Дай лапу, друг, или раскол и любовь

 ДАЙ ЛАПУ, ДРУГ, ИЛИ РАСКОЛ И ЛЮБОВЬ                                                   

Пройдя с собакой по парку  несколько километров, он сел на лавку и уставился в небо. Белоснежная маремма растянулась около его ног. Тишина. Яркие звезды. Стихи рождались сами:                 

"А по небу летели  созвездием псы,

Овен шаткой походкой меж звездами крался,

Люди были тогда еще как близнецы,

И о завтра никто не терялся в догадках..."

- Ну что, дай лапу что ли, - обратился он к собаке.

Та, лежа на боку, лениво махнула передней лапой, словно хотела сказать: "На фиг тебе это нужно?", и вытянулась во всю длину.

- Да, ты точно не немецкая овчарка, - сказал он, - прислуживать никогда не будешь. Все древние  пастушьи породы слишком независимы. Осколок позабытого далекого мира.

Он посмотрел на  собаку. Порой, он в очередной раз поймал себя на этой мысли, действительно, кажется, что она с удивлением взирает на современность. В ее психологии осталась в большой степени отнесенность к тем примордиальным  временам планеты,  когда человек исчисляя жизнь свою годами Мафусаила, давал имена животным, весь мир был целен и проникнут любовью,  звери и люди были свободны, существовали на равных и проводили время свое в беззаботных играх, не зная, что такое убивать друг друга.

Это была эпоха добиблейского монетеизма, не философско-отвлеченного, но конкретного, опытно переживаемого в непосредственном ритме Божьего мира. Человек жил тогда в заданной первозданности, не знал тяжести бытия, был существом всесовершенным, космическим и поистине равным Богу. Каждый тогда был наделен способностями, являющимися сегодня уделом немногих, каждый мог одной лишь мыслью своею менять заданную картину мира, чтобы потом той же мыслью вернуть все на прежнее место - это было заветом Бога. О том, что так когда-то было, говорят традиции всех народов. Но потом внезапно все изменилось... Не удовольствовался человек данным ему свыше правом на свободное пользование вселенской энергией в рамках заданной планетной гармонии, захотел он распоряжаться и управлять  ей самовольно, дерзнул безвозвратно, по своему усмотрению, изменить первозданность и посягнул на Бога: «Я сам сложу свой мир.» «Складывай !» - ответило небо –  мир треснул и раскололся на  мелкие фрагменты, которые постепенно становились все более враждебными друг другу. Началась история - презентация Великого Вселенского Закона и последствий его нарушения. Все стало относительным. В жизни человечества возникли границы и пределы, над всевмещающей мудрой тишиной космоса начали глумиться многочисленные человеческие языки, в которых каждое из слов стало иметь множество значений вплоть до противоположных и в каждом из которых есть идиотизм со значением "найти общий язык." Отлученный за свой первородный ( или, точнее, первозданный) грех от свободного доступа к пользованию Вселенской энергией, лишенный возможности складывать пространство и сжимать время, человек перестал беззаботно пребывать в цельном мире и превратился во вселенского крохобора. Его жизнь стала выживанием, борьбой за получение энергии. Мир  приобрел  категорию трудности и необходимости. Все уровни существования  людей заполонило понятие "проблема". На человечество насела хищная в своей насущности потребность трудиться:«Будешь есть хлеб в поте лица своего». О том, сколь жестоко это наказание говорит, например, однокоренное происхождение в русском языке слов "работа" и "раб", "труд"и "трудность". Среди массы иных филологических меморий напоминает об этом и французское слово "travail", обозначающее одновременно понятия "работа" и "мучение". В расколотом мире человек стал вынужден с трудом и в муках преодолевать каждый миг своего существования. Фактически для благополучного совершения любого имеющего цель движения, то есть достижения цели с меньшими энергетическими затрами, людям теперь приходится всякий раз взывать к определенному божеству - фрагменту былого Целого. Жизнь человека становится ритуалом. Так появляется язычество. Начинается дифференциация бытия. Возникают профессии - ни что иное, как секулярные формы язычества, говорящие об ограниченном, нецельном, ущербном восприятии мира: ведь основное значение слова "профессия" - вероисповедание... Будучи истовым приверженцем своего вероисповедания, дела, или говоря иначе, настоящим профессионалом, человек обретает некоторый комфорт - больший энергетический потенциал, или, как принято говорить в быту, удобства, а на самом деле - мнимую защиту и убаюкивание во вселенской бесприютности, на которую он, лишенный космических ориентиров, был обречен после совершения первозданного греха: действительно, первое значение слова "комфорт" - утешение... Там, где профессионалам в освоении трудного мира требуются помощники, они творят их по своему усмотрению, неизбежно оставляя на них печать сужденных им самим пороков и изъянов.Они творят в неведении, стремясь в своем творчестве лишь к увеличению собственного энергетического резерва за счет управляемости и подчиняемости творимого. Особенно это проявляется в генетических опытах. Так, создавая породы собак для облегчения отправления своих ремесел и уменьшения собственных энергетических трат , человек проявляет себя как не способный ни на какую добродетель раб и всегда передает животным то, на что был в наказание за своеволие обречен сам - страдание. Он учит их страдать, страдать в любви, привязанности и ревности. У человека нет больше любви независимой, веселой и  вольной. Его любовь, как и вообще все хорошее, что в нем есть, печальна по определению. Ее пронизывает  то, что философы называют словом "ANGST", - неизбывная вселенская тоска, вызываемая той ограниченностью, в которую человек попал однажды за нежелание восстановить  первозданную картину мира. В своей печальной любви человек неосознанно стремится запечатлеть себя в другом и таким образом  подчинить его, сделать рабом и слугой сужденных ему беспомощности и неприкаянности; потерянный в космосе, он привязывается к эмоциональным ориентирам сам и привязывает к ним другого, порождая тем самым страдание. Занимаясь генетической инженерией, ограниченный ущербным мировоззрением,  он  может наделить свои создания лишь тем сокровенным, что свойственно его собственным внутривидовым взаимоотношениям. Скорбен человек, возомнивший себя Богом, скорбны и его творения в своих деяниях, вызывающих у нас восхищение. Так мы дивимся порой  подвигами выведенных человеком собак, которые они совершают из-за их безумной любви к хозяину, умиляемся их преданности и покладистости, ставим им даже за проявление этих качеств памятники. При этом, правда, мы почти никогда не задаемся вопросом о самоощущении этих животных , созданных в генетических манипуляциях своевольным и не совсем полноценным с природной точки зрения существом...

Собака храпела около его ног. Ей -  представительнице породы, насчитывающей три тысячелетия и не тронутой человеком, - его размышления были малоинтересны.

Другие произведения автора:

Русский классицизм

О ВОЗРАСТЕ - 18

Поп

Это произведение понравилось:

***********