ЧЕТВЕРТЫЙ ИНГРЕДИЕНТ. В СТРАНЕ СВЕТЛЫХ ДУХОВ. Глава 7.
8 августа 2015 — Михаил Брук
В СТРАНЕ СВЕТЛЫХ ДУХОВ.
« ВЫТАЩИЛ ПАХАРЬ СОШЕНЬКУ, РАСПАХАЛ ШИРОКО ПОЛЮШКО, ЗАСЕЯЛ ЗОЛОТЫМ ЗЕРНОМ... ЕЩЕ ЗАРЯ ГОРИТ, А У ПАХАРЯ ПОЛЕ КОЛОСОМ ШУМИТ. ТЕМНА НОЧЬ ИДЕТ – ПАХАРЬ ХЛЕБ ЖНЕТ. УТРОМ ВЫМОЛОТИЛ, К ПОЛУДНЮ ВЫВЕЯЛ, К ОБЕДУ МУКИ НАМОЛОЛ, ПИРОГИ ЗАВЕЛ. К ВЕЧЕРУ СОЗВАЛ НАРОД НА ЧЕСТНОЙ ПИР. СТАЛИ ЛЮДИ ПИРОГИ ЕСТЬ, БРАГУ ПИТЬ ДА ПАХАРЯ ПОХВАЛИВАТЬ: АЙ СПАСИБО ТЕБЕ, МИКУЛА СЕЛЬЯНИНОВИЧ!» - Без комментариев.
ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ.
Зелено-золотой океан.
Плуг в сорок пудов.
Великие соседи.
Халифы днепровских степей.
Моленье о дожде.
Страна, ожидавшая истории.
Былинные богатыри.
C сохой удобнее.
Вы готовы поверить в сказку? Поверить в неслыханную удачу, которая неожиданно выпала на вашу долю? Сказку, где по вашему желанию все САМО идет в руки, где достаточно сказать: «По щучьему велению...». Нет? Ну, и правильно, что нет. Потому, что этого не может быть никогда... Почти никогда... Разве что, иногда... и не с вами. Видимо, отсюда и пошли все шутки-прибаутки про Емелю и Ивана-Дурака. Кому же еще так может повезти?
А ведь повезло-таки. Не с щукой в прорубе, а с почвами. Сколько веков потратили египтяне, приводя в порядок долину Нила. Шумеры и китайцы, укрощая строптивые реки. Эллины, римляне, народы Западной и Центральной Европы, выстраивая сложные системы хозяйства на своих бесплодных землях.
Предкам же славян, сколотам, поселившимся в среднем течении Дона, Днепра и верховьях Южного Буга, все это было подарено САМОЙ природой. Именно здесь родилась удивительная черная земля, которую не посещала засуха, не поражало бесплодие. То были девственные черноземы: выщелоченные, тучные, луговые. Стоило лишь прикоснуться к ним сохой, плугом и происходило ЧУДО!
Сегодня трудно вообразить первобытную мощь этих почв, щедрость, с которой они одаривали людей. Впрочем ...
«А между тем степь уже давно приняла их всех в свои зеленые объятия, и высокая трава, обступивши, скрыла их, и только козачьи черные шапки одни мелькали между ее колосьями»...
Припоминаете...
«Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытоптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялася зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов»...
Верно угадали! Николай Васильевич Гоголь. «Тарас Бульба». Только вот ошибся великий писатель. Во времена запорожцев степи не были «девственной пустынею». Задолго до рождение Сечи, те самые пространства уже познали плуг, уже были разбужены человеком. Высокие травы, скрывавшие всадников с лошадьми, покрыли их, когда бешеная, сдерживаемая веками энергия, заключенная в черной земле, освободилась, вырвалась наружу. Тогда и родилось понятие «САМО». Хотя вряд ли скатерть САМОбранка и прочие САМО... так поражала воображение сказочных героев, как удивляли реальных людей урожаи, полученные на черноземах.
Многие из этих почв ныне истощены, выпаханы, покрыты пятнами солонцов, обезглавленны эрозией. И, все же, не смотря на болезни, они остаются САМыми богатыми, САМыми перспективными для земледельца. Их открытие во втором тысячелетии до нашей эры сыграло, пожалуй, большую роль, чем нефтяные месторождения стран Ближнего и Среднего Востока в наши дни. Ведь они породили труженников, и не посеяли розни между людьми.
