ПОСЛЕДНИЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Андрей Лоза

Глава I.
Поздним вечером одинокий старик в сером плаще и тёмно-серой шляпе стоял на троллейбусной остановке. В его серых глазах застыл немой вопрос, даже не вопрос, а, скорее, непонимание. Казалось, он находится в какой-то прострации.
Неподалёку от него, возле билетного киоска, который был уже давно закрыт, молодая пара шумно целовалась. Их не смущало присутствие старика – его просто для них не существовало. А были лишь они и их любовная страсть. Они с трудом оторвались друг от друга лишь когда подъехал троллейбус и шипение открываемых дверей напомнило им о чём-то. Смеясь и держась за руки, они вбежали в него и уселись на задних сидениях, будто сразу вспомнив, что их существо требует продолжить прерванное занятие.
Старик, казалось, не замечал всего этого. Не было ни пары, ни троллейбуса. Был лишь он, а, может, и сам он только казался. Толстая водитель, немного привстав, крикнула старику:
- Эй, мужчина, вы садитесь в троллейбус?
Он ничего не ответил.
Она повторила:
- Мужчина, вы едете? Этот троллейбус последний, больше этой ночью не будет!
Старик отозвался тишиной.
Женщина проворчала себе под нос: «Чудной какой-то!», и, закрыв дверь, покатила к следующей остановке, надеясь, что последний троллейбус кому-нибудь нужен, как и её бессонная ночь.
Старик провожал огни отъезжающего троллейбуса печальным взглядом. В его серых бездонных глазах читалось сожаление и, возможно, упрёк. Упрёк чему-то или кому-то…

Глава II.
Я проснулся…
А лучше бы я спал дальше, не видя всего того, что оказалось миром забот и трусости. Но в тот миг явь указала мне дорогу в другой мир.
Какое поистине безумие – заснуть вечером дома, в белой постели, здоровым человеком, а на утро проснуться на непонятных жёлтых простынях, со связанными руками, душевнобольным… В психиатрической больнице №13…
Через минуту к моей кровати подошли трое. Лысый, долговязый, очень худой представился доктором и главным специалистом по моей болезни (о которой я ничего не знал). Второй, а вернее – вторая, мужеподобная здоровенная баба оказалась заведующей отделением, в котором я находился. Её прозвали «Молчаливой» из-за того, что она почти всегда молчала. Ну, и третий субъект, низкий, противный, вечно хихикающий старикашка – самый старый санитар по прозвищу «Евдоха». Рассказывали, будто он сам – бывший пациент, который остался здесь работать. Как и большинство его соратников по санитарному ордену, он читался невменяемым, так как «срок годности» на этой работе у него давно истёк, и, если верить слухам…
«Молчаливая» держала в руках картонный квадрат серого цвета. Лысый спросил, явно обращаясь ко мне:
- Какой цвет вы наблюдаете на этом квадрате, а?
Я с улыбкой посмотрел на него и ответил:
- Ну конечно же, серый!
Все трое с пониманием переглянулись. В их глазах читались показная скорбь и сожаление. Лысый вздохнул, записал что-то на листке в своей папке, прописал мне какие-то лекарства и собирался ретироваться, увлекая за собой всю свиту. Я прокричал им вслед:
- Но позвольте, по какому праву я нахожусь здесь?! Я здоров, как и вы! Мне необходимо срочно позвонить в институт, где я учусь!
Все мои причитания остались без ответа…
Я всё лежал и не мог успокоиться. Как развязать эти простыни? Как убежать из этого безумия? Я что-то кричал им всем о своих правах, плохо осознавая всю реальность происходящего. Помню, как пришла медсестра в сопровождении амбала-санитара и без каких-либо объяснений уколола мне в плечо какую-то дрянь. Я пытался высвободиться, но все мои попытки были тщетны…

