ЖУРНАЛИСТСКИЕ ПОКЛЯПОСТИ (А вот был ещё случай…)

21 ноября 2023 — Павел А. Маленёв

ЖУРНАЛИСТСКИЕ ПОКЛЯПОСТИ

(А вот был ещё случай…)

Как я попал на гауптвахту

В начале 60-х годов, с образованием 7 классов, я служил в ракетных войсках. Числился на должности писаря, но все три с половиной года выполнял в части обязанности заведующего клубом (фактически на этой должности был капитан), художника-оформителя, киномеханика, механика радиоузла и фотографа. Одновременно пытался сочинять очерки о сослуживцах для большой газеты военного округа.

И вот однажды по какой-то причине в части разразился скандал: «Почему блатной Маленёв не ходит в наряд как другие?». И тут же меня отправили первый раз в наряд – охранять снятые с вооружения пушки, которые были заменены зенитными ракетами. (Такой ракетой майор Воронов сбил американского шпиона Пауэрса).

Пушки были закрыты парусиновыми тентами, на которых можно было лежать как в гамаке. Я и лёг. А проснулся, когда мой карабин Симонова оказался уже в руках у разводящего.

Отправили меня на 10 суток «на губу». Потом пришло письмо из окружной газеты: «За проявленный проступок Вы лишаетесь права печататься в нашей боевой газете».

Однако с гауптвахты меня освободили через три дня. Оказалось, вот что… Уже на носу был праздник Великого Октября, и необходимо было написать лозунги; воинская часть оставалась без радиопропаганды, так как некому было обслуживать радиоузел (включать трансляцию в 6 утра), да и клуб оставался на замке, и солдатам негде было посмотреть кино и поиграть в биллиард. К тому же на высокой сопке задержали какого-то человека с фотоаппаратом, и нужно было срочно проявить плёнку (так и оказалось потом: была сфотографирована наша ракетная часть).

Таким образом, я вернулся к своим прежним обязанностям, без нарядов. И между делом выполнил просьбу командира части (его любимое выражение на построениях было: «Буду выжигать калёным железом!») – сделал копию с картины какого-то средневекового голландца – натюрморт с дичью и лимонами (уж не помню). И дали мне лычку ефрейтора и отпуск домой.

Через два месяца редактор газеты прислал мне письмо с заданием – написать о марш-броске ракетчиков нашей части в пустыню Гоби (это было время Карибского кризиса).

МГУ-1967

Когда я «итожил то, что прожил», разбирая свой бумажный архив, то наткнулся на записи, которые сделал, находясь в 1967 году в МГУ на вступительных экзаменах факультета журналистики после прохождения творческого конкурса. В то время у меня в глазах цвела молодость, но я уже начинал придерживаться правила записывать всё, что могло бы пригодиться в моей будущей профессии. Привожу здесь эти записи, сделанные на отдельных листочках из записной книжки, прежде чем похерить старые бумажки. (Если Михалков постоянно сам себя цитирует, то в данном случае мне без этого тоже не обойтись).

«Со всей страны съехались в МГУ пацаны и девчонки, чтобы запросто выучиться на желаемом факультете». «Нас, «журналистов», сразу бесплатно поселили в общежитие, где-то выше 12-го этажа главного корпуса». «Когда едешь на скоростном лифте вверх – сердце замирает как на качелях или на карусели». «Мода в Москве – такого не увидишь у нас в провинции: самые смелые девчонки ходят в юбочках на четверть выше колен». «Только здесь увидел появляющиеся в стране цветные шариковые ручки, пока только импортные».

«Я коплю деньги на «Яву» и после сочинения съездил на Полянку в антикварный магазин продать 2 старинные иконы новгородского письма (старинные настолько, что с шипами не по торцам, а ещё по задней стенке доски). Приёмщик предложил за обе иконы … 65 рублей. Я знал, что они стоят больше тысячи и ушёл. Но тут же, во дворе, ко мне подошёл парень в узких брюках и в пёстром шёлковом кашне: «Покажи!», - сказал он, кивая на мой портфель. И я, поняв, что в антикваре специально заведена эта хитрая система, отдал иконы перекупщику за 160 рублей, лишь несколько приблизив себе покупку мотоцикла».

