Остальные четыре роты направляются для прохождения дальнейшей службы в Ленинградский военный округ. Командирам, названных мною подразделений, в течение трёх дней укомплектовать личный состав всем необходимым и доложить мне по всей форме строгой отчётности.
Я стою на плацу и отчётливо понимаю, что та самая хрустальная пирамида благополучия и счастья, которую я мысленно по крупицам собирал и лелеял в течение всей моей службы в учебке, прямо на моих глазах рушится и рассыпается на множество осколков, которые своими зазубренными острыми краями впиваются мне в сердце.
- Господи, - мысленно шепчу я, - да как же эту новость воспримут мои родители, которым я уже и так подпортил здоровье своей непутёвой жизнью.
Я продолжаю стоять на плацу, как в тумане, уже ничего не видя перед собой и плохо соображая, что происходит вокруг.
- Эй, Зайцев, ты чего, - толкает меня в бок сержант Васин, - никак ты сдрейфил?
- Сам ты сдрейфил, - слабо огрызаюсь я, поправляя на поясе ремень. – Мне всё равно, где служить, только вот Ленинградский военный округ мне как-то роднее. Я ведь сам из Питера и уже так давно не видел своих друзей и родных.
- Ну, так это не ты один не видел своих родных, - смеётся сержант, хлопая меня по спине. - Ничего, Зайцев, не пройдёт и года, и ты вновь будешь прогуливаться по Невскому проспекту и кидать камешки с Дворцового моста в Неву.
- Хотелось бы в это верить, - отворачиваясь от сержанта, сердито бурчу я.
- Да ладно тебе, Ванька, - смеётся сержант, - мы же вернёмся из Чечни героями, а девчонки, знаешь, как героев любят.
- Ну, да, со щитом или на щите, - вновь поворачиваясь к неугомонному сержанту, тихо говорю я.
- Да брось ты это своё похоронное настроение, держи хвост пистолетом и судьба тебе не раз преподнесёт приятные сюрпризы.
- Не знаю, товарищ сержант, по крайней мере, до сих пор она преподносит мне только грустные сюрпризы.
- Да ну, - искренне удивляется сержант, - да ты бы нам по старой дружбе немного рассказал бы о себе, - сразу оживляется сержант. – Ладно, раз такое дело, Ваня, это дело нам сегодня не грех и отметить. Сам понимаешь, что не каждый раз нам предоставляется такая возможность за казённый счёт покуралесить по стране. Как ты на это смотришь?
Мне уже совершенно всё равно и я одобрительно киваю головой в знак согласия .
- Ну, вот и договорились, - вновь смеётся сержант. – Сегодня после отбоя в два часа мы ждём тебя в бытовке.
- А если придёт проверяющий, – скромно интересуюсь я, - тогда нам всем не избежать гауптвахты. А я уже на своей шкуре испытал все прелести этого «гостиничного номера».
- Не дрейфь, Ваня, у нас уже давно всё налажено и всё под контролем, – закуривая сигарету, шепчет мне на ухо сержант. – Все проверяющие обычно приходят не позднее часа ночи, так что нам будут развязаны руки на наше маленькое мероприятие. Да, и не забудь прихватить с собой баян, сыграть нам что-нибудь душевное.
- Хорошо, товарищ сержант, договорились, – бросая недокуренную сигарету в урну, быстро соглашаюсь я.
Сержант ещё стоял передо мной, пристально вглядываясь мне в глаза и глубоко затягиваясь сигаретой.
- Да что ты всё заладил – сержант, да сержант, у меня, между прочим, имя есть. На гражданке все меня Николаем кликали, - с гордым видом замечает сержант.
- Хорошо, Коля, я обязательно буду в два часа у вас в бытовке, - спокойно отвечаю я, подавая руку сержанту.
- Ну, вот это совсем другое дело, брат, ведь нам теперь держаться надо друг за друга,
а в Чечне так особенно, правильно я толкую, Иван.
- Правильно, Коля, и дай нам Бог в своё время всем вернуться живыми и здоровыми из этого беспокойного региона нашей страны.
- Ничего, ничего, брат, ещё как вернёмся, - смеётся сержант, крепко пожимая мне руку.

***

Прошло совсем мало времени, и вот уже наше подразделение летит в Моздок. После сибирских морозов в Моздоке вполне приличная погода, светит яркое Солнышко и очень тепло. Не теряя ни одной минуты, нас на вертолётах перебросили в горячую точку Чечни. Одну ночь мы переночевали в большой палатке, а утром нас отправили в часть.
Сержант Васин кладёт мне руку на плечо:
- Ну, что, Ваня, кажется, прибыли на место, однако, грязи тут по колено.
Нас расположили в каком-то бараке, в котором в нескольких местах были выбиты стёкла в окнах, а с потолка капала водичка.
- Да, Коля, - с грустью замечаю я, - это тебе не ухоженная казарма в учебке. Как бы на нас потолок ещё не обрушился.
- Ну, а ты на что рассчитывал, – смеётся сержант, - как-никак ни на курорт прибыл.
- Это точно, Николай!
Утром за нами прибыли «покупатели» из подразделений. Нашу группу разбили на несколько человек. Нам повезло больше всего, поскольку, нас оставили на месте, а всех остальных забрали к себе телефонисты, снайперы и разведчики.
К нашему бараку на газике подъехал какой-то офицер в камуфляжной форме и представился:
- Ну что, бойцы, как настроение? С этой минуты вы поступаете в моё распоряжение.
- Товарищ старший лейтенант, – сразу же интересуюсь я, – а когда же мы увидим наши танки?
- Ваша фамилия? – строго взглянув на меня, проговорил офицер.
- Рядовой Зайцев Иван, - чётко отвечаю я, не забыв козырнуть офицеру.
- Так вот, рядовой Зайцев, пока о танках на какое-то время забудьте. Недавно духи расстреляли из гранатомётов целую колонну тан-
ков. Так что пока вам всем придётся повоевать с автоматами в руках.
- Да, но мы же танкисты, - заволновался сержант Васин, - и хотим воевать на танках.
- Хочу сразу же предупредить всех бойцов, - наступая на сержанта, быстро заговорил старший лейтенант, - я не люблю, когда кто-то начинает учить меня чему-либо. Если хотите дожить до демобилизации, то безоговорочно выполняйте все мои команды. Всем всё ясно!
- Так точно, товарищ старший лейтенант, - отчеканил сержант Васин.
- Вот это уже совсем другое дело, сержант, - улыбается офицер и садится на табурет. – Значит так, бойцы, в чём будет заключаться наша с вами задача. Нам выделены для охранения три блокпоста. Должен сказать, что эти блокпосты являются главными опорными точками на пересечении нескольких стратегически важных дорог. Наша с вами задача, товарищи бойцы, будет заключаться в несении боевого дежурства на этих опорных точках и при случае нападения на них банд формирований , давать решительный отпор духам.
- Товарищ старший лейтенант, - обращаюсь я к взводному, - как насчёт оружия и харчей, простите, но мы с утра ничего не ели.
- Оружие, рядовой Зайцев, вам сегодня же доставят на «вертушке». Этого добра здесь хоть отбавляй, а вот насчёт провизии вышла небольшая заминочка. Еду вам чуть позже подвезут на БМП из соседнего селения, там у нас базируется взвод снайперов и разведчиков. Какие ещё будут ко мне вопросы, бойцы?
- А как насчёт свободного времени и всего такого прочего, товарищ старший лейтенант, - улыбаясь, интересуется сержант Васин.
- А вот про свободное время вам, до окончания вашей командировки, придётся пока забыть. Кстати, и про всё такое прочее тоже. Ваша главная задача, будет заключаться в чётком выполнении боевой задачи и по возможности сохранения своих жизней. И запомните раз и навсегда, бойцы, - никогда не суйтесь, куда не положено и в особенности без моего приказа. Вам всё понятно!
- Да чего уж тут не понять, товарищ старший лейтенант, - смеюсь я, - кому же жить не хочется.
- И последнее, – строго замечает взводный, - командирами блокпостов я назначаю сержантов: Векшина, Васина и Зверева, которые своей властью подберут себе людей из вашей группы. Ну, вот пока и всё. Значит, даю вам три часа времени, чтобы привести себя в порядок, получить оружие и принять пищу. По прошествии этого времени перед вами будет поставлена конкретная боевая задача, к реализации которой необходимо будет приступить немедленно.
Быстро козырнув нам на прощание, взводный исчезает за дверью барака.
- Ну, что мужики, – спокойно произносит сержант Векшин, - должен сказать, что мы все влипли в хорошее дерьмо, из которого не так уж скоро выберемся. А посему, чтобы нас действительно не отправили грузом «200» на Родину, нам придётся прислушиваться к словам теперь уже нашего взводного. Я считаю, что он говорит дело. А пока имеет смысл нам сформировать группы для несения боевого дежурства на блокпостах.
Сержанты достаточно быстро сформировали необходимые группы, после чего мы принялись тщательно обследовать наше временное пристанище.
- Слышь, Серёга, – толкая в бок сержанта Векшина, с иронией в голосе замечаю я, - а этот гостиничный дом уже не мы первые посещаем. Смотри, кое-где валяются пустые бан-
