Новые
Меню
36
В сутолоке осенних дней сгорел застоявшийся октябрь и почти весь ноябрь.
Унылая пора, очей очарованье - прошла, и на землю выпавшим снегом накатила новая зима. Начиналась очередная поступь долгой стужи. Затянутое серой пеленой небо готовило новую дозу снега на притихший город. В переполненный транспорт втискивались люди, озадаченные вечной заботой быстрее уехать на работу. Тем утром он ехал откровенно невыспавшимся, встряхиваясь при очередном позыве уснуть: детки покапризничали ночью. Переодевшись в раздевалке, он сел на скамейку в тренажёрном зале, устало отвалился на стену и закрыл глаза.
- Чё, Ванюх, запара? Давай, зови на подмогу, - присел рядом Олег.
- Сашка пятки в упор и орёт. Спрашиваю: чё, спать не хочешь? А он мне: ага. Серёжка вроде не орал, ну и тоже не спал толком.
- Без обид там на пацанов, - Пашка широко зевнул и потянулся. - Ты думал смешки тебе с дитями.
- Разговариваю с ними. Серёга брови сдвигает, вроде как: ну-ну, говори, я слушаю. А Сашка слушает и отвечает по-своему, на равных беседы ведёт. Дисбат, а не квартира. Выживем, мне нравится.
- Ха, выживет он! Вон, какие орлы растут. Гордись, только не лопни, - Пашка сел рядом на пол. - Лыбится, сидит. Не хрен спать, пацанов надо поднимать.
- Обидно говоришь Паша. Я Сашку научил ногой драться и кулаки крутить. А Серёга замрёт в кроватке и не слышно. Разведка, капитальная.
- Терпи, Вань, - Федя тоже присел рядом. - Вырастут и твои пацаны.
- Да ладно ты, не кисни, - ткнул его плечом Олег. - Это мы любя, для поддержки.
- Он добрый, это идёт из него. Это видно, - подал голос Хан.
- Во! У тебя, Ханчик, особая любовь к командиру, кровная. Ладно, как-нибудь выпьем, я открою портал души и всё вам скажу, - Пашка повернулся к нему. - Неволин, а из тебя бы врач хороший получился. Какой-нибудь хирург по сердцу.
- Хирург, говоришь? - он усмехнулся. - Паш, а нас с тобой учили быть хирургами. При надобности.
- Я о другом думаю. Вот бы мне двух пацанов сразу. Я даже на ногах фиги бы всем загнул. Ты родил, а мне завидно.
- Паш, дети парой не шибко часто родятся. И от красивой любви, - Федя задумчиво смотрел в окно. - Не гони, всё равно не выйдет. Тут хоть бы одного пацана найти. А Ваньке, чё? Счастья ему, и штанов мокрых до коленок. Пусть растит сыновей.
- А у меня с Маринкой, чё? Некрасивая, что ли? Олег, ну-ка наботай по ботанике, чё там надо словить. Икса или игрека? Я его, пл..., под микроскопом найду и доставлю куда надо.
- С хромосомой игрек - пацанские, более активные, но живут недолго. С хромосомой икс - девчачьи, малоподвижные, но более живучие. Ищи самых быстрых, Паша.
- Пипеткой их лови, - хохотнул Федя. - Я куплю тебе вечером в аптеке, сиди и сортируй.
- Радуйся, Неволин, тебе с мокрыми штанами долго ещё ходить. Хохочет, сидит, – Пашка нервно подёргал губами.
- А мне чё, пусть мочат, я на сынов не в обиде. А ты, Паша, вникни совету. На стёклышко их, и лови. А если чё, то за хвост держи, чтобы не сбежали. Клянусь опытом.
- Картинка: замотанный для стерильности в маску Паша ловит пипеткой игрека, – спрыгнув с брусьев, Игорь снял перчатки.
- Да хоть задымись, Гоша. Вдруг не получится.
- А ты поплюй на руки и опять, - Олег обнял Пашку. - Главное, дым отдувать. И чтобы всё красиво.
- Хо! А я сижу и думаю, чё так палёным пахнет? А это Соловей горит, - Федя встал со скамейки. - Да не горюй ты, первая дочка, а второй пацан будет. Работай, давай.
- Федот, контакты плавятся. Я Ванькину фотку на стенку прибью, и по дороге в спальню вот те крест делать буду. Главное, поддержка. Аплодисменты потом.
- Паш, ты работай, а не вот те крест крути. А в ладошки мы тебе похлопаем, не переживай, - Федя надел перчатки. – Всё, встаём. Вань, ты заройся в уголке и поспи. Мы понимаем.
Говорят, что ранние детские воспоминания не стираются из памяти безвозвратно. Он засыпал, лёжа на матах в углу тренажёрного зала, а в памяти вдруг всплыл далёкий эпизод из детства. В деревне у них жил здоровый пёс Рекс, похожий на овчарку. Пёс жил на цепи возле сарая, где вечером, после прихода с пастбища, лежала корова Манька. Он любил возиться с Рексом на траве возле будки. Залезая псу на спину, он срывался на землю и закрывался руками. Рекс прыгал рядом, пытаясь ткнуться носом в лицо. Он сваливал Рекса в траву и садился на него верхом. Выворачиваясь, пёс делал низкую стойку на передних лапах и готовился к новому нападению. Он забирался в пустую собачью будку и дразнил из неё Рекса. Пытаясь втиснуться к нему, пёс скулил и весело лаял. Убегая подальше, он издали дразнил Рекса, зазывая его поиграть. Пёс рвался с цепи, жалобно рычал и прыгал. Наигравшись, они валялись с Рексом в тени под черёмухой. Он лежал головой под брюхом у пса, а тот лениво подрёмывал, изредка открывая пасть и широко зевая.
Однажды, проснувшись ранним утром, он увидел суетившихся возле сарая отца и мать и соседских мужиков. Рекс злобно рычал и дёргался с цепи, пытаясь сорваться и кинуться на людей. Из пасти пса на землю падала густая белая пена. Он стоял на крыльце, потирая заспанные глаза кулаками, и ничего не понимал.
- Мам, а чё Рекс так орёт? - крикнул он матери.
- Зайди в дом, и не выходи оттуда, - мать подскочила, запихнула его в дом и закрыла дверь на замок.
Как убили Рекса, он не помнит. Сплюснув нос в стекло, он стоял в окне веранды на стареньком диване и смотрел на пса. Надев рабочие рукавицы, мужики положили Рекса на тележку и отец его увёз. Вскоре пришла тётка из ветлечебницы и обработала весь двор лекарствами. Его выпустили из дома и строго наказали, чтобы не подходил близко к сараю. Отец сказал ему тогда, что Рекс заболел каким-то бешенством, и его нужно было убрать. Он стоял с опустившимися вниз уголками губ, растерянно смотрел в сторону сарая, а из глаз текли крупные слёзы. Рекса больше не было.
Он провалился в сон. И вновь горы с плутающими и загнутыми между скал тропами. В таких дебрях порой кажется, что первозданная природа сама ужасается тому, что с ней делают. Чистый воздух с одурманивающим голову кислородом, белые шапки снегов на далёких вершинах, сочная зелень трав, кустарников и деревьев. А в противовес этому - остатки костров, следы чётко отпечатанных ботинок на влажной земле с часто встречающимися подошвами иностранно-странного производства. Командир - капитан-афганец. Чутьё у него потрясающее, а нервов, похоже, нет совсем. Во всяком случае не видно, чтобы они были: он спокоен в любой ситуации. И рядом с ним они: сопливые срочники, пытавшиеся не совершать ошибок, слушать капитана, и ставить ногу след в след. Тогда в них играла молодость, и на коротких привалах за быстрым перекусом шутки сыпались по любому поводу. Обычные современные парни своего времени, весёлые в быту и сосредоточенные и собранные в горах.
По традиции, подразделения спецразведки всегда отличаются изрядной скромностью: на них нет красочных шевронов с оскалом звериной пасти, они избегают романтических грозных названий и ограничиваются безликим обозначением в/ч-такая-то. Они смирились с прозвищем, данным им военкорами - «волкодавы», и спокойно относились к тому, что результаты их работы иногда приписывались другим в целях конспирации. Войсковые разведчики не попадают в объективы телекамер, и относятся к этому прохладно. Только знают они одно, что практически вся черновая работа в горячих точках ложится на их плечи. Только использование подразделений СпН ГРУ в качестве войсковой разведки и штурмовых групп - это непозволительная роскошь.
Отряды боевиков преследовались в светлое время суток. Темнота, неоправданный риск напороться на растяжки и засаду. Смерть была буквально под носом, под ногой. «Духи» уходили от преследования, бросая на тропах тяжёлый и неудобный груз. Иногда они заходили в мелкие селения, чтобы пополнить запасы еды, и нарывались там на блокпосты. Отстреливаясь, они спешно убегали, оставляя за собой сумки и рюкзаки с содержимым, окровавленные бинты и трупы. Оружие боевики всегда несли с собой. Они были упакованы в хороший камуфляж, шли с мощным вооружением, с современными видами связи. Среди брошенных встречались тела наёмников: арабы, турки, греки, братья-славяне из близких соседей, темнокожие сыны африканских племён. У каждого из них пачка паспортов в любую сторону, у многих наркотики. Обколотый и обкуренный «дух» сражается даже раненый и потерявший много крови. Он просто не чувствует боли. Гордые «лесные волки», добивающие раненых, уходили от прямого боестолкновения всеми способами, срываясь с временных стоянок и бросая всё, что можно было бросить.
Отряды спецназа находились в лесу по пять-десять суток. Завтрак сухпаем на ранней зорьке, и вперёд по узким тропам затихших в безмолвии гор. Бронежилет, полный боевой комплект, эРДэшка с необходимым грузом. Восемь долгих месяцев постоянного напряжения. А дальше возвращение в бригаду, дембель, и ты вновь улыбаешься родным местам и лицам. Ты улыбаешься даже бабкиной баньке, наконец-то, дождавшейся, чтобы ты топил её по приезду в деревню. И ещё... Всё это снилось, снится и, наверное, будет сниться. А поначалу бывало и так, что ты вдруг просыпался от резкого крика «духи», или от толчка внезапно остановившегося БТРа. Просыпался, не сразу понимая, что ты дома.
