Колокольчики мои... часть 4

29 марта 2022 — Наталья Шатрова
article335918.jpg
 
4
     Встал он рано, и снова под пение соседского петуха. Осторожно выбравшись из дома, Кузьминишна видно спала ещё, он ушёл всё той же дорогой, что вела к речке. Не доходя немного до реки, он свернул на такую же травянистую дорогу и ушёл в луга. Надо же ему было посмотреть на те самые стожки, что дымятся в утреннем тумане. Впереди виднелись нескончаемые берёзовые колки, а перед ними тянулись сочные и богатые разнотравьем луга с ярким цветочным ковром. Вот только стогов ещё не было, не подошло видно время для сенокоса. Он остановился на пригорке. В кустах, на дне небольшой низины, тянулась пологая речная излучина, в которую слился утренний туман. Рассыпчатый такой, молочный... Зацепившись за прибрежные кусты, туман замер над водой, словно хотел спрятать речку от любопытных глаз. Место почти неприступное: дикое и заброшенное, с осыпающимися кое-где рыхлыми краями. Оглядывая берега речки, заросшей по сторонам камышом и осокой, он почему-то подумал, что в таких местах могут прятаться дикие утки. У него вдруг возникло желание взять музыкальный инструмент и сыграть завораживающую своей душевностью музыку.
     Постояв на краю низины, он решил пройти немного по лугу. И чем дальше уходил, тем сильнее чувствовалась влажная прохлада густой травы: видимо по раннему утру, дожидаясь зорьки, на луга выпала обильная роса. Влажность чувствовалась во всём, даже в дыхании небольшого ветерка. Его ноги сразу стали мокрыми от росы, и даже в волосах чувствовалась опавшая на них сырость. Скоро припечёт солнце, и от ощутимой влажности и тумана не останется даже следа. А сейчас - бодрит. И он вдруг почувствовал щемящую жалость к себе за то, что не знал такой красоты раньше. Все эти пальмы и песчаные берега с заморскими пляжами не стоили того, что он видел сейчас перед собой. Он, городской житель, никогда не бывавший один на один с распахнувшейся в своём совершенстве природой, лениво наблюдавший за ней из окна дорогой машины, вдруг осознал свою причастность к этому удивительному миру. Жалеть?.. Вам нравится жалеть себя?.. У него такое чувство появилось впервые.
     Шагая по лугу с охватившим его волнением, он с удивлением заметил вокруг себя кустики с необычайно нежными, насыщенными ярко-синим цветом, степными колокольчиками. Крупные соцветия с тонкими усиками внутри, собранные на высоком стебле. Так вот они какие, колокольчики степные!.. Ему тут же вспомнилось стихотворение Толстого, и он даже прошептал:
- Колокольчики мои, цветики степные! Что глядите на меня, тёмно-голубые?
     А ведь никого не волнует твой внутренний мир. Потому что принято так теперь. Людям сейчас главное, чтобы ты хорошо одевался, смеялся над шутками, и не застревал надолго в их личном проёме. Только никто не вправе судить другого за поступки, слова, действия... Никто не имеет права сказать, что тот или этот человек ошибается, потому что вы так считаете. Считайте барашков по ночам, считайте свою зарплату, трамвайные остановки до выхода, снующих людей за окном, сдачу правильную в магазине. Считайте кого угодно и что угодно. Но никогда не считайте себя правильнее и умнее других. Мы, почему-то все себя так ведём. И мы тоже раскаиваемся иногда и возвращаемся к тем, кому нужны. Тонкая и изощрённая стратегия.
     Мы соглашаемся, что есть любители пострадать с причиной или без оной. И только потому, что жалко себя, такого восприимчивого и особенного. У нас же очередной кризис!.. Так пожалейте!.. Обратите внимание, что страшно плохо сейчас, что весь такой чувствительный. Просто надо видеть ту грань, когда можно сказать что-то, а когда оставить человека без лишних советов. Этим вы ему поможете. Когда мы злы или обижены, то внутренние узлы нам никто снаружи не развяжет. Хотя... Это просто неразумное нагромождение недо-обоснованных фактов. Да и ладно. Себе сказал однажды, а остальным слушать не положено.
     А здесь, в глуши, человеку многое помогает. Помогает не копать сознание, а копать грядки до такой усталости, что ни о чём больше не думается. Он же на земле живёт, что ему ещё надо?.. И тут появляешься ты, накаченный такой, с грубоватым голосом и поющий поставленным баритоном по требованию. Верящий в лучшее вопреки всему, что говорят многие. А мысли порой точат и точат изнутри, и обстоятельства ноют снаружи. Но всё ведь благополучно, все при памяти и в добром здравии. И мы не видим как теряем друг друга!.. Мы забыли как искренне общались: глаза в глаза, рука в руке, интонация, голос, нежность... И удовольствия от такого общения нет, а значит нет и гармонии в людях. Иногда глаза бы не глядели на фальшь, да вот только деваться некуда. А здесь, в деревне, всё на виду, и всё прямым текстом, доходчиво. Иногда молча, без словесных прелюдий, с эмоциями и темпераментом. Если неправ, то и кружка в окно... И абсолютно всё равно что она разобьётся. Впечатляет... И как там у Наутилуса? Строчки такие в песне есть...
Каждый день даст тебе десять новых забот,
И каждая ночь принесёт по морщине.
Где ты была, когда строился плот
Для тебя и для всех, кто дрейфует на льдине?