ки от мясных консервов, да и окурков полно кругом.
- А ты чего хотел, - угрюмо отвечает сержант, – это же сплошной конвейер из живой силы, которую они кидают туда, где в данный момент без этого обойтись никак нельзя. Пожар разгорелся и его надо тушить, вот они и тушат его нами.
- Серый, смотри, а койки - то здесь тоже двухъярусные, как и у нас. Вот только мне что-то совсем не нравятся разбитые окна. Ночи здесь, наверняка, очень холодные, да и на дворе пока ещё март месяц.
- Ничего, Иван, вот мы прямо сейчас и займёмся наведением порядка в этом негостеприимном отеле, пока нам не доставили оружие и продовольствие.
- Да нет, Серёга, пожалуй, мы уже не успеем здесь прибраться, – прислушиваясь к шуму с наружи помещения, взволнованно отвечаю я. – Похоже, что «вертушка» прибыла с оружием.
Мы опрометью кидаемся к выходу из барака, желая воочию убедиться – вертолёт это или что-то другое. На поляну перед нашим бараком садился штурмовой вертолёт МИ-24,
весь увешанный ракетами класса «воздух-земля». Из вертолёта, придерживая на ходу фуражку, выскакивает какой-то военный и прямиком направляется к нашей группе.
- Ну, что стоите и пялитесь, – подбегая к нам, кричит капитан. – Кто тут у вас старший? Распишитесь за оружие и боеприпасы.
- Товарищ капитан, - быстро докладывает сержант Векшин, - наш взводный старший лейтенант Корнеев будет через три часа, а пока за него я старший.
- Очень хорошо, сержант, - закуривая сигарету, обрадовался капитан, – вот распишитесь здесь и здесь, и давай быстро разгружай мой вертолёт, а то у меня ещё сегодня два блокпоста числятся.
- Это мы мигом, товарищ капитан, вот только у нас проблемка с едой и вообще как тут у вас с харчами.
- Еда вам будет к вечеру, а пока в вертолёте можете взять ящик с говяжьей тушёнкой и несколько упаковок чая.
- Спасибо, товарищ капитан, – сразу как-то оживляется сержант Зверев, - а то у нас уже желудки прилипли к позвоночникам от ожидания чего-нибудь перекусить.
- Ничего, сержант, вы к этому ожиданию чего-нибудь перекусить быстро привыкнете,- ожесточёно сплёвывая слюну в грязь себе под ноги, замечает капитан. – Вы должны понять, мужики, что в такой сложной обстановке трудно придерживаться строгого распорядка дня. Да и потом, какой, к чёрту, строгий распорядок дня, когда десять раз на дню меняется боевая обстановка.
Капитан, козырнув нам на прощание, бежит обратно к вертолёту.
- Ну, что, парни, - берёт на себя инициативу сержант Зверев, – не будем задерживать «вертушку», давайте быстро разгрузим оружие и щедрый подарок капитана.
Не прошло и десяти минут, как вертолёт уже был освобождён от предназначенного нам груза. Как и обещал нам взводный, оружие мы получили в достаточном количестве, а вместе с ним и камуфляжную форму.
- Значит так, - серьёзно начинает говорить сержант Векшин, - прежде всего, наводим порядок в бараке и проверяем присланное нам оружие, а уж потом можно будет и отметить наше новоселье.
- Серый, да брось ты, – смеюсь я, - у нас ещё в запасе два часа, чего ты жмёшься, дай нам хоть по одной банке тушёнки.
- Ни целой, ни половинки, – хмурится сержант,- сначала, мужики деньги, а уж потом стулья. Я надеюсь, что все читали Ильфа и Петрова?
- Да, читали мы эту твою лабуду, – ногой пиная пустую консервную банку, реагирую я на слова сержанта, - а есть то всё равно хочется.
- Короче говоря, мужики, это приказ, а, как вам известно, приказы не обсуждаются, тем более, что мы находимся в районе боевых действий.
Бойцы, ворча и недовольно оглядываясь на сержантов, с унылым видом разбредаются по бараку выполнять приказ сержанта. Уже через полтора часа помещение нашего барака приобретает совершенно другой вид. Выбитые стёкла в окнах мы заделываем подручным материалом, который в избытке валяется невдалеке от барака, а пол очищаем от всякого хламья и мусора.
- Ладно, парни, перекур, - сложив ладони рук рупором, кричит нам Серёга. – Я здесь
освободил пару столов, за которыми мы и отметим наше прибытие в этот люкс отель.
- Мужики, надо бы руки где-нибудь помыть, - шаря глазами по бараку, скромно интересуется рядовой Карпун. – Мне моя мама не простила бы, если бы я сел за стол с грязными руками.
- Иди, сынок, помой свои ручки у колодца,- ехидно замечает сержант Зверев, - только не забудь, что «журавля» вместе с ведром кто-то благополучно умыкнул.
- Ладно, парни, хватит базарить, - потирая грязные руки, восклицает сержант Зверев, прыгая за стол, - а чистоплюи, если не хотят есть, могут подождать дождичка, который и обмоет их нежные ручки. Кстати, мужики, у меня здесь припасена одна фляжка на экстренный случай, и я полагаю, что наступил именно тот момент, чтобы освободить её от того, что обычно так огорчает наших командиров. Ну, что, рядовой Карпун, тебе особое приглашение требуется или как, долго ты ещё будешь пялиться на свои руки?
- Нет, парни, вы как хотите, но я не прикоснусь к еде грязными руками, – отходя от столов, нервно замечает рядовой Карпун. – Не-
ужели вы не понимаете, что это прямой путь к дизентерии и вирусному гепатиту.
- А если ты не будешь есть, то значительно быстрее загнёшься от голода, чем от гепатита, - грубо смеётся рядовой Баринов.
- Ладно, Барин, молчи, - уже более спокойным голосом говорит сержант Зверев, - а то этот сосунок сейчас нюни распустит. На, держи каску. Пошукай на дворе какую-нибудь верёвку или обрывок кабеля – вот тебе и «журавль» с ведром. Улавливаешь мою мысль?
Рядовой Карпун двумя руками хватает каску и выскакивает с ней из барака. Десантными ножами мы быстро вскрываем несколько банок с тушёнкой и разливаем в металлические кружки горькую. После столь продолжительного голодания этот импровизированный, наспех собранный обед, нам кажется просто царским.
- А всё же, Серёга, горячий ужин на двоих мне как-то больше по душе, - облизывая жирный нож, скромно замечаю я.
- Ну да, Ванюха, ещё и при свечах, - смеётся сержант.
- Мужики, а мы ведь что-то совсем забыли о рядовом Карпуне, - вставая из-за стола, наставительно замечает сержант Васин. – Вот
мы здесь уже под завязку наполнили свои желудки, а он, видно, там до сих пор с каской мается. Надо всё же помочь этому чистюле. Рядовой Баринов, сгоняйте на воздух и посмотрите, чем он там занимается.
- Есть, товарищ сержант, я мигом, - засуетился боец, на ходу вытирая свой нож о рукав «афганки».
Уже через минуту Баринов возвращается с перекошенным от страха лицом.
- Там, там, - бессвязно лепечет боец, показывая трясущейся рукой на дверь барака.
- Что там, чего ты трясёшься, как осиновый лист? – кричит на бойца сержант Васин. – Кто тебя так напугал, небось, духи уже стоят у наших дверей? – нервно смеётся сержант, вонзая нож в сырое дерево стола.
- Товарищ сержант, но его нет у колодца, - запинаясь, заговорил боец. - Его просто нигде нет!
- Что ты несёшь, – зло сплёвывая на пол и хватая бойца за грудки, тихо шепчет сержант.
- Так, мужики, похоже, что нас уже кто-то контролирует, – строго замечает сержант Векшин. – И это уже не шутки, а первое гроз-
ное предупреждение нам, что нельзя расслабляться ни на одну минуту. Короче говоря, немедленно зарядить всем оружие и занять оборону у дверей и окон барака до прибытия взводного и БМП с едой.
В назначенное время на газике прибывает взводный, а вслед за ним и БМП с провизией. Взводный, конечно, взбешён вестью о пропаже одного из наших бойцов, обзывая нас ротозеями, слюнтяями и некоторыми другими нецензурными словами. Мы все находимся в страшном смятении от того, что вот так просто, среди бела дня кто-то может безнаказанно похитить человека. Насытившись тушёнкой, мы уже с отвращением смотрим на предложенную нам горячую перловую кашу из походного большого термоса.
- Да вы что, мужики, носы воротите от каши, - свирепо кричит на нас прапорщик с башни БМП. – Да если бы я знал, то никогда бы не поехал к вам. Здесь за каждым кустом дух сидит с калашом и гранатомётом, а ещё смеете мне здесь капризничать. А ну, жрите немедленно кашу, вашу мать!
- Ладно, прапорщик, угомонись, - вступается за нас ротный, - сегодня им уже не до
твоей каши. Оставь им только сухой паёк и можешь отправляться обратно.
- Но, товарищ старший лейтенант, - продолжает кипятиться прапорщик.
- Никаких «но», выполняйте приказ, - поворачиваясь лицом к прапорщику, кричит взводный.
- Есть, товарищ старший лейтенант,- спрыгивая на землю и захлопывая крышку термоса, спокойно отвечает прапорщик, - я исчезаю до следующего раза.
БМП начинает урчать своим мощным двигателем и уже через минуту исчезает за ближайшим холмом.

