Музыка чужой жизни

28 января 2013 — Оксана Швецова

Музыка чужой жизни.

 
Музыка чужой жизни.
Пролог.

За день до официального выхода на работу, после первого декретного отпуска, я пошла "оценить", мое новое поприще - музей пароход "Св. Николай". Подходя, увидела девушку и обомлела: "С кем придется работать"!
Красная куртка, "умопомрачительные" туфли на платформе, вызывающе - короткая юбка и яркая помада.
Её мысли обо мне, уверена, да теперь, уже знаю точно, были еще хуже!
Классический серый костюм, брючный вариант и "супер" сосредоточенное и напряженное выражение лица.
Сквозь её шикарную улыбку и мою приподнятую правую бровь, пробивалась наружу фраза: "Нет! Мы несовместимы!"
В мысленном пространстве вышли на дуэльный отрезок.
-"Катастрофа!" - крикнула она.
- "Спокойствие, только спокойствие!" - процедила я, сквозь зубы.

Глава первая.

1998 год:
Нас по разному, вытащило из закоулков, не очень удачно складывающихся судеб. Это – наверное, для фатальных случаев не столь важно, кого и как. Она только начинала топать по жизни, не очень уверенно, но шумно, а я, успела наделать уже первых «ошибок», как говорят люди и буквально тут же замалевать их маркером.

«Потому что я знаю, когда человека бьют тем, что случилось, ему особенно больно...», сказала её мама.

«В конце ХХ века...», мне казалось, что с точки зрения исторического процесса - эти строки будут писаться спустя как минимум лет через 50, ну собственно так объясняли возможности аналитики и ведущие специалисты высшего учебного заведения существовавшего в моем городе. Как ни странно, написать эти строки можно достаточно скоро, «с потолка» собственных лет и опыта.
Так вот, «в конце ХХ века» жизнь главных героинь сюжета явно «удалась». В ней присутствовали все штрихи «тогдашнего благополучия».

Не престижные районы административного центра «большего края», в рамках современного процесса «глобализации общества», практически «задворки», остатки «великой культуры» или доктрины общества, если хотите: железными струпьями удерживающие каркас полуразвалившегося «монстра» устоев социализма, «светлое будущее» грозившее самыми радужными перспективами. Развлечений целый сонм, перечислять даже не хочется и просто рвущая на себе жилы мать, пытающаяся компенсировать все нехватки лаской, добром и непомерными трудовыми усилиями.
Наверное, так будут начинаться почти все дневники и мемуары великих и не очень, родившихся во второй половине 70-х и достигших 15-18 лет к тем самым «перестроечным» или 90-м, двадцатого столетия.

Помните сказку про лягушку, которая в отличии от её подружки по несчастью, взбила лапками молоко для масла и выбралась наружу, я часто её вспоминаю – жизнь заставляет. Мне не снятся сны про безвыходные ситуации. Я думаю, если бы был такой сон, то самый неудачный вариант видеть просвет, почти найти его и не добраться. Например в тонущем корабле, когда для того что бы доплыть до поверхности просто воздуха не хватило.

1921 год: Черная муть неба, раскрашенная белыми мазками извести, как будто неумелый маляр ковыльной кистью стены закопченной избы мажет. Март в тундре – месяц хитрый разгульный, по характеру как мышь летучая из старой легенды. Не птица и не животное, теплом не пригревает, да и морозам разгуляться не дает. Людей в заботах хороводит, путает, по болотам гоняет; каждый олень на счету. Часто, по старинке к нам – шаманам, как к лекарям обращаются, а как к «душевным приказчикам» теперь боятся. «Новая власть» на помощь долгая, а на расправу быстрая. Комиссар давиче сказал: «Нет ни верхнего мира вашего, ни нижнего – есть жизнь только на земле, сколько человеку отмерено, столько и проживет, а на разные болячки у нас врачи советские имеются. Будешь людям головы дурить своими побрякушками – суд при народный устроим!»
Вот и бояться люди, правда, в беду попадающий, да злыми духами нижнего мира человек до предсмертных мук доведенный, не очень то интересуется новыми «советскими законами», свои то капища по разорили давно...

