Пандемия

1.

Флайер завис в нескольких метрах от мостовой, разметая реактивными струями тучи мусора. Земли он так и не коснулся. Парни из комендантского патруля давно стараются не вступать на улицы этого грешного города в пешем порядке, и я их понимаю – риск почти стопроцентный. Из каждой подворотни на тебя может наброситься полуживое существо, которому больше нечего терять. Хотя всем нам по большому счету нечего терять – самое худшее, что могло случиться, как видно, уже случилось – Пандемия.

Прожектор высветил на перекрестке несколько трупов, аккуратно сложенных поверх сгораемого мусора. Вероятно, кто-то из добровольцев не успел их сжечь, скорей всего потому, что умер сам. Надо признать, в городе все еще находились люди, готовые возиться с усопшими. Не погребенные покойники каким-то образом тревожили их, пробуждая, как видно, некий дремучий, заложенный предками инстинкт – сокрыть от глаз людских страшное зрелище смерти. Здесь давно никто не тушил пожары, не пытался восстанавливать коммуникации, не разбирал баррикады на дорогах, но все еще находились люди, готовые, рискуя жизнью, собрать в кучу и сжечь мертвые тела.

Флайер повисел над мостовой и, раскачиваясь, взмыл вверх. Эти комендантские патрули вообще давным-давно утратили смысл – бороться с мародерами, преступниками и каннибалами им все равно было не по зубам. Бравые охранники порядка ограничивались беспорядочной стрельбой по подозрительным личностям, а к таковым сегодня может быть отнесен любой прохожий на улице. К счастью, эти вооруженные до зубов и перепуганные насмерть ублюдки точно также заболевают и умирают, - налицо полная справедливость и равенство. В отличие от всех эпидемий, известных истории, на сей раз никто, не зависимо от капиталов и общественного положения, не застрахован от поливариантной чумы, так что смерть в страшных муках перестала быть уделом простых обывателей  и с равным аппетитом проглатывает людей любого социального статуса. Такая вот страшная версия всеобщего братства человечества, марксисты о подобном даже не мечтали.

О поливариантной чуме всем сегодня известно примерно столько же, сколько и в самом начале эпидемии. Кое-что в последних телепередачах обществу успели сообщить дикторы с помрачневшими лицами: вирус совершенно элементарный и потому почти  непобедимый, боится лишь плазмы и жесткого гамма-излучения, само собой такие «дезинфекционные средства» людям совсем не подходят. Болезнь может попасть в организм всеми известными путями передачи – воздушно-капельным, контактным и гемоконтактным, то есть через кожу, легкие, кишечник, кровь. Так что поливариантная чума дала бы фору любой из известных доныне болезней, включая одноименную, но не столь грозную заразу. Клиническая картина поливариантной чумы также отличалась от всех известных моровых поветрий. Вернее сказать – четкой картины вовсе не было. Попав в организм любого из людей, вирус вел себя как пуля со смещенным центром тяжести, то есть абсолютно непредсказуемо. Он обрастал какими-то своими уникальными свойствами, выуживая их, как считалось, в индивидуальной структуре ДНК каждого заболевшего. Впрочем, нашлись немногочисленные ученые, утверждавшие что вирус «читает» психо-эмоциональный код человека, таких поднимали на смех.

А потом всем стало не до смеха.

2.

Да, так вот, на счет чумы и ее природы. Ученые, говорившие о психокоде, равно как и священнослужители разных конфессий, усмотревшие в болезни бич Небес, не так уж заблуждались. Если угодно воспринимать происходящее в символическом аспекте, разумеется. Однако то, что для непосвященных это было предметом догадок, для нас же, Слышащих, самодовлеющим фактом: чума – это подлинно Суд над миром, где беспощадный вирус неизбежно находит изъяны души человеческой, но об этом чуть позже. А что касается нас, Слышащих, мы, можно сказать, стали слугами очищения, открыв при этом, что смерть – вовсе не обязательное условие. Это тоже весьма сложный вопрос, и я к нему еще вернусь. Итак, Слышащие оказались на высоте, так сказать. Не потому, конечно, что мы мудрее и прозорливее других. Скорее мы были более чуткими и впечатлительными, чем окружающие. Тот, кто смог  внимать Голосам – уже человек незаурядный. Но это не главное. Тем, кто действительно услышал, не оставалось иного выхода, как стать своего рода анахоретами под действием Услышанного, или, скажем, под давлением Неизбежного. Иные погибали в самом начале своего пути. Ведь следовать Голосу и есть главное условие нашего существования.

Относительно природы этого явления высказывались разные догадки. Кто-то считал, что с нами говорят ангелы, кто-то отдавал предпочтение инопланетному разуму, кто-то верил, что это и есть зов подлинного «Я». Однако, установить это с точностью у нас не было ни времени, ни возможности.

