Сироты

                    Сироты

Мама моей тети Ольги Федоровны Алёна была из большой многодетной семьи, где только одних сестер было шесть душ, и еще два брата. Но жили они не бедно. Все у них было - и лошадь, и корова, и прочая живность. И всем в доме работы хватало. Так что трудились они, не покладая рук - и за себя, и за мужиков успевали работать. Не жаловались они на свою судьбу. А сестры были одна красивее другой, хотя и рождены в трудное время, на закате XIX века. И несли они свою красоту в новый век с его бурями и тяжелыми грозами, с его рево-люциями и непрерывными войнами.

Но и тут свои парадоксы есть. Алёна, беленькая и сине-глазая, которая не имела недостатка в женихах, согласилась стать женой вдовца, у которого на руках осталось четверо детей.

Да еще намного старше ее. Красивый был Федор. Настоящий мужик. На такого любо-дорого посмотреть: стройный, гибкий и с гордой осанкой, сам из белорусов, работящий и добрый. И как не противились родители, ушла Алёна к нему в хату, о чем никогда не жалела. Любили они друг друга крепко, и потому шли они наперекор судьбе. Они жили и радовались жизни, и родили еще троих детей: в 14 году - Валентину, в 20- Ольгу и в 25 - Федора, названного так в честь отца.

Старшие дети Федора, те, что были от первой жены, выросли и разлетелись во все стороны необъятной России. Но уважение к своим родителям сохранили на всю свою жизнь. И все было бы хорошо, если бы не злая болезнь. В одночасье свалился их родитель Гарбузов Федор. Врач признал у него скоротечную чахотку. Болезнь уже прогрессировала, и что-либо сделать в тех условиях уже было невозможно. Заболела тяжело и Алёна, у нее обнаружили рожу. Нога очень распухла и болела, и никто не мог помочь ей - ни врачи, ни знахари, ни святая вода. Федор не долго мучался. Угасал он бедный как свечка. И только слезы растекались по его щекам: «Сиротинки вы мои». Уснул благодетель и не проснулся больше. А через два дня и Алёны не стало. Как жили они дружно, так и из жизни ушли друг за другом.

Вся тяжесть воспитания легла на плечи Валентины - старшей дочери, ей уже было 19 лет. Легла на нее вся ответственность за Ольгу и маленького Федю, которому исполнилось всего 8 лет. Мыкались горемыки со своим хозяйством, и все больше их нужда одолевала. И совсем бы небо с овчинку показалось, если бы не приехала за ними с Дальнего Востока тетка Дуня, оказавшаяся там, в период коллективизации. Она была решительная и волевая женщина, настоящий атаман в юбке, не терпела возражений. Одинаково хорошо орудовала она топором и веником. И на язык была остра, что бритва. А рука у нее была тяжелая, могла такую оплеуху отвесить, что мужика точно ветром сдувало. Не долго думая, распродала тетка все их хозяйство, деньги положила в свой карман и сказала: «Все, милые мои, пора и в дорогу. А то я все свое хозяйство на Василия оставила. А он человек не надежный, да и на баб падкий, сволочь такая. Так что плачьте, милые мои, не в рай едем». Так поехали дети через всю страну, с запада на восток, до самого океана на станцию Угловая.

Невольно слезы наворачивались у сирот на глаза, они их украдкой смахивали, отворачиваясь, друг от друга. Но разве скроешь горе? И плакали они, уже не таясь.

По приезду на место жительства боевая тетка взгрела кулаками своего Василия. Да так отдубасила, что у того хмель мигом вылетел. А его очередную любовницу успела оттаскать за волосы. И крику там было, и проклятий, и угроз, и смеху - тоже. Но вскоре все встало на свои места. На все легла железная рука тетки, а ее острый глаз выхватывал каждую мелочь. Все было подвластно ей, и даже казалось, что птицы в полете замирали, увидев ее.