1924 год:
- «И что до последнего за обруч этот окаянный цепляться?!»
-«Да плюнь ты! Культпросвет работникам сдадим, глядишь и на магарыч выменяем»
-«Смотри не проколи, а то совсем не возьмут!»

1925 год:
-«Зачем ты место культа фотографируешь? Пленку переводишь!»
-«Положено.»
-«Что положено? !Труп истлел! С осени лежит наверно...»

Музей 1935 год:
-«Смотри, пиши аккуратно: О, косая черточка, Ф, 3123. В карточку: Хорошей сохранности, на задней части железные подвески: олени, люди и птицы».

Мы просто сошлись на этом перекрестке судеб, именно судеб, как в историческом, так и в жизненном смысле, а потом просто разошлись на время, что бы встретиться позже. Тогда, мы не работали, а жили этим маленьким речным суденышком, казалось затерянным, но в тоже время прочно зацепившимся за жизнь своим существованием и, сыгравшим определенную роль в истории не только «большого края», но и страны.

Время было такое, во что бы то не стало, нужен был посетитель – это, наверное на душах каленым железом и выгорело.
В 1999 году на пароходе, было два случая в жизни его «опричниц». Причем об одном самом ужасном, громком не поддающемся, ни какому объяснению, знали все.
Есть такая штука интуиция, она когда подсказывает нам что - то, то обязательно развернуто – это просто мы, либо её не слышим и не видим, либо с радости, что «что-то почуяли», как та лягушка, находим опору под ногами, выскакиваем из крынки и дальше, действуем по своему усмотрению, а нет бы прислушаться, в тенек отпрыгнуть, дух перевести и подумать, свести «концы с концами», чтобы вся карта дальнейшей жизни, перед тобой легла.

Предтеча была не затейливой: менялась выставка. Нет воспоминаний какая была перед этим. Создавали новую: о жизни и культуре Народов Севера. Есть такие моменты в реэкспозиции, когда, часть экспонатов, раритетов бывает доступной. Фото на память, конечно же в тайне от остальных. Напялили на себя нагрудники, капоры, взяли в руки бубны, стучали не сильно, но звучно, как эхом по всему пароходу...звали чью - то судьбу.

Щелкали дешевой китайской «мыльнецой». И хранятся где- то в безвестном пространстве, оттиски на пленке, силуэтами двух «новоиспеченных шаманов», при полной амуниции и с полным не пониманием, вершащегося ритуала. Был вечер, место в городе еще не избитое, новое, попытки очагов культуры, совместить полезное с приятным. В трюме парохода открылось кафе. Публика приходила собственно с целью осмотреть «культурную достопримечательность», и с радостью узнавала, что можно выпить настоящего музейного кофе или «боцмановского чайку».
Все шло «рядком, да ладком», пока не случилось попытки «безбилетного пассажира».
Встреча посетителей на пароходе всегда ритуал особый.

Ступеньки из сиенита красные, потому что являются частью храма – культурного заведения, заложенного и построенного в честь столетия великого человека, сделавшего красный цвет символом перелома, перемен и сражений.
Он шел по ним вразвалочку, спиновая камешки и мелкий мусор. Я была в «трюме» парохода с экскурсией, она вышла к нему с улыбкой, словами приветствия и стоимостью входной платы. Подробности потасовки от моих глаз были сокрыты. Её увезла скорая после удара, его милиция. Нелепость, глупость и ужас от происходящего.
Временная лента расписана каракулями, неровными точками, как нотный стан. Перед тем как раскрыть всю цепь случайностей и совпадений, я сознательно прыгну почти на 13 лет вперед.