Сейчас во сне он шёл теми тропами, упёршись взглядом в заросли зелёнки. Тревожная тишина, хруст ветки под ногой, и взрыв... Резко вздрогнув, он открыл глаза и огляделся. Тренажёрный зал и ребята, отрабатывающие с молодыми рукопашный бой. Он сел на скамейку и с хрустом потянулся. Всё, хорош! Работать. Рядом с ним присел Иван Левашов, они звали его теперь - Ваня-Ясень. Светловолосый блондин с голубыми глазами, крепкого телосложения, закалённый, заматеревший и тоже хвативший Кавказа по самое не хочу. Ясень был одного возраста с ним, даже на месяц с хвостиком старше. Добродушие и спокойная уверенность, чётко сложенные черты лица - всё это выдавало в нём человека крепкого русского характера. Его глаза с заметной грустью, несли в себе ясный доверчивый свет, и кликуха «Ясень» вовсе была неслучайной. К ним один за другим подходили ребята, устраиваясь поудобнее: кто на лавочке, кто на полу.
- Подремал малость? - повернулся к нему Ваня-Ясень.
- Аха. Срочка приснилась, по горным тропам шёл. Отключишься на маленько, и что-нибудь да приснится. Всё идёшь и идёшь куда-то.
- Я иногда ночью кусты руками щупаю, или сплю вроде как с автоматом в обнимку. У жены как-то руку прижал к себе, и на сгибе локтя курок пальцами ищу.
- Ясень, а чё у локтя-то? - подал Пашка голос. - Не там ты ищешь, не там.
- Хорошо, что ты такой ловкий. Ночью порой сообразить не успеешь, где ты и с кем, - Федя лёг на пол. - А если это ты на ночёвке под боком? А, Пашка? Попробуй тогда, нашарь у тебя нужный курок. Заорёшь и горы ахнут.
Напротив них за окном сидела синица и упорно долбила клювом по краю рамы, заглядывая внутрь сквозь двойное стекло. Ясень задумчиво наблюдал за птицей.
- Улыбнись, Вань. Глянь, какая птичка любопытная, - криво улыбнулся Ваня-Ясень. - Улыбнись, говорю, у тебя хорошо получается. Умеешь ты заряжать, дано тебе это природой и внутренней силой. Это притягивает. Поверь, это не лесть. Я наблюдаю.
- Я уйду скоро, вот за меня с ребятами и встанешь, - он грустно взглянул на Ясеня. - Олег вон, тоже потянет группу
- Сиди и не молоти. Куда ты уйдёшь? Молодой ещё, - Олег тоже смотрел на птицу в окне.
- Так я же не сейчас, мне год продержаться надо. Потом контракт закончится и пока, ребята. Может, сниться всё это перестанет. Да, Федот? Или ты давай за меня.
- Хо! И долго ты думал? - Федя даже фыркнул от такой неожиданности. - У меня своя работа. РПГ или «печенег» на плечо, и вперёд. Хватит, ерунду нести.
- Да пусть нервы пощекочет, - Пашка зло взглянул на него. - Он потом в хате тёпленькой сидеть будет и в окошко нас «туда» провожать. А мы ему снизу шапками помашем. Сразу кровь волнами заходит.
- Не, мы его вниз позовём, по-братски проститься. С обнимашками, с затяжным поцелуем в губы и соплями в платок, - добавил Олег. - А потом он нам этим платочком вслед помашет.
- Ага, - подтвердил Пашка. - Пусть сидит и думает, какими тропами мы идём.
- Хорош, по струнам бренчать, - он глубоко вздохнул. - Когда-то всему конец приходит.
- Вспомнилось, как мы группой чуть на фугас не нарвались, - Ясень прищурил глаза. - Чуем, где-то «духи» близко. Идём осторожно, трава не шелохнётся. И опа - вот он, мощный такой фугас. Подорвали его потом, осколки во все стороны, куски расплавленного железа. И воронка до метра в глубину и ещё больше в ширину. Разнесло бы всех по кустам. А теперь, бывает, почву во сне ногой нащупываю.
- А к нам, почему перевёлся? - спросил он.
- Предложили работу и перевели. И сразу к тебе, для укрепления группы, - Ясень повернулся к нему и улыбнулся. - Неспокойно сейчас в мире.
- А когда в нём спокойно было?
- Ну, как сказать... Да никогда.
- Вот именно. И кто, если не мы. Надо же кому-то порвать тельник на груди и сказать: всё, я пошёл, - он улыбнулся.
- А где родители живут? - спросил вдруг Пашка.
- Мои? А хрен их знает. Детдомовский я. Всё, пошли на обед.
- Детдомовский? - Пашка задумчиво смотрел в одну точку, и в зале наступила неловкая пауза. - Ясень, а найти их не пробовал?
- Паша, а зачем? Родился, и прямиком в дом малютки, потом в детдом. Трудно было девяностые пережить, а остальное ерунда. Школа, спорт, срочка в бригаде ГРУ. Вторая Чечня, потом на контракт позвали, учебка, и дальше по службе попёр. Сразу не нужен был, так зачем сейчас искать? Чтобы посмотреть на них и себя показать? Вроде как не пропал я, и вон каким стал. Не знаю. Может, когда-нибудь потом. А сейчас не хочу.
- А фамилия у тебя, откуда? - спросил Олег.
- Бабка-уборщица в доме малютки с такой фамилией была. Говорят, что любила меня и говорила всегда: старая я, была бы моложе так себе забрала бы. Вот и попросила она дать мне свою фамилию. Она давно умерла.
- Ясень, а родители у тебя красивые были, породистые. Я бы на них посмотрел, - Пашка настойчиво погрозил кому-то пальцем. - Всё, пошли на обед.
После Нового года, по твёрдому убеждению Пашки, они раскопали данные о рождении Вани-Ясеня. Родился Иван в отдалённой деревне №-ской области, в сельской больнице с небольшим стационаром, где в отдельных двух палатах акушерка принимала несложные и экстренные роды. Поступившая тогда в сельскую больницу женщина была не местной, и как она сказала, проезжающей. По паспортным данным - Прозорова Нина Павловна, больше никаких сведений акушерка внести не успела. Иван родился маленьким недоношенным ребёнком около двух килограммов веса, и акушерка обязана была доставить их в районную больницу. Пока решался вопрос по перевозке, женщина исчезла из палаты, оставив на тумбочке записку-отказ от ребёнка. В районной больнице маленькому беленькому мальчику, которого сёстры и врачи ласково обзывали блондинчиком, дали простое и самое русское имя - Иван. Из больницы он был переведён в областной дом малютки, позже в областной детский дом.
В письме, отправленном акушеркой по их просьбе, она описала внешность той женщины. Это была красивая темноволосая женщина с точёной округлой фигурой, ухоженная, с маникюром и хорошими манерами, вежливая и немногословная. На вопрос: «Как вы попали в наши края?», она ответила: «Проездом от родственников». Они просчитали пару десятков фамилий подходящего возраста в соседней области. Предполагаемая мать Ивана Левашова - Нина Павловна Прозорова, проживала в областном центре и работала в областной библиотеке. Задумчивый Ваня-Ясень смотрел на них печальными глазами, которые спрашивали: а надо ли?
- Надо, Ясень, - ответил он на немой вопрос. - Тебе самому надо. Хочешь, я с тобой поеду?
- Поехали, Вань.
- Поехали. Бери с собой обычную форму, не парадку, но с боевыми наградами.
- Зачем?
- Надо!
Они ехали в N-ский областной центр. И чем ближе подъезжали, тем беспокойней становились глаза у Ясеня.
- Вань, давай бросим всё и вернёмся.
- Нет. Ты же не безродный и не напоказ едешь. Вроде вот он я, какой бравый. Да и родители твои вроде как благополучные. По крайней мере, мать, - Ясень молчал. - Это для личного покоя, для собственного самосознания. Захотел ты мать свою найти, вот и нашёл. Есть она, то дай ей бог. Мало ли какие обстоятельства тогда были.
Тормознув на стоянке у областной библиотеки, они переоделись в машине в форму, надели береты и вошли в здание. Знакомый библиотечный запах врезался ему в память, выплывая из книжного детства. У сидящей за столиком и смутившейся до покраснения щёк молоденькой библиотекарши, они спросили женщину, назвав её фамилию, имя и отчество.
- Да, - ответила девушка. - Она сейчас в читальном зале. Вас проводить, или её сюда пригласить?
- Спросите, как ей самой удобно. Нам нужно поговорить, - Ясень волновался, его глаза искали точку, за которую можно было зацепиться взглядом и не находили.
- Алло. Нина Павловна, к вам двое военных. Они хотят с вами поговорить. Как вам удобно? Проводить? Хорошо.
Они вошли в просторный читальный зал. Девушка проводила их за столик и пообещала, что Нина Павловна сейчас подойдёт. Они ждали её минут пять. Он перебирал страницы красочного журнала, а Ясень глядел в одну точку на столе, и только желваки на его скулах катались в невидимом волнении. Скрипнула входная дверь, и к ним подошла темноволосая женщина с полноватой, но ещё стройной фигурой. Они встали ей навстречу. Он заметил красивый маникюр на её руках, чуть заметный тонкий макияж и строгую со вкусом подобранную одежду. Она присела напротив них за столик и жестом пригласила их сесть.
- Добрый день, молодые люди. Чем могу быть вам полезной?
- Добрый день, Нина Павловна, - Ясень поднял на женщину глаза. - Иван Левашов. А это мой друг по службе Иван Неволин.
- Приятно познакомиться.
- Нина Павловна, я разыскиваю свою мать, Нину Павловну Прозорову. В январе 1980 года в селе N- она родила мальчика и оставила его там, - Ясень говорил, а он пристально следил за реакцией женщины, лицо её медленно бледнело. - Возможно, что это вы. Возможно, что мы ошиблись. Но всё вроде сходится. Вы простите, мне трудно говорить. Я состоявшийся человек, мне ничего от вас не надо. Если вы моя мать, - женщина прижала дрожащую ладонь к губам. - Не молчите, прошу.
- Да, это так, - с хрипотцой в голосе произнесла женщина. - Мне тяжело об этом вспоминать.
- Расскажите. Мне это нужно.
- Хорошо, - женщина чуть помолчала. - В то время я работала в городском райкоме партии. Понимаете... Особая обстановка, солидные и деловые мужчины. Я - молоденькая и хорошенькая, очень заметная. Так получилось. У нас произошёл служебный роман, который впоследствии привёл к беременности. Я была замужем, у меня были две дочери, и эта беременность меня напрягала. Можно было позаботиться об этом заранее, но он обещал развестись с женой и жениться. Ничего подобного не случилось. Он отстранился, а мне нужно было сохранить свою семью. Я всегда была чуть полновата, и мне удавалось до поры до времени скрывать беременность. Когда стало невозможно это делать, то я уехала из города к дальним родственникам, прихватив с собой нужное лекарство. По дороге, это и случилось. Да, это я оставила там ребёнка.