«Лишний рот в доме - не едок», - так рассуждала тетка. И она об этом говорила, открыто, ничего не скрывая. Ведь она одна всему судья и детям - тоже. Скоро все племянники были заняты работой: Федя на побегушках, Ольга в няньках, а стар-шая Валя на всяких тяжелых работах, где придется. Дети старались, не жалея себя, хотели угодить тетке, но, наверное, напрасно. У атаманши были свои виды на жизнь, и она ни с кем не считалась, не жалела никого. «Малы вы, еще что-то указывать, жизнь надо изнутри понять», - говорила она. С одной стороны, это было правильно: ведь тетка в работе была зверь. Она могла косить, сеять, ни в чем мужикам не уступала. Была и столяром, и плотником, могла печку сложить.

Но не сложилась личная жизнь у красавицы Дуняши. Видно подорвала она себя на работе, и первая ее беременность закончилась выкидышем, а потом детей вообще у нее не было. Плакала, когда перепьет. И в такие моменты ее лучше было не трогать: пусть душа ее рыдает.

Скоро присмотрела Евдокия Ивановна мужа для Валентины:

-         Нечего хлеб зазря есть, пора и семьей обзаводиться!

Роман был высокий, работящий парень, Валентина ему понравилась, так что проблем особых не было. Свадьбы шумной не справляли, про это и речи не велось. Погуляли на вечеринке, и увел Роман свою Валентину к себе в дом. Плакали Валя с Ольгой, и маленький Федя плакал и цеплялся за них. Один меньше другого. Но гулянка разливалась в пьяном угаре, захлебывалась гармонь. И веселые лица расплывались в своей веселой бесшабашности. И всем им было не до сирот. И рассыпался смех, нелепый и отвратительный, который запал им в души на всю жизнь.

Недолго и Ольга гуляла. Тогда ей было всего шестнадцать лет. Работала она в няньках у зажиточных людей. А люди были хорошие, ничего плохого про них не скажешь, добрые, и Олю уже своей считали, даже дочкой ее называли. Но как-то нехорошо все получилось, все помимо воли девушки. Беленькая и синеглазая она была, что куколка, красивая и застенчивая от природы, а еще работящая. Разве могла она не понравиться людям? И ее ангельская душа, которая чувствовалась во всем: и в манере поведения, и в отношении к людям. А как она пела, эта нежная девушка! Райским наслаждением было слушать ее пение. Голос исходил откуда-то сверху, весь небесный и необыкновенной душевной силы. Он всех пленил и очаровывал надолго. И даже птицы умолкали, услышав ее. Разве хозяйка могла желать себе другую невестку в доме? Конечно, нет. Лучше вряд ли найдешь.

Михаил Тарасенко был парнем крепким, кареглазым и чуть не на десять лет старше Олечки. Несомненно, она ему нравилась, это было заметно. Ведь этого не скроешь. Но она была еще совсем ребенком, к тому же - круглая сирота. Был ли у нее хоть малейший выбор, хоть какой? Нет! Что она могла противопоставить чужому желанию - желанию хозяйки, желанию тетки и трепетному желанию Михаила? Вольно или невольно она выбрала лучшее из всего зла, что ей виделось.

И в этом случае про свадьбу не могло быть и речи - уж очень боялись кривотолков родители Михаила. Ведь Ольга сирота. Собрались только родные, и те тоже боялись злых языков. Ведь все знали, что грех большой - обижать сироту, но и не прийти они не могли.

Ольга была прекрасна в своем белом платье, что ей подарил Михаил. Она никогда в жизни не видела такого красивого одеяния, а чтобы примерить его - про это и не мечталось. Она была в тот миг нежна и тиха, меж тем чиста и ясна, что ангел. И когда Михаил поцеловал ее, она оцепенела на мгновение, что розочка, к которой подошли с ножницами. И скатилась по ее щеке слеза, но никто этого не видел, кроме жениха.

