ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ.

«Кто не жил в восемнадцатом веке,
Тот не жил вообще».

Шарль Морис Талейран-Перигор.



ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ.


        Не зря князь-дипломат  так грустил о том времени. У каждого из нас был свой восемнадцатый век. Век романтического восприятия окружающего мира, век, где чувство все, а прочие пустячные расчеты – суета и ловля ветра.
        Но на смену восемнадцатому столетию, как известно, приходит девятнадцатое. Время «трезвого» взгляда на жизнь, когда мы все пытаемся определить числом и мерой. Затем, двадцатое – время неприкрытого эгоизма и разрушения во имя себя любимого. Все кончается более чем печально. Наступает век двадцать первый.  «Измы» исчезают. Остается лишь одна неутолимая жажда, жажда денег.
         Теперь поняли, откуда берутся наши беды?
         Если все еще полагаете, что от недостатка презренного металла, то смею уверить, вы безнадежны.
         Если же, подобно Морису Талейрану сожалеете о времени, когда игра воображения была сильнее доводов логики, а сиюминутное удовольствие важнее посНтоянного минуса на банковском счете: от вас можно ожидать, хоть какого-нибудь взаимопонимания.
          Но, а коли, не имеете даже счета в банке. И ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ остаетесь, верны идеалам прошлого. Вы наш человек. Эта история для вас.


НЕ КРАДИ МЛАДЕНЦЕВ В ПОЛНОЛУНИЕ.