Историки могут возразить. Дело, мол, не только в плодородном слое. На судьбы народа влияет множество причин. Бесспорно. Но жизнь праславян оказалась полна такими событиями, малой толики которых хватило, чтобы обречь менее стойких людей на долгие скитания.
Уже в первом тысячелетии до нашей эры селения земледельцев жгут и грабят киммерийцы. Сила их велика, а нравы так дики, что пришельцев представляют в сказаниях ужасным Огненным Змеем, эдаким похотливым зверем, но отнюдь не человеком, требующим лишь одну дань – юных девушек.
В той же легенде умерить ненасытность дракона берутся не воины, а кузнец и землепашец. Они выковывают плуг в сорок пудов. Увидев который, чудовище покоряется и вспахивает гигантское поле. Что есть грубая, примитивная сила, против знаний и умения?
Заметьте, ни капли крови не пролито. Лишь пыл чудо-юды поубавили. Да, мозги вправили. По женской части, мол, ни-ни. А, ежели опять мысль дурная в головы полезет, так у нас, вона, и на восемьдесят пудов плуг найдется.
Выстояли, сдюжили. Под страхом смерти и полного истребления не ушли с насиженных мест. Уж больно они привлекательны для праславян. Сведущие земледельцы, они понимали: нет нигде такой плодородной почвы. А киммерийцы, что? Беда проходящая. Кочевники. Народец-то первобытный. Толка в земле не ведает.
Царство Огненного Змея и в самом деле оказалось недолговечным. Дикие орды рассеиваются по степи. Но люди, наученные горьким опытом, укрепляют свои селения крепостными стенами. Появляются города.
Тщетная предосторожность. Во втором веке до нашего времени из низовий Дона потянулись нескончаемые кибитки сарматов. Опять неволя, разрушения. Но главная беда – перерезаны торговые пути в Элладу. Обмен товарами и знаниями прекращается. Система, жившая лишь хлебной торговлей, уничтожена.
Сколоты не выдерживают, бегут на север, в леса. Пустеет южное царство. Но в легендах, в памяти народа, хранятся предания о богатой и счастливой жизни в местах, обильных черной землей.
Спустя два века, сарматские полчища рассеиваются подобно киммерийским. Люди возвращаются на опустевшую и разграбленную родину. Нет уже греческих городов-государств. Но их место заняли поселения Римской империи. И для славян наступает тот «звездный час», точнее «звездные века», за которые им удается создать свое первое государство –Киевскую Русь.
Земля – не нефть. Да, и начало эры – не наше время. Во втором веке, когда войска императора Трояна завоевали Дакию, а у западных отрогов Карпат родились богатые римские поселения, бума, «хлебной лихорадки» или стремительного роста городов, к которым мы привыкли в ХХ веке не случилось. Зато жизнь в славянских землях стала спокойной, размеренной.
Римские легионы ни только не угрожали, напротив, охраняли и охотно пропускали хлебные обозы в глубь империи. Вы же помните, как трудно было утолить голод ее граждан. Славяне же распахивали все новые и новые пространства, запасали пшеницу и ячмень впрок в огромных ямах-хранилищах. Между Днестром и Доном, археологи часто наталкиваются на такие земляные амбары, где можно было припасти пять и более тонн зерна.
Пустые склады говорят о многом. И прежде всего о том, что товар в них не залеживался. Но, пожалуй, еще более ярким свидетельством «счастливой жизни в благословенные трояновы века» стали находки тайников с тысячами римских систерциев, стеклянной, серебрянной и лаковой посудой, дорогими украшениями. Римляни, а за ними и ромеи не скупились, покупая хлеб.
Почти семь веков над славянскими поселками лился золотой и серебрянный дождь, обогащая казну мелких князей и их вассалов. Одни перечисления дорогой домашней утвари и драгоценностей, найденных в бывших крепостях и жилищах знатных дружинников, приводят на память современные рассказы о богатстве нефтяных шейхов, превратившихся за считанные годы из правителей полуголодных племен в сказочных богачей.
Князья, владевшие днепровскими и днестровскими землями, многим напоминают их. Пусть не так стремительно, но и они обзавелись конюшнями с быстроногими аравийскими скакунами, серебром и золотом. И уж, конечно, у лесостепных «халифов» были завистники.
Южным славянам угрожали набеги их лесных братьев: радимичей, кривичей, вятичей, живших под постояной угрозой голода. Ведь северные почвы не сравнить с черноземами. Юг же слыл обильной житницей. Даже плодородная римская Галлия не могла поспорить со славянскими землями ни разнообразием культур, ни урожаями.
