Новые
Меню
17
После полудня Аня проводила маму Веру домой: у неё внезапно поднялась температура. Дети подросли, и теперь она спокойно оставалась с ними одна. Ближе к вечеру Аня тоже почувствовала озноб, и на всякий случай надела на лицо медицинскую маску. Не хватало ещё детей заразить. Уложив их спать, Аня померила температуру: она подскочила за тридцать восемь. К полуночи температурный столбик поднялся ещё выше. Мучивший её холодный озноб усилился, и головная боль была жутко невыносимой.
- Это не боль, а какая-то пытка, - Аня подошла к кроваткам и потрогала детей. - Вроде не горячие. Ничего... Скоро таблетка подействует, и озноб спадёт.
Она вернулась в кровать. Воспалённые глаза вновь поймали блестящую снежинку, висевшую на люстре с Нового Года. Белый потолок плыл над ней, а слабый свет ночного светильника казался ярким и раздражающим. Аня повернулась на бок и закрыла глаза. Сквозь полудрёму, в голове у неё закружились бредовые картинки. Они возникали чередой, превращаясь в приглушённый вязкий сон. Ане казалось, что тёмное пространство держит её в капкане, не выпуская из очерченного круга. Откуда-то издали до неё доносился звук монотонного скрипа: словно старый ржавый фонарь, зацепившийся за такой же ржавый гвоздь, нудно болтается на ветру. Она пыталась кричать, но у неё получился безмолвный сдавленный выдох без звука.
- Прости меня, - говорила она губами. - Я хотела, чтобы всё у нас было по-другому.
Темнота растворилась и чёрной дымкой упала к её ногам. Она стояла в обшарпанном коридоре перед ведущими вниз ступеньками в грязный подвал. Что-то тревожное было там, в той подвальной глуши. Сбросив чёрные туфли на высоких каблуках, она осторожно стала спускаться по липким ступеням. Жирно, скользко, противно... Серая паутина по углам, мрачные стены, и мутный свет от покрытого пылью единственного плафона. Ноги липли к ступеням так, что ей приходилось отрывать их, пытаясь при этом не поскользнуться. Мерзкое зрелище, когда поднимаешь ступню от пола, а за ней тянется клейкая жирная грязь.
И вдруг она увидела Даньку... Он стоял внизу и укоризненно качал головой: «Не ходи». Она даже услышала его шёпот, тихий и просивший: «Не ходи вниз». И она замерла на месте, стараясь не спугнуть видение и продлить миг встречи.
- Данечка... Родной мой. Ты только не уходи. Дай руку, - прошептала она, пытаясь дотянуться до него.
Она даже шагнула на пару ступенек вниз, чтобы дотронуться рукой. Данька спустился ниже и настойчиво прошептал: «Не ходи вниз». Она стояла по щиколотку в липкой грязи в страхе поскользнуться и улететь в зияющую под ногами чёрную яму. Данька стал медленно таять в тёмном провале подвала, и она обречённо прошептала в глухую черноту:
- Нет... Не уходи. Я так долго не видела тебя.
Между ними с треском взорвался плафон, затянутый со всех сторон паутиной, почти не пропускающей свет.
Аня резко вздрогнула и проснулась. Липкий пот застилал лицо, и от него слегка пощипывало глаза. Ночник над кроватью отбрасывал на потолок тусклый круг света. И только тут она почувствовала мирно посапывающего сына у себя под боком. Она не помнила, когда перенесла детей к себе, отгородив одеялом противоположный край. Данька лежал поперёк кровати, раскинув пухлые ноги, а Никита спал рядом, уткнувшись носом в её плечо.
- Господи-и... Мои же вы сладкие. Может, вы сами перебрались сюда из кроваток? - прошептала она в горячке. - Вот и правильно. Вот и славно. Только вы можете спать спокойно на папином месте.
Аня протёрла лицо лежавшим на подушке полотенцем и прислушалась к себе. Таблетки подействовали. Её больше не знобило и стало даже жарко. И только тут, с откровенной явью, в её проснувшееся сознание вернулся сон. Он прокручивался в голове до мельчайших подробностей. Осторожно встав с кровати, Аня поправила Никите руку и подошла к висевшей в углу спальни Данькиной фотографии. Вглядываясь в лицо, она выпила оставленную на столике воду и попросила его:
- Данька, я хочу видеть тебя. Не отталкивай. Приходи. Я соскучилась, - он молчал, добродушно улыбаясь ей с цветной фотографии в рамочке.
- Привет. Возлюби ближнего своего. И прости за всё.
- Привет. Мне уже не важно. Зачерствело.
- Хочешь фото своё покажу? Я подрался вчера. Один глаз вообще заплыл, темнота. А под другим чёрный фингал.
- С утра и про мордобой. Вообще ни в какие ворота. Теперь пару недель синий ходить будешь.
- В твои ворота я точно не пройду, это их осквернит.
- Ты боишься, что они совсем захлопнутся?
