МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 4(1). ПИОНЕРСКИЕ ЛАГЕРЯ. ПЕРЕМЕНЫ.

МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 4(1).ПИОНЕРСКИЕ ЛАГЕРЯ. ПЕРЕМЕНЫ.

Лето 1962 года запомнилосьмне хорошо тем, что была я отправлена в деревню к дедушке Гаврилу (отцу мамы),дабы не слонялась, но была как-то присмотрена. Однако, присматривать-то за мнойособо было некому. Дедушка после смерти бабушки Ксении остался с младшейдочерью Леной (средняя дочь Тамара уехала в Грузию) и долго мытарился в поискахпары и сошелся с вдовой, с женщиной по имени Феня, у которой были две дочери.Одна со своей семьей проживала в Одессе, а другая, Зоя,  увы, была, как тогда говорили, деревенскаядурочка и слонялась по всей деревне, ибо уже была достаточно взрослая иудержать ее было невероятно. В один из приездов моей мамы в деревню с моимотцом она забрюхатила,  и в деревне долгостроились догадки, кто этот подлец, который так поступил с неразумной. И толькомного лет спустя отец в шутке объявил матери, что это дело его рук, нобравировал ли он, говорил ли правду понять было трудно. Деревня была большая илетом буквально утопала в садах. Дом деда Гаврила находился в низине. К нему совсех сторон так и подступали дедовские виноградники, за которыми цвели сады ировными грядками зеленели огороды, с огромными тыквами и кавунами. Прямо переддомом был чистенький небольшой двор, где росло несколько яблонь, стоял хлев,свинарник, курятник. Хозяйство деда не было огороженным, не граничило ни скакими другими соседями, хотя и не стояло особняком, хлев уже который годпустовал, как и свинарник, было немного птицы, да на цепи сидел вечно голодныйпес. За домом в шагах ста был деревенский колодец, а чуть поодаль рослаприземистая шелковица, одна в одну, ничейная, обитель моих мыслей и прогулок.После смерти Бабушки Ксении все было в долгом запустении, только что  никогда не переводилось в доме доброе вино,до которого дед был большим охотником смолоду, да Лена время  от времени подмазывала и подбеливала хату,дабы она не развалилась. Баба Феня, сколько я помню, постоянно сидела у входа вдом и вышивала рушники, где узоры и цветы наносила сама и постоянно жаловаласьна то, что у нее уже совсем никакое зрение. У нее было полное решето цветныхмулевых ниток, которые ей присылали из Ленинграда, и она была занята исконноукраинской работой, получая за каждый готовый рушник по три рубля. Я ни длякого не представляла интерес и обо мне вспоминали разве что в обед. На старойяблоне мне была сделана гойдалка и это было все мое развлечение. Целыми днями ялазила по дедушкину хозяйству, ходила к шелковицам, каталась на качели и искаласебе хоть какое-нибудь занятие, тоскуя о своем Одесском дворе и книгах. Как-тообнаружив во дворе муравьиную кучу, я присела на корточки и стала наблюдать.Это занятие стало моим излюбленным делом. Я могла часами просиживать, наблюдаяза необъятным муравьиным семейством, подсовывая им палочки, листочки, кусочкитравы, принося крошки хлеба и радуясь их удивительно полной и осмысленнойжизни, их старательности и трудолюбию, удивляясь несоизмеримости их тел и ноши.Этот живой и увлекательный мир был трогателен своей самодостаточностью, своей мысльюи ответственностью. Многие вопросы пробудили во мне эти крохотные создания имногое сделали моим табу. Я вынесла урок, который нахожу бесценным и теперь.Все живое – трудится, никто не простаивает и не залеживается, все достойноуважения, все есть личности, все хочет жить, все понимает, все может с другдругом сотрудничать. Я научилась перешагивать или замедлять шаг, где муравьиныедорожки, дабы не навредить им, не вторгнуться в их жизнь большим для нихстраданием. И окотившаяся кошка становилась предметом моих проблем, и голоднаясобака, из-за которой я была как-то сильно обругана дедушкой за то, что бросилаей последний кусок хлеба, и теперь надо было собираться и идти за хлебом  на станцию, за пять километров от деревни. Едау дедушки была скудная,  и я всегдапочему-то хотела есть. Я украдкой выдергивала морковку с грядки, тонкую, ещесовсем бледную, едва-едва набирающую сок, кое-как вытирала ее руками и съедалаодну за другой, или рвала кислые яблоки, или собирала их с земли. Бабушка Фенявсе время приговаривала: «Вот, закончу цветок или веточку и начну готовить…», авремя шло и шло… Но и во время обеда я быстро вылезала из-за стола, почему-тодумая, что я здесь в тягость и им еды для меня жалко или самим едва хватает,если даже за собаку дедушка так сильно обругал. Лена не особо уделяла мневремя, ходила по подружкам или в Затишье и покупала себе учебники к школе заденьги, вырученные на местном базарчике от продажи яиц или овощей, которыенесла сумками или катила на небольшой тележке;  иногда в Затишье с ней ходила и я. Приехавзабирать меня через месяц, мама только руками всплеснула, до чего же я похуделаи сунула дедушке десять рублей, чему он был несказанно рад. А я тихонькодумала, ну, почему мама не привезла им продукты ни в начале, ни теперь, почемуне порадовала чем-то вкусным, ведь, она не могла не знать, что жить-то здесь нена что, что у дедушки никогда не хватает денег… На этом мои поездки к дедушке изакончились. После этого для меня наступила в некотором роде эпоха пионерскихлагерей.

