Название моего села, что расположилось между трёх озер, два из которых имели название Поповское и Чистое, а третье все называли просто озером, хотя из-за обилия карася в нём, самое то было бы назвать Карасьим, было двойным. В быту называли его Кастамаром, а во всех документах моих записано - Владимировка.
С детских лет я считала, что названо оно в честь деда моего Владимира. А почему бы так и не назвать? Все административные здания в селе построил мой дед. Контора, детский сад, клуб сельский - бывшие дома деда. Рубленные, брёвнышко к бревнышку, с высоким крыльцом, с завитушками резными на ставнях, с фундаментом
из нескольких просмолённых рядов.
Трижды раскулаченный, дед почему-то не был выслан из села. А зачем? Строит себе мужик, ну и пусть строит. Середняк, других не эксплуатирует, сам всё своими руками делает. Пусть себе живёт! И жил себе дальше дед спокойнее, срубив простой дом, без всяких вычурных завитушек и высокого крыльца. Вот, правда, подворье большое пристроил, с размахом, покрепче дома, но отдельно-то его не отымешь...
Вот и я, девчонка девяти лет, тихо жила у дедов, жизнью в серых тонах, не зная ничего о том большом, красочном мире, который начинался за околицей.
Кино привозили раз в месяц. Электричества не было. Керосиновая лампа и подружка печка, которую делили мы с котом Васькой, ласковым котом белого окраса с редкими пятнышками. Пушистый, добрый мой кот.
Наступала весна, а следом лето и мы с моей двоюродной сестрой Верой, отработав трудовую повинность по дому, стремились умчатся в леса берёзовые, щавелю или лука дикого нарвать. Хорошие пироги получались. Пирог щавелевый яблоками отдавал, да и луковый с яйцом хорош был. Весной испить сока берёзового, насладившись вдосталь. Потом приходил сезон ягоды разной.
В то лето в наше село вошёл цыганский табор, вызвавший переполох среди жителей. Срочно ставились запоры на курятники и другие хозяйские постройки, навешивались крючки на двери в домах. Детям строго наказывалось не подходить к табору и близко. Стращали нас тем, что выкрадут и увезут с собой цыгане.
Табор прошёл через деревню и остановился на том берегу озера без названия. Расположено то озеро было между двумя пригорками. На одном село наше, а на другом пастбища с травой-муравой. Кибитки, расположенные на нём, смотрелись красочно.
Наступал вечер, зажигались звёзды и на том берегу разводили костры, в свете которых было видно веселящихся цыган. Песни были слышны на всё село наше до поздней ночи. Впервые мною услышанные, они врезались в память навсегда.
Решили мы с Верой сбегать в табор, когда всё уснут в наших домах. Встретились в переулке и бегом к озеру. На ту сторону путь не короткий, но мы и не думали отступать. Месяц на небе был мал, тропу вокруг озера освещал слабо. Кто-то ухал на озере старческим голосом.
Пляски были в самом разгаре. Плясали и млад и стар. Такие коленца выкидывали, аж дух захватывало. Все в красивых, ярких нарядах. У девушек цветы в волосах, на парнях рубахи цветные. Детвора принаряжена. Девочки маленькие, а платья в оборку красивую, ленты в волосах атласные. Парни на гитарах играют, а старый цыган на малюсенькой гитаре, положив её на плечо, выводил нежную мелодию.
Стоим с Верой в своих сереньких платьях, с косичками нечёсаными, заплетёнными верёвочками, любуемся. От костра тепло идёт, тельца наши согревая.
Отошли взрослые танцоры в сторонку, освободив круг для детворы. Не выдержало моё сердечко, пустилась и я в пляс. Раньше только под "Валенки" плясала, а тут такая музыка. Смотрю, уже и одна в кругу. Застеснялась, остановилось, убежать собралась. Навстречу цыганка старая, с трубкой курительной во рту, спешит.
Волосы седые, глаза огромные, темнее ночи тёмной и тихо спрашивает:
- Кто же тебя так танцевать красиво научил? Наши танцоры малолетние осрамились перед тобой, потому и с круга ушли. Талант у тебя, девочка! Мелодию слышишь, оттого и тело послушное такое. Молодец, красавица! Захочешь с нами уйти - примем. Думай! Зовут-то тебя как? И кто это с тобой?
- Надежка, а это Вера, сестра моя двоюродная. Не смотрите, что меньше меня ростом, она старше меня на год. Живут трудно, без отца.
- Надежда, значит, и Вера рядом. Будет и любовь с тобой рядом, большая, надёжная.
Стою, лицо полыхает, слушаю каждое слово её, смотрю в глаза её добрые, а слёзы по щекам ручьями потекли.
- Что же ты плачешь, милая! Силком тебя никто не будет увозить. Мы, цыгане, народ вольный и тебя неволить не будем. Пришла ты сама, по зову сердечка твоего маленького. Музыку нашу услышала, почувствовала, это хорошо. Запомни её. Шаль тебе подарю. Носи не снимая. Подругой она тебе станет верной, никому её не отдавай. Кто силком её возьмёт, тот сам и возвратит. Твоя она, и только.