-         Тебе плохо, Олечка? - спросил робко Михаил.

-         Нет, мне очень хорошо, - ответила сирота.

И никто их не слышал, звенели стаканы, гремели тарелки. Когда вечеринка немного утихла, Ольга спросила свекровь:

-         Мама, можно мы споем с Валей?

Сестра не скрывала своих слез. Все знали, как поют девушки, но, скорее всего Ольга хотела успокоить Валю. Ведь ближе нее, у Ольги никого не было. Свекровь не противилась желанию невестки.

-         Валя, ты помнишь, как отец пел нам про соловушку? Это была его любимая песня. Давай споем ее?

А Федор Гарбузов был знаменитый скрипач в округе, ни одна гулянка, ни одна свадьба не обходилась без него. Может быть, только из-за этого и пошла за него их мама Алёна, несмотря на то, что у него было четверо детей. Наверное, околдовал ее отец.

И пели сиротки про соловушку, про клетку, про неволю. Но выпустили птицу, а ей бедной и лететь-то некуда. И никто из сидящих людей за столом не мог не слушать пенья. Все были очарованы им и находились в его власти, настолько оно было душевным и к месту. Люди плакали и не скрывали слез. Тихо переглянулись Роман и Михаил - старые друзья, и стыдно им стало за себя, а ведь ничего плохого они не сделали. Они тоже украдкой смахнули слезы с глаз. Переглянулись и све-кровь Ольгина с теткой Дуней, но креститься не стали, вроде и греха нет. Так и осталась у девушки невысказанной, и не обида даже, а грусть какая-то. Ведь немного бы подождал Михаил, не доверяясь матери своей и тетке Дуне, и все сложилось бы по-другому, и не было бы этой грусти в их отношениях. Понимал это Тарасенко и чувствовал себя всегда виноватым перед Ольгой. Он никогда не обижал жену. И не бранил ее никогда. Она была, как красивый цветок в его руках, который он сознательно погубил, сорвав его.

Вскоре грянула война и позвала Михаила. Почти неосознанно он лез под фашистские пули и был в самых опасных местах боя. Даже то, что он ушел добровольцем на фронт, говорило о многом. Ведь у них уже был сын Юра, и в самый канун войны родился Борис. И глупо было бы торопиться на фронт, но он шел в самое пекло, будто бы в оправдание себя. Зачем? Наверное, потому, что прежде всего он был человек честный и с чистой душой.

-         Я люблю Олечку и своих детей, - говорил он. - Но мое место там, на фронте. Не бросайте их, и я вернусь, и все у нас будет хорошо.

Он воевал вместе с дальневосточниками, был разведчиком. Ничего опаснее на войне нет. «Тарасенко М. погиб в 1943 году, был представлен к награде Героя Советского Союза», - вот что было написано в документах. Но награды никто не видел, может, где-то затерялась, а может, ошибка вышла или еще что-то. Но нет ее. И только случайно Ольга Федоровна узнала, как погиб Михаил.

Она работала в госпитале. И уже в конце войны один ране-ный рассказал ей о последних минутах жизни Михаила. Этот человек был офицером, долго искал ее, но встретились они совершенно случайно в госпитале. Так вот он рассказал, что возвращались разведчики с задания. Крупного немецкого офицера они взяли и документов при нем - целый портфель. Не получилось у них без шума, слишком большая охрана была у того чина. Началась стрельба, дальше - больше. Прямо в осиное гнездо попали разведчики. И уже сами чуть не в плену. Но надо вырываться из окружения любой ценой, и шанс еще есть, но кто-то должен остаться на верную гибель, прикрыв отход остальным. Вот тогда Михаил и услышал свою соловушку. «Это моя Олечка поет», - только и сказал он. А пели пули и рвались мины, и ничего другого в этом пекле быть не могло. Переглянулись разведчики, но ничего не сказали своему командиру. «Я остаюсь здесь, - сказал Михаил. - Уходите, я вас прикрою. Пленного берегите, ребята! А я от своей Олечки никуда не уйду. Передайте ей. Вы слышите? Пусть простит меня». Больше часа держался разведчик, потому и спаслись наши ребята живы, а фашиста доставили в штаб. Только сам Михаил погиб. Окружили командира немцы и хотят его живым взять, а он не сдается. Взорвал гранатой себя и фашистов, не сдался врагам.