     Он рвал эти степные колокольчики. Целую охапку... Для неё рвал, это он точно знал. Рвал и думал, что он, скорее всего, поступает необдуманно. Поступает, как разгулявшийся необузданный ветер, захвативший на пути всё, что ему захочется. Может быть, он за этим сюда шёл?.. Шёл, чтобы поймать непременно свежий глоток воздуха, и захлебнуться на этой высокой ноте. Может быть, он сожжёт себя здесь. И не уснёт потом... Может быть, он поймёт, что есть возможность почувствовать себя заново. А потом, неважно. Пусть и кровь по венам, и нерв по струнам.
     Он шёл прямиком к её дому. Закрыв за собой калитку, он чуть не столкнулся с Ульяной на крылечке. Выскочив из дома, она с пунцовыми щеками стояла выше на ступеньку и растерянно смотрела на цветы. Скорее всего, она увидела его в окно.
- Это тебе, - он протянул охапку колокольчиков в надежде, что она не оттолкнёт его руку.
- Спасибо, - смущённо улыбнувшись, Ульяна приняла букет и прямо босиком направилась к забору возле огорода. - Я горшок глиняный возьму. Цветы в него поставлю. Где гулял так рано?
- Да так. Прошёлся по вашим лугам. Хотел на парящие на солнце стожки посмотреть, а их нет пока.
- Какие сейчас стожки? Рано пока для покоса. Травы ещё наливаются.
- Не знал. Зато прогулялся от души. Красиво у вас, и тихо.
- Так кому тут греметь-то? Молодёжь разбегается. Остались те, кто до смерти отсюда не двинется, - зачерпнув из бочки воды, она опустила цветы в горшок и вернулась к крыльцу. - Может, чаю попьёшь? С прогулки-то поди голодный пришёл.
- Не откажусь.
     Включенный чайник чихнул пару раз и монотонно загудел, постепенно нагреваясь. Ульяна поставила бокалы на стол, тут же примостила небольшой фарфоровый заварник. Старинный такой, с цветочками на боку.
- Да, старый он, - ответила она на его взгляд. - Бабушкин ещё. Люблю его. Мне кажется, что в нём чай вкусный.
- Старинный заварник, раритет. Сейчас таких не встретишь.
- Сейчас заварка дойдёт и будем чай пить. Я пироги с вечера пекла.
- Боюсь, что поправлюсь тут у вас. Блины да пироги чуть не каждый день. Кузьминишна кормит, - он улыбнулся.
- Да нет... Не похоже, что поправишься. Тело холёное и сильное. Наверное, каким-то спортом занимаешься в городе?
- Нет. Просто в тренажёрный зал хожу, вес и форму держу.
- Понятно. Ну и всё, чай готов. Положи сахара сам, сколько надо. А я почти без него пью. У нас тут нет залов, негде нам формы держать. Вот так на молоке да пирогах живём, - она стрельнула в него глазами. - Надолго к нам?
- Не знаю. Пока нравится здесь.
- Ну да... Городская жизнь утомительная.
- Зато у вас тут всё по-простому. Не розы в красивых вазах, а колокольчики в глиняных горшках, - он посмотрел в угол, где на тумбочке под небольшой старинной иконой стояли принесённые им цветы.
- Икона... Прабабушкина ещё. Мне вот досталась, - она поставила тарелку с пирогами на стол. - Немножко краска на ней облупилась, да я всё равно храню. Как память о матушке.
- Можно отреставрировать в городе, подновить.