Ясень сидел, наклонив голову вниз. Казалось, что слова прижимают его к столу своей тяжестью. И даже глухая отрешённость большого зала давила на всех повисшей тишиной.
Он посмотрел в распахнутое от штор окно. Март в Сибири был в полном разгаре. Весеннее солнце било яркими лучами в стёкла, оставляя свет на противоположной от окна стене. Повернувшись, он встретился взглядом с Ясенем: в прищуренных глазах Вани-Ясеня стояла откровенная пустота.
- А кто отец? Жив? Адрес дадите? - Ясень с трудом поднял глаза на женщину.
- Бывший заместитель секретаря горкома партии Строганов Юрий Сергеевич. Жив, вот улица, дом и квартира, - женщина написала на листочке адрес. - Можно задать вам вопрос?
- Да, конечно.
- Иван... Вас, кто-нибудь усыновил?
- Иван Иванович Левашов. Нет, Нина Павловна, дом малютки и детский дом.
- Простите. Я думала тогда, что ребёнок не выживет.
- Как видите.
- Откуда у вас такая фамилия и отчество.
- Это уже не важно. Спасибо вам за рассказ и адрес, мы попробуем найти.
- Иван, простите меня. Подождите... Вам не за что говорить мне спасибо. Это боль моя на всю жизнь.
- Спасибо? Мне есть, за что сказать вам спасибо. Спасибо, что вы тогда заранее не позаботились и благодаря этому я просто живу.
- Иван, я хочу...
- Не надо, Нина Павловна. У меня всё отлично. Семья, жена, двое мальчишек растут. Вас вот теперь увидел. Что ещё надо? - склонив голову, Ясень резко встал и добавил: - Честь имею!
Повернувшись, они пошли к выходу, чувствуя взгляд этой женщины за спиной.
Выйдя из библиотеки, Ясень навалился лбом на холодную стену и зарычал:
- Пл... Как же это всё... При таком благополучии.
- Тяжело, Иван Иванович? Хотя нет, ты у нас оказывается Юрьевич. И Строганов или Прозоров.
- Нет, - резко сказал Ясень. - Я - Иван Иванович Левашов.
- А я тоже Иван Иванович. Неволин.
- Вот так и будем жить с тобой, Иванами Ивановичами, - Ясень обнял его, и они пошли к машине. - Вань, а слабо ко мне в братишки?
- Запросто, и не слабо. Только я младше тебя почти на полтора месяца. Как быть, брат? - он засмеялся. - Ты же в новогодние каникулы от матери откинулся. Прости, но иначе не скажешь.
На площади возле областной библиотеки чужого города раздался дружный хохот двух офицеров в голубых беретах, с позвякивающими наградами на груди.
- Ванька... А пусть я первый родился, а потом тебя дожидался.
- Да пусть! Кукушкин сын, мать твою... И почему у тебя фамилия не Кукушкин? А?.. Ясень.
- Выпить бы щас! А?.. Воля.
- Да ну на... Поехали. Щас папке твоему завернём от локтя и домой.
Они нашли дом по адресу и позвонили в дверь указанной квартиры. На звонок вышла полная и ярко накрашенная женщина в цветастом шёлковом халате. По их просьбе, она пригласила Юрия Сергеевича - дородного седого мужчину с особой печатью страшной значимости на лице и большими очками на носу.
- Иван Иванович Левашов, - представился дядьке Ясень. - По крайним сведениям, сын известной вам Нины Павловны Прозоровой. Я был успешно рождён ей в отдалённой сельской глубинке и бессовестно брошен. Честь имею, дядя Юра.
Они козырнули дядьке и пошли вниз по лестнице, оставив его в дверях с распахнутыми в непонимании глазами.
- Чё смотришь, дядь? - не выдержал Ясень, задержавшись на ступеньках лестничного пролёта. - Сын, я твой. Капитан спецназа Иван Левашов. Живи, дядька. И дай бог тебе дальше.
«Вот так вот!.. Едешь ты домой и просеиваешь сквозь себя состояние друзей, ставших близкими. Сидит сейчас Ваня-Ясень рядом, и всё в нём разорвано в клочья. Пульс бешено тикает, пропуская с током крови в каждую клетку душевную боль. И ты рядом с ним на грани, как баланс между тишиной в реале и криком внутри. Ясень, как ты тогда сказал? Улыбайся, Ванька?.. Надо начинать улыбаться, несмотря на рвущиеся внутри струны. Надо улыбаться, как желанному и обретённому брату».
- Чё грустишь, Ясень? - Ясень только хмыкнул ему в ответ. - Счастливый ты человек, Иван. Ты посмотрел в глаза отцу и матери. Ты только представь, что многие такие своих родителей вообще никогда не увидят. А ты увидел и знаешь теперь, что не от простой несчастной пьянчужки рождён. Кто от таких, так пусть лучше не знают своих матерей.
- Неволин, ты прав. Только речь мне на душу не лей, и словами не заговаривай. Ты думаешь, что про брата я тебе просто так сказал?
- Я не думаю, что просто так. Я думаю - будем.
- Вот именно! А слабо на крови побрататься?
- Не вопрос. Я торможу.
Притормозив на обочине, они вышли из машины, на ходу набрасывая на себя куртки. Солнце катилось к закату, нависая ярким шаром над макушками берёз. Слабый весенний ветерок ложился лёгкой прохладой на лицо, остужая их разгорячённые лица. Широкая сибирская степь расстилалась вокруг, уводя взгляд далеко к горизонту, где смыкалась полоска неба с землёй. Вольный степной дух заставлял дышать полной грудью, насыщая лёгкие воздухом и вытесняя неприятный осадок прошедшего дня.
- Этой зимой снега много, долго таять будет, - нарушил молчание Ясень.
- Да ну. Повернёт на тепло и снега быстро сойдут, - он смотрел на сверкающие под ярким солнцем белые поля.
- Ты сейчас помолчи, Вань, а я скажу. А хочешь, так улыбайся, - Ясень помолчал, собираясь с мыслями. - Вот сводит тебя иногда жизнь с человеком, и ты чувствуешь, что это твой человек. Ты начинаешь общаться и погружаешься в него, как в реку с тихим течением. С каждым шагом всё глубже и глубже. И однажды ты понимаешь, что хочешь дойти с этим человеком до любой цели. Это нельзя купить и продать, ни украсть и не выменять. Человек как светофор. Горит зелёный - мы прём без остановки; горит жёлтый - мы делаем паузу и думаем; горит красный - мы говорим своим эмоциям: стоп, отдохни. Будем жить, Вань. И пусть мигает наш светофор, а с мыслями мы справимся.
- Согласен. Ну чё ты там говорил? Кровью брататься? Давай, Ясень, - улыбаясь, он глянул на Ясеня.
- Давай, Воля.
Отогнув коврик на полу машины, он достал из-под сидения армейский нож.
- «Рысь». А почему «рысь»? - Ясень взял у него нож и расчехлил. - Неволин, а у меня в машине такой же лежит, - они вновь расхохотались, толкнув друг друга плечами.
- Рысь - это символика моей бригады по срочке. Ну чё, поехали, Ясненький?
Ясень сделал лёгкий надрез на запястье руки в виде маленького крестика и передал ему нож. Он сделал то же самое. Приложив друг к другу руки в месте надреза, они обнялись и постояли.
- Ну вот и всё, брат, - сказал он сквозь сжатые зубы и слегка толкнул Ясеня от себя.
- Всё, братишка. Мне к душе, что у меня теперь есть ты.
- Мне тоже, Ясень. Поехали? - и сам ответил: - Поехали.
Странно, но иногда кажется, что мы проживаем определённый отрезок времени, а потом, как в компьютере, точка восстановления системы. И начинается новый виток. Жизнь сама посылает тебе в нужное время нужных людей. Нужность каждого человека в твоей жизни, ты должен определить сам. Иногда мы стоим в одиночестве, словно нищие с протянутой рукой, а потом открывается невидимый коридор и мы встречаем новых людей и новых друзей. И чем проще и честнее ты сам, тем больше будут считаться с тобой. Пусть порой бывает пусто и грустно, но ты очнёшься и вновь прикажешь себе: встань и иди!
Домой они ехали молча, слишком тяжёлый день у них был на двоих. По дороге ему вспомнился осенний разговор с другом на сайте.
– Привет, Вань. У меня всё хорошо. Убиваю себя ночью на машине с друзьями, получаю свою дозу адреналина.
- Привет, Тимоха. Фары тебе светлые в дорогу.
- Ты отдалился, Ваня, вот я и гоняю. Только не на своей машине.
- Мне пофиг на чьей, катайся. Тошно мне. Сегодня пять лет как убили моего Лёху.
- Соболезную. А на машине я с ребятами из чеченской войны. Они там не по одному разу были.
- Молодец, я рад за тебя. Будешь говорить обо мне, то так и скажи им - знакомый разведчик.
- Да ладно. Удали меня из друзей и всё, не создавай себе проблемы. Я то, откуда знаю, что ты разведчик. Да, Вань?
- Я же шучу про разведчика. Да, Тимоха? За всё время общения нет ко мне претензий? Ну и хорошо!
- Ты в обиде? Я на работе заявление на увольнение написал, а его порвали. Сегодня поругался с другом. Он сказал, что я сволочь, но для меня это не новость. Он ушёл.
- Он фуфло? А у тебя волосы на башке ёжиком. Сделай паузу: вернётся - твоё, не вернётся - освободил дорогу другому.
- Может, я фуфло? Вань, я был рядом в любое время суток. Я забирал его на машине с любого места. У него были проблемы с девушкой и родителями, и я вытаскивал его из стресса. На моих глазах он пытался резать вены, выброситься с балкона.
- Тимоха, смешно. Самоубийцы - тихушники. Ни один из них не скажет, что хочет уйти из жизни. Он просто уйдёт.
- Да предательство очередное. Я слушал, помогал, вытирал сопли и был рядом. У меня для него не было слова - нет. А ему наплевать! Я хотел, чтобы у меня в реале был друг.
- Я не знаю, нет у нас такого. Мы слушаем друг друга, и слышим. И всё на доверии.
