Леонидыч.

Случилось так, что слесарь ЖЭУ Леонидыч,  ни с того ни с сего вдруг напился. Да прямо таки на работе. И не просто напился, а вдрызг. Зло как-то напился.

Вообще нельзя его отнести к трезвенникам, но выпивал он умело. Выпивши бывал, а вот чтобы пьяным, того не видели. Всегда пил в меру,  спиртное выбирал с пристрастием. Не глотал первое что попало и, как говорят, «наскоряк». Закуску любил  так, чтобы вкусно было, чинно. В стане слесарюг это частенько вызывало насмешки. Но Леонидыч марку свою держал, да и в обиду себя не давал. Мог и огрызнуться, а при случае даже послать подальше. За крепким словцом глубоко в карман не «лез».

Работа у него всегда спорилась, но была одна закавыка. Что бы ни делал Леонидыч ему всегда доставалось. Казалось, сама  работа мстила ему за его проворство и умение. То молоток упадет упадет на ногу, то пилой распорет руку. В общем, хоть маленечко, но  чем-нить да и шибанет его при  каждом разе. Но, несмотря на все это, любое дело будет сделано в срок и качественно. К работе Леонидыч подходил как котяра к загулявшей кошке. Он сначала долго присматривался, тщательно «вынюхивал» все подлости неполадки. Затем изрекал свое любимое: - Вона тута «царапина» какая! Ну, а уж после и брался за дело и делал на всю свою рабочую совесть. Тут уж не прикопаешься, как ни старайся. 

А какой он был матершинник!!! Матершинник он был, как говорится, от бога. Как уж  умел крыть матом Леонидыч, то надо было слышать. Но его речевые «забубоны» окружающими воспринимались как нечто художественное, а вот как скверна, это уж точно ни коим образом. Равных Леонидычу в подобном таланте во вселенной и не сыскать. И, что особенно, матом крыл он всегда, когда ему доставалось от работы. Так что лет за восемь его работы в ЖЭУ не было такого инструмента или железяки, которые не попали бы под лихие выражения Леонидыча.

И вот сидит он перед нами, окутанный папиросным дымом густо замешанном на запахе соленой сельди, пьянющий и злой за хромоногим столиком. Глаза мутные, седая голова всклокочена, на испачканной газете хлеб и разодранная селедка, в бутылке  водка у самого донышка. Кряхтит, сопит и за левую ногу держится. Ну, мы попытались разобраться, в чем собственно дело-то. Из-за чего диво то такое с Леонидычем?  Через пару минут взаимного полупонимания выяснилось, что у Леонидыча  весьма серьезно повреждена правая нога. Оказалось, полез он, будучи не под присмотром,  отремонтировать давно заброшенную задвижку.  И вот шандарахнула его непонятным образом оторвавшаяся толстенная прогнившая труба. Да здорово эдак саданула. На всю ляжку синяк, кожа содрана, вся штанина  в сукровице. Страшная картина.

Сюда скорую бы, или в травмпункт его, а он пьян в дыбу.

Ну, мы начали разбираться, что и как, узнавать с чего он вдруг пьяный. И тут Леонидыч поднимает затуманенные алкоголем глаза. В глазах стоят слезы, вроде бы как от боли.

Вы  думаете, слезы у него от того, что его садануло? Ошибаетесь.

Леонидыч некоторое время пьяно осматривал нас, а затем вымученно-упавшим и жалостливым голосом, глотая часть звуков, запинаясь и делая большие паузы,  выдал: - Такая вот тута «царапина»… Старость вот… Постарел я…

Мы, конечно, сделали попытку  его успокоить, но он вдруг, встрепенувшись, стараясь собрать жалкие крохи былой своей твердости, прервал нас: - Эт старость моя пришла - грустно сказал он, - И не сметь со мною спорить! Еще крепкая его ладонь тяжело шлепнула по столику.  Из его глаз медленно поползли мутные слезы.

Оказалось, он  впервые не заматерился,  когда его ударило трубой. Этот дурацкий факт заставил его горько задуматься. А пренеприятно-трагический, им же сделанный, вывод его убил.

С того самого случая наш Леонидыч и впрямь сильно сдал. Ни дать ни взять - старик стариком.

Другие произведения автора:

К убийце...

Дорога до Губаря.

Тебе моя родная.