Глава III.
Мне ничего не оставалось, как попытаться успокоиться и сосредоточиться на проблеме внутри себя. Когда моё дыхание и сердечный ритм пришли в норму, я ещё немного полежал с закрытыми глазами, стараясь не замечать, ни запаха, ни шума вокруг. Спать не хотелось, но я чувствовал, что лекарство, которое мне укололи, начало действовать, как-то притупляя сознание. Сколько времени я так пролежал, не помню. Всё это больше напоминало какой-то сон или кошмарное видео. Когда я открыл глаза, прямо перед моим лицом склонилась громадная морда санитара-амбала. С кривой ухмылкой Большой брат – а именно так называла амбала больничная братия – процедил мне сквозь зубы:
- Смотри мне, не рыпайся!
Развязал тугие простыни, которыми я был связан. Руки его были похожи на совковые лопаты, а физиологически он походил на медведя. Я с удовольствием растёр онемевшие руки, привстав с кровати, опустил ноги на пол. Перед моим взором предстала необычная картина. Прямо напротив меня, по левую сторону, через проход лежал старик, уставившись огромными серыми глазами в потолок, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Подальше от него, возле следующей кровати на полу на коленях стоял мужчина средних лет. Обложившись иконами, он что-то шептал (очевидно, молитву). Язык, на котором он говорил, мне показался английским.
По правую сторону от меня находились три кровати, две из которых были свободны, а на третьей, в углу, лежала краснощёкая женщина непонятного возраста. В глазах её застыла боль. Время от времени она выкрикивала то чьё-то имя, то ничего не значащее слово, например: «Игорь», «погода», «вино», «Коля», «собака» и т.д. Меня удивило, что никому из них ни до кого не было дела, их не беспокоило происходящее вокруг.
Сзади, за моей спиной, находились две двери. Одна вела в умывальник с туалетом, вторая – в мир, откуда приходили люди в белых халатах. Прямо передо мной находились огромные двери-ворота со множеством всевозможных замков. По углам, под самым потолком, стояли, очевидно, две видеокамеры, замаскированные под вазоны со свисающей искусственной берёзкой. Вазоны зачем-то двигались, крутились из стороны в сторону. Никто из моих соседей не обращал на них внимания. Мне почему-то вспомнился телепроект «Дом-2», и я улыбнулся своей мысли. А ведь, может, я действительно на каком-нибудь реалити-шоу? А почему бы и нет? Абсурд какой-то!

Глава IV.
Но вернёмся к старику. Я встал с кровати, подошёл к нему и спросил:
- Прошу прощения, здравствуйте. Вы давно здесь? И как вас зовут?
Он моментально отреагировал (чем немало удивил меня), встал, протянул руку и представился:
- Иван Николаевич Фокин. Нахожусь здесь, милейший, более тридцати лет, а точнее – тридцать один год, по причине своих принципов и убеждений.
Я в ответ пожал его руку и представился:
- Андрей, студент. Мне двадцать два.
Старик улыбнулся и тихо произнёс:
- Именно в таком возрасте меня отправили сюда…
С сожалением взглянул на двери-ворота, потом, как будто стряхнув с себя какое-то наваждение, спросил:
- Молодой человек, а вы знаете, зачем вы тут?
- Нет, - быстро ответил я.
- Я так и знал, - воскликнул Иван Николаевич и продолжил, - Значит, вы не такой, как все, и вы не потеряны для Бога, поскольку незнание указывает путь к истине. Если, конечно, незнание беспокоит вас. Но об этом мы поговорим после, а пока отдыхайте. Полежите, понаблюдайте за нашими соседями. И, пожалуйста, не бойтесь Большого брата – он не так страшен, как кажется на первый взгляд.
И он быстро поведал историю нашего санитара-надзирателя.
Оказывается, Большой брат действительно был когда-то надзирателем в исправительной колонии. Взяв у зеков деньги на чай, чувствуя свою безнаказанность, пропил их. За что получил ржавой трубой по голове, заработав сотрясение мозга. Виновного так и не нашли, так как этот печальный эпизод произошёл тёмной ночью на производственной зоне. Рядом никого не оказалось. С работы его уволили по болезни, он, вроде бы, даже лечился в этой больнице.
- А сейчас отдыхайте. У вас сегодня и так необычный день. А информация, когда её много, утомляет.
На этих словах наш разговор прекратился, и мне действительно удалось уснуть. Мне снились всякие ужасы: вампиры, драконы, рыжие собаки и почему-то троллейбусное депо.