- Вот видишь, как у вас. А я ещё раз проверил на дружбу. И оказалось, что опять зря. Так что, аккуратно со мной. А то встретимся один раз и всё. Хочу посмотреть на тебя вживую. Хотя, сможешь ли ты общаться со мной? Я жёсткий. Я иногда рву и мечу. Капец!
- Ждите, и дождётесь. Ищите, да обрящите. И мне ровно на твой капец. Рви и мечи. Я улыбаюсь.
- Зря. Ты не знаешь меня в реале. Замучаешься улыбаться.
- Кто-то шибко резкий, а кому-то улыбаться надо. Пока.
- Пока, Вань.
«Какая суетная жизнь наступила у людей. Дела и дела... И на них, почему-то стало не хватать времени. Время ускоряется, и следом за ним мы?.. Или мы ускоряемся, подстёгивая время за собой?.. А может, наша Земля стала быстрее крутиться? Наверное... От нашей же спешки. Утром проснуться, днём поработать, вечером побрякать деньгами в магазине, заскочив туда за необходимым. Позже урвать время для общения с семьёй и укачать расплакавшихся вдруг сыновей. Накрайняк - добить себя до зевоты надоевшей рекламой в телевизоре. Ночь - поспать, если получится, если сыны твои не сделают срочную побудку.
Качая одного из сыновей, ты стоишь у окна и лепишь в голове разные мысли. Например, о теории Дарвина, которую мы так упорно учили в школе. Она заставляла думать, что человек, конечно же, произошёл от обезьяны. Как не хочется рисовать в уме воображение, что твои далёкие предки прыгали по веткам в образе смешных диких шимпанзе. Может, это и так, потому что люди довольно часто своими поступками бывают похожими на зверей. Но мать их возьми!.. И да простит нас история. По мере взросления и становления личности, человек начинает задумываться и не находит ответ на этот вопрос. Может быть, когда-нибудь, кто-нибудь сумеет открыть тайну появления первого человека на Земле.
Люди, строящие жизнь на блюде среди вселенского покоя, внешне опустили свои святыни и живут в собственном внутреннем раздрае. Они понимают, что человек поставил на карту всё, что с таким трудом накопил за годы своего существования. А если?.. А если в один прекрасный день, кто-то сверху, сделав незамысловатый жест из трёх пальцев, тяжело вздохнёт и прошепчет человечеству: «Аз воздам!» И каждому по заслугам. Что тогда?.. Для кого он был, этот Божий Свет?.. Для чего те далёкие предки-обезьяны слезли с деревьев и труд сделал из них человеков?.. Для кого трудился древний житель Земли, добывая наш первый огонь?.. Для кого разумный предок обезьян, наученный этим опытом, изобрёл потом спички?.. А может, не надо было слезать? Может, надо было остаться на деревьях, складывать губы в трубочку и с громким визгом «у-у-у» смачно пожирать всякую листву и объедаться бананами. Наверное, Земле легче было бы».
- Спи, Сашка. Не хотим мы с тобой быть предками диких обезьян из каких-нибудь дремучих тропиков. Мы хотим верить во что-то другое, сынок. Вот тебе и ага.
Яркое мартовское утро слепило глаза сверкающим на солнце снегом. Он ехал на службу, насвистывая знакомую мелодию Гриши Лепса, страдающего по любви в этот ранний час.
- Слышишь, как замерза-аю, где-то-о я без тебя-я, - пропел он вслед за голосом. - Ничего. Лето переживём, и мальчишки наши на ноги встанут.
Обычное начало рабочего дня, беготня сослуживцев по коридорам с бумагами и по срочным неотложным делам. Около одиннадцати часов дня его пригласил к себе полковник Щербинин.
- Проходи, Иван Иванович. Садись поближе.
- О, как официально. Непривычно, и даже боязно, Владимир Петрович.
- Да ладно. Я тоже не сразу Владимиром Петровичем стал, и меня когда-то Щербой называли. Готовь группу на выезд. Там вышли на след боевика, активно участвующего в зверских расправах над нашими пленными. Думаю, что недолго вы там будете, если подполковник на вас не навесит.
- Он навесит. Ему народу сроду не хватает, и работу у него вечно делать некому. А чё местные спецы не ловят?
- А осведомлёнка? Стукачей ещё никто не отменял. Пошепчутся и опять ускользнёт.
- Когда выезжаем?
- Через два дня. Готовьте тут всё и по домам, отдохните перед поездкой, - полковник встал с кресла.
- Есть. Разрешите выполнять, - поднялся он вслед за полковником.
- Да ладно тебе. Не мсти за официальность, - полковник бросил на него пристальный взгляд. - Этот бандюга всегда активно сбегал. Головорез тот ещё был, не упусти. Он на видео пытки снимал, на этом и засветился.
- Ясно. Разрешите идти.
- Иди, Вань.
«Вот так вот!.. Стараешься держать себя в рамках, хотя за навеки ушедших ребят хочется кулаком в рожу и в расход. Но, заткнись палач, который есть - совесть. Возможно, в то время, когда они кипели тогда в районе чеченского села Автуры, эта гнида зверски издевалась над попавшими в плен ребятами. И не важно, каких войск. Это были наши ребята. Взять бы, да и на месте... Но, никак. Надо по закону. И всем им - силы духа и разума. Скажи сейчас ребятам, на кого когти точим, у всех шерсть на загривке дыбом встанет. Это как алкоголь по крови: побежал, дал ток, и поставил всё внутри на дыбы. Так и память... Слабы мы в ней, и из этого опыта делаем нужные выводы».
- Тимох, ты видел на фото наколку на плече? Клянусь, что больше ничего нет на теле.
- Ты говорил мне, что только на плече наколка. А я хочу на шее татуху-иероглиф.
- Это старая армейская фотка, там даже раздражение на коже видно.
- Помнишь, ты хотел встречу на подвесном мосту через Катунь? Я тоже поставил фотографию и жду тебя. Смотри, как я руки на мосту раскинул. Приезжай скорее, Чемал ждёт тебя.
- Сколько раз я там бывал, и всё равно тянет.
- Я подписал под фото: «Вань, я жду тебя, приезжай». Никто же не знает, какого Ваню я зову.
- Всё, замётано. Встреча будет на мосту, на Патмосе.
- Я часто там бываю, стою и думаю. Вань... Говори, когда уезжаешь?
- Откуда ты знаешь?.....
- Я чувствую тебя по настроению. И не надо мне точки кучей ставить.
- Может, я глубоко вздохнул точками.
- Тяжело? Вань, приезжай потом с семьёй.
- Грустные мысли. Я знаю, что я первый приеду к тебе. Может, и с семьёй.
- Мне надо квартирный вопрос решить, а то в нашей однёрке жарко будет.
- Не пугай. Я в любых условиях жил, для меня это не проблема. Палатку кинем у реки, матрас надуем и будем спать. У тебя есть свой угол, ты приходишь домой и это твоё. Я тоже долго жил в однёрке.
- Мы дом хотим купить, я решаю этот вопрос. А ты не волнуйся, сделаешь работу и вернёшься. Я знаю.
- Как к тебе ехать? Ты же жёсткий в общении. Я улыбаюсь.
- Тяжело тебе будет со мной. Приедешь и скажешь: ну, сука, добрался я до тебя, все нервы мне вымотал, и теперь тебе хана.
- Это ты прости. Я тоже тебе подкидывал. И не обижайся, если ещё выпросишь. Закаляйся.
- Я спокойный, но бываю непредсказуемый и взрывной. Я разный. Готов?
- Да запросто.
- Ругай, Вань. От тебя я всё приму. А встречи я боюсь. Честно. Поначалу у нас с тобой холодно будет.
- Весело у нас будет поначалу. Будем радостно встречаться. Или не заслужили?
- Прости, что доставал тебя словами. Я не со зла. Я же всё чувствую. Ты проорёшься на меня и опять спокойный. А Тимоха чё, всё стерпит.
- Тимох, я тут побольше орал. А если взъерошишься, то ещё причешу.
- Вань... Мне друг, что в Чечне служил, сказал, что я настоящий. Сказал, что в реале любому глотку за меня порвёт. Только при случае, я обращаться за помощью не буду, сам за всё отвечу.
- А помнишь, ты говорил, что мы - марионетки. А как же душа?
- Вы марионетки в лапах обязательств.
- Ты пойми, что эта война перевернула всех, кто её прошёл. Оттуда возвращаются с другими ценностями и с другим отношением к жизни. Кто вытаскивал на себе раненых и убитых, тот никогда это не забудет. Спроси у своего друга, он объяснит. И дело там не в кавказском народе. Просто кто-то усиленно хочет стравить нас и столкнуть лбами.
- Это зверьё, самое настоящее. А кто видел такую жестокость... Вань, я не хочу сейчас об этом. В тебе боль стоит после такого разговора. Я не хочу, чтобы ты злился. Ага?
- Баба Яга.
- Я, что ли?
- Нет, сказка такая есть. Забыл?
- Вань, ты скоро все сказки вспомнишь.
- Надо. А то у Олега дочка говорит: папка, ты врёшь, сначала кошка за Жучку, а потом мышка за кошку. Пока.
- Возвращайся. Я буду ждать. Пока. И удачи вам.
Не рублями и вещами богат человек. Богат он родными, друзьями, и своей жизненной дорогой. Общение - это хорошая вещь. Бывает так: входит незнакомый человек без стука и остаётся. Вначале ты смотришь на него с интересом; пообщавшись с ним, ты улыбаешься; а когда он уходит, ты смотришь ему вслед. А потом ты вдруг замечаешь, как неуклюже вползаешь в его мир, посылая в ответ слова и улыбки. Новый друг, далёкий и не всегда понятный, вскрывает тебя изнутри, как грецкий орех. Он видит в тебе две половинки, он чувствует твоего двойника: вот тут Ваня Неволин, а тут Воля-тринадцатый. И он балансирует между этих двух состояний, вытягивая на свет тебя - настоящего. Он принимает тебя любого: и тихого, и издёрганного. Он понимает тебя всякого.
«Всё хорошо, Тимоха, хоть ты до жути вредный и непонятный. Отражение моей тревоги отзывается в тебе, слова и мысли доходят через компьютерную тишину и отвечают пониманием. Грань между реальностью и напечатанными словами мы когда-нибудь сотрём. И однажды, хорошим солнечным днём, ты встретишь меня на качающемся подвесном мосту, перекинутом от одного берега к другому. Ты встретишь меня на красивой горной реке под названием - Катунь».