Моя отправка в пионерскийлагерь было для меня не менее делом печальным. У меня была очень сквернаяодежда. Мне было в ней всегда стыдно. Во время отправки, когда детей усаживалив автобусы на месте сбора, родители не совали мне пакет с вкусностями, или немногоденег, или хотя бы яблоко в дорогу. Был маленький чемоданчик или сеточка сюбкой и кофтой, пионерским галстуком и пара платьев, полотенце, носки,мыльница, расческа. Было несколько напутствий и родители уходили раньше, чемуспевал тронуться автобус. Как можно было объяснить родителям, что именно из-заплохой одежды, старенькой и достаточно простенькой, именно из-за того, что вшкафчике моем было всегда пусто, меня и не очень уважали и дети, считая менябедной и неинтересной. Из нескольких пионерских лагерей мне особенно запомнилсяпионерский лагерь Китобойной флотилии, путевку в который достала мама познакомству, поскольку работала продавцом, была красивой на лицо и имела немалопоклонников. Этот лагерь считался одним из лучших пионерских лагерей Одессы. Впервый же день в пионерский лагерь приехал небольшой  цирк. Дети, затаив дыхание, наблюдали завыступлением фокусников, гимнастов, за номерами дрессированных животных… Ясмотрела абсолютно безучастно, поражаясь другому. Почему дети так искреннеувлечены? Ну, что здесь интересного? Неужели и вправду им это нравится? Выразивсвое мнение позже, я поняла, что никто так, как я, не мыслит, что со мной явноне согласны. Для них это действительно цирк, представление, которое наслаждаети привлекает. Для них это действительно интересно. Мои попытки подружитьсястановились невозможными, ибо я не могла искренне мыслить и воспринимать все,как другие, не желая того, я как-то обособлялась, выделялась, казаласьнеинтересной, непонятной и не симпатичной. Со мной невозможно было обсуждатьдетские игры или в эти игры играть, невозможно было сплетничать, простоговорить о всякой всячине, как и бегать, прыгать, играть в разные детские игры.Со мной не хотели дружить, общаться все в моем отряде, поскольку не находилосьточек соприкосновения. Я снова искала тех, кто такой, как я, у кого неткрасивой одежды, кто не красив лицом и гоним или в чем-то ущербен. И впионерском лагере была своя детская элита, свои авторитетные мнения, своималенькие лидеры. Опыт прошлых детских уединений и постоянная строгость отца, атакже неуверенность в своей внешности и одежде сделали и делали свое дело.Дошло до того, что меня, будучи недоброжелательно ко мне настроенными,  обвинили в воровстве. Одна из девочек при мнезаявила, что у нее пропала мыльница с мылом. Она стала осматривать все тумбочкив нашей спальне, где было около двадцати кроватей,  и, дойдя до моей,  радостно объявила, что вот она, ее пропажа, иу меня на глазах их моей тумбочки вытащила свою мыльницу. Это был подвох,многих убедивших в моей нечестности или склонности к воровству. Далее,воспитательница вызвала меня к себе в комнату и долго вела со мной разъяснительную работу, все мои объясненияо непричастности к воровству игнорируя напрочь. Она не позволила в мертвый часпойти отдыхать, ибо меня не хотели видеть дети и просили, чтобы меня вообщекуда-то убрали, и я слонялась по пионерскому лагерю снова опечаленная иодинокая, сама в себе. Но повар, готовящая еду в столовой, позвала меня