Глава V.
Сколько я так проспал, не знаю. Меня разбудил какой-то непонятный шум.
Верующий «Англичанин» – а именно так называли соседа старика – стоял над Иваном Николаевичем и душил его, под нос причитая:
- Сало вздумал в великий пост есть, а?
Иван Николаевич, казалось, не сопротивлялся, а просто лежал, сжав, кулаки, и синел на глазах.
Я бросился на «Англичанина». За моей спиной послышался скрип открываемой двери: это Большой брат пришёл мне на помощь.
Мы с трудом разжали руки на шее старика, отшвырнув «Англичанина» так, что он упал на пол. Я кинулся растирать Ивану Николаевичу уши и щёки, думая, что он без сознания. А старик, прокашлявшись, рассмеялся и проговорил:
- Даже умереть принципиальным не дают…
Я с недоумением присел на кровать к старику.
«Англичанин», укрывшись чудо-иконой, плакал, читая молитву на русском языке, но коверкая его на английский лад.
Иван Николаевич взглянул на меня и тихо произнёс, обращаясь только ко мне:
- Ты пойми его, он верит в своего Бога, именно так. И отбирать у него его убеждения мы не имеем права. Каждую ночь, примерно в три часа, он встаёт с постели, становится на колени и бьёт головой в пол двенадцать раз. Он верит, что через боль и страдания обретёт спасение души, - старик вздохнул. – Но это – его вера и его убеждения. Когда мы раньше говорили с ним, он старался обратить и меня в свою веру. К своему БОГУ. Я объяснял ему, что моё понимание Бога немного другое. И что истина у каждого может быть своя. «Нет, - говорил он мне. – Истина одна, а значит, и мы все должны быть, как один. Это ад говорит в тебе!». Я ответил ему, что ад и рай со своими разногласиями настолько ужились, что даже не ссорятся, пребывая на территории моего «Я». Когда мне хочется, я ем, когда я хочу спать – я сплю и т.д. А он мне: «то нельзя» и «так нельзя».
Вот так мы с ним и перестали общаться. Он, чтобы досадить мне, - Иван Николаевич улыбнулся, - стал специально произносить русские слова на английский манер…
Ты пойми, Андрей, я уже стар, и мой вопрос решён. Моя жизнь почти прошла, а вот ты?.. Ведь ты не знаешь: эти двери-ворота открываются лишь один раз в год. И через них здорового человека (если, конечно, таковым окажется хоть один из нас) выпускают. Это мы называем «Последний троллейбус». Человек выходит в общество, где его ждёт «свобода»: система, пожирающая каждого мыслящего индивида, социальные устои. Но здоровым здесь окажется тот, кто отречётся от своих убеждений и принципов, тот, кто на серое скажет «синее». Это у них тест такой.
(Тест Люшера основан на эксперименте установленной зависимости между прочтением человеком определённых цветов (оттенков) и его текущим психологическим состоянием. Из имеющихся в арсенале психологов прожективных тестов только тест швейцарского психолога М.Люшера за короткое время (10 минут) может дать столь глубокую и обширную, свободную от сознательного контроля испытуемого, характеристику его внутренних диспозиций.
Во всём мире тест Люшера успешно применяется для:
• Самодиагностики и коррекции своего психологического состояния;
• Проведения судебно-психологической экспертизы;
• Анализа внутреннего состояния трудновоспитуемых подростков и несовершеннолетних преступников с целью направленной глубинной коррекции их поведения и т.д., и т.п.)