2012 год:
Конец марта. Я выскакиваю из дома, на часах 22:30, сбегаю по лесенкам в подъезде. Мысли: корвалол и еще эти дорогущие, как их... Ладно, бумажка в кармане, денег бы хватило. На улице пусто. Перешеек между местом проживания и аптекой практически не освещен. Кто-то торопливо идет, догоняет, идет почти параллельно. «Долго рядом, что за?!» Поворачиваю голову...
Что то поблескивает на крошеве тонкого льда, растоптанной лужи.
Видит только левый глаз, второй боюсь открывать...пока. Телефон? Симка, задняя крышка. Так, попробуем подняться: руки, ноги. Черт, верхняя панель! Пустые карманы, грязь...
Как долго восстанавливается душа? Шок, паника, ужас, глаза сухие. Слезы роскошь – на третий день.

Бубен не тяжелый, удобной крестовиной ложится в руку. Нет, не ложится, становится ее продолжением.
Удар. Звук не передать, при каждом соприкосновении с колотушкой, он разный. Поющий, гудящий, напоминающий эхо.
В случаи раритетности, вернее реликтовости, собирает в себя всю энергетику просьб, стенаний, благодарностей и не оплаченных долгов.
Удар. Просыпаются духи «-Кто пришел? -Отдай! Обращался?! –Помогли? –Верни если должен!». Ты просто продолжаешь чужую песню, обряд, камлание. Духи не видят лиц, не чувствуют времени, они приходят на зов.
Удар. И вписываешь в нотный стан судьбы новую мелодию, сам того не понимая. Вытряхиваешь пыльные эмоции: корчи, страдания, внезапные радости, размещая их как фигурки птиц и животных. Обереги ли? Или груз, тяжким бременем пытающийся согнуть и деформировать.

Глава вторая

“-Быстрее! Давай быстрее!!!

-Да не кричи ты! Пролью больше!

-Меньше в ложку набирай! Больше донесешь!

-Сам знаю!»

Стеклянные витражи, ловят отражения детских фигурок, быстро снующих то в одну, то в другую сторону. На просвет виднеется жилище древнего человека, а его фигура, сосредоточенная на жизненно важных занятиях кажется, силится повернуть голову в сторону детских криков.

«Древнейшие цивилизации на берегах Енисея» век XXI, пятый класс – классный праздник. Музейные будни – суета сует.

Накапливая знания, весь учебный год и закрепляя их, параллелями истории развития места рождения, школьники выплескивают напряжение учебных будней на подобных мероприятиях. И именно в этом месте музея, с которого начинается полнометражный рассказ «О земле Сибирской» они носят ложками воду, переливая её из одного сосуда в другой.

На Бирюсу пошли на «ложках»: гребли маленькими веселками, практически размером с увесистый черпак, по очереди. Зачерпывая и отбрасывая в сторону, каждый, свою порцию воды, как лепту – условие продвижения вперед.

Ложка инструмент индивидуального пользования. Раскручивая ленту времени, можно убедиться, раньше ложке придавали особое значение. По форме, она напоминает человеческий облик. Даже сегодняшнюю, бездушную, литую или алюминиевую ,завернув в кусок тряпицы можно превратить в подобие куколки.

Деревянные резали аккуратно. Неверное движение и испорченна заготовка, зачищали, делали гладкими и по «размеру едока».

Вечерами, вносили ложки свое звонкое разнообразие в простенькие деревенские оркестры. Веселым «треском кузнечика», оттеняя гармонь или балалайку.

«Бить баклуши» - на современный лад бездельничать, а на старорусский - умело на ложках наигрывать.

Поход получился интересным, но не много странным. Цели мы достигли, а вот задачи трансформировались. «Баклуши» били, но бить умело в унисон не вышло.

Может и не мудрено, состав «оркестрика» был не сыгран.

