Как я хлебное место профукал

 И как затем переживал...
... и как радовался впоследствии …
... а лишь затем крепко задумался.
Словом,
про падение рубля, нравов и морального облика.


Я шагал по красной ковровой дорожке под барабанный бой. Не спешите меня поздравлять. Я шёл не за орденом из рук президента и даже не за почётной грамотой. По идее, я давно заслужил какую-нибудь награду, это оно конечно. Вот хотя бы за вклад в развитие студенческого рока. Ну или ещё в какое-нибудь развитие. Да мало ли причин! Но ситуацию с вручением награды безнадёжно портило одно немаловажное обстоятельство: не было в нашей стране пока никакого президента. А к дорогому Леониду Ильичу я бы и сам не подошёл. Чтоб он меня поцеловал?! Бр-р-р… Хотя... Нет, что это я, в самом деле! Ильича-то мы уже к тому времени проводили. Ну да хрен редьки не слаще - Кучер тоже тот ещё старый хрыч!
И это даже не в Кремле было. И не в колонном зале Дома Союзов. По длинной красной дорожке я приближался к сцене местного Дворца Культуры в посёлке Горбунки. Сначала стремительно. Но, чем ближе я подходил, тем больше замедлялся мой шаг и всё шире открывался рот.
В зале не было ни души. А стоящим на сцене было явно не до меня. Подозреваю, что все они, до единого, были озабоченны тем же, что и я сам: как бы их челюсти от удивления и восторга не вывалились на пол. Немногочисленные зрители окружили барабанную установку и зачарованно внимали. А сидящий на высокой трёхногой табуретке посреди этого ударного разнообразия маленький большегубый человечек творил чудеса. Такое я раньше только на концертах заезжих звёзд видел. Когда музыканты со сцены ненадолго отлучаются чайку хлебнуть за кулисами. Или не чайку. Или надолго. По всякому случается. Но, так или иначе, барабанщик остаётся на сцене один на один с залом. И священнодействует. Не знаю, как у кого, а у меня в такие мгновения мурашки по коже. И не останавливаются. И ещё сильнее прыгают, когда остальная банда, по очереди, глотнув чайку, подключается. Такой кач! Когда будете своей рок-группой руководить, обязательно такой приём используйте. Верно говорю. Это работает. Только барабанщик нужен экстра-класса. Совсем как этот сейчас, на сцене, среди окаменевшей в экстазе редкой, но пёстрой публики.
- Во даёт, да?! - обернулся на меня другой маленький человечек, едва я вскарабкался на сцену и осторожно, чтоб не вспугнуть чудо, приблизился. - Ты на прослушивание?
- Ага.
- Привет. Я Паша. Это я давал объявление. Сейчас, погоди, у местных репетиция закончится и мы начнём.
Паша Пауков. Непризнанный гений рок-клуба. Всегда выступал сольно, а тут вдруг группу решил создать. И не просто группу. Группа должна непременно победить на ближайшем рок-фестивале. И для победы нужно всего ничего - десять композиций. А фестиваль, если кто не понял, через месяц. Идиот! Блаженный! Авантюрист, мать его! Но это я всё позже узнал, когда меня уже приняли. Пока же Паша сказал лишь то что сказал:
- Кочумай пока, за местными наше время начнётся.
- У-у-у-у, - пропело разочарование в моей гулкой после вчерашнего башке.
- Уху-ху-у-у - эхом отозвалась обида. Вот всегда так. Всё лучшее кому-то другому. Может, мне к местным попроситься? С таким барабанщиком я бы так сыграл! А потом, глядишь, к себе бы его переманил. Моя собственная группа находилась пока в „творческом отпуске“. Тому было много причин и самая безобидная из них - грядущая вскорости очередная сессия. Не буду особо распространяться, скажу лишь, что сам я лично никаких творческих пауз не хотел. Пришёл в рок-клуб. Там на столе всегда лежит большая амбарная замусоленная книга. Спрос и предложение. Другой рекламы мы не знали, вот и листали эти засаленные музыкальными пальчиками странички. На авось, как говорится... Кстати, журнальчик этот, сохранись он у кого-то, принёс бы его нынешнему хозяину немалые барыши на каком-нибудь аукционе. Я ведь там и Цоя автографы видел, и Шевчука, и ещё много кого ныне знаменитого.