- Люблю, чтобы всё нараспашку и с открытыми окнами. Только куда мне до женщин, созданных из осколков звёзд.
- Распахнешь тебе окно, а там злобный и хитрый котяра. Придётся тапком выгонять.
- Опять молнии мечешь? Я и на тапок согласен.
- Ну так... Если в приоткрытые окна, то только тапком. В дверь надёжных впускают.
- Значит, ключик у надёжного Ивана. Это выносит мне мозг.
- Да что ты... Я же покинутая и никому ненужная. Одна дорога - к чукчам. Окситоциновый страдалец.
- Чё?.. Я не знаю, чё это такое.
- Это гормон счастья в организме.
- Значит, я счастливый. А ты лицемерка. Ты кроме себя никого не любишь. Я засох от ожидания.
- Так отключись и не звони.
- Нет. Я в химическом опьянении. Пожелай мне хорошего утра.
- Где же я тебе такое утро возьму?
- Я счастливый человек, подогретый винными парами. Я соберу себя и пойду дальше. Моменты слабости - за кадром.
- Это что? Перезагрузка?
- А ты ненасытная на моё внимание к тебе. Я вот с вечера и до утра на свадьбе был.
- Это там ты так перехлестался?
- Да. Так получилось. Вроде пели, плясали, а как буза попёрла не помню.
- Понятно. Гармонист плохо играл, или плясуну что-то мешало.
- Да нет... Под конец всё было. Я вроде в основном прощался, чтобы ножками побыстрее и подальше. И вдруг - опаньки! Прилетело. Ответку надо было делать.
- Правду ты, конечно, не скажешь, но не один раз прилетело. Это точно.
- Да ты не расстраивайся, пройдёт. А если скучно, так другой номерок набери. К тебе приедут, прибегут, и даже приползут. От чистого сердца.
- Не сомневаюсь.
- Хочешь я словечко ему за тебя скажу? Номер у меня есть.
- Говорят, что бодягу надо к синякам прикладывать. Быстрее пройдёт.
- Не печалься, у меня есть кому горячий лоб потрогать. Сама понимаешь, никак нам без этого.
- Ты духовно перегружен сегодня.
- Чё?.. Да пофиг. Не первый раз. Погоди-ка, а то весь мысленный процесс впал в кому. А-а... Вот ты говоришь, что любовь основа всего. Любовь к умершему, это тоже основа? Нифига себе основа!
- Не тронь, это не твоё.
- Гордыня хлещет. А по факту, ты злобная лицемерка. У тебя сердце чёрное. Живи теперь с этим.
- Буду жить. Даже без вашего участия.
- Друзья опять сказали, что это развод и ты меня обманываешь. За это и полез в драку. Я знаю, что ты есть. И Иван есть.
- Еще с бабушкой посоветуйся. Она уверена, что ты умник-разумник и лучше всех кашку кушаешь.
- У меня зубы разболелись.
- Вот же проклятая гармошка, даже в зубы отдаёт. Наверное, все девчонки там твои были.
- Можешь выдохнуть спокойно. В погоне за дешёвой любовью мужики теряют себя. А у меня нет никого, только ты в сердце.
- Это-то понятно. А вот от твоих «чё», милый, у меня дрожь по коже идёт.
- Спасибо. Я уже милый. Это нормально.
- Стараюсь хоть чем-то тебя обрадовать.
- В ближайшем цветочном киоске оплачено двадцать пять белых роз. Забери.
- Зачем ты это сделал? Не трать на меня деньги. Но всё-таки приятно.
- Забери и покажи потом фото. Пока. Всё. Убёг я.
Последний день апреля и наступит очередной май. Безнадёжный. Второй май без Даньки. Аня шла за розами в небольшой цветочный салон. Улыбнувшись, приветливая и густо накрашенная блондинка достала букет из витрины и подала записку, где размашистым мужским почерком было написано: «Как с куста. И только для тебя».
- Ну и как он вам? - Аня подняла глаза на девушку. - Приличный?
- Да. Вполне хороший молодой человек. Вежливый, симпатичный и приятный.
- Спасибо за букет. Только это не человек, а сплошное противоречие. Недоразумение какое-то, - она вышла из салона.
После полудня в гости забежал Иван. Дети дружно залопотали на своём языке и, как ни странно, он их понимал. Аня думала, что только она знает их тарабарский лепет, и иногда даже бабушкам переводила настойчивые просьбы внуков. И она заметила, что со временем стала более спокойно принимать приход Ивана. Привыкла... Иван играл с детьми на ковре, а она украдкой посматривала на него, боясь начать давно мучивший её разговор. Взглянув на неё пару раз, он неожиданно спросил:
- Поговорить хочешь?
- Иван... Вы ведь встречались с Анатолием, разговаривали. Расскажи о нём.
- Что тебе сказать? Приятный внешне, смуглый. В нём есть не славянская кровь. Возможно, татарская. Уж больно тёмная кожа, да и черты лица позволяют так думать. Женщинам нравятся такие. Упрям, и эта черта в нём главная. Настырный и упорный. Могу в чём-то ошибаться.