- Я знаю, - продолжал очень тихо Иван Николаевич, - что за нами круглосуточно следят и Большой брат здесь больше для проформы. Мне кажется, что даже наша краснощёкая соседка – подсадная, она работает (я думаю) на систему. Её часто уводят куда-то на два часа. А возвращается она с гостинцами, чисто вымытая, в новой одежде. Тебе всего лишь надо обмануть их, - сказав это, старик начал оглядываться по сторонам. – Ты пойми: для обмана тоже нужны убеждение и талант…
Глава VI.
Когда старик лёг спать (а внешность у Ивана Николаевича была именно стариковской), «Англичанин» поднялся и направился в сторону умывальника. Проходя мимо меня и как будто немного замешкавшись, быстро наклонился и шёпотом, в самое ухо, попросил пройти с ним. Я без особого желания последовал за ним. Войдя в умывальник, «Англичанин», обернувшись ко мне лицом, произнёс:
- Молодой человек, вы общаетесь с человеком, не достойным носить такое звание, как «человек». В его случае он не венец природы, - а конец. Ибо его конченность доказана поступками. Посудите сами: этот мерзкий грешник утверждает, что истина у каждого своя, и что вера и понимание – разные, и мы не вправе учить человека, если он не хочет верить и жить согласно канонам!
Я молчал.
Тогда он начал приводить разные доводы и примеры о том, что Иван Николаевич часто смеётся, много спит и много ест, радуется каждому дню, когда этого делать просто нельзя.
Грустно было смотреть на этого человека. Он был для общества здоровым, но так и не мог различить нужный цвет, называя серый то жёлтым, то красным в зависимости от настроения. Лысый и «Молчаливая» называли его добрым самаритянином, он был их любимчиком. Они верили, как и он, в одного и того же Бога. Их любовь заключалась в догмах и историях болезней.
«Англичанин» говорил и дёргал меня за рукав, пытаясь при помощи жестов убедить меня, что говорит правду. Я отвечал ему, что всё понял, но сам считаю старика хорошим человеком, и что я тоже думаю, что у каждого из живущих на земле есть право жить не так, как велит закон. И у каждого человека должно быть право выбора: как жить, что говорить и даже что есть и пить. «Англичанин» с горечью сплюнул на пол и, процедив: «И ты туда же! Да ну вас к нечистому!», убежал.
Умыв лицо и руки, я хотел посмотреться в зеркало. Но зеркала не было. Раз в неделю приходил парикмахер стричь и брить нас. Ничего страшного, похожу пока небритым. Плохо другое…
Я не желал принимать всерьёз новых правил. Конечно, Иван Николаевич говорил правду. Но мне не хочется лгать ради свободы. И для меня серое всегда останется серым.
Когда я вернулся, старик уже не спал. Он смотрел в пол, себе под ноги, когда я подошёл и сел напротив. Старик оторвал от пола взгляд, заглянул мне в глаза и произнёс…

Глава VII.
- Я устал от своих убеждений. Мои принципы мешают мне жить полноценной жизнью. Вот скажи, ты такой молодой, ты должен знать ответ на этот вопрос: что наполняет жизнь красотой и смыслом?
- Мне кажется, - ответил я, - что это любовь…
- Конечно же, мой друг, любовь! Я люблю свои убеждения, но эта любовь не взаимна. Она не приносит плода. Когда я умру, мои принципы умрут вместе со мной. И что останется?
Я внимательно слушал речь старика, и меня удивляла глубина сказанного. Ведь истина – не в устах говорящего, а в ушах слушающего (умение отследить, отсеять нужное).
Иван Николаевич продолжал:
- Ты можешь любить не идею, а женщин, которые народят тебе много талантливых детей, красивых и умных, как их отец. После твоей любви останется потомство. Понимаешь?
Его глаза светились ярким светом. Я с удивлением отметил про себя, что серый цвет необычайно красив. Какая-то небесная красота. А может, эту красоту глазам придаёт выражение мысли? К словам, которые говорит человек, для убеждения нужны глаза.
И я почувствовал, как во мне что-то меняется. Но что именно?
- Ты хочешь жить? – с грустью в голосе спросил Иван Николаевич. – Подумай, тридцать лет здесь! Кому это надо? Принципам? Надо ли это тебе? Посмотри на меня. Кто я? Больной и старый, моё имя – это история болезни. Ты молод и полон сил, но твоя гордость и твои убеждения приносят тебе страдания. Я предлагаю тебе отказаться от них, но при этом выйти отсюда.
Я молчал.
- Когда-то я встал на этот путь, не зная другой полнокровной любви. Знаешь, мне часто снится красивая женщина, которая говорит со мной о наших несуществующих детях. Ты только представь: мои мысли и мои убеждения красивы своей грубой правдой. Но пламя моей любви к ним меркнет в сравнении с этой новой любовью. Это безумие – любить призрак! Я надеюсь, что, может быть, этот призрак – дух моих принципов и эта женщина – плод моих убеждений…
Я встал, извинившись перед стариком, сославшись на головную боль, пошёл в умывальник. Умывшись холодной водой, немного постоял там. Вернулся в палату, лёг на кровать и, закрыв глаза, начал размышлять о том, что сказал старик…