Ну да бог с ней, с коммерцией. Я Пашино объявление увидел, позвонил, и пришёл. Почти как Македонский. Нет, почему почти! Я ещё и победил! Правда, ненадолго. Ладно, ладно, по порядку...
Урррья-а-а-а! Барабанщик-то НАШ оказался. Сашка. Это он местным только мастер-класс показывал. Ну, взаправду, мастер! Я до этого думал, что исключительно мы, музыканты, по нотам. А они, ударники, так, от балды лупасят. Ни черта подобного! Мне Сашка потом рассказал. Оказывается, и у них по науке: тут двойки по томам разложи, здесь парадидл присовокупи. А самый страшный зверь - даблдрэгг! Я так и не понял, что это такое. А мы-то в школьном когда-то ансамбле - смех один! Тут, говорили, ритмуху на хэте держи, а тута вот - „переход“. И всё! Вся наука. Но я опять вперёд забегаю. Видите, никудышный из меня рассказчик.
В общем, как узнал я, что Сашка - наш, так обрадовался, так обрадовался, вы не представляете! И так сыграл! Ох, как я им сыграл на радостях! Не знаю, понравилось им, не понравилось. Но меня взяли. На прослушивание из гитаристов больше никто не пришёл, вот и меня взяли. Сказали - да, круто. И мы начали. Нам ведь через месяц на рок-фестивале диплом получать, вы же слышали.
За клавишами у нас не кто-нибудь - выпускник консерватории. Я не запомнил имени, но его анекдоты на музыкально-консерваторские темы до сих пор в моей памяти, в разделе „самое любимое“. Он, оказывается, руководит теми самыми местными, что до нас ковырялись. И именно ему и его с Пашей знакомству мы и обязаны роскошным залом Горбунковского ДК.
Дворец, надо вам сказать, легендарный. И знаменит он вовсе не своими размерами. Хотя, действительно, с чего бы в захолустном областном посёлке - битый час на электричке! - этакая громадина, достойная мегаполиса. Нет, я не напрасно назвал его легендарным. У него есть своя легенда. Опять же, если верить Паше. Говорят, именно на этой самой сцене нынешняя „ до сих пор примадонна“, а в то время всего лишь звезда, бросила в пространство гневную историческую фразу:
- Да пусть вам за триста рублей Валька Толкунова поёт! Тьфу!
Потом, действительно, плюнула, хлопнула дверью и растворилась в том же самом пространстве, слившись с ночной мглой своей чёрной „Волгой“.
Врут, наверное. Откуда тут двери, на сцене? Одни кулисы и занавес. Не кулисой же она хлопала! Вот про триста целковых - да, охотно верю. А вы думаете, в то время левых концертов не давали? Я вас умоляю!..
Клавишник наш, надо признать, самым мудрым оказался. Первым свалил, мы ещё и за вторую композицию как следует не взялись. Так Паше и сказал, как Вицин в известном кино: Вы даёте нереальные планы! Он не послал Пашу, как некоторые. Он интеллигентный человек с высшим музыкальным образованием. Он даже матерные слова произносит с особым благоговением. Он их смакует, любуется ими и вставляет лишь в самых драматичных местах своей речи. Что вы! Он популярно объяснил, что невозможно создать „с нуля“ часовую программу, имея в наличии лишь десяток мелодий с аккордами и соответствующие им, пусть и не плохие, рифмы его гражданской подруги Танюшки. Не за полгода - за месяц! Где там за месяц - через месяц мы уже на пьедестал почёта выходим, шеи под медали должны подставлять. Меньше! Вот если к следующему фестивалю - он, да, готов работать, потому что материал, мол, толковый.
