Фантом. Главы 9-12

 ФАНТОМ

или записки молодого человека ХХ века

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ТЕНЬ ОТЦА

 

Я дочитывал этот лист, сидя за надежными стенами дачи. За окном гремела, раскатывалась, скакала бесами, стучала в окна непогода. Льдистые струи заливали стекла. Свет потух, пришлось зажечь лампу, поэтому в доме слегка попахивало керосином.

Письмо обрывалось, хотя на листе еще оставался бело-желтый островок свободного места. Я еще раз осмотрел листы и конверт – ничего похожего на продолжение не было!

Потерялось? Или отец просто не дописал письмо? А где же повествование о дальнейшей жизни? А свидетельства о таинственных угрозах в письмах?

Я еще раз тряхнул страницами книги Александра Грина. Увы, великий романтик, отдав мне часть своих тайн, более ничем не желал делиться.

Но и прочитанное ошарашило меня!

Я вышел и сел на веранде, глядя на полосующий дождь.

Стало влажно. Блекло-зеленая гамма омыла окружающий мир, а вечер опустил темную вуаль.

Мысли роились, выкладываясь в ровные цепочки. Что я узнал об отце? Получается, что он фантом, призрак, кем-то вызванный из небытия, и пришедший в мир для чего-то, для каких-то задач.  Для каких? Судя по исповеди отца – его явили, и он попал, как кур в ощип… Страшный арест, заключение…Кто это сделал? Зачем? По чьей злой воле так мучили живое существо, ставшее мне отцом, умевшее, при всех своих странностях, любить, заботиться, передавать все лучшее, что накоплено на протяжении жизни?

 Но, кто же мой настоящий отец? Видимо автор того самого загадочного письма с угрозами! Письма, фактически убившего человека, который так много значил для меня в этой жизни. Человека, пришедшего одним весенним вечером в старом поношенном пальто, который принял, поддержал, воспитал меня. Что бы там ни было, он остается для меня отцом! А человек, предавший мою мать и меня, вряд ли может претендовать на высокое звание отца…

Так я сидел и размышлял, глядя в мокрый мир, и мне стало грустно и тоскливо.

«Все же надо разыскать этого физического моего отца… Но, как это сделать? Поехать в Пустоозерск?» И еще - отец писал об архиве Щедрова. Забрал ли он этот архив?

Я еще долго размышлял, но к какому-то конкретному решению не пришел.

Черная тьма накрыла поселок, обернула в серые тени мокрые деревья и кусты.

Мне захотелось поговорить с Наташей.

Надо было оживить старый телефон, стоявший на даче. Я включил его и взялся за пыльную трубку, не веря, что это удастся, так как я даже не помню, платили ли мы в последние годы за этот телефон. К моему удивлению трубка загудела, и я набрал хорошо знакомый номер.  Трубку взяла мама Наташи.

- А Наташи дома нет.

- Как нет? – удивился я. – Она у подруги?

- Она пошла на скрипичный концерт. Простите, а с кем я говорю? С Юрой? Юра, а разве она не с вами пошла на концерт?

Я ответил отрицательно, попрощался и повесил трубку.

Когда ваша девушка уходит поздним вечером на какой-то концерт, одна, или с кем-либо – это удивляет и напрягает…

Я задумался над этим обстоятельством. Погасил лампу и вышедши вновь на веранду, уселся в кресло, закутался пледом и стал смотреть на дождь. Настроение было паршивое.

Пронесся ветер, хлопнул калиткой, и мне на мгновение показалось, что кто-то стоит у старого орешника. Всмотревшись, я различил темный силуэт в плаще до пят, и в наброшенном на голове башлыке.

Я зажег керосиновый фонарь «Летучая мышь», и, набросив какой-то старый отцовский плащ, в котором он ездил на рыбалку, пошел под холодные дождевые струи.

Несколько шагов – и я у орешника! Фонарь осветил мокрые ветки, с которых капала вода. Черная тень метнулась в сторону и тут же пропала.

Я еще раз осмотрелся. Никого не было! Показалось!

Я вернулся на веранду и сел в скрипучее кресло, поставив рядом фонарь. Под шум дождя постепенно успокоился. Перед глазами поплыли образы играющих детей в золотом песке, стройной яхты, человека в белом…

… Я открыл глаза, когда пришедший закрыл своим телом фонарь. Одним движением руки он сбросил башлык, и я онемел… Это был отец. Его лицо было в капельках, он его вытер, а потом растер капельки о безволосый череп.

Глаза его светились голубоватым огнем.

«Вот книга», - сказал он полушепотом, растягивая слова, словно ему трудно было говорить. – «В ее названии скрыто имя. Я не могу тебе сейчас его произнести… Ибо человек, который его носит, еще в мире живых… Переведи…Название… Сумеешь – узнаешь имя того, кого ищешь».

Я кивнул, и он вынул из кармана книгу и дал ее мне… Я хотел что-то сказать, но слова застряли у меня в горле.

Я открыл книгу и отчетливо увидел в ней мокрую вечернюю улицу незнакомого города, тень, скользящую по стенам и девушку в шляпке, идущую вдалеке.

Я мысленно проследовал за ними, и увидел, как тень настигала девушку. Она обернулась – это была Наташа! Я крикнул, чтобы она остерегалась тени неизвестного, тут же превратившегося в реального человека с тяжелой тростью. Бросился и схватил его за плечо! Шедший обернулся изумленно, и я увидел, что в руках у него не трость, а скрипка. На меня смотрел чернобородый человек с моноклем на глазу. Другой глаз его презрительно сощурился. Я отшатнулся и заметил, что девушки впереди уже не было…

Тут же я очнулся…

 

***

Я сидел в своем кресле, и рядом догорала «Летучая мышь».

Дождь, похоже, кончился, только полаивали собаки, да ветер плескался в ветвях.

Сон яркими картинами стоял в голове и не выходил. Он казался явью, как будто действительно призрак отца был здесь.

Я вспомнил о призраке отца Гамлета.

Хорошо, что на даче имелась небольшая библиотека отцовских книг. Я зажег свечу, так как электричество еще не было восстановлено, и нашел на полочке сборник Шекспира…

Я листал «Гамлета», стараясь найти сцены с призраком (или тенью) отца. Итак, Призрак короля появляется в пьесе четыре раза. Каждый раз это происходит ночью, примерно в полночь. Каждый раз его появление наводит страх на остальных. Призрак раскрывает правду и требует мщения…

Я захлопнул книгу и вышел наружу.