Плакала Ольга, ведь она любила Михаила, только сказать ему об этом не успела - погиб муж ее.

Роман Третьяков тоже погиб на фронте. Будто на роду ему так написано. И у него дети остались - две дочки Рая и Тася. Ушли товарищи на войну, погибли геройски, а детки остались сиротками. Судьба такая.

После гибели Михаила на фронт ушел Федор. В 43-м году ему было уже восемнадцать. Вырос мальчуган незаметно. Рос в трудах и заботах о сестрах своих и их детишках. Только и разглядели они его тогда, когда Феде пора было идти на войну.

А он - копия отца своего, только что на скрипке не играет. Синеглазый да светловолосый и с душой такой, что обиды все прощает. Не держится в ней зло, а иначе погиб сирота, не выжил бы.

-         Я должен воевать! Ведь Русь на том и стоит, что воюет она за правду, за детей своих. И никогда она не погибнет, пока мы, ее дети, живы!

Удивились люди таким словам. Вот тебе и мальчишка!

Трудная у него была дорога. Под пулями да осколками шел он к Берлину - в самое логово врага. И настал день, когда штурмовали наши воины Рейхстаг. И тогда правда победила зло, а красное знамя гордо взметнулось над побежденной Германией. И реяло оно гордо за всех павших и живых, восхваляя их доблесть. В этом бою Федя был ранен, и попал он в госпиталь, там и встретил День Победы.

Дальше была служба в разных уголках Советского Союза. Свою воинскую карьеру он закончил генерал-лейтенантом. И жил в Симферополе вместе со своей семьей. Его старший сын - тоже Федор - стал военным, ни на минуту не сомневаясь в своем выборе, пошел по стопам отца. Он воевал за нашу Россию в Афганистане и погиб там. И когда ему говорили, что нашего там ничего нет, он возражал: «Если мы не будем там, то они придут сюда, и будут убивать наших детей и взрывать наши дома». Фактически так оно и получилось. Наши войска вышли из Афганистана, и беда пришла в Россию. И не зря Федора так назвали - в честь отца и деда. Воевал он за идею и за свою Родину честно и не предавал своих солдат. Офицер геройски погиб, возвращаясь из разведки. Он тоже прикрывал отход своих товарищей, как и Михаил. Все повторилось, только в другом поколении. И в этом, несомненно, есть связь, нами еще малозаметная. Но судьба это или рок - никто этого не знает. Это надо прочувствовать, чтобы понять. Нужно время.

Не выдержал отец такого удара, хотя и войну пережил. Сказались и ранения его, и контузия. Стал он все забывать и даже, как зовут его, иногда не помнил. Уходил Федор из дома и терялся в людском потоке. И волей-неволей оказался Федор в психиатрической больнице. Потом он уже никого не узнавал и всем говорил, что придет его сын с войны и заберет его. «А имя его? Забыл, кажется. Не помню!» - и сидит старичок, и

слезы текут по его щекам, все время пытается вспомнить имя своего сына.

А младший Михаил хотел быть художником, уж очень хорошо рисовал парень. Но потом он передумал (а может, это судьба такая?) и подал заявление в офицерское училище. Жизнь его не жалела - крутила и гнула. И не было мест на карте, где бы не служил Михаил. Тяжело переживал он смерть отца и брата. И сам уже дважды раненый, он быстро поседел. Ведь война не прекращалась ни на минуту. И сколько было этих малых войн - никто не знает. Лишь награды да раны точно расскажут про те события, нам непонятные и мало объяснимые.