Глава VIII.
…Возможно, старик прав, возможно, действительно цена нашей жизни – ложь? Ведь система работает круглосуточно, отбирая своих, перемалывая чужих… Как хорошо, что я заметил эти две камеры под потолком… Кода мы беседовали со стариком, они повернулись в нашу сторону и замерли…
Что мне делать?
Старик прав. Как правда и то, что серое – это серое…
В таких мыслях прошёл вечер. Ночью я плохо спал. А ранним утром Иван Николаевич объявил мне, что сегодня – воскресенье. Я удивился:
- Как вам удаётся сориентироваться? У нас ведь нет ни часов, ни календаря…
Он с улыбкой ответил:
- Парикмахер приходит по воскресеньям, баня тоже в этот день. Да и «последний троллейбус» приходит 31 декабря, а значит, мы знаем и когда Новый год. Примитивно, конечно, таким образом следить за временем, но другого варианта у нас нет.
Баня находилась внизу под нашей палатой. Вход в неё был расположен в умывальнике, но целую неделю на дверях висел навесной замок.
Кругом одни замки и решётки…
…«Англичанин» отказался мыться с нами: всё ещё не мог забыть обиду, нанесённую нашим общением. Причина, конечно, серьёзная, чтобы не мыться. А может, в пост нельзя мыться лишний раз? Не знаю!
А вот «Краснощёкую» повели в баню вместе с нами, но мыли её в отдельной кабине. Говорю «мыли», так как мы с Иваном Николаевичем мылись сами.
После помывки нам выдали новые пижамы фирмы «Адидас», а старые забрали и выбросили. Бюджет этой больницы мог позволить себе такую роскошь: сын какого-то крупного бизнесмена, совладельца этой больницы и местного магазина «Адидас» находился где-то в этих же казематах, лечась от наркотической зависимости.
Когда мы поднялись в палату, парикмахер уже ждал нас. Мы пропустили вперёд «Краснощёкую», а сами стали ждать своей очереди. Пока мы ждали, Иван Николаевич затеял разговор о таланте.