Ко мне Голоса пришли, когда эпидемия делала только первые шаги по лицу Земли. Со мной история сложилась, прямо скажем, исключительная. Вечный студент и вечный бабник, я тогда был также далек от путей служения, как Земля от Ориона. Само собой Голоса и то, что они пытались мне внушить, я игнорировал целиком и полностью, приписав все психическому расстройству на фоне всеобщей истерии, ведь я-то трясся за свою шкуру никак не меньше других. Примерно через два дня с того момента, как неизвестные и пугающие призывы зазвучали в моем сознании, я заболел. Врачи почти сходу установили безошибочный диагноз – поливариантная чума, другого, собственно, никто и не ждал.

Тело мое угасало на глазах, по внешним признакам это было нечто вроде проказы или геморрагического сепсиса. Всю поверхность кожи покрывали язвы и струпья, подозреваю, что нечто похожее представляли собой и внутренние органы.  Зато сознание жило своей, совершенно отдельной жизнью, оно боролось и металось на краю Неизбежного. Дело здесь вот в чем. Каким то краешком ума я все же понимал, что и почему со мной происходит. А вот признать понятое как факт сил у меня не хватало.

Надо сказать, что нравственный выбор маячил передо мной еще задолго до болезни. Ведь в вопросе о том, каким надлежит быть настоящему Человеку, теоретически я был подкован. У нас с приятелями в университете было нечто вроде масонского кружка, самодеятельного конечно. Мы жадно штудировали как древние учения, так и новомодных авторов, толковавших о предметах духовности, познании Божественного, перевоплощении, карме, дхарме и так далее по списку. Все это хорошо, но вот страсти-то и склонности свои я культивировал всю жизнь, и весьма старательно. Словом, накопилось на совести кое-что. Однако, тяга к нехитрым человеческом благам оказалась во мне многократно сильнее, чем я бы мог предполагать. И даже видя, как тело мое разлагается заживо, я все равно горевал о женщинах, с которыми не был близок, о яствах, которые не суждено попробовать, о тонких винах и лазурных пляжах, словом, обо всей этой ерунде, которой полно в голове у каждого обывателя.  

Духовное мое начало, которое я как-никак начал развивать, сам собой, тянуло меня в другую сторону. Прежде всего, к покаянию. Не к многословным извинениям перед Божеством, которые, по моему убеждению, в большинстве случаев тщетны и смешны. А к подлинному осознанию тех искривлений, которым я по собственной воле подверг свою и чужие жизни.

Голоса продолжали звучать, впрочем, были немногословны. «Три дня» - прочитал я однажды в своем сознании. «Два» - прозвучало на следующий день. «Сутки». Накануне своей смерти (а я не на секунду не усомнился в правдивости предупреждения) я впал в беспокойство. То с новой силой отдавался я воспоминаниям о всевозможных удовольствиях, которые во множестве выпали мне на долю, а умирающее сознание, словно бы, шлифовало и смаковало их, укрупняло и обсасывало со всех сторон, разжигая тем большее уныние. То неизвестный мне покой сменял агонию страстей, и я становился тих и умиротворен, не взирая на сильные боли. Сознание вдруг утвердилось в точке хрупкого равновесия «между грехом и праведностью», так сказать. Все противоречивые стороны моей натуры предстали передо мной как хитросплетение энергетических узлов и линий, а энергия уже не подлежит нравственной оценке. Одна часть моей жизни совершенно ясно представилась мне живой и жизнеспособной, а другая отмершей, то есть уже мертвой. Отсечь все это казалось столь же естественно,  сколь и необходимо.

И вот, когда отведенный мне день по моим расчетам уже подходил к концу, и я чувствовал на себе мирное и торжественное внимание смерти, мой затухающий разум вдруг озарила мысль, прорвав коросту всех ментальных наслоений, которыми, подобно струпьям на моей коже, оброс ум. «Если я все равно уже считай, что умер, не стоит ли попробовать жить по-новому? Что я собственно теряю?» Этот голос некоего глубинного существа во мне, которое оказалось гораздо мудрее и практичнее меня, показался мне Дыханием Божьим, прощением, примирением со Вселенной. Кто я такой чтобы перечить ему? Все мое существо каждой изъеденной клеточкой закричало «да»! Я поправился в течение двух недель и уже никогда не был прежним человеком.

3.