          Оно и понятно, романтиком становится тот, кто способен узреть красоту во всех ее проявлениях. Мой приятель Виталик и я могли часами любоваться витриной табачных киосков. Каждый из нас только отпраздновал свою четвертую годовщину. Шел 1951 год. И иных красот в столице нашей родины мы не еще видели. Родители строго настрого запретили покидать пределы песочницы. А что можно было увидеть оттуда? Только ларек, торгующий табачными изделиями
          Вот они и завладели нашим вниманием. Виталику больше нравились  пачки папирос «Беломорканал», мне «Север». Других в ассортименте просто не было. Еще, сознаюсь, там продавали спички. Но на них нам даже смотреть не рекомендовали.
           Запреты запретами, но у нас и своя голова на плечах. Позади песочницы мы вырыли тайник, где и прятали все, что удавалось найти рядом с табачным ларьком. Несколько месяцев спустя, наши запасы сравнялись, и появилась своя клиентура.
             Дяди с потрепанной внешностью и очень красивые, раскрашенные в разные цвета, тети, предпочитали брать товар у нас, а не у крикливой грубиянки, продавщицы киоска. Тем более что продавщица часто отсутствовала, по причине какой-то хронической болезни, именуемой непонятным нам словом «запой». Мы же с десяти утра до четырех дня всегда на посту. Наши цены были ниже, а постоянным посетителям даже открыли кредит. 
            Уважение праздно слоняющейся публики росло с каждым днем. А когда Виталик случайно набрел на погреб, в котором скандалистка-конкурентка хранила неучтенный товар, мы превратились, чуть ли не в крестных отцов нашего микрорайона.  Понятно, тогда и слов-то таких не знали. Но много лет спустя, посмотрев фильм Копполы, я таки обнаружил несомненное сходство.
           Впрочем, в те времена, мне это больше напоминало случай с Алладином. Помните арабскую сказку из «Тысяча и одной ночи». «Сезам откройся!» И перед вами распахивался вход в пещеру, забитую до отказа изделиями табачной фабрики «Ява», ящиками с водкой «Белая головка» и сладкого вина «Кюрдамир».
            Какие уж там спички! Нам стоило только глазом моргнуть. И со склада сантехники в домоуправлении исчезал весь дефицит. А тогда дефицитом было все. Родители недоумевали, почему только в нашей коммунальной квартире, единственной во всем доме, установили огромную ванну, а в соседнем гастрономе продавцы постоянно пытались себя обвесить и всучить им два килограмма мяса вместо одного.
            В нашем садике, около песочницы, дежурили два здоровенных добровольца-мордоворота, только вернувшихся с зоны. Чтоб мальцов не обижали.
            Это сегодня безумные родители носятся со своими чадами по разным там кружкам, пытаясь развить их способности. Мы же получали все знания, не сходя с места. И учителя наши знали жизнь не в пример лучше современных очкариков - педагогов. В те времена меньше десяти лет лагерей не давали.
           Впрочем, была и интеллигенция. Как сейчас помню, один опальный балетмейстер Большого театра, пытался научить нас классическим танцам. Но морально здоровая часть окружения не одобрила подобного разврата и велела ему больше не появляться во дворе у песочницы.
           Против спорта никто не возражал. Нужная в жизни вещь. Поэтому тренера по боксу посещали нас каждый день. Вы спросите, где он взял спортивный инвентарь? А зачем нам эти ринги и груши. Просто охранники становились на колени, а мы, легко передвигаясь и вальсируя вокруг, наносили удары по их физиономиям, чем и заслуживали всеобщие одобрительные крики толпы.
          Популярность портит всех. Что уж там говорить о младенцах четырех лет отроду. Деньги, вино и даже табак сделали свое дело. Ну, деньги мы тратили на расширение дела. Злополучный ларек снес бульдозер вызванный и оплаченный нами. Продавщицу отправили лечиться от алкоголизма. Все столичные вино-водочные и табачные фабрики на перебой предлагали свою неучтенную продукцию. Беда в том, что Виталик попробовал портвейн, и он ему очень понравился. Я же пристрастился к папиросам. Ну, конечно, не к «Беломорканал» или «Север». Мне поставляли в специальной красивой коробочке «Герцеговину Флор». Вы, наверное, помните, кто еще получал их в такой же упаковке.
            Однако наступило лето. И родители решили скрыться от городского шума и духоты на даче в Кратово. Все отговорки и протесты, понятно, во внимание не принимались. Детям нужен свежий воздух! И точка. Поди, объясни им, что народу нашего микрорайона и его окрестностей не менее необходимы вино и табак. 
          Как сейчас помню, этот переезд. Колонна грузовиков пересекла границу города Москвы. На головной машине находился весь нехитрый            
скарб дачников: чемоданы, торшеры и патефон. Зато остальные перевозили наглухо запечатанные контейнеры. «Похоже, войсковая часть производит передислокацию»,- решили отцы наших семейств.
           Отдых, он понятно нужен всем. И после многотрудной московской деятельности. Городских запретов: от песочницы ни шагу. Нам предстояла вольная жизнь в лесу. Птицы, белки, жуки, рыбалка, купание в речке…переговоры с поставщиками, борьба с конкурентами. Знаете ли, дело есть дело.
             Проблема состояла в том, что теперь мы целый день были на глазах у пап и мам. Ну, понятно, скрыть нашу деятельность не представляло большого труда. Еще в Москве натренировались. А вот пагубные привычки - это совсем другое дело. Как избавиться от запаха табака и спиртного, когда родители постоянно под боком. И ни один из наших учителей не мог нам в этом помочь. Они и не пытались его скрыть. Мускатный орех и жевательный табак, скорее подчеркивали те ароматы, которые успевали выветриться в московском дворе, пока родители были на работе.
            И тут нам повезло. Старое, забытое народное средство, подсказанное местной знахаркой, решило и эту проблему. Причем решило настолько кардинально, что отбило не только запахи, но и сами вредные привычки. Соль. Простая поваренная соль.