Так мы лишились клавишника и основного, не побоюсь этого признания, аранжировщика. А заодно и легендарного зала с халявной аппаратурой.
А затем уже выгнали меня.
Нет, ребята, вы не поняли. Я не забастовал, не заартачился, не сослался на сессию и нехватку времени. Я согласился работать днями и ночами на чьей-то квартире, буквально на голой коленке. Хрен с ней, с аппаратурой - на фестивале, Паша сказал, выдадут казённую. Но к Паше вернулся „блудный сын“. Его друг, гитарист, с которым они начинали. Я стал не нужен. Расстроился ли я? Да, наверное, да... Но только не из-за потерянных лавров. Отнюдь. Даже я, авантюрист вроде Паши, понимал, что лавры эти более чем призрачные. Но, согласитесь, обидно, когда тебя так выкидывают из-за чьего-нибудь протеже. Обидно.
Третьим сбежал Сашка. Маг и кудесник. Мой кумир до сих пор. Ушёл примерно с той же формулировкой, что и наш пианист. С той лишь разницей, что Сашка роду-племени простого, консерваториев не кончал, а потому никакого пиетета к матерным словам не испытывал. Он легко с ними обращался. Вот как вы с зубной щёткой, по-свойски.
Тут, собственно, и начинается наша история...
Как начинается? А ты нам полчаса втирал - это разве не история? Хы-ы… Вы что, подумали разве, мой рассказ о музыке? Мне жаль вас, ребята.. Он о жизни. Ну и что, что „жизнь“ в моём рассказе короче, чем „музыка“? Разве такого на свете не бывает? Ладно, так и быть, добавлю пару слов о музыке. Паша таки выступил на том фестивале... Один. Как обычно…

Санька... Санёк. Сашка! Барабанщик от бога и кто-то там чуть не международного класса по прыжкам в воду. Ловелас и раздолбай, каких поискать. Циник, похабник и пройдоха. Мой злой гений. Мефистофель наших дней. Оказалось, мы жили по соседству, в двух кварталах, а встретились аж за тридевять земель. Вот как бывает. Куда он пропал, засранец? Мне иногда его так не хватает!
Он был старше. Ненамного, но всё же. В юности каждый лишний год воспринимается как пропасть. Впрочем, мне не впервой дружить со старшими - с ними подчас гораздо интереснее. За что он меня, сосунка, терпел, не знаю. Говорил, что почувствовал во мне родственную душу, когда я, вдохновлённый его же форшлагами и синкопами, самозабвенно исполнял блюз на горбунковской сцене.
Он не походил на нашу обычную дворовую шпану, но в то же время и оплотом добродетели язык мой не повернулся бы его назвать никогда. Наоборот, при общении с Сашкой слово „добродетель“ приходило на ум в самую последнюю очередь. В самую. Знал ли хоть что-то о добродетели сам Сашка, никому не ведомо. Он не говорил.
Да, так всё и было: он меня терпел, а я за ним таскался. Была в нём какая-то харизма, притягивающая как магнит. Не помню, кто произнёс те великие слова, но если автор в течение недели не объявится - так и знайте, я припишу их себе. Смысл примерно таков: добродетель, как и красота, наскучивает в три дня. Это многое объясняет в нашей жизни. Например, почему красавицы зачастую одиноки. Или, наоборот, с ними рядом одни чмошники и подонки. Сашкина харизма тоже не блистала умом, честью и совестью. Вы что, не понимаете? У меня просто не было никаких шансов!