Рассветало. Мой сон тревожил меня, но по мере того, как демоны ночи постепенно покидали землю, отдавая ее ангелам дня, я испытывал все больший ступор.

На крыльце видны были грязные следы. Также следы виднелись и во дворе, будто кто-то походил в тяжелой обуви по грязи. Следы вели от орешника.

Неужели призраки оставляют следы?

Я ринулся порыться в книгах, повернул выключатель, и свет вспыхнул солнечной грушкой.

Но, увы, ничего подходящего о природе призраков мне найти не удалось!

Раздосадованный, я вышел во двор и был изумлен. Следы исчезли, как не бывало!

Я был озадачен! Что это было? Мираж? Или пока я искал нужную информацию кто-то, кто прячется во дворе, вытер все следы? Чушь! Он бы оставил свои собственные! Почва после дождя оставалась влажной.

Я внимательно посмотрел в лужу. В ней барахтался неведомый мне жук.

Я всмотрелся в траву. Она показалась примятой. А может это по ней ходил я сам?

Я вернулся на веранду и внимательно осмотрел ее. Если призрак действительно приходил, после него должна была остаться книга, которую он мне дал. Но книги нигде не было. Стоп, он ведь приходил во сне, то есть – в другом мире, ментальном, что ли, не помню, как это все называется… Значит в физическом мире книги быть не может! А может, отец просто намекал на какую-то книгу, существующую в реальном мире…

Я вспомнил отрывок из романа Майринка, приведенный в письме отца. К стыду своему я до сих пор не познакомился с этим произведением, хотя у отца было два издания Майринка – пражское (на чешском) и переплетенный машинописный вариант, переведенный Д.Выгодским (на русском).   Я помню, что листал эту книгу, но отпугивал, как казалось тогда, тяжеловесный стиль австрийского писателя.

Я пошел в комнату и нашел то место в письме отца, где он приводит отрывок из «Голема» Майринка. Там Атанасиус Пернат — резчик по камню и реставратор, хочет найти человека, принёсшего книгу. Пернат пытается вспомнить его облик. Далее Пернат идет тем же путем, каким пришел незнакомец и… чувствует, что становится похожим на него: безбородое лицо, выпуклые скулы. То есть похожим на Голема…

Попробую - ка я повторить все это…. Это смешно, глупости, но, а вдруг что-то да произойдет.

Я вышел во двор и прошелся к орешнику. Именно здесь я видел загадочную фигуру в плаще с капюшоном.

Попробуем пойти по его воображаемому пути. Я ведь помню, где я видел следы… Необходимо ступать след в след!

Я прошелся по дорожке к крыльцу, не обходя даже лужи, взошел на скрипучие доски крыльца, подошел к креслу, представил самого себя, сидящего в нем, протянул руку с воображаемой книгой…Стоп… Сон… Я же забыл про сон! Я ведь тогда глянул в книгу. И вошел, погрузился в ее сюжет.

Сумрачный вечер, одинокая женщина на дороге, тень на стене дома… Подкрадывается человек! Я, кажется, знаю, какую книгу показывал мне отец! Но ведь девушка, она показалась мне похожей на Наташу!

Наташа! Я хлопнул себя по лбу ладонью и ринулся к телефону…

И бессильно опустил трубку. Телефон не подавал признаков жизни!

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВИЗИТ ЧЕЛОВЕКА В ЗЕЛЕНОМ ПИДЖАКЕ

 

Иногда электрички выводят человека из равновесия. Ползут, как гусеницы, а то, вдруг, неподвижно застывают на середине пути, как кролик пред удавом! Старичок с газетой, сидящий передо мною, заметил мое нетерпение и осуждающе посмотрел на меня черными, как острие карандаша, глазами. Пасмурный и почти безлюдный мир за окном, становился все оживленнее, когда мы подъехали к городу.

Звонок Наташе из телефонной будки не дал никаких результатов! Никто не брал трубку! Ну, загуляла девка! А может чего случилось? Я по природе не паникер, но беспокойство некоторое ощущал уже давно!

Хотел заехать к ней, но понял, что не могу, пока не переоденусь и не приму душ. В голове также маячила гордая тайна книги.

Человек, идущий в темном городе за девушкой!

Войдя в квартиру, я тут же ринулся к полкам отцовских книг. Я нашел все упомянутые в письме отца книги, за исключением, разве что «Мастеров и подмастерьев» Вениамина Каверина. Ну, да ладно, она найдется, мне - то нужна сейчас совсем другая книжка!

Так, вроде бы здесь!

Я открыл наугад и сразу наткнулся на что-то знакомое.

 

«Эта фигура…  с головокружительной быстротой мелькала в еще более запутанных лабиринтах освещенных фонарями улиц, на каждом углу топтала девочку и ускользала прочь, не слушая ее стонов. И по-прежнему у этой фигуры не было лица, по которому он мог бы ее опознать, даже в его снах у нее либо вовсе не было лица, либо оно расплывалось и таяло перед его глазами прежде, чем он успевал рассмотреть хоть одну черту; в конце концов в душе нотариуса родилось и окрепло необыкновенно сильное, почти непреодолимое желание увидеть лицо настоящего мистера Хайда».

 

Что это такое? Сон нотариуса Аттерсона! Ну, да, конечно, это же «Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона!

Я просмотрел несколько страниц начала повести. Но там нет речи ни о какой девушке! Жестокий Хайд расправляется с девочкой лет девяти! Возможно, в моих представлениях она трансформировалась в Наташу, за которую я подсознательно испытывал волнение!

Нужно срочно повидать Наташу!

Я набираю номер телефона и вновь слышу голос мамы.

- Здравствуй, Юра! А Наташи нет! Ты знаешь, что-то удивительное в ее жизни происходит! Она с каким-то скрипачом познакомилась! И отправилась сегодня с ним в ресторан «Колхида» … Она просто поражает меня!

- Со скрипачом? В ресторан пошла?

Я холодно попрощался, медленно положив трубку, сел в кресло.  Не в моих принципах - бегать за девушками и умолять их вернуться… Или ходить выяснять с ними отношения!

Но внезапная перемена Наташи ко мне более чем удивила!

Стоял золотистый и немного прохладный, пахнущий еще вчерашним дождем летний вечер.

Я запер дверь и на лестнице столкнулся с тетей Василисой. Она поднималась с сетками, гружеными продуктами.

Я взял обе сетки и доставил до квартиры. Она поблагодарила, вздохнув и заявила, что пока я был на даче ко мне приходили.