             Рецепт прост. Насыпьте ее по гуще  на зубы и язык, подержите час, за тем прополощите рот и насыпьте снова. И так в течение всего дня. Уверяю, все снимет как рукой. Попробуйте на своих детях, даже если эти самые дети уже обзавелись собственными семьями. Желание пить, курить, скандалить и сквернословить  отпадет  у них само собой.
             Правда, на путь исправления нас подвигла не только соль. Но и другое, я бы сказал знаковое, событие, происшедшее чуть раньше. По Кратово разнесся слух: на отдых в поселок приехали какие-то богатые деляги. Естественно, местный криминалитет вознамерился, по их собственному выражению, пощипать жирных столичных птиц. Откуда им было знать, что птицы и не птицы вовсе, а цыплята. Решили похитить детей, то есть меня и Виталика. И вот лунной ночью они забрались на террасу дачи. Схватили нас в охапку и понесли в лес.
             Долго ли коротко несли, не знаю. Решили отдохнуть. Мы проснулись. Виталик полез за заначкой и стаканом, я же просто вынул пачку «Герцеговины Флор» и закурил. Похититель учуяли запах спиртного и табачного дыма. Не поняли. Принюхались. Зажгли фонари…. Перед ними сидели два младенца. Один потягивал из стакана портвейн, другой попыхивал папироской. Времена, знаете ли, были не те. Народ еще  не окончательно деградировал, чтобы воспринимать увиденное, как нечто обыденное. Светила полная Луна, нагоняя еще больше ужаса на злоумышленников, за деревьями вставали непонятные тени.
              ««Беломорканал» не желаете?»- спросил я их не детским прокуренным голосом.   Нет, они не желали ни папиросы «Беломорканал», ни даже разделить с Виталиком недопитую бутылку «Кюрдамир». Все, что им было нужно, - это две пары новых сухих брюк. Потому, что даже в состоянии комы человек, хоть и обездвижен, но иногда способен чувствовать и переживать. Мокрые же штаны определенно не в состоянии вызывать у него положительных эмоций.    
          Между тем, в Москве назревал большой скандал. Табачного ларька не стало. Мы отдыхали в Кратово. А народ без спиртного и курева страдал. В довершение всех бед продавщица-склочница окончила курс лечения и вернулась к месту работы.
          Что же она увидела? Чистый, убранный садик, аккуратно постриженные газоны, трезвых и бесконечно скучающих клиентов. На месте же ее киоска красовалась  цветочная клумба. Эстетка и гигиена – это то, к чему нас приучили еще с ясельного возраста.
           Короче, исчезла государственная собственность. Вы, наверное, смотрели  фильм «Место встречи изменить нельзя». Помните, как Владимир Высоцкий, под именем Глеба Жеглова, боролся с бандой «Черная Кошка», грабившей продовольственные магазины. Вот вам и доказательство. Все происходило именно так, как описано у братьев Вайнеров. Только про клумбу они, почему-то забыли упомянуть. Красиво все-таки.
          Началось следствие. Тут же вскрылись истории с поставками неучтенных товаров. А главное то, что коробочки «Герцеговины Флор», изготовлявшиеся по специальному заказу сами знаете кого, уходили налево, то есть мне. Следы вели в поселок Кратово и обрывались у самой нашей дачи.
           Круглосуточное наружное наблюдение не дало никаких результатов. Обычные дачники. Точнее не совсем обычные. Наши папы тоже работали в Министерстве внутренних дел и занимались ответственейшим делом на  стройках века. Участвовали в создании водохранилищ. И очень нуждались в рабочих руках. Не пили и не курили.
            Сшить дело для органов правопорядка тех лет не составляло труда. Но подобные, ни чем не подтвержденные, обвинения против своих же товарищей могли выйти им боком. Поди, разбери, что сегодня (в смысле тогда) важнее для генеральной линии партии. Борьба с хищением социалистической собственности. Или реализация планов Вождя по преобразованию природы. Так и сам можешь быстро стать вредителем и отправиться на свершение трудовых подвигов.
            Но самое ужасное для следователей состояло в том, что все обвиняемые единодушно указывали пальцами на нас с Виталиком, как на главных организаторов и вдохновителей преступления. Добро бы было нам лет двенадцать – четырнадцать. И статья уже имелась. И опыт работы. Так сказать, судебные прецеденты. Но четыре года! Извините, даже если представить, что это правда, то, как положить такие результаты на стол начальника. Объясняй потом, доказывай, все равно посчитает за провокацию или интригу, единственная цель которой занять его место.
            Оставался один выход. Припугнуть продавщицу ларька, чтобы молчала. Киоск ей как-нибудь вернут. А все затраты покроют за счет реализации неучтенной продукции. Только вот кто реализовывать будет?
Опять все взоры обратились в нашу сторону. Но дети есть дети. После ночного похищения, компрессов из соли, нам все это стало неинтересно.
Песочница, куличики, игра  в «подкидного дурака» и «пьяницу» завладели нашим вниманием. Поэтому на предложение снова взяться за былое, мы и ответили по-детски. Посмотрели на дядей в форме чистыми, невинными, ничего непонимающими глазками.
             А что, собственно, они от нас могли ожидать? Делиться доходами, работать под неусыпным контролем милиции на благо этой противной конкурентки? Ишь, чего задумали! Уже тогда мы усвоили главный закон рыночной экономики. ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ – ВОЛК!!! А волк, сами знаете, никогда не пользовался у детей симпатиями. Помните, что этот паршивец натворил с Красной шапочкой, тремя поросятами и семью козлятами. Вот и мы не хотели верить сладкоголосым трелям следователей. Тем более что в темном лесу под Кратово у нас уже были припрятаны кое-какие средства на будущее. И стерегли их …, правильно, те самые дяди, чья затея с похищением имела такой неожиданный финал.
            

