Юность моя прошла в незамутненное открытыми границами и европейскими изысками время. Время, когда мы лихо маршировали строем на демонстрациях, размахивая призывами «Вперед- к коммунизму», совершенно не представляя себе, что это за зверь- коммунизм. Когда люди ходили одинаково- серые и ели одинаковые сосиски за два двадцать, если достанутся, когда водку пили только после двух часов дня и до следующих двух будущего дня, практически беспрерывно.
Когда не знали, что такое мобильная связь, зато хорошо знали, что бывает связь, порочащая мужа, или упаси Бог, жену, и для этих целей существовали парткомы и профкомы. Да и Бога самого не очень-то жаловали.
Когда платили два раза в месяц зарплату, не зная никаких дефолтов, обвалов рынка, кризисов…
И не знали тогда, ну вот не знали, что же это такое- секс, но дети рождались, и рождались крепенькими и более здоровыми, чем в нынешнее время.
Получив диплом по специальности « лечебное дело», я была благословлена на прохождение интернатуры по специализации « акушерство и гинекология».
Меня очень интересовали все известные и неизвестные женские «трудности», проистекающие во время процесса рождения ребенка .
Осваивала я азы родовспоможения в заштатном роддоме, где-то на краю одной союзной республики, где стояла воинская часть моего отца, и мы всей семьей , естественно, дружно переносили тяготы полевой, средне- азиатской жизни…
Практика протекала без каких - либо катаклизмов, потому что мне, как интерну первого года, доверяли только бумажную работу: заполнять истории болезней, писать выписные эпикризы, может, ушить иногда кое-что, порезанное акушерами, и иногда провести осмотр роженицы под присмотром вечно сердитой и молчаливой врача- гинеколога Светланы Ефимовны.
Но мне хотелось , ну очень хотелось уже и самой принять, так сказать, в руки свои дитя человеческое.
И решилась я попросить самой принять роды. У первой же роженицы, которую привезут сегодня. Сейчас. Через час… Не важно.
Сколько можно возиться с бумажками и смотреть уже осмотренную прекрасным, грамотным врачом роженицу? Я хотела сама.
Светлана Ефимовна посмотрела на меня взглядом инквизитора, обдумывающего, как наказать сию дурочку: огнем, веревкой, привязать к позорному столбу, или …разрешить… Ведь и в самом деле пора, матушка, и причаститься прекрасного…но! Под присмотром!
Разрешение было дано, и я ждала знака судьбы, а именно- когда же привезут « мою» роженицу.
К вечеру, когда я, намаявшись в ожидании «боевого крещения», уже пала духом, во дворик больницы с завыванием въехала «скорая помощь» и из нее извлекли беременную женщину.
Роженица была молоденькая, первородящая и на удивление спокойная. Она тихо возлежала на носилках и по кусочку откусывала от огромной шоколадной плитки. Возле нее в совершенно невменяемом состоянии крутился муж, предлагая своей «лапочке» то колбаску, то хлебушек с маслицем, то чай в термосе, и , судорожно сглатывая, умолял не волноваться , утверждая в сто двадцать пятый раз, что «все будет хорошо»….
Она согласно кивала головой, не отрываясь от поедания шоколадки.
На мою просьбу отдать шоколадку мужу, она только отрицательно помотала головой и откусила новый кусок.
Муж метнулся ко мне с просьбой не забирать шоколадку, мол, пусть доест, это ее успокаивает. Не видя особого криминала, я важно кивнула головой, делая вид, что не замечаю осуждающего взгляда Светланы Ефимовны.
Женщину уложили на кушетку , выпроводили упирающегося мужа, который то краснел, то бледнел в своем мужском трепетном волнении за милую «лапочку».
Медсестра проводила необходимые в таких случаях процедуры, а я
уселась было собирать анамнез, как распахнулась дверь небольшой смотровой, где мы принимали рожениц, и в проеме
«нарисовался» заведующий роддомом Пал Палыч по прозвищу «Тээк-с!»
Небольшого роста, кругленький, с «беременным», толстеньким животиком, он имел прескверную привычку появляться там, где меньше всего его ждали. Любимое «Тээк-с!» было неотъемлемой частью личности Пал Палыча, и, повторяемое к месту и не к месту, вскоре стало визитной карточкой нашего заведующего. Пал Палычем он был только при общении, а за глаза весь рододом звал его только «Тээ-к-с!»
