Каким он был? Воспоминания о Скалдине А. Д. его дочери. Часть 1..

   В раннем детстве я ежедневно слышала имя Алексей от бабушки, которая была глубоко верующей и каждый вечер горячо просила Всевышнего о лучшей доли для своего любимого и несчастливого сына. Она обладала даром предсказания и знала, что его ждет тяжелая участь. Со слов тетки Валентины Дмитриевны я представляла отца, как человека довольно скучного, денно и нощно корпящего над мудреными книгами.

   Сколько было наших встреч с отцом?

   В сентябре 1935 года, когда мать отдала меня отцу, он остался со мной, недоношенным ребенком, который находился на грани жизни и смерти. Отец сделал все, что мог: нанял няньку, приглашал врачей и вызвал с Украины свою сестру Валентину Дмитриевну. Наконец наступило улучшение. Отец сказал, что это мое второе рождение, решил мне дать другое имя (мать назвала меня Верой). Он долго думал, глядя в окно (из воспоминаний Валентины Дмитриевны). Затем сказал: «Взошло созвездие Кита. В нем есть звезда Мира, что значит – странная». Так я стала Мирой.

   Через три месяца после моего рождения Валентина Дмитриевна увезла меня на Украину, а в конце 1936 года, по просьбе отца, я снова была с приемной матерью в Алма-Ате, о чем свидетельствуют письма и фотография. Следующая наша встреча состоялась в октябре 1938 года в Ленинграде, куда он приезжал по каким-то делам. Конечно, я была очень мала и помню лишь, что отец водил меня в зоопарк, цирк. Сфотографировались вместе:  отец, я, Клара  и Марина (его дочери от первого брака). Это была наша первая и последняя фотография. Кто знал, что к 1947 году из всех нас уцелею только я?

   Весна 1941 года. Отправляемся с приемной матерью на вокзал, ждем отца. Толпа приехавших схлынула, а его все нет. Наконец он появляется с небольшим чемоданчиком, и виновато улыбаясь, объясняет: «Ехал в самом хвосте». Наклоняется ко мне и беззвучно целует в щеку. Меня это разочаровывает. «Не так!» - кричу я. «А как?» - удивляется он. Тогда я громко чмокаю его в щеку. Все смеются.

   Вечером все собрались за столом. Мне и отцу налили шампанского. Я встаю из-за стола , но ноги меня не слушаются. Отец смеется: «Вот, как мы с тобой напились!». На самом деле он не курил и любил лишь изредка выпить рюмку хорошего вина.

   …Отец куда-то уходил. Моют окна, цветет сирень, яркое солнце. Он идет вдоль забора и декламирует: «Весна, открывается первая рама…».

  После обеда отец прилег на диван. Я с восторгом усаживаюсь на его широкой груди. «Расскажи!». А рассказывал он очень интересно. Народные сказки, какие-то стихи (позже, когда я стала взрослой, подумала, что это были стихи Даниила Хармса). Отец подарил мне свою книгу «Чего было много», но содержания я, к сожалению, не помню.

   … Ходили по городу, ели мороженое, были в кино. Когда я уставала, он садил меня на плечо. Сколько было счастья!

   … Вечером сижу на крыльце и ем изюм, привезенный отцом.  Он подходит и садится рядом на ступеньку. Берет мою руку и долго изучает ее. Затем сидит неподвижно, обхватив свою голову руками. Как он уехал и когда не помню. Запомнилось одно: он говорил о неизбежности войны. Это был конец мая, а в июне его арестовали…

   Лет через десять я написала несколько строк об этой встрече:

Была весна, цвела сирень,

Акация благоухала,

Стоял янтарный чудный день,

То лета южного начало.

Сидели в саду. Жара и тишь.

Ложками дружно стучали.

Спросила сестра: «О чем грустишь?»,

Ты только пожал плечами.

Еще помолчал и вдруг в ответ:

«Наверное, надо сознаться,

Живу в одиночестве много лет,

И разучился общаться.

Со стариками? Я к ним не привык,

Нытьем не хочу заражаться,

А с молодыми – я сам старик,

С друзьями – нельзя встречаться».