«Лифты и доски в коридорах МГУ заполнены интересными объявлениями студентов и абитуриентов. Вот некоторые (в которых я опустил адреса и телефоны): «Меняю магнитофон «Грюндиг» (лучший в мире, отмечаю я) на двухцилиндровый мотоцикл «Ява»; «Продаю раздевающуюся шариковую ручку»; «Физмат, езжайте в Сокольники -- открылась американская выставка связи, всем посетителям дают по значку»; «Записи Окуджавы на Высоцкого»; «Девочки, бельё La Perla – на блайзер из «Берёзки»; «Дюма на Мопассана»…

И я до сих пор помню и коридоры МГУ с тёплой малиной подкрашенных губ модных девчонок 1967 года, и падающие в небо этажи здания университета.

«Товарищ» Геродот

Со мной на факультете журналистики учился по квоте «малых национальностей» принятый без экзаменов Виктор Шимакоев. Мы сдаём зачёт по античной литературе.

А надо сказать, что преподавательница элементарно ловила тех студентов, которые не читали произведение, а ограничивались информацией из учебника, в котором приводилось лишь краткое содержание произведений.

Шимакоеву достался «Горшок» Тита Макция Плавта. Он вяло отвечает, как прочитал в учебнике. Преподавательница прерывает его несвязный монолог вопросом:

- А куда дел бедняк Эвклион горшок с золотом?

Ну, у этого студента была своя логика: коль это горшок, то где же ему быть?

- Печкам ставил, - немного подумав, ответил Шимакоев, как всегда, плохо выговаривая русские слова.

- Да не в печку ставил! – вздыхает «античница». – А в роще под деревом закопал!

В другой раз преподавательница поймала его на античной истории:

- Кого называют «отцом истории», жившим в древней Греции?

В то время в партийном обиходе, где и работал Шимакоев, употреблялось исключительно слово "товарищ". И сейчас он натурально трёт лоб и так задумчиво произносит:

- Я забыл фамилиЕ этот товарищ.

- Геродот – фамилия этого то-ва-а-ри-ща! – со скрытой иронией, как умеют только умные женщины, говорит преподавательница, нарочито растягивая слова.

Группа хохочет, но Шимакоев не понимает, почему все смеются, и морщит лоб.

Доярка «испрокудилась»

В середине 60-х годов в редакции районно-городской (город древнее Москвы) газеты работал фотокорреспондент Н.С. А поскольку в ту пору раздрыганную «Победу» выдавали сельхоз-корреспондентам и фотокору на поездку по бездорожьям в колхозы раз-два в месяц, то Н.С. делал в колхозах фотографии на большой запас. И когда нужно было ставить фотоснимок в очередной номер, фотокор садился к телефону и вызванивал нужный колхоз. Всегда неизменным был при этом его вопрос: «Скажите, доярка N у вас ещё работает? Не испрокудилась ещё? Всё нормально, да?».

Но однажды Н.С. дозвониться до нужного адреса не смог (что-то случилось на линии) и на свой страх и риск отправил в номер газеты свой снимок без проверки с трафаретной подписью: доярка такая-то, надаивает столько-то от каждой коровы, общительна с подругами.

И надо же было такому случиться! На другой день звонят из данного колхоза и без подвоха благодарят редактора газеты: «Спасибо, что вы на 40-й день после смерти вспомнили нашу заслуженную доярку!».

«Е.Булычева»

В советское время в редакции горгазеты была установлена ставка гонорара за фотоснимок в 1 рубль. К окладу в 90 рублей рядового корреспондента или фотокора 10-30 рублей гонорара за месяц для фотокора это была неплохая прибавка.

Но в редакции была нездоровая конкуренция – штатного фотокора и нештатного - Евдокии Булычевой, жены зам. редактора - которая подписывалась под снимками как «Е.Булычева» (в действительности её фамилия была БулычЁва, но в то время буква «ё» в печати не употреблялась по вине Хрущёва). Штатного фотокора отжимали от публикаций и чаще ставили снимки «Е.Булычевой».

Пока я был нештатным корреспондентом, то наблюдал за данным положением «издаля». Но когда меня взяли в штат, то я, возмущённый несправедливостью по отношению к штатному фотокору, однажды произнёс её фамилию с присоединением первой буквы, то есть инициала «Е». Таким образом фамилия, начинающаяся с буквы «Е», стала очень неблагозвучной, отчего мужская часть сотрудников стала произносить фамилию «ЕБулычевой» с нескрываемым удовольствием.

Узнав об этом, жена зам. редактора стала подписываться под снимками по-другому: «Евд. Булычева».