Своего первого пациента, или, как мы говорим «Кающегося» я потерял, и неудача едва не лишило меня сил продолжать борьбу за других людей. Это был глубокий старик, приехавший в город откуда-то из предместья, и по первому моему впечатлению имевший неплохие шансы. Надо сказать, что Слышащий, хотя и развивший способности к ясновидению и телепатии, получивший поддержку Провиденциальных Сил и Духов Сочувствия, никогда не может знать наперед, что станет с его «кающимся». Не знает, и знать не может, ибо сталкивается с величайшей тайной – тайной свободной воли. Быть проводником человека по лабиринту его собственной души – вот единственная задача Слышащего. И как далеко «кающийся» может пройти с тобой по этому пути, и где он свернет в тупиковый тоннель прогнозировать бессмысленно. Но вначале я этого не знал, как и многого другого.

Так вот, ветхий годами Алекс, старый вдовец и с головы до ног сельский житель, хотя и производил впечатления человека разумного, и даже мудрого, на деле оказался крепким орешком. Он легко воспринял саму идею Перерождения (так мы между собой называем весь тот процесс, который переживаем вместе с «кающимся», цель его – не просто телесное исцеление, но и духовное обновление). Он был верующий католик, и подобрать язык к его понятийной системе тоже оказалось вполне по силам. Но именно католическое воспитание и подвело бедного старика. Его вера в адовы муки пересилило в нем веру в Бога. Осознать Благодать, как реальность он так и не смог, и материализовал при этом все адовы муки, которые, как казалось ему, причитались по грехам его (в молодости он воевал в спецназе где-то на Ближнем Востоке). То, что осталось от бедняги в конечном итоге и впрямь наводило ужас. Не даром в последний день он признался, что чувствует адово пламя у себя внутри. Его труп походил на тело человека сожженного медленным огнем или едким веществом, и не снаружи. А именно изнутри. Так причудливо и чудовищно сбылись его самые худшие страхи.

А вот второй Кающийся, молодой разбитной музыкант с серьгой в губе и татуировкой по всей почти площади кожи превзошел все мои возможные ожидания. Скажу больше, его Перерождение почти не потребовало моих усилий. Казалось, не хватало лишь минимального импульса, чтобы человек этот исцелил себя сам, как ни парадоксально это выглядело при его имидже и внешности, манере выражаться и высказывать суждения. Еще больше я был удивлен, когда он примерно через неделю сам стал Слышащим. Сейчас он работает где-то далеко, там, куда отвели его Голоса…

Сам момент встречи Слышащего и Кающегося заслуживает особого описания. Хотя нас, насколько мне известно, не так уж и много, людей потенциально готовых к «покаянию» тоже днем с огнем поискать. Хорошо, если один на тысячу. Всегда и без исключения именно Слышащий находит Кающегося, а не наоборот. Не редки случаи, когда пациент пытается вовлечь в «покаяние» своих родных и знакомых. Однако случаи, когда это имело успех, крайне редки и являются, скорее, исключением из правил. Без всякого сомнения, контакт Слышащего и Кающегося – Перст Судьбы, все происходит совершенно индивидуально, два человека должны составить равновесие на неких мистических весах.

Процесс дальнейшей работы для Слышащего в каком-то смысле напоминает ухаживание бывалого кавалера за девушкой (могу сравнить  то и другое, потому что знаю, о чем говорю). Мужчина сгорает от страсти и желания сблизиться, но ведет себя так, будто никуда не спешит, и вообще у него куча времени и терпения. Не смотря на такой взвешенный подход и полную самоотдачу, довести до черты перерождения удается не многих. По некоторым оценкам, Перерожденные составляют одну пятую от всех Кающихся, кто-то говорит, что спасти можно каждого четвертого. Так или иначе, ни одного из нас такая ситуация не удовлетворит, видеть смерть случившаяся там, где жизнь и спасение были так возможны – тяжкий удар. Даже для того, кто навеки расстался со страстями и надеждами, кто следует Голосам, кто неподвластен пандемии. Ни мы, ни те, кто помогают нам, не могут прозреть до конца все глубины и тайники человеческих душ, и уж тем более не могут нарушать священный закон свободы  -  каждый волен следовать своим заблуждениям и разрушительным наклонностям вплоть до полного самоуничтожения.

А иногда орудием этого самого уничтожения, правда, по неволе, приходится становиться и нам, Слышащим. В мире, где каждый стреляет в каждого, просто потому что видит, это не редкость. И, хотя у меня два ящика патронов, я считаю каждый, и помню, где и когда истратил. Если мне оставляли  хотя бы один шанс, я медлил, либо стрелял в воздух в надежде отпугнуть обезумевших и озлобившихся полулюдей. Но, как я уже говорил, так выходит не всегда, и я скоблю о каждой жизни, которую мне пришлось преждевременно прервать. Порой мне кажется, что этих людей мог бы спасти кто-то, несравнимо более способный и одаренный, чем я, некто Сверхслышащий. Но, увы, в нужный момент его не оказалось рядом.

