Коса и камень

Нет, даже не уговаривайте! Не успокаивайте меня. Я знаю, что поступил неправильно, и мне, как автору, от этого невообразимо стыдно. Ах, зачем же я давал когда-то клятву „литературному гиппократу" , что - только правду, правду и ничего кроме правды! Нет, поверьте - нет! Не должны были мои герои встретиться так. Все должно быть иначе. Она должна прийти в красивом обтягивающем платье, подчёркивающем её изящную красоту зрелой, но по-прежнему приятно-аппетитной женщины, едва-едва переступившей порог истинного - для тех кто понимает - бальзаковского совершенства. Он - в строгом тёмном костюме без галстука, но с расстёгнутой верхней пуговицей белой рубашки. Обязательно в лакированных остроносых туфлях, начищенных до блеска, как носит каждый уважающий себя мужчина в его родных краях. Немногословный, чуть застенчивый в обращении, с благородной проседью на вороных висках - именно такие мужчины ей - белокурой хохотушке, бойкой на язычок - всегда нравились.  В кафе или на дискотеке для тех, кому за тридцать - вот где непременно должно было состояться их романтическое свидание. Тогда да - симпатия, амурный флёр, конфеты и букеты. Они бы стали встречаться, гулять под ручку в парке и по набережной. Потом, вполне вероятно, съехались, поженились, в дополнение к своим прежним - его двум чернобровым джигитам и её лапушке-доченьке - нарожали бы кучу ребятишек. Ну хорошо, не кучу. Кучку. Дальше загадывать даже я не осмелюсь.

Да, все так бы и произошло. Так или примерно так. Если бы… если бы не одно но. Противный автор заартачился. Ни в какую не захотел хотя бы чуть-чуть приукрасить действительность.

Друзья мои, я не оправдываюсь, но, дабы вы представляли себе положение вещей, сознаюсь честно. Я боролся с собой. Я встал. Я сделал шаг. Я уже готов был бросить свеженаписанную рукопись в огонь - до того мне стало стыдно, но - вы не поверите! - отнюдь не стремление к правде отвело тогда мою руку. Лень, обыкновенная человеческая лень не позволила мне совершить акт вандализма. Как только я представил, что надо опять сидеть, мучить желудок и кофемашину бесконечным потоком терпкой горечи, натирать и без того красные глаза ещё пару бессонных ночей - мои благородные порывы улетучились разом. И я сказал своим героям: Да идите вы лесом! Разбирайтесь теперь сами. А я - спать!..

Надеюсь, вы простите меня. И не сердитесь - придётся уж вам выслушать, как же оно было на самом деле…

А на самом деле встретились они в Ростове, на рынке...

Если вы спросите меня - не в Великом ли Ростове - я вам отвечу так: безусловно, тот Ростов самый великий из всех русских городов, что пристроились слева и справа к самой вольной из всех русских рек - полноводному Дону.

А ещё тот Ростов - папа. И, хоть это не имеет ни малейшего касательства к нашей истории, не забуду остановиться на одном любопытном факте, чтобы раз и навсегда утихомирить исторических горе-спорщиков.

Какой же Рюрик славянин? - спрошу я у квасных патриотов.

Включите логику. Конечно же Рюрик швед! Разве могут быть сомнения?

Где доказательства? А вот же! Это ли не шведское „наследство"? Только взгляните на взаимоотношения наших городов-„родителей". Типичная ведь „шведская" семья.

Давайте возьмём Киев. Он - Мать городов русских. Он Мать - понимаете! Не понимаете? Ну как же! Очевидно же: мать - значит , главная в семье. Мать - это статус! Мать - это мать. К тому же, становится ясно даже пятикласснику: транссексуальность была известна с глубокой древности. Видимо, в роли отца Киев справлялся похуже, вот и пришлось переродиться в матери.