В первый раз он напоил меня до полусмерти тут же, в Горбунках, едва закончилась ночная репетиция. Закуску, как ненужный атавизм, он отверг сразу, у прилавка - денег мало. Бог мой, что я говорю - мы даже деньгами на обратный билет пожертвовали! Точнее, денег как раз и было, что на обратный билет да какой-нибудь завалящий „пирожок с котятами“ на вокзале после бессонной и голодной творческой ночи. Херня какая: что мы, от контролёров никогда не бегали?! Короче, всё вложили в „дело“.
Раньше я думал, что застолье - это ритуал. Для разговоров „за жисть“ и весёлой компании. Даже если „застолье“ , как у нас, пацанов, часто бывало - в парадняке, на крыше или в вонючем сыром подвале. А ещё оно прибавляет куража и храбрости в плане съёма. Кого-кого! Тёлок, конечно. Любви все возрасты покорны - слыхали? А нам, молодым - сам бог велел. Самый сок, самый так сказать, половой расцвет. Нет, не распускаемся, а расцветаем. Одним словом, это процесс. И обязательно с потаённым смыслом.
Оказалось, можно пить и просто так, без идеи, занюхивая рукавом. Засосать бутылку и упасть. С голодухи ли, с бессонницы? Или от бормотухи всё же? В гараже у какого-то аборигена. Откуда он взялся!
Короче, когда я очнулся в заблёванном УАЗике на заднем сидении, они с Сашкой мировые цены на нефть обсуждали. Ха, поверили? Не знали мы ничегошеньки тогда ни про цены на нефть, ни, тем более, про мировые. А если бы кто и знал, то не Санька, точно. Так, чухню какую то несли, я не помню про что. Про баб, скорее всего. О чем ещё пьяные мужики чаще всего говорят.
Вот этот-то именно пункт в плане моего перевоспитания и оказался у Сашки на втором месте. Он с такой лёгкостью развеял мою веру в любовь и святость, и в то, что где-то за океаном меня ждёт-не дождётся моя - только моя! - печальная Ассоль, что я даже не осознал глубины своего грехопадения. К моменту знакомства с Сашкой я был уже дважды „мужчиной“. Но, знайте, мне абсолютно не стыдно в этом признаться. Также верно и обратное: никакое это не мальчишеское бахвальство. Всё было и было по любви. Как и с пьянкой, я свято верил в незыблемость ритуала: охи-вздохи, опущенные в смущении ресницы, записки, переглядывания, осторожное касание руки... Не дай бог раньше „положенного“ срока дотронуться губами до волнующей нежным румянцем щёчки! Они - богини! Долог и тернист к ним путь по склону Олимпа - ни разу прежде не усомнился я.
Гы-гы-гы! Не нужен тебе никакой белый конь и фамильный герб! - подмигивала мне ехидная Сашкина башка.
- Вот эту будешь? - запросто, отводя меня в сторонку, вполголоса - но, мне казалось, на всю округу, что даже „эта“ слышала - спрашивал он меня.
И мы шли ко мне и я её „был“. Миф о Ромео и Джульетте разлетелся как дым. Сашка демонстрировал мне доступность женщин и опустил - нет - низверг таинство любовного ложа до уровня животного совокупления. Как у него это получалось и каким образом он, почти безошибочно, вычислял свои „жертвы“ , мне неведомо до сих пор. Я много раз без него пытался копировать его действия, фразы, жесты, интонации - всё, вплоть до мимики - и неизменно получал по морде!
Именно с его подачи я впервые преступил закон. Не бреши, говорите? Ты, мол, жил в таком бандитском районе, что не мог остаться ангелочком. Правда ваша. Но, господа хорошие, давайте не будем мелочиться! Все мы были детьми и все мы, кто во что горазд, шалили и, не побоюсь этого слова, хулиганили по мере сил. Начиная с разрушенного в песочнице девчачьего „куличика“ и заканчивая чьим-то разбитым окном и носом. Всё было, но это не в счёт. Не считово! - кричали мы, помните? Я говорю не о паре синяков и украденной сдуру отвёртке из класса труда. Я говорю о „взрослой“ статье. Не ищите её в уголовном кодексе наших дней, её давно упразднили за ненадобностью. Вместе с „моей“ статьёй канули в Лету в новой России фарцовка, валютные операции и гомосексуализм. Вернее, наоборот, расцвели буйным цветом, только за это сейчас не наказывают, а всячески поощряют. Вот и я бы, стало быть, в новой России не вшей камерных кормил, а вполне себе предпринимал. Бизнесмен - вот как сейчас это красиво называется. Олигарх, язви его в душу!