Из общих ощущений было лишь одно – опора, столп, защита, жизнь. Одна из нас, к этому моменту её нащупала , а другая кажется, начинала её терять, сомневаться. Мы как будто смотрели сквозь витрину с разных сторон, с напряжением вглядываясь вдаль, стоя друг напротив друга – у каждого своя перспектива и видимость. А рядом, как плетеный узор эмоций: смех, крики и вода «ложками».

Нет ничего бессмысленнее, чем то, что делает человек в попытке повторить природу. Однако, если особо не предавать этому значения, то первое ощущение от произведений подобного рода впечатляет.

Огромное водохранилище Сибирской реки, пересекаемое современными яхтами и моторными лодками не пугало потому, что не знали о реальном расстоянии, которое придется пройти. Для тех, кто не часто бывает на настоящем море, ощущения почти адекватное: зеленые горные массивы, издалека с неразличимыми породами деревьев, чайки - далекие и вовсе не «жадные» как «черноморские», можно сказать, даже не любопытные.

Не много сбивают с толку дачные постройки. У людей юга все добросовестнее, солидней.

Команда была смелой и хотя умений и сил явно не хватало, в общем, мы справились.

Шли, смеялись, чувствовали себя маленькими, но свободными «от дел мирских», правда, зависимыми от природной стихии. Проходящие мимо «серьезные суда», организовывали нам качку, не много пугали и заставляли волноваться. Три лодочки, маленькие и упорные.

На обратном пути «бывалые» крутили пальцем у виска, отпускали шуточки, бросали недоверчивые взгляды.

Красивые места на Бирюсе. Пещеры в горных откосах берегов, глубина воды - несколько десятков метров – «искусственная».

Есть фотография, на которой мы на лодочке внутри не большого свода. Без потайных ходов и выходов, просто сферический остаток от того что было сделано природой за несколько миллионов лет, и затоплено человеком за несколько часов. Лица с налетом испуга.

В ней и эхо - то какое то приглушенное, «захлебнувшееся». Вода черная как омут. Веками естественный природный ресурс, как убежище и место ночлега использовался, а теперь сосудом стал. С настоем силы необыкновенной, состава загадочного, по свойствам не определенного. Говорить громко, тем более кричать не хочется, кажется: выпорхнут звуки, мотыльками белыми, в притолоки каменные и щели забьются, останется твой отпечаток, часть, твоего душевного равновесия и манить, и мучить будет вечно.

Подходили к месту ночевки, смеркалось, смеяться хотелось все меньше. Кажется сгустки накопленной этим местом энергии, влажным туманом опускались нам на плечи. Нет, не тяжелым, шершавым «топляком», скорее мокрым маревом.

Новый мир «мертвого моря» начинал развиваться по собственным законам. Получалось плохо.

Купаться не хотелось совершенно, тем более нырять.

Вечерняя реальность просматривалась как через негатив. Было тихо. Звуки, наполняющие эту ночь, тоже были «искусственные». В основном обрывки чужих коллекций современных музыкальных «шедевров». На фоне пусть остаточного, пусть измененного, но все еще величественного, а местами красивого ландшафта, звучали плоско, как клавесин в сравнении с органом.

А вот нас «преобразило». Мысли стали чище, речи честнее и резче, жесты и поведение «нагляднее».

Натуры проявлялись ярко. Вспыхивали, как прогоревшие бревна в костре, и остывали, штрихуя, души в серый цвет пепла.

Восемь человек: семь музейщиков и один будущий сейсмолог.

Искры – я всегда завидовала искрам, улетающим в небо от костра. Понимаю, что до звезд не долетят, но ведь взлетают же!

Сидели вповалку умотанные расслабленные. Мозг был свободен. Мне не хотелось возвращаться, в моё «существующее» обратно. Это чувство рождалось в душе не первый раз.