Эх, «Вася»!

Однажды областной газете потребовалось уточнить для печати техническую деталь производства на одном крупном предприятии. Я звоню в приёмную, долго не берут трубку. Вдруг слышу в трубке:

- Да, Вася Мазов. Слушаю.

- Вася, ты кто? Мне нужен директор!

На том конце провода трубку бросили.

Оказалось, что фамилия директора была Васемазов, чего я тогда ещё не знал и на слух воспринял отзыв директора как раздельные имя и фамилию. Пришлось лично идти на предприятие и извиняться.

«Кадры решают всё!»

А в этой редакции многих, если не всех без исключения, журналистов обучал тонкостям профессии заместитель редактора Георгий Н., отдавший своей профессии и данной газете всю свою жизнь до самых седин. И, разумеется, он пользовался у нас абсолютным авторитетом и уважением.

Но однажды, без какого-либо объяснения, в редакции появился неизвестный человек. Редактор, походя, буркнул сотрудникам: «Назначен к нам заместителем редактора». Как же так? У нас никуда не делся Георгий Н. Но каждое утро новичок появлялся в редакции и молча притуливался сбоку моего стола. Формально получалось в редакции два заместителя редактора. Корреспондент партотдела нашей газеты принёс из горкома КПСС такое известие: этого новичка, бывшего в каком-то городе секретарём горкома партии, «прокатили» на выборах и теперь пристроили родного партийца к нам в редакцию. Ни один человек его у нас не принял.

Через неделю нашего учителя, профессионала, Георгия Н., десятки своих лет отдавшего газете со дня её основания, по-хамски уволили на том основании, что у него не было высшего образования (меня в начале журналистских шагов взяли в другой газете даже с семилеткой). Новый, непрофессионал, был с высшим образованием, но написать не умел самой простой заметки, и мне приходилось их переписывать заново. Недели через две, помня анекдот о юнге, которому велели наточить якорь, я ему по своей должности вежливо приказал: «Сходите, пожалуйста, в типографию и принесите линотип для очередного номера». Вернувшись, он смотрел на всех исподлобья; изрыгает мне: «Я вам запомню!».

Линотипа из типографии мне он так и не принёс, потому что линотип – это сложный громоздкий станок для отливки набора целыми металлическими строками, какими в ту пору пользовались все газеты без исключения. Об этом новый заместитель редактора не имел понятия.

Отомстить мне отставной партиец не успел, потому что меня через обком партии тогда же пригласили на работу в другую область.

«Тады алё!»

Время 16-45. Время ещё рабочее, и я надеюсь уточнить одну деталь, чтобы с утра отправить исправленный материал в очередной номер. Звоню в очень важное учреждение. Отвечает женщина скороговоркой «Никого нет!» и кладёт трубку.

Раз уж никого нет, ещё в рабочее время, то я звоню снова, чтобы предупредить о необходимости утреннего звонка, но слышу всё то же и не успеваю вставить слово.

Тогда я кручу диск телефона в третий раз и, чтобы опередить женщину, мгновенно выпаливаю: «Это из редакции газеты!». И вдруг слышу в ответ: «Из газеты-ы? А-а-а… Ну, тады алё, тады алё». После этого дежурная или уборщица меня выслушала и записала, что требовалось газете.

«Балалайка» или «Мандолина»?

Меня уже в редакции предупреждали: «Третий секретарь горкома (по идеологии) на тебя года два зуб держит за то, что ты её балалайкой называешь!». (Кто-то уже доложил. Но, действительно, нельзя же в редакции проводить беседы по калькам выступлений, предназначенных для производственных коллективов. Вот у меня и вырвалось однажды – «Мандолина!», но кто-то перепутал с балалайкой).

И вот, видимо, срок подошёл – канун XXVII съезда КПСС. К нам пришла она, Александра Васильевна, рассказать, что это такое. И начала снова примитивно, примерно такими же словами, как говорил персонаж Пуговкина 15-суточному алкоголику в известной кинокомедии о Шурике: «Когда космические корабли бороздят…». Когда я отвлёкся и перевёл взгляд на статью, которую держал в руках, чтобы выправить и отдать в набор, партсекретарша уязвила:

- У вас тут только Маленёв всё знает о партсъезде. Может, Вы нам и споёте, Павел Артемьевич, если я балалайка!», - вырвалось у неё, видимо, накипевшее.