 Впрочем, это не отменяет нашего долга перед человечеством, и мы обязаны прислушиваться к инстинкту  самосохранения, во имя тех, кого можем спасти. В самом начале пандемии Слышащие гибли десятками, так как чувство сострадания и альтруизма побуждало их действовать открыто и настойчиво, и, вместе с тем, желание помочь подчас заставляло их забыть о безопасности и собственной участи. В результате сотни людей, которые могли обрести спасение от своих незваных благодетелей, сгинули в пасти пандемии, так и не найдя помощи.

4.

Теперь, пожалуй, о Голосах. В тех рамках, разумеется, которые мне доступны. Не в силу какой-то секретности, а в пределах выразительных возможностей языка. Главное, что следовало бы сказать с самого начала: наивнее всего было бы думать, что Голоса изъясняются с нами словесно. Это не так, разумеется. О природе их среди Слышащих не принято говорить. Во-первых, у нас не так часто выпадает возможность обсудить что бы то ни было. Во-вторых, наша задача – спасать, а не строить теории. Впрочем, у меня, как, думаю, и у каждого Слышащего, есть на этот счет своя точка зрения. Начнем с того, что роль Голосов в исцелении первична, человек, в лучшем случае, может быть лишь хорошим проводником.

Главное отличие Слышащего от всякого другого обывателя состоит, на мой взгляд, лишь в том, что он за счет паралича своих личностных страстей, переживаний и помыслов стал достаточно нейтральным для того, чтобы слышать хоть что-нибудь, а также следовать услышанному. Так что своим спасением Кающиеся обязаны не столько нам, сколько Голосам. Теперь, что за Голоса такие? Я, лично, обнаружил, что в каждом новом случае исцелением Кающегося руководит иной Голос, и простой вывод, который я сделал из этого – к Слышащим взывает индивидуальный неделимый эйдос, или дух человека. В случае же моего самоисцеления я, как видно, имел дело с собственным духом, он-то и призвал меня отрешится от той жизни, которую я считал единственно возможной, и которая неминуемо окончилась бы гибелью. Правильность или ошибочность моих заключений меня, признаться, не слишком тревожит, - по большому счету это ничего не меняет. Делать то, что я делаю, все равно стало главной необходимостью моей жизни, а по сему теоретические вопросы меня не слишком-то тревожат.

Как это происходит? Вот, к примеру, престарелая дама по имени Марта. Я встретил ее бесцельно блуждающей по улице. Не мудрено, потеряв всю свою родню, она осталась совсем одна и буквально обезумела. В таком состоянии, люди, как известно, склонны к радикальным переменам в сознании. И вот, необъяснимое томление обуревает меня, оставляя в сознании не суждение, нет! Концепцию человека, во всей полноте его склонностей и возможностей, полную данность того, кто перед тобой! Я-то в формировании этой данности ни мало не участвую, лишь впитываю этот полный образ, и, в результате, могу вычленить из него отдельные картины и эпизоды: Марта очень хочет жить, неприлично сильно для своего преклонного возраста. Почти вся жизнь ее ушла на формирование простого мещанского уюта в доме, и теперь, когда это цель совершенно бессмысленна, у нее, наконец, высвободились силы для внутренней борьбы. Еще Марта блудила в ранней юности с какими-то молодыми повесами, сразу с тремя. И, хотя она не раз сожалела об этом, впечатление оказалось настолько сильным, что, даже будучи старухой, она продолжала подспудно лелеять те яркие впечатления.

В случае с Мартой мне пришлось прибегать в разное время, как к откровенной клоунаде, так и к серии шокирующих неожиданных выходок, которые в обычном понимании могли бы считаться жестокими. Процессы напряжения и релаксации я чередовал у Марты, насколько возможно, бессистемно. Ведь даже жестокость, внесенная человеком в разряд предсказуемых и повторяющихся явлений, может быть адаптирована эго и принята как часть рутины, а это свело бы на ноль весь терапевтический эффект. Ничего не поделать, для того, чтобы выхолостить и истощить страсти человеческие Слышащему не редко приходится идти на разные крайности. И мы идем на них, не раздумывая. Ведь речь-то идет о жизни человека…

5.

Как случилось, что на те внутренние преобразования, которые и делают Слышащих Слышащими, у нас подчас уходит несколько дней, а добивавшиеся этого сознательно святые и адепты всех времен тратили почти всю жизнь? Вот это вопрос вопросов. О нем не прочтешь в книгах, таких книг, попросту, не успели написать. Хотя и на него у меня есть свой ответ, не могу ручаться за точность формулировок, само собой, возможности совершенствоваться в риторике в последние годы у меня не было. Так вот, что касается тех уникальных возможностей, которые возникли недавно и позволяют человеку стать Слышащим, как говорится, «без трудов и потов». Я так думаю, что возможность молниеносного преобразования, или Перерождения, говоря языком Слышащих, возникла одновременно с поливариантной чумой, как компенсация, что ли. Вернее, как обратная сторона великого несчастья. Не даром же все священные писания в один голос утверждают: в муках родится новый человек, и лишь с концом мира наступит долгожданное Царствие. Как ни печально это утверждение, но конец света, похоже, - уже свершившийся факт. Те тяготы, которые обрушились на плечи человечества, не позволяют думать иначе, а уж если так, то каждому, взыскавшему освобождения, будет дарован шанс.