Зерна в лесостепи получали в пятнадцать-двадцать раз больше посеянного. И если почвы на север и юг от Альп требовали мергеля, компостов и прочих агрономических ухищрений, то на берегах Днепра и Дона об удобрениях не думали вовсе. Достаточно было взять плуг по тяжелее, да по глубже вонзить его в землю, чтобы она обрела прежнее плодородие.
Ведь сила черноземов заключена в перегнойном горизонте. Этот слой у большинства почв не толще 10-30 сантиметров. У степных же богатырей достигает двух метров. Ну, а пищи для растений в них схоронено в десять-двадцать раз больше.
Не следует думать, будто славяне бездумно пользовались черными почвами. Напротив, они внимательно присматривались к ним. Нам ли не знать, что «таланты», дарованые свыше, сильно сказываются на характере. Вот и черноземы тут же проявляли норов, как только человек выказывал свою неосведомленность. Их тонкая, капризная натура не терпела невежества, насилия.
Уже в четвертом веке на днепровских землях вся жизнь подчинялась сельскохозяйственному календарю. В нем с точностью до дня расписаны сроки прорастания семян, жатвы, молений о дожде. Трудно сказать насколько помогали сами моления, но обряды проводились во второй половине мая – середине июня. И повторялись в июле. В самые важные периоды вызревания хлебов. В это же время плодородная Галлия обезлюдела.
Как бы не была благословленна лесостепная земля, а в шестом веке ее стало не хватать. Расплодившиеся отпрыски княжеских родов требовали собственных вотчин. Появились и безземельные крестьяне. И тогда «сели славяне по Дунаю, где ныне земли Венгерская и Болгарская, - повествует Нестор. – И от тех славян разошлись по земле и прозвались от мест, на которых сели... и назвались древлянами потому, что сели в лесу... между Припятью и Двиною – дерговичами. Те же славяне, которые осели около озера Ильменя, прозвались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом...».
Исход славян совсем не похож на многие переселения того времени. В верховьях Волги, Двины, Немана, Вислы и других рек шли не кочевники, а земледельцы. На их пути лежала «обширная девственная страна, ожидавшая населения, ожидавшая истории, - писал Сергей Михайлович Соловьев. – Отсюда постоянное сильное движение народонаселения на огромных пространствах: леса горят, готовится богатая почва, но поселенец долго на ней не остается; чуть труд станет тяжелее, он идет искать новое место, ибо везде простор, везде готовы принять его».
Дело, понятно, не во всеобщем гостеприимстве. Наметанный глаз земледельца быстро уловил поразительное коварство лесных почв. Два-три года они исправно кормят пахаря, вселяют в него надежду. И, вдруг... перестают приносить урожай! Землям надо отдохнуть. И крестьянин очищает участок рядом с обессилившим полем. Через тот же срок и тот теряет силу. Так происходит до тех пор, пока в округе есть удобные земли. Но, вот, кончаются и они.
Отчаившийся человек пытается сеять на старых, заросших травой и кустарником полях. Огонь быстро пожирает стебли и ветки, но всходы не радуют землепашца. Сбываются самые худшие из его опасений. Надо уходить. Ждать возрождения истощенных полей бессмысленно. Лесные земли требовали продолжительного отдыха ... двадцать-тридцать лет.
А как же удобрения? Знал ли о них русский крестьянин? Не только знал, но и вносил под пашню весь домашний мусор, запахивал листья, солому, золу. Иного у него не было. Скот в ту пору русичи держали редко. Да, и много ли его разведешь? Кормить нечем, «вокруг дома зверь дикий рыскает», коровы, овцы, птица «брожению» мешают.
Куда проще разыскать новое удобное место, ободрать кору с деревьев, а когда подсохнут, подпалить. Такая новь – благодарна. Каждый короб посеянного зерна оборачивается пятнадцатью коробами. На человек уже не верит, что это надолго.
О колонистах, осваивавших девственные земли Америки, обычно говорили: «Первое поколение умирает, второе мучается, третье живет». В лесах Руси погибли не одно, не два, а десятки поколений землепроходцев. Но «брожение», «привольный разгул по земле русской» оказался не таким бесцельным, как может показаться на первый взгляд. Не отдавая себе отчета, крестьяне приводили в порядок огромные пространства, где их потомкам предстояло жить и трудиться.