Они вроде бы даже и не общались между собой, больше чем с остальными. Ничего не скрывали, но и не демонстрировали. На поверхности были только не высказанные эмоции « чего - то не решенного» и глубоко личного. Наблюдений

я не вела – это, мне кажется, витало в воздухе. «Имеющий уши да услышит» не уверенный перезвон двух душ, в темноте зарождающейся ночи, как «сталактитовую капель», в пещере, где капля внутренних вод – проводник и связной между двумя «растаявшими» камнями.

Сила человеческого духа. Вот что важно в жизни.

Обратный путь был долгим. Местами шли пешком, таща лодчонки «волоком», как кеты «илимки».

Говорили, как водится с начала много, к концу разговоры сошли на нет. Думали каждый о своем.

На той самой, памятной, фотографии, сделанной тайно на пароходе. Я, держу в руках, не очень умело вырезанную из дерева «Святую троицу» - кетский символизм православия. Задабривали её по-особому произнося на распев церковные молитвы: русские слова вперемешку с кетским наречием. Мазали животным жиром, чтобы не замерзла в суровых условиях Севера. Кормили, правда, не ложками - руками.

После попытки «тотального крещения» кеты, как и остальные коренные народности Приенисейского края, воспринимали «новых духов» на свой лад. И относились к ним «по-доброму», правильно, как отцы учили. Это ли не искреннее, бескорыстное отношение каждого человека к высшему, незыблемому.

Весной 2011г. я была в Москве, на красной площади, в действующем храме. Стояла у иконы – на моленной. Окна в «горний» мир, в дорогом киоте. Внутри, под стеклом в качестве благодарности золото: цепи, кольца – Пресвятой Богородице за помощь, покровительство и спасение.

Вернулись, разошлись по домам.

За двадцать минут до «финала». Ехали в газели из Дивногорска в Красноярск. Смотрела, прислушивалась и начинала воспринимать неуверенный мотив.

Деревянные поверхности, соприкасаясь, звучат по-разному – у каждой своя мелодия. В умелых руках, ложечка к ложечке прикасается в такт мелодии души.

Я видела главное: сложатся эти две ложечки, строптиво по выскальзывают из рук судьбы и обязательно сложатся.

Глава третья.

«Губки бантиком, бровки домиком...»

Песни, которые слагают люди отражают действительность, сохраняют историю традиций, складываются в эпосы. И конечно, сопровождают нас всюду, даже если мы не хотим.

Удивительная была поездка, неожиданная во всем.

Екатеринбург, ласково Катенька – сильный и красивый город. Город «каменщиков», мастеров художественной ковки, широких проспектов и стандартного метро.

Поездка в поезде поздней осенью, напоминает путешествие внутри кинематографической пленки. Окна вагонов как кадры, только не ты просматриваешь их «на свет», а как будто сам запечатлен на одном из них и «свет» смотрит на тебя. Скользишь, постукивая колесами из пункта К в пункт Е.

Долгая жизнь у негативов при должном хранении. Маленький кусочек застывшего времени и пространства, способный воспроизводить событие практически бесконечное количество раз. Старая технология проявления фотографии – процесс полный таинства и колдовства. Помните? «В темной, темной комнате...».

Мы воспроизводим прошлое, впитывая сетчаткой глаза образы, воссоздавая ситуации, восстанавливая события. Сердце бьется чаще, улыбка блуждает по лицу...Иногда накатывают слезы. Прошлое становится объемным, цветным, настоящим. И мы возвращаемся на время, или возвращаем время?

Именно на пути в Екатеринбург, я впервые столкнулась, с явлением смены часовых поясов в "живую", некоторым периодом «когда время неизменно». Ты смотришь на часы: 13.00, через час, ты понимаешь, сейчас все еще 13.00, через два - ощущение «дежавю». Дорога дарит тебе два часа «безвременья».

Машинист был «меломаном», судя по всему. Вагон старого образца, рычажок отключения звука «вещательной» системы поезда – заклинило. Практически 24 часа из 36 в пути с завидной настойчивостью:

«Губки бантиком, бровки домиком...» и еще 11 песен, но донимала больше всего эта.