***

Вот уже как четыре месяца мы находимся в Чечне, продолжая вести боевую вахту на трёх блокпостах. Погода пока нас балует, пожалуй, даже чересчур, даря нам каждый день синее небо над головой и горячее Солнце. За эти месяцы мы понесли значительные потери в живой силе из-за постоянных вылазок духов и разной всякой сволочи на наши позиции. Первое время мне было невыносимо смотреть на
своих раненых и погибших товарищей. Но со временем моя душа приобрела те печальные свойства, которые присущи только врачам- патологоанатомам, которые взирают на своих подопечных совершенно спокойно, без видимых эмоций. Мои лицо и руки сильно огрубели от постоянного контакта с грязью, пылью и сильными ветрами. За удачные операции по обезвреживанию незаконных банд-формирований меня дважды повышали в звании от младшего сержанта до сержанта. В одной из ожесточённых перестрелок между духами и нами был убит мой командир и друг Серёга Векшин. Это была невосполнимая потеря для меня, которая однозначно перевернула моё отношение к жизни и смерти. Серёга в последние дни стал для меня как родной брат, с которым я зачастую делил последний кусок хлеба и многое такое, что свойственно только настоящим, преданным друг другу друзьям.
Командовать первым блокпостом назначили меня, поскольку я очень многому научился у своего друга – Серёги. Мой блокпост представляет из себя сооружение из небольшого размера бетонных блоков, которое отдалённо напоминает железнодорожную будку путей-
ца-обходчика. Но, тем не менее, в помещении вполне размещается пять бойцов. Для связи с батальоном нам приданы: радиостанция Р-159 и проводная телефонная связь. Кроме всего прочего, всё помещение с наружной стороны завалено мешками с песком, чтобы как можно в большей степени обезопасить нас от гранат и пуль духов. На окнах тоже лежат мешки с песком, которые уложены таким образом, чтобы оставалось место для небольших амбразур для установки автоматического оружия.
Три дня назад через мой блокпост пыталась прорваться группа вооружённых до зубов бандитов. В жестоком и яростном бою нам удалось отбить духов с тяжёлыми для них потерями. Но и мы тоже понесли потери – трое из шести бойцов погибли.
И вот сегодня я со своей сменой меняю на блокпосту, отдежуривших свой срок бойцов. Мы осторожно, под прикрытием складок местности пробираемся к нашему посту, внимательно через бинокль отслеживая близлежащие высотки, где вполне может размещаться снайпер. Уже начинает темнеть и на горизонте появляется яркая Луна, которая, как яркий прожектор, освещает всю местность перед
блокпостом. Мои самые худшие ожидания в отношении вражеского снайпера полностью оправдываются, когда, шедший позади нас боец, слабо вскрикнув, валится на землю.
- Ложись, – быстро командую я группе, - достать дымовые гранаты и короткими перебежками всем добираться до блокпоста.
- Товарищ сержант, - обращается ко мне рядовой Баринов, – кажется Петьке каюк.
- Так, Витёк, это мы уже на месте определим, что с ним, а пока берите его под руки и в быстром темпе двигайтесь к убежищу. Остальные прикроют вас дымовыми гранатами и огнём.
Начинается беспорядочная стрельба из калашей по предполагаемому месту расположения чеченского снайпера. Всё вокруг заволакивается густой пеленой белого дыма. Я отчётливо слышу, как мимо моих ушей свистят пули, ни весть откуда и от кого прилетевших. Но всё - же нам удаётся благополучно добраться до блокпоста и занять круговую оборону в дозорном помещении.
Я подхожу к лежащему в крови бойцу и дотрагиваюсь пальцами руки до его шеи. Боец медленно открывает глаза и испуганно смотрит на меня.
- Товарищ сержант, – тихо шепчет сквозь стоны он, - неужели мне конец?
- С чего ты это взял, Петька, – стараясь бодриться, быстро отвечаю я, - сейчас мужики тебя перевяжут и всё будет тип-топ!
Расстегнув «афганку, на груди бойца, я обнаруживаю сильно кровоточащую рваную рану на животе бедолаги.
- Вот, гад, - мысленно проклинаю я вражеского снайпера, – стреляет, сволочь, разрывными пулями. Да, Пётр, пожалуй, ты уже не жилец на этом свете.
Боец трясущейся рукой пытается расстегнуть пуговицу на нагрудном кармане, одновременно пытаясь мне что-то сказать.
- Ну, что ты занервничал, Петька,- уже вслух произношу я, - у тебя, кстати, пустяковая рана. Немного полежишь здесь, отдохнёшь, а я за это время вызову по связи подкрепление, чтобы доставить тебя в медсамбат.
Понимая, что бойцу уже ничем нельзя помочь и чтобы облегчить ему страдания, я достаю из походной аптечки одноразовый шприц с наркотиком. После инъекции боец сразу успокаивается и закрывает глаза. Я хватаю телефонную трубку и кричу:
- Восемьдесят второй, я первый, у нас ЧП!
Но телефонная трубка безмолвствует.
- Так,- бросая трубку на уже совершенно бесполезный аппарат, с горечью в душе констатирую я, - эти мерзавцы всё же успели перерезать кабель.
- Витька, - быстро командую я, - немедленно по рации свяжись с батальоном и передай, что у нас проблемы и требуется подкрепление.
- Понял, - ошалело кричит мне в ответ рядовой Баринов, подскакивая к радиостанции.
Я склоняюсь над раненым бойцом, пытаясь понять, жив ли он ещё или нет. Но, видимо, разрывной пулей были задеты какие-то важные центры его организма, поскольку боец уже не подаёт признаков жизни.
Между тем по нашему блокпосту начинает работать крупнокалиберный пулемёт, вырывая из стен нашего убежища приличные куски.
- Ну, что там у тебя, - с трудом перекрикивая свист пуль и стрекотание автоматов, обращаюсь я к Витьке, - есть связь или нет?
- Товарищ сержант, похоже, что в радиостанции сели аккумуляторы, а запасных у нас нет.
- Так, что, похоже, или всё-таки они сели, - во всё горло ору я на Витьку.
- Да сели они, проклятые, точно сели, – чуть не плача кричит мне в ответ Витька.
- Идиоты, - в ярости рычу я на Витьку, - сколько раз я вам говорил, не гонять без дела рацию. Вот теперь хлебнём мы с вами, как говорится, по полной.
Я хватаю гранатомёт и через амбразуру прицеливаюсь в предполагаемого пулемётчика на соседней высотке. После моего выстрела, пулемёт сразу же умолкает, но через несколько мгновений на нас обрушивается целый шквал ответного огня из гранатомётов и автоматов.
- Сержант, что будем делать, - в сильнейшем волнении кричит мне Витька. – У нас кончаются патроны и гранаты и, похоже, что духи скоро поджарят нас в этом убежище.
- Будем прорываться к своим, – кричу я в ответ, - у нас нет другого выхода. Под прикрытием дымовой завесы, мы сможем с боем расчистить себе путь к спасению.
Быстро установив вокруг блокпоста дымовую завесу, мы выскакиваем из своего укрытия и постоянно отстреливаясь, кидаемся, как
нам тогда казалось, в нужном направлении. Я слышал, как вокруг меня рвутся гранаты и острые осколки от них в клочья рвут на мне «афганку» и подсумок с гранатами, оставляя на теле кровавые раны. Во время одного из разрывов я ощутил сильнейший толчок в спину и потерял сознание.
Не знаю, сколько времени прошло с момента моего падения, но, с трудом открыв глаза, я увидел над собой бородатое лицо бандита, который, смеясь, что-то говорил на незнакомом мне языке. Увидев, что я пошевелился, дух пинает мне в голову ногой и с удовлетворением замечает:
- Ну, что, шайтан, отвоевался? Бойцов свободной Ичкерии нельзя победить!
От повторного сильного удара ногой я вновь теряю сознание. Очнувшись, я обнаруживаю себя уже в каком-то тёмном сарае без окон.
Моя голова гудит и раскалывается от жуткой боли. Спину и грудь постоянно саднят раны от осколков гранат. Я пытаюсь приподняться на локтях и громко стону от резкой боли.
- Эй, ты кто? – слышу в темноте я знакомый голос.
С трудом разжимая губы, я хриплю в темноту сарая:
- Я сержант Зайцев, а ты, я полагаю, Витька.
- Он самый и есть, - вновь тихо говорит кто-то в кромешной темноте.
- Витька, ты в порядке или тебя раненого духи захватили как и меня.
- Как и тебя, сержант, - совсем тихо шепчет Витька, - меня сильно контузило при разрыве гранаты, поэтому - то я и здесь.
- Витька, я, наверно, не дотяну до утра, - вновь шепчу я, - у меня такое ощущение, что я лежу в луже крови.
- Да ты что, сержант, ты уж держись, не оставляй меня одного на растерзание этим головорезам.
- Не знаю, Витёк, похоже, что мне скоро край, а так бы хотелось ещё раз увидеть свой родной Питер.
- Ничего, ещё увидишь его и ни один раз, - убеждённо замечает Витька, прижимаясь спиной ко мне. Какие наши годы, братан!
Неожиданно скрипит дверь и на пороге сарая вырисовывается фигура бородатого бандита в камуфляжной форме.
- Ну, что, отдохнули, русские свиньи, а теперь выползайте наружу по одному, с вами
хочет поближе познакомиться мой командир Гурам.
Нам с Витькой завязывают глаза и двое духов тянут нас в неизвестном направлении. Примерно через пять минут нам развязывают глаза и усаживают на две табуретки. Я быстро оглядываюсь по сторонам и замечаю, что мы находимся в какой-то землянке, стены и потолок которой обшиты грязными досками. Перед нами за столом сидит пожилой мужчина в натовской камуфляжной форме, нервно поигрывая десантным ножом.
- Значит так, молодые люди, я полагаю, что вам не надо лишний раз напоминать, что вы находитесь на территории свободной и независимой республики Ичкерии, а посему вы должны чтить и уважать наши законы и нашу религию. Я предлагаю вам перейти на сторону воинов Аллаха и принять нашу веру. Если вы согласитесь, то до конца своих дней будете обеспечены всем необходимым для достойной и счастливой жизни. Ну, а если вы всё-таки заупрямитесь и будете настаивать на своём, то мои джигиты просто отрежут вам головы. И поверьте мне, русские, у вас нет, и не может быть другого выхода.
- Нет, уважаемый господин, слабым голосом хриплю я, сплёвывая кровавую слюну под ноги чеченцу, - мы Родиной не торгуем, да и потом мы приняли присягу и останемся ей верными до конца.
- Хорошо, - засмеялся бандит, - я уважаю храбрых парней и вижу, что вы не из робкого десятка. Я нисколько не сомневался, что вы мне именно так и ответите. Русские - удивительно упрямые люди и фанатично преданы тем, кто их постоянно обирает и унижает. Мы поступим иначе. Мы уже успели связаться со спецслужбами и через них установили ваши имена и места проживания. Короче говоря, вашим родным будет выслано сообщение о вашем бедственном положении с требованием перевести на наши счета определённую сумму денег. Вы же понимаете, господа, что мы испытываем некоторые трудности в приобретении всего того, что необходимо для защиты нашего молодого государства от неверных. А пока до прихода определённой суммы денег вы побудете у нас в качестве заложников. Конечно, я вам не обещаю комфортных условий, но, клянусь Аллахом, что голодать вы не будете. Но учтите, что если ваши родственники или
ваши правители не выполнят наши условия, то я обязательно выполню то, что обещал вам в начале нашей беседы.
- Гиви, - обращается бандит к своему помощнику, - окажи этим русским необходимую медицинскую помощь и посади их туда, где мы обычно держим неверных. Да, смотри, чтобы с их головы не упал ни один волос. Эти парни мне живыми нужны. Всё, выполняй!
Нам вновь завязывают глаза и ведут какими-то тропами. Оказав нам первую медицинскую помощь, бандиты сажают нас в какую-то глубокую яму продолговатой формы. Сверху яма прикрывается крупноячеистой решёткой с небольшим люком в её центре. На дне ямы рассыпана солома, а немного в стороне я обнаруживаю несколько солдатских бушлатов явно российского происхождения. Бородатый чеченец через люк бросает нам две вскрытые банки тушёнки и буханку ржаного хлеба.
- Слушай, Гиви, - поднимая голову вверх, кричит Витька, - а как насчёт горяченького чайку?
- Молчи, собака, - яростно вращая глазами, рычит на Витьку бандит, - ещё слово и вместо чая ты получишь гранату.
- Да ладно тебе, Гиви, - продолжает куражиться над чеченцем Витёк, - ничего ты мне не сделаешь. Всегда помни священные слова твоего командира Гурама, иначе он и тебе отрежет голову.
Бандит, ожесточённо матерясь, всё же бросает нам литровую бутылку с минералкой.
- Ну, что же, - смеётся Витька, - и на этом спасибо, уважаемый! Да, и не забудь нам спустить отхожее ведро, а то мы с командиром как-то не привыкли ходить под себя.
Бандит захлопывает люк над нашей головой и исчезает.
- Ну, что скажешь, Иван, - толкая меня в бок, говорит Витька. – Я полагаю, что эти мерзавцы потребуют за наши головы баснословные суммы, которых ни у моих родных и, надеюсь, что и у твоих тоже нет.
- Конечно, нет, – слабо шепчу я, - но может быть нам помогут местные власти, у них - то всегда есть деньги на всё.
- Да ты что, брат, - нервно смеётся Витька, - какие местные власти, кому мы там нужны. Давай лучше немного перекусим, а то, действительно, можно быстро загнуться от голода и холода. Смотри, как здесь сыро и прохладно.
- Витёк, – тяжело поднимаясь с грязной соломы, говорю я, - я не стану есть их продукты, мне это противно.
- Ну и напрасно, - усаживаясь на солому и поправляя повязку на голове, быстро отвечает Витька. – Ты пойми одно, сержант, что в данный момент своим упрямым поведением ты всё равно ничего не докажешь этим мерзавцам, а только сократишь свой срок пребывания на белом свете. Короче говоря, Ванька, хватит выпендриваться, садись рядом со мной и жри, что тебе подали слуги Аллаха.
- Ты ещё предложи мне Коран почитать перед едой, – огрызаюсь я, но, всё же, сажусь поближе к товарищу.
После этого незатейливого обеда мы садимся друг к другу спинами, пытаясь хоть как-то согреться.
- Слышь, Витёк, - уже более спокойно заговариваю я, - а ведь до нас здесь уже кто-то побывал из нашего брата. Смотри, на соломе лежат наши российские бушлаты.
- Да вижу я, - отворачивая голову в сторону, тихо отвечает мой товарищ. – Видать не сладко пришлось нашим парням в этом гадючнике.
***

Вот уже конец октября, а мы с Витькой всё продолжаем сидеть в этой зловонной яме. Некоторые из наших ран затянулись, а другие покрылись язвами и нестерпимо саднили. Незаметно для самих себя мы обросли бородами. Наши тела постоянно чешутся от грязи и вшей. Наша одежда превратилась почти во что-то среднее между лохмотьями и сильно поношенными старыми вещами. Конечно, настроение у нас подавленное из-за того, что мы уже не надеемся ни на что. Очень редко мы видим, как над нашими головами пролетают наши «вертушки», но от этого нам легче не становится, а, наоборот, в душе разгорается какой-то нехороший огонёк ненависти к тем, кто должен и может освободить нас из плена.
Я смотрю в безоблачное синее небо Чечни, зарешётчатое стальными прутьями, и уже совершенно с безразличным видом наблюдаю как на меня из-за решётки смотрит чьё-то детское лицо.
- Ты кто, - устало спрашиваю я, наблюдая, как мальчишка лет семи кидает в нашу темницу камешки.
Мальчик, сурово сдвинув густые чёрные брови, отвечает мне с большим акцентом:

