Татьяна Никитина

Дорога к храму

Попутчики

Однажды я поехала в Петрозаводск к бабушке и дедушке. В Бологое пересела в поезд, идущий на север, и оказалась в одном купе с пожилым мужчиной и его внучкой‑девятиклассницей. Разговорились. Выяснилось, что Ксюша гостила у деда в Москве, а теперь он провожал её к родителям в Мурманск. Дед мне очень понравился. Звали его Николай Иванович. Хотя я была всего на пару лет старше его внучки, он со мной разговаривал на равных и даже называл на «вы».

Наш разговор скоро стал Ксюше совершенно неинтересен, она достала плеер, разложила кассеты, выбрала одну из них и, покачивая головой в такт музыке, стала гонять тетрис на экране мобильного телефона. Скоро и наша беседа плавно перешла на музыкальную тему.
Николай Иванович с интересом разглядывал фотографии на кассетах, иногда в глазах его я видела недоумение, иногда иронию. Он читал вслух название группы или имя исполнителя, а я пыталась дать краткую характеристику того, что можно было услышать на этой ленте. В основном, это была популярная нынче попса, которую я уже могла воспринимать всерьёз только на дискотеке.
– Танцы это моя слабость, – призналась я смущённо.
– Такие слабости нередко оказываются немалой силой, – заметил мой попутчик и назвал следующую кассету:
– «Дорога к храму».
– Не знаю такой группы, – удивлённо сказала я.
– Это не группа, а название альбома. Впрочем, тут я позволил себе вольный перевод с английского. На самом деле, написано «Abbey Road».

Кассета оказалась в моих руках. Я вытаращила глаза на Ксюшу. Неужели девчонка слушает Битлз!?
Николай Иванович словно прочитал мои мысли:
– Думаю, что эта лента попала сюда случайно, такую музыку любят родители Ксении.
Последняя фраза напомнила, что, несмотря на очень демократичное общение, мой попутчик на два поколения меня старше.
– Наверное, вам ужасно скучны все эти попсовые исполнители и мои... рецензии? – попыталась я преодолеть неловкую паузу.
– Не беспокойтесь, сударыня, о половине из них я впервые услышал сегодня от вас, за что очень благодарен. Другая половина лет тридцать назад меня наверняка вывела бы из равновесия. Но, к счастью, мне довелось встретиться тогда с одной девушкой, – тут он загадочно прищурился, – после знакомства с которой я стал совсем по-другому воспринимать подобные вещи. Кое-что, из того, что передают телевидение и радио, мне даже нравится.
– Вы, наверное, были влюблены в эту девушку? – спросила я, покраснев.
В том, что вторая моя слабость – любовные истории, я вслух признаваться не стала. И не поверила своим ушам, услышав в ответ:
– Ехать нам ещё долго… Если хотите, я вам расскажу всё как было.
Хочу ли я? Да я просто умирала от любопытства!
Сначала я просто слушала, думала, что будет нечто вроде пересказа аргентинского сериала. Потом поняла свою ошибку и попросила разрешения записывать. Николай Иванович удивился, но возражать не стал. Благодаря своему блокноту, теперь я могу почти дословно изложить эту необычную историю от первого лица.

Рассказ Николая Ивановича

В семьдесят первом году оба моих сына уже были школьниками. Мы жили в крупном областном центре. Работал я тогда на большом заводе заместителем главного инженера, в Москву мы переехали позже, когда меня перевели в министерство.
И мои предки в нескольких коленах, и родители моей супруги были людьми близкими к искусству, особенно, к музыке. Для жены это стало профессией – она и сейчас преподаёт в музыкальном училище. Я тоже стал музыкантом, но только «в свободное от основной работы время». В те времена в нашем городе существовал знаменитый оркестр русских народных инструментов. Хоть считался он самодеятельным, но даже некоторые профессионалы у нас играли «для души».
Я очень гордился тем, что исполнял партию первой домры. Это всё равно, что первая скрипка в симфоническом оркестре. Да и половину, как не больше, нашего репертуара составляли именно симфонические произведения. Особенно я любил две вещи: увертюру к «Травиате» Верди и арию из третьей оркестровой сюиты Баха.
Вообще, в нашей семье был культ классической музыки, много грампластинок, я купил лучший по тем временам проигрыватель… Мальчишки мои росли в этой атмосфере, впитывали её, любили эту музыку и прекрасно в ней разбирались. Но однажды произошло удивительное для меня событие.