Они расчищали древние, вековые леса, строили села. «Без этой народной силы, - писал русский агроном Александр Васильевич Советов, - без крестьянства, и дворцовые, и боярские, и богатые монастырские земли остались бы вечно пустынями».
Не удивительно, что в сказаниях и былинах, воинская доблесть тускнеет на фоне необоримого могущества землепашца. Богатырь из богатырей Святогор, коему «грузно от силы, как от бремени», не может поднять суму, оброненную мужиком Микулой:
Святогор с коня перстом ее потрагивал,-
Не сворохнется та сумка, не шевельнется.
Святогор с коня хватал рукой, потягивал,-
Как уросла та сумка не поднимется.
Слез с коня тут Святогор, взялся руками обеими,
Во всю силу богатырскую поднатужился,-
От натуги по белу лицу ала кровь пошла,
А поднял суму от земли только на волос,
По колена сам он в мать сыру землю угряз.
Откуда же такая «тяга в сумочке»? Оказывается «от матери сырой земли». Не в лучше выглядит и ратный богатырь Вольга. Вся его дружина не может справиться с сохой того же Микулы:
Вот за сошку бралась вся дружинушка,
Разом бралась за сошку кленовую,
Только сошку за обожи вертят,
А не могут с земли сошку выдернуть...
Почему же соха? Еще сколоты, предки славян, знали плуг, более совершенное орудие вспашки. Неужели осваивая новые земли, расчищая леса, люди растеряли опыт предыдущих поколений? Конечно же, нет.
Просто, почвы Северной Руси плохо поддавались плугу. Нужен был воистину богатырский конь Микулы, чтобы провести борозду таким тяжелым орудием.
Тот, кто путешествовал по Валдаю, бывал в Вологодской, Псковской, Новгородской областях наверняка видел поля с вывороченными на поверхность валунами. Обычно камни невелики, чуть крупнее куринного яйца. Настоящие гиганты лежат по краям пашни. Их свезли сюда мощные трактора. Крестьянским лошадкам такое было не по силам. Они с трудом тянули по полю соху.
Сошка у оратая поскрипывает
Омешки по камням, слышно чиркают
Камни, корни сохой выворачивает.
Это уже про Микулу Сельяниновича прописано. Обычный пахарь, обрабатывая поле, маневрировал, обходил препятствия, что с сохой делать, не в пример, легче, чем с плугом.
КУДА СОХА И ТОПОР ХОДИЛИ.
Поддубицы и Крутоярицы.
Верная примета.
«Заблудившийся» чернозем.
Хитрый князь Василий.
«Верви» великого государя.
Богатство двинского народа.
Радости «ревущего стана».
Чертеж Сибири. Оговор.
Уйти за мечтой.
Немногое осталось нам с той поры. И судить, что знали наши пращуры о плодородном слое, а что нет, сегодня можно лишь по берестяным грамотам, да уложениям «Русской правды». Увы, в этих документах поминаются только названия деревень и расхожая формула «и куда соха, топор и коса ходили». Вот и вся справка об использовании и границах продаваемой или покупаемой земли. Впрочем, даже в таких скудных записях запрятаны порой интересные сведения. Покупались и продавались-то не брошенные, а обжитые села. Выходит, «брожение» земледельцев закончилось. В хозяйствах появился скот, домашняя птица, поля стали удобрять, оставлять под паром.
И еще. Из купчих и меновых грамот видно: цена земли не всегда определялась ее размерами. Бывало на бересте то тут, то там промелькнет запись, что маленькая деревенька идет в обмен на два, а то и на три селения: «А за Поддубицу брати два... Сосновку и Крутоярицу». Чем же эта Поддубица так хороша? Скорее всего почвами. Не секрет, многие современные Дубки, Ореховки, Вязьмы названы по имени некогда существовавших здесь рощ.
В старину поступали также, нарекая свое село в честь сведенного под пашню леса. Деревья на Руси служили верной приметой «добрых» и «худых» земель. Дубы, вязы и другие широколиственные породы на кислых и бедных почвах не растут. Хвойные же, особенно сосна, неприхотливы и довольствуются даже бесплодными песками, землями, похожими на золу, подзолами. Так что не зря за Поддубицу давали Сосновку и Крутоярицу.