Судьба опять свела нас вместе, «раскидав» перед этим, по разным участкам работы, в одном учреждении. Дала нам попутчика, еще более удивительного, чем сама поездка. Творческая командировка от музея, в составе трех человек, год 2003.

Первый раз работали командой, за сутки в поезде, у нее была сложная задача, погрузить меня в содержание. Нам необходимо было «спеться» в прямом смысле, и отработать диалоги. Все сделали четко и слаженно, « как часы» и остались собой довольны, вплоть до момента воплощения.

Огромный вокзал чужого города, мы, не попадали в такт и ритм его жизни, расстроенной клавишей «брюзжа», в гармоничном и слаженном звучании.

Собственно и город , сам увидели мельком, стараясь, как с умели вместить в один день, все планы расписанные на полных четыре. Вместо ожидаемого пребывания в центре, оказались за его пределами на трое суток. Принимали участие в фестивале «шоуменов». По профессиональным качествам наше участие можно оценить «немножко мимо».

«Винцом, пивцом, сладкой вочкой...»

Пел наш попутчик, в общем- то, «тертый жизнью калач», за пять минут до выхода на сцену, потерявший костюм, за 30 секунд до выхода, натянувший на себя вышитую косоворотку, чудом обнаруженную в последний момент.

Казалось бы «бес проигрышный» вариант: детская образовательная программа по фольклору «Горенка». Одно из интересных занятий «Святочные гадания» - не выстрелила, абсолютно! То ли «порох отсырел», то ли фитиль «перетерся».

Не смотря, на не веселые события, пишу и улыбаюсь. Тогда было не смешно – переживали страшно! Таких одинаковых эмоций: разочарования, недоумения и стыда, мы не испытывали больше никогда. Все, что мы делали с ней совместно, в музейной деятельности, до этого и после , сколько «запускали» мероприятий, проводили и продвигали все получалось и получается, до сих пор, но тогда...

Наш коллега был деловит и напорист. Видел он в жизни много. От его рассказов, временами становилось жутко, а временами возникали колики от смеха. Рассказчик идеальный – сто процентов удержания внимания аудитории.

Он был до невозможности навязчив, намеков не понимал, прямых предложений провести свободное, от деловой командировки время, на свое усмотрение не слушал. К окончанию, последнего четвертого дня, посвященного осмотру местных достопримечательностей, вводил меня в состояние бешенства, одним только своим видом. Совершено, не понятно зачем, ходил вместе с нами, постоянно «канюча»: «Может в кинотеатре отсидимся?»

Ничего, не бывает просто так. Два часа до поезда на Красноярск, часть пути до вокзала, решили проехать на метро, взглянув, на него, хотя бы «одним глазком».

Метро глубокое, как в Санкт – Петербурге. Вертели головами, внимание от усталости было ослабленным. Эскалатор вверх – на выход. На три «ползущих» ступеньки раньше на него встал человек, социального статуса «без определенного места жительства». Сосредоточились на прорезиненных с железными острыми зубьями пластинах, чтобы встать ровно, с сумками. Практически делаем шаг в унисон и...кто то хватает за руку, силой выдергивая обратно!

«!!?», -эмоции - ярость! Поворачиваюсь лицом к «непутевому» коллеге. За спиной глухой стук, остановка бегущей вверх лестницы, кровь, милиция. Если бы не он, попутчик наш, «привалило бы» обеих, этим «местным жителем», неизвестно, с какими последствиями.

В памяти всплывают некоторые детали без которых повествование будет не полным. Моей напарнице «тотально» не везло. На ней, все заканчивалось, хлеб в столовой, раздаточный материал на фестивале, наборы подарочных открыток в магазинах и даже свободные места в вагоне, что практически вынуждало отправлять, третьего собрата «по нелепостям» этого выезда, на дальнее место в соседнем вагоне, настойчиво напоминая ему о том, что он мужчина.