Старший сын заканчивал школу, к нему часто приходили друзья. В один из выходных они сидели в большой комнате, где у нас была музыкальная аппаратура и разговаривали. Когда сын второй раз спросил у нас с матерью – скоро ли мы едем на дачу, я насторожился и стал невольно прислушиваться к их голосам. То, что я услышал, меня возмутило. Я даже не заметил, что, по сути, подслушиваю чужой разговор. Решительно войдя в комнату, я увидел ещё одну улику – грампластинку в руках одного из ребят.
– Павел! Что я слышу? Почему в нашем доме произносится слово «битлз»?
Мальчишки просто остолбенели, а сын ужасно покраснел, но сказал твёрдо:
– Папа, я считал, что мы свободны обсуждать всё, что хотим.
– Разумеется, – я раскипятился ещё больше и стал говорить как прокурор, – но вы свободны только в тех пределах, в которых не оскорбляете других людей!

Тут надо пояснить. Сейчас это почти забылось, но в те годы большинство советских людей даже не подозревали, что «Битлз» были конкретными людьми. Мы искренне считали слово «битл» синонимом таких ругательств, как «хулиган», «лохматый», «крикун». А если речь заходила о какой-то «битловской музыке», то для меня, как и для многих других, это означало лишь нечто пошлое, низменное и очень шумное. Я смутно представлял о существовании иностранных грампластинок, но считал их таким же злом, каким сейчас считаются наркотики. И готов был защищать своих детей от зла.
Ребята это почувствовали и, когда я решительно направился к тому из них, что держал конверт с диском, пытались меня остановить и что-то объяснить. Конечно же, им это не удалось, гнев мой лишь усилился.
– Уж не собираетесь ли вы у нас в доме слушать эту гадость? – я даже не подозревал, что когда-нибудь смогу так разговаривать со своим ребёнком.
– Николай Иванович, – парнишка решил, что лучше не спорить и протянул мне грампластинку. – Там всего одна песня «Битлз».
Тут только я разглядел надпись на этикетке – «Мелодия» – и опешил:
– Так это что же, выходит, советская пластинка?
Мальчишки дружно закивали, почувствовав моё замешательство. Заставив себя собраться с мыслями, я стал читать дальше. Оказалось, что диск вышел в серии «Музыкальный калейдоскоп». В те годы это был чуть ли не единственный легальный ручеёк, по которому в СССР попадала иностранная музыка. В каждом выпуске «Калейдоскопа» было несколько исполнителей из стран, которые тогда назывались «братскими», и четыре-пять западных песенки – очень лёгкая эстрада.
– Как могли «битлы» попасть на советскую пластинку? – я всё ещё искал подвох, я даже не понимал – что же должно быть написано на этикетке, чтобы обозначить этих почти мифических «битлов».
Павел перевернул диск в моих руках и указал на последние строчки.
– «Девушка», – значилось там, – Муз. и сл. народные. Исп. квартет «Битлз».

Странное дело: ни когда умер Сталин, ни во время денежной реформы, ни в армии, ни на целине, ещё ни разу в жизни я не испытывал ощущения того, что рушится мир. Совершеннейший пустяк – две крохотные строки про неведомую мне песенку – никак не могли поместиться в моём сознании. Все эти слова так не подходили друг к другу, так не вязались с моими простыми и твёрдыми убеждениями, что я решительно отказывался их понимать.
Наконец, я нашёл, как мне показалось, весомый аргумент.
– Ребята, – мне уже было неловко за то, что так им грубил, – Ну вы только послушайте… Неужели это можно слушать? Вы сейчас сами поймёте…
Я включил проигрыватель и, пока нагревались лампы, водрузил пластинку на резиновый диск. Недрогнувшей рукой поднёс звукосниматель к последней песне и опустил иглу.
Обычно, на виниловых пластинках между песнями слышно лёгкое поскрипывание и шуршание, но в «Музыкальном калейдоскопе» вместо пауз были записаны короткие импровизации на рояле. Поэтому, несмотря на то, что игла попала в нужное место, в динамиках раздались фортепьянные аккорды.
До сих пор не понимаю, что внушало мне такую уверенность в том, что и сын, и его друзья сейчас сами убедятся в своей неправоте. Я уже улыбался, ощущая свою победу в этом странном споре. На секунду всё стихло…

И вдруг тишину прервал пронзительный голос, сжавший сердце обручем, не дававший мне вздохнуть полной грудью. Сам по себе голос – слабенький тенор. Но почему такой живой? Живой до боли, рождавшейся в душе при его звуках.
Я не заметил как вступил аккомпанемент, не запомнил сколько было куплетов, даже не вдумался в смысл текста, хотя понял почти всё, ведь наш завод поставлял оборудование в Индию и английским я уже тогда владел прекрасно. Почему-то всё это оказалось совершенно не важным. Важно было лишь слушать и «перебаливать» душой эту песню.
По растерянному виду и вопросам, Павел понял причину моего недоумения и несколько минут они, перебивая друг друга, рассказывали о Ливерпуле, о Гамбурге, о юноше, который никак не осмелится признаться в любви девушке по имени Мишель, о капитане, катающем своих друзей на подводной лодке, о маме Марии, говорящей мудрые слова…

