Обожание

Вот так вот сидеть, просто, зная наперёд всё, что ждёт тебя, лет на триста вперёд и при этом относится к этому с иронией, или швырять фразы, мы это всё уже прошли, не предвещало нечего нового и интересного лично, для меня. Я как обычно плевал в ушную раковину сидящему рядом с собой человеку, которого Изабелл называла Люк, я нехотя выл, хватал его за горло, пытался сделать хоть что то, что бы он меня заметил. Какое бы мне это доставило удовольствие, если бы меня, заметили и дали по шее, намяли бы мне бока или сломали челюсть на худой конец. Как бы это было непривычно, интересно ново для меня, я был безумно рад этому событию. Но всё это было фикцией плодом моего воображения. Меня не заметят, я пустота, дырка в воздухе, ноль. Да, что я пустота в мире людей было, доказано мной, да и не только, семь восемь десять или, не знаю, сколько веков тому назад не вдавался в подробности. Хотя один мой давнишний знакомый, неизвестно куда пропавший три или четыре века назад, мне говорил по тайне. Что оболочные, то есть люди, есть не что иное, как мы, только с наказанием за любопытство и пристрастие к фруктам. Когда всё только начиналось, кое - кто, дальше он приставил ладонь к губам и прошипел как змея, затем добавил, тогда он их застукал, за этим делом. Повествование о том кто кем то когда то был застуканным, внезапно заканчивались, и он говорил ни, ни, дальше сам. Что он имел ввиду под ни, ни и дальше сам , я так и не понял до сих пор. Меня швырнуло, куда - то в далёкое прошлое, а точнее моё детство, с чего меня туда занесло не пойму ,и мысли то себе не допускал до воспоминания о нём. А именно из далёкого детства мне вспомнился эпизод . Да тогда они поиздевались надомной всласть, не предупредив меня, что я пустышка невидимка. Даже когда они предстали перед советом попечителей за эту так называемую шутку, то списали это, на нелепый розыгрыш, типа просто хотели повеселиться, и после этого известить меня о моём положение в мире людей . Если с научной точки зрения я есть материя, но не материальная, и из меня не пошьёшь одежды, хотя для меня это было бы вполне приемлемо и приятнее, нежели находится в таком состоянии. Как бы там не было, эти пустышки, дырки от бубликов, то есть няньки или наблюдатели, как угодно, предложили мне поиграть с прыгающей и скачущей вокруг огромной кучи игрушек ребятни. Которая, вырывая из этой кучи, и из рук друг друга мягкие игрушки, швыряла их друг в друга. Да, детство это беззаботное время, когда хотелось почти все, но разрешалось единицы. Я с охотой кинулся на эту гору, пытаясь вырвать у пухлого малыша медведя, смеясь и прыгая, я радовался тому, что я с ними, радость и веселье переполняли меня от мысли, что я среди подобных мне детей, я махал этим плюшевым медведем и старался ударить кого ни будь им . Но всё рухнуло в один миг, когда я махал этой плюшевой игрушкой перед лицами этих ребятишек, дабы кому ни будь из них заехать по лицу. Вдруг я услышал крик, а за ним и смех. Давай маши сильнее кричи, кидайся песком им в глаза, всё одно тебя ни кто не видит, и вообще ты пустота для них, ноль. Они смеялись и корчили свои лица, им было весело от этого розыгрыша. Они скакали мячами и тыкали на меня пальцем, добавляя при этом, тебя не заметят, тебе ни когда не махнут рукой на приветствие и не спросят: « - Как дела дружище?». Не пригласят на чашку чая. Как это тогда на меня подействовало, я был обманут, надо мной издевались эти многовековые переростки с уровня «делаем любую работу, дёшево и качественно» И вот сидя тут я это осознавал снова и снова на полу возле мягкой огромной игрушки напоминающего крокодила. А ведь на самом деле, она моя Изабелл ни когда не проведёт своей рукой по моим волосам не прикоснётся ко мне своими губами, и я не получу от неё первого поцелуя, и ни когда не смогу ощутить вкус её губ. Слышишь? Ты сгусток вселенной. Нам бес телесным подобным, оставалось лишь визуальное желание того, что ты желаешь, из мира этих оболочных и ощутимых, людей. Но, а пока мне оставалось довольствоваться этим. И как бы я этого не желал, как бы ни хотел, я буду оставаться для мира людей недосягаемым и невидимым. Пока они