Ещё в той семье есть Одесса-мама и Ростов-папа. Давайте не будем задумываться о странной разнице в возрасте. Помните: интересоваться возрастом женщины - верх неприличия. Итого: папа, мама и ещё... мать непонятной гендерной принадлежности, видимо, просто бисексуальная. Видите - полная шведская гармония. А вы сомневались!

Почему наша история произошла в Ростове, а не, скажем, в той же Одессе или в Киеве? Чудаки! Это совсем просто. Киев - столица. Его солидному положению приличествуют лишь великие, помпезные и торжественные события. Одесса тоже столица. Одесса - столица юмора, если вы забыли. Была бы наша история сколь-нибудь смешной или хотя бы странной, она непременно случилась бы в Одессе.

Один лишь Ростов по пацански прост и конкретен. В Ростове не может быть никаких странностей. В Ростове всё ровно и по понятиям. Загадочные истории не для него. Не знаю как вы, а лично мне известна лишь одна странность, связанная с Ростовом. Раки. Знаменитые ростовские раки. Как что тут странного? Вы заметили сколько продаётся в Ростове раков? Это уму непостижимо! Столько раков не сможет уродить матушка-природа по всей необъятной России вместе взятой. Такое впечатление, что на ростовскую раковую промышленность работают все озера, реки и ручейки земного шара. А учитывая, что раки живут только в чистой воде, сомнения удваиваются. Нет, даже утраиваются, удесятеряются! Ведь в России не осталось чистых рек.

Ладно уж... Раз пошёл у нас сегодня такой уговор - правду-матку резать, так и быть, раскрою и этот секрет.

Все ростовские раки не настоящие. Их хитиновые скелеты выдуваются из пластиковых гранул в спеццехе игрушечной фабрики номер восемь, что на улице Тоннельной, сорок пять. Совсем будто голозадые пупсы, погремушки да забавные плавающие утята. А уж затем специально обученные люди ночи напролёт кулинарным шприцем загоняют под панцирь креветочный фарш.

Надеюсь, теперь с ростовскими странностями покончено навеки. Переходим к прозе жизни.

Итак, она звалась... нет, не Татьяной - Людмилой. А он - Руслан. Так совпало. К чему мне выдумывать? Клянусь, если бы у моих героев в паспортах значились другие имена, я бы так и написал.

Людмиле в жизни везло. Во всём. Умница, красавица, спортсменка и активистка, как сказали бы в её любимом кинофильме. Не повезло ей разве что со страной проживания и временем, в которое этой страны отцы-благодетели затеяли грандиозное переустройство. В размеренный и предсказуемый советский уклад вдруг вероломной „тевтонской свиньёй", жаждущей реванша за прошлый провал, со всего размаха вклинился рынок. Уклад, словно лёд на Чудском озере, не ждавший подвоха, затрещал и утопил надежды Людмилы на счастливую беззаботную жизнь в чёрных водах предательства и междоусобицы. Страна, вместо обещанного в скорейшем времени цветущего Эдема, кубарем покатилась в тартарары.

Запивший было от беспросветности и безденежья муж вдруг пить бросил, но не вернулся с покаянием к Людмиле, а и вовсе постригся в монахи. Окружающее и „подающее надежду" на благополучную мужу замену иное мужское население, напротив, словно по команде, побрилось в бандиты. Те же, кому совесть не позволяла добывать пропитание насилием, разделились на два лагеря. Одни терпели и продолжали штурмовать агонизирующие заводы и фабрики в надежде на случайные подачки, которые начальство по привычке именовало зарплатой и которые обесценивались раньше, чем их успевали донести до прилавка магазина. Другие, не желающие сдаваться, принялись искать выходы из тупика.

Так Людмила попала на рынок.

Впрочем, не стоит сразу записывать Людмилу в базарные торговки. Это ведь только часть её биографии. Возможно она, инженер-конструктор второй категории, как многие её коллеги, и дальше покорно ждала бы задерживаемой месяцами получки, но дальнейшие шаги начальства вынудили её сделать непростой выбор. В стране началось странное поветрие. Привыкшие к бартеру предприятия повадились и своим работникам выдавать зарплату „натурой".