Он обвел сердитым взглядом смотровую, посмотрел на беременную, продолжавшую лопать шоколад, побагровел и , пискнув горлом, загудел неожиданным для его маленького роста и несерьезного, крупного, с курносым носом, деревенского лица, усыпанного веснушками, густым, сочным басом:
-Тэ-эк-с! И что сие означает?
От страха я посинела не только снаружи, но и, казалось, внутренние органы мои приняли такой же синюшный оттенок, как и лицо… Впав в ступор, промямлила:
- Роженицу… вот… принимаю…. Она уже в родах… Шейка мягкая, раскрыта на два пальца… опустилась в…
-Опустилась, говоришь? А это что? -Толстая сосиска- палец ткнула в сторону шоколадки, спокойно доедаемой невозмутимой роженицей.
-И почему она молчит? Тэ-эк-с…
- Ты почему не орешь? -Пал Палыч перевел глаза на роженицу. Он всю свою сознательную врачебную жизнь был твердо уверен, что «бабы должны орать при родах! Тогда я точно знаю, что у них все идет нормально», и никакие доводы на него не действовали, кроме случаев вынужденного наркоза, который давали роженицам в особых случаях.
- А надо? - спросила та, смачно облизывая перепачканные шоколадом пальцы. Молчавшая все это время Светлана Ефимовна фыркнула и хихикнула.
-Тэ-эк-с… Ты мне сказала, что она в родах? Что-то не похоже…Жрет, как у себя дома! Куда ты смотришь? Почему она ест?
Роженица достала из кармана халатика, заботливо положенного возле нее любящим мужем платочек, вытерла пальцы, скомкала серебристую обертку в тугой комок, лихо закинула точнехонько в стоящую в углу смотровой корзину для мусора и невозмутимо произнесла:
-Я, кажется, описалась…
-Пал Палыч! У нее воды отходят! Быстро в родзал!
Я, воспользовавшись ситуацией, подхватила роженицу, помогла ей лечь на каталку, и мы вместе с медсестрой покатили мою первую пациентку в родзал- рожать…
Пал Палыч так и остался стоять с вытянутой вперед рукой, перст указующий которой повис в воздухе вопросом:
- Тэ-эк-с?
Надо сказать, что за эту самую шоколадку меня так и не отругали, потому что Пал Палыч самолично присутствовал при родах и похвалил трясущуюся
от волнения и переживаний и за себя, и за роженицу, и за эту проклятую шоколадку молоденькую врачиху- интерна, за прекрасно выполненную работу.
Так в моей памяти и остались первые, самостоятельно принятые роды «шоколадными»….
Я стала предельно внимательной и беспредельно небрезгливой.
Я стала верить даже в ритуалы вуду и не верить никому ни за какие коврижки.
Я научилась контролировать не только написанное, но и сказанное.
Я причастилась к таинствам жизни и обычных житейских дрязг.
Я смотрела в лицо чужой смерти и наблюдала множество рассветов, недоступных спящим в этот час….
Я научилась скручивать вечность в секунду и раскручивать мгновенье в последовательность действий. Но я осталась самой обыкновенной.
Ругающейся матом и напевающей что-то из Моцарта в операционной.
Непогрешимой и многогрешной.
Несущей Свет и приносящей Тьму.
Доброй и злой. Спокойной и нервной. Сытой и голодной. Обычным человеком.
Таким, как вы. Таким, как я. Я спасала жизни. И губила их.
Я пью кофе, чай и водку. Сок и воду.
Люблю женщин и собак. Мужчин и котов.
Или не люблю.
Я благодарна всему за все.И первой ночи моей жизни. И буду благодарна последней.
И даже тому, что я немногим более прочих клоун. Клоун, остающийся Белым, даже сняв белый халат.
P.S.А ещё врачу, кроме внимательности и небрезгливости, материализма и суеверия, веры и неверия, причастия к таинствам жизни и смерти, свойственны скорости реакций, как у пилотов истребителей или у офицеров спецподразделения по захвату секретных военных точек в глубоком тылу противника.
Так что мой вам совет: не просите у опытного хирурга ночью в тёмном переулке закурить.
( Т. Соломатина Из книги « Акушер- Ха!»)
Другие произведения автора:
Мы
Канистерапия
Какая странность...
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