- Какой-то человек в зеленом пиджаке. Невысокий, с широким лицом… Стоял перед дверями! А увидел меня – давай на кнопку давить! А потом улыбнулся широко! Ой, неприятно, лицо какое-то жабье…

Кто бы это мог быть?

Я выскользнул в вечерний мир города.

 

***

От волнения у меня в горле пересохло. Я остановился у автомата «Газированная вода». Металлическая будка, словно скала Посейдона, со змеиным шипением и танцем стакана, выдала мне бурнокипящий желтый напиток. Я выпил два стакана подряд и даже плеснул воды на лицо.

Потом поднялся по ступенькам к стеклянной коробке со светящейся неоном вывеской «Колхида». Табличка «Свободных мест нет» несколько охладила мой порыв. Я покружил возле окон, пытаясь разглядеть Наташу, но, увы, моя самая пышная и красивая рыбка утонула в водах стеклянного аквариума, и мне не оставалось ничего другого, как устроиться на скамейке под ивой и принять позу ожидающего, слушая обрывки музыки, доносящиеся из заведения.

Не успел я принять нужное положение тела, как «Волга» - такси заняло всю панораму перед рестораном.

И тут же на ступеньках, словно принцесса из сказки, появилась Наташа. В том же белом брючном костюме, превращавшей ее в пышнотелую Венеру из картины Рубенса. А рядом с ней скользил легко и свободно худощавый брюнет в темном костюме. Его волосы были уложены в идеальный пробор, а галстук сиял камнями.Я сразу узнал чернобородого из театра! Так вот он почему смотрел в нашу сторону! Тогда - то он Наташу и заприметил!

Я пытался встать, но какая-то незримая сила приковала меня к скамейке. В поведении Наташи я уловил нечто странное. За этот год я неплохо ее изучил, и, казалось, что улыбается она натужно. Монокль чернобородого поймал уходящий лучик солнца, блеснул в мою сторону. Казалось, что он приметил меня и глянул как-то брезгливо. Но узнал ли он меня? Он уже открывал дверцу. Автомобиль исчез в переплетении улиц, оставив ощущения какой-то грусти и даже отчаяния.

Я ходил бесцельно по городу, вышел на набережную и сел на каменном парапете.

За недавнее время я потерял мать и отца. А теперь еще и любимую женщину увели из-под носа! Это было уже слишком!

Я поспешил на трамвайную остановку.

Пока добрался до Наташиного дома, уже совсем стемнело.

Меня встретила взволнованная Наташина мама.

- А она к тебе поехала. Зашла на минутку, посидела в кресле, взявшись за голову, потом сказала, что ей срочно увидеть Юру нужно, и выскочила из квартиры.

Я скатился по лестнице в сиреневые сумерки, и остановил попутку…

У подъезда виднелась белая фигура.

Еще миг, и руки моей волоокой Геры охватили меня крепко и так, что я чуть не задохнулся в пышной плоти любимой.

- Кто он? – спросил я после долгой прелюдии.

- Ты, что все знаешь? – спросила Наташа, как-то облегченно вздохнув.

- Я видел вас. Был у ресторана.

Он удивленно подняла брови и вздохнула.

- Он – чудесный музыкант. Талантливый скрипач. Очень обаятельный, умный и воспитанный человек.

Я отодвинулся от Наташи.

- Ну, вот иди к своему талантливому и воспитанному человеку!

Наташа вспыхнула:

- Ну, что ты, Юра! Он же друг просто! А ты – совсем другое дело! Я ведь люблю тебя…

- Но проводишь время с ним!

- А он… Он очень талантлив мне нравится его музыка, но я… боюсь его! Его музыка чародейственная, она меня поглощает целиком! Я испытываю наслаждение от его музыки и … покоряюсь ему… Он приникает своей музыкой в самое мое сердце, в душу! А потом я как зачарованная хожу полдня! Я не могу освободиться от мелодии! Он меня покоряет! Мне это приятно, но это несвобода!  А я хочу быть свободной, Юра!

- Ты и так свободна, Наташа!

Вдруг Наташа взялась обеими руками за голову.

- Тихо! Я слышу! Ой, я слышу! Его скрипка! Я хочу к нему!

Я вдруг вскипел:

- Скрипка, значит! Ну, и иди к нему! Выдержать она не может! Такси вызвать? Хотя сама доберешься, не маленькая!

С этими словами, я решительно зашагал к подъезду.

 Из окна сумеречной квартиры смотрел на белую фигуру. Наташа, взявшись за голову, медленно брела по дороге, мимо золотистой от фонаря листвы.

Ее белая сумочка осталась на скамейке.

Я тут же скатился вниз.

Сумочки уже не было, а неподалеку быстрым шагом шел парень в футболке. В два прыжка я догнал его и схватил за шиворот.

- Сумочку, отдай!

- Какую сумочку?! -  опешил он.

- Не притворяйся невинным ягненком!

- Да пошел ты! – решительно оттолкнул он меня.

Пришлось вспомнить навыки бокса. Ходил в секцию, бросил, но, кое-что помню.

Быстрый свинг правой и сильный хук левой рукой, и я в кровь разбиваю прыщеватое лицо наглеца.

И извлекаю выпирающую из-под футболки сумочку.

 

***

Сумочка Наташи в моих руках – лишний повод заехать перед работой и увидеть немножко подпухшее с туманными воловьими глазами лицо возлюбленной. Наташа прятала от меня глаза, но я не стал ни о чем спрашивать, ни на чем не настаивал – просто отдал сумочку, и, получив смущенную благодарность, спустился быстро по лестнице к ожидавшему на мотороллере слесарю Феде. На работе, то и дело поднимая и опуская щиток, я сосредотачиваюсь на сварочной дуге, но мысли мои далеко, с Наташей, с покойным отцом, со всеми произошедшими событиями. Туман воспоминаний нахлынул волной, и вновь вспомнился мой дивный сон на даче, с явлением тени отца.

«Вот книга, - сказал тогда отец. – «В ее названии скрыто имя. Переведи…Название… Сделаешь – узнаешь имя того, кого ищешь».

 «Узнаешь имя… Какое имя? Что значит - перевести? Если эта книга действительно повесть Стивенсона «Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда», то ее перевод уже существует. Как говорится, канонический».

После работы спешу домой, хватаю книгу Стивенсона и перелистываю ее. Это сборник. Ничего необычного. Но у меня есть еще издание Стивенсона. Конечно же, вот оно -  синие книжки, целых пять томов. С иллюстрациями!