Понятно, крестьянам далеко не всегда удавалось завладеть открытой в чащобах плодородной землей. Гораздо чаще ее прибирал к рукам какой-нибудь знатный барин, если не сам князь. Бояре, переселяясь в северные земли, вперед себя засылали знающих холопов. Разведать, где земля по жирнее.
Особо родовитые старались получить вотчину во Владимирском и Суздальском княжествах с «землями черными, яко под Кием (Киевом)». Ведь местных правителей порой приглашали на княжение в сам Господин Великий Новгород. Честь, которой удостаивались далеко не все феодалы. Честь, по понятным причина не распространявшаяся на бедных владык, владык неудачников.
Не меньше вожделений вызывала и Рязань, где каждую весну, за ненадобностью, навоз свозили к рекам. Что ж, помянутые земли и по сей день знамениты своими «опольями». Остовками лесостепи, «заблудившимися» среди лесных чащоб, с дубами, липами и степным ковылем. Микромирами, сохранившими черноземы, где порой веют сухие ветра, так не свойственные для этих широт.
Между тем, слава черных степных земель стала тускнеть. Не угодили люди царственной почве. И она ответила им недородами. Уже никто не пытался получить на них в пятнадцать-двадцать раз больше посеянного. Урожаи резко упали.
Затем стряслась великое несчастье. Батый! Кочевники! И новая волна переселенцев заполонила Север. Люди шли на Устюг, к Вычегде, Сухоне, где их ждали бесплодные земли и пустые амбары.
Те же, кто остался под монголами, платил непомерные налоги. Степняки Золотой Орды плохо разбирались в землях, но фискальное дело наладили превосходно. На покоренных территориях целая армия осведомителей, хитростью, обманом, пытками добывала необходимые сведения.
Одной из жертв такого доноса стал князь Василий Костромской. Умолкните, «патриоты»! Не о народе пекся сей муж. О себе. «И поиде он в Орду, и пренесе он дань урочую со всея земли по полугривне с сохи». Василий и не подозревал, что слухи о неурожаях, усердно распростроняемые его людьми в соседних владениях, вызвали в Орде вполне обоснованные сомнения. Профессионалов не проведешь. А потому хан, хоть и принял его с подобающими почестями, но молвил: «Ясак мал есть, а люди многи в земле твоей, почто еси не от всех даеши?» Нашему «герою» только и оставалось пасть на колени и просить «живота и нова численника». Жизнь сохранили, но «ободрали, как липку». И то верно: врать начальству себе дороже.
Увы, нет наказания, способного победить натуру. Ушли татары, московские князья собрали под свою руку земли Русские, а вранье и обман рацвели буйным цветом. Власти долго не могли взять в толк, почему налог с «сохи» в одних местах вызывает бурную радость, а в других бунт: бессмысленный и беспощадный.
Тогда-то по всей земле русской и ввели опись пашен, лугов, лесов и сенокосов. Согласно новому установлению, владение обмеряли «вервями за печатью Великого Государя». Сняв мерку, приказной дьяк записывал со слов хозяина «велик урожай или мал». За тем прикидывал в уме, не слишком ли тот ему наврал. И после долгих препираний, угроз и посулов обе стороны приходили к полюбовному соглашению. Неудивительно, что «Почвенный табель о рангах» того времени грешил уж очень произвольными оценками, целиком и полностью завися от щедрости хозяина и стойкости писца.
Странно, но в Англии той поры, с ее образцовым сельским хозяйством, сборщики королевских податей безоговорочно верили опросам. И все сомнения толковали в пользу хозяев владений. Полагаете, формализм, равнодушие, халатное отношение к службе? И будете абсолютно правы. Не мог российский чиновник допустить подобного разгильдяйства при исполнении казенной надобности. Врешь брат, от ответственности не уйдешь! Всех на чисту воду выведем... Не вывели.
Несколько столетий спустя, ученый дьяк и сведущий географ Василий Васильевич Крестинин попытался понять, что же все-таки в Московской Руси называлось «доброй», «средней» и «худой» почвами. Обошел родной Двинский край. Расспросил по-доброму. И выяснилось. В «народном реестре» даже «худая земля» представлена аж шестью видами: «камениста и песчата», «мокровата», «болотиста», «болото», «боровата», «ржавцы». На современном языке: почвы ледниковых морен, переувлажненные, торфянистые, торфяные, подзолы, железистые подзолы.