- Что упрям, я знаю. По звонкам и переписке.
- Хитёр, и даже сильно. Изворотлив, умело уходит от невыгодного ему вопроса. Заметно агрессивен, и пытается гасить это в себе.
- Неужели всё так грустно? Положительное в нём ведь тоже есть.
- Есть. Думаю, что умеет держать мужское слово, дорожит мужской дружбой. Такие не предают. Такой если решил, то будет идти до конца. Возможно, он уступит или отойдёт в сторону, но только из чувства сострадания или для нового прыжка. Разбег, так сказать. Он чувствует человека, пытается залезть в душу и вытянуть всё нужное для себя.
- Мне кажется, что у него в жизни произошла трагедия, только он не говорит об этом. Возможно, это связано с первой женой.
- Да, в нём чувствуется больная струна. В порыве злости, думаю, он может контролировать себя, но не до конца, - Иван отвечал, продолжая играть с детьми.
- Вот и страшно. Вдруг в порыве злости или отчаяния он что-нибудь натворит с собой.
- Да ну! - воскликнул Иван. - Он любит себя. У таких людей хорошо работает чувство самосохранения.
- Он часто лжёт. Я чувствую это и не всегда верю. И в то же время настолько боюсь, что не могу резко прекратить наши разговоры. Не знаю... Почему-то мне жалко его. Ему бы женщину добрую, и он бы успокоился.
- Вот он и нашёл тебя. Он уверен, что ты с ним уйдёшь.
- Куда? - удивлённо спросила она. - Он вообще ничего не говорит о себе. Неужели я настолько глупа, чтобы пойти с детьми неизвестно куда.
- А если бы знала о нём, то пошла бы?
- Нет. Он несдержан и не контролирует свои эмоции.
- Он останется таким. И не исключено, что однажды ты будешь послана далеко. И ты уйдёшь. Только не думай, что я пытаюсь нарисовать тебе плохой образ.
- Я сама это знаю. Просто интересно узнать человека, а он закрыт.
- Он не изменится. Ты глубоко ошибаешься, если веришь в его перемены. Мне кажется, что он надел маску, в которой ты должна его видеть. Рано или поздно она слетит, и он покажет себя во всей красе. Если он хочет, чтобы ты вышла к нему, то почему тогда закрыт?
- Он говорит, что узнаю всё при встрече. Я не хочу, чтобы он видел меня. Пусть успокоится.
- Если человек нужен, то ты и про гордость и про свой характер забудешь. А у него самолюбия через край, - Иван катал с Никитой по полу очередную машинку.
- Иван, не говори ему обо мне. Вообще ничего не говори. Он закрыт, так и я от него буду закрыта.
- Хорошо. Хоть бы раз мне просто Вань сказала, - он улыбнулся.
Весна в разгаре... Она же тоже женщина. Открытая и мечтательная. Ветреная и воздушная, в коротенькой юбочке-солнышке, с новорождёнными запахами свежести и набухших почек. Сама земля в это время меняется, наполняя мир жизненным светом. Совсем недавно природа спала под толстым слоем снега, а теперь расправляется и тянется к солнцу. Почему ранней весной так приятна первая зелень? Потому что к наступлению лета к ней привыкаешь. А дальше... Дальше начинается красота.
Торопливо распуская застоявшиеся листочки, зелень займётся в полную мощь и нальётся новой природной силой. Вскоре наберут цвет черёмуховые веточки, а там и кусты сирени горделиво украсят крупными соцветиями каждый палисадник. Белыми, лиловыми или сиреневыми. Вслед за черёмухой и сиренью, притягивая к себе грозно жужжащих ос и пчёл, выпустят бело-розовые лепестки местные яблоньки. Опадая, они щедро раскинут под собой нежный лепестковый ковёр.
Сегодня ночью за окном стонал ветер, и сквозь сон Аня прислушивалась к его звукам. К утру всё затихло, и оно показалось ей через чур молчаливым. Низина, где проходила река, затягивалась чуть заметной зеленью на деревьях. Теперь там плачут берёзы, стекая на землю соком из повреждённых зимними ветрами крупных ветвей. Иван принесет им большую банку сока. С полигона. Вот и Иван... А может, и правда - Ваня?.. И какая бы ни была погода, весна всё равно будет радовать своим приходом.
- Привет. Спасибо тебе.
- Привет. За что?
- Ожоги осознаёшь, когда огонь потушат. Пока горишь - срабатывает шок. А ты думаешь: а, была не была.
- О чём ты? Сгорел на работе?
- Сгорел от тебя. Один пепел под ногами.
- Толя... Я сама однажды сгорела. Данька тоже мечтал построить большой дом с балконом и просторной лужайкой. И чтобы там бегали дети.
- Никто не знает правды, что ждёт нас впереди. Мы привыкли жить ложью и боимся правды. Я общаюсь с Иваном. Вы стали дороги мне оба. Ты с ним?