После этих событий, в нашей семье появилась традиция собираться, чтобы послушать и обсудить такую вот, отнюдь не симфоническую, музыку. Сейчас мальчишки мои разъехались, сами стали родителями, редко встречаемся, но раньше, особенно, когда они были студентами, три-четыре раза в год, а то и чаще собирали мы наш клуб.
На одной из последних встреч я вспомнил надпись на этикетке той первой в СССР «битловской» пластинки и спросил: «Почему же авторство там приписано народу?»
В нашей компании оказались люди, легко доказавшие, что песня «Девушка» написана лично Джоном Ленноном, но не оказалось никого, кто бы знал точный ответ на мой вопрос. Всё же кое до чего мы додумались. Видимо, сей мудрый шаг был предпринят теми работниками фирмы «Мелодия», которые понимали, что первая публикация песни «Битлз» ни в какие идеологические рамки конца шестидесятых годов не влезает. Поэтому они воспользовались «слабым местом» советской цензуры – всё, что имело прилагательное «народный», автоматически считалось хорошим и прогрессивным. Кроме того, словечко «квартет» ещё больше затуманивало ситуацию, ведь в те годы оно никогда не применялось по отношению к поп-музыке.

Эпилог

Поезд миновал мост через Свирь и уже въезжал в Карелию. Ксюша давно оторвалась от тетриса и слушала деда. Проводник собрал опустевшие стаканы, оставив только мой – полный и остывший. Я так увлеклась записью рассказа, что про чай даже не вспомнила.
Мы помолчали немного, потом я спросила:
– А что же означает эта «аббатская дорога» на обложке альбома?
Николай Иванович не успел ответить, его опередила внучка:
– Да никакая это не дорога. И аббаты тут не при чём. Это улица так называется. Улица в Лондоне, на которой стояла студия звукозаписи, где работали битлы. – Ксения произнесла «битлы» с ударением на последнюю гласную, как это делают истинные знатоки. –  Вот, на фотографии они через эту улицу, через Эбби Роуд, и переходят.
Мы с Николаем Ивановичем многозначительно переглянулись: вот так Ксюша, вот так любительница попсы!
– Уверен, что Ксения права, – похвалил дед. – Но я другое долго не мог понять: почему и в запретные времена, и в разрешённые, и у старших поколений, и у молодёжи, память о «Битлз» не умирает. Ведь забылось много из того, что было не менее известно. Да и музыканты они отнюдь не виртуозные. И кроме нескольких действительно гениальных песен, у них было немало песенок посредственных, даже откровенно слабых и пошлых, в чём они и сами признавались нередко.
Николай Иванович приложил палец к губам Ксюши, которая явно собиралась отреагировать на последние слова, погладил её по голове и понимающе покивал, как бы принимая все её возражения.
– Видимо, дело здесь не в музыке. Или не только в ней. Для меня многое стало понятным, когда я узнал, например, что на пике славы, когда за каждый концерт на стадионе битлы получали сказочные барыши, они вдруг перестали выступать на публике. Почему? Набивают цену? Гонорары вырастают ещё больше, но им это, видите ли, перестало нравиться, у них каприз – хочется в студии сделать нечто большее, чем рок-н-ролл на три гитары с барабанами. Или вот ещё причуды: деньги надо грести лопатой, а эти сумасшедшие едут в Индию, учатся медитации, ищут смысл жизни… Именно когда я узнал все эти факты их непростой и противоречивой биографии, я и придумал свой вариант перевода названия этого альбома.
– Дед, – Ксения явно недоумевала, – а почему я не знаю твоего перевода?
– Когда мы об этом говорили, ты играла в тетрис, заткнув себе уши музыкой.
– Так что же, по-твоему, означает «Abbey Road»?
– Это был их последний альбом и, мне кажется, они нашли свою «Дорогу к храму»…

2001 – 2002

© Сергей А. Никитин, из цикла "Моя маленькая История" (от лица дочери)
© Harry Benson, фотография, 1964

Другие произведения автора:

8. Блюз о великом и могучем

Слышишь?..

Первый дождь

Это произведение понравилось:

Татьяна Лютько

Наталья Харлашина

Elena Korchagina