и, ни очем не расспрашивая, попросила в чем-то помочь. И слово за слово, но немногосмягчила мою боль. Несколько дней спустя в пионерский лагерь приехалииностранцы, говорящие на английском языке. Им был устроен праздничный прием,  и далее так получилось, что дети с разныхотрядов окружили их и стали просить сувениры, которые в виде ручек и всякихмелочей они охотно раздавали. Оказавшись в одной из таких групп, я взирала напросьбы детей и как зачарованная смотрела на тех людей, которые говорили по-английскии которых называли иностранцами. Английский язык была моя мечта, природакоторой мне не была известна и самой. Было видно, что уже нечего дарить детям,а они все просили и просили, протягивая руки, заглядывая в глаза, дергая заполу пиджака. И здесь Всевышний сделал мне Милость.  Обведя глазами всех детей, иностранец снял сосвоего пиджака новенький, круглый блестящий большой значок и… к великому моемуизумлению, потерявшей дар речи, не ожидающей никак, не просящей и не умоляющей,не надеющейся и не желающей, чтобы меня заметили, как-то выделили  среди других, нацепил его мне на мое ужасноеплатье.  Все были поражены, как будтоодин вздох прошелся по детской толпе, все взгляды, завистливые и одобрительные, были устремлены ко мне. Я же оторопела.Мне со всех сторон стали подсказывать :занкью, занкью… Не понимая, что этослово обозначает, я повторила его с благодарностью и оторопью смотря наангличанина, желая всем сердцем сказать, что он ошибся, что я не достойна. Уженесколько позже я, внимательно разглядев значок, увидела, что рисунок на нем мнене приятен. Это было что-то в виде взрыва – большой огненный шар исходил отземли, начинаясь с маленькой точки...  иохватывая собой все вокруг. Однако, после того, как меня обвинили в воровстве,я взяла этот значок и сказала при всех той, которая  так поступила: « Тебе нравится этот значок?Неужели ты думаешь, что я бы позарилась на твое мыло. Мне и своего не жалко,  и я могу отдать любому», - и с этими словами яподарила этот  вожделенный всеми значокдевочке, которую тоже недолюбливали. Однако, и на этом не завершилось этонедоразумение с мыльницей. Немного позже, в песке на пляже я нашла золотоеколечко с маленьким беленьким камешком и при всех подарила его той же девочке,нисколько и никогда об этом не пожалев, но и не думая так покупать мнениядругих, ибо знала, что их мне уже никогда и ни чем не привлечь к себе, ибо всеисходило не от моей одежды, не от моего лица, но от моей сути, всему остальномудетский разум, в конце концов,  может ине придать значение. Так Бог своими путями меня чуть-чуть реабилитировал и кконцу смены у меня все же появились друзья, ставшие на мою сторону. В лагерекормили детей плохо, дети частенько припрятывали с обеда или ужина хлеб и елиего каждый украдкой под одеялом, или делясь с друг другом или выпрашивая друг удруга. В день отъезда англичан им администрацией лагеря был накрыт в столовой богатыйстол, но когда  в десять или одиннадцатьвечера они уехали, весть об этом в мгновение облетела весь лагерь. В однуминуту дети голодной стаей ворвались в столовую, прибирая каждый,  кто что успеет, унося с собою, довольныесвоей расторопностью в столь важном деле, и этот факт несомненно был поднят налинейке, как вопиющий,  утром следующегодня.