В сутолоке осенних дней сгорел застоявшийся октябрь и почти весь ноябрь.
Унылая пора, очей очарованье - прошла, и на землю выпавшим снегом накатила новая зима. Начиналась очередная поступь долгой стужи. Затянутое серой пеленой небо готовило новую дозу снега на притихший город. В переполненный транспорт втискивались люди, озадаченные вечной заботой быстрее уехать на работу. Тем утром он ехал откровенно невыспавшимся, встряхиваясь при очередном позыве уснуть: детки покапризничали ночью. Переодевшись в раздевалке, он сел на скамейку в тренажёрном зале, устало отвалился на стену и закрыл глаза.
- Чё, Ванюх, запара? Давай, зови на подмогу, - присел рядом Олег.
- Сашка пятки в упор и орёт. Спрашиваю: чё, спать не хочешь? А он мне: ага. Серёжка вроде не орал, ну и тоже не спал толком.
- Без обид там на пацанов, - Пашка широко зевнул и потянулся. - Ты думал смешки тебе с дитями.
- Разговариваю с ними. Серёга брови сдвигает, вроде как: ну-ну, говори, я слушаю. А Сашка слушает и отвечает по-своему, на равных беседы ведёт. Дисбат, а не квартира. Выживем, мне нравится.
- Ха, выживет он! Вон, какие орлы растут. Гордись, только не лопни, - Пашка сел рядом на пол. - Лыбится, сидит. Не хрен спать, пацанов надо поднимать.
- Обидно говоришь Паша. Я Сашку научил ногой драться и кулаки крутить. А Серёга замрёт в кроватке и не слышно. Разведка, капитальная.
- Терпи, Вань, - Федя тоже присел рядом. - Вырастут и твои пацаны.
- Да ладно ты, не кисни, - ткнул его плечом Олег. - Это мы любя, для поддержки.
- Он добрый, это идёт из него. Это видно, - подал голос Хан.
- Во! У тебя, Ханчик, особая любовь к командиру, кровная. Ладно, как-нибудь выпьем, я открою портал души и всё вам скажу, - Пашка повернулся к нему. - Неволин, а из тебя бы врач хороший получился. Какой-нибудь хирург по сердцу.
- Хирург, говоришь? - он усмехнулся. - Паш, а нас с тобой учили быть хирургами. При надобности.
- Я о другом думаю. Вот бы мне двух пацанов сразу. Я даже на ногах фиги бы всем загнул. Ты родил, а мне завидно.
- Паш, дети парой не шибко часто родятся. И от красивой любви, - Федя задумчиво смотрел в окно. - Не гони, всё равно не выйдет. Тут хоть бы одного пацана найти. А Ваньке, чё? Счастья ему, и штанов мокрых до коленок. Пусть растит сыновей.
- А у меня с Маринкой, чё? Некрасивая, что ли? Олег, ну-ка наботай по ботанике, чё там надо словить. Икса или игрека? Я его, пл..., под микроскопом найду и доставлю куда надо.
- С хромосомой игрек - пацанские, более активные, но живут недолго. С хромосомой икс - девчачьи, малоподвижные, но более живучие. Ищи самых быстрых, Паша.
- Пипеткой их лови, - хохотнул Федя. - Я куплю тебе вечером в аптеке, сиди и сортируй.
- Радуйся, Неволин, тебе с мокрыми штанами долго ещё ходить. Хохочет, сидит, – Пашка нервно подёргал губами.
- А мне чё, пусть мочат, я на сынов не в обиде. А ты, Паша, вникни совету. На стёклышко их, и лови. А если чё, то за хвост держи, чтобы не сбежали. Клянусь опытом.
- Картинка: замотанный для стерильности в маску Паша ловит пипеткой игрека, – спрыгнув с брусьев, Игорь снял перчатки.
- Да хоть задымись, Гоша. Вдруг не получится.
- А ты поплюй на руки и опять, - Олег обнял Пашку. - Главное, дым отдувать. И чтобы всё красиво.
- Хо! А я сижу и думаю, чё так палёным пахнет? А это Соловей горит, - Федя встал со скамейки. - Да не горюй ты, первая дочка, а второй пацан будет. Работай, давай.
- Федот, контакты плавятся. Я Ванькину фотку на стенку прибью, и по дороге в спальню вот те крест делать буду. Главное, поддержка. Аплодисменты потом.
- Паш, ты работай, а не вот те крест крути. А в ладошки мы тебе похлопаем, не переживай, - Федя надел перчатки. – Всё, встаём. Вань, ты заройся в уголке и поспи. Мы понимаем.
Говорят, что ранние детские воспоминания не стираются из памяти безвозвратно. Он засыпал, лёжа на матах в углу тренажёрного зала, а в памяти вдруг всплыл далёкий эпизод из детства. В деревне у них жил здоровый пёс Рекс, похожий на овчарку. Пёс жил на цепи возле сарая, где вечером, после прихода с пастбища, лежала корова Манька. Он любил возиться с Рексом на траве возле будки. Залезая псу на спину, он срывался на землю и закрывался руками. Рекс прыгал рядом, пытаясь ткнуться носом в лицо. Он сваливал Рекса в траву и садился на него верхом. Выворачиваясь, пёс делал низкую стойку на передних лапах и готовился к новому нападению. Он забирался в пустую собачью будку и дразнил из неё Рекса. Пытаясь втиснуться к нему, пёс скулил и весело лаял. Убегая подальше, он издали дразнил Рекса, зазывая его поиграть. Пёс рвался с цепи, жалобно рычал и прыгал. Наигравшись, они валялись с Рексом в тени под черёмухой. Он лежал головой под брюхом у пса, а тот лениво подрёмывал, изредка открывая пасть и широко зевая.
Однажды, проснувшись ранним утром, он увидел суетившихся возле сарая отца и мать и соседских мужиков. Рекс злобно рычал и дёргался с цепи, пытаясь сорваться и кинуться на людей. Из пасти пса на землю падала густая белая пена. Он стоял на крыльце, потирая заспанные глаза кулаками, и ничего не понимал.
- Мам, а чё Рекс так орёт? - крикнул он матери.
- Зайди в дом, и не выходи оттуда, - мать подскочила, запихнула его в дом и закрыла дверь на замок.
Как убили Рекса, он не помнит. Сплюснув нос в стекло, он стоял в окне веранды на стареньком диване и смотрел на пса. Надев рабочие рукавицы, мужики положили Рекса на тележку и отец его увёз. Вскоре пришла тётка из ветлечебницы и обработала весь двор лекарствами. Его выпустили из дома и строго наказали, чтобы не подходил близко к сараю. Отец сказал ему тогда, что Рекс заболел каким-то бешенством, и его нужно было убрать. Он стоял с опустившимися вниз уголками губ, растерянно смотрел в сторону сарая, а из глаз текли крупные слёзы. Рекса больше не было.
Он провалился в сон. И вновь горы с плутающими и загнутыми между скал тропами. В таких дебрях порой кажется, что первозданная природа сама ужасается тому, что с ней делают. Чистый воздух с одурманивающим голову кислородом, белые шапки снегов на далёких вершинах, сочная зелень трав, кустарников и деревьев. А в противовес этому - остатки костров, следы чётко отпечатанных ботинок на влажной земле с часто встречающимися подошвами иностранно-странного производства. Командир - капитан-афганец. Чутьё у него потрясающее, а нервов, похоже, нет совсем. Во всяком случае не видно, чтобы они были: он спокоен в любой ситуации. И рядом с ним они: сопливые срочники, пытавшиеся не совершать ошибок, слушать капитана, и ставить ногу след в след. Тогда в них играла молодость, и на коротких привалах за быстрым перекусом шутки сыпались по любому поводу. Обычные современные парни своего времени, весёлые в быту и сосредоточенные и собранные в горах.
По традиции, подразделения спецразведки всегда отличаются изрядной скромностью: на них нет красочных шевронов с оскалом звериной пасти, они избегают романтических грозных названий и ограничиваются безликим обозначением в/ч-такая-то. Они смирились с прозвищем, данным им военкорами - «волкодавы», и спокойно относились к тому, что результаты их работы иногда приписывались другим в целях конспирации. Войсковые разведчики не попадают в объективы телекамер, и относятся к этому прохладно. Только знают они одно, что практически вся черновая работа в горячих точках ложится на их плечи. Только использование подразделений СпН ГРУ в качестве войсковой разведки и штурмовых групп - это непозволительная роскошь.
Отряды боевиков преследовались в светлое время суток. Темнота, неоправданный риск напороться на растяжки и засаду. Смерть была буквально под носом, под ногой. «Духи» уходили от преследования, бросая на тропах тяжёлый и неудобный груз. Иногда они заходили в мелкие селения, чтобы пополнить запасы еды, и нарывались там на блокпосты. Отстреливаясь, они спешно убегали, оставляя за собой сумки и рюкзаки с содержимым, окровавленные бинты и трупы. Оружие боевики всегда несли с собой. Они были упакованы в хороший камуфляж, шли с мощным вооружением, с современными видами связи. Среди брошенных встречались тела наёмников: арабы, турки, греки, братья-славяне из близких соседей, темнокожие сыны африканских племён. У каждого из них пачка паспортов в любую сторону, у многих наркотики. Обколотый и обкуренный «дух» сражается даже раненый и потерявший много крови. Он просто не чувствует боли. Гордые «лесные волки», добивающие раненых, уходили от прямого боестолкновения всеми способами, срываясь с временных стоянок и бросая всё, что можно было бросить.
Отряды спецназа находились в лесу по пять-десять суток. Завтрак сухпаем на ранней зорьке, и вперёд по узким тропам затихших в безмолвии гор. Бронежилет, полный боевой комплект, эРДэшка с необходимым грузом. Восемь долгих месяцев постоянного напряжения. А дальше возвращение в бригаду, дембель, и ты вновь улыбаешься родным местам и лицам. Ты улыбаешься даже бабкиной баньке, наконец-то, дождавшейся, чтобы ты топил её по приезду в деревню. И ещё... Всё это снилось, снится и, наверное, будет сниться. А поначалу бывало и так, что ты вдруг просыпался от резкого крика «духи», или от толчка внезапно остановившегося БТРа. Просыпался, не сразу понимая, что ты дома.