имеют цвет и оболочку, ощутимую к восприятию самими собой, то мы так и останемся, пустотой и невидимым объектом, и ни когда нам не быть равными, если кто- то не соизволит изменить ход всего того, что он, когда то сотворил. И только одного этого аргумента, достаточно было, что бы иметь полное право пожалеть себя. А осознание того, почему именно ты, да ты, не человек! просто сводило от бессилия понять это, и хотелось просто сойти сума, что бы ни когда больше не задаваться этим вопросом. Откинувшись назад и облокотившись как на спинку кресла, на огромный кактус, я плюнул на все эти не замечания меня присутствующими и доводы, что я не они, достал свой шарет, вытянул с катушки наушники, вогнал их в слуховые каналы и моя любимая группа «мерцающие» унесла меня во вселенную. Только там во вселенной, я мог ощутить, всю свою пригодность к своей полноценно не разъединённой цепочке. Нет, вернее будет сказано цепи, которая насчитывала такое количество звеньев, что сотни или даже тысячи ювелирных концернов которые штамповали в мире людей, побрякушки называющимися цепочками и цепями сутками напролёт, состоящие из звеньев и драгоценного метала, не приблизились ни на дюйм к длине цепи моего назначения и рода. Но я начал слышать запах чего- то знакомого мне, и дружелюбного. Соскочив, я плюхнулся на пол, о да, я знал кто это. Около меня крутилась и визжала собака, я звал её Тыч, не знаю, откуда взялось это соединение букв, может тогда когда она тыкалась своей мордой в меня пытаясь лизнуть, я и сложил эти буквы. Милое животное, оно то уж точно знало, что я тут, а значит и видела меня. Но почему, задавал я себе вопрос, в который уж раз, кто то поступил так, дал им то, что не имеют иметь возможности, эти люди, лишив и меня, её, моего обожания и моей любви Изабелл. Но доводилось видеть мне поистине смешные моменты: пустышки, которые напихивали себе в рот невероятное количество всевозможных сладостей, рассовывали их по карманам и почему они считали, что они у них есть эти карманы . Они закуривали сигары втягивая в себя дым, того не зная или не желая сами того знать, что они и являлись этим сигарным дымом, при этом думая и веря, что они находятся в чьём то теле или ещё в чём - то ощутимом и видимом. С чего они это взяли или думали, я не понимал.
Этакой прозрачной субстанцией, они мотались по кафе ресторанам и всяким увеселительным заведениям ,пока их не подхватывал сквозняк или поток воздуха и не швырял их в дымящийся бум курительных ртов. Откуда они уже появлялись в виде выпускаемых ртами колец, или струй табачного дыма, чёрного плевка с примесью смолы и никотина вылетавшем с кашлем заядлого курильщика. Это они являли собой всё это, как они называли (облачение). Они прямо как дети, находясь в детском саду, играли в игры, в которые ни когда не играли и которым ни когда не суждено было стать явью. Они клали ногу на ногу, высиживая в кресле с бокалом виски или мартини своё якобы земное пребывание и наслаждение, и не желали с этим расставаться. Хотя на самом деле они прибывали в том же состоянии что и я, состояние недосягаемое глазу и уху человека. Я случайно заметил красиво облачно сиреневый (пытарь) который цвёл у стены. Это была разновидность мерлихотов, которые были очень популярны в нашем измерении. Как он мог попасть сюда, подумал я. Я мог часами вдыхать аромат этого удивительного растения и мысленно пускать мыльные пузыри сладостного земного воображения. Я снял правый наушник, а левый слуховой канал оставил не тронутым, отдав его полностью музыке, которую я слушал веками. Очередное повествование двух телесных, то есть людей, о том, как отложить денежные средства для накопления и в дальнейшем приобретения хоть какого - ни будь жилья, меня конкретно выбили из ритма. Нужен отдых, подумал я, потому как вечность слушать эти прорехи, о житие людей это не по силам даже слухачам. После всех этих самых советов и предложений с обеих сторон, раздалось, что то подобие крика. Но у моего хрупкого обожания был такой тонкий голосок, что это походило больше не на крик, а скорее на возражение недовольного чем - то ребенка, у которого отобрали законно данную ему конфету.