Кушать всем надо, правильно? А чтоб кушать, надо деньги заработать - тут тоже вроде никаких вопросов. Вопрос к Сашке у меня был только один.
- Ты чего, - говорю, - чудила, приёмщиком хлеба устроился? Ты барабанщик клёвый, у тебя „корочки“ имеются - чего тебе, хороняка, ещё надо?! Иди в кабак, тебя с руками оторвут!
Да, не удивляйтесь, диплом тогда был нужен везде! Это, сука, сейчас у тебя пронзительный бесовский взгляд да волосы-вороново крыло - и ты, глядь, уже экстрасенс. Без бумажки ты какашка - возразили бы чародею и провидцу в совдепии, да ещё и расстреляли бы, как чуждый элемент, на всякий пожарный. Что ни говори, а иногда советская власть всё же поступала правильно.
- Да ищу я, ищу! Мест пока нет. Думаешь, я один такой умный и с „корками“? А пока здесь, чтоб с голоду не сдохнуть. Ты, мля, кабыздох - студент, у папы с мамой на шее! А меня кто кормить будет?! И потом, ты зря - здесь вполне можно жить. Ночь - работа, ночь - дома. Целый день баклуши бей да в барабаны. И баб имей - не хочу!
Не сказать, чтоб я ему сильно поверил. Так - выделывается. Потом я всю неделю прикидывал, как это, интересно, можно жить хорошо с окладом в неполных семьдесят „рябчиков“ в месяц? Пока, наконец, к нему в гости на работу не нагрянул. С дружественным неофициальным визитом, если пользоваться языком газетной хроники. Ну а потом пошло-поехало. Я к нему в булочную ходил чаще, чем на лекции по физической химии дисперсных систем. Зачем? Ага - помучайтесь!..
Начну издалека. Где в Советском союзе можно выпивку купить? Правильно, в магазине. Но это до семи вечера. А вы всё плачетесь с нынешними десятью-одиннадцатью. Постыдились бы!
Ладно, а после семи где? Ларьков нет, подсказываю. Ещё лет семь не будет. Круглосуточного вообще ничего нет! Кроме, пожалуй, милиции, больницы и такси. Догадались? Ну точно! Всем советским гражданам было доподлинно известно: хочется догнаться - лови такси. В багажнике наверняка найдётся что-нибудь горяченькое. Нет, для ментов это, конечно, заготовка на предстоящий день рождения любимой тёщи. А для тебя, родное сердце - всего червонец, пользуйся и помни мою доброту.
Это я только у Сашки на работе узнал, насколько неполными были мои представления о заполуночном маркетинге. Поначалу каждый вопрос очередного забулдыги типа: „Водка есть?“ или „Мне бы бормотушки, а?“ , вызывал у меня язвительную усмешку и мысль примерно следующего содержания: Вот пьянь, набрался так, что уже вывеску прочитать не в силах! Ты же в булочную зашёл, приятель!
Однако, Санька почему-то относился к забулдыгам вполне серьёзно, без тени улыбки о чем-то с ними шептался, уводил их куда-то и... И вот возвращался он уже с широкой улыбкой, хулигански мне подмигивая и приговаривая каждый раз: Вот так-то!..
Вот чумной! Что вот так-то?
Что „вот так-то“ выяснилось совсем скоро, не прошло и часу...