Сейчас во сне он шёл теми тропами, упёршись взглядом в заросли зелёнки. Тревожная тишина, хруст ветки под ногой, и взрыв... Резко вздрогнув, он открыл глаза и огляделся. Тренажёрный зал и ребята, отрабатывающие с молодыми рукопашный бой. Он сел на скамейку и с хрустом потянулся. Всё, хорош! Работать. Рядом с ним присел Иван Левашов, они звали его теперь - Ваня-Ясень. Светловолосый блондин с голубыми глазами, крепкого телосложения, закалённый, заматеревший и тоже хвативший Кавказа по самое не хочу. Ясень был одного возраста с ним, даже на месяц с хвостиком старше. Добродушие и спокойная уверенность, чётко сложенные черты лица - всё это выдавало в нём человека крепкого русского характера. Его глаза с заметной грустью, несли в себе ясный доверчивый свет, и кликуха «Ясень» вовсе была неслучайной. К ним один за другим подходили ребята, устраиваясь поудобнее: кто на лавочке, кто на полу.
- Подремал малость? - повернулся к нему Ваня-Ясень.
- Аха. Срочка приснилась, по горным тропам шёл. Отключишься на маленько, и что-нибудь да приснится. Всё идёшь и идёшь куда-то.
- Я иногда ночью кусты руками щупаю, или сплю вроде как с автоматом в обнимку. У жены как-то руку прижал к себе, и на сгибе локтя курок пальцами ищу.
- Ясень, а чё у локтя-то? - подал Пашка голос. - Не там ты ищешь, не там.
- Хорошо, что ты такой ловкий. Ночью порой сообразить не успеешь, где ты и с кем, - Федя лёг на пол. - А если это ты на ночёвке под боком? А, Пашка? Попробуй тогда, нашарь у тебя нужный курок. Заорёшь и горы ахнут.
Напротив них за окном сидела синица и упорно долбила клювом по краю рамы, заглядывая внутрь сквозь двойное стекло. Ясень задумчиво наблюдал за птицей.
- Улыбнись, Вань. Глянь, какая птичка любопытная, - криво улыбнулся Ваня-Ясень. - Улыбнись, говорю, у тебя хорошо получается. Умеешь ты заряжать, дано тебе это природой и внутренней силой. Это притягивает. Поверь, это не лесть. Я наблюдаю.
- Я уйду скоро, вот за меня с ребятами и встанешь, - он грустно взглянул на Ясеня. - Олег вон, тоже потянет группу
- Сиди и не молоти. Куда ты уйдёшь? Молодой ещё, - Олег тоже смотрел на птицу в окне.
- Так я же не сейчас, мне год продержаться надо. Потом контракт закончится и пока, ребята. Может, сниться всё это перестанет. Да, Федот? Или ты давай за меня.
- Хо! И долго ты думал? - Федя даже фыркнул от такой неожиданности. - У меня своя работа. РПГ или «печенег» на плечо, и вперёд. Хватит, ерунду нести.
- Да пусть нервы пощекочет, - Пашка зло взглянул на него. - Он потом в хате тёпленькой сидеть будет и в окошко нас «туда» провожать. А мы ему снизу шапками помашем. Сразу кровь волнами заходит.
- Не, мы его вниз позовём, по-братски проститься. С обнимашками, с затяжным поцелуем в губы и соплями в платок, - добавил Олег. - А потом он нам этим платочком вслед помашет.
- Ага, - подтвердил Пашка. - Пусть сидит и думает, какими тропами мы идём.
- Хорош, по струнам бренчать, - он глубоко вздохнул. - Когда-то всему конец приходит.
- Вспомнилось, как мы группой чуть на фугас не нарвались, - Ясень прищурил глаза. - Чуем, где-то «духи» близко. Идём осторожно, трава не шелохнётся. И опа - вот он, мощный такой фугас. Подорвали его потом, осколки во все стороны, куски расплавленного железа. И воронка до метра в глубину и ещё больше в ширину. Разнесло бы всех по кустам. А теперь, бывает, почву во сне ногой нащупываю.
- А к нам, почему перевёлся? - спросил он.
- Предложили работу и перевели. И сразу к тебе, для укрепления группы, - Ясень повернулся к нему и улыбнулся. - Неспокойно сейчас в мире.
- А когда в нём спокойно было?
- Ну, как сказать... Да никогда.
- Вот именно. И кто, если не мы. Надо же кому-то порвать тельник на груди и сказать: всё, я пошёл, - он улыбнулся.
- А где родители живут? - спросил вдруг Пашка.
- Мои? А хрен их знает. Детдомовский я. Всё, пошли на обед.
- Детдомовский? - Пашка задумчиво смотрел в одну точку, и в зале наступила неловкая пауза. - Ясень, а найти их не пробовал?
- Паша, а зачем? Родился, и прямиком в дом малютки, потом в детдом. Трудно было девяностые пережить, а остальное ерунда. Школа, спорт, срочка в бригаде ГРУ. Вторая Чечня, потом на контракт позвали, учебка, и дальше по службе попёр. Сразу не нужен был, так зачем сейчас искать? Чтобы посмотреть на них и себя показать? Вроде как не пропал я, и вон каким стал. Не знаю. Может, когда-нибудь потом. А сейчас не хочу.
- А фамилия у тебя, откуда? - спросил Олег.
- Бабка-уборщица в доме малютки с такой фамилией была. Говорят, что любила меня и говорила всегда: старая я, была бы моложе так себе забрала бы. Вот и попросила она дать мне свою фамилию. Она давно умерла.
- Ясень, а родители у тебя красивые были, породистые. Я бы на них посмотрел, - Пашка настойчиво погрозил кому-то пальцем. - Всё, пошли на обед.
После Нового года, по твёрдому убеждению Пашки, они раскопали данные о рождении Вани-Ясеня. Родился Иван в отдалённой деревне №-ской области, в сельской больнице с небольшим стационаром, где в отдельных двух палатах акушерка принимала несложные и экстренные роды. Поступившая тогда в сельскую больницу женщина была не местной, и как она сказала, проезжающей. По паспортным данным - Прозорова Нина Павловна, больше никаких сведений акушерка внести не успела. Иван родился маленьким недоношенным ребёнком около двух килограммов веса, и акушерка обязана была доставить их в районную больницу. Пока решался вопрос по перевозке, женщина исчезла из палаты, оставив на тумбочке записку-отказ от ребёнка. В районной больнице маленькому беленькому мальчику, которого сёстры и врачи ласково обзывали блондинчиком, дали простое и самое русское имя - Иван. Из больницы он был переведён в областной дом малютки, позже в областной детский дом.
В письме, отправленном акушеркой по их просьбе, она описала внешность той женщины. Это была красивая темноволосая женщина с точёной округлой фигурой, ухоженная, с маникюром и хорошими манерами, вежливая и немногословная. На вопрос: «Как вы попали в наши края?», она ответила: «Проездом от родственников». Они просчитали пару десятков фамилий подходящего возраста в соседней области. Предполагаемая мать Ивана Левашова - Нина Павловна Прозорова, проживала в областном центре и работала в областной библиотеке. Задумчивый Ваня-Ясень смотрел на них печальными глазами, которые спрашивали: а надо ли?
- Надо, Ясень, - ответил он на немой вопрос. - Тебе самому надо. Хочешь, я с тобой поеду?
- Поехали, Вань.
- Поехали. Бери с собой обычную форму, не парадку, но с боевыми наградами.
- Зачем?
- Надо!
Они ехали в N-ский областной центр. И чем ближе подъезжали, тем беспокойней становились глаза у Ясеня.
- Вань, давай бросим всё и вернёмся.
- Нет. Ты же не безродный и не напоказ едешь. Вроде вот он я, какой бравый. Да и родители твои вроде как благополучные. По крайней мере, мать, - Ясень молчал. - Это для личного покоя, для собственного самосознания. Захотел ты мать свою найти, вот и нашёл. Есть она, то дай ей бог. Мало ли какие обстоятельства тогда были.
Тормознув на стоянке у областной библиотеки, они переоделись в машине в форму, надели береты и вошли в здание. Знакомый библиотечный запах врезался ему в память, выплывая из книжного детства. У сидящей за столиком и смутившейся до покраснения щёк молоденькой библиотекарши, они спросили женщину, назвав её фамилию, имя и отчество.
- Да, - ответила девушка. - Она сейчас в читальном зале. Вас проводить, или её сюда пригласить?
- Спросите, как ей самой удобно. Нам нужно поговорить, - Ясень волновался, его глаза искали точку, за которую можно было зацепиться взглядом и не находили.
- Алло. Нина Павловна, к вам двое военных. Они хотят с вами поговорить. Как вам удобно? Проводить? Хорошо.
Они вошли в просторный читальный зал. Девушка проводила их за столик и пообещала, что Нина Павловна сейчас подойдёт. Они ждали её минут пять. Он перебирал страницы красочного журнала, а Ясень глядел в одну точку на столе, и только желваки на его скулах катались в невидимом волнении. Скрипнула входная дверь, и к ним подошла темноволосая женщина с полноватой, но ещё стройной фигурой. Они встали ей навстречу. Он заметил красивый маникюр на её руках, чуть заметный тонкий макияж и строгую со вкусом подобранную одежду. Она присела напротив них за столик и жестом пригласила их сесть.
- Добрый день, молодые люди. Чем могу быть вам полезной?
- Добрый день, Нина Павловна, - Ясень поднял на женщину глаза. - Иван Левашов. А это мой друг по службе Иван Неволин.
- Приятно познакомиться.
- Нина Павловна, я разыскиваю свою мать, Нину Павловну Прозорову. В январе 1980 года в селе N- она родила мальчика и оставила его там, - Ясень говорил, а он пристально следил за реакцией женщины, лицо её медленно бледнело. - Возможно, что это вы. Возможно, что мы ошиблись. Но всё вроде сходится. Вы простите, мне трудно говорить. Я состоявшийся человек, мне ничего от вас не надо. Если вы моя мать, - женщина прижала дрожащую ладонь к губам. - Не молчите, прошу.
- Да, это так, - с хрипотцой в голосе произнесла женщина. - Мне тяжело об этом вспоминать.
- Расскажите. Мне это нужно.
- Хорошо, - женщина чуть помолчала. - В то время я работала в городском райкоме партии. Понимаете... Особая обстановка, солидные и деловые мужчины. Я - молоденькая и хорошенькая, очень заметная. Так получилось. У нас произошёл служебный роман, который впоследствии привёл к беременности. Я была замужем, у меня были две дочери, и эта беременность меня напрягала. Можно было позаботиться об этом заранее, но он обещал развестись с женой и жениться. Ничего подобного не случилось. Он отстранился, а мне нужно было сохранить свою семью. Я всегда была чуть полновата, и мне удавалось до поры до времени скрывать беременность. Когда стало невозможно это делать, то я уехала из города к дальним родственникам, прихватив с собой нужное лекарство. По дороге, это и случилось. Да, это я оставила там ребёнка.