ЛЮБОВЬ И СИНАЙСКАЯ КОМПАНИЯ.

           Лидер, знаете ли, он всегда лидер. И самое обидное для него, когда кто-то другой пытается это оспорить. И этими другими стали для меня и Виталика учителя в школе. Там, у песочницы, мы привыкли к беспрекословному подчинению наших наставников. Знания знаниями, но повышать голос или угрожать вызовом родителей в школу…. Это что ж за базар? Против всех понятий!
          Но что могут одиночки против целого коллектива, педагогического коллектива. Наши прежние учителя так нам и объяснили. Не рыпайтесь, мол.
Вот под Воркутой, например, был аналогичный случай. Так закатали, как миленьких, никто потом и концов не нашел. Сгинули  ребята в тундре.
         Мы смирились. Поверьте, не просто это было. Единственно, кто скрашивал унылую школьную действительность и уроки чистописания, так это женщин…, простите девочки  из класса.
         Виталик, так тот просто терял рассудок на уроках. Я же держал себя в руках и писал любовные послания. Изливал в них всю свою душу. Тонко подмечал достоинства каждого объекта мои дневных грез. Чтобы не запутаться пришлось поделить класс на три равные части и рассылать письма в строгой последовательности.  На уроке арифметики три письма налево. Рыженькой, той с белесыми волосами и чернявенькой с косой. Урок чтения позволял охватить уже пять – шесть учениц справа и в центре. Во время диктанта, сами понимаете, не пофлиртуешь. Физкультура – тоже пустой номер. А вот, когда класс писал сочинение на заданную тему, здесь уж возникал такой простор для действий, только держись.
         Девочки реагировали на мои признания и предложения примерно одинаково. Они заставляли их краснеть, но не от стыда, а от удовольствия. Подметные же письма Виталика не вызывали ничего, кроме возмущения и протеста. Что мог предложить им человек, продолжавший баловаться портвейном «Гюльдамир»?
           Правда, мы оба не оценили проницательность наших педагогов.  Действительно, как  не обращать внимания, если женская половина класса поголовно не преуспевает в учебе, на уроках не внимательна, в глазах пустота, на лицах не переходящий пунцовый румянец. И, особенно, этот утробный смех, так не свойственный ученицам начальных классов.
          Родительские собрания стали чаще. В классе появились представители РОНО. За ними пришли ученые-психологи, чтобы исследовать этот странный феномен. Одна, еще совсем молодая аспирантка, с белокурыми локонами и огромными голубыми глазами, так поразила мое воображение, что, не вылезая из-за парты, я нацарапал письмецо и ей.  Прочитав его, она вспыхнула, как спичка, и выбежала из класса. Ее коллеги забеспокоились. Надо же, как сильно поле психологического взаимодействия, все-таки существует сфера разума. О, ноосфера, о Пьер Тейяр де Шарден. И доказательство тому – поведение этой юной девушки.
         Конечно, я еще не постиг высот психологической науки, но моей способности ввернуть комплимент даме любого возраста и обличия мог позавидовать любой гусар-волокита прошлого, девятнадцатого века.
Вот и ввернул. Послал очередное письмо представительнице Районного Отдела Народного Образования.
          Грузная дама лет сорока пяти с окрашенными хной волосами развернула запискФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ НАВСЕГДА.