-         Видно на роду нам так написано - защищать Родину-мать, из века в век, - скажет Михаил, не жалея себя и крови своей. - И я не жалею, что шел под пули. Только обидно, что нас предавали и делали на нас деньги.

И грустно ему, и сердце ноет, и нет ему спокойной жизни, но надо жить ветерану.

Но все это позже было, а тогда жизнь шла своим чередом. Жить Олечке тяжело было, и хоть свекровь помогала ей, уставала она так, что падала от усталости. Но никогда не жаловалась и даже если плакала, то слез ее никто не видел. Обнимет она Юрочку, сыночка своего, и текут ее слезы на его белобрысую головку. «Ты что, мама, плачешь?» - спросит ее сын, а она уже улыбается сквозь слезы: «Это тебе показалось, сыночек».

Очень хотела Ольга учиться и способности имела, и схватывала все налету. Но куда ей с двумя детьми? Так и постигала всю науку она самоучкой. Там же в госпитале осталась она бухгалтером до самой пенсии и ничего, кроме благодарностей, не было в ее трудовой книжке. А в личной жизни Оле не позавидуешь - столько горя досталось, что не на одного человека хватит. И как пережила все - она и сама не знает. Одна за другой пошли беды.

Хорошо учился Юра. Учителя радовались, глядя на него. Редко такие дети попадаются, что самородок в груде породы. Найди его! А тут сам стремится к знаниям. И возможно, он стал бы большим ученым, трудно сказать. Но простыл Юрочка и тяжело заболел. Сразу как-то родные не хватились, да и он не жаловался, а потом и поздно было. Врачи признали у него туберкулезный менингит, болезнь прогрессировала и можно

было ее лечить, но не в тех условиях.

Целый год болел Юра, лежал в туберкулезной больнице, и болезнь съедала его, он таял, что свечка, жизнь уходила из него по капельке: кап-кап-кап! И лишь глаза его светились:

-         Мама, мне сон приснился, что мы с тобой ягодку собираем у тети Вали на Сопке. Ты помнишь? И ягодка такая вкусная, что наесться не могу, еще хочется.

Плачет мама, а Юра не понимает - почему:

-         Мне так хорошо сегодня, мамочка. Я совсем здоровый. И на Сопку пойдем. Правда? Я много ягодки наберу, и тебя угощать буду. Ладно? Ты у меня самая хорошая! Мамочка!

Больше Юра не приходил в сознание, так и умер тихонько. А на улице зима, снегу - чуть ли не по пояс, да еще метель разгулялась. Повезли Юру хоронить на санях, машины не ходили, а до кладбища далеко. Рванула лошадь в сторону и перевернула сани - тяжело ей было. Охнули люди, гроб перевернулся. И лежит Юрочка на снегу, а глаза в небо смот-рят - насмотреться не могут. Небо хмурится, от крика материнского ежится. И снег посыпал еще больше, будто стыдясь своей нечеловечности. И зарыдали матери: «Горе-то, какое!».

Шестнадцать лет было Юре, и на всю жизнь он такой остался. Весь нежный и беленький, как ангел. Сидит на сопке, на самом верху ее, а ягоды кругом, аж красно. И зовет: «Мама, я тебя заждался, - и ягоду протягивает - Угощайся!».

Плачет тетя Оля, и я чуть не плачу.

Давно это было, уж больше тридцати лет прошло. А я ее рассказы, как сейчас, помню. Я тогда служил во Владивостоке и часто бывал в гостях у тети Оли. И всегда меня встречали, как родного сына, и тетя Оля, и дядя Семен. Сошлась она с ним, для троих детей его матерью стала, повторив судьбу своей мамы Алёны. А родная мать бросила детей своих на произвол судьбы и гуляла почем зря, пока муж в море ходил. Пришел дядя Семен с моря, а дети в интернате учатся. Что делать - моряку не ведомо. Случайно он познакомился с тетей Олей. И когда она узнала все, то не отвернулась от чужой беды, а старалась помочь детям, себя не жалея. И скоро дети стали звать ее мамой, и квартиру им дали, и зажили они по-человечески.