Потом что-то сказала на своём языке. Молодая цыганка принесла небольшую шаль. Красивая, синяя, с кистями. Смотрю с замиранием сердца, а старая цыганка накинула мне шаль на плечи и завязала узлом на груди. Веру полушалком красным одарила. Погладила меня по голове, поцеловала в макушку, опять что-то сказала на своём языке, обращаясь к старому цыгану. Тот взял нас с Верой за руки и повёл вокруг озера домой.
Всю дорогу молчали мы с Верой. Она прижимала к груди полушалок, я сжимала рукой узел на груди. У дома не вытерпела и спросила у старого цыгана, почему у него такая маленькая гитара. Он рассмеялся и ответил, что это не гитара, а скрипка.
В доме стояла тишина. Я заперла все двери и тихо шмыгнула на печь. Шаль аккуратно сложила и положила себе под голову, уснув крепким сном. Утром была я крепко побита хворостиной за непослушание. Следы от тех побоев оставили след на платье моём двумя бурыми полосками. Весь день пролежала на печи, сильно болела спина. Хотелось убежать в табор.
На другой день пришла Вера, позвала на улицу. Сказала, что табор ушёл, не заходя в село. На озере я с трудом сняла платье, оно прилипло накрепко к спине и Вере пришлось в ладошках носить воду, чтобы оно отмокло. Я легла на живот на траву, Вера наложила листики подорожника, хорошо их помяв. Она и платье моё застирала.
К вечеру спина перестала болеть. Ужинала я у Веры. Её матушка примеряла полушалок, глядясь в маленький кусочек зеркала, и напевала мелодию цыган.
Шаль у меня забрали. Позарилась на неё тётушка Нюра, ей и отдали. Через пару дней она пришла испуганная, принесла шаль обратно, тихо шепталась с бабушкой. Положив шаль мне на печь, долго мыла руки под рукомойником. На руках, лице и шеи были видны красные пятна.
С шалью я не расставалась два с половинной года. Она меня согревала зимой. Помогала мне всегда при простудах. Никто из своих её больше не забирал.
Училась я в другом селе, где была семилетняя школа, в шестом классе. Под новый год готовили мы, школьники, концерт для селян. Программа была скудной и вдруг я предложила станцевать цыганочку. Директриса школы решила посмотреть. Мой танец привёл её в восторг, да и гармонист был впечатлён. Наряд шить было не из чего, решили, что и шали будет достаточно.
Свою цыганочку танцевала раз пять по просьбе зрителей. Отдохну и опять зовут на сцену. Пока я не призналась, что очень устала. В тот вечер и украли мою шаль. Вот только что была и нет...
Через месяц уехала моя семья из села в шахтёрский город. Сердце моё страдало от потери шали. О дальнейшей её судьбе поведала моя любимая тётушка Агаша.
К масленице подбросили шаль на завалинку дедовского дома. Бабушка даже рукой её побоялась взять. Топилась печь в бане. Взяв шаль двумя палками, понесла к бане. Агаша увидела, стала просить отдать ей на сохранение до моего появления в селе, но бабушка была непреклонна. Шаль долго не загоралась в жарком пламени печи, а потом вспыхнула и вмиг сгорела. В тот день все, мывшиеся в бане, угорели, кроме Агаши, хотя мылась она второй, после деда, и парилась долго. Грешили на шаль, вспоминая меня недобрыми словами.
Бежало время. В год моего сорокапятилетия наше министерство, уже переименованное в концерн, праздновало свой юбилей. Был закуплен самый большой ресторан столичного города. Пригласили и меня, работающую тогда на месторождении нефти и газа на Каспии, вошедшую в состав экономического совета концерна.
Принарядилась я в костюм вишнёвый, на плечи набросила шаль кашемировую. Заместитель министра, с цыганской фамилией и именем Леонтий, подошёл к музыкантам с какой-то просьбой, показав рукой на меня. Зазвучала цыганочка с выходом, скрипач поднялся, подошёл ко мне, приглашая в круг.
И плясала я, забыв о множестве глаз, направленных на меня. В тот миг был только скрипач и его музыка, овладевшая всем существом моим. Тело стало лёгким, ноги били дробь беспрестанно. Руки, взметнувшиеся вверх, держали шаль высоко над головой. Круг за кругом мой танец убыстрялся. И чудилось мне, что я на том далёком лугу у моего озера и смотрят на меня ободряюще глаза старой цыганки, будто подбадривая - Ходи, милая, ходи! Ходи смелее! Давай, красавица!
Скрипач, почувствовав мою усталость, резко оборвал свою игру и я услышала шквал аплодисментов своих коллег, узнавших меня с новой стороны...
Другие произведения автора:
Послушайте этого мальчика!
Антон Палыч... Часть 4.
Ты не грусти.
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
Спасибо за цыганочку!!!
Понравилась история, Надюша!!! 