- Ты пьян? Я слышу по твоему голосу.
- Да. И в этом ты виновата. Я отдал тебя ему.
- За меня не надо решать. Я не вещь, которую отдают.
- Глупая. Равнодушная чёрствая корка. Ты ему нужнее, чем мне.
- Ты придумал себе красивую сказку.
- Только в конце глупые сказочники остаются с разбитыми соплями.
- О чём ты говоришь? Ты бредишь.
- Нет, моя хорошая. Ты прекрасно поняла, о чём я говорю.
- Толя... А хоть в чём-то я была тебе полезной?
- Да. С тобой я смог уценить дешёвых и понять цену дорогому. А ещё полки в душе протёр, да сердце подлатал.
- Тебе нужна женщина.
- Моя женщина - ты. Будь счастлива. Живи. Если ты дальше будешь так оплакивать мужа, то точно попадёшь в психушку.
- Там кормят плохо и санитары злые.
- Иди к Ивану.
- А может, мне потратить жизнь на детей?
- Всё уже случилось. Иди. К сухому чёрствому солдату.
- Он не такой, ты его не знаешь.
- Иди. Тебе же всё равно с кем быть. Чувства не обманешь, они со мной. Ты будешь скучать по мне.
- Решено, пойду. Надо только над взглядом томным поработать. Надеюсь, я не опоздала.
- Ты никуда не опоздала, но поторопись.
- Да. Решено. И к чёрту смуглых мужчин с горящими глазами.
- Издеваешься?
- Отчего же? Хочу роскошного мужика с шикарными мускулами. За это можно простить ему прошлое.
- Думаю, что оно богатое. Я не знаю его прошлое. Да и знал бы, не сказал. Это его личное дело.
- Всё. С завтрашнего дня начинаю его хотеть.
- Такие у девчонок на примете. Смотри, не опоздай.
- Может, сразу его позвать? Он же просится.
- Вот ты и прокололась. Значит, не живёшь пока с ним. Бойся тогда, я точно сворую.
- Как его принять? Заменить красное вино на столе на коньяк?
- Глупая ты. Не морочь мне голову. Ты была с Иваном?
- Вечные твои сомнения, и как я от них устала.
- Волнуюсь, вдруг счастье почувствовать не успеешь. Погоны, они ведь такие, им разных подавай в их нелёгком подвиге. Так за окошко и смотрят.
- А всё равно. Кто-то даже не подозревает, что после сладких ночных забав у меня крылышки выросли.
- Смотри, а то будешь летать как та стрекоза, которая лето пропела. Результат знают все.
- О-о... Достижение! Ты помнишь басню о стрекозе. Планета перевернулась.
- А планета вертится с разными людьми. С белыми, тёмненькими, и даже чёрными. Может, стряхнуть кого-то хочет, или смыть. Может, меня?
- Да-а. Ты - мужчина без границ. Зеркалам иногда подмигивать надо, тогда и они улыбаются в ответ. Проверено.
- Эх, Аннушка. Коню бы по полям резвиться, грудь на ветру расправивши. Да травку свежую щипать. А он всё под седлом корчится.
- А может, конь ждёт свою порцию овса да руку хозяйки, что по гриве погладит.
- Не хотят хозяйки идти к мужикам, вечно проблемы наживающим. Со мной не хотят жить.
- Возможно, ты сам в этом виноват.
- Я злой и пью. А потом ругаюсь и дерусь.
- Человек сам решает - быть ему вольным или невольником.
- Прости, но даже ты не помогла бы мне. Однажды свою роль в моей жизни сыграл портвейн анапа. Напился и попал.
- Анапа - это тёплый красивый город.
- Анапа - это вино. А нажирающиеся в хлам ершом с водкой, это молодые мальчишки из училища слесарей. Бритые и стриженые. Они честнее тех, кто ходит с аккуратно выбритыми полосками на боку и стоячим хохолком на макушке. Иван, я уверен, знает про анапу, он детдомовский.
- Когда я училась на филфаке, то рядом с институтом было училище фрезеровщиков, токарей и слесарей. Местным мальчикам сильно хотелось общаться с девочками с филфака, это их возвышало в собственных глазах.
- И как? Получалось у них любить девочек с филфака? Или девочки-училки предпочитали будущих офицеров?
- Зря ты так. Один парень даже энциклопедию изучил, но так и не смог объяснить жанр этого чтива. Так и сказал, что книга про всё.
- На филфаках, видно, был недостаток в хороших мальчиках. Вот вы и бегали к фрезеровщикам. Святые тоже имеют грешное прошлое?
- Нет. Офицерам мы достались исключительно приличными девочками. На том и обласканы ими.
- Женщина злая нынче пошла, без всякого сострадания к фрезеровщикам. Кстати, редкая и дефицитная профессия. Не все же в университеты ломятся. Такие времена. Ты иди к Ивану, он не обидит. В сказке намного приятнее жить. Пока.