- Не вечно же скитаться по съёмным квартирам - проголосила она и вытерла нос рукавом свитера. Это она так возмущалась и выказывала своё не довольствие, что она тоже, пусть такая маленькая хрупкая может быть заметна, на фоне этой проблемы. Моё обожание, такая хрупкая маленькая, вся такая, прозрачная она пахла конфетами, кремом какими- то лекарствами, пряностями и капелькой вина. Эта капелька делала её ещё притягательнее и желаннее. Но запах женщины, да этот запах, я ни с чем не мог его спутать, его невозможно было чем - либо скрыть. Маленькая, хрупкая, как будто сделанная из горного хрусталя, божественно красивая статуэтка, моё обожание и моя трагедия, она была элегантна, красива и в тоже время проста и как будто доступна. И мне даже подумалось, ведь грубое обращение с ней или даже повышенный тон, который мог бы создать вибрацию вокруг неё поспособствовал бы появлению трещин, или случайное падение её, от напряжённой обстановки вокруг и превращение, моего обожания, в осколки. Это было мне дано видеть, её не далёкое будущее, о котором я, не мог её предупредить и даже, что- то попробовать изменить. Но с первого моего взгляда на неё, я испытал движение своей души и необычайное свечение с игрой света, я понял, что я притягиваюсь к ней душой, а говоря языком людей , люблю, да люблю, всей своей сущностью ,так как другого нечего не имел. «Так дело не пойдет», - подумал я. Мне много раз доводилось наблюдать, когда спокойное решение своих людских проблем внезапно переходило в стихийное бедствие. А я, что я мог, да нечего, одно и то же день изо дня, век за веком я наблюдал за этим, присутствовал при таких финалах жизненных прорех, что просто приходилось удалять это из своей записной книги, хотя мне этого ну ни как не разрешалось делать. Или вообще не писать про это, или вставив в уши наушники, слушать свою любимую группу, ссылаясь потом на то, что не мог я этого слышать, так как прослушивал очередное нравоучение от своего наблюдателя и учителя Саантрамина .Он, часто мне сбрасывал на фешток файлы, с непременным просмотром и прослушиванием их, и дальнейшими высказываниями и мнениями, по поводу его философии .Так как он относился к разряду н (обойдённых), то меня не особо то и проверяли на причастность того, мог ли я в этот момент слышать или я отлынивал от работы, и не принимал участия в фиксировании в неравновесие сторон. Или же я и правда отсутствовал во времени, своими слуховыми каналами в энной зоне , изучая и проникая всеми своими возможностями понимания ,в его философски возвышенный курс не поддаваться на эмоции тех, кого для нас не может существовать как равных. Но бывало, что в процесс вмешивались совсем не дружелюбные сущности, их много кто недолюбливал, но приходилось терпеть. Так как они после первого имели все полномочия ,просто взять и стереть тебя как файл с жёсткого диска. Был ты или не был, разницы уже не имело. Ведь тебя не существовало вообще, им было дозволено это форматирование энергетических масс, какое несопоставимое кощунство и разница равенства. Хотя обещалось, всем всё по меркам обоюдным и равным, невзирая на чины и положения, да именно так гласила фонограмма, разносившаяся за тысячи, а может и миллионы световых лет, для тех, кто прибывал сюда в это дивное место наречённое (краем)
Он, схватив пиджак, выскочил из комнаты, бросив в след фразу, что выход есть, и он его найдёт обязательно, а если нет, то он не вернётся больше ни когда сюда в эту комнату в эту мышиную нору, иначе её нельзя было назвать. Отвлёкшись собакой, которая вновь начала свои нападки на меня, я признаться, не совсем понял, из чего и откуда нужно было, найти выход. Но понял точно одно, (если) и он не вернётся. А как же она? как, он может так думать или говорить ей такое, что он не вернётся сюда. Она села, обхватив руками, колени, и уткнувшись в них лицом начала плакать. Я не знал почему она плакала что за причина её это заставила сделать .Толи от того что он мог больше не вернуться сюда или к ней, или от того что не сможет найти выход из этого. Так или иначе, он бы всё равно не вернулся сюда, каким бы решением не была решена задача, он явно заранее знал на это ответ. Я был беспомощен, что- либо сделать, я ходил сквозь стены, сквозь неё ища какое ни будь решение, в её успокоении. Как мог я помочь этой хрупкой как статуэтке, милой земной не такой как я, женщине. Я не мог даже прикоснуться к ней, не то, что чем то помочь. Ощутить её кожу, потрогать её, уткнутся в её волосы и уснуть, что бы проснувшись утром в мягкой белой как облако постели от запаха горячего и ароматного кофе, я мог бы сказать ей, что я её люблю. И моя жизнь без неё не имеет значения, я бы сказал ей как она мне дорога как желанна, и как недоступна, мне было проще дотянуться до самой далёкой звезды, чем до неё, но я не мог, потому, что в мире людей меня не было. Я был из мира, который я называл зеркальным, потому что отражения моё появлялось там, где я был просто нужной иллюзией .Которая напоминала мне самому, что я есть, что -то понимающие и знающее , но ни кому, не видимое, я признавался сам себе в том, что я есть, и знания мои и всё что я хранил в себе, оставались при мне, так как кроме меня они ни кому были не нужны. Даже моей хрупкой статуэтке, которая утирала слёзы и думала о том, как бы она могла жить там, в пригороде Парижа, по утрам распахивая окна маленького домика