Я отправлялась в Екатеринбург со смешанным чувством. Дело в том, что где то в этом городе живут и работают, мои кровные братья и сестра «по отцу», как принято говорить. Самого папашу я не помню, стандартный траги- фарс: мама выгнала его, когда мне было два месяца. Описывать все «уникальности» своей судьбы не буду. Скажу, что кроме всего прочего, на эту поездку у меня были свои виды, которым, как и многому не суждено было сбыться.

Возвращались ошарашенные, я к дочери и мужу, она к сыну. Ощущение было: нас «не приняли», даже двери не открыли, а в конце еще и напугали, шепнув, неожиданно резко, на ухо: «Бу!!!»

Поездка была по делу, но все-таки уводила в сторону от прямого музейного направления, кто-то стоял на страже, у выхода из храма муз, египетского храма, на берегах Енисея. Может не «не приняли», а «не отпустили»?

Глава четвертая.

Осень, время года, когда подводятся итоги. Она является началом, только для школяров. Листья под ногами, как векселя, сбывшихся , и не очень, надежд. Состояние - кредитный лимит исчерпан. Тучи намоченной, раскисшей ватой, собраны на горизонте.
Промозгло. И потрясающий запах свежести, по вкусу, как малосоленый огурец во рту, когда надкусишь.

1985 год - идем записываться в музыкальную школу. Не вовремя, уже октябрь - процесс обучения в самом разгаре. Надежды на поступление почти никакой. Взяли. Прослушали и взяли.
На фотографии, первого года обучения, из-за тульского, серого с перламутром баяна, от ученицы, видны только глаза. "Жадные", как говорила моя преподавательница. Карие с прищуром. Брови сведены к переносице - это "мое" на всю жизнь.

В этом же году, второй главной героине полных 5 лет. Фотография в интернете: черно - белая. Самое яркое на ней - это глаза: две "черные смородины", широко открыты - это её примета по жизни.
По виду этакий "басмачонок". Эмоции - "как будто застали врасплох". Событие: прогулка в детском саду и все соответствующие этому атрибуты - ручонки в песке и слегка "пригармошенные" на коленках колготки.
В XIX веке в Сибири в целом, и в Енисейской губернии в частности, были распространены гармошки "тальяночки".
Особенностью этого музыкального инструмента являлось следующее: клавиши на грифе с правой стороны расположены таким образом что, нажимая их последовательно сверху вниз, получишь мелодию "светит месяц, светит ясный".
Купивший, такую гармошку, моментально становился "первым парнем на деревне". Мастерства инструмент не требовал. Такая, своего рода "хитрушечка - обманка", упрощающая процесс игры, дающая возможность, стать привлекательнее в глазах других. Маленькая и легкая, сложной партии не сыграешь.
На втором этаже музея есть такая - в интерьере крестьянской избы.
В 1990 году я закончила, музыкальную школу, по классу баян. Закончила, по настоянию мамы, такому, "увесистому" настоянию.
Баян инструмент с характером. Что бы добиться стоящего звучания, не обходимого огромное количество терпения и согласованной, доведенной до автоматизма, долгими репетициями игры двух рук.
Чистый звук, красивая мелодия, ни капли фальши.
Каждый из нас , сам старается определить свое окружение. Знакомишься с человеком, постепенно считываешь, получаешь информацию. Внешность, жесты, взгляды, реакция в разных жизненных ситуациях, а дальше на ощупь подбираешь мелодию...
-"Чувствуешь ритм и размер?", - выводит левая рука, оттеняя низкий бархат басов, пестрым шелком аккордов.
-"Веду мотив!", - кружевными переливами откликается правая.
Летят пальцы по клавиатуре: клавиша черная, клавиша белая. Мех рукавом праздничной, атласной рубахи развернут... и ты либо "сходишься" с человеком, либо начинаешь выдерживать дистанцию.
Примерно в одно и то же время, у каждой из нас, появилось по лучшей подруге.
В моем случае - человек позитивного настроя, экскурсовод "от бога", просто обязанный остаться в музее навсегда.
В её - человека удивительной работоспособности. Методиста "до мозга и костей". Просто необходимого, что бы заставлять жить и развиваться, подчиняясь её энергичной созидательной воле, направление по работе с посетителем, сложного организма - музей.