Во втором томе нахожу эту же повесть, но… под измененным названием: «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда». И уже другой перевод... Ну, и что? Что же, сидеть теперь и сравнивать переводы? Да рехнуться можно! Но отец -то говорил о названии…

От размышлений меня отвлекает звонок в дверь.

Открываю – и первое, что бросается в глаза – это улыбка. Улыбка полноватого, щекастого человечка, в зеленом пиджаке.

- Чем обязан? – грубовато спрашиваю я улыбчивого визитера.

- Позвольте представиться. Витольд Лягушин, -  тонким голоском отрекомендовался посетитель, еще шире распахнув жабий рот, как будто собираясь квакнуть.

Я хотел буркнуть, что-то типа «очень приятно» но сдержался, ответив лишь едва заметным кивком. Потому, что приятно не было! Потому, что хотелось побыть одному!

Однако от бирюзовых, слегка выпуклых глаз незнакомца ничего не могло скрыться.

Он, нимало не смущаясь, шагнул запросто ко мне в дом, отстранив от двери.

- На два слова позвольте, - сказал он, прыгнув прямо в самое кресло, устроившись в нем с  явным удовольствием.

- Я вас слушаю, - сказал я хмуро, вспомнив, что именно об этом человеке говорила мне тетка Василиса.

- Одно деликатное дельце, кхм, - сказал Лягушин, и тут чудесным образом у него из рукава выпал документ.

Лягушин продолжал своим тонким голоском:

- Примите мои соболезнования по поводу эээ… смерти вашего батюшки. Я являюсь родственником профессора Щедрова, которого он знавал. Вместе когда-то отбывали, гм… так сказать…  Вот завещание, составленное профессором. Нет, не беспокойтесь, ха…, я не собираюсь вас лишать, так сказать, движимого и недвижимого имущества (он остановил меня жестом лапки, потому, что я сделал шаг вперед). Мне по завещанию принадлежат лишь, кхм… бумаги и материальные ценности покойного Щедрова, которые он великодушно дал, так сказать, кхм, на посмертное хранение вашему отцу. Извольте взглянуть!

Я долго тупо таращился в бумагу, скрепленную подписями и печатями, ничего не соображая.

- Мне нужен архив профессора, - тонким голосом пояснил мне посетитель.

Я опомнился.

- К сожалению, у меня никаких бумаг профессора не имеется.

И развел руками, глядя прямо в бирюзовые глаза Лягушина.

- Кхм…Вы уверены в этом? - спросил Лягушин, как будто и не ждавший другого ответа.

- Лично мне отец ничего не передавал. Работал он на заводе. Какие бумаги могут быть у простого, рабочего человека? Ну, немного писем, открытки… Библиотека вот осталась! Но никакого архива какого-то вашего родственника - профессора у меня нет. Поэтому – более не вижу смысла в вашем пребывании здесь…

С этими словами я шагнул в прихожую и открыл дверь.

Но посетитель и не собирался подниматься с кресла. Он лукаво поглядывал на меня, осматривал свои ногти и улыбался жабьим ртом.

- Я попрошу вас покинуть мой дом, - официальным тоном сказал я, думая, что не выбрасывать же мне этого субъекта на улицу.

Я отвернулся и раскрыл дверь на площадку еще шире.

А когда повернулся – Лягушин был уже рядом, будто одним прыжком преодолевший расстояние.

- Вы подумайте, поищите на досуге, кхм… А то будет не очень хорошо, если вы прячете, - сказал он мягко и сверкая улыбкой.

- До свидания, - настойчиво промолвил я, и тип в зеленом пиджаке мгновенно исчез в полумраке лестницы.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. НОЧНЫЕ ГОСТИ

 

Если хочешь, чтобы девушка провела вечер с тобой – лучше всего ее подкараулить возле места работы. И сегодня, отпросившись пораньше у сурового мастера Шишко, я поспешил к институту, где преподавала Наташа.

Город дышал огнем, как раскаленная печь.

Возле института застыли неподвижно в жарком мареве высокие и прямые как стрелы тополя.

Вытирая потный лоб, я ватными ногами взошел на крыльцо и открыл тяжелые стеклянные двери.

Здешний вахтер меня уже знал, пропустил беспрепятственно, хотя и с некоторым удивлением. Чем оно было вызвано – можно только догадываться. Возможно и тем, что в последнее время за Наташей заходит другой мужчина, возможно - чернобородый…

Я выпил газировки и сел в кресло под развесистой пальмой, поджидая Наташу.

Когда кого-то ждешь – время тянется словно телега, запряженная старой лошаденкой.

Спустя час я начинаю нервничать и посему осведомляюсь у вахтера, не покидала ли здание Попкова Наталья Константиновна, преподаватель английского. После того, как Цербер развел руками, я задаю тот же вопрос двум студенткам, которые хитро улыбаются, пережевывая жвачку, и указывают на двери буфета, расположенному далее по коридору, на первом этаже.

Я проникаю в буфет и вижу Наташу, мило ведущую беседу с каким – то седым стариканом. «Стариканов еще только нам не хватало», - подумал я, но решил сдержать немного нотки разгулявшейся ревности.

Сажусь позади них со стаканом апельсинового сока, цежу потихоньку, вслушиваясь в разговор. Наташа сидит спиной ко мне, пригнувшись, в легком летнем платье и долго говорит. Слов не разобрать, до меня долетают только отдельные слова «избавиться», «наваждение», «чувства» …

Я залпом допиваю сок и потихоньку ускользаю прочь.

«Э, нет! Тут что-то серьезное! Подслушивать как-то неудобно», - решаю про себя.

И когда Наташа выходит грустная и одинокая, встречаю ее под пальмой.

 

***

Наш вечер выдался задушевным и теплым.  Наташа смотрела на меня божественно обворожительными, виноватыми глазами, в которых льдинками сверкали слезинки. Я ни о чем ее не спрашивал.

Мы обнялись и пошли по бледно-желтой улице, не ощущая зноя.

Очень далеко, на самой окраине, где высилась древняя крепость, мы поднялись на серо-зеленые бастионы, вспугнув ласточек и голубей.

Поцелуи пламенели на губах и щеках, и ощущение красоты и наполненности мира вернулось!

Мы наблюдали, как мальчишки - счастливые, шумные, запускают с башен разноцветных змеев.

Я спросил про старикана из буфета. Наташа, удивившись, что я за нею наблюдал, погрозила пальчиком, искренне пояснила, что беседовала с психологом на личные темы.  Впрочем, темы моей волоокой богиней не раскрывались.