- Нет-нет. Пусть останется такой.
Ульяна вздохнула, исподволь наблюдая за его руками. А он смотрел на неё. Разговор постепенно заходил в тупик, и он мысленно искал повод для беседы.
- Женатый? Колечко вон, - кивнула на руку Ульяна.
- Женатый.
- Женатый, - повторила она. - А глаза пустые.
- А твои глаза... За такие глаза во времена инквизиции женщин сжигали на кострах.
- На Руси инквизиции не было, и поэтому мы выжили, - засмеялась она.
     Они сидели по разным сторонам стола, глаза в глаза. Молчание между ними повисло так, что движение стрелок старинных часов гулко отзывалось тиканьем над головой. Он пристально смотрел на неё, не скрывая откровенного взгляда, не отрываясь, не жалея её убегающих смущённых глаз.
- У меня друзья из города приезжают иногда, чтобы отдохнуть. Как они говорят, чтобы душа оттаяла. Помогают мне в огороде, да и во всём остальном. Порой уработаются, и идут на речку. Она же рядом. Приходят, и никакой усталости. И говорят, что завидуют мне. Живешь, говорят, в деревне на всём своём. А я всё думаю: приехали, наигрались, и домой. А мы же с детских лет дружим, жду их всё равно. Может, ещё чаю налить?
Она говорила быстро и суматошно, чтобы заполнить словами неловкую пустоту. Он это понимал и не перебивал. Он боролся с собой. Боролся с желанием протянуть руку и потрогать её расслабленную косу, пройтись рукой по щеке и замереть у глаз, касаясь их тихо и осторожно. И он протянул руку... Мягкий шёлк её волос струился, словно песок сквозь пальцы. Убрав выбившуюся прядь со лба, он скользнул по краешку глаз и задержался, боясь прикоснуться и нарушить своим вмешательством их глубину. А она... Она вдруг взяла его ладонь и прижалась губами, потом провела ей по своей щеке и прошептала:
- У тебя не рабочие руки. Они мягкие, податливые и гладкие. Ты не работаешь тяжело руками. Длинные пальцы, ногти ухоженные. Что делают твои руки?
- Они работают.
- Не хочешь говорить - твоё право. Только не простой ты, не рабочий.
- Уля... А ты хлебом пахнешь. И ещё молоком. Я приду к тебе сегодня?
- Приходи, - прошептала она. - А сейчас уходи. Не хочу, чтобы люди говорили.
Услышав шум входной двери, она отпустила его руку, быстро встала и стала наливать новый чай.
- Ох!... Язви вас. Сидят тут, чаи распивают, - на пороге неизвестно как появилась баба Дуня. - А я все глаза проглядела - ихде это у меня житель мой? Проснулась и нету. А он вот он, чаи пьёт, - баба Дуня перевела дух. - У меня суп с фасолькой на обед.
- Да вот... Гулял за деревней, нарвал Ульяне букет. А она чаем с пирогами угостила.
- Ну да... Ну да... Пойдём до избы. А то поди Ульке делами надо заниматься.
И уже дома, в своей ограде, баба Дуня дала волю словам. И как только дотерпела, пока они перебирались через дорогу к её домику.
- Ты это, парень... Ульку-то не смущай. Она, девка сурьёзная, привяжется и будет тут сохнуть. А ты уедешь в свой город и забыл. Пущай вон лучше с Витькой своим воюет. Может, дойдёт дело и сговорятся.