- Молчи, русский, мой отец говорит, что вы бандиты и хотите захватить нашу страну.
- А кто твой отец? – тихо спрашиваю я, поворачивая голову к Витьке и подмигивая ему.
- Мой отец Саид – верный сын Аллаха, – растягивая слова, с гордостью отвечает мальчик.
- Как тебя зовут, чудо ребёнок? - смеётся Витька, вставая на ноги.
- Меня зовут Руслан, - быстро отвечает мальчик и бросает в моего товарища камень.
- Ну, а зачем ты обижаешь нас, – вновь заговариваю я, - мы ведь тебе лично ничего плохого не сделали. А хочешь, я подарю тебе зажигалку?
Мальчик уже с некоторым интересом всматривается в наши лица и сдержанно улыбается.
- На, держи, Руслан, от нас подарок, - кидая вверх зажигалку, кричу я.
Мальчик ловким движением руки хватает зажигалку и моментально исчезает.
- Иван, ты спятил что ли? – зло косясь на меня, шепчет Витька. – Это же наш неприкосновенный запас, если вдруг появятся у нас сигареты.
- Да брось ты, Витёк, откуда здесь у нас появятся сигареты. Можно подумать, что духи начнут нас баловать различного рода изысками. Но, у меня на этот счёт созрела одна мысль, которую, я думаю, мы с тобой в скором времени реализуем.
- Это ты о чём, – сразу же настораживается Витька, - неужели о побеге толкуешь?
- Ну, а о чём же ещё?
- Да, но как же нам этот малец поможет осуществить этот план?
- Не надо торопиться, брат, всему своё время, а пока нам надо привести в божеский вид всё то, что может заинтересовать этого маленького джигита. Ну-ка, пошарь у себя в карманах, может быть что-нибудь и найдёшь в качестве презента чеченскому ребёнку.
- Слышь, сержант, а ведь в твоих словах что-то есть и, пожалуй, нам удастся когда-нибудь завоевать его доверие.
И, действительно, через пару дней мы опять увидели тёмную головку мальчика над решёткой ямы. На этот раз вместо камней на нас посыпались яблоки и печёный картофель. В течение месяца мы с Витькой налаживали контакт с чеченским мальчуганом, каждый раз
даря ему всякие безделушки с нашего обмундирования. Не буду подробно описывать, насколько непросто было нам это всё осуществить, поскольку мы не обладали навыками профессиональных психологов, но всё - же наступил тот счастливый для нас день, которого мы ждали без малого семь месяцев.
По всему было видно, что в сердце этого маленького человечка нам удалось разбудить какие-то добродетельные начала. Каждый раз, приходя к нашей яме, мальчик приносил нам всё то, что было необходимо для побега. Нам совершенно не трудно было скрывать от охранников все эти предметы, потому как они наведывались к нашей яме только два раза в день: рано утром и на закате дня. Да и под толстым слоем соломы ничего не было видно. В течение нескольких дней, благодаря бескорыстной помощи нашего юного спасителя, мы обзавелись ножами и котомкой с хлебом и яблоками.
В условленное время, сразу же после ухода охранника, к нам прибежал Руслан с верёвкой в руках.
- Эй, русские, я принёс вам то, что вы просили. Что мне с ней делать? - горячо зашептал нам мальчик.
- Прежде всего, Руслан, попробуй открыть крышку люка, - еле сдерживая волнение, отвечаю я. – Найди где-нибудь прочную железяку, и попробуй ей свернуть навесной замок на люке, а потом мы тебе скажем, что делать дальше.
Примерно через десять минут я услышал над своей головой какой-то скрежет, после чего на солому что-то свалилось достаточно сильно приложившись к моему плечу.
- Что это? - пугается Витька, вскакивая на ноги. – Чёрт, в этой кромешной тьме я ничего не вижу. Что это свалилось в нашу яму?
- Всё в порядке, брат, похоже, что нашему юному освободителю всё же удалось свернуть замок с крышки люка, и наше освобождение уже не за горами.
- Слышь, Руслан, как ты там, чем нас обрадуешь? – тихо зову я мальчика. – Тебе удалось сделать то, что я просил тебя сделать или нет?
- Я это сделал, русские, - взволнованно отвечает мальчик, с трудом поднимая тяжёлую крышку люка.
- Молодец, Руслан, ты настоящий джигит! - хвалю я мальчугана. – А теперь один конец
верёвки закрепи на каком-нибудь массивном предмете, а другой конец брось нам. Ты понял меня?
- Эй, русские, - через несколько минут вновь шепчет нам мальчик, - здесь ничего такого нет, но рядом с вашей ямой стоит дерево, за которое я и закрепил верёвку.
- Так чего же ты медлишь, пацан, - уже нервничает Витька, - бросай нам другой конец верёвки.
- Почему, вы русские, называете меня так? Я не пацан, а джигит Руслан, - гордо заявляет нам мальчик, с грохотом опуская на прежнее место решётку.
Не помня себя от ярости, я подскакиваю к Витьке и хватаю его за горло.
- Слушай ты, идиот, если ты своими словечками сейчас сорвёшь мне весь план нашего освобождения, то клянусь всеми святыми, что вот этими руками я сам отрежу тебе твою совершенно тупую башку.
- Да ладно тебе, Иван, я же не со зла это ляпнул, - захрипел мне в ответ Витька. – Кто же знал, что у этого пацана так сильно развито чувство гордости.
- Руслан, ты слышишь меня, - вновь тихо обращаюсь я к мальчику. – Мы вовсе не хотели тебя обидеть. У нас в России так обычно обращаются к маленьким детям. Ну, а ты, конечно же, настоящий мужчина и джигит, и тобой вполне может гордиться твой отец!
После продолжительной паузы мы вновь услышали скрежет открываемого люка и шорох от спускаемой к нам верёвки.
- Ну, вот видишь, - горячо шепчет мне Витька, - а пацанёнок - то всё же правильный!
- Благодари Бога, что он передумал, а то сидеть бы нам в этой яме до второго пришествия Христа, - хватая конец верёвки, строго замечаю я Витьке.
Через две минуты мы уже были на поверхности и обнимали мальчика.
- Не знаю, русские, может быть, я плохо поступаю, что освобождаю вас – неверных. Мой отец не простит мне этого.
- Ничего, Руслан, ты сын храброго война Саида и он не тронет тебя, ну может быть, немного поругает, - спокойно говорю я. – Но сегодня ты должен гордиться тем, что спас двоих людей от верной гибели и что это тебе в будущем обязательно зачтётся.
- А что мне зачтётся, - интересуется мальчик.
- В своё время, через много, много лет ты это узнаешь, а сейчас, дорогой, подскажи нам, где находятся русские войска и в какую сторону нам идти.
Мальчик стоял перед нами, и слёзы непрерывными струйками стекали по его детским щекам.
- Да ты что плачешь, Руслан, ты же настоящий джигит. Я обещаю тебе, что через несколько лет мы вновь увидимся с тобой, но уже в другом качестве – качестве закадычных друзей, - в последний раз обнимая мальчугана, с грустью замечаю я.
- Иван, ну что ты в самом деле тянешь резину, - толкая меня в спину, зло шепчет мне Витька. – Неужели ты не понимаешь, что нам сейчас каждая минута дорога, бежим…
- Русские, идите туда, там ваши люди, - обращается к нам мальчик и исчезает в темноте.
- Давай, давай, сержант, прибавь ходу, - сердито пиная меня в спину, хрипит Витька.
Мы, как только можем, кидаемся в указанном мальчиком направлении, постоянно падая и натыкаясь на острые камни. Почти в

полной темноте мы пробегаем километра три и падаем на землю в полном изнеможении.
- Всё, Иван, я больше не могу, - задыхаясь, кричит Витька, - надо сделать небольшой привал.
- Добро, - быстро соглашаюсь я, растягиваясь во весь рост на холодной земле. – Надо нам дождаться, когда взойдёт Луна, смотри какое небо звёздное. Я так полагаю, что через час это событие произойдёт, и тогда нам намного легче будет ориентироваться на открытой местности.
Почти в полубессознательном состоянии мы лежим на земле около часа. И, действительно, вскоре над нашими головами засияла ослепительно белая Луна, ярко освещая всё вокруг.
- Как думаешь, сержант, когда духи нас хватятся, – почёсывая грязные кровавые руки, интересуется Витька.
- Да здесь и думать нечего, конечно, рано утром, когда придёт охранник нас проведать.
- А всё же, мне как-то жалко пацана, - в задумчивости говорит Витька, - ведь эти отморозки и его могут приговорить за пособничество нам.

- Нет, Витя, не приговорят, - убеждённо отвечаю я, - они родственников и детей не трогают.
- Дай-то, Бог, дай-то, Бог, - шепчет, мелко крестясь, Витька.
- Слушай, брат, хватит болтать, до рассвета уже не так много времени осталось, а мы всё топчемся почти у них под носом.
На этот раз, благодаря яркой Луне, мы ускоряем своё продвижение и уже бежим без остановки до первых всполохов света на востоке. Силы нам придаёт уверенность в том, что мы, наконец, выйдем из окружения злых и беспощадных сил. Спустившись в глубокое ущелье и спрятавшись в нише, нависшей над нами скалы, мы совершенно обессиленные падаем на сырую землю.
- Сержант, ты как хочешь, но сегодня я уже никуда не побегу, - подкладывая бушлат себе под голову, тихо стонет Витька.
- Пойдёшь, брат, ещё как пойдёшь, если не хочешь вновь поселиться в той самой вонючей яме, из которой нам с таким трудом удалось бежать.
Передо мной лежал совершенно измученный от усталости и нестерпимой боли в руках и ногах человек. В этом существе уже трудно
было узнать того подтянутого и острого на язык бойца, которому всегда и всё было нипочём. Глаза его впали и потускнели, на плечи свисали длинные и грязные пряди сильно поседевших волос, а лицо заросло густой бородой.
- Ладно, Витёк, ты отдохни минут двадцать, поешь яблок и печёной картошки, - стараясь сдерживать себя, говорю я. – Ты должен понять, брат, что в наших же интересах постоянно совершать марш броски в направлении наших частей.
Витька неподвижно лежит передо мной и никак не реагирует на мои слова. Весь его вид говорит о том, что ему уже всё равно – слышит ли он меня или нет.
- Эй, Витёк, ты чего не отвечаешь, - осторожно трогая своего боевого товарища за плечо, тихо спрашиваю я. – Ты что, брат, никак решил отправиться на тот свет. Тоже мне, нашёл для этого время, - хватая друга за грязную руку, начинаю расходиться я.
Витькина рука безжизненно повисает в моей руке, не оставляя мне никакой надежды. Быстро приставив два пальца правой руки к шее друга, я понимаю, что разговариваю уже с мертвецом.
- Витька, - в бессильной ярости кричу я в холодное звёздное небо Чечни, - не бросай меня здесь одного.
Но мой товарищ продолжает неподвижно лежать, открытыми газами уставившись в бездонное звёздное небо над собой. Но, всё - же инстинкт самосохранения берёт вверх над моими эмоциями и чувством тяжёлой утраты. Заложив тело бойца крупными камнями и соорудив небольшой крест из сухих веток кустарников, я, прихрамывая, двигаюсь дальше вниз по ущелью.
Ущелье начинает постепенно расширяться, постепенно переходя в слабо холмистую местность, сплошь поросшую густым кустарником.
- Вот, это как раз и хорошо, - лихорадочно соображаю я, - здесь духи уже меня не найдут, есть где спрятаться.
Мои пищевые запасы быстро кончаются и уже на пятый день моего благополучного побега и вовсе заканчиваются. Воду мне приходится пить из ручьёв и родников, которые в изобилии разбросаны по ущелью. Но ущелье вскоре кончается, и передо мной встаёт, как суровая реальность, проблема воды. В первые дни моего побега я отчётливо ощущал за со-
бой погоню, но благодаря какой-то непостижимой мощной силе, мне каждый раз удавалось укрыться от погони.
Мои ноги страшно болят от ссадин и мозолей, а одежда на мне висит уже сплошными рваными тряпками. Страшно хочется пить, и каждый раз ранним утром, с надеждой вглядываясь в далёкий горизонт, я всё надеюсь увидеть признаки хоть какого-нибудь цивилизованного жилья.
И вот, наконец, с большим трудом преодолев где-то ещё километров пятнадцать, я различаю какой-то небольшой посёлок. Напрягая последние свои силы, я почти ползком добираюсь до первого дома и теряю сознание. Очнулся я от того, что кто-то довольно-таки сильно пинал меня ногой в бок.
-Эй, чучело, ты кто такой и откуда здесь взялся?
Я открываю глаза и вижу склонённое надо мной лицо какого-то мужика лет пятидесяти, который с брезгливым видом продолжает пинать меня в бок.
- Где я нахожусь, - еле слышно хриплю я, - где бандиты?
Какие бандиты, о чём ты толкуешь, - подозрительно глядя на меня, отвечает мужик.
- Я нахожусь на территории Чечни? – сильно напрягаясь, хриплю я.
- А, так вот ты о чём толкуешь, - нахмурился мужик, немного пятясь назад. – Так ты, стало быть, один из тех головорезов, из-за которых гибнут наши сыновья. Погоди маленько, сейчас я тебе быстро вправлю мозги.
Мужик быстро ретируется в дом и уже через минуту выскакивает оттуда с охотничьим ружьём.
- Ну, что, поганец, молись своему Аллаху, пришёл твой конец, нацеливая на меня оба ствола, зло щурится мужик.
- Я – русский и был в плену у чеченских бандитов, - поднимая руку, чуть слышно шепчу я. – Я не убивал наших парней.
- Да какой же ты русский, если на твоей морде борода, а сам приодет в камуфляжную форму, правда, уже сильно потрёпанную. Меня не проведёшь, я за версту чую таких, как ты! А ну, бандюга, признавайся, иначе моё ружьё быстро продырявит тебя, как мешок с гнилой картошкой.
- Почему вы мне не верите, - хриплю я, пытаясь ближе подползти к мужику, - я говорю вам чистую правду.
- Лежи, где лежишь, бандюга, и не пытайся дёргаться, а я покуда вызову милицию, - опуская стволы ружья вниз, рявкает мужик.
- Вот и всё! Господь всё-таки уберёг меня в этой страшной мясорубке, - с глубоким чувством удовлетворения, констатирую я и вновь теряю сознание.
Не знаю, сколько времени я пролежал в беспамятстве, но вновь открыв глаза, я обнаруживаю себя лежащим на широкой кровати в большой комнате.
Из соседней комнаты доносятся голоса двоих мужчин:
- Ну, ты даешь, Сергей Петрович, - кому-то сердито выговаривает строгий голос. – Ты что, чеченца не можешь отличить от русского?
- Так ведь, товарищ капитан, он же приполз ко мне с той стороны, да и потом эта борода…
- Ну, и что мне твоя борода? Мало ли русских мужиков ходят с бородами. Неужели ты не понял, что на нём российская форма, а ни какая-нибудь там другая? Ты же мог его просто убить.
- А что мне оставалось делать, товарищ капитан, когда этот чудак ползает около моего дома с неизвестными для меня намерениями.
- Ладно, Петрович, будем считать, что ты поступил правильно, вызвав меня по телефону, а за то, что спас от верной гибели российского солдата, выношу тебе особую благодарность.
- Это точно свои, и я уже нахожусь на территории, где эти отморозки меня вряд ли достанут, - мысленно в душе ликую я, откидывая голову на мягкую подушку.
***