Работай Людмила на хлебозаводе или кондитерской фабрике, она , быть может, смирилась бы и

с этим. Но Людмила проектировала трансмиссии сельскохозяйственных машин. Решив, что ящиков с подшипниками и шестерёнками её старенький балкон может попросту не выдержать, Людмила назанимала у знакомых последние заначенные на чёрный день доллары и купила билет до Харбина. Так, вместе с миллионной армией бывших советских инженеров, началась её карьера челнока.

Каким чудом ей, хрупкой женщине, удавалось волохать десяток баулов, каждый ростом и весом чуть не с неё саму, разрешите, я расскажу в следующий раз. Я и так уже много лишнего наболтал. И про секреты её отношений с таможней, и про незадекларированные „баксы" , и про перегруженные китайским шмотьём самолёты - всё это не сейчас, ладно? Сейчас только про любовь.

Надо ли говорить, что Руслана на рынок вытолкнули те же обстоятельства. А как же ещё - он ведь жил в одной с Людмилой стране. Знатный механизатор, раньше он был нарасхват в родном селе. Это тоже легко объяснимо - ведь Руслан ремонтировал те самые сеялки, веялки и прочие комбайны, что проектировала Людмила. Комбайны, скажем честно, ломались нещадно. Норовили, подлецы, в самую страду, посередь озимого поля. Но я это вовсе не к тому, чтобы очернить советское машиностроение. Я лишь хочу напомнить, что в другой обстановке, пожелай вдруг небеса её создать, Руслану и Людмиле непременно нашлось бы о чём поговорить. Хотя бы на первое время. А потом, сами понимаете, когда пойдут детишки, пелёнки да погремушки - уже не до душещипательных бесед.

Словом, рыночные отношения постучались и в сельские ворота. Когда председатель их бывшего советского хозяйства, а ныне - капиталистического сельхозпредприятия, распродал комбайны и перебрался жить на Рублёво-Успенское шоссе столицы, Руслан, немного погрустив, призадумался.

Он не поехал в Китай. Негоже гордому горцу торговать дешёвым тряпьём на базаре.

- Мы едем в Ростов, - объявил Руслан своё решение сыновьям, - Большой город не даст пропасть.

- Прокормит. - сказал он, и семья отправилась в путь…

- Нет, - отрезал он через месяц, когда растаял последний рубль из отложенных в лучшие годы на покупку машины.

Выяснилось, что большому городу не требуются иные работники, кроме рядовых бойцов в бригады рэкетиров.

- Нет, мы не прольём ни капли человеческой крови!

Сыновья молча кивнули. В их роду не принято перечить отцу.

Так на ростовских рынках появилась новая шайка „ломщиков". 

О, это филигранное искусство. Стоит, пожалуй, уделить ему несколько слов. Нет, не потому что вам, друзья, попался чересчур болтливый автор. А потому лишь, что поймал я на себе парочку недоумённых юных взглядов, едва только произнёс название этой забытой ныне профессии.

Ломщик - это прежде всего психолог. А уж, потом, во вторую очередь - фокусник. Первоочередная его задача - договориться с продавцом о покупке большой партии товара. Торговля идёт как на восточном базаре: не на жизнь, а на смерть. Очень важно поймать ту грань, ниже которой продавец никогда не опустит цену на свой товар. Не из вредности. А потому что уже действительно ниже некуда - просто не будет никакого навара. Дальше начинается самое интересное. Ломщик рассчитывается с продавцом мелкими купюрами. Важно, чтобы пачка денег получилась потолще. Продавец, пересчитывая, обнаруживает недостачу двух-трёх банкнот. Ломщик „не верит" .

- Там всё точно, - наседает он, - Ты просто считать не умеешь. Дай-ка я…

Пересчитывает. Действительно, не хватает. Он долго и красиво извиняется за своё головотяпство и возвращает пачку продавцу, добавляя к ней недостающие купюры.