После полудня Аня проводила маму Веру домой: у неё внезапно поднялась температура. Дети подросли, и теперь она спокойно оставалась с ними одна. Ближе к вечеру Аня тоже почувствовала озноб, и на всякий случай надела на лицо медицинскую маску. Не хватало ещё детей заразить. Уложив их спать, Аня померила температуру: она подскочила за тридцать восемь. К полуночи температурный столбик поднялся ещё выше. Мучивший её холодный озноб усилился, и головная боль была жутко невыносимой.
- Это не боль, а какая-то пытка, - Аня подошла к кроваткам и потрогала детей. - Вроде не горячие. Ничего... Скоро таблетка подействует, и озноб спадёт.
Она вернулась в кровать. Воспалённые глаза вновь поймали блестящую снежинку, висевшую на люстре с Нового Года. Белый потолок плыл над ней, а слабый свет ночного светильника казался ярким и раздражающим. Аня повернулась на бок и закрыла глаза. Сквозь полудрёму, в голове у неё закружились бредовые картинки. Они возникали чередой, превращаясь в приглушённый вязкий сон. Ане казалось, что тёмное пространство держит её в капкане, не выпуская из очерченного круга. Откуда-то издали до неё доносился звук монотонного скрипа: словно старый ржавый фонарь, зацепившийся за такой же ржавый гвоздь, нудно болтается на ветру. Она пыталась кричать, но у неё получился безмолвный сдавленный выдох без звука.
- Прости меня, - говорила она губами. - Я хотела, чтобы всё у нас было по-другому.
Темнота растворилась и чёрной дымкой упала к её ногам. Она стояла в обшарпанном коридоре перед ведущими вниз ступеньками в грязный подвал. Что-то тревожное было там, в той подвальной глуши. Сбросив чёрные туфли на высоких каблуках, она осторожно стала спускаться по липким ступеням. Жирно, скользко, противно... Серая паутина по углам, мрачные стены, и мутный свет от покрытого пылью единственного плафона. Ноги липли к ступеням так, что ей приходилось отрывать их, пытаясь при этом не поскользнуться. Мерзкое зрелище, когда поднимаешь ступню от пола, а за ней тянется клейкая жирная грязь.
И вдруг она увидела Даньку... Он стоял внизу и укоризненно качал головой: «Не ходи». Она даже услышала его шёпот, тихий и просивший: «Не ходи вниз». И она замерла на месте, стараясь не спугнуть видение и продлить миг встречи.
- Данечка... Родной мой. Ты только не уходи. Дай руку, - прошептала она, пытаясь дотянуться до него.
Она даже шагнула на пару ступенек вниз, чтобы дотронуться рукой. Данька спустился ниже и настойчиво прошептал: «Не ходи вниз». Она стояла по щиколотку в липкой грязи в страхе поскользнуться и улететь в зияющую под ногами чёрную яму. Данька стал медленно таять в тёмном провале подвала, и она обречённо прошептала в глухую черноту:
- Нет... Не уходи. Я так долго не видела тебя.
Между ними с треском взорвался плафон, затянутый со всех сторон паутиной, почти не пропускающей свет.
Аня резко вздрогнула и проснулась. Липкий пот застилал лицо, и от него слегка пощипывало глаза. Ночник над кроватью отбрасывал на потолок тусклый круг света. И только тут она почувствовала мирно посапывающего сына у себя под боком. Она не помнила, когда перенесла детей к себе, отгородив одеялом противоположный край. Данька лежал поперёк кровати, раскинув пухлые ноги, а Никита спал рядом, уткнувшись носом в её плечо.
- Господи-и... Мои же вы сладкие. Может, вы сами перебрались сюда из кроваток? - прошептала она в горячке. - Вот и правильно. Вот и славно. Только вы можете спать спокойно на папином месте.
Аня протёрла лицо лежавшим на подушке полотенцем и прислушалась к себе. Таблетки подействовали. Её больше не знобило и стало даже жарко. И только тут, с откровенной явью, в её проснувшееся сознание вернулся сон. Он прокручивался в голове до мельчайших подробностей. Осторожно встав с кровати, Аня поправила Никите руку и подошла к висевшей в углу спальни Данькиной фотографии. Вглядываясь в лицо, она выпила оставленную на столике воду и попросила его:
- Данька, я хочу видеть тебя. Не отталкивай. Приходи. Я соскучилась, - он молчал, добродушно улыбаясь ей с цветной фотографии в рамочке.
- Привет. Возлюби ближнего своего. И прости за всё.
- Привет. Мне уже не важно. Зачерствело.
- Хочешь фото своё покажу? Я подрался вчера. Один глаз вообще заплыл, темнота. А под другим чёрный фингал.
- С утра и про мордобой. Вообще ни в какие ворота. Теперь пару недель синий ходить будешь.
- В твои ворота я точно не пройду, это их осквернит.
- Ты боишься, что они совсем захлопнутся?