у, прочла. Не поняла, снова перечитала, стала пунцовой, как свекла. Затем развернулась и залепила пощечину, сидевшему рядом старенькому профессору. Тот слегка покачнулся, но продолжал дремать. Взбешенная фурия поняла, что ошиблась. Но в классе, кроме него, не было ни одного взрослого мужчины. Кто, кто же так мог посмеяться над бедной, несчастной женщиной? И тут ее профессиональный взгляд приковали детские каракули. Вы уже знаете, мое отношение к урокам чистописания.
           Класс подняли, как по боевой тревоге. И оскорбленная дама трубным голосом возвестила: тот, кто написал эту мерзость, должен немедленно,  признаться, сам. Иначе…. И неоконченная фраза оставляла нам полный простор для фантазии на тему о том, что может произойти в противном случае, с виновником и  его укрывателями.
            Женская душа – потемки. Хотя, конечно, это совсем не та темная комната, о которой поведал миру великий Кофуций. Напротив, копаться в ней одно сплошное удовольствие. Глядишь и наткнешься на что-нибудь приятное. Вот и в этот памятный день, когда я уже принял решение пожертвовать собой во имя спасения класса и собирался покаяться, все мои соученицы резко обернулись в сторону Виталика и, не скрывая напускной гнев, указали на него. Достал-таки он их своими предложениями.
         Все мои старания стать плечом к плечу с изобличенным виновником и разделить его участь оказались тщетны. Почти тщетны, не полностью, не до конца…. Уж, и не знаю, как оценить то чувство удовлетворения и гордости, которое светилось во взгляде каждого педагога, обращенном ко мне. Ведь не зря потрачено столько сил, есть, и светлые моменты в этой не простой жизни.
Вот маленький мальчик, невинное дитя. А ведь и ему не чужды благородные порывы, чувство локтя, дружбы, взаимовыручки.
        О чем говорили взгляды одноклассниц… распространяться не стоит. Ясно было одно. Они с благосклонностью воспримут мои дальнейшие упражнения в русской словесности. При условии, что душевные излияния будут адресованы им, а не этой старухе-аспирантке.
        С Виталиком все обстояло, гораздо хуже. Дома отец выпорол его офицерским ремнем. Меня же родители в это время угощали пирожными. Заслужил. Из школы его исключили на три дня. Была в то время такая превентивная мера наказания. За тем он публично каялся на каждом собрании октябрят, бил себя в грудь и обещал, что с этим бабьем, простите женским полом, больше не будет иметь ни каких дел.  Случись это в наше время, он наверняка бы сменил бы свою сексуальную ориентацию. Но, увы, и ах, в 1956 году о такой возможности никто даже не подозревал.
         Спасли моего бедного друга, израильские агрессоры. Если кто и не помнит, сообщаю: сразу после того памятного инцидента, а может и под его влиянием, президент Египта Абдель Гамаль Насер закрыл проход кораблей по Суэцкому каналу. В ответ на это Франция, Англия и Израиль сильно осерчали и послали свои войска на Синайский полуостров. Разобраться.
        Если принять мою версию конфликта, то три державы выступили в поддержку Виталика, а Египет, СССР и даже США на стороне РОНО и примкнувшего к нему педагогического состава нашей школы. Силы были неравные. Тем более что от Виталика требовали  предать своих союзников и публично отречься от них.  Его вывели на сцену актового зала школы, дали бумажку. Оставалось лишь произнести анафему в адрес англо-франко-израильских оккупантов.
         Но мой друг был не из тех, кого так просто склонить к измене и заставить отречься от своих слов. Ведь он, как любил, так и продолжал любить портвейн «Гюльдамир», как обещал не знаться с бабьем, так и игнорировал все колкости, сыпавшиеся на него со стороны одноклассниц.
       Короче, он постоял на сцене, помялся, произнес что-то невразумительное по поводу Суэцкого канала. Но учителя не отставали и требовали более четкой и твердой позиции. Зря они так измывались над ребенком. В конце концов, Виталик выпрямился, гордо поднял голову и произнес. Ему, лично, весь этот конфликт, по фигу.  Но обидно, что все так усердно защищают  евреев из Египта. По делом им. И, что он, как только вырастет, запишется в добровольцы и поедет воевать против этого жида, Абделя Насера. Педсостав понял: перестарались. Упорство в воспитании не всегда благо.
        Для меня же антисемитизм друга стал полной неожиданностью. Я-то, как раз наоборот, очень жалел несчастных египтян. Хоть и евреи, а все равно люди. И наши отношения стали охладевать.

ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ НАВСЕГДА.