Всё, дело сделано - надо хватать товар и валить, пока продавец не догадается пересчитать деньги ещё раз. Дело в том, что, пока ломщик держал пачку в руках и красиво извинялся, он успел подогнуть - „сломать" - часть купюр и спрятать их в ладони.

Ой! Чуть не забыл. Примите и вы мои красивые извинения. Конечно же, конечно, я описал идеальный случай - как всё должно было происходить. Но... Опять это злосчастное но.

Руки, привыкшие к гаечному ключу и - иногда, на спор - разгибавшие подкову, плохо слушались хозяина в операциях, связанных - хмм... как бы это... - с мелкой моторикой пальцев. Уж извините мой высокий стиль…

А психология, прямо скажем... Короче, давайте начистоту: какие, к чертям, тонкости психологии в общении с простыми как грабли хлеборобами и трактористами! Не задалось как-то. Да и незачем, согласитесь, было…

Однако семья есть семья. Разве нет? А дружная кавказская семья - семья стократ. Там, где не справлялся папа, на выручку приходили сыновья. Под их голодными взглядами исподлобья человеку даже не приходило в голову сознаться, что он видит неуклюжие папины манипуляции во всех подробностях. Продавец мысленно читал молитву, вознося хвалу господу, что легко отделался. Ведь зачастую другие „братки" с подобными взглядами отнимали у продавца всё.

Впрочем, семья, как я уже сказал, не была сильна в психологии и, тем более, была далека от чтения чужих мыслей. Поэтому все считали, что своему благополучному существованию они обязаны папиной ловкости.

А что же Людмила? Мы так невежливо о ней забыли. Нельзя - что вы - нельзя так с дамой!

Людмила провожала взглядом Руслана. Всякий раз, как он проходил мимо её прилавка - такой весь величавый и статный - то блузку одёрнет, то разгладит морщинку на юбке, то невзначай коснётся пальцами причёски. Он тоже смотрел на неё и смущённо улыбался.  Однажды Руслан подошёл поинтересоваться ценами. Робкий такой. Она не спала всю ночь.

- Чудной какой, видала? - толкала Людмила локтем соседку, - Таких деликатных сейчас редко встретишь. И ми-илый...

Не иначе, она ему тоже нравится. Скоро, наверняка, скоро он решится…

И он решился. Пришёл в новом спортивном костюме, с необъятных размеров брезентовой сумкой. Нерешительно кивнул, некоторые время помялся с ноги на ногу, затем принялся придирчиво ощупывать яркие вязаные детские комбинезоны, аккуратной горкой выложенные на прилавке. Любопытная соседка поспешила занять место в первом ряду партера. Ну, то есть, придавила жирной задницей добрую половину Людкиного прилавка вместе со всем подвернувшимся некстати под увесистый пресс товаром. 

«C духом собирается». - решили обе.

Повисла настоящая мхатовская пауза. Людмила теребила пуговицу, соседка в нетерпении ёрзала по разложенному разнообразию, солнце над головой застыло в немом пардоне. И вдруг  Руслан, вместо предложения руки и сердца, возьми да и брякни:

- Послушай, красавица, давай всё возьму - сколько уступишь?

- Тю, - вырвалось у соседки. Она в сердцах сплюнула подсолнечную лузгу себе под ноги.

- Ах, какой был мущщина... - стараясь придать голосу как можно больше сарказма,  соседка затянула модный пугачёвский шлягер и, потеряв интерес к происходящему, вернулась к своему торговому месту.

Дальнейшее действие её, однако, снова насторожило и заставило всю, целиком, всем своим центнером с гаком обратиться в слух. Вернуться обратно и высказать товарке свои подозрения ей мешали косые хмурые взгляды двух загорелых кривоносых брюнетов, ожидавших невдалеке. Взгляды эти приводили к полному онемению ног и языков всех окружающих.

Но только не Людмилы. Она, не замечая никого и ничего вокруг, мило щебетала с Русланом, охотно скидывая цену на свой товар всё ниже и ниже. Наконец, договорились. Достали комбинезоны, пересчитали и проверили. Погрузили в необъятную сумку.