Когда к нам ввалилась очередная хмельная харя, Санька аккуратно задвинул ящик с источающей сладкий аромат ванили сдобой на причитающееся ему место на стеллаже, ссыпал в ладонь облетевшие с булочек светло-коричневые орешки, не спеша переместил их в свой губастый рот и замер. Тщательно пережевав, озабоченно почесал стриженую макушку… Наконец, его, видимо, осенило.
- У тебя водка есть? - повернулся он в мою сторону.
- Откуда! - состорожничал я, припоминая недавнее своё пробуждение в УАЗике. С ним, блин, пить опасно - да ну его к едрене фене.
- Мля, что, неужели дома никакой заначки нет? Видишь, человеку очень надо!
И он уже меня отвёл в сторонку и горячо задышал мне в ухо. Через секунду я врубился.
- Ну-у-у, может быть, у родичей посмотреть...
- Давай, бегом, одна нога здесь - другая там.
- Погоди, друг, сейчас всё будет - обнадёжил он страждущего. - Цену знаешь?..
А я помчался... Потом ещё... И ещё...
В эту ночь у родителей в загашнике нашлось: две бутылки водки „Столичная“ , бутылка креплёного вина „Букет Молдавии“ , сухой подарочный „Рислинг“, початая бутылка ликёра „Вана Таллин“, задолго до того дня уже два раза мной изрядно отхлёбнутая и тщательно доведённая „до уровня“ - чтоб предки не догадались - чуть подслащенной водопроводной водицей. Пригодилась даже трёхлитровая банка недобродившего самодельного вина из изюма „Кишмиш“. Резиновая перчатка на горловине прошептала было осуждающе - У-х-х-х... - но серьёзного сопротивления моему вдруг открывшемуся коммерческому азарту оказать не смогла и отпустила всю банку целиком со мной в занимающийся за окном рассвет.
Я только вечером следующего дня сообразил, что убедительной версии о пропаже трёх литров вина, пожалуй, к приезду с дачи предков сочинить не успею. Да и с подарочным сухарём и недопитым „Старым Таллином“ я всё-таки переборщил в пылу торговли. Это не водка, которую я сейчас пойду и куплю. Но, пересчитав небольшую пачку радужных купюр из своего кармана, я счастливо улыбнулся и выгнал к чертям все никчёмные сомнения из головы. Прочь! И не из таких переделок выпутывались. Прорвёмся!
Переживал я больше по другому поводу.
Бли-и-ин! Жаль, что у Сашки смены через ночь! - огорчённо шептал я себе под нос, занимая длиннющую очередь в винный отдел в пятый раз. По две в руки - закон социалистической справедливости суров. Я бы и в десятый раз занял, но, увы, моего первого заработка хватило аккурат на пять беленькой и ещё пять - розовенького. Так, вернее, значилось на этикетке. А на самом деле цвет пойла не взялся бы определить и сам Илья Ефимович Репин. Эх, не знали мы тогда фразы „Пипл хавает“ - вот бы здесь она пригодилась!
И ещё одна мысль несколько дней не давала мне покоя. Почему,- недоумевал я, - если это так выгодно, почему бы ему, Сашке, самому не затариваться каждый раз под завязку? Почему он даёт делать бизнес мне? Это его законное место - при чём тут я? Да, я исполнял своё „соло“ лишь после окончания Сашкиной „увертюры“; пока он не „сливал“ весь свой арсенал, я не мог даже слова пикнуть, что у меня, мол, водовка вкуснее, а вермут - менее ядовитый. Я видел края и имел совесть, да! Но откуда вдруг у Сашки этакое благородство?
Месяца через два... э-э-э... чтобы не соврать... - да, именно через два месяца я разгадал ответ. Видать, ему, в отличие от меня, кто-то рассказывал про уголовный кодекс. И он, не иначе, какой-то непостижимой мне особой калькуляцией, а может, особо острым нюхом определял тот самый „особо крупный размер“. И не переступал грань, за которой следовал особо крупный срок.