Я рассказал о своих приключениях на даче, о странном сне или яви, когда ко мне приходил призрак отца.

В глазах Наташи вспыхнул интерес.

- Призрак? Самый настоящий? О, это удивительно! Я охотно верю, что это была тень твоего отца. Наверное, отец хотел сообщить нечто важное.

- Он сказал странные слова: «Вот книга… В ее названии скрыто имя. Я не могу тебе сейчас его произнести… Ибо человек, который его носит - еще в мире живых… Переведи название… Сделаешь – узнаешь имя того, кого ищешь».               - И что же это за книга?

- Трудно сказать. Во сне мне почудилось будто я проник в книгу. А потом, поразмыслив, решил, что это «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона.

- Почему именно она? Странно…

Наташа склонила голову и поджала губку.

Я охотно описал ей в подробностях свой сон.

 А потом добавил:

- Да вот я и сам не уверен до конца, что это именно Стивенсон!

Наташа что-то вспомнила:

- Постой, а ты помнишь ту книгу, такую тоненькую и очень редкую, из отцовской библиотеки, что ты давал мне читать, помнишь, ну, этого экономиста… Издание - еще двадцать первого года!

- Какого экономиста? Может Александра Чаянова? Наверное, ты имеешь в виду его повесть «Венедиктов»?

- Да, именно, Чаянова. Там ведь тоже есть те же элементы – таинственная лунная ночь, молодая женщина…

- Ну, нет, там все же по-другому, - возражаю я. – Там герой лунной ночью видит карету, из которой на полном ходу выпадает женщина. А потом карета останавливается….

- И к женщине подходит незнакомец, и герой бросается на помощь…

- Ну, да, но ведь потом они возвращаются в карету…. Что-то в атмосфере вечера есть похожее, но все же мой сон был о другом… Нет, на Чаянова это не похоже! Я думаю, что это все же Стивенсон!  Но как перевести название его повести о Джекиле и Хайде по-другому? Мне кажется, что секрет -  в именах…

Наташа задумалась.

- Мне только приходит в голову одно! Английское слово Hyde схоже с hide – прятать, скрывать, таить. Можно попробовать поразмышлять в этом направлении.

- Значит, отец хотел как-то открыть имя своего двойника, ставшего ему теперь известным.

- Если имя двойника остается тоже – Роман, то, фамилию надо подбирать…

Мы гуляли и говорили, пока не наметились первые звезды, а сверчки не начали свой концерт. Потом Наташа позвонила из телефона – автомата маме и настояла провести меня до дома.

- Я почему-то волнуюсь за тебя, - сказала она. – А ты для меня потом такси вызовешь.

Мне не хотелось резко менять душевную атмосферу этого вечера, потому я не стал ей возражать, как и не решился расспрашивать о скрипаче.

Залетевший ветер – странник стал пробегать по кончикам листвы, когда мы, наконец, подошли к подъезду.

Я тормознул проезжавшее мимо такси и стал целовать Наташу в губы.

 Она на мгновение зажмурилась, а потом глянула мне через плечо, и ее глаза широко распахнулись.

- Смотри! Этот человек под лампой так пристально смотрит на нас, - зашептала она.

Я обернулся.

Лампа под темным козырьком подъезда, словно порхающими белыми лепестками, была окружена ночными мотыльками.

Яичный свет лампы падал на человека в зеленом пиджаке, выпуклые глаза которого пристально впились в меня. Его рот тут же презрительно искривился.

Во мне закипела волна негодования!

- Ты садись и езжай домой! Я разберусь с этим типом, - сказал Наташе.

Наташа послушно села рядом с водителем, но потом вновь вышла.

- Ой, слушай, тревожно мне как-то! Не по себе!

- Не беспокойся! Тебе нельзя сейчас здесь находиться, - сказал я, поглядывая недобрым глазом на ночного гостя.

- Ну, долго я еще буду ждать? – послышался недовольный голос таксиста.  Крупный мужчина в фуражке глядел на нас из двери окуневым глазом.

- Садись и езжай, - велел я и, захлопнув дверь автомобиля, помахал ей рукой.

- Юрочка, будь осторожен! – раздался звонкий голос Наташи в открытом окне, но машина резко рванула с места, и голос смешался с рокотом двигателя.

Огни машины удалялись, а я пошел к подъезду.

 

***

- Поговорить…Кхм… Просто поговорить, - уверял меня предупредительный и деликатный Лягушин, когда мы поднимались по лестнице. Но чем ближе был нужный этаж, тем вежливость гостя уменьшалась.

Я шагал по ступенькам сердитый. На лестничной площадке поджидали еще двое.

- А это еще кто? Тоже любители полуночного общения? – сказал я саркастически, оглядывая длинных, абсолютно лысых типов, похожих, словно близнецы. Они были в травяного цвета рубахах, с одинаковыми выпуклыми черными глазами с желтой радужной оболочкой, словно у окуня, и кольчатыми, как у пиявок, шеями.

Я уловил нечто знакомое и вспомнил, что у водителя такси были похожие, словно у окуня, глаза.

«Надо срочно позвонить Наташе домой», - подумал я с некоторой тревогой.

- Это мои ассистенты, - проквакал Лягушин.

- Вы войдите, а ассистенты ваши здесь подождут, - промолвил я, вставляя ключ в замок.

Но, когда мы вошли в полутьму прихожей, и вспыхнул мягкий оранжевый свет, я увидел, что оба близнеца - ассистента уже, самым неожиданным образом, проникли в комнату и осматриваются в темноте. Один из них хлопнул ладонями, и свет вспыхнул в комнате без выключателя.

- Э, мы так не договаривались, – сказал я и попробовал схватить за плечо ближайшего близнеца, но тут сумел ловко увернуться и тут же шмыгнуть в глубину комнаты.

Это меня окончательно разозлило.

- Пошли вон! – голос мой был далек от традиционного гостеприимства.

Вмешался Лягушин.

- Кхм, не извольте беспокоится, любезный Юрий Романович. Вы нервничаете, а могли бы между прочим, гм, помочь, и все было бы чудненько! Кха! Я прибыл лишь забрать то, что мне принадлежит по закону.

Возмущение переполнило меня.

- Я еще раз вам повторяю, товарищ Лягушин, совершенно официально, так сказать, в присутствии свидетелей, что никакого архива у меня не имеется! Убирайтесь прочь вместе со своей шайкой!