Я отнекиваться не стал, только уточнил:

- Я не говорил, «балалайка». Кто-то переврал. Я сказал «мандолина».

После этих моих слов Александра Васильевна вспыхнула, не закончив доклад, закрыла папку и молча вышла. Надо отдать ей должное: я не замечал преследований с её стороны. Но, возможно, потому что должность, которую я занимал, может занять не каждый пишущий журналист, а с многолетней специфической практикой.

Журналиста подвёл Генсек Компартии США

Однажды один из крупнейших в Советском Союзе заводов, численностью работающих более 30 тысяч, посетил Генеральный секретарь Коммунистической партии США (CPUSA) Гэс Холл. Редактором газеты, издававшейся на данном заводе, был мой хороший знакомый А.И.

Во время вёрстки газетного сообщения о важном для коллектива завода событии в типографском наборе одна отлитая металлическая строка со словом «Холл» у метранпажа потерялась. К сожалению, она оказалась концевой! И текст заканчивался в опубликованной информации словом «Гес» (в то время эта фамилия писалась как через «е», так и через «э»). И у многих читателей непроизвольно возникала ассоциация с кровавым соратником Гитлера Рудольфом Гессом. Скандал!

Журналиста спас от раздачи высокопоставленный знакомый партийный работник.

Докторская диссертация

Когда-то давно я написал диссертацию для своей знакомой, готовившейся получить в аспирантуре гуманитарного вуза степень кандидата наук. В данной работе я добавил в качестве непреложного факта некоторую о т с е б я т и н у с придуманной ссылкой на «источник». Однако данную диссертацию у моей знакомой слямзил её руководитель и… защитил свою докторскую диссертацию, использовав её-моё творение как главы собственной работы!

И живёт, и здравствует этот «доктор наук» сегодня и учит студентов правилам жизни. Жаль, что я не написал там что-нибудь о потоках нейтрино в прямой кишке.

Как журналиста украли

Нормальный был журналист в этом старинном городе, на правом берегу Волги, – заведующий промышленным отделом газеты В.Н. Молодой, полный. Он не мог прожить без стакана ни одного дня. И бзик у него был такой: выпивал не днём. Покупал четвертинку водки на ночь, ночью вставал и выпивал.

Тут необходимо сказать, что в городе был полузаброшенный, запущенный парк, в котором с давних, ещё послевоенных, времён стояли огромные, высоченные, гипсовые изваяния женщин в купальниках и с вёслами.

Однажды мы пришли на работу, а В.Н. нет. Вскоре звонят к нам в редакцию из одного медицинского учреждения и просят прийти к ним родственников В.Н. Поясняют: «Журналист В.Н. в 4 часа утра влез на женщину с веслом и полчаса, как муэдзин на минарете мечети, оглашал город протяжным криком «Меня украли!».

Как оказалось, его смогли снять с плеча гипсовой бабы только пожарники с помощью своей лестницы, а как он забрался туда сам при своей тучной комплекции – осталось загадкой даже для пожарников.

Преподаватель-эрудит платного вуза

В поганых 90-х годах, когда коммерческие «вузы» чохом открывали даже на базе ПТУ, я в оккупированном Украиной Крыму оказался в студенческой аудитории одного лицензионного (!) коммерческого вуза по делам оппозиционной пророссийской газеты. Я присел в уголке за спинами ребят, а преподаватель, лет пятидесяти, начал лекцию на гуманитарную тему.

Теоретический уровень лекции, а также манера речи, логика и вообще красноречие коммерческого преподавателя сразили меня наповал. И я сделал для себя запись, чтобы этот шедевр не пропал.

Ниже привожу избранные места из речи этого преподавателя платного вуза без комментариев.

«Не помню, в каком году вышла брошюра, – я забыл, как она называется…».

«Вы извините меня за выражение, правда, я не знаю, как это сказать…».

«Есть какая-то пословица, в которой об этом говорится…».

«Вот муравей видит, кажется, 8 цветов, а мы видим всего… м-м-м… сколько мы видим?».

«Знаете, есть какая песня? Напомните мне слова!».

«Года три назад, не помню где, была заметка какого-то англичанина…»

«Жена мне говорит: «Чтобы ты знал, сколько ты километров проходишь в день, давай, я тебе повешу на шею… этот… как он называется?».

«Вы не возражаете с вашими вопросами?».

(Рис. из свободного доступа).