Это мое второе вынужденное заточение, но уже на родной земле, продлилось достаточно долго. Провалявшись в госпитале два месяца, я был комиссован из рядов Российской армии и отправлен к своему мессу жительства.
Я летел в самолёте в свой родной Питер с надеждой в душе, что в скором времени увижу своих родных и друзей, совсем не подозревая, что суровая действительность опять преподнесёт мне ряд сюрпризов, от которых я ещё очень долго не смогу прийти в себя.
Ко мне плавной походкой подходит стюардесса с подносиком в руках и, мило улыбаясь, предлагает:
- Не хотите ли минеральной воды или мятных леденцов?
- Девушка, а чего-нибудь покрепче у вас не найдётся, - вынимая пачку сигарет из кармана куртки, скромно интересуюсь я. – А то, знаете, у меня в горле что-то совсем пересохло.
Стюардесса, смерив меня презрительным взглядом, моментально реагирует на мою просьбу:
- Не знаю, молодой человек, где там у вас и что пересохло, но у нас в салоне не курят, да и спиртного мы не держим. Всё это вы найдёте в нашем аэропорту «Пулково» по прилёту на место.
- Ну, хорошо, - откидываясь на спинку кресла, сразу же соглашаюсь я, - но, может быть, вы всё-таки скажете, как вас зовут, милая девушка.
- Мои личные данные вам совершенно ни к чему, молодой человек, и потом, вы мне мешаете работать, - слегка смутившись, отвечает мне стюардесса.
- Ну, а если вы мне нравитесь, - продолжаю настаивать я, - то, что мне теперь с собою делать?
- Ничего не делать, спокойно сидеть и дожидаться, когда авиалайнер своими шасси коснётся взлётно-посадочной полосы аэропорта.
- Да, неужели, мне придётся два часа скучать в этом вашем дюралевом футляре?
- Могу вам предложить свежую периодику с кроссвордами, это вас сразу же отвлечёт от вашей чрезмерной активности. Но, если для вас это так важно, то меня зовут Ксения.
- Очень приятно, Ксюша, - сразу же повеселел я, - а меня все кличут Иваном. Вот теперь и перекусить можно вашими мятными конфетками, - смеюсь я, сгребая с подноса стюардессы все её запасы.
Между тем наш самолёт входит в область сплошной облачности, в результате чего, восходящие и нисходящие потоки воздуха начинают изрядно болтать наш воздушный «Ноев ковчег». Законцовки крыльев лайнера начинают беспорядочно трепыхаться, как у подбитой птицы, а сам самолёт начинает осуществлять в небе стремительные нырки на десятки метров вверх и вниз. Кроме всего прочего, разражается довольно-таки приличная гроза. По салону самолёта нервно забегали стюардессы, призывая всех быстро пристегнуться ремнями безопасности и строго выполнять все требования экипажа самолёта.
- Ну, вот, не хватало мне ещё так банально погибнуть, после того, что я прошёл в Чечне, - нервно ёрзая в своём кресле, - с тоской в душе думаю я.
Взглянув на пустое место рядом с собой, я искренне молюсь:
- Господи, да хоть бы рядом со мной какая душа живая сидела, а то уж что-то совсем не хочется в одиночестве помирать.
Я закрываю глаза и отворачиваюсь к окну. За окном, мимо меня с огромной скоростью проносятся чёрные тучи, которые время от времени исторгают из себя зигзаги гигантских молний. Медленно отвернув голову от окна самолёта, я, к своему величайшему изумлению, вижу в кресле рядом с собой своего деда, который смотрит на меня своими лучистыми, добрыми глазами и улыбается.
- Ну вот, у меня уже от страха глюки начинаются, - вновь отворачиваясь к окну, с грустью отмечаю я.
Но слова стюардессы сразу же отрезвляют меня, возвращая к действительности:
- Дедушка, зачем вы пересели на чужое место, разве вы не слышали просьбу экипажа лайнера до особого распоряжения не передвигаться по салону и сидеть на своих местах?
Резко повернувшись к стюардессе, я спокойно говорю:
- Ксюша, ну что вы так волнуетесь, может быть на своём месте этого милого дедушку укачивает, а в этом кресле ему вполне комфортно, да и мне не так скучно будет скоротать оставшееся время с этим милым человеком.
- Ну, хорошо, дедуля, - всё ещё подозрительно разглядывая старика, нехотя соглашается стюардесса, - но я вас очень прошу до окончания полёта больше никуда не пересаживаться.
Через минуту стюардесса скрывается в своём служебном помещении, а я, прижавшись к своему родному существу, начинаю сбивчиво рассказывать ему о своих мытарствах в Чечне.
- Дедушка, родной мой, ты не представляешь себе, как я скучал по тебе. Но, неужели, такое возможно, что ты можешь вот так просто материализоваться в моём мире?
- Дорогой ты мой, в принципе, возможно всё, - улыбается мне дед, - но для этого надо очень много работать над собой и для тех, кто нуждается в твоей помощи при переходе в иной мир. Но сам я ничего не могу. Только благодаря молитвам и помощи Господа мне на какое-то время позволено повидать тебя. Ты можешь мне больше ничего не рассказывать, я всё знаю о тебе и о твоих проблемах. Ты не должен ничего бояться. Для того я и здесь, рядом с тобой, чтобы сказать тебе, что ваш полёт благополучно завершится.
- Дедуль, расскажи мне о смысле мирского бытия и о карме, которая постоянно довлеет над нами, ведь нам ещё до дома лететь целых полтора часа. Вот скажи, дедуль, как можно навсегда освободиться от кармических воплощений в этот грешный мир, если, например, ребёнок рождается в семье преступников или пьяниц? Какие высокие духовные качества приобретёт ребёнок по мере своего взросления? В конце концов, с большой долей уверенности можно будет сказать, что и он встанет на тот же путь пороков, что и его родители. Ребёнок ведь не помнит, что в своём предыдущем воплощении он вёл безобразный образ жизни. В его памяти начисто стёрта информация о его неправедной прошлой жизни.
- Эх, милый внучек, истинно сказано: «Пути Господни неисповедимы». Всё так и не так, как ты говоришь. Да и вообще православная церковь отрицательно относится к карме.


Вот послушай меня, что я тебе скажу. Конечно, каждый из нас несёт в своих генах и в душе что-то такое, что напоминает нам о наших родителях, но это вовсе не значит, что мы должны расплачиваться за их грехи. Каждый из нас в какой-то степени грешен и уходит в иной мир с большим количеством грехов. Но чтобы наши умершие родственники поскорее приобрели Царствие Небесное, то для этого нам надо посещать церковь и молиться за них Господу об отпущении им грехов. Они в ином мире уже сами ничего попросить у Господа не могут, а вот мы на Земле можем и должны это делать всякий раз. И вообще, внучек, огромную роль в твоём будущем спасении будет играть исповедь.
Дед ненадолго о чём-то задумался, и в этот момент к нам подошла стюардесса:
- Дедушка, а что это вы здесь устроили панихиду? – поправляя на себе униформу, интересуется бортпроводница. - Зачем же народ прежде времени пугать всякой загробной ерундой и какими-то грехами? Да, наш авиалайнер попал в грозу и сильную турбулентность воздуха, но это вовсе не означает, что нам всем уже пора каяться и усердно молиться о спасении наших душ.
- Эх, милая девушка, - скромно отвечает дед, - каяться и молиться следует всегда, чтобы спасти свою грешную душу от смерти. Мы все под Богом ходим, и порой даже не ведаем, когда придёт наш смертный час.
- Да ладно вам, дедушка, а то ещё накликаете нам беду, - нервно смеётся стюардесса, стреляя в меня своими голубыми глазками.
- Истинно говорю вам, неразумным людям, опомнитесь и покайтесь Господу Богу, чтобы оградить себя от мук адовых. Вот вы, миленькая, лучше предупредите пилотов, что у них через двадцать минут возникнут небольшие проблемы с топливом из-за засорения одного из магистральных фильтров левого двигателя.
- Дедушка, да вы что, провидец что ли, - возмущается стюардесса, с испугом разглядывая неизвестно откуда взявшегося гостя. – С чего вы взяли, что где-то в авиалайнере что-то засорилось? Вот вы уже пожилой человек, а несёте мне всякую чушь, вам не стыдно.
Я уже вижу, что дело начинает принимать серьёзный оборот и быстро вмешиваюсь в их разговор:
- Ксюша, да бросьте вы, в самом деле. Вы же прекрасно видите, что перед вами пожилой человек и сделайте ему скидку на его откровения. Ну, вот захотелось старому человеку излить свою душу нам, что здесь плохого.
- Хорошо, - соглашается бортпроводница, - но, перед посадкой самолёта я всё-таки попрошу вас занять своё место.
Стюардесса, гневно сверкнув на деда глазами, быстро исчезает в служебном отсеке самолёта.
- Дедуль, ты уж извини этих людей, - нежно гладя дедушкины руки, тихо шепчу я, - многие из них ещё не доросли до понимания духовного.
- Вот то-то и оно, Ваня, что сейчас в миру многие из вас сопротивляются всеми силами своей души тому, что может спасти их души.
- Дедушка, не исчезай, - тихо прошу я, - ты так всегда интересно рассказываешь, у меня порой дух захватывает. Расскажи мне теперь о своей жизни на Небесах.
- Всему своё время, дорогой мой, а мне сейчас надо тихо и незаметно оставить тебя.
Дед нажал на кнопку вызова бортпроводницы и устало откинулся на спинку кресла.


- Слушаю вас, дедушка, – быстро подойдя к нашим местам, интересуется стюардесса.
- Голубушка, ты уж не серчай на меня, на мою старческую болтливость, но мне бы сейчас как-то надо сходить в одно укромное место на вашем чудо ковре – самолёте.
- Вообще - то, дедушка, во время грозы и болтанки пассажирам категорически запрещается вставать со своих мест и перемещаться по салону самолёта, но для вас, старого человека, я сделаю скидку и провожу вас до туалета.
- Вот и хорошо, миленькая, - шепчет, поднимаясь с места, дед, - век буду помнить твою доброту.
Я с тоской в глазах смотрю, как фигура деда медленно уплывает в длинный проём пассажирского салона, до сих пор не веря, что только что рядом со мной сидел самый дорогой моему сердцу человечек.
Стюардесса услужливо открывает деду дверь в туалет и тут же назидательно замечает:
- Только я вас очень прошу побыстрее справить свои дела, после чего я вас отведу на ваше место в салоне.