- Не имеется, - сказал он ехидно, вглядываясь в меня зеленовато-голубыми, переливающимися на свету глазами. – А это мы сейчас посмотрим.

То, что происходило в дальнейшем, позже вспоминалось, как страшный сон. До сих пор не понимаю – все ли в нем подлинно, или часть все же пригрезилась.

Словно пиявки впились в меня братья – ассистенты. Я извернулся, одного из них пнул кулаком. Удар, по моим расчетам, достаточно сильный, но кулак погрузился в мягкое, студенистое тело, согнувшееся тут же вопросительным знаком. В ярости, оторвавшись, чуть ли не с мясом из цепких лап другого, и ощутив, как что-то горячее поплыло по спине, я схватил тяжелую отцовскую трость, стоявшую в углу и обрушил ее на голову близнеца.

Результат меня здорово испугал. Голова разлетелась на части, но тут же была собрана из осколков воедино, и рассвирепевший хозяин головы, насупившись, шагнул ко мне.

Я выронил трость, попятился к окну, и тут же был схвачен обеими ассистентами.

Сознание мое помутилось, в глазах потемнело. Я вдруг почувствовал, как из меня капельками вытекает жизнь, и повис на руках моих палачей.

Лягушин полез в карман, и вынул новое лицо, тут же его приладил вместо старого, глянул на себя в зеркало, остался недоволен, полез в карман за новой маской. Наконец, он подобрал себе свирепое выражение, пригладил его, остался доволен, и стал наступать со злобной мордой.  Но тут потолок и стены качнулись, перевернулись, и я окончательно лишился чувств.

 

***

Мне казалось, что я летаю, совершенно невесомый, в длинном тоннеле, стены которого были словно в тумане и напоминали мою квартиру, руки неистово ломило болью. Тут же что-то острое, с резким запахом, ударило мне в нос, и я увидел морщинистую руку, пальцы сжимали комок ваты. По запаху схоже с нашатырем.

Сквозь волны колеблющегося воздуха я увидел жабью морду с высокими выпуклыми глазами, широким ртом и палочками – ноздрями.

- Гм…Кажется приходит в себя, - сказал Лягушин и вдруг звонко пронзительно закричал:

- Признавайся, сучонок, где архив! Комнату мы перерыли вверх дном – нету! Ну! На даче?! Говори – где?!

И он крутанул мне руки, которые были пристегнуты наручниками к трубе парового отопления.

Я замычал, повиснув на руках, испытывая такую режущую и пылающую боль, что казалось тут же покину эту грешную землю.

На какое-то время боль отступила, и я осмотрелся, не узнавая собственного дома.

 Ветер из раскрытого окна шевелил брошенные на полу бумаги, истерзанные книги, растоптанные вещи.  Препарированные кресла и матрац демонстрировали свои внутренности.

Время от времени раскрасневшиеся мучители – пиявки, которые, оказывается, были немыми, мычанием докладывали Лягушину о своих находках.

«Если они возьмут книгу Стивенсона – найдут там письмо отца», - мелькнуло у меня в голове. Я приметил, что нужный томик валяется неподалёку, под столом, в развернутом состоянии.

Меня охватил ужас. «Нашли!»

Из моей глотки вырывались беспорядочные звуки. Сил говорить не было!

В это время Лягушин, посовещавшись с одним из ассистентов (при том, что тот, кроме «ага» и «угу» ничего толком не сказал), подошел ко мне.

- Сейчас, кхм, мы будем тащить из тебя жилы, - проквакал он. – И тогда, кхм, ты все-е-е скажешь!

Тут же подскочивший, красный, словно ртуть, ассистент, быстро закатал мне рукав и сделал надрез...

- Гм... Надо же, крови почти нет, - произнес Лягушин.

В это время его ассистент стал приближаться к моей руке с чем-то острым и крючковатым, видимо надеясь зацепить вену.

В моей голове все пошло кругом, откуда-то возникла печальная мелодия скрипки. Я даже уловил в уголке сознания, что я знаю эту музыку благодаря Наташе, которая таскала меня на концерты. Это была Соната №1 для скрипки - «Сицилиана», написанная, если не ошибаюсь, Иоганном Себастьяном Бахом.

«Что же, достойная мелодия, чтобы уйти в мир иной», - подумалось мне, и я приготовился к мучительной боли и смерти.

Я закрыл глаза и ждал. Мелодия звучала, жгла надрезанная рана, и она спустя время успокоилась, воцарились покой и благодать, тишина.

 Я увидел маленькое озеро посреди леса. Ласковые волны били о песчаный берег. Возле дверей домика стоял мальчик и держал на ладони бледно-голубую стрекозу. Она блистала изумрудными крапинками на солнце, а потом вспорхнула, и я потерял сознание.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. НЕОЖИДАННЫЕ СПАСИТЕЛИ И СТРАННЫЙ СОСЕД

 

Цветы на моем столике распустились розовыми шарами, переливаются и играют на солнце.

Я лежу в паутинном переплетении тоненьких трубочек. Колдунья в белом халате строго смотрит на меня. Она решительно повелевает всеми жизненно необходимыми для организма соками, меняя маленькие бутылочки, и силы волнами возвращаются ко мне.

Рядом на стуле со страдальческим видом сидит Наташа. Она в белом халатике, поверх блузки, расшитой большими голубыми цветами и держит в руках пакет с продуктами.

Впрочем, Наташа тут же приветливо улыбается и целует меня, едва строгая сестрица удаляется.

И начинает расспрашивать меня про мое житье – бытье в больнице.

Я уже знаю, что моя волоокая богиня совершила чудо, спасла мне жизнь. Благодарность и нежность мои не знают границ, и я беру ее ласковую, смуглую, пахнущую лекарством руку в свою и наслаждаюсь теплотой и любовью.

В позапрошлый раз Наташа взахлеб рассказывала о том, что произошло.

Как она почувствовала грозящую мне опасность, и осознала, что с нею надо бороться!

Как почти выпрыгнула из такси, страшный водитель которого пытался схватить ее своими гнусными лапами. Хорошо, что место было многолюдным, и преследовать ее он не посмел.

Как вернулась к моему подъезду, поднялась по лестнице и пыталась проникнуть в квартиру.

- Нажимаю на кнопку звонка, а он молчит, не работает. Стучала руками и ногами – никто не отвечает! Слышу за дверью какой-то шум, шорох… Ну, вот, я бегу к ближайшему телефону – автомату… Не верила, что выйдет – но все получилось! Примчался – спас! Так что за свое спасение ты Володю благодари!