Теперь очевидно для меня и другое – все, что произошло с планетой Земля, не случайный катаклизм или нелепая игра космических сил, а драма, написанная Самим Провидением, задолго да того как начала разыгрываться она на земных подмостках. Не зря же Слышащие прошлого, добившиеся своего Дара огромными трудами, позаботились о том, чтобы у нас, потомков, был шанс выжить и преобразовать свою природу. Именно они, внедрившись во все слои правящей элиты, наложили свою руку на все варварские изобретения человечества, способные уничтожить саму жизнь на планете под корень. Именно благодаря им навеки замерли в шахтах смертоносные ракеты, и грозные боевые спутники повисли на орбите бесполезным космическим ломом. Как знать, не потянулась бы рука какого-нибудь доедаемого чумой политикана к ядерной кнопке, чтобы лишить шанса на жизнь всех остальных? Правда, в руках людей осталось предостаточно менее масштабных и разрушительных орудий убийства. Но и от них, похоже, придется отказаться рано или поздно. Сегодня еще случается время от времени увидеть в небе флайер, но день ото дня полеты становятся все реже, ведь запасы горючего на военных складах тают как снег в мае. Уже не так часто услышишь на улицах стрельбу, ведь патроны и оружейные запчасти не так просто изготовить в кустарных условиях. Без должного обслуживания оружие стремительно приходит в негодность.

 Впрочем, все это, увы, не ослабляет у людей потребность убивать, к тому же, дичая такими темпами человек, боюсь, вскоре не сможет сделать и обычного ножа, и подобно приматам возьмется за камни. Конечно, даже без ядерных ракет смерть и хаос свирепствуют сегодня по всему лицу Земли… Но у людей все же остается надежда, и мы Слышащие, помогаем воплотить ее в жизнь. Я молюсь об этом каждый день. Не потому что думаю, будто это что-то изменит, а потому что испытываю потребность говорить с кем-то о грядущем, и лучше Всевышнего слушателя мне, я знаю, не найти.

Впрочем, очень полезной для меня оказалась мимолетная беседа с одним Слышащим, нам случилось ночевать в одном и том же полуразрушенном доме. Старый седой негр с большой оловянной серьгой в ухе во многом пришел к тем же выводам, что и я. Теперь то, что раньше было для меня предметом веры,  стало достоянием моего мировоззрения. Но хватит пока об этом.

6.

Мир, который заново обрел я, став Слышащим, едва не рухнул в одночасье. Во-первых, мне, и тем немногим моим собратьям, с которыми мне удавалось общаться, стали доподлинно известны случаи, когда не только Кающиеся, достигшие перерождения, но и сами Слышащие со стажем срывались обратно, ко всем «прелестям» поливариантной чумы.

Свидетелем одной такой смерти был и я. Один из первых Слышащих, кого я узнал, бывший итальянский монах, испустил дух у меня на глазах в страшных мучениях. Но испугала меня вовсе не его чудовищная кончина, к виду смерти у меня уже было время привыкнуть. Потрясло меня куда больше его поведение, выдававшее бешенство неутоленных желаний, злоба на весь мир и смертельная ненависть к тем, кто остается жить, когда он, видите ли, вынужден умереть. В последствии, когда я покинул свой город и совершал довольно большой переход на юго-восток, я встретил двоих Слышащих, которые рассказали мне подобную историю. Оба они, кстати, находились награни полного душевного хаоса.

Не мудрено, механизм, априори считавшийся до этого безотказным, начал давать сбой. А потому страх и колебание подкрались даже к тем, кто, преобразив себя, готов был бесстрашно жертвовать жизнью на благо других. Кроме того, происходящее уже не позволяло безоговорочно полагаться на указания Голосов, и именно тогда у многих начал возникать вопрос: чьи же это Голоса? Всегда ли их указания правильны, и вообще – всегда ли они говорят правду? От надвигающегося внутреннего армагеддона меня спасло новое обстоятельство, которое вошло в мою жизнь, затмив даже мое чудесное спасение от поливариантной чумы. То, на что мое сердце не смело даже надеяться в самых сокровенных молитвах, случилось. Во-вторых… Да что там, «во-вторых», это навсегда останется первым и главным. Я встретил его! Его, Сверхслышащего, если угодно! А вернее будет сказать – Сверхлюбящего. Я  знал, он должен быть! Его не могло не быть. И он - вовсе не апофеоз усилий природы восстановить равновесие, о, нет! Такое объяснение из области банальной, ползучей логики. Равновесие – удел тварного мира, за его пределами равновесие и дисбаланс – пустые слова. Но и появление его в этой юдоли также лишено было всякой логики! Но на то и существуют чудеса, понятные простецам и ставящие в тупик мудрецов мира сего.