- Да ладно, миленькая, не хлопочи уж так, - улыбается дед бортпроводнице, - видать, мы уже с тобой боле не встретимся.
- Дедушка, ну, сколько можно толдонить одно и то же. Почему это я с вами больше не встречусь, - искренне удивляется стюардесса, – вот справите свои дела и вновь будете созерцать этот прекрасный мир за окном нашего лайнера, да и меня в том числе.
- Прощай, голубушка, - тихо произносит дед и закрывает за собой дверь.
- Вот странная старик, - кидая грязные салфетки на стойку бара, зло шепчет бортпроводница себе под нос. – Не понимаю, зачем в такой ответственный момент кликушествовать о чём-то трагическом.
Между тем самолёт успешно покидает зону сплошной облачности и переходит к заключительной стадии своего полёта.
Быстро наведя порядок в своём служебном помещении, стюардесса вновь подходит к туалету и осторожно стучит в дверь.
- Эй, дедок, самолёт скоро начнёт снижаться, а вы уже целых десять минут прохлаждаетесь в туалете. Давайте, выходите на волю, а я вас доведу до вашего кресла, - всё настаивает стюардесса. – Дедуля, в вашем воз-

расте страшно вредно столь долго отдавать должное отхожему месту. Послушай, Сергей, - обращается стюардесса, проходящему мимо неё бортинженеру, - тут что-то не так.
- А что случилось, - остановившись, интересуется бортинженер, - у тебя, Ксюша проблемы?
- Проблемы, проблемы, Серёга, - быстро тараторит стюардесса, - да вот один старичок чего-то не желает выходить из туалета, хотя уже находится там целых пятнадцать минут. Представляешь себе, даже голоса не подаёт на мои предложения и требования оставить свой пост.
- Так, - серьёзно отвечает бортинженер, – а может ему там плохо стало. Сейчас я открою дверь своим ключом.
Через минуту дверь в туалет была открыта, но к изумлению стюардессы и бортинженера там никого не оказалось.
- Что за чёрт, – с испугом заглядывая в свободное пространство туалета, кричит бортпроводница. – Ведь я только что сама, своими руками провожала этого колдуна в туалет, и вот на тебе – никого нет.



- Слушай, Ксюша, а ты случаем перед рейсом не тяпнула так грамм сто спиртного для храбрости, - смеётся бортинженер, - потому тебе и мерещится всякая чертовщина.
- Да нет, Серёга, я говорю тебе чистую правду, да вот, один из пассажиров может подтвердить, что я с ним разговаривала. А, действительно, может у меня не совсем всё в порядке с головой, - напряжённо глядя на бортинженера, совсем смущается Ксения.
- Всё, малышка, хватит мне мозги пудрить, - вновь смеётся бортинженер, нежно рукой касаясь раскрасневшихся щёк девушки. – У меня сегодня ещё есть дела, чтобы тут с тобой разбираться. Насвистывая весёлую песенку из популярного кинофильма, бортинженер удаляется в кабину пилотов.
- Ну, что, Иван, готовься к самому худшему развитию событий, – сам себе мысленно произношу я, – дед слов своих зря на ветер не бросает.
И, действительно, буквально через двадцать минут после моего последнего разговора с дедом самолёт вдруг по неизвестной причине начинает заваливаться на левый борт. Моментально с этим по громкой связи звучит команда:

- Уважаемые пассажиры, наш авиалайнер через несколько минут совершит аварийную посадку. Просьба ко всем пассажирам срочно пристегнуться к своим креслам ремнями безопасности, нагнуться вперёд и положить голову на скрещенные перед собой руки.
Мимо меня быстро проносится весь красный от возбуждения бортинженер с каким-то набором инструментов в руках. Скрывшись за занавеской служебного помещения, он с плохо скрываемым волнением начинает что-то объяснять стюардессе.
- Да, Иван, вот когда в самый - то раз почитать тебе покаянные каноны, - услышал я в своей голове чей-то голос, который сразу же был заглушен голосом стюардессы, вышедшей к пассажирам из-за занавески:
- Господа, прошу всех соблюдать спокойствие, у нас на борту небольшие технические неполадки, которые совершенно не отразятся на посадке авиалайнера.
- Дай-то, Бог, – с грустью в душе резюмирую я, беря за руку бортпроводницу. - Ксюша, ты, главное, сама не волнуйся, ведь мы действительно благополучно приземлимся в аэропорту «Пулково», в противном случае, дедушка мне обязательно бы поведал о самом худшем, что могло бы произойти с нами.
- Иван, сидите спокойно и не хватайте меня за руки, – скашивая на меня покрасневшие от возбуждения глазки, зло шипит бортпроводница. – Этот ваш попутчик всё же накликал нам всем беду, из которой теперь надо будет как-то выбираться. Господи, и почему этим вредным старикам никогда не сидится дома, а всё тянет их куда-то в неизвестное и опасное.
- Ксюша, ты только что стала свидетелем появления на твоём борту ангела в образе старичка, который, кстати, и предупредил тебя о грозящей опасности. Надеюсь, что ты уже предупредила экипаж об истинной причине аварийной ситуации на борту?
- Какой, к чёрту, ангел? - морщится стюардесса, – вот вы уже взрослый человек, а всё продолжаете верить во всякую ерунду.
- Да нет, милая Ксюша, - совершенно спокойно отвечаю я, - это реалии материального и духовного миров. На самом деле, существуют и ангелы, и гномы, и русалки, и ещё многое и многое из того, что нам пока кажется совершенно нереальным и фантастичным.
Судя по тому, что шум в салоне самолёта от работающих двигателей значительно возрастает, с большей долей уверенности можно предположить, что один из них благополучно прекратил свою работу, а второй двигатель перешёл на повышенный режим работы, чтобы хоть как-то удержать авиалайнер в горизонтальном полёте.
Пилотам всё же удаётся в значительной степени выровнять самолёт по горизонту, но, так или иначе, незначительный крен в сторону отказавшего двигателя ещё сохранялся.
Не буду далее подробно описывать все перипетии того трагического для всех пассажиров дня, но скажу только одно, что при аварийной посадке с малым креном самолёт моментально развернуло в сторону от полосы. Самолёт одним крылом начал чиркать по грунту, что в конечном итоге привело к полному отрыву плоскости от фюзеляжа. Ещё какое-то время самолёт уже в неуправляемом режиме катился по грунту рядом с ВПП, пока передним шасси не угодил в канаву. От сильнейшего удара о грунт передняя стойка шасси моментально сложилась, а сам авиалайнер носом уткнулся в рыхлый грунт, пропахав в нём борозду метров в тридцать. К счастью, всё обошлось без тяжёлых травм и увечий, но всё-
же кто-то из пассажиров получил незначительные ушибы и царапины. Аварийно спасательная служба аэропорта сработала быстро и чётко, окружив наш самолёт специальной техникой, предназначенной для работы именно в таких случаях.
В медпункте аэропорта мне наложили на лицо несколько бактерицидных пластырей, чтобы хоть как-то прикрыть те синяки и царапины, полученные мной при неудачной посадке самолёта. В добавлении ко всему, достаточно сильно саднило колено, которым я приложился к кронштейну кресла, находящегося впереди меня. Сильно прихрамывая на правую ногу, я с небольшой сумкой через плечо вышел из здания аэропорта и направился на стоянку такси.
Широко открытыми ноздрями я жадно вдыхал морозный воздух до боли знакомого мне города на Неве и никак не мог налюбоваться совсем уж скудному декабрьскому солнышку и мелким снежинкам, которые как белые пчёлки кружились над моей головой.
Водители такси со скучающими лицами стояли у своих машин, поигрывая ключами от зажигания. Я подхожу к первому попавшемуся
мне навстречу таксисту и скромно интересуюсь:
- Простите, уважаемый, а вы меня случайно не подкинете до Лиговки. Знаете, я так устал с дороги, что хотел бы как можно скорее добраться до дома.
Таксист, подозрительно взглянув на меня, с усмешкой в голосе замечает:
- Где ж это тебя так разукрасило? Небось, где-то всю ночку гульвасил или как?
- Или как! – нехотя, в тон нахальному таксисту отвечаю я, продолжая вопросительно глядеть на него.
- Ладно, прыгай в тачку, а то совсем свой нос отморозишь, - грубо смеётся таксист, садясь в машину. – Подкинуть говоришь, ну что же, это всегда можно! А как насчёт бабок, я могу рассчитывать на твою щедрость?
- Можете, можете, уважаемый, - уже начинаю нервничать я, садясь на заднее сиденье.
- Ну, так это же совсем другое дело, – с воодушевлением произносит таксист, заводя машину.
Через пятьдесят минут быстрой езды, я уже почти на ватных ногах взбегаю на свой этаж родного дома и звоню в дверь. Как ни
странно, но мне никто не открывает. Я продолжаю настойчиво звонить в дверь своей квартиры, даже совершенно не замечая, что эта дверь, которую я на протяжении многих лет открывал и закрывал, приобрела уже абсолютно другие очертания, превратившись из деревянной в стальную с целым набором замков. Наконец, после моих многочисленных попыток дозвониться до обитателей квартиры, дверь распахивается и на пороге вырисовывается фигура мужчины в трусах с полотенцем на шее. Судя по его внешнему виду, можно было с большой долей уверенности сказать, что передо мной стоял человек явно кавказской национальности. За его спиной я явственно различал визгливый женский голос:
- Вахтанг, зачем ты всяким попрошайкам открываешь дверь? Разве ты не видишь, что это – бомж. Взгляни на его лицо.
Не ожидая ничего подобного в своей квартире, я стою перед этими двумя людьми, словно в летаргическом трансе и не могу произнести ни единого звука.
- Вахтанг, милый, ты же простудишься, - вновь за спиной мужчины звучит женский голос. – Да и потом, этот тип, по-моему, просто немой.
Мужик, толкнув меня в грудь, с силой захлопывает перед моим носом дверь. Я продолжаю стоять в полном оцепенении, совершенно не понимая, что происходит. Ниже этажом тихо скрипит дверь, и женский голос нежно зовёт меня:
- Ванечка, никак это ты, дорогой, здравствуй!
Я несколько раз встряхиваю головой, чтобы снять с себя оцепенение, которое полностью овладело мной, и медленно спускаюсь ниже этажом.
- Здравствуйте, Светлана Осиповна, а что, собственно, здесь происходит, и почему в моей квартире находятся посторонние люди.
- Ванечка, да где же ты так долго пропадал, дорогой ты наш,- тихо шепчет мне соседка, приглашая меня войти в её квартиру. - Господи, да ты, пожалуй, многого и не знаешь.
- Может быть, Светлана Осиповна, ведь я же служил в Армии и был совершенно отрезан от всего того, что так привычно вам.
- Ваня, дорогой, даже и не знаю с чего начать свой рассказ, - заплакала соседка, закрывая на цепочку входную дверь. – Первое время твои родители места себе не находили от горя.
Ведь ты же так внезапно исчез из города. Но, слава Богу, ты через какое-то время дал о себе знать, написав матери письмо. Но вот, через непродолжительное время ты вновь исчез, перестал родителям писать и всё такое прочее.
- Я, Светлана Осиповна, был в плену у чеченских бандитов, - с грустью замечаю я.
- Да ты что!?- искренне изумляется соседка, вытирая фартуком слёзы. - То-то я думала, почему Надежда Сергеевна и Олег Иванович всё время говорили о какой-то большой сумме денег. Так эти бандиты потребовали за тебя выкуп, так что ли?
- Именно так, Светлана Осиповна, и очень большие. Простите меня, мне сейчас очень тяжело, и в своё время я вам обязательно всё расскажу о тех страшных днях, проведённых мной в неволе. Скажу только одно, что мне всё же удалось бежать из чеченского плена.
- Конечно, конечно, Ваня, расскажешь потом, снимая с меня куртку, сразу как-то засуетилась соседка. – Давай, дружок, проходи в комнату, я сейчас быстро соображу чего-нибудь на ужин.
Я прошёл в комнату и плюхнулся на мягкий диван. В моей голове стоял какой-то сумбур от тех невероятных событий, которые за эти короткие сутки обрушились на меня. На кухне соседка гремела кастрюлями, пытаясь на скорую руку что-то мне приготовить
- Так, Ваня, видимо, тебе и на этот раз судьба ставит подножку, - медленно закрывая глаза, мысленно рассуждаю я. – Похоже, что я уже навсегда лишился своей квартиры. Но, позвольте, где же тогда мои отец и мать?
Держа в руках две тарелки, в комнату входит соседка:
- Вань, да ты садись за стол, я вот здесь кое-что нам с тобой приготовила. Ты уж не обессудь, сам знаешь, время сейчас какое.
Соседка подходит к буфету и извлекает из него початую бутылку перцовой водки.
- Ванюша, как мы все здесь переживали, когда ты вот так сразу исчез из дома. Мама твоя, ну прямо, извелась вся. Но это не главное, сынок, а главное то, что с определённого момента их уже никто не видел в нашем доме. Ну, а где-то за месяц до твоего появления здесь в твою квартиру въехала эта подозрительная чета явно кавказской национальности.
Соседка быстрым уже отработанным движением разливает спиртное в два стакана.
- А где же они тогда, - настораживаюсь я, принимая дрожащей рукой стакан.
- Ваня, а разве ты не находишь никакой связи между внезапным исчезновением твоих родителей и въездом в твою квартиру этих кавказцев? Да и вообще, Вань, у них там часто собирается целая компания из каких-то подозрительных личностей.
- Ничего, Светлана Осиповна, я этих мерзавцев выведу на чистую воду, – выпивая залпом свой стакан, убеждённо говорю я.
- Ваня, что ты и не думай даже к ним лезть. Они все катаются на дорогих иномарках и одеваются как принцы.
- Не знаю, Светлана Осиповна, как они одеваются, но думаю, что скоро им всем придётся сменить свой наряд на лагерную форму где-нибудь в Норильске.
- Ой, Ваня, лучше не связывайся с ними, у них же всё везде схвачено и всё куплено, и тебе нигде и никогда не удастся ничего доказать.
- Это мы ещё посмотрим, Светлана Осиповна, - твёрдо замечаю я. – В Чечне я и не таких ставил на место своим калашом.
- Милый мой, не забывай, что ты уже давно не в Чечне, где действуют уже вполне мирные, гражданские законы. Здесь уже тебе никто не позволит вот так просто размахивать оружием. Ладно, дорогой, я вижу, что ты только что с дороги и очень устал. Пока ты можешь пожить у меня, поскольку тебе, я полагаю, вообще уже некуда идти.
- Спасибо, Светлана Осиповна, - благодарно заглядывая в глаза хозяйке, тихо шепчу я, - надолго я у вас не задержусь. Вот только разберусь с этими проходимцами и займу свою законную квартиру.
- Ну, вот и хорошо, дорогой, устраивайся на ночлег, а я в соседней комнате расположусь, - вставая из-за стола, устало произносит соседка.
***