утопающего в акации, и кричать некого, не стесняясь, как же тут хорошо, мамочка как же всё- таки хорошо. Она встала, потянулась, вытерла влажные и покрасневшие от слёз глаза и прошла в ванную комнату. Да ей это было необходимо, вода на тело. Впоследствии я узнал, что называлось душем. На ходу сбрасывая с себя одежду, да и можно ли это было назвать одеждой, тонкий прозрачный как туман легкий халатик сполз с нее, как только она отвела руки назад. Открыв душ, она зашла под него и прикрыла глаза, руками она провела по лицу, откинув волосы назад. Она стояла обнажённая и гладкая как шёлк. Вода взяла её в свои объятия. Каждый сантиметр её тела, каждый изгиб каждую пору её божественной кожи. Лаская её божественную фигуру, вода будто бы издевалась надомной, и уносилась в вечность в сливное отверстие, которое выбрасывало всё это в неизвестность. Я готов был стать этой водой, этим мылом которым она прикасалась к своему телу, полотенцем ванным ковриком ,лишь бы прикоснутся к ней, вдохнуть аромат её кожи, и ощутить на себе всю прелесть таинственного и божественного обнажённого женского тела.
О чём, стоя перед ней, и любуясь каждым её движением тела как она, сушит волосы феном, наносит крем на тело и лицо, плавными движениями рук втирая его в свою кожу, о чём я мог думать, о том, что она сможет быть со мной? Или моей. Наивный дурак глупец, торчащий в этом мире уже семь веков видевший всё это не раз, и заранее знающий ответ на вопрос который мысленно и неоднократно я задавал себе сам. Я услышал как хлопнула дверь и она выскочила из душа ,а я даже не сошёл со своей мысли, которая меня почему то зацепила всеми своими началами и корнями своего появления, в моём информационным чайнике, это так я называю своё мышление . Я подошёл к крану который она только что закрыла, и взялся за него ,но его не оказалось у меня в руке, так было не раз с вещами, которые мне хотелось взять подержать или просто присвоить себе. Вот кому это пришло на ум, что бы именно так вот таким образом, а не иначе, отучать брать чужое и не принадлежавшее тебе имущество и вообще не иметь возможности ощутить тепло или холод сушу или воду. Запах о да это нам почему то не запретили и оставили ,может потому что его нельзя присвоить или унести. А наслаждаться или скрываться от него, пожалуйста, сколько угодно, на это тарифов не существовало. Я уловил абрикосовое волнение, которое исходило из помещения за стеной, которая находилась за мной. Кухня или столовая как она называла небольшой отрезок пространства, буквально заполнило этим ароматом. Я тут же я соскочил с мысли о ней, и её обнажённом теле и очутился на кухне, она стояла перед большой корзиной этих самых абрикосов, и поочерёдно поднося их к своему лицу, вдыхала весь этот аромат полной грудью и, издавая стон, произносила, я хочу тебя милый. Затем клала абрикос в корзину, взяв журнал , и проваливалась в огромное плюшевое кресло она о чём то задумалась. Я устроился рядом с ней, над полом, что бы быть ближе, а не лежать бревном невидимым у её ног. И я вдруг подумал, как было бы прекрасно, вот так вот вдвоём, сидеть в этом кресле обняв её, просматривая этот журнал вдыхать аромат абрикосов. А затем, заглянув в её глаза сказать, что это не сон дорогая, я с тобой я здесь, и что любовь существует на самом деле, и она поселилась именно тут. Да именно тут в Petite Franc(в маленькой Франции) но лай собаки прервал мои мечты, о не возможности быть с ней. Она отбросила журнал и поспешила к двери, что бы узнать, причину лая. В дверях явно кто- то копошился, пытаясь открыть дверь, она спросила Люк это ты? На что замок двери дернулся, открылся и в комнату ввалился Люк, но состояние его говорило, что он не в себе, то есть (прибранный), или точнее пьяный или нетрезвый не знаю, какое лучше подобрать выражение. (Прибранный) это из нашего речитатива означало одно (на месте). Не услышав от него ясного пояснения, что случилось, и почему он в таком виде она со слезами плюхнулась на кушетку, накрыв голову вязаной подушкой сквозь которую доносились всхлипы и сопение. Судя по тому, что он пришёл, можно было делать вывод, что он что- то придумал, но в каком состояние он был, можно было оценивать его идею непродуманности, им придуманного и не сбывшегося. Он, распластавшись прямо на пороге, издал издевательский храп, и сквозь неровное мычание произнёс, пошло всё к чёрту. Вот этого только и не хватало, упоминание чёрта, откуда то из нечего появились двое, я о них упомянул ранее. Которые имели право лишить меня моего право существования, как материи, так и в не неё, то есть те которые после него и с большим, большим правом на своё усмотрение, и моё устранение, если в этом возникнет надобность. А возникнуть она могла лишь, после присвоения тебе статуса (стёрка) и после предъявленных доказательств и обвинений, тебя просто стирали как файл. Но могли и без причины стереть, на то они и были теми, кто сразу после него, а куда против него самого. Осмотрев сначала меня, затем лежащего и храпящего Люка, они прослушали запись, один из них тряс передо мной своим застуком и говорил. Как можно было упомянуть о прислужнике, когда на все эти слова, не входившие в наш меротрон, наложено самим, слышишь самим запрет на миллиарды триллионы да какой там триллионы, вечность бесконечность лет. Они так же и испарились, как и появились, не пояснив мне, что ожидает меня в дальнейшем. Не много придя в себя, я обратил внимание на кушетку, на которой должна была быть Изабелл.