Поионерские лагеря были дляменя местом все тех же скитаний, где ничто не привлекало, ни конкурсы, ни хор,ни костры, ни вечерние танцы, ни развлекательные мероприятия и пр. Более-менееподходящим для меня местом были пионерские комнаты. Здесь, как правило, всегдабыла небольшая библиотека и место, где можно было уединиться. Находились и теиз детей, общение с которыми мне более-менее подходило. Однажды после дневногосна я увидела, как мимо нашего лагеря  потропинке в сторону моря шли мои родители. Мне сразу стало понятно, что зайти комне они не торопились, во всяком случае, видимо,  хотели это сделать на обратном пути.  Я что есть сил бросилась к забору и сталазвать их. Им пришлось вернуться и забрать меня с собой. Но этот факт еще долгоменя печалил и давал понимание, что я как-то обременяю их, что пойти со мной напляж было для них нежелательно, и может быть на обратном пути они хотели едвалишь заглянуть, что-нибудь мне передать и уйти.

Вспоминая свое детство,  я не берусь описывать природу и пейзажи,события интересные и волнующие, успехи, победы, как не желаю ничего иприукрашивать, но пишу только то, что имеет отношение к нравственности, кдуховности, к долгу, к моему взрослению и восприятию окружающего мира черезчужих и  близких мне людей, пытаюсьоценить те события умом ребенка и взрослого человека, хочу показать, какнепросто было той, с которой заговорил Сам Бог, что не купалась она в ласкахдругих, в своей семье, будучи единственным ребенком, что не купалась она всвоих природных данных, что постоянно мыслила и мыслила и постоянно искала путьк людям и никак не могла найти свое место среди других с детства.

Уводя меня от деспотизмаотца, пионерские лагеря не могли решить для меня другие вопросы, связанные смоей личностью. Моя жизнь с детства была как из огня да в полымя. Отдыхая отодного, я неизменно ввергалась в депрессии и страдания по другому поводу.  Было то, на чем и могла отдохнуть моя душа, инасладиться, и удовлетвориться, но я этого еще не знала (а это были все-такизнания, процесс учебы), кроме одного единственного чувства, что я не такая, каквсе, ну, не такая и все. Я готова была не быть собой, но это оказывалосьненадолго. Что-то начинало мутить меня, как моего отца. Я должна была нестисвою суть не приспосабливаясь, не подлаживаясь, а это означало, что я не могла находить единомышленников и друзей, кчему тяготела всегда. Также, любая безнравственность убивала меня,  я не могла мириться с детства с тем, чтопротив человека, но  сама не была гибкойв той мере, как это я теперь понимаю, и сама еще могла совершать и совершатьошибки, но это было уже вне моего желания или понимания. Лишь однажды, одномероприятие в пионерском лагере увлекло меня чрезвычайно. Это был другой пионерскийлагерь, принадлежащий Городскому отделу образования, куда я попала по горящейпутевке, которую предложила неожиданно Виктория Федоровна отцу. В одномгновение отец меня собрал,  и яоказалась в пионерском лагере вместе с Витей. Мои проблемы и здесь те же и втой же мере начали доставать меня. Я не воспринимала серьезно никакиевоспитательные и развлекательные мероприятия, не имела друзей, не участвовала вхоре, конкурсах, танцах…А если и участвовала, то меня быстренько заменяликем-то другим, так что невосприятие меня я начинала распространять и навзрослых людей, а потому сознательно отклонялась от всего, где бы меня моглипопросить.  Но была приглашена в этотпионерский лагерь женщина, которая являлась мастером художественного рассказа.Она усаживалась всегда в одном отведенном ей месте в беседке и начиналаповествование.  И это мероприятие я быпроигнорировала, но любопытство взяло свое.  Она не читала, она рассказывала, как наизусть, но так… Я никогда более не слышала столь прекрасной, грамотной, интереснойречи, великолепной и уместной мимики, жестов. Ее герои буквально оживали, былиличностями, входили в диалоги, спорили, соглашались, ее описание пейзажей,внешности людей, самих событий было достоверным, завораживающим, реальным. Изодня в день она продолжала свою повесть, и я не могла оторваться.  И сейчас я возношу ей хвалу за великое еемастерство, за умение так бесподобно говорить, что не оставалось равнодушныхдаже среди самых непоседливых детей. Эта устная форма передачи повествованийсамых разных мне в свое время тоже пригодилась, не скрою, когда я сталашкольным учителем математики и хотела заинтересовать своих детей знаниями изхудожественной литературы за пределами школьной программы, а также в другихпионерских лагерях, будучи уже взрослей, когда по ночам рассказывала в палатесвои маленькие повести, делая это по возможности художественно и привлекательнои так, что  и взрослые говорили, чтокажется, что я не придумываю, но читаю произведение, и каждый раз перед сномменя просили продолжить. Но это уже было потом, в Азербайджане, в пионерскихлагерях, где я была уже более разумной, легче начинала общаться и имела уже неплохой авторитет.