На следующий день я поднимаюсь чуть свет, собираясь пройтись по соответствующим инстанциям, дабы пролить свет на то вопиющее безобразие, которое никак не укладывается в моей голове. Из соседней комнаты ко мне выходит заспанная Светлана Осиповна и, удивлённо взглянув на меня, скромно интересуется:
- И куда это ты собрался в такую рань? Небось в муниципальный совет побежишь иль в приёмную депутата?
- А что мне остаётся делать, Светлана Осиповна, когда только от одной мысли, что эти мерзавцы в настоящий момент спят на моих кроватях и сидят за моим столом, меня просто выворачивает всего наизнанку.
- Ваня, не надо так горячиться. Во-первых, все эти друзья, которых ты сегодня намерен посетить, принимают простой народ только в определённые дни и часы. Во-вторых, я думаю, что тебе это дело всё равно не выиграть, только зря потратишь своё драгоценное время, да и здоровье тоже.
- Нет, Светлана Осиповна, по натуре я боец и привык все свои дела доводить до логического конца, и эта сволочь не будет жить в моём доме.
- Хорошо, хорошо, – уже с испугом глядя на меня, произносит соседка. - Поступай, Ваня, как знаешь, препятствовать этому я тебе не стану, но запомни только одно, что мой дом всегда открыт для тебя. Я на протяжении многих лет знала твоих родителей, и ты рос на моих глазах.
Соседка достаёт из кармана передника носовой платок и смахивает с глаз слёзы.
- Значит так, дорогой, к сильным мира сего ты всегда успеешь сходить, а пока я тебя чем-нибудь накормлю.
- Я не хочу есть, – отворачиваясь к окну, хмурюсь я, - мне сейчас совершенно не до еды. Спасибо вам большое, Светлана Осиповна, за добрые слова и гостеприимство, но я всё - же займусь вначале делом.
- Ну, что же, сынок, вольному – воля, а спасённому – рай, - совсем расстраивается соседка. – Я сейчас ухожу на работу и вернусь где-то к шести вечера. Когда ты будешь уходить, то, пожалуйста, закрой все форточки и захлопни входную дверь.
- Спасибо, Светлана Осиповна, - быстро отвечаю я, подходя к соседке и беря её за руку. - Вы очень добры ко мне.
- Да ладно тебе, - совсем смущается соседка, обнимая меня за плечи.
Через пять минут соседка уже стучит своими каблуками по бетонным ступенькам лестницы, а я не спеша начинаю обдумывать план своих действий на сегодня:
- Итак, Иван Олегович, что вы имеете на сегодняшний день, - мысленно рассуждаю я.
-А имеете вы на сегодняшний день практически ничего: небольшой запас подъёмных денег после госпиталя, документ о демобилизации по здоровью и твёрдую веру в справедливость и закон. Хотя, если вспомнить всем известную поговорку: «закон как дышло, как повернёшь так и вышло», то становится на душе до того тошно, что хоть руки на себя накладывай. Но я полагаю, что вначале надо поговорить с этими нахалами и дать им однозначно понять кто в России настоящий хозяин, а кто является поганым клопом, нагло сосущим его кровь.
Во мне поднималась какая-то мутная волна негодования и мстительности, с которой самостоятельно я уже справиться не мог. Быстро собрав свои пожитки, я твёрдыми шагами направляюсь к двери своей квартиры. На этот раз мне быстро открыл тот самый мужик в трусах, но уже с пенкой для бритья на щеках:
- А, это опять ты, – хмурится мужчина, вытирая щёки полотенцем. – Тебе же вчера чётко и внятно объяснили, чтобы ты здесь больше никогда не появлялся.
Мужчина делает движение рукой, чтобы снова захлопнуть входную дверь, но я уже
готов к этому, саданув его жёстким кулаком в челюсть. Мужик, слабо вскрикнув, валится на пол прихожей. Я с силой захлопываю за собой дверь и склоняюсь над распластавшимся на полу мужиком.
- Ну, что, подонок, я надеюсь, что теперь тебе не надо долго доказывать, кто здесь хозяин, а кто – просто пустое место.
Мужик от сильного удара на какое-то время теряет сознание, а из его разбитого рта обильно течёт кровь.
- Эй ты, поганец, - хлопая мужика по щекам, в ярости кричу я, - хватит прикидываться, открывай свои зенки.
В тот же миг я чувствую прикосновение к моему затылку какого-то металлического предмета. От сильного электрического разряда меня бросает в сторону и вниз, и я теряю сознание. Я уже не могу понять, сколько времени я лежу без чувств, но, открыв глаза, я ощущаю себя лежащим на полу моей комнаты со связанными руками и ногами. Мой рот заклеен вонючим лейкопластырем. Несколько раз, дёрнувшись всем телом, я пытаюсь освободиться от своих пут, но, видимо, тот, кто меня связал, отлично знает своё дело, туго затянув на моих конечностях верёвки. Оглядевшись по сторонам, я замечаю четверых мужиков, сидящих поодаль от меня на диване. Увидев, что я начинаю проявлять признаки жизни, один из них, не спеша, подходит ко мне и, презрительно ухмыляясь, говорит:
- Ну, что, русская собака, не будешь больше кусать уважаемых людей? Следовало бы тебя прирезать, как паршивую овцу, но мы здесь посовещались и решили всё же подарить тебе жизнь. Ты что же думаешь, что сбежав из нашего плена в Ичкерии, ты теперь можешь спокойно продолжать жить?
Я вновь дёргаюсь всем телом, давая понять бандитам, что хочу им ответить.
- Вахтанг, освободи ему рот, - обращается к моему обидчику молодой кавказец, - вероятно, у него есть, что нам сказать.
Бандит, нагнувшись надо мной, резко сдёргивает с моих губ лейкопластырь.
- Сволочи, немедленно освободите меня, выходя из себя, кричу я. Я нахожусь на территории России, и вы не имеете никакого права лишать меня свободы и издеваться надо мной.
- Рустам, этот сопляк хочет нас учить жизни, - издевательски смеётся бандит, с силой ударяя меня ногой в печень.
От страшной боли, пронзившей всё моё тело, я хриплю, стиснув в бессильной ярости зубы.
Бандит грубым рывком поднимает меня с пола и усаживает на стул.
- А вот теперь ты, шайтан, послушай нас, - зло косясь на меня, говорит Рустам. – Тебя никто не звал на мою Родину, но ты всё - же пришёл и убивал наших воинов. Кроме всего прочего, ты позорно сбежал из нашего плена, обманув мальчишку. И самое последнее: твои родители не смогли заплатить выкуп за твою паршивую голову, фактически бросив тебя на произвол судьбы. Вот поэтому мы и здесь, в твоей квартире, которая отошла теперь к нам в качестве выкупа за твои похождения на моей земле.
- Негодяи, это вы убили моих родителей, - напрягая всё тело, кричу я, - вы за это ещё ответите.
- Да что ты, уважаемый, разве мы людоеды какие, - улыбается Вахтанг, - где находятся твои родители мы не знаем да и знать не хо-
тим. Но, должен тебе сказать, русский, что твоя квартира оформлена на нас с соблюдением всех правил и норм юриспруденции российских законов. Ты потратишь только зря время и своё драгоценное здоровье на обивание порогов многочисленных инстанций, где ты всегда будешь получать только одно – отказ.
- Чего вы хотите от меня, - кривясь от боли, хриплю я.
- Рустам, а ведь он не так уж и глуп, как мне это сразу показалось, – хлопая меня по плечу, смеётся бандит. - Хорошо, Иван, мы простим тебе смерть наших бойцов, но ты должен сегодня же покинуть этот город и не появляться уже здесь никогда. В противном случае мне уже весьма трудно будет удержать моих друзей от расправы над тобой.
- Сволочи, где моя одежда, где мои вещи, – в исступлении кричу я, - вы не запугаете меня, я сегодня же пойду в милицию.
- Конечно, дорогой, пойдёшь, - грубо смеётся Рустам, – но только на кладбище. Ты же умный парень и должен понимать, что после нашей откровенной беседы с тобой мы уже так просто не сможем выпустить тебя на волю без определённых с твоей стороны гарантий.
- Какие ещё, к чёрту, гарантии? – хриплю я.
- Ты сейчас подпишешь нам несколько бумаг, в которых откажешься в пользу уважаемого Вахтанга от своей квартиры в связи с невозможностью оплаты коммунальных услуг и переездом на новое место жительства в другой город.
- Это почему же я должен куда-то уезжать, мне и здесь хорошо, - зло отвечаю я бандитам.
- Зато нам не совсем спокойно будет находиться в этой квартире, зная, что ты можешь в любую минуту в отношении нас выкинуть какой-нибудь неожиданный фортиль. Короче говоря, русский, вот эти бумаги и ты их сейчас непременно подпишешь. Мы же со своей стороны гарантируем тебе жизнь и, кроме всего прочего, ты получаешь от нас некоторую сумму денег в качестве компенсации за твои утерянные нами вещи. Но это ещё не всё, Иван, - сильно хмурится Рустам. - Мы дарим тебе билет на фирменный поезд «Санкт-Петербург – Иркутск». Поедешь в вагоне «СВ» класса, и я полагаю, что эта поездка принесёт тебе большое удовольствие. Ты мо-
жешь сойти в любом сибирском городе, который придётся тебе по душе, но не ближе чем за две тысячи километров от нас. Тебе всё ясно? Вахтанг, развяжи ему руки и дай ему чего-нибудь попить, а то парень что-то совсем скис.
Я сижу на стуле и потираю затекшие от крепкой верёвки руки. Жить после всего, что со мной произошло, уже совсем не хочется. Настроение моё ещё подавлено и тем, что у меня, действительно, не остаётся никакого выбора, и я, взяв в дрожащие руки авторучку, подписываю все представленные мне бумаги.
- Молодец, Иван, - удовлетворённо замечает Рустам, - ты настоящий джигит! С тобой действительно можно иметь дело!
- Дайте чего-нибудь выпить, – с болью в сердце слабо шепчу я, - иначе я сейчас сойду с ума.
- Вахтанг, - обращается бандит к своему напарнику, - надо уважать законы гостеприимства. Иван, твой гость и ты должен накормить и напоить его досыта.
Чеченцы усаживают меня за стол, весь уставленный горячительными напитками и разнообразной едой. Совершенно не помню, сколько тогда я выпил водки, но после
последней стопки сознание моё отключается, и я роняю голову на стол.
Очнулся я от ощущения того, что нахожусь в каком-то замкнутом пространстве. Голова моя невыносимо болит, то ли от побоев, то ли от количества выпитой мной водки. Полежав неподвижно где-то минут пять с открытыми глазами, я вдруг совершенно чётко осознаю, что еду куда-то в поезде. Скосив глаза в сторону, я замечаю сидящего напротив меня пожилого мужчину с орденскими планками на пиджаке. Мужчина смотрит на меня весёлыми глазами, как бы говоря: « Ну, что, парень, и где это ты так нализался?»
Медленно спустив ноги на пол, я сажусь на мягком диване. Только теперь в моём сознании четко откладываются события предшествующего дня.
- Простите, - вежливо обращаюсь я к своему попутчику, - мы, случайно, не в Иркутск едем?
- А, оклимался, стало быть, - смеётся надо мной мужчина. – Ты, парень, уже вторые сутки спишь. Твои друзья очень хорошо о тебе позаботились, доставив тебе в купе в полубессознательном состоянии.
- Это не друзья, – еле сдерживаясь, глухо отвечаю я, – это мои недруги, которые лишили меня всего.
- Да ты что, парень, какие же они тебе недруги, когда с такой нежностью уложили тебя в постель и договорились с бортпроводником присмотреть за тобой, аж до самого Иркутска.
- Вот, вот, чтобы никуда не сбежал, - грустно замечаю я.
- Странно, - вновь начал говорить мужчина, - а на вид они все такого интеллигентного поведения и такие обходительные, даже презентовали мне пару бутылочек армянского коньяка.
- Выкиньте эти бутылки в окно, - не помня себя, в ярости кричу я. - Эти интеллигентные люди – бандиты, и они не остановятся ни перед чем для достижения своих преступных целей.
- Господи, сынок, да что ты такое говоришь?
- Я знаю, что говорю, отец, - чуть не плача, отвечаю я. – Вчера я потерял всё: родителей, любимую девушку и квартиру. Теперь мне абсолютно всё равно – куда я еду, что
ждёт меня впереди. Жизнь потеряла для меня всякий смысл и интерес.
- Да ладно тебе, парень, – серьёзно говорит мне мужчина, – давай вначале познакомимся, а уж потом решим, имеет ли смысл вообще жить на белом свете.
- Зайцев Иван, - скромно представляюсь я.
- Вот и прекрасно, Ваня, сразу же повеселел мужчина. – А меня все Иваном Петровичем кличут. Значит, ты мой тёзка.
- По всему выходит, что так, но это дело не меняет, - сердито отворачиваясь к окну, уныло замечаю я.
- Как это не меняет? – уже весело смеётся мужчина, – да ещё как меняет. Да, брат, недаром ваш город все называют бандитским Петербургом. Видать тебе крепко досталось от этих мужиков.
- Было дело, Иван Петрович.
- Ладно, Ваня, эти бутылки мы всё же выбрасывать не станем, зачем же добру зря пропадать, а вот как раз с помощью их мы сможем с тобой немного поправить своё здоровье. Кстати, мне здесь мои родственнички насовали в пакеты всякой всячины, которую мы вместе с тобой должны оприходовать до моей станции. Как ты на это смотришь?
- Делайте, что хотите, Иван Петрович, – вновь укладываясь на мягкий диван, устало отвечаю я.
- Так, так, – суетится мужчина, - где тут у меня разносолы всякие?
- Иван Петрович, а вы петербуржец или сибиряк, – тихо интересуюсь я.
- А что, разве я не похож на сибиряка, – мягко улыбается мне мужчина. – Конечно, сибиряк, Ваня, а в Питер приезжал, чтобы проведать дочку, которую уже не видел четыре года.
- Иван Петрович, а вы где живёте и чем занимаетесь, - приподнимаясь на локтях, опять интересуюсь я. – Вы знаете, не всегда в жизни можно встретить доброго и отзывчивого человека. И вообще, мне кажется, что наш мир постепенно погружается в трясину мракобесия, пошлости, алчности и коррупции.
- Ну, Ваня, ты это немного преувеличиваешь в отношении нашего мира, но всё - же ты, конечно, в чём-то прав. Жить в нашем мире становится с каждым годом совсем не просто, – серьёзно замечает Иван Петрович. – В прошлом, Ваня, я кадровый военный, служил в элитном авиационном полку под Екатеринбур-
гом. Пришлось мне и в Афганистане с душманами повоевать и своими глазами увидеть кровь молодых совсем пацанов, которые, умирая, кричали: «Мама!». В восемьдесят пятом году мы ушли из Афгана, казалось бы, выполнив свой воинский долг, но с тяжёлым осадком на сердце на всю оставшуюся жизнь. Ну, а после возвращения из Афганистана мою часть расформировали, а меня отправили в отставку.
- Так вы, Иван Петрович, теперь совсем не у дел? – осторожно спрашиваю я.
- Да почему же не у дел, Ваня, - широко улыбается мне мужчина, - конечно, у дел. Сам понимаешь, в наше время надо как-то барахтаться, чтобы оставаться на плаву и жить. После Афгана у меня ещё было что-то припасено на всякий непредвиденный случай, вот я и решил открыть свою конеферму. Вначале, Ваня, трудновато было, то одного не хватало, то другого, но со временем дела мои пошли в гору, и теперь я достаточно уважаемый человек в своём крае.
- А где вы живёте, если это не секрет?
- Секрета в этом, сынок, никакого нет, да и тебе, Ваня, - своему тёзке я всегда скажу.
Под Иркутском есть небольшая таёжная деревушка «Глухово», где я и веду своё хозяйство. Кстати, мне сейчас позарез требуются молодые энергичные партнёры по бизнесу, а там народ, сам знаешь какой – без царя в голове. Давай, Ваня, двигай ко мне, деньгами тебя не обижу, и жильё тебе мигом определю. Ну, что ты решил?
- Да мне, Иван Петрович как-то неудобно набиваться к вам, вы же меня ещё совсем не знаете.
- А здесь и знать нечего, - смеётся мужчина, - у тебя же, сынок, всё на лице написано, кто ты и что ты. Значит, договорились, Ваня, - хлопает меня по спине Иван Петрович.
- Значит, договорились, - опуская голову на руки, тихо отвечаю я.