Ясень сидел, наклонив голову вниз. Казалось, что слова прижимают его к столу своей тяжестью. И даже глухая отрешённость большого зала давила на всех повисшей тишиной.
Он посмотрел в распахнутое от штор окно. Март в Сибири был в полном разгаре. Весеннее солнце било яркими лучами в стёкла, оставляя свет на противоположной от окна стене. Повернувшись, он встретился взглядом с Ясенем: в прищуренных глазах Вани-Ясеня стояла откровенная пустота.
- А кто отец? Жив? Адрес дадите? - Ясень с трудом поднял глаза на женщину.
- Бывший заместитель секретаря горкома партии Строганов Юрий Сергеевич. Жив, вот улица, дом и квартира, - женщина написала на листочке адрес. - Можно задать вам вопрос?
- Да, конечно.
- Иван... Вас, кто-нибудь усыновил?
- Иван Иванович Левашов. Нет, Нина Павловна, дом малютки и детский дом.
- Простите. Я думала тогда, что ребёнок не выживет.
- Как видите.
- Откуда у вас такая фамилия и отчество.
- Это уже не важно. Спасибо вам за рассказ и адрес, мы попробуем найти.
- Иван, простите меня. Подождите... Вам не за что говорить мне спасибо. Это боль моя на всю жизнь.
- Спасибо? Мне есть, за что сказать вам спасибо. Спасибо, что вы тогда заранее не позаботились и благодаря этому я просто живу.
- Иван, я хочу...
- Не надо, Нина Павловна. У меня всё отлично. Семья, жена, двое мальчишек растут. Вас вот теперь увидел. Что ещё надо? - склонив голову, Ясень резко встал и добавил: - Честь имею!
Повернувшись, они пошли к выходу, чувствуя взгляд этой женщины за спиной.
Выйдя из библиотеки, Ясень навалился лбом на холодную стену и зарычал:
- Пл... Как же это всё... При таком благополучии.
- Тяжело, Иван Иванович? Хотя нет, ты у нас оказывается Юрьевич. И Строганов или Прозоров.
- Нет, - резко сказал Ясень. - Я - Иван Иванович Левашов.
- А я тоже Иван Иванович. Неволин.
- Вот так и будем жить с тобой, Иванами Ивановичами, - Ясень обнял его, и они пошли к машине. - Вань, а слабо ко мне в братишки?
- Запросто, и не слабо. Только я младше тебя почти на полтора месяца. Как быть, брат? - он засмеялся. - Ты же в новогодние каникулы от матери откинулся. Прости, но иначе не скажешь.
На площади возле областной библиотеки чужого города раздался дружный хохот двух офицеров в голубых беретах, с позвякивающими наградами на груди.
- Ванька... А пусть я первый родился, а потом тебя дожидался.
- Да пусть! Кукушкин сын, мать твою... И почему у тебя фамилия не Кукушкин? А?.. Ясень.
- Выпить бы щас! А?.. Воля.
- Да ну на... Поехали. Щас папке твоему завернём от локтя и домой.
Они нашли дом по адресу и позвонили в дверь указанной квартиры. На звонок вышла полная и ярко накрашенная женщина в цветастом шёлковом халате. По их просьбе, она пригласила Юрия Сергеевича - дородного седого мужчину с особой печатью страшной значимости на лице и большими очками на носу.
- Иван Иванович Левашов, - представился дядьке Ясень. - По крайним сведениям, сын известной вам Нины Павловны Прозоровой. Я был успешно рождён ей в отдалённой сельской глубинке и бессовестно брошен. Честь имею, дядя Юра.
Они козырнули дядьке и пошли вниз по лестнице, оставив его в дверях с распахнутыми в непонимании глазами.
- Чё смотришь, дядь? - не выдержал Ясень, задержавшись на ступеньках лестничного пролёта. - Сын, я твой. Капитан спецназа Иван Левашов. Живи, дядька. И дай бог тебе дальше.
«Вот так вот!.. Едешь ты домой и просеиваешь сквозь себя состояние друзей, ставших близкими. Сидит сейчас Ваня-Ясень рядом, и всё в нём разорвано в клочья. Пульс бешено тикает, пропуская с током крови в каждую клетку душевную боль. И ты рядом с ним на грани, как баланс между тишиной в реале и криком внутри. Ясень, как ты тогда сказал? Улыбайся, Ванька?.. Надо начинать улыбаться, несмотря на рвущиеся внутри струны. Надо улыбаться, как желанному и обретённому брату».
- Чё грустишь, Ясень? - Ясень только хмыкнул ему в ответ. - Счастливый ты человек, Иван. Ты посмотрел в глаза отцу и матери. Ты только представь, что многие такие своих родителей вообще никогда не увидят. А ты увидел и знаешь теперь, что не от простой несчастной пьянчужки рождён. Кто от таких, так пусть лучше не знают своих матерей.
- Неволин, ты прав. Только речь мне на душу не лей, и словами не заговаривай. Ты думаешь, что про брата я тебе просто так сказал?
- Я не думаю, что просто так. Я думаю - будем.
- Вот именно! А слабо на крови побрататься?
- Не вопрос. Я торможу.
Притормозив на обочине, они вышли из машины, на ходу набрасывая на себя куртки. Солнце катилось к закату, нависая ярким шаром над макушками берёз. Слабый весенний ветерок ложился лёгкой прохладой на лицо, остужая их разгорячённые лица. Широкая сибирская степь расстилалась вокруг, уводя взгляд далеко к горизонту, где смыкалась полоска неба с землёй. Вольный степной дух заставлял дышать полной грудью, насыщая лёгкие воздухом и вытесняя неприятный осадок прошедшего дня.
- Этой зимой снега много, долго таять будет, - нарушил молчание Ясень.
- Да ну. Повернёт на тепло и снега быстро сойдут, - он смотрел на сверкающие под ярким солнцем белые поля.
- Ты сейчас помолчи, Вань, а я скажу. А хочешь, так улыбайся, - Ясень помолчал, собираясь с мыслями. - Вот сводит тебя иногда жизнь с человеком, и ты чувствуешь, что это твой человек. Ты начинаешь общаться и погружаешься в него, как в реку с тихим течением. С каждым шагом всё глубже и глубже. И однажды ты понимаешь, что хочешь дойти с этим человеком до любой цели. Это нельзя купить и продать, ни украсть и не выменять. Человек как светофор. Горит зелёный - мы прём без остановки; горит жёлтый - мы делаем паузу и думаем; горит красный - мы говорим своим эмоциям: стоп, отдохни. Будем жить, Вань. И пусть мигает наш светофор, а с мыслями мы справимся.
- Согласен. Ну чё ты там говорил? Кровью брататься? Давай, Ясень, - улыбаясь, он глянул на Ясеня.
- Давай, Воля.
Отогнув коврик на полу машины, он достал из-под сидения армейский нож.
- «Рысь». А почему «рысь»? - Ясень взял у него нож и расчехлил. - Неволин, а у меня в машине такой же лежит, - они вновь расхохотались, толкнув друг друга плечами.
- Рысь - это символика моей бригады по срочке. Ну чё, поехали, Ясненький?
Ясень сделал лёгкий надрез на запястье руки в виде маленького крестика и передал ему нож. Он сделал то же самое. Приложив друг к другу руки в месте надреза, они обнялись и постояли.
- Ну вот и всё, брат, - сказал он сквозь сжатые зубы и слегка толкнул Ясеня от себя.
- Всё, братишка. Мне к душе, что у меня теперь есть ты.
- Мне тоже, Ясень. Поехали? - и сам ответил: - Поехали.
Странно, но иногда кажется, что мы проживаем определённый отрезок времени, а потом, как в компьютере, точка восстановления системы. И начинается новый виток. Жизнь сама посылает тебе в нужное время нужных людей. Нужность каждого человека в твоей жизни, ты должен определить сам. Иногда мы стоим в одиночестве, словно нищие с протянутой рукой, а потом открывается невидимый коридор и мы встречаем новых людей и новых друзей. И чем проще и честнее ты сам, тем больше будут считаться с тобой. Пусть порой бывает пусто и грустно, но ты очнёшься и вновь прикажешь себе: встань и иди!
Домой они ехали молча, слишком тяжёлый день у них был на двоих. По дороге ему вспомнился осенний разговор с другом на сайте.
– Привет, Вань. У меня всё хорошо. Убиваю себя ночью на машине с друзьями, получаю свою дозу адреналина.
- Привет, Тимоха. Фары тебе светлые в дорогу.
- Ты отдалился, Ваня, вот я и гоняю. Только не на своей машине.
- Мне пофиг на чьей, катайся. Тошно мне. Сегодня пять лет как убили моего Лёху.
- Соболезную. А на машине я с ребятами из чеченской войны. Они там не по одному разу были.
- Молодец, я рад за тебя. Будешь говорить обо мне, то так и скажи им - знакомый разведчик.
- Да ладно. Удали меня из друзей и всё, не создавай себе проблемы. Я то, откуда знаю, что ты разведчик. Да, Вань?
- Я же шучу про разведчика. Да, Тимоха? За всё время общения нет ко мне претензий? Ну и хорошо!
- Ты в обиде? Я на работе заявление на увольнение написал, а его порвали. Сегодня поругался с другом. Он сказал, что я сволочь, но для меня это не новость. Он ушёл.
- Он фуфло? А у тебя волосы на башке ёжиком. Сделай паузу: вернётся - твоё, не вернётся - освободил дорогу другому.
- Может, я фуфло? Вань, я был рядом в любое время суток. Я забирал его на машине с любого места. У него были проблемы с девушкой и родителями, и я вытаскивал его из стресса. На моих глазах он пытался резать вены, выброситься с балкона.
- Тимоха, смешно. Самоубийцы - тихушники. Ни один из них не скажет, что хочет уйти из жизни. Он просто уйдёт.
- Да предательство очередное. Я слушал, помогал, вытирал сопли и был рядом. У меня для него не было слова - нет. А ему наплевать! Я хотел, чтобы у меня в реале был друг.
- Я не знаю, нет у нас такого. Мы слушаем друг друга, и слышим. И всё на доверии.
