Малоразговорчивый, всегда опрятно одетый, с вызубренными домашними заданиями, Сергей вызывал зависть и раздражение у многих своих одноклассников, а подростки постарше стремились подчинить его своей воле, но им это не удавалось.
В первый год в интернате не проходило и дня, чтобы на его лице отсутствовал синяк. К тринадцати годам он смотрелся выше и крепче своих одногодков. Каждое утро пробежка по определённому маршруту, подтягивание на турнике за два года сделали его сильным, способным дать отпор любому драчуну.
Учителя были равнодушны к происходящему в интернате, отучив, спешили по домам. Три воспитателя не справлялись с вечно дерущимися детьми, не выясняли кто прав, а кто не прав.
Он рос, мужал, учился разным ремеслам, понимая их необходимость. Сильно отличался от своих сверстников лаконичностью ответов на заданные вопросы, чем приводил в ступор учителей. Всё свободное время проводил в библиотеке интерната, читая вначале всё подряд, расширяя свой кругозор, позже его стала больше интересовать публицистика. Он, словно губка, впитывал в себя знания и к четырнадцати годам сносно говорил на двух языках, выбрав английский и французский. На вопрос учителей, почему именно эти языки, отвечал - это языки колонизаторов, а значит и в порабощённых странах их знает большинство.
Он с малых лет усвоил, что никому не будет нужен, если не приносить пользу другому человеку. И не важно, кто этот человек: мать, отец, учитель, одноклассник. Он старался, как мог. Не проходил мимо обиженных, защищая их от побоев. Там, где был он, драка затихала. Нет, его не боялись и он не стремился завоевать себе лидерство. Просто окружающие стали понимать - он не потерпит несправедливость.
Сергей не был дома четыре года. Уехал в одиннадцать, а в пятнадцать решил побывать дома, забрать свидетельство о рождении, посмотреть на речку любимую, повидаться с родными. Чувствовал сердцем своим - не будет дальше времени на это, уведёт его судьба в даль дальнюю.
С волнением сошёл с попутки у развилки. Дальше предстояло идти пешком десять километров. Заплечный мешок слегка давил на плечи. Много чего накопилось за четыре года, что могло порадовать сестёр и братьев меньших. Годом раньше ему даже удалось подработать и скопить немного деньжат, на которые и купил несколько платков для матери и сестёр, рубаху темно-синего цвета для отца, для братьев по недорогому спортивному костюму. Им предстояло идти в первый класс, его белокурым братишкам-близняшкам, Костику и Мишане, с синими, как небо, глазами, с редкими веснушками на курносых носах. Такими они ему запомнились в тот последний день, когда сосед, дядька Иван, дал команду всем вытереть носы и рассаживаться в кузов полуторки на постеленное сено, накрытым пологом.
Уезжали десять ребятишек, восемь пацанов и две девчонки. Они сразу попали в крайне жестокий мир, который был несравним с тем, в каком они жили раньше. Уже не казалось столь страшным беспробудное пьянство отцов, вернувшихся с войны искалеченными физически и душевно. Их отправляли в бесплатные летние лагеря, а многие хотели побывать дома.
И вот он в родных местах, столь знакомых и слегка забытых за годы разлуки. Зачерпнув в ладони воду из речки, пил с наслаждением, когда услышал пение иволги. Сердце вздрогнуло, затрепетало от наслаждения. Она сидела почти рядом, в своём ярком оперении, выводя свои «фиу-лиу-ли».
- Пой, моя красавица, пой! Дай мне насладиться песнею твоей! - пропел Сергей в ответ красивым баритоном.
Иволга, не испугавшись его голоса, продолжала насвистывать всё громче и громче, сидя на ветке. Он подсвистывал ей, это сливалось в общую мелодию.
И вдруг он услышал мальчишеский голос, доносившийся из зарослей тростника у речки:
- Вот чудит дяденька, свистит словно иволга. Ты, Мишаня, не знаешь кто это?
К кому пожаловал в гости или заплутал?