Дело за расчётом.

Руслан, позабыв о светских приличиях, слюнявит пальцы и бережно, денежка к денежке, складывает в стопку купюры.

Людмила с нежностью смотрит ему в глаза.

Он не отвлекается, безмолвно шепчет числительные тонкими губами. Вручает пачку Людмиле.

И тут выверенный сценарий рушится.

Людмила, не считая, бросает деньги в сумочку-напузник и аккуратно застёгивает молнию. Руслан теряет дар речи уже вполне натурально и с полминуты судорожно хватает воздух ртом. Как говорит тогдашняя молодёжь - выпадает в осадок.

- Вай! Зачем? - наконец находится он. - Зачем обижаешь, дэвишка?! Зачем деньги не считаешь?

- Да ладно тебе, - расплывается в очаровательной улыбке Людмила, - Я тебе верю. Разве настоящий мужчина может обмануть беззащитную хрупкую девушку?

Тут из-за отцовского плеча вырастают два чернобровых брата. Так заведено: если что-то идёт не так, они - с извинениями либо с угрозами - аннулируют сделку. И все остаются при своих, правда, несколько разочарованные от потраченного впустую времени и от несбывшихся надежд. Покупатель с деньгами, продавец - с товаром.

Сегодня, видимо, был особенный день. Второй раз что-то пошло не так. Быть может, полуденное солнце жгло как-то по особенному жарко, а может, это случилось оттого, что Руслан наконец поднял чёрные с поволокой глаза и встретился взглядом с серыми бездонными глазами Людмилы. Некоторое время они, не шевелясь, разглядывали что-то там, в глубинах подсознания. Затем Руслан повелительным жестом вскинул руку, прокаркал несколько слов на незнакомом Людмиле гортанном языке, после чего братья мигом втянули головы в широкие плечи.

Троица дружно ухватилась за тяжеленную сумку и, не попрощавшись, рассекая плечами потную толпу, направилась вдаль…

-  А-ах... Ты бы только видела эти глаза. В них столько... столько, столько... ну, я даже не знаю... - бессильно повисла Людмила на плече соседки, едва семья потерялась из вида. - Боже, ну почему мне так не везёт с мужиками!

- Ты дура?! - завизжала та. - Он её „кинул" , а ей все айвенги благородные грезятся! Деньги пересчитай, непутёвая!

- Сама ты дура! - отвечала Людмила и, тряхнув симпатичной головкой, словно навсегда стряхивая несчастливое прошлое, хитро улыбнулась.

- Сама ты непутёвая. Я эти „комбезы" вот уже год не могу продать. Это-ж синтетика голимая. Детки в них потеют почём зря. Мамашки мне уже плешь проели: не дышат, натирают, растягиваются пузырями за неделю. А после стирки линяют и садятся раза в два. А ты говоришь. Да я их по себестоимости готова была отдать. Даже мечтать не могла об этаких деньжищах! Ээхх, спасибо тебе, мил человек. Настоящий полковник…

Говорят, Руслана с сыновьями больше на том рынке не видели. Да и вообще, говорят, из Ростова они пропали. Как не было...

А Людмила? Людмила здесь, неподалёку. Да вот же она, смотрите - с детишками гуляет. Через полгода вышла замуж за „нового русского". Не за беспредельщика, нет - за хорошего. Не то чтобы по любви, но разве это главное? Ещё через год родила своей дочурке братика. О рынке и китайских шмотках забыла напрочь. И на завод, постепенно выходящий из комы, тоже не спешит возвращаться. Сидит дома и заботится о муже и детях. Ей так нравится. Лишь иногда, в редкие свободные часы, устраивается поудобнее у окна, смотрит в сторону бывшего рынка, и, в задумчивости, чему-то тихонько улыбается...

Другие произведения автора:

Воздушный извозчик

Третье свидание

Здравица водителю