- Какого Володю? – спросил я тогда.

- Володю, скрипача! Вообще нам повезло, что его двоюродный брат живет в доме, напротив. Помнишь, тот вечер, после похода в театр? Володя в меня влюбился и пошел за мной. Это он тогда играл, очаровывал меня. А его брат напевал серенады под окном! А теперь – смотри, как дело повернулось…

- Да уж, – произнес я. – Действительно повезло.

В моих словах было немного иронии, но увлеченная рассказом Наташа этого не заметила.

- Володя примчался, мы поднялись в квартиру его брата и стали наблюдать в бинокль. Хорошо, что твое окно было открыто! Володя посмотрел и опешил: в квартире какие-то опасные типы и полный разгром! Я давай звонить в милицию! А Володя, пока наряд не приехал, взялся за свою волшебную скрипку. И – произошло чудо! Услышав мелодию Баха, эти твари остановились, застыли и, судя по всему, стали такие беспомощные, что и мухи не обидят! Володя играл, а я спустилась вниз, встретила милицейскую «Волгу» с мигалками. Когда поднялись в квартиру – опасных типов и след простыл. Ты лежишь скованный  и не движешься, в доме все перевернуто, что-то они искали! Тут же вызвали скорую!

Наташа рассказывала все так подробно, что я увидел ясную и четкую картинку, как в кино. Человеку в форме, пришедшему снять мои показания, я рассказал все откровенно, даже фамилию некоего Лягушина назвал. Сказал, что грабители пытались найти денежные сбережения и сберкнижки отца.                       О бумагах и драгоценных камнях Щедрова я умолчал. Много пришлось бы рассказывать, не все было бы понятно. И о странных метаморфозах Лягушина и его подручных умолчал тоже. Все равно никто не поверил бы. А мне самому разобраться во всем надо! Единственное, из-за чего я переживал – это письмо отца. Нашли ли его ночные твари?

Наташа, загадочно улыбаясь, лезет в сумочку.

- А вот тебе чтение, - таинственным шепотом говорит она, доставая книгу Стивенсона.

У меня вырывается вздох облегчения. Конверт на месте, видно книжка при обыске упала и раскрылась, но на другой странице, и преступники конверта просто не заметили!

Я улыбаюсь, и кладу книжку рядом на столик. Что же, будет чем заняться на досуге. Буду перечитывать Стивенсона!

 

***

Я действительно перечитал Стивенсона, сидя в больничном саду на своем излюбленном месте – на лавочке под яблоней. Повесть заставила меня задуматься. Быть может некий Р., поэт и писатель, как и доктор Джекил из повести, приготовил чудодейственный напиток, и его дурная часть натуры высвободилась в этакого Хайда? Но мой отец никак не ассоциировался с Хайдом из повести. Нет, здесь что-то другое! Я нутром чувствовал, что здесь нечто совсем иное, и мне доведется разгадать эту головоломку.

А кто такие Лягушин и его сподручные? Это какие-то магические существа, склонные к метаморфозам, или же мне все это просто почудилось под воздействием каких-то порошков и уколов, сделанных злодеями во время допроса?  А как же лысая голова ассистента, собранная из разлетевшихся осколков? А то, что они вылили мою кровь по капле? Как понимать это?

Постой - ка – чудесное ведь рядом! Есть же скрипач Володя с его чудесным инструментом? Впрочем, влияние музыки на отдельных людей уже описано и изучено, тут как раз ничего особо магического нет!

Воспоминание о Володе не вызвало у меня приятных эмоций, но я вынужден был мириться с его присутствием – этот человек спас мне жизнь!

А быть может Лягушин и его ассистенты – посланцы этого загадочного Р.? Но откуда он знает о Щедрове и его бумагах? Ведь об этом отец узнал уже в заключении и никакого Р., похожего, как две капли воды на моего отца, рядом не наблюдалось! Он бы его упомянул в своем письме! ...

А кто еще знал о бумагах? Из письма – так это (исключая вождя, конечно) три человека: человек в пенсне, похожий на орла, старший майор госбезопасности Кузнецов и начальник лагеря Гольц. Конечно, осведомленных людей возможно гораздо больше. Значит Лягушин послан кем-то из них с целью заполучить бумаги и ценности!

Для начала нужно найти этого загадочного Р.

Я встал, распахнув рубашку от нестерпимого зноя, пошел к забору, ограждавшему сад. Вокруг зыбкими тенями гуляли больные.

Я продолжал размышлять.

Если такой человек есть, и он был поэтом, или прозаиком, то вряд ли кардинально изменил профессию.

Нужно искать среди литераторов кого-то похожего. Где они чаще всего публикуются?  В толстых журналах. Конечно, такой человек уже не молод, и, возможно, одинок, если судить по письму…

На следующий день, когда пришла Наташа, я ей дал задание полистать в читальном зале городской библиотеки литературные журналы и выписывать фамилии прозаиков, поэтов, критиков, редакторов, желательно, пожилого возраста.

Мы сидели на скамейке и говорили, а рядом я заметил моего соседа по палате, попавшего на лечение только вчерашней ночью.

 Он мне показался несколько странным. Несмотря на жару, он был закутан в синий больничный халат. Я чувствовал взгляд его круглых желтых глаз. Наблюдал он за нами с любопытством, поднимал вверх губу, как бы презрительно, отчего немного шевелился его крючковатый, схожий с клювом птицы нос, но потом шелестел газетой, делая вид, что читает.

Я Наташу провел до ворот. Ее карие глаза блистали на ярком солнце. Она сразу же закрыла их черными очками. Оставив гореть поцелуй на моей щеке, она, махнув на прощание рукой, пошла по аллее к автобусной обстановке, покачивая пышными бедрами.

Когда платье Наташи растворилось в горячем мареве, стоявшем густой пеленой вокруг сада, я вернулся к моему месту под яблоней и увидел там соседа.

Тот улыбнулся и протянул мне руку, поросшую седыми кольцеватыми волосами. Такой густо заросшей была и его грудь, видневшаяся из-под халата. Меленькие капельки солнца блестели на его широком лысом лбу, темно-коричневом от загара.

Он представился Борисом Павловичем Лавреновичем. При близком общении я заметил, что это человек преклонного возраста. Ему было явно за семьдесят, хотя он был еще крепок.

- Что, беспокоитесь по поводу подружки? – спросил он немного насмешливым тоном. – Хороша! Роскошная женщина, одобряю ваш вкус! Но за такой нужен глаз да глаз!