Примерно в этот период,1963-64 годов, мой отец,  надышавшисьвоздухом Одессы, однако, не мог остаться ее вечным почитателем, и все чаще ичаще стал подумывать о том, чтобы как-то поменять наше жилье на другое. Обмен вте времена был единственным и возможным средством,  и с этой целью он дал объявления во многиегорода и зачастил на Привоз, место, где всегда было столпотворение желающих ижаждущих этим путем изменить свои жилищные условия. Поскольку отец был согласени на ряд более мелких городов, то к нам зачастили люди со многих концов России,но стоило ступить на порог… и никому не нужна была Одесса с этой нашей крохотнойкомнатушкой. Выход прямо на проход, т.е. на улицу, одинарные двери, печка, безводы… Насобирать денег и доплатить какой-нибудь одинокой старушке – мутилоотца. С деньгами расставаться он никак не желал и ни под каким предлогом, темболее, что деньги были нечастые, а собирать их годами – не понятно было как.Однако, судьба сделала разворот так, как никто не ожидал. Однажды к нам пришлописьмо. Некоторая Ольга из Кировабада (на тот период Аз.ССР, нынешняя Гянджа),жена известного и почитаемого в своем городе Главного прораба, женщинаобеспеченная,  с пяти летним ребенком,разведясь с мужем и став главной квартиросъемщицей трехкомнатной квартиры совсеми удобствами, не чаяла, как переехать в крупный южный город, будучи готовойна любой обмен. Не глядя, она предложила нам свою квартиру, сославшись назнакомую, которая прислала ей адрес.

С Кировабадом отца связывалаочень давняя не детская история, произошедшая с ним в этом городе, когда емубыло всего-то лет пять или шесть. А дело было в том, что когда мать продала ихдом и отправилась в поисках лучшей жизни со всеми детьми колесить страну, то,будучи проездом в Кировабаде, потеряла здесь самого меньшего на вокзале,Федюшку, и после тщетных поисков семья так и уехала, не надеясь на встречукогда-либо. Именно здесь, с вокзала и началась его первая школа бродяжничества,которая его далеко не уводила, оставляя в чертах города, но неизменно приводиласпать на вокзал. Здесь он был обласкан местной шпаной и по малости пока не былобременен никакими особыми обязанностями и науками беспризорной жизни. Мать,будучи в дороге обкраденной, на оставшиеся копейки везла детей туда, откудастартовала, и вновь, будучи проездом через Кировабад, что произошло черезнесколько месяцев, признала  в просящеммилостыне беспризорнике своего любимца, и так отец был возвращен во круги своя,однако хорошо пропитавшись духом бродяжничества, и долго в этом направлении  устремлялся, однако никогда не прощая материто, что она не предприняла надлежащих усилий в момент,  когда его потеряла. И это тоже был каменьпреткновения в их вечных спорах и долгой обидой отца на мать, может быть из-закоторой он и не открыл ей дверь в Одессе, когда она стучалась и через дверьпрощалась с ним, по сути, навсегда. Не сказать, что эти воспоминания сыгралисколько-нибудь решающую роль, но предложение отца воодушевило,  и семья стала готовиться к отъезду, готовядокументы и не глядя на вожделенное жилье, ибо одно то, что там было трикомнаты и все удобства, было сверх всяких ожиданий и сулило решение всехпроблем. Скоро весь двор знал о нашем скором переезде, ибо отец был неудержим всвоей радости и удаче, но, однако, попросил у Ольги двести рублей на переезд и,получив их, окончательно собрался в дорогу. Обмен был оформлен надлежащимобразом и документы свидетельствовали, что теперь мы обладатели великолепногожилья, и остается только въехать и жить. Контейнер был отправлен и наша семья следом отправилась пароходом доБатуми и оттуда в Кировабад. Была глубокая осень 1964 года. Я же понимала так,что мы едим в другую страну и обещала всем писать письма и рассказать, какиетам обычаи, какой там флаг, на каком языке говорят и какой галстук носят.Таково было мое понимание, хотя я уже была в четвертом классе.