Глава IX. Диспут.
- Гений – значит талант, - начал старик.
- Я не спорю, гений обязательно талантлив, так как гений – это вершина таланта, - отозвался я. – Пожалуйста, Иван Николаич, не начинайте снова диспут из ничего!
- Молодой человек, научитесь слушать и то, что вам нравится, и то, что не нравится!
Я продолжил начатую мысль:
- Талантливым может быть любой человек. Главное – найти своё место и стихию.
- Да пойми ты, Андрей, суть в другом! Вот посмотри. На мой взгляд, гений – от слова «гены». Заложенный потенциал, развитие которого зависит не только от нас. Раскрытие нашего таланта приходит из каких-то внешних факторов и обстоятельств. То бишь внутреннее раскрывается через внешнее: воспитание, ситуации, боль, страх и т.д. Мы открываем дверцы эмоций, при этом двигаются механизмы нашей структуры, задействуя какие-то кнопки заложенных в нас генов. Талант основывается на чувстве…
- Симпатии или ненависти? – воскликнул я.
- Это уже другой вопрос и другая тема. Не перебивай, - недовольно проворчал старик. – Талант я могу отнести к науке, искусству, спорту наконец. Но вот, простите, сказать: «талантливый крестьянин или механизатор» не могу. Просто умелец или специалист. Но не талант. Пойми ты, что, например, в условиях лабораторий, залов, сцен талантов множество. А в условиях жизни, для простых смертных – один: выжить (заработать себе на хлеб).Это – не талант, а желание потребителя, потребность.
Разговор наш, как всегда, подошёл к тому моменту, откуда мы всегда начинали. Каждый из нас остался при своём мнении. Но я согласился с тем, что талант – не болеет. Болезнь – лишь путь, который открывает новые границы и перспективы. Примеров множество.
Нонсенс заключается в том, что БОЛЕЗНЬ и ПЕРСПЕКТИВЫ как-то не вяжутся по смыслу, но…
Вот один из примеров (из тысяч примеров, миллионов).
Известная писательница-детектив, будучи очень больной, написала свою первую книгу. У неё на тот момент не было ни известности, ни, казалось бы, каких-либо перспектив. Болезнь была очень тяжёлой, и первая книга могла оказаться единственной. Но в итоге она выздоровела, написала множество хороших книг, её популярность растёт изо дня в день.
Болезнь талантливому человеку указывает путь вместе со стремлением ЖИТЬ.
Пришла очередь стричься Ивану Николаевичу, потом – моя.
Наступил вечер. Нам принесли телевизор (на 2 часа) с огромным кабелем и шнуром. И мы в присутствии Большого брата просмотрели две передачи - «Голос верующего» и «Песню года». Мне почему-то показалось, что это были записанные передачи. Как оказалось, я был прав. В следующее воскресенье всё повторилось. И в последующие…
Время бежало не по дням, а по неделям. Единственным нашим развлечением было молчание. Это походило на игру. Но, как только приносили завтрак или обед, наши культура и воспитание заговаривали в нас: «Приятного аппетита!». А дальше всё переходило в разговор или какой-нибудь не лишённый интереса спор.
Лысый и «Молчаливая» приходили один раз в неделю и в каждый свой приход показывали нам серый квадрат, не уставая спорить с нами, что он – синий.
Так прошло более шести месяцев.
И вот в одно прекрасное утро…

Глава Х.
Когда мы с Иваном Николаевичем что-то бурно обсуждали, к нам подошли наши доблестные и неутомимые Лысый и «Молчаливая». В руках у заведующей, как всегда, был квадрат. «Англичанин» на вопрос о цвете назвал квадрат оранжевым, «Краснощёкая» вообще отказалась говорить. Старик поднялся с кровати и гордо произнёс:
- Серый!
Лысый, собираясь уходить, поспешно обратился ко мне:
- А вы, молодой человек, что скажете?
Я бросил взгляд на квадрат и сразу даже не поверил в то, что увидел. Квадрат был синим! Я спросил:
- Зачем вы поменяли квадрат?!
Мне раздражённо повторили:
- Цвет, какой вы видите цвет?
- Синий! Я на этом квадрате вижу синий цвет!
Лысый воззрился на меня с интересом, что-то отметил в своих записях, улыбнулся и произнёс:
- Прекрасно, молодой человек, прекрасно!
«Молчаливая» окинула меня каким-то недоумевающе-недоверчивым взглядом и поспешила вслед за доктором, который уже приближался к выходу.
Когда дверь за ними захлопнулась, Иван Николаевич вызвал меня в умывальник и сказал:
- Наконец вы, Андрей, поняли, что так будет лучше для всех и ваш отказ от истины пойдёт вам во благо.
 Я с недоумением уставился на него:
- О чём это вы? Это от каких истин я отказался?
- Ну как же? – прошептал Иван Николаевич. – Вы только что назвали серое – синим (истину – ложью)!
- Иван Николаич, прошу вас, не обвиняйте меня в том, чего я никогда не совершал и не совершу! Вы себя хорошо чувствуете?
- Тиш-ш-ше! Нас могут подслушать! – прошипел старик. – Чувствую я себя очень хорошо, но вот вы, по-моему, заболели…
С этими словами он резко развернулся и вышел.
Мне не понравились ни тон его, ни сама беседа…
Постояв ещё минут пять, я вернулся в палату и улёгся на свою кровать. Старик тоже лежал, обернувшись ко мне спиной.