     Их первая ночь... Он запомнит её до конца жизни. Запомнит, как осторожно, стараясь не скрипнуть половицей, выбирался из своего временного пристанища на улицу. Запомнит ночь с миллиардами звёзд, и с зародившемся не так давно небольшим месяцем. Он засмотрелся на небо, на минуту задержавшись у дома Ульяны. Возможно, что вместе с этим месяцем здесь зародилось и его чувство: такое нечаянное и по сути ворованное. Он запомнит, как отпирал калитку, и как учащённо билось сердце, когда он открывал двери её дома. И она... Она стояла в полумраке ночного светильника в простой ситцевой рубашке, открывающей плечи и чуть прикрывающей грудь. И как только он переступил порог, она тут же обняла его за шею и прошептала:
- Я думала, что не придёшь.
С её плеч по коже струились распущенные волосы. Она стояла пряча глаза и так манившие к себе губы. Он осторожно убрал прядь со щеки и забрал эти губы в свои. И дальше, как в тумане. Сброшенная на стул одежда, её прерывистый шёпот и мокрые от слёз глаза.
     Случайно ведь ничего не происходит. Так всегда должно быть, чтобы люди нашли друг друга и остались вдвоём. Пусть даже вот так резко... Всем приятно быть чьим-то теплом для того, чтобы у самого на душе теплее стало. Не настолько же мы очерствели, что не можем поверить, что такое имеет место - быть. А ведь это жизнь... Каждому человеку хочется немного тепла. Хотя бы для того, чтобы у тебя на ладошках остались чьи-то слёзы от нежности.
     Он обнимал её, притихшую, боясь спугнуть их зародившуюся и такую поспешную близость. И ещё её неприкрытую беспомощность перед ним. Нет, сегодня она не похожа на ту, защищающую себя Ульку с острым языком. Она совершенно другая: мягкая и податливая, подчинившаяся и доверяющая себя. И он понял, что вот такие нежные создания по-настоящему любят людей. Просто любят. Всех как правило... Она и замёрзшего отогреет в доме, и голодного накормит, и ещё в путь с собой соберёт. Но, к сожалению, в их жизни, даже при таком тёплом отношении к людям, горя больше, чем хотелось бы. Её порой мятежный дух вступает в противоречие с собой, открывая часть неспокойной души. А под сердцем всё тот же ноющий комочек: он вступает с ней в диалог, чтобы плохое - пылью на сердце не село.
     И потом, каждый раз в общении с ним, она будет зажигаться внутренним огоньком как от последней спички. А дальше, будь как будет. Пусть за окном плачет капель, роняя долгие слёзы, пусть сидит рядышком тишина и догадливо молчит. И однажды ты поймёшь, что не сможешь с этой женщиной кое-как...
- Заря над селом занимается, - она вновь, как тогда днём, прижала его ладошку к губам. - Ты оставь рубашку. У меня сегодня постирушки, а она у тебя травой запачкана. Ты же в ней на луга ходил, - она немного помолчала. - Молчишь?.. Думаешь, что вот такая я деревенская дурочка. Вольная, и вот так запросто приняла тебя.
- Эта, как ты посмела сказать, дурочка, добротой наполнена. И слава богу, что такие пока не перевелись. С такими тепло и надёжно.
- Как же нам мало надо... Иногда хватит слова, а иногда просто взгляда. И светает вон... Не хочу, чтобы ты уходил.
- Тебе скоро вставать, Ночку свою провожать. И дальше бегом... По лету босиком.
- Не хочешь ли так со мной?
- Хочу, - он прижал её к себе. - Только не хочется, чтобы о тебе плохо говорили.
- Ты жалеешь, что вот так всё получилось? Уедешь ведь скоро. А там семья, работа, жизнь твоя. А как мне теперь быть? - она вздохнула. - Да и тебе там. Узнают если, так осудят же.
- Это никого не касается. Правда?.. А когда сам, по доброй воле оказался в таком положении... Тогда не знаешь, как будешь вести себя дальше. Может, выть на луну от тоски. Или бегать на свидания по той же причине.
- А что бы ты делал?
- Выл бы и бегал. Если любишь человека, то будешь любить всё, что с ним связано.
- Ты признался в любви?
- Не спеши закрывать за мной дверь. Бывает так, что ты просто теряешь интерес к жизни и просто живёшь. А я хочу так: когда утро, когда кофе в горло не лезет, кусок не идёт, а в каждом сантиметре сердца - женщина.
- Ой... Беги-ка ты до бабы Дуни. А я уж к Ночке своей встану.

© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0335918 от 29 марта 2022 в 16:03


Другие произведения автора:

ТРИНАДЦАТЫЙ... глава 31

Русскому офицеру...

Маленькая церковь...

Рейтинг: 0Голосов: 0183 просмотра

Нет комментариев. Ваш будет первым!