- Вот видишь, как у вас. А я ещё раз проверил на дружбу. И оказалось, что опять зря. Так что, аккуратно со мной. А то встретимся один раз и всё. Хочу посмотреть на тебя вживую. Хотя, сможешь ли ты общаться со мной? Я жёсткий. Я иногда рву и мечу. Капец!
- Ждите, и дождётесь. Ищите, да обрящите. И мне ровно на твой капец. Рви и мечи. Я улыбаюсь.
- Зря. Ты не знаешь меня в реале. Замучаешься улыбаться.
- Кто-то шибко резкий, а кому-то улыбаться надо. Пока.
- Пока, Вань.
«Какая суетная жизнь наступила у людей. Дела и дела... И на них, почему-то стало не хватать времени. Время ускоряется, и следом за ним мы?.. Или мы ускоряемся, подстёгивая время за собой?.. А может, наша Земля стала быстрее крутиться? Наверное... От нашей же спешки. Утром проснуться, днём поработать, вечером побрякать деньгами в магазине, заскочив туда за необходимым. Позже урвать время для общения с семьёй и укачать расплакавшихся вдруг сыновей. Накрайняк - добить себя до зевоты надоевшей рекламой в телевизоре. Ночь - поспать, если получится, если сыны твои не сделают срочную побудку.
Качая одного из сыновей, ты стоишь у окна и лепишь в голове разные мысли. Например, о теории Дарвина, которую мы так упорно учили в школе. Она заставляла думать, что человек, конечно же, произошёл от обезьяны. Как не хочется рисовать в уме воображение, что твои далёкие предки прыгали по веткам в образе смешных диких шимпанзе. Может, это и так, потому что люди довольно часто своими поступками бывают похожими на зверей. Но мать их возьми!.. И да простит нас история. По мере взросления и становления личности, человек начинает задумываться и не находит ответ на этот вопрос. Может быть, когда-нибудь, кто-нибудь сумеет открыть тайну появления первого человека на Земле.
Люди, строящие жизнь на блюде среди вселенского покоя, внешне опустили свои святыни и живут в собственном внутреннем раздрае. Они понимают, что человек поставил на карту всё, что с таким трудом накопил за годы своего существования. А если?.. А если в один прекрасный день, кто-то сверху, сделав незамысловатый жест из трёх пальцев, тяжело вздохнёт и прошепчет человечеству: «Аз воздам!» И каждому по заслугам. Что тогда?.. Для кого он был, этот Божий Свет?.. Для чего те далёкие предки-обезьяны слезли с деревьев и труд сделал из них человеков?.. Для кого трудился древний житель Земли, добывая наш первый огонь?.. Для кого разумный предок обезьян, наученный этим опытом, изобрёл потом спички?.. А может, не надо было слезать? Может, надо было остаться на деревьях, складывать губы в трубочку и с громким визгом «у-у-у» смачно пожирать всякую листву и объедаться бананами. Наверное, Земле легче было бы».
- Спи, Сашка. Не хотим мы с тобой быть предками диких обезьян из каких-нибудь дремучих тропиков. Мы хотим верить во что-то другое, сынок. Вот тебе и ага.
Яркое мартовское утро слепило глаза сверкающим на солнце снегом. Он ехал на службу, насвистывая знакомую мелодию Гриши Лепса, страдающего по любви в этот ранний час.
- Слышишь, как замерза-аю, где-то-о я без тебя-я, - пропел он вслед за голосом. - Ничего. Лето переживём, и мальчишки наши на ноги встанут.
Обычное начало рабочего дня, беготня сослуживцев по коридорам с бумагами и по срочным неотложным делам. Около одиннадцати часов дня его пригласил к себе полковник Щербинин.
- Проходи, Иван Иванович. Садись поближе.
- О, как официально. Непривычно, и даже боязно, Владимир Петрович.
- Да ладно. Я тоже не сразу Владимиром Петровичем стал, и меня когда-то Щербой называли. Готовь группу на выезд. Там вышли на след боевика, активно участвующего в зверских расправах над нашими пленными. Думаю, что недолго вы там будете, если подполковник на вас не навесит.
- Он навесит. Ему народу сроду не хватает, и работу у него вечно делать некому. А чё местные спецы не ловят?
- А осведомлёнка? Стукачей ещё никто не отменял. Пошепчутся и опять ускользнёт.
- Когда выезжаем?
- Через два дня. Готовьте тут всё и по домам, отдохните перед поездкой, - полковник встал с кресла.
- Есть. Разрешите выполнять, - поднялся он вслед за полковником.
- Да ладно тебе. Не мсти за официальность, - полковник бросил на него пристальный взгляд. - Этот бандюга всегда активно сбегал. Головорез тот ещё был, не упусти. Он на видео пытки снимал, на этом и засветился.
- Ясно. Разрешите идти.
- Иди, Вань.
«Вот так вот!.. Стараешься держать себя в рамках, хотя за навеки ушедших ребят хочется кулаком в рожу и в расход. Но, заткнись палач, который есть - совесть. Возможно, в то время, когда они кипели тогда в районе чеченского села Автуры, эта гнида зверски издевалась над попавшими в плен ребятами. И не важно, каких войск. Это были наши ребята. Взять бы, да и на месте... Но, никак. Надо по закону. И всем им - силы духа и разума. Скажи сейчас ребятам, на кого когти точим, у всех шерсть на загривке дыбом встанет. Это как алкоголь по крови: побежал, дал ток, и поставил всё внутри на дыбы. Так и память... Слабы мы в ней, и из этого опыта делаем нужные выводы».
- Тимох, ты видел на фото наколку на плече? Клянусь, что больше ничего нет на теле.
- Ты говорил мне, что только на плече наколка. А я хочу на шее татуху-иероглиф.
- Это старая армейская фотка, там даже раздражение на коже видно.
- Помнишь, ты хотел встречу на подвесном мосту через Катунь? Я тоже поставил фотографию и жду тебя. Смотри, как я руки на мосту раскинул. Приезжай скорее, Чемал ждёт тебя.
- Сколько раз я там бывал, и всё равно тянет.
- Я подписал под фото: «Вань, я жду тебя, приезжай». Никто же не знает, какого Ваню я зову.
- Всё, замётано. Встреча будет на мосту, на Патмосе.
- Я часто там бываю, стою и думаю. Вань... Говори, когда уезжаешь?
- Откуда ты знаешь?.....
- Я чувствую тебя по настроению. И не надо мне точки кучей ставить.
- Может, я глубоко вздохнул точками.
- Тяжело? Вань, приезжай потом с семьёй.
- Грустные мысли. Я знаю, что я первый приеду к тебе. Может, и с семьёй.
- Мне надо квартирный вопрос решить, а то в нашей однёрке жарко будет.
- Не пугай. Я в любых условиях жил, для меня это не проблема. Палатку кинем у реки, матрас надуем и будем спать. У тебя есть свой угол, ты приходишь домой и это твоё. Я тоже долго жил в однёрке.
- Мы дом хотим купить, я решаю этот вопрос. А ты не волнуйся, сделаешь работу и вернёшься. Я знаю.
- Как к тебе ехать? Ты же жёсткий в общении. Я улыбаюсь.
- Тяжело тебе будет со мной. Приедешь и скажешь: ну, сука, добрался я до тебя, все нервы мне вымотал, и теперь тебе хана.
- Это ты прости. Я тоже тебе подкидывал. И не обижайся, если ещё выпросишь. Закаляйся.
- Я спокойный, но бываю непредсказуемый и взрывной. Я разный. Готов?
- Да запросто.
- Ругай, Вань. От тебя я всё приму. А встречи я боюсь. Честно. Поначалу у нас с тобой холодно будет.
- Весело у нас будет поначалу. Будем радостно встречаться. Или не заслужили?
- Прости, что доставал тебя словами. Я не со зла. Я же всё чувствую. Ты проорёшься на меня и опять спокойный. А Тимоха чё, всё стерпит.
- Тимох, я тут побольше орал. А если взъерошишься, то ещё причешу.
- Вань... Мне друг, что в Чечне служил, сказал, что я настоящий. Сказал, что в реале любому глотку за меня порвёт. Только при случае, я обращаться за помощью не буду, сам за всё отвечу.
- А помнишь, ты говорил, что мы - марионетки. А как же душа?
- Вы марионетки в лапах обязательств.
- Ты пойми, что эта война перевернула всех, кто её прошёл. Оттуда возвращаются с другими ценностями и с другим отношением к жизни. Кто вытаскивал на себе раненых и убитых, тот никогда это не забудет. Спроси у своего друга, он объяснит. И дело там не в кавказском народе. Просто кто-то усиленно хочет стравить нас и столкнуть лбами.
- Это зверьё, самое настоящее. А кто видел такую жестокость... Вань, я не хочу сейчас об этом. В тебе боль стоит после такого разговора. Я не хочу, чтобы ты злился. Ага?
- Баба Яга.
- Я, что ли?
- Нет, сказка такая есть. Забыл?
- Вань, ты скоро все сказки вспомнишь.
- Надо. А то у Олега дочка говорит: папка, ты врёшь, сначала кошка за Жучку, а потом мышка за кошку. Пока.
- Возвращайся. Я буду ждать. Пока. И удачи вам.
Не рублями и вещами богат человек. Богат он родными, друзьями, и своей жизненной дорогой. Общение - это хорошая вещь. Бывает так: входит незнакомый человек без стука и остаётся. Вначале ты смотришь на него с интересом; пообщавшись с ним, ты улыбаешься; а когда он уходит, ты смотришь ему вслед. А потом ты вдруг замечаешь, как неуклюже вползаешь в его мир, посылая в ответ слова и улыбки. Новый друг, далёкий и не всегда понятный, вскрывает тебя изнутри, как грецкий орех. Он видит в тебе две половинки, он чувствует твоего двойника: вот тут Ваня Неволин, а тут Воля-тринадцатый. И он балансирует между этих двух состояний, вытягивая на свет тебя - настоящего. Он принимает тебя любого: и тихого, и издёрганного. Он понимает тебя всякого.
«Всё хорошо, Тимоха, хоть ты до жути вредный и непонятный. Отражение моей тревоги отзывается в тебе, слова и мысли доходят через компьютерную тишину и отвечают пониманием. Грань между реальностью и напечатанными словами мы когда-нибудь сотрём. И однажды, хорошим солнечным днём, ты встретишь меня на качающемся подвесном мосту, перекинутом от одного берега к другому. Ты встретишь меня на красивой горной реке под названием - Катунь».