- Почему вы так решили? - спросил я немного удивленно.  Его речь казалась слишком смелой, ведь мы почти не знакомы.

- Насчет беспокойства, или насчет того, что нужен глаз? – спросил он твердо.

- И того, и другого!

Лавренович посмотрел на меня пристально.

- О, в психологии я разбираюсь неплохо!  Уловил в ваших глазах тревогу, когда ваша женщина уходила.

Я вздохнул.

- Что касается женщин – уж в этом я разбираюсь как никто другой, - продолжил Лавренович. – Провел бурную молодость, знал многих женщин. Эх, какие загадочные существа. Как они манят нас мужчин, обещая сладость и любовь. И как эти ожидания иногда оборачиваются призраком, обманом!

Он махнул рукой.

- Призраком? – вздрогнул я.

- Да, именно, пустым маревом. Могут затуманить вам голову любовью, а на самом деле, отдаются кому-то другому. А ваша – роскошна! За ней любой может приударить!

- Да ладно вам, - сказал я, уставившись на блестящие на солнце больничные окна.

- Вы это чувствуете…. Я же вижу…. Что есть соперник?

Я вздохнул и сказал чистосердечно:

- Да увивается тут за нею один. Музыкант. Но в чем штука – то…

Лавренович спросил:

- И в чем же?

- Он мне жизнь спас!

- Ну и что?

- Ну, я как бы обязан ему…

Лавренович расхохотался:

- Какая чушь! И из-за этого вы готовы уступать? И упустить такую женщину! Эх вы…. Да я бы на вашем месте! ...

Я молчал в смятении.

Лавренович продолжал уже трескучим, брюзгливым голосом:

- Я много лет в органах проработал… Да, да, и знаю этих людишек! Всю их подгаготную. Особенно эту интеллигенцию…

Он наклонился ко мне и прошептал с пренебрежением:

- Гнилье! Жалкие людишки! Никогда не верьте интеллигентам! Продадут с руками и ногами! Недаром основатель нашего государства их не любил. И, хи, хи (он ухмыльнулся) в письме Горькому так их припечатал! И поделом! Самое ненадежное племя! Хм, музыкант! А вот вы – рабочий человек!  Свой! Я сразу вижу рабочего человека…

Я посмотрел на Лавреновича.

- Ну, и что прикажете делать? На дуэль, что ли вызывать?

- Ну, - Лавренович махнул рукой и отвернулся. – Дуэль! Что мы в прошлом веке, что ли! Можно, конечно, и дуэль, но….

Он наклонился опять и прошептал:

- Знаете, есть разные способы… Влить водичку в чай – и человек умирает. Вроде как от сердечного приступа!

Я строго посмотрел на собеседника.

- Слушайте, вы отдаете себе отчет ... Что вы мне предлагаете!

А он подмигнул мне:

- Отдаю, отдаю! А вы лучше хорошенько подумайте!

В это время в открытом окне показалась медсестра. Меня звали на уколы.

- Слушайте, гражданин хороший, не болтайте чепухи, - сказал я гневно.

Лавренович улыбнулся.

- Ну как хотите, - развел он руками. – На процедуры? А я еще погуляю, мне уже сделали… А позвольте пока вашу книжечку посмотреть! А то, хм, скучновато, знаете.

Я обернулся. Вынул конверт с письмом отца, положил его в карман, и протянул томик Стивенсона.

- Приятного чтения. Кстати – о добре и зле!  - сказал я.

Он взял, поблагодарил, посмотрел на меня как-то хищно, с огоньками в глазах.

Я заспешил по ступенькам в корпус, радуясь, что закончился неприятный разговор.

Всю остальную часть дня я либо спал после уколов, либо размышлял, глядя на волнующуюся от ветра белую штору, либо смотрел в холле телевизор. Я чувствовал на своей спине острый орлиный взгляд соседа. Видимо он хотел еще побеседовать, и его коробило нарочитое мое небрежение им.

Вечером, видимо желая заслужить доверие, он предложил вареное яйцо из своей пайки, но я отказался.

А перед самым отбоем Лавренович протянул мне книгу.

- Да, необычная книжица, заставляет задуматься, - пророкотал он, сверля меня круглыми глазами. – А Джекил и Хайд – они в каждом из нас, просто-таки – в каждом!

Я кивнул, молча принял книгу, привычно положив в нее конверт, а он лег, устраиваясь поудобнее. Когда погасили свет, он еще скрипел кроватью и, наконец-то, замер.

Погрузился в грезы сна и я.

И снилось мне, как я на лодке переплываю быструю реку. Течение несет, и я никак не могу пристать к берегу! Темная река струится, плещется в тумане, все мои усилия кажутся совершенно напрасными. Вот за борт цепляется чья-то рука, нагибает лодку, и в нее, сильно накренив, пытается влезть Лавренович. С его лица и тела стекают струйки воды. Посмотрев внимательно на мое недовольное лицо, он отпускает лодку, и скрывается в густом мраке реки.

Я продолжаю бороться в одиночку с бурным течением, пока острый багор не подтягивает мою лодку. Я вижу в тумане другую большую лодку, а на ней – темную фигуру в длинном плаще до пят. Сильным толчком мою лодку направляют к берегу. Здесь уже туман постепенно оседает и исчезает под воздействием утренних лучей. Я благодарно посмотрел в лицо человека в плаще и узнал отца. Он спокойным жестом приглашал меня в прекрасный белый дом отдохнуть, посушиться.

Я взошел по ступенькам дома. А потом оглянулся.

Никого не было, только видна была величавая широкая река, мост неподалеку, и шумели рядом сосны.

Я проснулся и посмотрел в утреннее свежее окно. За окном шумели яблони, пахло зеленью и яблоневым соком.

Я привычно потянул руку к Стивенсону, и распахнул его, но закладки не обнаружил.

Письма с исповедью отца не было.

Я тут же подхватился, стал искать в тумбочке, за нею, под кроватью, может выпало! Конверта не было нигде!

Я посмотрел на кровать соседа. Лавренович закутавшись с головой, лежал неподвижно! Я осмотрел его тумбочку, может он брал? Не было даже вещей его! Куда же он дел бритву, мыло, зубную щетку?

Я внимательно посмотрел на спящую фигуру на кровати, а потом решительно рванул одеяло!

На постели смятый лежал старый больничный халат! Сосед исчез!

Продолжение следует.

Другие произведения автора:

Весенние улицы

Харита. Главы 8 и 9

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