Однажды, хитро прищурившись, он спросил меня: какие степени «божественности» мне известны, и звонко рассмеялся при моей попытке ответить.

-  Ты попался с самого начала. Божественное, если это действительно Оно, не может иметь форм, слоев, степеней или любых других подобных признаков неполноты! В своей простоте и единстве Оно непременно Вершина цельности и простоты.

Но я забежал вперед. А началось все в одном маленьком, затерянном в альпийских плоскогорьях поселении. Туда я пришел ведомый смутными предчувствиями, Голосов на тот момент я уже не слышал. Пришел, к удивлению своему, не обнаружив, там ни одного больного поливариантной чумой. Изумление – неподходящее слово, чтобы описать мое состояние. Скудное натуральное хозяйство и жесткая экономия всех средств выживания не позволяла, конечно, характеризовать жизнь в деревушке как совершенно нормальную по старым меркам. Однако, учитывая то, что происходило во всем окружающем мире сейчас, здесь был, как минимум, рай. Люди умирали здесь только от глубокой старости. 

Сухонькая и сморщенная Ирма, старушка лет восьмидесяти, охотно приняла меня на постой: четыре козы, теленок и несколько несушек – в хозяйстве срочно требовался помощник, даже лишний рот бабушку Ирму не смутил. Я заночевал у нее, а утром погрузился в простые прелести сельского быта, столь непривычные среди смерти и хаоса, царивших за пределами этого удивительного оазиса.

О том, что причина этой сельской идиллии – белобрысый мальчик лет двенадцати, я понял почти сразу, но заговорить с ним решился лишь месяц спустя. Забегая вперед, скажу - разговор получился не слишком удачным, хотя весьма запоминающимся.

С самого начала, как Слышащий с определенным стажем, я установил: ребенок устраняет признаки или саму возможность поливариантной чумы одним своим присутствием! Я потихоньку опросил здешних жителей, и результат оказался ошеломляющим: от эпидемии в деревне умер только один человек. И это была его мать. На следующее утро все, кто, как и она, имел признаки поливариантной чумы, проснулись здоровыми. Больше никто не заболел. Один заболевший старик, пришедший в деревню из-за соседнего перевала, выздоровел в первую ночь. С ним мне поговорить не пришлось: получив исцеление, он поднялся в горы, став абсолютным отшельником. Насадил на плоскогорье небольшой огород и с тех пор в деревне не появлялся. Дым от его очага порой был хорошо виден в ясную погоду. Итак, чудо? Божественное вмешательство? Вот-вот нам вынесут новые скрижали? А что еще оставалось мне думать? Я собирал сведения, месяц наблюдал за резвым и шустрым подростком, ничего не понял и не узнал. В итоге меня, как видно, подвело мое пылкое воображение и склонность к преувеличению. Видимо, этих свойств Голоса во мне не искоренили. Так вот, я сделал следующее: подошел к мальчику, когда он играл в полном одиночестве, и прямо спросил его: не он ли Христос? Дальнейшее оказалось полной неожиданностью. Безмятежно игравший ребенок вдруг поднял на меня пылающий взгляд, буквально метавший молнии, и я почувствовал весьма ощутимый удар кулаком по уху. «Не богохульствуй!» - сказал он, при этом я почувствовал холод в животе и ощутил, как каждый волосок на спине становится дыбом. К счастью, он немедленно погасил свой поразительный взгляд. Передо мной стоял вполне обычный белобрысый мальчуган двенадцати лет, подбоченившись и поставив ногу на футбольный мяч.

7.

- Ты читал Новый завет Господа нашего?

- Конечно, - что еще я мог ответить, ведь что-что, а эту-то книгу я мог почти свободно цитировать.

- Это не так очевидно, как тебе кажется, - последовал жесткий ответ, - определенно, некоторые места для тебя остались пустым звуком.

- Это какие же? – запальчиво сказал я, готовясь словесно защищаться.

- Путь раба, путь наемника, и сыновний путь, - об этом так подробно рассказано, что ты либо пропустил эти страницы, либо споришь с апостолом.