         Если Лев Николаевич Толстой написал трилогию "Детство", "Отрочество" и "Юность", то вовсе не значит, что и все должны ему в этом подражать. Кому интересны сегодня переживания юного графа? Вот и я подумал: нельзя же бесконечно мучить читателя нашими с Виталиком проблемами. Хотя из первых двух глав ясно: судьба так и не оставила нам шанса на безоблачное детство.
         Однако тема закрыта. Пусть историки копаются в прошлом. Пускай экономисты рассуждают о криминализации рыночных отношений в эпоху культа личности, преступных авторитетах того времени, как прототипах современных руководителей российского делового мира.
          Мы же последуем за Федором Михайловичем Достоевским. Вот, кто поможет нам сохранить веру в человека, и ни при каких обстоятельствах не изменить нашим идеалам. Вы помните его слова "о слезе ребенка".
Я нет, потому что так и не одолел ни один из романов этого автора до конца. А, если говорить правду, то и до середины.
         Короче, мне, для того, чтобы проникнуться уважением к великому писателю хватило лишь несколько первых страниц из одного (правда, не помню какого) произведения. Так и поведал в  школьном сочинении, что главное в этом романе – уважение к человеческой личности. И здесь не может быть двух мнений. А вот, роль алюминия... автор несколько преувеличил. Но он в этом не виноват: в царских гимназиях преподавали химию, хуже некуда. Потому-то великий Дмитрий Иванович Менделеев и создал для этих неучей свою периодическую таблицу, чтобы впредь не путались и не делали не обоснованных прогнозов.
          Преподавательница русского языка не смогла оценить мое творчество по достоинству. Она и в гуманитарии пошла, оттого что ничего не смыслила в естественных науках. Хотя и в своей области не достигла должных высот. Поэтому-то мои призывы к уважению личности так и остались без ответа. И у меня сложилось впечатление, что один из нас все-таки не до конца воспринял гуманизм Федора Михайловича.          
            Гуманизм гуманизмом, а женское сердце не камень. Разное понимание Достоевского, понятно, стало для нас не преодолимой преградой. Но откровенные признания, кого оставят безучастным? Вот и я, как-то увлекся и излил в очередном сочинении на вольную тему свои переживания довольно интимного свойства. Разумеется, о всякой там эротике и порнографии речь не шла. Ученик десятого класса в то время и бороду-то безнаказанно отрастить не мог.
            Случай на самом деле пустяшный. Познакомился во время летних каникул с одной турчанкой. Сами понимаете, южная ночь, плеск морской волны, танцплощадка, женская головка, обрамленная черными кудрями, и глаза…. Нет, не глаза, а  Г Л А З А!!! Вдвое больше, чем у той аспирантки. Жертвы ноосферы.
            Девушка оказалась местной. Воспитывалась в строгости, но впустую. У меня же все было с точностью до наоборот. После трех очень ранних, часов в пять утра, возвращений с танцев и шести подзатыльников, пришлось выбирать между возвращением в Москву и приезжими барышнями. Турецкий гамбит, альянс, эндшпиль исключались.
            Пережить позор оказалось нелегко. Но воображение и запоздалые чувства к безвозвратной утрате помогли оправдаться, если не в собственных глазах, то хотя бы в глазах преподавательницы литературы. Мой рассказ о событиях трех летних ночей, своей экспрессией и напором определенно превосходил все, что можно было почерпнуть из рекомендованного Министерством Просвещения для классного и внеклассного чтения. Разве что борьба Мцыри с леопардом могли отдаленно сравниться с ним. Да и то, накалом борьбы, а не переживаний. Говорят, учительница плакала, исправляя мои грамматические ошибки.   
          В следующий раз, когда классу предложили выбрать тему для сочинений, я с презрением отбросил мысль о всяких там Печориных и княжнах Мэри и продолжил свой душевный стриптиз. Увы, чувство меры изменило мне.
         Нет, описания южной ночи и кавказских гор сделали бы честь любому классику русской литературы. Даже, Николай Васильевич Гоголь, случись ему прочитать их, не стал бы так настаивать на включение в школьную программу своих славословий Днепру. Но то, что способна стерпеть и перенести природа, не по силам обычному человеку. А из второго сочинения выходило, как раз, на оборот. Единственно, над кем он, человек не властвовал, так это над самим собой.  Более того, у Гете Вертер сводил счеты с жизнью.  И такой финал вполне оправдывал поступок безутешного юноши. В моем сочинении герой, то есть я, оставался жив. Вот он, сидит перед вами. Хотя, по все правилам жанра, просто был обязан покончить с собой. Правила правилами. Да, как это сделать? Образ представал настолько живучим, что ни один из известных способов умерщвления казался, ни только, не применим, но и смехотворен.
        В конце сочинения звучал гимн любви, но это опять не то, о чем вы подумали. Гимн был написан белым стихом, но пропитан черной ненавистью ко всем сомневающимся в истинности моих чувств. А поскольку, с этими самыми чувствами случился перебор, то любой, прочитавший концовку, воспринимал ее не иначе, как угрозу в свой адрес. Вот и  учительница, утерев очередную слезу, испугалась. И вызвала родителей в школу. Наверное, решила выяснить, насколько их сын опасен в действительности.
        Стоит ли объяснять, на выпускном экзамене и при поступлении в университет из всех предложенных тем, я выбирал именно ту, где мог беспрепятственно излить душу и дать волю воображению, то есть сочинение на свободную тему.      

ДОЦЕНТ БАРУЛИНА.