Бытовали и более изощренные деления. В тех же двинских волостях различали два вида полей: ячменные и ржанные. Вот, вроде бы, и ответ на хитрый вопрос, из трактата Катона Старшего: «Что какая земля любит?» Все так, только речь шла не о землях, а о полях. А любое поле – прежде всего сочетание самых разнообразных условий. Улавливаете разницу? Это скорее то, что русский агроном Иван Николаевич Клинген называл «сельскохозяйственным зрением».
Яркие и образные названия «бесплодных» северных почв, умение вызнать, что на каком поле сеять, навели Крестинина на грустные мысли. Не дооценили в России народный опыт, знания. Да и деньги, «без счета потраченные на чиновный люд, жаль. Все одно, их грамотки и бумаги годились лишь на корм мышам». Третий Рим оказался точной, но многократно увеличенной копией Рима Второго.
Подобно ему, новая империя, сметая все на своем пути, стремилась на Восток. Новые людские волны хлынули за Урал. Российское богатство стало прирастать сибирскими мехами, нерченским серебром и, конечно же, плодородными землями.
Рассказы бывалых людей волновали воображение неудачливых воевод, обедневших бояр, жаждавших отличиться дворян. Но что пустые слова? Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать. И первопроходцы стали «подтверждать» диковинные истории не менее волнующими воображение чертежами и рисунками. Не всегда их творения, украшенные «Юпитерами» и «Бореями», «Вулканами» и «Нептунами», отличались правдивостью. Но дороги, села, реки, леса, изображенные на них, и «записки о черных местах, изобильных травой» случалось и соотвествовали действительности.
Все сведения стекались в Тобольский приказ. В небольшую крепостицу на реке Тобол. В семнадцатом столетии здесь расположилась база бесчисленных экспедиций, снаряжавшихся, как «по государеву повелению», так и по личной инициативе какого-нибудь авантюриста, желавшего быстро обогатиться. Верховодил в этом «Ревущем стане» стольник и воевода Петр Годунов.
В Тобольске о нем ходили самые невероятные слухи. «Сказывали, - писал безвестный летописец, - будто Годунов ведался с Нечистым и будто Нечистый указывал ему богатые рудой и хлебные земли, помогал распознать, где враль, а где подлинный человек». Сейчас трудно судить откуда эти способности у Годунова, но то, что ему везло во всех начинаниях – несомненно.
Самой известной его работой считается «Чертеж Сибири», что «сбиран в Тобольску за свидетельством всяких чинов, людей, сибирских городах и острогах, хто где бывал и урочища, и дороги, и земли знают подлинно».
Почвы на «Чертеже» специально не выделялись. О них можно было судить по пометкам и запискам, приложенным к карте: «меж тех земель песку много, травы мало и колодези многие»- примитивные почвы песчанной пустыни; «земля солоновата, а леса на ней нет» - степи с пятнами солончаков; «пашни изобильные хлебами черностью в два локтя» - сибирские черноземы.
Годунов не только возглавлял приказ. Он организовал ... школу для чиновнего люда. Школу, где учили «рисованию чертежей отменных, распознанию руд и земель пахотных». Воевода не терпел недорослей. А потому и не избежал оговора, был «...закован в железа и отправлен на дознание в столицу». Откуда не вернулся.
Его приемник, Семен Ремизов, и автор атласа «Чертежная книга Сибири», вспоминал: «Мои поиски имели успех, благодаря ученикам Годуновам, служителям исправным и в земле просвещеным».
А поиски Семена Ульяновича простирались далеко. Вплоть до пустыни Гоби, где «...меж Китайским государством и Тангутской землею пещанная пустыня..., а то пустынное место к самой Восточной Индии лежит». Привлекала Ремизова и Даурия с ее «степными пахотами, добрыми хлебородными землями, черностью в человеческий пояс».
В конце семнадцатого столетия страсти вокруг Тобольска улеглись. Он уже не форпост империи, а тихий провинциальный городок. Весь люд с неспокойной душой в который раз ушел искать привольную и сытую жизнь, «где землепашец не знает трудов тяжких, где родится много хлеба и винограда». Ушли и те, кто поверил сказаниям о богатых монастырях и святых старцах, о мифическом «граде Беловодье», «Запретной Стране», «Стране Белых Вод и Высоких Гор», «Стране Светлых Духов», «Стране Живого Огня», «Стране Живых Богов», «Стране Чудес»... Русь двинулась на Восток...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0208470 от 8 августа 2015 в 19:47
Рег.№ 0208470 от 8 августа 2015 в 19:47
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0477 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!