А меня не настораживало ничего. Даже то, что Сашкина напарница, или, скорее, даже начальница, смешливая бабёнка в хороших летах, не принимала никакого участия в торговле. Более того, категорически отказывалась от символической „доли“ за то, что она „ничего не видит, ничего не слышит и ничего никому не скажет“. Но - чисто теоретически - она была „наша“. Как кого лучше объегорить она знала намного лучше таблицы умножения. И щедро снабжал своими советами Сашку. Меня она пока „стеснялась“, не считала пока за своего. Дескать, ходют тут всякие... друзья, мля, прости господи... Косо, в общем, смотрела. Хотя орешками иногда угощала. Они ведь всегда со сдобных булок осыпаются. Знайте: если в ящике просыпанных орешков нет - значит, шоферюга по пути их уже сожрал. А если, что редко бывает, орешки пекари сегодня надёжно „ приклеили“ - тоже не беда. Смотрите, тут большого ума не надо: берём две булки - хрясь их друг об друга! Если и это не помогает - можно их слегка друг о друга потереть. Не удивляйтесь, в общем, если в магазине лысую „булочку с орешками“ увидели. Это не нарушение технологии - орешки там когда-то были.
А меня удивляло другое. Как эта бабёнка, этот тёртый калач советской торговли, Сашкиным чарам поддавалась. Вроде не девочка уже - мать! Нет, к ней самой Сашка клинья не подбивал. Что вы! Он, конечно, не гнушался никем из прекрасного пола, имел „всё что движется“, но не до такой же степени! Он дочку её, прыщавую каланчу, клеил. Прямо на глазах у матери, когда доченька мамочку на работе навещала. Доченька-то, понятное дело - рдела и млела. А мамаша-то?! Знала ведь его кобелиную натуру. Думала, что образумится и женится? Не смешите мои тапочки! Сашка?! А она всё знай себе: Сашенька да Сашенька, зятёк, сю-сю-сю... Тьфу! Смотреть противно. Знаете, иногда меня посещали смутные сомнения - не сидела ли она? Не из-за отношения к дочери, хотя тут тоже странно... Но почему она „бизнеса“ так боится? И ментов, вон, ненавидит - матюгами то и дело в их адрес сыпет. Что они ей сделали? Ходят, никого не трогают...
В первый раз я задумался о предназначении милиции, когда повёл двух загулявших субъектов в своё укромное место за углом. Они горланили „Ой, мороз, мороз...“ на всю улицу, и я постоянно оглядывался по сторонам, тревожась за спокойный сон рабочего люда, отдыхающего перед завтрашними трудовыми свершениями. Но они расценили моё поведение на свой лад, и сказали по-свойски:
- Не бзди, малой, мы сами менты.
Дядьки произнесли это весело, но у меня вдруг подогнулись колени. А когда они отказались брать сдачу, ноги стали ватными. Я судорожно вспоминал какую-нибудь молитву.
Сведущий в расположении светил человек наверняка скажет: это знак! Заметил ли я его и пошёл ли урок впрок? Судите сами. К следующей Сашкиной смене авоська в моей руке по-прежнему позванивала „хрусталём“ при каждом шаге по направлению к булочной. Утро, как обычно, оказалось мудренее вечера, и утро беззаботно пропело: Дурачок! Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!
Вот вечно я так. Ничему меня жизнь не учит! Боженька уже устал мне повторять свои предупреждения дважды. В последнее время он всё чаще бьёт больно по макушке тотчас же. Но тогда я был ещё юн и глуп, а боженька, видать, - терпелив. Всё опять решил случай.
Блин, что за глупый штамп?! Почему мы его все используем?! Да вся жизнь - сплошные случаи! Череда случаев. Куда ни плюнь - попадёшь в случай. И всегда они всё решают. В ту или иную сторону. И всегда имеют оборотную сторону медали. Тьфу, дьявол - опять штамп!