Глава XI.
На следующий день снова пришли Лысый и «Молчаливая» (с ними вместе пришёл и тот третий субъект, «Евдоха»). В руках у «Молчаливой» был неизменный квадрат, но зачем-то и в руках у «Евдохи» были два таких же, одинаковых квадрата. Все поздоровались, затем выжидающе уставились на меня. Я отозвался:
- Добрый день! – и поинтересовался:
- А что, уже одного квадрата мало, и вы принесли весь свой запас?
Лысый с улыбкой ответил:
- Так надо, такие правила. И каждый раз их будет всё больше. Вот ответьте-ка лучше, что вы видите в руках у этих добрых людей?
- Три квадрата синего цвета.
Я услышал, как слева от меня старик с трудом подавил крик. Раздался глухой стон. Все присутствующие обернулись в сторону Ивана Николаевича. Он лежал, как ни в чём не бывало, но по щекам его катились слёзы.

Глава XII. Система.
На протяжении трёх месяцев эти трое приходили ко мне беседовать, принося с собой множество одинаковых квадратов.
Старик больше не проронил ко мне ни слова. Как будто меня больше не было в этой комнате.
Мыться по воскресеньям он ходил в обществе «Англичанина», и, по-моему, они прекрасно ладили друг с другом. Во всяком случае, «Англичанин» теперь читал свои молитвы, упоминая в них Ивана Николаевича. А я жил в мире, в котором была проведена невидимая черта-граница. Я был один. Даже «Краснощёкая» как будто возненавидела меня. В её псих-лексиконе появились такие слова, как «предатель», «институт», «мелочь».
Так бежали дни, недели, месяцы…
Как-то вечером вошли Большой брат с «Евдохой». «Евдоха» объявил нам, что послезавтра будет «последний троллейбус», а значит, всем подарят подарки к Новому году.
На следующий день к нам неурочно пришёл парикмахер. Оказывается, он пришёл только ко мне. После того, как меня привели в порядок, Большой брат повёл меня в те двери, из которых всегда появлялись «Лысый» и «Молчаливая». За дверью оказался длинный коридор со множеством дверей по обе стороны. Он подвёл меня к одной из них, прошептал мне в ухо: «Веди себя хорошо», улыбнулся и постучал в дверь. Из-за двери послышалось:
- Войдите!
Большой брат открыл дверь и пропустил меня внутрь, а сам остался за дверью.
За огромным столом восседали пятеро мужей в чёрных костюмах. Все смотрели в мою сторону с грозным интересом. Их взгляды прошивали меня насквозь, они смотрели как будто сквозь меня в стену. Мне стало больно изнутри, и я едва справлялся с дрожью в суставах. Все они были похожи друг на друга: и ростом, и лицами, и взглядами. Чувствовалось, что все они очень злы.
После пятнадцатиминутного «рентгена» каждый из них записал что-то на листах, лежащих перед ними. Тот, что посредине, обращаясь ко мне, гулко изрёк:
- Идите и будьте счастливы. Завтра вас переведут к здоровым. А сейчас отдыхайте.
Я вышел. Большой брат ожидал меня и, ничего не спросив, отвёл обратно в палату.
Когда я вошёл, старик сидел на моей кровати и, казалось, ждал меня.