Но, не обнаружив её там, я проследил по комнате и остановился у окна.
Моё милое маленькое хрупкое создание, сидело на подоконнике, поджав колени и положив на них голову, смотрела на стекло, по которому ползала муха. Мне стало её жалко, так жалко, что я даже не знал ,как это бывает быть у людей. Я наклонился к ней, и втянул весь проходящий сквозь неё воздух, с частицами её запахов и мне показалось, что я почувствовал, как пахнут слёзы. Я был беспомощен перед этой маленькой богиней, с её тонкой талией и прекрасными формами лица и тела. Мне захотелось обнять её, прижать почувствовать удары её сердца, и прикоснуться к её влажным губам. Я мечтал, как только можно было это себе представить, но скрип оконной рамы пробудил меня от наваждений и я заметил, что её нет, ушла, подумалось мне. Но внизу бегали и что то кричали маленькие люди, они были похожи на муравьёв, которые пытались сдвинуть, что то с места. Нет, не может быть, нет, ещё раз я закричал и соскочил вниз с окна, преодолевая расстояние, я отчётливо замечал на земле сверкающие осколки не толи стекла не толи чего то того что я когда то уже мог это видеть. Её будущее как же я не сообразил и не предпринял хотя бы попытки, хоть что ни будь сделать, хотя, что я мог. Оказавшись рядом с людьми, которые о чём то, бурно говорили и ждали, приезда скорой помощи, я заметил лежавшие на земле, знакомые родные и обожаемые мной разбившиеся на маленькие осколки воспоминания, о моей прекрасной Изабелл. И среди этого людского гомона и неразберихи всевозможных запахов, я вдруг услышал знакомый запах женщины, моей любимой и обожаемой Изабелл, она будто приближалась ко мне шлейфом запахов, которые я наизусть выучил, находясь рядом с ней. Я оглядывался по сторонам, искал её в толпе людей, в ветвях деревьев, но её не было. И вдруг, сквозь пыльную жару Парижского лета. Где воздух стоял как вкопанный столб, не предвещая не единого дуновения ветерка, сквозь меня, с каким - то необъяснимым мне чувством и трепетом моей души, прошёл лёгкий морской бриз. И в тоже мгновение совершено чётко, я увидел лицо Изабелл, да увидел, но не среди толпы людей и не рядом с собой, а в своих мыслях в себе. Она засмеялась своим тоненьким голоском, и поспешила лёгким дуновением ветерка, удалится от меня. И я услышал зовущий меня за собой, знакомый мне голос. Изабелл постой прошу тебя, остановись, вдруг я прокричал в пустоту двора но голос удаляясь от меня повторял слова, которые я уже когда то и где то слышал (я хочу тебя, милый ) ты слышишь меня. Я вспомнил где я это слышал, да, несомненно , это была корзина абрикосов. И собрав в себе всю свою энергию, которая могла разместиться в моей материи и сущности, я закричал, я люблю тебя Изабелл, знай это, люблю. Где бы ты ни была, кем бы ты не стала, я всегда буду тебя любить, слышишь всегда. Это говорю тебя я, пустышка бестелесный ноль, материя.

Другие произведения автора:

Так и знай

за столиком напротив

Стелется туман