Кировабад встретил нас серымдождливым днем, чужой незнакомой речью и какой-то своей неуловимойотчужденностью. После Одессы город казался настолько неуютным инегостеприимным, что сникла не только я, но и вся наша семья. К тому жеобменщица Ольга оказалась немногословной, несколько замкнутой илинегостеприимной, с дороги никак нас не приветила, сказав, что сейчас в городеперебои с хлебом,  а у нее хлеба нет.Большие комнаты, кухня, ванна, туалет не оживили наш взгляд, однако хозяйказаговорила о том, что теперь и она будет собираться,  и через несколько дней мы сможем здесьполностью расположиться. Родители отправились в город, а я осталась играть с еесынишкой на балконе, чувствуя в себе что-то неблагоприятное. Родителям сбольшим трудом удалось купить лаваш и отец мой, будучи паникером в своей сути,действительно запаниковал и молниеносно решил, что свалял дурака, и что срочнонадо ехать в Одессу и продолжать там жить, дав запрос о возвращенииконтейнера.  Таким образом, обозревКировабад,  вернувшись,  едва ступив на порог, родители схватили меняза руку и скоро мы были снова на вокзале, не задержавшись в Кировабаде и наночь. Однако, Ольга оказалась не из простых, и пока мы сидели и ожидали ночнойпоезд, она прибыла на вокзал с милицией, крича, что мы должны ей двести рублейи объясняя все остальное, что произошло. Это событие очень напугало меня, натот момент спящую на коленях мамы,  и ядолго рыдала, видя, что наша семья стала центром внимания всего вокзала имилиция долго разбиралась с нами и, наконец, отпустила. На этом, казалось бы,должна была закончиться столь обнадеживающе начатая эпопея новой жизни. Но какже была радостна нам наша маленькая комнатушка, хоть пришлось некоторое времяспать на полу. Но вещи прибыли и все было водворено на место, родителипрописались, я пошла в школу… Да не тут-то было. Не так уж много времени ипрошло, приехала в Одессу наша обменщица Ольга, а следом за ней через некотороевремя прибыл контейнер с ее мебелью, которая так и была выставлена в проходе водвор, напротив нашей двери вдоль торца дома, прямо под открытым небом средиметровых сугробов. Сама же она нашла гостеприимство у кого-то из наших соседей.Далее последовали суды один за другим, которые тянулись почти до весны иприсудили нам возвращение в Кировабад. Отцу объяснили просто. Надо было тотчаспо возвращении в Одессу подать в суд с нашей стороны по вопросу расторжениядоговора обмена. Не зная закона, отец поступил опрометчиво, надеясь, что всеуладится само собой. Однако, этой неприятности оказалось недостаточно, ибо вэто же время начался еще один судебный процесс против моего отца, как противзлостного неплательщика алиментов, который присудил отцу полтора года тюрьмы.Не успели забрать отца, как в Одессу приехал дед Ефрем, отец моего отца,который уже подумывал о том, где бы приклонить голову, и охотно занимался настарости лет бродяжничеством и попрошайничеством. Мама долго упрямилась решениюсуда, так что в один из дней к нам нагрянула милиция и нас стали выселятьнасильственным путем, через скандал, крики в присутствии многих соседей и всевыглядело, как великая семейная трагедия. Так что маме, мне и деду предстоялоехать в Кировабад. За несколько дней до отъезда маме дали свидание с отцом, чтопроисходило в очень удручающей обстановке. Предварительно мы очень долго ждалив огромном зале, где было скучено столько народа, сидящих, лежащих,прохаживающихся, что казалось, что мы на вокзале, и каждый ожидал вызова, всебыли мрачны, говорили тихо, почти шепотом. Наконец нас вызвали. Это было внебольшой  комнате с длинным столом, поодну сторону которого сидели родственники, а по другую ввели и усадилиосужденных. Отец был пострижен наголо, одет в темную тюремную одежду, и так,под общий приглушенный гул давал маме поручения, перебрасывался словами со своим отцом и поглядывал на менябез интереса.