         Поверьте, разыграться воображению было от чего. После краткого и безуспешного медицинского осмотра в военном комиссариате, меня признали годным к строевой службе. Военком лично поздравил с этим успехом медперсонал. И сообщил, обращаясь к будущему защитнику отчества, что ему (то есть мне) предстоят четыре года службы в Краснознаменном Советском подводном флоте.
          Четыре года вместо трех в сухопутных войсках, еще туда сюда. Но подводные лодки во все времена не редко отказывались всплывать на поверхность. И, учитывая, мою любовь к технике и везение (а в последние годы мне везло, как утопленнику) такое желание машины вовсе не представлялось исключительным.
            От того все известные человечеству добродетели, а именно, прилежание, усидчивость, любознательность и трудолюбие обрели для меня статус закона. Наконец-то, родители увидели мальчика, которого снова можно кормить пирожными, а не угощать подзатыльниками и угрозами. К их радости и огорчению военкома справедливость восторжествовала. Я  стал студентом.
           Это только в книгах случается счастливый конец.  В жизни лишь появляются новые проблемы. Главными из них стали общественные науки.
        Конечно, и специальные предметы тоже неоднократно ставили меня в неловкое положение. Вы знаете, как, по – научному, называется излучина реки? То-то же. А когда один геологический пласт налезает на другой…. Представляю, что вы подумали! Нет, нет и еще раз нет. В первом случае – меандр, во втором – шарьяж. Ну, а если вы всю ночь провели в разудалой компании, а экзамен утром? Если во рту не переходящая сухость, а в голове не реализованные комбинации игры в преферанс?  Вот и получается МАРЬЯЖ.
Для непонятливых, «дама» плюс  «король». С такими картами игру продолжать можно. И даже очень желательно. Но на экзамене по геологии, после подобной демонстрации разносторонности своих знаний, приходится ставить большой жирный крест.
          Но повторяю, история КПСС, марксистко-ленинская философия, политическая экономия и научный коммунизм были истинными бичами нашего студенческого бытия. Первым, самым жестоким испытанием стала для нас история Коммунистической Партии Советского Союза и ее преподаватель доцент Барулина.
          Женщина старого закала, большевик сталинского призыва, комсомолка тридцатых годов. Она яростно громила врагов народа в молодости, а, достигнув зрелости, стала выковывать из подрастающего поколения достойных продолжателей дела партии. Птицы прекращали петь при ее появлении в университетском парке, движение транспорта останавливалось, когда она переходила улицу, устаревшие лифты главного здания Московского Государственного университета переставали скрипеть и жаловаться на тяжелую судьбу и постоянно откладывающийся капитальный ремонт. Студентки, оповещенные заранее роковой тишиной, прятались в туалетах и судорожно смывали с лица косметику, одновременно сдирая с ногтей не поддающий лак. Студенты, поклонники группы «Битлз», хватались за ножницы и в спешном порядке срезали все, на что могла не одобрительно посмотреть эта железная леди.
          На ее лекции являлись все. Больные и немощные, пострадавшие в дорожно-транспортных происшествиях занимали место в проходах, где только и можно было отыскать место для носилок и капельниц. С первыми словами лектора зал переставал дышать.
           Свою первую и последнюю научную степень доцент Барулина получила за защиту диссертации, посвященной двадцати шести Бакинским комиссарам. Она так увлеклась этим научным исследованием, что умудрилась пропустить двадцатый съезд Коммунистической партии СССР. И все, что было сказано там о ее кумире, товарище Сталине, оставалось для нее тайной. Коллеги не решались раскрыть ей глаза. Ну, а остальные (птицы, постовые милиционеры, водители общественного транспорта, лифты и студенты) просто опасались открыть при ней рот. Но один раз, каждые полгода для студентов предоставлялась подобная возможность. И говорить часто приходилось больше, чем каждому из нас того хотелось. Зачеты и экзамены, знаете ли.
              А что необходимо для успешного прохождения подобной экзекуции. Знания! Правильно. Но откуда эти знания берутся? Понятно не из конспектов. А из «Краткого курса…», собственноручно написанного товарищем Сталиным,  и постоянно дополнявшегося им самим вплоть до начала Перестройки в СССР. Беда состояла в том, что не каждому студенту доставалось последнее, исправленное и дополненное издание. Размеры библиотеки оставались неизменными со дня постройки здания на Ленинских горах. Поэтому книги, конечно, обновлялись. А вот старые куда девать?
Под нож? Конечно, вместе с вами, если пожелаете.
          К моему появлению в университете количество старых экземпляров заметно преобладала над новыми.  А, если учесть, что в библиотеке я появлялся одним из последних, то вместо учебника мне доставался «первоисточник» этого самого «Краткого курса» 1939-1940 годов издания. Хотя он-то как раз и был наиболее близок, как по тону, так и по содержанию воззрениям  доцента Барулиной. 