- Люблю, чтобы всё нараспашку и с открытыми окнами. Только куда мне до женщин, созданных из осколков звёзд.
- Распахнешь тебе окно, а там злобный и хитрый котяра. Придётся тапком выгонять.
- Опять молнии мечешь? Я и на тапок согласен.
- Ну так... Если в приоткрытые окна, то только тапком. В дверь надёжных впускают.
- Значит, ключик у надёжного Ивана. Это выносит мне мозг.
- Да что ты... Я же покинутая и никому ненужная. Одна дорога - к чукчам. Окситоциновый страдалец.
- Чё?.. Я не знаю, чё это такое.
- Это гормон счастья в организме.
- Значит, я счастливый. А ты лицемерка. Ты кроме себя никого не любишь. Я засох от ожидания.
- Так отключись и не звони.
- Нет. Я в химическом опьянении. Пожелай мне хорошего утра.
- Где же я тебе такое утро возьму?
- Я счастливый человек, подогретый винными парами. Я соберу себя и пойду дальше. Моменты слабости - за кадром.
- Это что? Перезагрузка?
- А ты ненасытная на моё внимание к тебе. Я вот с вечера и до утра на свадьбе был.
- Это там ты так перехлестался?
- Да. Так получилось. Вроде пели, плясали, а как буза попёрла не помню.
- Понятно. Гармонист плохо играл, или плясуну что-то мешало.
- Да нет... Под конец всё было. Я вроде в основном прощался, чтобы ножками побыстрее и подальше. И вдруг - опаньки! Прилетело. Ответку надо было делать.
- Правду ты, конечно, не скажешь, но не один раз прилетело. Это точно.
- Да ты не расстраивайся, пройдёт. А если скучно, так другой номерок набери. К тебе приедут, прибегут, и даже приползут. От чистого сердца.
- Не сомневаюсь.
- Хочешь я словечко ему за тебя скажу? Номер у меня есть.
- Говорят, что бодягу надо к синякам прикладывать. Быстрее пройдёт.
- Не печалься, у меня есть кому горячий лоб потрогать. Сама понимаешь, никак нам без этого.
- Ты духовно перегружен сегодня.
- Чё?.. Да пофиг. Не первый раз. Погоди-ка, а то весь мысленный процесс впал в кому. А-а... Вот ты говоришь, что любовь основа всего. Любовь к умершему, это тоже основа? Нифига себе основа!
- Не тронь, это не твоё.
- Гордыня хлещет. А по факту, ты злобная лицемерка. У тебя сердце чёрное. Живи теперь с этим.
- Буду жить. Даже без вашего участия.
- Друзья опять сказали, что это развод и ты меня обманываешь. За это и полез в драку. Я знаю, что ты есть. И Иван есть.
- Еще с бабушкой посоветуйся. Она уверена, что ты умник-разумник и лучше всех кашку кушаешь.
- У меня зубы разболелись.
- Вот же проклятая гармошка, даже в зубы отдаёт. Наверное, все девчонки там твои были.
- Можешь выдохнуть спокойно. В погоне за дешёвой любовью мужики теряют себя. А у меня нет никого, только ты в сердце.
- Это-то понятно. А вот от твоих «чё», милый, у меня дрожь по коже идёт.
- Спасибо. Я уже милый. Это нормально.
- Стараюсь хоть чем-то тебя обрадовать.
- В ближайшем цветочном киоске оплачено двадцать пять белых роз. Забери.
- Зачем ты это сделал? Не трать на меня деньги. Но всё-таки приятно.
- Забери и покажи потом фото. Пока. Всё. Убёг я.
Последний день апреля и наступит очередной май. Безнадёжный. Второй май без Даньки. Аня шла за розами в небольшой цветочный салон. Улыбнувшись, приветливая и густо накрашенная блондинка достала букет из витрины и подала записку, где размашистым мужским почерком было написано: «Как с куста. И только для тебя».
- Ну и как он вам? - Аня подняла глаза на девушку. - Приличный?
- Да. Вполне хороший молодой человек. Вежливый, симпатичный и приятный.
- Спасибо за букет. Только это не человек, а сплошное противоречие. Недоразумение какое-то, - она вышла из салона.
После полудня в гости забежал Иван. Дети дружно залопотали на своём языке и, как ни странно, он их понимал. Аня думала, что только она знает их тарабарский лепет, и иногда даже бабушкам переводила настойчивые просьбы внуков. И она заметила, что со временем стала более спокойно принимать приход Ивана. Привыкла... Иван играл с детьми на ковре, а она украдкой посматривала на него, боясь начать давно мучивший её разговор. Взглянув на неё пару раз, он неожиданно спросил:
- Поговорить хочешь?
- Иван... Вы ведь встречались с Анатолием, разговаривали. Расскажи о нём.
- Что тебе сказать? Приятный внешне, смуглый. В нём есть не славянская кровь. Возможно, татарская. Уж больно тёмная кожа, да и черты лица позволяют так думать. Женщинам нравятся такие. Упрям, и эта черта в нём главная. Настырный и упорный. Могу в чём-то ошибаться.