На самом деле судьба сделалато, что должна была сделать, ибо эта перемена жизни каждому из нас была, посути,  благоприятна, и в Ведах сказано,что истинное счастье начинается со страданий. Зная теперь, как Бог через символы предсказывает, говорит с людьми, ятеперь хорошо понимаю, что означает то, что отец в детстве был на время потерянв Кировабаде. Это означало, что из всех детей его семьи именно он будет связанс этим городом судьбой и надолго. Так и произошло.

Многие и многие годы спустя,в Ростове-на-Дону, когда со мной заговорил Бог, мне было сказано, что никогда иничего по большому счету мне не будет даваться (и не давалось) с первого раза,но со второго, третьего… но так, как пожелает Бог, и деяния Бога в моей судьбемне будут видны всегда отчетливо. Обозревая мыслью свою жизнь, как и жизнь моихродителей, я могу отметить, что так действительно было всегда и путяминепредвиденными, неожиданными, где сложно сказать, что это была личная борьба,но то, что называют провидением, мистикой, обстоятельствами, силами и усилиями многихдругих людей, о чем бы мне не терпелось поведать и сейчас, но это как-то не ковремени. Однако, к этому вопросу я еще вернусь и не раз, ибо многое в своейжизни я назвала бы чудом. Также, не следует полагать, что это чудо обходитдругих людей в их судьбах. Не счесть, сколько дел, творящихся в судьбах других,прозрачны своей особенностью и неожиданностью, приносимых на гребне удачи илинепредвиденной печали. Все это и по большому счету, и едва приметно есть деянияТолько Всевышнего, и на самом деле все во благо. Однако все, что даетсячеловеку сразу, не приносит удовлетворение в итоге и чаще всего есть неблагоприятныйсимвол. Однако людям так редко удается что-то сделать сразу (и приходитсяштурмовать и штурмовать свои вершины) , что я не думаю, что как-то опечалилапривыкшего к постоянным преодолениям почти каждого человека, ибо этот путь (совторого и более раза) также является основой развития живых существ, что естьнезыблемый План Бога на каждого.

Таким образом,  нашей семье пришлось повторить свой вояж вКировабад, но несколько в другом составе. В Кировабаде домуправ Роза выдала намключи от квартиры, и это было  прекраснымвесенним днем, когда солнце со всех сторон, казалось, осветило и наш путь исаму квартиру, которая теперь предстала взгляду великим сокровищем и лучшейобителью для по сути настрадавшихся и много раз опечаленных душ, ибо и мама, идедушка, и я были измотаны событиями и самим переездом. Мы вошли в квартиру сдедушкой,  и это был хороший символ, ибомужское доброе присутствие в таких делах (тем более старца) – естьблагословение Бога. Мало кто знает, но благополучие тоже имеет свой символ итаким символом в семье всегда бывает проживание в ней старых людей, ибо такаясемья оберегаема Богом в основном. Через некоторое время прибыла наша более,чем скромная,  утварь. И далее всетрудности, какие только ни были, преодолевались всегда. Но об этом в следующийраз.