***

Спать совсем не хочется. Уже давно на небе просияли яркие звёзды, а я всё сижу над раскрытой синей тетрадью и волна воспоминаний, одна за другой накатывается на меня. Перед моим мысленным взором проплывают дорогие моему сердцу люди: отец с матерью,
дед, Анжелика, мои товарищи по военной службе, добрейший Иван Петрович, так безвременно ушедший в иной мир и многое такое, что на протяжении всей моей жизни грело мне душу. Сделав последнюю запись в тетрадке, я закрываю её и беру с полки сборник афоризмов великих людей. Самые интересные места в этой книге у меня заложены большим количеством закладок и каждый раз я вновь и вновь перечитываю дорогие моему сердцу мысли давно ушедших великих людей: «…Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой короткой. Ведь настоящее для всех равно, а, следовательно, равны и потери, и сводятся они всего-навсего к мгновению. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, что я не имею?»
«…В неведении своём мы уподобляемся детям, которые гордятся своим умением ходить без посторонней помощи и слишком упоены своими успехами, чтобы почувствовать руку матери на плече. Когда же мы пробуждаемся, мы видим, оглядываясь назад, что Бог всегда вёл и поддерживал нас.
« …Если надежда на бессмертие – обман, то ясно, кто обманутые. Не низкие, тёмные
Души, которые никогда не подходили к этой великой мысли, не те сонные, легкомысленные люди, которые довольствовались чувственным сном в этой жизни и сном мрака в будущей, не те себялюбцы, узкие совестью и мелкие мыслью и ещё более мелкие любовью, – не они…Обманутые – это все те великие и святые, которых почитали и почитают все люди. Обманутые – все те, кто жил для чего-то лучшего, чем своё собственное счастье, и отдал свою жизнь за благо людей».
«…Смерть по своей сути чудовищна, в ней заключены потрясающие разум немыслимые крайности: она скупа – не оставляет умершему ничего, она щедра - …всех оделит своей милостью; она жестока – лишает жизни дорогих людей, она милосердна – умерщвляет тиранов и заклятых врагов; она сильна – перед ней падают ниц даже сильные мира сего, она слаба, - так как не в силах уничтожить жизнь на Земле».
« …Всю жизнь человек заботится о своей одежде, теле и удовольствиях, забывая, что одежда превращается в лохмотья, тело – в прах, удовольствие - в ничто. Лишь о душе он не заботится, хотя никто не знает, во что превращается она».
«…Ребёнок приходит в мир со сжатыми кулачками: весь этот мир мой, и быть ему в моих руках. Человек покидает мир с раскрытыми ладонями: вот, я не забираю с собой ничего».
«…Жизнь подобна разгоняющемуся поезду: в детстве мы любуемся открывающимся пейзажем, в зрелости – отворачиваемся и желаем быстрее достичь станции, а в старости движение действительно ускоряется и мы стараемся замедлить его, но неизбежно прибываем на конечный пункт, где нас ждёт крушение, а может быть и нет…»
Я ещё долго пролистываю сборник афоризмов и мыслей великих людей пока не замечаю, что начинает светать, и первые лучики яркого солнечного света начинают играть на обоях моей комнаты. Положив книгу на полку, я подхожу к окну и с замиранием сердца вслушиваюсь в пение птиц, которые первые своими звонкими голосами приветствуют наступающий новый день. Я бросаю на подоконник окна несколько крошек хлеба и любуюсь быстрыми и суетливыми синицами, которые небольшой стайкой охотно склёвывают моё очень скромное подношение. Я стою у раскрытого окна, дышу полной грудью и, вдруг, замечаю, что моё внимание сосредоточено в данный момент на каком-то смутном пятнышке, которое мелькает между стволами берёз небольшой рощицы перед моим домом. С каждой минутой это пятнышко начинает приобретать вполне ясные очертания, которые мне уже давно знакомы и дороги.
- Да нет, - сам себя мысленно успокаиваю я, – этого просто не может быть.
Но вскоре, все мои сомнения быстро перерастают в твёрдую уверенность, после того как я слышу до боли знакомые мне звуки аккордеона. Отбросив в сторону синюю тетрадь я с колотящимся от счастья сердцем выбегаю на двор и, на ходу вскочив на своего любимца – трёхлетнего вороного жеребца Пегаса, пулей лечу в сторону рощи.
- Но, как и откуда Анжелика смогла узнать мой адрес, - летя навстречу ветру, лихорадочно соображаю я.
И тут мне вспомнились слова Ивана Петровича, сказанные им в поезде: «… да вот дочку хотел проведать свою в Питере…».
- Так, значит, он писал ей обо мне, - ликовал я в душе, подгоняя рукой своего любимца Пегаса. - Господи, да в такое невероятное совпадение даже трудно поверить! Анжелика – дочь Ивана Петровича?! Всё, к чёрту всех мыслителей и философов, это ещё не мой конечный пункт, где ждёт меня крушение поезда, а наоборот – это златые врата в тот ещё многолетний мир счастья и любви, до которого мы с Анжеликой всё же благополучно добрались, сохранив в себе силу духа на будущую нашу счастливую жизнь…

***















 

Другие произведения автора:

Реквием по детству

Последний хоровод

Толстяки

Это произведение понравилось:

Елена Нацаренус