- Что упрям, я знаю. По звонкам и переписке.
- Хитёр, и даже сильно. Изворотлив, умело уходит от невыгодного ему вопроса. Заметно агрессивен, и пытается гасить это в себе.
- Неужели всё так грустно? Положительное в нём ведь тоже есть.
- Есть. Думаю, что умеет держать мужское слово, дорожит мужской дружбой. Такие не предают. Такой если решил, то будет идти до конца. Возможно, он уступит или отойдёт в сторону, но только из чувства сострадания или для нового прыжка. Разбег, так сказать. Он чувствует человека, пытается залезть в душу и вытянуть всё нужное для себя.
- Мне кажется, что у него в жизни произошла трагедия, только он не говорит об этом. Возможно, это связано с первой женой.
- Да, в нём чувствуется больная струна. В порыве злости, думаю, он может контролировать себя, но не до конца, - Иван отвечал, продолжая играть с детьми.
- Вот и страшно. Вдруг в порыве злости или отчаяния он что-нибудь натворит с собой.
- Да ну! - воскликнул Иван. - Он любит себя. У таких людей хорошо работает чувство самосохранения.
- Он часто лжёт. Я чувствую это и не всегда верю. И в то же время настолько боюсь, что не могу резко прекратить наши разговоры. Не знаю... Почему-то мне жалко его. Ему бы женщину добрую, и он бы успокоился.
- Вот он и нашёл тебя. Он уверен, что ты с ним уйдёшь.
- Куда? - удивлённо спросила она. - Он вообще ничего не говорит о себе. Неужели я настолько глупа, чтобы пойти с детьми неизвестно куда.
- А если бы знала о нём, то пошла бы?
- Нет. Он несдержан и не контролирует свои эмоции.
- Он останется таким. И не исключено, что однажды ты будешь послана далеко. И ты уйдёшь. Только не думай, что я пытаюсь нарисовать тебе плохой образ.
- Я сама это знаю. Просто интересно узнать человека, а он закрыт.
- Он не изменится. Ты глубоко ошибаешься, если веришь в его перемены. Мне кажется, что он надел маску, в которой ты должна его видеть. Рано или поздно она слетит, и он покажет себя во всей красе. Если он хочет, чтобы ты вышла к нему, то почему тогда закрыт?
- Он говорит, что узнаю всё при встрече. Я не хочу, чтобы он видел меня. Пусть успокоится.
- Если человек нужен, то ты и про гордость и про свой характер забудешь. А у него самолюбия через край, - Иван катал с Никитой по полу очередную машинку.
- Иван, не говори ему обо мне. Вообще ничего не говори. Он закрыт, так и я от него буду закрыта.
- Хорошо. Хоть бы раз мне просто Вань сказала, - он улыбнулся.
Весна в разгаре... Она же тоже женщина. Открытая и мечтательная. Ветреная и воздушная, в коротенькой юбочке-солнышке, с новорождёнными запахами свежести и набухших почек. Сама земля в это время меняется, наполняя мир жизненным светом. Совсем недавно природа спала под толстым слоем снега, а теперь расправляется и тянется к солнцу. Почему ранней весной так приятна первая зелень? Потому что к наступлению лета к ней привыкаешь. А дальше... Дальше начинается красота.
Торопливо распуская застоявшиеся листочки, зелень займётся в полную мощь и нальётся новой природной силой. Вскоре наберут цвет черёмуховые веточки, а там и кусты сирени горделиво украсят крупными соцветиями каждый палисадник. Белыми, лиловыми или сиреневыми. Вслед за черёмухой и сиренью, притягивая к себе грозно жужжащих ос и пчёл, выпустят бело-розовые лепестки местные яблоньки. Опадая, они щедро раскинут под собой нежный лепестковый ковёр.
Сегодня ночью за окном стонал ветер, и сквозь сон Аня прислушивалась к его звукам. К утру всё затихло, и оно показалось ей через чур молчаливым. Низина, где проходила река, затягивалась чуть заметной зеленью на деревьях. Теперь там плачут берёзы, стекая на землю соком из повреждённых зимними ветрами крупных ветвей. Иван принесет им большую банку сока. С полигона. Вот и Иван... А может, и правда - Ваня?.. И какая бы ни была погода, весна всё равно будет радовать своим приходом.
- Привет. Спасибо тебе.
- Привет. За что?
- Ожоги осознаёшь, когда огонь потушат. Пока горишь - срабатывает шок. А ты думаешь: а, была не была.
- О чём ты? Сгорел на работе?
- Сгорел от тебя. Один пепел под ногами.
- Толя... Я сама однажды сгорела. Данька тоже мечтал построить большой дом с балконом и просторной лужайкой. И чтобы там бегали дети.
- Никто не знает правды, что ждёт нас впереди. Мы привыкли жить ложью и боимся правды. Я общаюсь с Иваном. Вы стали дороги мне оба. Ты с ним?