Глава XIII. Последний конфликт.
Я подошёл и сел напротив. Он внимательно взглянул на меня и впервые за последних пару месяцев спросил:
- Ну что, Андрей?
Я ответил, то завтра ухожу в большой мир.
Иван Николаевич вздохнул и сказал:
- Тот мир полон забот и трусости, но даёт шанс сосуществовать всем вместе.
- Я устал спорить с вами, - произнёс я. – Для меня серые вещи останутся серыми, синие – синими и так далее.
Он в ответ проронил:
- Они сломали тебя. Ты стал одним из них. Когда я говорил тебе, что лучше отказаться от принципов, сам в душе надеялся, что ты останешься верен истине и скорее умрёшь здесь, но не предашь…
- Что вы называете предательством?! – воскликнул я.
- Всё, милый мальчик, всё! Ты пошёл путём, который сломил твою гордость и растоптал твой дух. Ты говоришь с уверенностью о вещах, которые в настоящем мире истины не существуют! Ты оскорбил небесный серый цвет, назвав его синим!
- Да вы сумасшедший! – заорал я. – Да с чего вы в конце концов взяли, что небесный цвет – серый?! Небо бывает и синим, и серым, и красным, и розовым, и голубым! Это вы не хотите ничего видеть, кроме серого цвета! Я заметил, вы даже не смотрите на квадрат, отвечая на вопрос докторам! В мире существует много разных цветов! Да, да, вы – сумасшедший! Принципиальный сумасшедший! Вы добровольно находитесь здесь!
Иван Николаевич тяжело поднялся и, грузно ступая, вышел в умывальник. Когда он вернулся, глаза его были красны. Было ясно, что он только что плакал. Ничего не сказав, он лёг и отвернулся от меня…

Глава XIV. Наступило завтра.

Большой брат внёс ёлку и поставил в угол, напротив кровати «Англичанина». «Евдоха» принёс кульки с подарками и разложил их под ёлкой.Один подарок был не упакован – это была резная икона. «Евдоха» прокомментировал её присутствие, обращаясь к «Англичанину»:
- Это тебе, «Англичанин, мученики из пятого отделения передали. Я сам присутствовал, когда их мучили, а они её изобретали.
Вошли Лысый и «Молчаливая». Поздоровавшись с нами, Лысый отдал приказ открыть ворота.
«Евдоха» и Большой брат бросились выполнять указание. Лысый повернулся ко мне и торжественно произнёс:
- Сегодня у вас праздник! Вы здоровы, и вы выходите в наше общество полноценным человеком и гражданином. Прощайтесь!
«Англичанин» благоговейно опустился на колени, воздел руки к потолку и произнёс:
- Слава Богу Всевышнему и велико Его исцеление на людях! Слава Тебе, Боже, за раба Твоего исцелённого!
«Краснощёкая» прокричала:
- Новый год! Скорее! Бегите!
Иван Николаевич пристально смотрел на меня. В глазах его читалась ненависть, кулаки сжаты. Было видно, что он с трудом сдерживает себя.
Я старался не смотреть ему в глаза. На душе было тяжело…
С шипением, как у троллейбуса, распахнулись двери-ворота, и за ними я увидел множество людей с цветами и транспарантами. Они что-то кричали мне, размахивая лозунгами. От толпы отделилась красивая девушка с букетом роз. Я шагнул ей навстречу, так и не сказав никому прощальных слов. Когда двери за моей спиной начали закрываться, я оглянулся и взглянул в глаза старику…

Глава XV.
…Иван Николаевич стоял и ждал, когда закроются двери. Ему был ненавистен этот молодой человек, ставший таким же, как все обычные люди. Он ненавидел весь этот мир, который заставляет мыслить и чувствовать не так, как того хочет сам человек…
Но в последний момент Андрей обернулся и посмотрел в глаза старику.
Иван Николаевич увидел, что глаза парня смеются, он даже подмигнул старику как-то символически, словно давая понять что-то. И в этот самый миг Иван Николаевич, кажется, понял…
Рука его дёрнулась в знак приветствия. Но двери уже закрылись…
Спустя какое-то время они с шипением открылись снова, в палату внесли троих сонных молодых людей – двух парней и девушку. Их положили на свободные кровати и привязали жёлтыми простынями так, чтобы они не могли шевельнуться.
Иван Николаевич, казалось, не видел и не слышал всего этого. Он лежал, смотрел в потолок и улыбался. По щекам его стекали слёзы. Наконец-то он ощущал себя счастливым отцом…

Другие произведения автора:

Жалеть?

КОНЦЕПЦИЯ ДРУЖБЫ

НАРКОТИК…