         С другой стороны год издания не играл такой уж большой важности при моей подготовке к экзамену. Дальше первого съезда Российской Социал–Демократической партии в городе Минске, который состоялся в 1898 году, мне так и не посчастливилось продвинуться. В библиотеке и без драматических событий, описанных в учебнике всех времен и народов, хватало развлечений. И главными из них были последние новости с фронта, где шли непрекращающиеся бои между преподавателями и студентами. Потери росли с каждым днем. Если мелкие стычки по специальным предметам обычно заканчивались легкими ранениями, а иногда и братаниями межу конфликтующими сторонами, то танковые клинья, во главе которых шла наша преподавательница истории партии не оставляли надежды никому.
         И вот настал мой черед. Обвязаться гранатами, в смысле шпаргалками, и броситься на противника мне не дали. Обыскали перед входом и потребовали выложить на стол то, что не удалось найти при личном досмотре. Я вздохнул и вынул первое издание «Краткого Курса…». Даже и не спрашивайте откуда. Раритет поднял настроение у экзаменатора. Редкая вещица. Доцент Барулина осторожно взяла  в руки бесценную книгу, и глаза ее увлажнились, снисходительно полоснув меня взглядом, предложила вытащить билет.
           Не скажу, что я чувствовал себя уверено на этом ристалище. Но, решив, что семь бед один ответ, нервным движением выхватил одну из разложенных веером бумажек.  А отвечать я в буквальном смысле мог только по одной теме, о помянутом чуть выше  первом съезде РСДРП. 
           Судьба – злодейка. Мне достался не просто другой вопрос. В билете предлагалось рассказать историю о двадцати шести Бакинских комиссарах.
Отсчитайте ровно шесть абзацев вверх, чтобы лучше понять ту ситуацию, в которой я оказался. Ну, какие-то эпизоды из известного фильма я, конечно, помнил. Но разве можно сравнить мимолетные обрывочные впечатления и многолетний труд исследователя? Любое мое заявление и утверждение будут 
выглядеть смехотворными на фоне столь капитальных знаний.
           Знаете ли, наглость – не всегда порок. Отступать-то все равно некуда. И я начал вяло пересказывать сюжет фильма. Мол, героическое Бакинское правительство бежало от интервентов – англичан на четырнадцати кораблях…. Стоп! И тут меня осенило. Это что ж за правительство такое? Двадцать шесть министров!!!  Комиссар, в те времена, и министр сегодня одна и та же должность! В Баку-то тогда всего тысяч двести населения было. Вот бюрократия развели. А согласно закону Паркинсона, чиновники плодятся, что твои хомячки…. И англичане знали этот закон.
            Дальше, я шпарил без остановки. Посчитал, сколько человек могло работать под началом у каждого комиссара. Прикинул, во что это вылилось бы через десять, двадцать лет, аккурат к 1937-38 годам. Цифра получалась астрономическая. Фактически, все население Закавказской советской республики не смогло бы удовлетворить спрос на рабочую силу разросшихся к тому времени советских учреждений. Пришлось бы брать всех подряд и даже привлекать из других регионов. А многочисленные враги народа, а вредители и расхитители социалистической собственности? Все они стояли бы у руля власти! Выходило. Англичане сделали доброе дело. И помогли товарищу Сталину в борьбе с контрреволюцией. Может быть, они и сами не понимали этого. Но факты упрямая вещь. Британия спасла СССР от полного уничтожения уже тогда в 1918 году.
             Доцент Барулина слушала мои доводы с широко раскрытыми глазами. Нижняя челюсть ее отвисла и беспомощно болталась на потерявших способность сокращаться лицевых мышцах. Ее идеалы рушились на глазах. Зато вырисовывалась совершенно иная версия происшедшего. Товарищ Сталин знал о законе Паркинсона. И потому, скрепя сердцем, пожертвовал всем Бакинским руководством, да и руководящими кадрами других регионов во имя будущего. Правда, приходилось отречься от тех научных выводов, к которыми она пришла через годы стараний и лишений, через моральное уничтожение, своих оппонентов, через загубленные студенческие судьбы. Но настало время, и безвестный первокурсник открыл ей глаза….
          Торжество логики, здравого смысла и главное упорства, позволяющего ни при каких обстоятельства не изменять своим идеалам: стремлению к правде и справедливости - восторжествовало и в этот раз. Зачетная книжка студента с оценкой «отлично», поставленной ни кем-нибудь, а самой доцентом Барулиной до сих пор украшает стену моей комнаты и служит напоминанием потомству, моему потомству о славном продолжателе традиций Московского государственного университета.   
  

*   *   *


          Вы, понятно, не поверите всему, что я здесь порассказал. Зря. Все -правда. От первой до последней строки. Ну, а если где и вышел за рамки обыденности, так на то она и жизнь. Это только в неживой природе, да в финансах можно взвесить, измерить, подсчитать до последней копейки. Многим ли от этого стало лучше? Да, никому.
        А вот от моих записок, сочинений, открытий одна польза. Спросите продавщицу из табачного киоска, одноклассниц, учительницу русского языка и литературы, доцента Барулину, наконец. Ну, а если кто и продолжает сомневаться, так подождите, я вам - таки открою глаза. Дайте срок.                                                                                             

Другие произведения автора:

ТЫ МЕЧТАЕШЬ УБИТЬ ПОЭТА...(руководство)

ОТБЕРИТЕ У МЕНЯ ВСЕ И ЗАТКНИТЕ МНЕ РОТ.

Свобода, которую мы выбираем. ЧАСТЬ 3 и 4. Продолжение.