Учитель. Глава 15.

После завтрака, по инициативе Кати, кинули жребий. Сереге выпало сопровождать девушек в процессе их славной исторической работы на бренных развалинах деревушки, а мы с Юлей оставались в лагере готовить обед и охранять имущество. Договорившись о времени трапезы, компания исследователей деловито покинула стоянку; некоторое время я различал шорох зарослей, голоса, серегины покашливания, затем глухо хлопнула дверца автомобиля, и все стихло. Дьявольское место глотало посторонние звуки, как пучина океана - утлые деревянные лодчонки, легко восстанавливая царящую вокруг депрессивно-готическую гармонию мрачной смесью зноя, стрекота кузнечиков и тяжелого, сенно-пряного аромата трав.

Я посмотрел на часы, показывающие без трех минут девять.

- Что будем делать? - сей риторический вопрос был абсолютно неуместен, но чрезвычайно актуален. - У нас еще уйма времени.

- Не знаю, - Юля, обхватив колени, задумчиво смотрела в погасающий костер.- Наверное, надо поспать.

- Где? - с угрюмой иронией поинтересовался я. - В палатке через десять минут можно будет запекать индейку ко Дню Благодарения. В районе кострового - жарить яичницу. Вокруг - ни единого более или менее приличного деревца, позволившего бы укрыться в тени его кроны. Плюс еще проблема - чертовы комары. Заедят ведь насмерть... Знаешь, Юленька, - философский источник бурной кипящей струей вырвался откуда-то из недр моей души, - я подумал тут... Зря я затеял эту глупую игру. Тогда, когда я навернулся с горы, надломился не только мой позвоночник. Сломалось еще что-то... Сломалась жизнь... Старая, прошлая жизнь, когда я считал себя непобедимым и бессмертным... Теперь я - просто жалкая развалюха, такая же серая обыденность, как и другие мои сограждане. Можно собрать и склеить по кусочкам тело, но жизнь... Разбитую жизнь не склеишь. И дух разбитый, прежний дух, тоже... Все, пора в отставку. Теперь мой удел - каменная коробка, горшок под кроватью и теплый плед... И этот поход расставил все точки над "i"...

- Господи, Валера! - Юля смотрела на меня широко открытыми глазами. - И это я слышу от тебя?! От человека, половину прожитой жизни проведшего в лесу?! Да разве может такой человек... имеет разве право сказать, что его дух разбился при падении со скалы?! Ты привык заливать свои проблемы водкой - вот и все! Водка - это лучшее средство от городских проблем, но вместе с тем она глушит в тебе способность справляться с собой самим! Мы все страдаем этим в городе - все не можем с собою справиться! Ты заглушил в себе эту способность, но здесь, в геопатогенных зонах, природа не подставляет человеку вторую щеку, когда он бьет ее по одной! Здесь она учит сына своего правилам хорошего тона, а иногда и мстит ему! А ты не хочешь этого понять, плачешь, как маленький мальчик, когда его слегка пожурили за провинность! Если ты и вправду никуда не годишься, лучше тебе уехать... Иначе... Иначе ты можешь погибнуть...

Признаюсь честно - сия гневная тирада крепко зацепила меня за живое. Мало того, что вашего покорного слугу отчитали, как нашкодившего мальчишку. Непонятая и непринятая откровенность - всегда крайне обидное явление, с отвращением отвергнутая - тем более. Большей частью в процессе человеческого общения разочарование и грусть вызывает не сам конкретный поступок, а некая коварная подоплека, выставляющая все действия обидчика, словно на ладони, и злорадно их демонстрирующая.

- Тебе просто показали, что ты не бессмертен, - под моим серьезным взглядом Юля значительно сбросила обороты; голосок ее зазвучал осторожнее, хотя по-прежнему весьма уверенно, - а ты... - она потупила глаза и замолчала. - Прости, Валера. Я не хотела тебя обидеть...

- Ладно, - хмуро отозвался я. - Замнем. Только знаешь... Не тебе меня в могилу списывать... Заработать себе на жизнь я еще в состоянии...

Вместо ответа на сей грубый выпад, Юля обвила меня руками и положила голову на плечо. На стоянке господствовало закономерное в таких случаях молчание.

- Ты сильно обиделся, Валера? - произнесла, наконец, Юля.

- Нет, - буркнул я, закуривая сигарету. - Понимаю, что проявил слабость, пускаясь разглагольствовать о всякой чуши. Несколько лет сидячей жизни поневоле превратят тебя в хилого дурня. Так что обижаться надо только на себя.

- Ты восстановишься, - пообещала Юля. - Главное - не сдаться в этом походе...

Я хотел было крепко съязвить, однако юлины пальчики так восхитительно зарывались в мою шевелюру, что даже мерзкое физическое состояние, казалось, движется на попятную. Давно забытые ощущения медленно, но верно добавляли угля в кочегарки главной пусковой системы организма; кровь понеслась по сосудам со скоростью гоночного автомобиля, и в голове против воли, подобно сменяющимся слайдам, стали проскакивать смелые и откровенные мысли.

- Как ты думаешь, - я не замечал, что уже отвечаю на ласки девушки, - если ближайшее время мы проведем в палатке, тепловой удар нас не хватит?

- Уже успокоился? - Юля усмехнулась; ее рука, восхитительно бархатная и теплая, проникла под камуфляж и заскользила по груди.

- Куда там! - отозвался я, чувствуя, что через пару минут потеряю самообладание. - Я не говорил тебе, что твое общество ассоциируется у меня с Древним Египтом?

Впрочем, последний комплимент был излишним. Клеопатра просто-напросто схватила меня и без разговоров потащила в палатку.

Другие произведения автора:

А мы пойдем на север

Не то время

Ночь на железной дороге