Что он имеет в виду? В любом случае будет лучше, если я пойму сам. Не успела эта мысль умолкнуть в голове, как возникла следующая: а ведь чего проще – Кающиеся идут путем раба, они действуют под угрозой смерти. Если бы не поливариантная чума, черта с два они стали бы меняться! Так и остались бы, кто кем был. Путь наемников – это, безусловно, наш путь, путь Слышащих. Мы возомнили, что нашли механизм обуздать гнев Божий! Но ведь если неизбежное очевидно, то действовать в соответствии с ним вовсе не подвиг, не свершение, а способ приспособиться к ситуации для получения более выгодных и удобных условий. Как и я сам, многие Слышащие стали таковыми лишь под жестким давлением обстоятельств. Но это явилось всего лишь компромиссом перед лицом неизбежности или верной гибели. Ну а сыновний путь? Безусловно, его представитель сейчас передо мной.

Я не нашелся, что ответить. Спускаясь по склону горы, я вдруг услышал у себя в голове его голос. Признаться, сперва я подумал, что за ухом вновь заработал имплантант-коммуникатор. Он молчал уже несколько лет, я просрочил его и не заменил, тогда уже началась Пандемия, было не до этого…

- Я тоже могу быть Голосом в твоей голове, - прозвучали его слова, определенно пронизанные мальчишеским озорством, - хватит ощупывать ухо, твоя дурацкая электроника тут не причем.

Звучание его Голоса как-то странно разгоняло мысли, в голове моей образовалась какая-то странная матово-белая пустота. В нее невозможно было впихнуть ни слово, ни образ, ни мысль. Состояние пустоты внутри дополнилось ощущением пустоты снаружи, остатки здравого смысла отчаянно вопили о неизбежности полной потери себя. Где-то в глубинах подсознания заметался дремучий, неосознанный мной доселе страх.

- Телепатия, между прочим, никогда не была таким уж выдающимся чудом – вновь услышал я его слова.

Я резко повернулся, Голос еще звучал в ушах, но его рот был определенно закрыт! Вот как! Что он хочет мне этим показать? Да вот что: Голосом может быть кто угодно! Любой, кого Природа наделила соответствующими способностями. Цепочка выводов строилась дальше как-то сама собой, без моего дальнейшего участия. Я вспоминал безраздельную веру в свои наития, в Голоса, бывшие для меня ни много, ни мало волей Провидения, люди, которых я пытался спасти руководствуясь ими, и большинство не спас, кстати говоря… Я невольно оглянулся на свой путь, путь служения, как мне казалось раньше, путь спасения. На самом деле это был путь марионетки или же вовсе самозванца, возомнившего, к тому же, что заключил договор со смертью и союз с самим Всевышним. Горечь от этого понимания обрушилась на меня как-то сразу, ноги стали, словно не мои, за грудиной вдруг остро заболело, охнув, я сел прямо на землю. Слезы покатились градом, их было не остановить. Не думал, что еще умею плакать, а вот, поди ж ты… Я не услышал его шагов за спиной. Его рука легла мне на макушку, он неловко отер мне лицо рукавом курточки. Присел рядом и на миг задумался.

- Ты напрасно поддаешься печали. Нет ничего дурного в том, что ты вовремя смог изменить себя. Не умер от чумы, и даже смог спасти многих других. Это хорошо. В конце концов, сохранение жизни – главное условие для того, чтобы изменять себя дальше.

Мы надолго замолчали, наблюдая, как алый солнечный диск гаснет за лесистым хребтом. А потом, после некоторого раздумья, он на что-то решился:

- Я покажу тебе твои Голоса. Чтобы сомнений у тебя было поменьше.

Я не успел ни к чему приготовиться, да и вряд ли мог быть готов к тому, что предстояло увидеть. Ничего сверхъестественного сначала не произошло. Он просто положил мне свою ладонь на голову. Вполне будничным, и даже небрежным жестом. И вслед за этим во мне что-то сместилось. Я взирал на происходящее из какого-то другого мира, привычная действительность не то, чтобы совсем пропала, но просматривалась урывками, как сквозь некрепкий сон. Я увидел смерчеподобные воронки, вращающиеся столь быстро, что могли бы показаться статичными. Именно эти странные образования и были источниками Голосов, понял я. Внутри этих вихрей, определено, угадывалось некое перетекание, происходили какие-то изменения. Первоначально зрелище ничего мне не объясняло, а просто шокировало. Затем на мои невысказанные вопросы стали приходить ответы. Это не было похоже на вторгающиеся в сознание Голоса. Ответы напоминали мои собственные мысли, как если бы я, немного подумав, сам отвечал на собственные познавательные запросы. Мне стало вдруг ясно, что вихри, качества которых, кстати, было трудно определить, не обладают сознанием, собственной светимостью и энергией. Иными словами, назвать их живыми существами мой ум наотрез отказывался. Между тем, понимание мое относительно загадочных завихрений продолжало развиваться само собой. Я понял, что вихри – ни что иное, как участки своего рода трения. Трения на стыке миров, и, стало быть, различных сфер сознания, а сами Слышащие просто находятся в эпицентре этих воронок. Успех же работы с Кающимися состоит в том, что бы, попросту говоря, вовлечь их в воронку. Голоса, которые воспринимают Слышащие, а так же изменения, которые происходят с Кающимися, – следствия их собственной работы.