Простите, братцы, мою мимолётную вспышку. Я холерик по натуре, уж вы на меня не обижайтесь. Я продолжу…

- Мужик, ты рубль обронил - терпеливо втолковывал я еле-еле стоящему на ногах очередному синяку, зашедшему к нам за добавкой.
- А? А? Что? Ась?
- Рубль, говорю - смотри…
Я не замечал перекошенного от усиленных подмигиваний и подмаргиваний лица бабёнки, не замечал её указательный палец, крутящийся у виска, ничего не замечал. А на Сашкину, с каждым разом со всё большим нажимом повторяемую реплику: „Тебе показалось!“ я с не меньшей запальчивостью отвечал:
- Да нет же, посмотрите, вот же он. Ну вот, вот! Вот ты вот только что на него ногой наступил... Да посмотрите же вы, наконец! Что, ослепли, что ли?!
После минуты ожесточённых препирательств и жестикуляций до мужика дошло. Опершись о косяк, он - нет, не наклонился - всем телом сполз вдоль косяка вниз, нашарил рубль и попытался подняться обратно. Сашка, махнув рукой - А-а-а, пошли вы все! - ушёл вглубь кладовой, и мне пришлось поднимать мужика самому. Мужик, сильно шатаясь, ушёл. И только тогда Сашка схватил меня за грудки и сильно встряхнул:
- Ты что, дурак?!
- Ты чего, Сань? - растерялся я.
- Какого хера ты про рубль? Самый умный?
- Да, да, и я ему всё подмигиваю, главное, и подмигиваю - голосом шакала из „Маугли“ заверещала бабёнка.
- Один такой глазастый, да? Думаешь, я не видел?! Это мой клиент. Сиди и молчи в тряпочку, активист!
- Санька, ты что, из-за „рваного“? Ты что, Санька, серьёзно? Ты и так с него вдвое получил, чего жлобишься!
- Надо же, пионер-герой, нашёлся. Иди ему свой рубль подари! Зоя Космодемьянская! Стахановец недоделанный! - фраза была раза в три длиннее, как вы догадываетесь, но я просто пощадил ваши уши.
- Да, да, пригрели змеюку на своей груди! - не унимается шакалёнок.
- Пошёл отсюда, праведник херов! Чтоб я тебя здесь никогда не видел!
- Да подавись ты! - я бросил ему в лицо трёшку, развернулся и гордо зашагал к дому. Обидно! Из-за такой ерунды друга предать! Да будешь звать - не приду. Сам ты хер!

Потом завертелось всё как-то, закрутилось. Пару по математике пересдавать надо - впервые неудачно списал! - иначе стипендии лишат. Потом, как в песне: чёрная шляпа, город Анапа, морской песочек, музыка, девочки, туда-сюда... Через два месяца только в город вернулся. И сразу к Сашке. Остыл.
Смотрю, мужик незнакомый машину хлебную разгружает. Ну, думаю, смены перепутал, завтра зайду. Но назавтра мужик знакомее не стал.
Спрашиваю:
- А Сашка где? Он тут с тёткой такой, смешной, работал.
- Баба, вроде, в отпуске... А Сашка... А-а, это тот, что-ли, которого... - но тут вдруг дядька переменился в лице, помрачнел и проворчал - Не знаю никого. Уволился. Я тут недавно...
- А?..
- Шёл бы ты, малец, отсюда, не мешай работать...
Странно. И к телефону Сашка тоже не подходил. Сколько я ни звонил. Странно...

Эта история имеет продолжение. Но, поймите меня правильно, если я его вам расскажу, то мне придётся весь мой рассказ переделывать. А у меня тут так складно получилось! Три в одном: драма, трагедия и комедия. Нет, не буду ломать сюжет, даже не просите!

Другие произведения автора:

Рога и Копытов

Ну ё моё!..

Философия и жизнь

Это произведение понравилось:

Светлана Полыгалова