Борис, сын тети Оли, жил в Хабаровске и приезжал к ним в гости со своей женой и сыном Михаилом. И все жили, как одна

семья. И мне, служивому, места хватало. Я приду к ним в гости, братья меня приоденут по гражданке и в город проводят: «Гуляй, моряк, так спокойней».

Один раз я чуть с командиром не «поцеловался». Сижу себе на свидании с девушкой и уже все мысли с ней там. И хоть в самоволке, а я обеспечен. Ведь сам, что картинка - белые брючата на мне и рубашка модная. Поглядишь - совсем гражданский парень, не придерешься. Поздно я заметил командира, и мое счастье тогда, что ему не до меня было. Но и я спохватился, изменил свой курс на 90 градусов. Так и разошлись мы в пяти шагах друг от друга, что корабли в море. До сих пор не верится, что пронесло тогда. Вот тебе и самоволочка!

Смеются братья и дядя Семен, а тетя Оля переживает: как бы беды не было. Переоделся я и бегом в часть, а там все спокойно, служба идет своим чередом и без меня обходится. Чудеса, да и только! Всю службу бы так.

Много я беседовал с тетей Олей, и много она рассказывала о себе, о своей жизни. Но всегда вспоминала Юрочку. Как вспомнит, так и слезы на глазах: «Не могу я успокоиться, будто я сама в его смерти виновата. А ведь время-то, какое было: война. А после войны - работа да работа, дети сами росли, разве углядишь за ними? Конечно, я не усмотрела. Простыл он...» И плачет тетя Оля, а я ее успокаиваю, как могу. Но разве успокоишь?

За все три года службы я часто бывал у них в гостях. Бывало, что и тетя Валя с дочками Раей и Тасей в гости приезжали из Артема, но мне всегда места хватало. Такие они люди были - тетя Оля и дядя Семен. Добрейшие люди. Сидим мы за одним столом и разговоры разговариваем, А потом под рюмочку да под настроение запоют сестры-красавицы, все светлые да синеглазые, только годы разные. Я не слышал таких голосов, душа замирала. Ведь надо же такой талант иметь и такую силу духа!

«Вам бы на сцене петь на всю страну!» - очарованный, говорю я певуньям. А те смеются: «Куда нам!» - и опять поют. Балконная дверь открыта, а там - бухта Золотой Рог простирается во всю свою красоту и корабли на рейде. Все живет и каждой пташке радуется - и люди, и корабли, и море с чайками. Жизнь не кончается.

Но и беда не спит, так и ходит по пятам, ждет своего часа.

Отслужил я и уехал до дома своего, свою жизнь начал. Бывали и тетя Оля с дядей Семеном у нас в гостях. У них - море, у нас - лес, грибы да ягоды. Простор великий, тайга немеренная. И каждому из нас радостно - родные души встретились.

Сидят рядом за одним столом моя мама Ольга и тетя Оля - двоюродные сестры - и вспоминают всех: и деда моего Марка Ивановича, и бабушку Алёну, и бабушку Машу и бабу Дуню-  атаманшу. Так она и не угомонилась до глубокой старости.

Я ее еще маленьким помню. Приехала она в гости к нам, а я только в школу пошел. Я тогда жил у деда Марка Ивановича - ее брата. Мне надо уроки делать, а неудобно за столом сидеть - низко очень. Видит это баба Дуня и говорит мне: «Тащи пилу и молоток!». И через час скамеечку сколотила, будто по заказу сделана. Смеется баба Дуня: «Вот так, милый, учись хорошо». А сама по голове меня гладит, и невольная грусть в ее глазах мелькнула, и дрогнули ресницы, ведь своих детей у нее так и не было. Для меня она тихой была и доброй, хорошей бабушкой.