- Поди разбери, тутошний или пришлый. Свистит заправски, так только нашенские могут, и то не все. Мастак дяденька подражать иволге, - вторил другой мальчишеский голосок, но никого не было видно.
- Кто там голос подаёт, а носа не кажет? Иль испугались меня? Мордашки свои покажите, может и признаете кто есть я - свой или пришлый, - откликнулся Сергей.
Из зарослей камыша вышли двое пацанов, похожих, как две капли воды друг на друга. Взлохмаченные, белобрысые, давно не стриженные чубы, выцветшие рубашки, надетые поверх штанов. Они осторожно ступали босой ногой, боясь напороться на поломанные камышинки. Стояли, внимательно разглядывая Сергея, держа в руках самодельные удочки.
- Ба! Так это Костик с Мишаней здесь рыбкой промышляют на моём местечке. Много ли наловили, сорванцы? Может поделитесь? Место, повторюсь, моё и я никому не передавал его по наследству. Чего молчим? - строгим голосом, нахмурив брови, наступал на братьев Сергей.
- С какой стати, дяденька, вы себе место у реки присвоили? Нет такого закону берег речки присваивать, общий он. И мы сюда раньше вас пришли. А сколько наловили, то вся наша и делиться мы не будем, - бойко ответил Костик. - Мы вас знать не знаем, отродясь здесь не видели. Такой наш сказ.
- О, как! Больно суров ответ, малец! Пряников не желаете со мной отведать, проголодался я уже, а до деревни не меньше километра топать. Значит, не признали за своего. А ну, идите ко мне, обнять вас хочу близняшки, - рассмеялся Сергей, поднимаясь с полянки.
- А вы кто? Мы вас не знаем, а вы наши имена называете, подал голос Мишаня.
- Родственники мы с вами, самые что ни есть близкие. Сергеем меня кличут, фамилия моя Заречный. Что, не признали брата родного? - ответил Сергей, сгребая мальчишек в объятиях.
Почувствовав сильные руки, пацаны и не трепыхались, понимая - не вырваться, не убежать, силища немереная, куда рыпаться. Сергей развязал мешок, достал кулёк с пряниками, аккуратно разложил на чистое полотенце. Увидев грязные руки братьев, велел вымыть их в реке, а заодно и водицы набрать в кружку. Ели молча. Видел Сергей с какой жадностью поглощают братья пряники. Перекусив, пустились в путь. Всю дорогу Сергей расспрашивал братьев о жизни. Из их ответов понимал, что жизнь семьи была прежней. Пьянство отца, крики матери. За четыре года семья приросла на два человека, меньшей сестрёнке и года не исполнилось. И теперь у него было три сестры и три брата.
Мать встретила его удивлённым взглядом, также не узнавая, приняв за какого-то начальника из района, боязливо сказав:
- Опять мои архаровцы где-то нашкодили? Скажите, проучу как следует ремнём. Отбились от рук совсем.
- Мам, ты чего? Не признала что ли? Вырос, но лицом-то почти не изменился...
- Серёженька! Как же признать тебя, - прижалась к нему мать. - Вырос-то как. Парень взрослый. До плеча едва достаю. Господи, а нам и угощать тебя нечем. Если только пацаны рыбки наловили, ушицы бы сварила. Хлеб есть ещё, вчера испекла, цельную квашню ставила.
- И рыбки близняшки наловили, и я гостинца вам привёз. А остальные-то где? Батя на работе что-ли? - спрашивал Сергей, обнимая мать и гладя её по голове.
- Батя? Так он это, в соседнем колхозе теперь работает, там и живёт. Настя с Зойкой вместо меня на дойку пошли на ферму. Выросли, заневестились. Двенадцать годков исполнилось. В интернат не пустила. Не потянуть мне меньших. Учительница здесь их учит, спасибо ей, - мать говорила, не поднимая лица, по которому текли слёзы.
Ах ты, иволга моя! Вот о чём ты мне пропела у речки, - подумал Сергей.
Продолжение следует: Другие произведения автора:
Не скажет нам никто...
Мой променад...
Ты мать! И никто! Слышишь?
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