В заключение этой части  повествования, изобилующего многимисвязанными и несвязанными между собой историями, я хочу сказать, что здесь нетосновы, канвы последовательно развивающихся событий, но отдельные воспоминания,которые, возможно, утомительны своей монотонностью и однонаправленностью.Однако такое изложение в моем случае мне наиболее удобно, ибо памятью Бог недает точную очередность событий, но подсказывает их прямо и непосредственно както, что с Божественной точки зрения существенно и что-то может донести, чтодалее в каждом самим Богом и своим путем будет разъяснено. Я лишь приподнимаюэтот полог Волею Бога и стараюсь, как и должна, все пояснять через знанияавторитетные, контролируемая Богом так, что лишнее сказать не могу, как ипроявить особую художественность в изложении, ибо не в этом суть, но и неконстатирую голые факты, но разъясняю, стараясь не очень быть навязчивой. Вэтом есть и своя ценность, как и необходимость. Однако, это никак не возбраняетиметь личные суждения, ибо у каждого есть своя непременная ступень развития,как и полный набор своего опыта, который легко можно разложить в событияповести, имеющей немалую поучительную ценность для других. Дело лишь за умениемвсе правильно объяснить и направить на воспитание или помощь или в виде советадругим. По сути, люди, не ведая о том или ведая,  всегда в той или иной степени «наживую»вторгаются в повести жизни других, как и впускают в свою жизнь и тем отдают ипринимают духовный и материальный опыт и Волею Бога непременно и постоянно,хоть порою и болезненно, но обогащаются и извлекают свои уроки, как бы мы этовторжение не называли: любопытством, завистью, долгом, участием, греховной илиправедной деятельностью и т.д. Взаимопроникновение – основа основ и оно насамом деле совершенно и направленно, оно побуждается Богом с далекой цельюнаперед, которую человеку очень трудно усмотреть, тем более, если идет полосастраданий. Такое проникновение всегда многословно, питаемо мнениями, обозримомногими глазами, как и услышано, все события происходят на поверхности, ислужат другим уроком на расстоянии также. Таково, по сути, и значение, ипредназначение материального мира, так выглядят его неумолимые условности,против которых не пойдешь и жизнь свою никак и не в чем не утаишь, не представишьхуже или лучше, это тот рассол, где все маринуются взаимоотдавая. И те, кто вполной готовности, кто свое извлек и ему нечего отдать или взять, те уходятнавсегда. Они оставляют материальный план со ступеней всех религий, нонепременно опытом всех своих воплощений должны быть благодарны Христианству,Исламу и преданному служению Богу Кришне. И та, что пишет, несет за все этислова ответственность полную, ибо пишет каждой строчкой продиктованной ей Богоми не имеет к этому сопротивления, ибо это и ее мнение, поскольку так повел СамБог и такое понимание дал Бог самой судьбой, и пишет она естественно, как еслибы писала от себя. Но нет. Это все-таки от Бога, а труд –слияние с Богом,результат Божественной Работы над человеком, надо мной, что я и представляюздесь в свою меру.

Также, не следует меня особожалеть за то, что была  бита или голодна,или плохо одета, или не принята сверстниками в свое время. Все справедливо.Значит, в прошлом, возможно в теле мужчины (да и женщины) и не одну жизнь биладругих, была деспотична, не внимала чаяньем других, плохо заботилась о детях,была слишком самоуверенна и не религиозна, или жадна или эгоистична. Все это всвоем подборе и с определенной целью, как заслуженное также, в определеннойконцентрации, сочетании и последовательности, Бог вернул сполна, но, все же щадя,  и подставляя руки через других; напомнил мне всамый лучший период (а им всегда является детство и изначальные качества), когдадругие качества были готовы, воспринять эти удары судьбы так, чтобы преломить,синтезировать их в результате в то понимание и качества, как и убеждения,которые и позволили Богу со мной заговорить. Поэтому мое дело в своей мереконстатировать факты, объяснять, как их на тот период, не ведая о Планах Бога,я в себе воспринимала и объясняла, как и показать тех, через кого, будь тородные или чужие люди, ибо это образец воспитания друг друга, осознанного инет, где каждый в невежестве позволял нарушать Законы Бога. Т.е. вершащий  греховную деятельность, включая меня, обязанпожать плоды рикошетом и во всех направлениях, подобных тем, которые вызвалисобственные деяния в знании и нет, ожидаемые и нет, преднамеренные и нет.

Другие произведения автора:

БХАГАВАД-ГИТА ВСЕМ. ГЛАВА 3. КАРМА-ЙОГА. СТИХ.21-24.

АБСОЛЮТНОЕ ТРЕБОВАНИЕ БОГА. ЧТО НАДО ПОМНИТЬ ВСЕГДА. ЧАСТЬ 4.

112. БХАГАВАД-ГИТА КАК ОНА ЕСТЬ НЕАВТОРИТЕТНОЕ ПИСАНИЕ. ГЛАВА 18. ТЕКСТ 6-10.