Моя пришла сама, "по зову сердца" и ушла, не выдержав "рушившихся представлений и идеалов".
Свою, она привела. Процесс расставания "был мучительно долгим". Дважды та уходила и возвращалась, пытаясь сменить род деятельности, все- таки доведя, свои попытки до логического конца. Третий раз вернуться не дали.

Каждая из нас"сошлась" , казалось на всю жизнь. Переживая смешанные, сложные чувства, отпуская из музея. Разрывая душу, как мех на две части. Оставаясь, закаляясь и "морясь" в сложной музейной среде, как днище коча - северного поморского судна.
Отпуская на поверхность и вольные течения жизни, такой нужный, но не способный, выдержать "пресса" обстоятельств, материал.
Голося, одинокими звуками, оставшись без поддержки, на некоторое время. Потом , на ощупь находя мелодию второй партии, успокаиваясь и только изредка печалясь и придаваясь воспоминаниям...
На втором курсе, второго высшего образования, от преподавателя Истории искусств, на лекциях, услышала и запомнила на всю жизнь:
"Делая осознанный выбор в жизни, мы иногда поступаемся интересами своих близких. Вольно или невольно предавая и делая больно, не признаваясь, даже самим себе, в совершенном".

Эпилог.

Раз в четыреста семьдесят пять лет, планеты, путешествуя в пространстве, выстраиваются как на парад. Раскачивая реальность и нарушая все правила.
И тогда, на млечном пути двух родственных душ, проявляются очертания, понятных и важных, только для них предметов.

Растягиваются созвездия "трех" и "пяти" звездочек, углами старой скамейки, в любимом, проходном дворе, по странной случайности, расположенном в центре отрезка, между основным зданием музея и пароходом, где все начиналось.

Пересекая тропу, созвездия "козерог", как ошалелые, в сумасшедшем галопе, скачут два рождественских оленя, в безнадежной попытке, сбежать от "свихнувшегося" Санты.
Светлым отпечатком, молочно - белого цвета, виднеется аквариум , с совершенно разными, но рожденными, под одним созвездием "рыб" отпрысками.

Проплывают мимо, в невесомости бытия, обрывками пожелтевших писем, первые серьезные чувства и отношения. Где среди размытых чернил, еще читается имя Александр.

На огромном астероиде, летят в даль дурашливые мюзиклы "Чиполино" и "В лесу родилась елочка".
Пасутся на лимонных угодьях стада странных животных - неких гибридов "коней и яков"...
А если серьезно? Что у нас с тобой есть? Да целая жизнь!
Вместе, ни смотря, ни на что! Подводили ли мы друг друга? Да! Удивляли ли? Да! Как часто не понимали друг друга? Бывало.
Но! Прощали, и как в той песне - "лишнего не спрашивали".
Главное, чему не учились, а не сговариваясь взяли за основу - принимали и принимаем друг друга такими , какие есть. Дополняя, иногда стоя спиной к спине, иногда подставляя плечо.
Наши отношения - это только наши отношения, стоящие обособленной "страной чудес", со своим языком, понятными только нам жестами, одинаковой реакцией на определенные жизненные ситуации. Витающими над нами, улыбками "чиширских котов" и дамами бубён, вперемешку с приступами бесшабашности, граничащей с легким безумством.

Апрель 2012г.
 
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0098428 от 28 января 2013 в 08:19


Другие произведения автора:

"Питер глотками" (сборник миниатюр)

Блесна

Ночная мантра

Рейтинг: 0Голосов: 0530 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!