- Ты пьян? Я слышу по твоему голосу.
- Да. И в этом ты виновата. Я отдал тебя ему.
- За меня не надо решать. Я не вещь, которую отдают.
- Глупая. Равнодушная чёрствая корка. Ты ему нужнее, чем мне.
- Ты придумал себе красивую сказку.
- Только в конце глупые сказочники остаются с разбитыми соплями.
- О чём ты говоришь? Ты бредишь.
- Нет, моя хорошая. Ты прекрасно поняла, о чём я говорю.
- Толя... А хоть в чём-то я была тебе полезной?
- Да. С тобой я смог уценить дешёвых и понять цену дорогому. А ещё полки в душе протёр, да сердце подлатал.
- Тебе нужна женщина.
- Моя женщина - ты. Будь счастлива. Живи. Если ты дальше будешь так оплакивать мужа, то точно попадёшь в психушку.
- Там кормят плохо и санитары злые.
- Иди к Ивану.
- А может, мне потратить жизнь на детей?
- Всё уже случилось. Иди. К сухому чёрствому солдату.
- Он не такой, ты его не знаешь.
- Иди. Тебе же всё равно с кем быть. Чувства не обманешь, они со мной. Ты будешь скучать по мне.
- Решено, пойду. Надо только над взглядом томным поработать. Надеюсь, я не опоздала.
- Ты никуда не опоздала, но поторопись.
- Да. Решено. И к чёрту смуглых мужчин с горящими глазами.
- Издеваешься?
- Отчего же? Хочу роскошного мужика с шикарными мускулами. За это можно простить ему прошлое.
- Думаю, что оно богатое. Я не знаю его прошлое. Да и знал бы, не сказал. Это его личное дело.
- Всё. С завтрашнего дня начинаю его хотеть.
- Такие у девчонок на примете. Смотри, не опоздай.
- Может, сразу его позвать? Он же просится.
- Вот ты и прокололась. Значит, не живёшь пока с ним. Бойся тогда, я точно сворую.
- Как его принять? Заменить красное вино на столе на коньяк?
- Глупая ты. Не морочь мне голову. Ты была с Иваном?
- Вечные твои сомнения, и как я от них устала.
- Волнуюсь, вдруг счастье почувствовать не успеешь. Погоны, они ведь такие, им разных подавай в их нелёгком подвиге. Так за окошко и смотрят.
- А всё равно. Кто-то даже не подозревает, что после сладких ночных забав у меня крылышки выросли.
- Смотри, а то будешь летать как та стрекоза, которая лето пропела. Результат знают все.
- О-о... Достижение! Ты помнишь басню о стрекозе. Планета перевернулась.
- А планета вертится с разными людьми. С белыми, тёмненькими, и даже чёрными. Может, стряхнуть кого-то хочет, или смыть. Может, меня?
- Да-а. Ты - мужчина без границ. Зеркалам иногда подмигивать надо, тогда и они улыбаются в ответ. Проверено.
- Эх, Аннушка. Коню бы по полям резвиться, грудь на ветру расправивши. Да травку свежую щипать. А он всё под седлом корчится.
- А может, конь ждёт свою порцию овса да руку хозяйки, что по гриве погладит.
- Не хотят хозяйки идти к мужикам, вечно проблемы наживающим. Со мной не хотят жить.
- Возможно, ты сам в этом виноват.
- Я злой и пью. А потом ругаюсь и дерусь.
- Человек сам решает - быть ему вольным или невольником.
- Прости, но даже ты не помогла бы мне. Однажды свою роль в моей жизни сыграл портвейн анапа. Напился и попал.
- Анапа - это тёплый красивый город.
- Анапа - это вино. А нажирающиеся в хлам ершом с водкой, это молодые мальчишки из училища слесарей. Бритые и стриженые. Они честнее тех, кто ходит с аккуратно выбритыми полосками на боку и стоячим хохолком на макушке. Иван, я уверен, знает про анапу, он детдомовский.
- Когда я училась на филфаке, то рядом с институтом было училище фрезеровщиков, токарей и слесарей. Местным мальчикам сильно хотелось общаться с девочками с филфака, это их возвышало в собственных глазах.
- И как? Получалось у них любить девочек с филфака? Или девочки-училки предпочитали будущих офицеров?
- Зря ты так. Один парень даже энциклопедию изучил, но так и не смог объяснить жанр этого чтива. Так и сказал, что книга про всё.
- На филфаках, видно, был недостаток в хороших мальчиках. Вот вы и бегали к фрезеровщикам. Святые тоже имеют грешное прошлое?
- Нет. Офицерам мы достались исключительно приличными девочками. На том и обласканы ими.
- Женщина злая нынче пошла, без всякого сострадания к фрезеровщикам. Кстати, редкая и дефицитная профессия. Не все же в университеты ломятся. Такие времена. Ты иди к Ивану, он не обидит. В сказке намного приятнее жить. Пока.