8.

Его звали Кристофер. Вполне символично, кстати. Остротой восприятия и глубиной осмысления он потряс бы меня, даже если и не являлся бы двенадцатилетним ребенком, а был, скажем, убеленным сединами адептом, который годами штудировал эзотерические науки и медитировал сутками напролет. Каждый день мы ходили в горы. Иногда он молчал, иногда говорил без умолку. Не думаю, что это определялось его настроением. Вероятнее всего, моими состояниями. Не раз рядом с ним я погружался в транс, и тогда сознание мое проникало в такие запредельные глубины, что выразить словами суть этих состояний решительно невозможно. Это часто называют великой тишиной, либо великой пустотой, но, на мой взгляд, такие эпитеты ничего не объясняют. Однако, пребывая в неизвестных мне до сих пор покое и гармонии, я не забывал о том, что побудило меня пуститься в путь, который привел меня сюда, в Альпы. Что есть Пандемия? Почему первоначальные успехи Слышащих и спасение ими тысяч людей пошли прахом?

Прошли недели, прежде чем суть происходящего стала проступать постепенно в моем сознании. Почему Христос благословлял нищих духом, а книжников и фарисеев клеймил как отступников? Да потому что каждый, кто думает, будто достиг чего-то раз и навсегда – добыча геены. Тот же, кто, отвергнув тупую самоуверенность, вновь и вновь, день за днем возобновляет попытки богоискательства, понимая что до сих пор не обрел ничего, вправе считаться странником на этом великом пути. Поливариантная чума стала идеальным индикатором, проявившим каждого из людей, вне зависимости от того, что они сами о себе думали и как демонстрировали себя окружающим. Болезнь и смерть стали неотступными спутниками человеческого эгоизма, тупости и внутренней лени. Вот почему успешные первоначально усилия Слышащих обернулись разочарованием. Срубить одну голову гидре – не выход. Мы давали людям лишь отсрочку, а не спасение.

Истина оказалось в том, что залогом этого самого спасения, и в земном, и в небесном смысле была отнюдь не та перемена, которой мы добивались в себе и у тех, кого называли Кающимися. Именно поэтому незримый вирус стал уносить и тех, кто полагал, что уже достиг исцеления. Штамм, который земным врачам так и не удалось выявить, каким-то таинственным образом объединился с тем свойством человеческой натуры, которое буддисты называют Тамас – одна из трех гунн, объединяющая в себя все свойства инертности материальной природы, в нашем случае это лень, закоснелость, нежелание развиваться и меняться.

- А как же твоя мать?- вопрос явно бестактный, если не сказать хуже, вырвался у меня как-то сам собой.

- Мама? Ну, это же понятно, - невозмутимо ответил он, - для всех в деревне я был чем-то вроде мессии. Кстати, как твое ухо? Ну да ладно. Их сознание оказалось вовлечено в постоянную работу, а надежда на спасение от неминуемой гибели пробудило то, чего они в себе никогда не знали. Они встречают каждый новый день как подарок Всевышнего. Каждый луч солнца и каждый зеленый лист теперь для них – проявление благодати.  А для мамы я был всего лишь мальчиком, и только мальчиком. Родным, любимым, единственным, но всего лишь ребенком. Поэтому в ее жизни я ничего изменить не смог.

Мы помолчали.

- Мессия ли я? – неожиданно продолжил он, - разумеется, мессия. Уже потому, что ребенок моего возраста не может знать и понимать того, о чем я тебе говорю. Но, прежде всего, потому что каждый день и каждый час я должен торить дорогу своему духу. Сквозь все превратности и заблуждения, свойственные мне, как человеческому существу, да еще и ребенку со всеми вытекающими. В этом и есть принцип. Истина недостижима, но достигаема!

Эти слова словно прорвали во мне какую-то плотину. Сознание, будто спущенное с поводка, рванулось куда-то вглубь самого себя, не ограниченное больше рамками понятий «нельзя», «не возможно», «не бывает». Описать происходившее со мной я затрудняюсь. И как бы странно и самонадеянно это не прозвучало, могу сказать только одно: я был в непосредственном общении с Божеством.

Когда я открыл глаза, небо уже было усыпано звездами, а последние блики заката почти растаяли на темно-синем небе. Мы молча поднялись с травы, которую уже подернуло ночной росой, и пошли в сторону деревни.

                                                                                       Орел 2008-2013 гг.

Другие произведения автора:

Осада

Ангел

Истина внутри