Пока жив был дядя Семен, то и хорошо было тете Оле - все у них ладилось и спорилось. Но не было уже железного здоровья как раньше у фронтовика, всего израненного. Да и смерть Николая - младшего сына - сильно подорвала его. Ходил Коля в море на спасателе и хорошие деньги зарабатывал. И свои корабли спасали моряки во время бедствия, и чужие. И можно было жить прекрасно на заработанные деньги, только судьбе не прикажешь. Влюбился Коля в одну красавицу, всей душой к ней тянулся, и она любила моряка. Но портовый город жил по своим законам. И была Настя замешана в каких-то нехороших делах. Хотел Коля помочь ей выбраться из этой грязи, но и сам пропал в этой схватке за душу человека. Не раз предупреждали его ее друзья: «Брось, Николай, Настю, не то худо будет!». Но никого не боялся братишка, сам боксер, за себя постоять мог и других в обиду не давал. Встретили Колю трое уркаганов и хотели поучить его уму-разуму, но не тут-то было. Бил Коля «богодулов», что мальчишек, а их нож - себе на память забрал. И не бросил он Настю свою, а наоборот назначил день свадьбы. Конечно, девушка была потрясена такой любовью и отвечала ему взаимностью. Но все же страх брал свое, так как угрозы сыпались одна за другой, телефон не умолкал. «Ты не передумал-то со свадьбой своей?» - спрашивал Николая чей-то голос. «Нет!» - отвечал моряк.

Свадьбу ему испортили, но волю его не сломили. Скоро у них родился сын, и вроде бы радоваться надо, а Настя по- настоящему испугалась - и за себя, и за ребенка. Придет Коля с моря, а жена не рада ему, точно черная кошка между ними пробежала, и сама просила его: «Уходи от меня, Коля, иначе погибнешь». А глаза полные страха и слезы в них.

Бился моряк со своими врагами насмерть, но что он мог сделать один? А в милицию заявлять гордость не позволяла. Долго Николай лежал в больнице, ведь и почки ему поотбивали, и все внутренности. А горше всего, что Настя его бросила в такую пору. Вот как судьба повернулась к Коле. Уехала жена куда-то и ребенка увезла. И понять ее надо, ведь она за ребенка боялась, но трудно все это понять.

Похоронили Николая на вершине сопки, но не долго ему там одному лежать пришлось. И года не прошло, как умер дядя Семен - не выдержало его сердце всех потрясений. Купил он Геннадию, второму сыну своему, небольшой магазинчик, все свои деньги вложил туда, что в море когда-то заработал. Но Гена зажил на широкую ногу, залез в долги, и забрали у него этот магазин его лучшие дружки. Вот и не выдержало сердце у фронтовика. Отгремел почетный салют, и успокоилась его душа рядом с Николаем - отец и сын.

Запил Гена, и у тети Оли в одной квартире с ним жизнь стала невыносимой. Никуда не поехала она - ни к нам, ни к сыну родному Борису в Хабаровск, а поехала в город Артем. Там ее и могилка рядом с сестрой своей Валей. Успокоились сироты, ведь намучались бедные - одному Богу известно, сколько, и теперь отдыхают вечно. Придут дочери да племянницы Рая с Тасей. Принесут к могилкам цветы. Смахнут слезу, погрустят с умершими. И снова к жизни - то одно надо, то другое.

Не поют больше сестры про соловушку - не с кем! И мне тягостно перед тетей Олей, ведь я ничем не смог ей помочь и даже всю трагедию ее не осознал тогда. Ведь сколько стихов она присылала, а там - вся ее душа была. И хоть бы одно письмо сохранилось, не то, что рукопись (наверное, была и такая). Прости меня, тетя Оля.  Прости.

Другие произведения автора:

МИНЁРЫ

Мои забытые сказания. Ледоход

В САМОВОЛКЕ